— Он уехал в Лондон вместе с его милостью, а Ролло оставил здесь. И правильно поступил. Ролло непременно нужно передохнуть!
Нетрудно было вообразить, с каким удовольствием Джерард возвращался в столицу в столь блистательном обществе. Однако вопреки здравому смыслу Демелса почувствовала себя несправедливо покинутой. Даже брат оставил ее!
Словно прочитав ее мысли, Нэтти сообщила:
— Ваш брат обещал вернуться на следующей неделе, на день или два — не больше. Еще Эббот ждет не дождется, когда вы сможете принять его. Он хочет переговорить с вами. Эбботу надо выяснить, насколько виноват в происшествии Бен.
— Ты сказала ему, что он не мог предотвратить столкновение? — спросила Демелса.
— Ему надо было сдать левее, — возразила Нэтти. — Правда, этот пьяный джентльмен появился слишком неожиданно и летел как угорелый. Я всегда говорю…
Нэтти пустилась в пространные рассуждения о вреде пьянства и пользе осмотрительности.
Демелса ее не слушала. Она размышляла о том, что отныне в их доме стало тихо и пусто и ей предстоит провести за книгой и бесконечным вышиванием много вечеров — до следующих состязаний.
Но даже в дни следующих скачек ее жизнь изменится весьма незначительно. Больше в их доме не появится блестящий граф Треварнон, и у нее не будет надобности скрываться, таиться, пользоваться тайными отверстиями в стенах для подглядывания.
Демелса почувствовала, как у нее защипало в носу, а на глазах показались слезы. Но здравый смысл подсказывал ей, что даже плакать было поздно.
Волнующие события ее жизни завершились. Впереди оставалось томительное однообразие и беспросветное одиночество.
Демелса спускалась по лестнице с большой осторожностью. Она была еще слаба, и резкие движения вызывали у нее приступы головокружения.
Нэтти заставляла ее лежать.
— Куда вы торопитесь? — вполне резонно спрашивала она. — Делать теперь стало совершенно нечего.
Это была правда, но Демелса не желала оставаться в постели. Ей хотелось двигаться, потому что бездействие порождало в ее душе тоску и апатию.
После ленча она, едва не поссорившись с Нэтти, все-таки встала. Посмотрев в зеркало, девушка заметила, что ее лицо покрывает болезненная бледность, а глаза — глубоко запали.
— Не слишком перетруждайтесь! — наказывала Нэтти. — Я скоро управлюсь на кухне и к четырем часам подам вам чай. А потом вам надо будет отдохнуть!
С этими словами Нэтти оставила свою подопечную. Ей не терпелось как следует все перемыть и перечистить на кухне, как будто у слуг графа Треварнона это не получалось так хорошо, как у нее.
На самом деле она тоже страдала от вновь воцарившейся пустоты и тишины и искала себе занятие, чтобы не скучать.
Демелса спустилась в холл. Увядшие розы в букете роняли лепестки. Демелса не решалась выходить в сад, туда, где состоялось ее единственное свидание с графом.
Она снова и снова говорила себе, что должна быть сильной и привыкнуть жить со своими воспоминаниями.
Стоя у окна, девушка любовалась цветами, находя в них утешение.
Она услышала, как отворилась дверь гостиной, но не обернулась, полагая, что это Нэтти пришла уговаривать ее вернуться в постель или хотя бы немного отдохнуть в кресле.
Однако ворчливых наставлений няни не последовало, и это заставило Демелсу насторожиться.
Девушка оглянулась, и ее сердце затрепетало, она почувствовала, что не может дышать.
В гостиной стоял граф Треварнон.
Она смотрела на него широко открытыми глазами, думая, что это просто галлюцинация.
Только когда граф подошел к ней, Демелса поверила, что это действительно он.
— Вам уже лучше? — спросил граф.
— Я… я выздоровела, — выдохнула Демелса.
— Я ужасно волновался за вас.
— Но почему вы здесь? — спросила девушка. Он улыбнулся:
— Я привез Джерарда и торговца картинами. В данный момент они вместе осматривают вашу коллекцию.
— Это очень любезно с вашей стороны, — ответила Демелса.
Под пристальным взглядом графа ей было трудно говорить.
— Давайте присядем, — предложил граф. — Мне кажется, мы должны многое друг другу сказать.
Демелса послушно подошла к дивану, стоявшему у камина, и несмело опустилась на самый краешек.
— Я не могу ходить вокруг да около и спрошу вас сразу. Демелса, согласны ли вы выйти за меня замуж? — обратился к ней граф Треварнон.
Демелса подняла глаза, в которых застыло изумление.
— Мне казалось… Насколько я знаю… Она не находила подходящих слов.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, и должен просить у вас прощения за то, что ввел вас в заблуждение, — решительно сказал граф.
— Просить прощения?
Граф заговорил торжественным тоном, — которого Демелса никогда не слышала у него раньше.
— По сути, я обманул вас, хотя и невольно. Моя жена умерла пять лет назад.
— Мне очень жаль, — еле вымолвила Демелса. В то же время она чувствовала, как у нее в душе что-то как будто просветлело.
— Не стану рассказывать вам, что я пережил, — продолжал граф. — Родители договорились о моем браке заранее, когда я был еще подростком. Вскоре после свадьбы выяснилось, что моя жена страдает душевной болезнью. Я долго терпел, но в конце концов мне пришлось отправить ее в лечебницу для умалишенных.
Тогда я поклялся, что ни при каких обстоятельствах не буду заводить семью, даже если останусь вдовцом.
Стараясь забыть свои несчастья, я вернулся из фамильного имения в Лондон, где стал жить, как мне хотелось. Вскоре выяснилось, что двусмысленное положение женатого, но не обремененного супругой мужчины имеет свои преимущества.
Ему не требовалось развивать эту мысль. Демелса вспомнила разговор с братом. Граф имел в виду, что мог заводить романы, не обнадеживая дам перспективой брака.
— Поэтому-то я и скрыл смерть леди Треварнон даже от ближайших друзей, — продолжал граф. — Я решил, что никогда больше не женюсь, — сказал граф Треварнон, глядя в глаза Демелсы. — Впервые увидев вас, я не собирался нарушать свой обет.
— Я… я могу это понять, — заметила Демелса.
— Но, когда вы прервали знакомство со мной, я понял, что заблуждался. Я не могу жить без вас. Некоторое время они молчали. Демелса не знала, что ей сказать. Граф первым нарушил тишину:
— Я решил преодолеть все преграды и добиться встречи с вами. Тогда я еще не помышлял о женитьбе. Но, увидев вас бездыханной после столкновения экипажей, я понял, что жизнь без вас не имела бы для меня смысла.
Он закончил эту фразу так тихо, что Демелса была не совсем уверена, правильно ли она его поняла.
Но стоило ей взглянуть на графа, и она убедилась, что не ослышалась.
Они долго смотрели друг другу в глаза, не двигаясь. Демелса все так же сидела на краешке дивана, граф стоял перед ней, прислонившись спиной к камину.
— Поэтому я приехал, — наконец сказал граф. — Теперь я объяснил то, что следовало объяснить раньше, и прошу вас стать моей женой!
Демелса поднялась на дрожащих ногах и пошла не навстречу графу, а к окну, выходившему в сад.
Минуту помолчав, она сказала срывающимся от волнения голосом:
— Я люблю вас. Я так вас люблю, что ничем не хочу огорчать.
Граф не сводил с нее восхищенного взгляда. Демелса продолжала:
— Теперь я знаю, что моя любовь к вам не нарушает священных брачных уз. Теперь я готова сделать ради вас все, что хотите…
Граф шагнул к ней и заключил ее в свои объятия.
— А я хочу, чтобы вы стали моей женой, моя милая Белая Женщина. Мы должны пожениться как можно скорее, иначе мне будет казаться, что вы снова растворитесь в воздухе, как в тот первый раз, когда я пришел в этот дом и наткнулся на Лэнгстонского призрака.
Я хочу как можно прочнее привязать вас к себе, Демелса. Впрочем, мне кажется, что даже брачные узы не свяжут нас крепче, чем мы связаны теперь.
Они долго безмолвно смотрели друг другу в глаза, потом граф нашел губами губы Демелсы.
Демелса испытала от этого поцелуя тот восторг, который отозвался в каждой клеточке ее тела. На ее глазах выступили слезы, но теперь это были слезы счастья.
— Я люблю вас! — еле слышно прошептала Демелса. Ей хотелось выкрикнуть эти слова во весь голос, но они прозвучали почти неслышно, затерявшись среди страстных поцелуев.
Правда, в словах не было нужды. Души влюбленных соединились, а одному человеку слова для общения, как известно, не требуются.
Глава 7
Нетрудно было вообразить, с каким удовольствием Джерард возвращался в столицу в столь блистательном обществе. Однако вопреки здравому смыслу Демелса почувствовала себя несправедливо покинутой. Даже брат оставил ее!
Словно прочитав ее мысли, Нэтти сообщила:
— Ваш брат обещал вернуться на следующей неделе, на день или два — не больше. Еще Эббот ждет не дождется, когда вы сможете принять его. Он хочет переговорить с вами. Эбботу надо выяснить, насколько виноват в происшествии Бен.
— Ты сказала ему, что он не мог предотвратить столкновение? — спросила Демелса.
— Ему надо было сдать левее, — возразила Нэтти. — Правда, этот пьяный джентльмен появился слишком неожиданно и летел как угорелый. Я всегда говорю…
Нэтти пустилась в пространные рассуждения о вреде пьянства и пользе осмотрительности.
Демелса ее не слушала. Она размышляла о том, что отныне в их доме стало тихо и пусто и ей предстоит провести за книгой и бесконечным вышиванием много вечеров — до следующих состязаний.
Но даже в дни следующих скачек ее жизнь изменится весьма незначительно. Больше в их доме не появится блестящий граф Треварнон, и у нее не будет надобности скрываться, таиться, пользоваться тайными отверстиями в стенах для подглядывания.
Демелса почувствовала, как у нее защипало в носу, а на глазах показались слезы. Но здравый смысл подсказывал ей, что даже плакать было поздно.
Волнующие события ее жизни завершились. Впереди оставалось томительное однообразие и беспросветное одиночество.
Демелса спускалась по лестнице с большой осторожностью. Она была еще слаба, и резкие движения вызывали у нее приступы головокружения.
Нэтти заставляла ее лежать.
— Куда вы торопитесь? — вполне резонно спрашивала она. — Делать теперь стало совершенно нечего.
Это была правда, но Демелса не желала оставаться в постели. Ей хотелось двигаться, потому что бездействие порождало в ее душе тоску и апатию.
После ленча она, едва не поссорившись с Нэтти, все-таки встала. Посмотрев в зеркало, девушка заметила, что ее лицо покрывает болезненная бледность, а глаза — глубоко запали.
— Не слишком перетруждайтесь! — наказывала Нэтти. — Я скоро управлюсь на кухне и к четырем часам подам вам чай. А потом вам надо будет отдохнуть!
С этими словами Нэтти оставила свою подопечную. Ей не терпелось как следует все перемыть и перечистить на кухне, как будто у слуг графа Треварнона это не получалось так хорошо, как у нее.
На самом деле она тоже страдала от вновь воцарившейся пустоты и тишины и искала себе занятие, чтобы не скучать.
Демелса спустилась в холл. Увядшие розы в букете роняли лепестки. Демелса не решалась выходить в сад, туда, где состоялось ее единственное свидание с графом.
Она снова и снова говорила себе, что должна быть сильной и привыкнуть жить со своими воспоминаниями.
Стоя у окна, девушка любовалась цветами, находя в них утешение.
Она услышала, как отворилась дверь гостиной, но не обернулась, полагая, что это Нэтти пришла уговаривать ее вернуться в постель или хотя бы немного отдохнуть в кресле.
Однако ворчливых наставлений няни не последовало, и это заставило Демелсу насторожиться.
Девушка оглянулась, и ее сердце затрепетало, она почувствовала, что не может дышать.
В гостиной стоял граф Треварнон.
Она смотрела на него широко открытыми глазами, думая, что это просто галлюцинация.
Только когда граф подошел к ней, Демелса поверила, что это действительно он.
— Вам уже лучше? — спросил граф.
— Я… я выздоровела, — выдохнула Демелса.
— Я ужасно волновался за вас.
— Но почему вы здесь? — спросила девушка. Он улыбнулся:
— Я привез Джерарда и торговца картинами. В данный момент они вместе осматривают вашу коллекцию.
— Это очень любезно с вашей стороны, — ответила Демелса.
Под пристальным взглядом графа ей было трудно говорить.
— Давайте присядем, — предложил граф. — Мне кажется, мы должны многое друг другу сказать.
Демелса послушно подошла к дивану, стоявшему у камина, и несмело опустилась на самый краешек.
— Я не могу ходить вокруг да около и спрошу вас сразу. Демелса, согласны ли вы выйти за меня замуж? — обратился к ней граф Треварнон.
Демелса подняла глаза, в которых застыло изумление.
— Мне казалось… Насколько я знаю… Она не находила подходящих слов.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, и должен просить у вас прощения за то, что ввел вас в заблуждение, — решительно сказал граф.
— Просить прощения?
Граф заговорил торжественным тоном, — которого Демелса никогда не слышала у него раньше.
— По сути, я обманул вас, хотя и невольно. Моя жена умерла пять лет назад.
— Мне очень жаль, — еле вымолвила Демелса. В то же время она чувствовала, как у нее в душе что-то как будто просветлело.
— Не стану рассказывать вам, что я пережил, — продолжал граф. — Родители договорились о моем браке заранее, когда я был еще подростком. Вскоре после свадьбы выяснилось, что моя жена страдает душевной болезнью. Я долго терпел, но в конце концов мне пришлось отправить ее в лечебницу для умалишенных.
Тогда я поклялся, что ни при каких обстоятельствах не буду заводить семью, даже если останусь вдовцом.
Стараясь забыть свои несчастья, я вернулся из фамильного имения в Лондон, где стал жить, как мне хотелось. Вскоре выяснилось, что двусмысленное положение женатого, но не обремененного супругой мужчины имеет свои преимущества.
Ему не требовалось развивать эту мысль. Демелса вспомнила разговор с братом. Граф имел в виду, что мог заводить романы, не обнадеживая дам перспективой брака.
— Поэтому-то я и скрыл смерть леди Треварнон даже от ближайших друзей, — продолжал граф. — Я решил, что никогда больше не женюсь, — сказал граф Треварнон, глядя в глаза Демелсы. — Впервые увидев вас, я не собирался нарушать свой обет.
— Я… я могу это понять, — заметила Демелса.
— Но, когда вы прервали знакомство со мной, я понял, что заблуждался. Я не могу жить без вас. Некоторое время они молчали. Демелса не знала, что ей сказать. Граф первым нарушил тишину:
— Я решил преодолеть все преграды и добиться встречи с вами. Тогда я еще не помышлял о женитьбе. Но, увидев вас бездыханной после столкновения экипажей, я понял, что жизнь без вас не имела бы для меня смысла.
Он закончил эту фразу так тихо, что Демелса была не совсем уверена, правильно ли она его поняла.
Но стоило ей взглянуть на графа, и она убедилась, что не ослышалась.
Они долго смотрели друг другу в глаза, не двигаясь. Демелса все так же сидела на краешке дивана, граф стоял перед ней, прислонившись спиной к камину.
— Поэтому я приехал, — наконец сказал граф. — Теперь я объяснил то, что следовало объяснить раньше, и прошу вас стать моей женой!
Демелса поднялась на дрожащих ногах и пошла не навстречу графу, а к окну, выходившему в сад.
Минуту помолчав, она сказала срывающимся от волнения голосом:
— Я люблю вас. Я так вас люблю, что ничем не хочу огорчать.
Граф не сводил с нее восхищенного взгляда. Демелса продолжала:
— Теперь я знаю, что моя любовь к вам не нарушает священных брачных уз. Теперь я готова сделать ради вас все, что хотите…
Граф шагнул к ней и заключил ее в свои объятия.
— А я хочу, чтобы вы стали моей женой, моя милая Белая Женщина. Мы должны пожениться как можно скорее, иначе мне будет казаться, что вы снова растворитесь в воздухе, как в тот первый раз, когда я пришел в этот дом и наткнулся на Лэнгстонского призрака.
Я хочу как можно прочнее привязать вас к себе, Демелса. Впрочем, мне кажется, что даже брачные узы не свяжут нас крепче, чем мы связаны теперь.
Они долго безмолвно смотрели друг другу в глаза, потом граф нашел губами губы Демелсы.
Демелса испытала от этого поцелуя тот восторг, который отозвался в каждой клеточке ее тела. На ее глазах выступили слезы, но теперь это были слезы счастья.
— Я люблю вас! — еле слышно прошептала Демелса. Ей хотелось выкрикнуть эти слова во весь голос, но они прозвучали почти неслышно, затерявшись среди страстных поцелуев.
Правда, в словах не было нужды. Души влюбленных соединились, а одному человеку слова для общения, как известно, не требуются.
Глава 7
Солнце, ярко светившее весь день, внезапно скрылось за тучами, обрушившимися на землю потоками ливня.
Потрескавшаяся от небывалой засухи земля жадно глотала его тяжелые теплые капли.
Управляя своей знаменитой шестеркой гнедых, граф то и дело погонял лошадей по узким проселочным дорогам, тянущимся сквозь леса до самого моря.
Взбираясь по отлогому склону холма, граф, еще не достигнув вершины, увидел вдалеке голубые атлантические воды, а поблизости — трубы и крышу длинного приземистого здания.
Он натянул поводья, сгорая от страстного нетерпения.
Еще десять минут — и он подъезжал к ограде старого сада, щедро расцвеченного всеми красками осени.
В Треварнон-хаузе, уже полтысячелетия принадлежавшем семейству Треварнонов, вначале размещался небольшой монастырь. В самом облике дома было что-то приветливое. Каждому, кому случалось проезжать мимо, начинало казаться, что его радушно приглашают заехать сюда.
Ливень кончился так же неожиданно, как и начался, и солнце снова засверкало, заиграв золотистыми бликами на окнах дома, словно они освещались изнутри.
Перед входом граф остановил лошадей, вспотевших от быстрого бега, и привязал их к столбу.
К лошадям тут же поспешили конюхи, а граф Треварнон, зная, что о животных как следует позаботятся, вошел в холл.
Там были только старый дворецкий и молодой лакей, принявший у хозяина цилиндр и перчатки. Доусон, выйдя навстречу графу, сказал:
— Ее милость просили меня проследить, чтобы вы переменили сюртук, потому что вы промокли.
— Что ты, Доусон, дождь был очень короткий. Но Доусон стоял в ожидании, и граф нетерпеливо сбросил с себя облегающий габардиновый сюртук и расстегнул жилет.
Потом он заметил, что камердинер держит в руках и свежий муслиновый шейный платок.
— Послушай, Доусон, это уж слишком! — возмутился он.
— Ее милость боятся, как бы вы не простудили горло, милорд.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы у меня было простужено горло? — улыбнулся граф.
— Что-то всегда случается впервые, милорд. Стянув шейный платок, действительно влажный, и взяв у Доусона новый, из плотного муслина, он заметил:
— У меня такое ощущение, что меня и балуют, и сживают со свету в одно и то же время. Камердинер широко улыбнулся.
— Возможно, милорд, но мы же не хотим огорчать ее милость.
Завязывая на ходу шейный платок, граф пошел в глубь дома по длинному коридору. По обе стороны располагались со вкусом обставленные комнаты, где было много семейных реликвий, которые он видел в детстве и вспомнил, лишь приехав на Корнуолл спустя много лет.
Он знал, что застанет Демелсу в оранжерее, помещении, которое его дед под старость преобразовал в гостиную, так что с тех пор оно служило и зимним садом, и местом, откуда можно было наблюдать раскинувшийся за окнами сад.
Эта комната была всегда полна солнечного света. Стоило графу открыть дверь, и на него повеяло ароматом цветов, словно бризом, приносящим запах моря.
Здесь росли и старые апельсиновые деревья, в незапамятные времена привезенные из Испании, и орхидеи, и экзотические лилии, и цветущие кактусы, и маленькие карликовые азалии, некогда украшавшие склоны Гималаев.
В дальнем конце комнаты в кресле сидела Демелса.
Она не слышала, как он вошел, и граф залюбовался нежным профилем приподнятого к небу лица, глазами удивительно глубокого фиалкового цвета, белокурыми волосами, собранными на шее тяжелым узлом.
Первым заметили присутствие хозяина два спаниеля, сидевшие у ног Демелсы. Они запрыгали от радости, завиляли хвостами, залаяли.
Демелса вскинула глаза, сверкнувшие фиолетовым блеском.
— Вэлент, ты вернулся! — радостно воскликнула она, поднимаясь навстречу мужу. Граф прижал ее к груди.
— С тобой все в порядке? Ты здоров? — спрашивала Демелса, хотя, как казалось, эти вопросы не имели особого смысла. Они были вместе, рядом — и это было главное.
— Ты скучала?
— День был долгим-долгим, — ответила Демелса.
— Мне тоже так показалось, — заметил Вэлент.
— Я боялась, что тебя задержит дождь. Ты сильно намок?
— Совсем нет. И все равно переоделся, как ты велела.
— Ты должен беречь себя.
— Ты делаешь из меня неженку, — пожаловался граф. Она ласково засмеялась:
— Это невозможно. Но даже при твоей силе не следует рисковать.
Она обняла мужа, просунув руки под сюртук:
— А рубашка у тебя не мокрая?
Почувствовав нежные руки жены у себя на спине, граф напрягся. В его глазах вспыхнул огонь страсти.
Он наклонился, и их губы сомкнулись в поцелуе. Все мысли вытеснила одна ликующая мысль: они — вместе!
Поцелуй длился целую вечность. Когда наконец граф отпустил Демелсу, у нее пылали щеки.
— Дорогой, мне так много надо тебе рассказать, — сообщила она с улыбкой. — Но вначале тебе надо подкрепиться. Ты так долго был в пути!
Демелса увлекла его к окну, где на круглом столике был приготовлен ленч: накрытые крышками серебряные тарелки стояли на специальной подставке и подогревались снизу зажженными свечами. В ведерке со льдом ждала своего часа бутылка шампанского.
— Корнийские котлетки — как ты любишь, — сообщила Демелса. — И крабы. Пойманы сегодня в заливе.
— Я голоден, — признался граф, — но не хочу перебивать аппетит перед обедом.
— До обеда еще два часа. Успеешь снова проголодаться, — возразила Демелса. — Я приказала подавать обед на час позже, на случай, если ты задержишься.
Взяв корнийскую котлетку, граф налил себе бокал шампанского.
Не спуская глаз с жены, он сел в удобное кресло, а Демелса уютно устроилась неподалеку среди лиловых бархатных подушек.
— Расскажи мне, что ты делал, — попросила графа жена.
— Я купил в Пензансе пару чудесных кобыл. Уверен, что они принесут нам отличное потомство. Они как раз подходящего возраста для Крусадера. Ему пора обзаводиться наследниками, вот только выиграет дерби.
— Ты так уверен в победе, — поддразнила мужа Демелса.
— Как может быть иначе, если это наш жеребец, твой и мой?
— Я рада, что твоя поездка оказалась удачной, — улыбнулась Демелса. — Я боялась, что ты пробудешь там весь день и вернешься ни с чем.
Он с нежностью посмотрел на жену.
— А у меня есть новости для тебя, — помолчав, объявила Демелса.
Граф не сводил с нее глаз, рассеянно почесывая за ухом одного из спаниелей, старавшегося привлечь к себе внимание хозяина.
— Препятствия для стипль-чеза сегодня закончены. По-видимому, это была весьма важная новость.
— Закончены? — радостно переспросил граф. — Хьюсон сам это сказал?
— Он хотел сделать тебе сюрприз, — пояснила она. — И я тоже. Препятствия совершенно такие же, как на главном ипподроме.
Помолчав, она добавила:
— Теперь ты сможешь выиграть и Гранд Нэшнл, и дерби.
— Да, — с воодушевлением подхватил граф, — но в стипль-чезе я новичок, и на победу надеяться рано. По-моему, к скачкам готовиться легче.
— Зато у тебя появится новый интерес в жизни.
— По-твоему, я в этом нуждаюсь? — удивленно спросил граф.
Взгляд Демелсы был выразительнее слов.
— Я все время боюсь, что ты заскучаешь без балов и приемов, без своих остроумных, образованных друзей.
Граф улыбнулся, словно Демелса сказала что-то очень забавное.
— Неужели ты думаешь, что я могу по ним скучать теперь, когда обрел то, чего не имел прежде? — искренне удивился он.
Демелса смотрела на него вопросительно.
— Дом! — воскликнул граф. — Дом — это то, что невозможно купить ни за какие деньги. Можно приобрести замок, дворец, но дом — это нечто совсем другое. У меня не было его и в детстве. Я рос вдали от родителей, предоставленный попечению гувернеров и учителей. У меня не было его и после женитьбы. Только ты подарила мне дом, и лишь с тобой я понял, насколько мне его всегда недоставало.
— Вэлент, неужели это правда? — хлопнула в ладоши Демелса. — Ты знаешь, я ведь молилась, чтобы дать тебе именно это.
Поставив на стол бокал, граф встал, подошел к окну и залюбовался восхитительным пейзажем.
— Отсюда Лондон кажется таким далеким, — задумчиво сказал он.
— Скоро все будут съезжаться в столицу. Начнется новый сезон, — заметила Демелса.
— Ты меня искушаешь? — засмеялся граф.
— Я вовсе этого не хочу, — серьезно ответила Демелса. — Ты ведь знаешь, что здесь, с тобой, я чувствую себя как в раю. Я никогда не была так счастлива.
Граф осторожно присел на краешек ее кресла.
— Ты правда счастлива со мной? — в который раз спросил он, хотя знал ее ответ наперед.
— Вэлент, я каждый день начинаю с мысли о том, что невозможно быть счастливее, как невозможно любить больше, чем люблю тебя я.
Граф, не отвечая, задумчиво смотрел на жену.
— О чем ты думаешь? — спросила Демелса.
— Я часто спрашиваю себя, чем ты так меня заворожила. Может быть, ты все-таки колдунья, и правильнее будет сказать» приворожила «?
— Нет уж, никакая я не колдунья и даже не призрак! — беспечно ответила она, раскрывая объятия навстречу мужу.
Прижавшись к его широкой груди, она тихо продолжала:
— У меня есть для тебя еще одна новость. Сегодня я получила письмо от Джерарда.
— Я так и думал, что он скоро даст о себе знать, — заметил граф Треварнон.
— Он так рад, что ты разрешил ему держать его новых лошадей в твоих конюшнях. Ты очень добр к моему брату.
— Там достаточно места, — небрежно отвечал граф.
— Еще Джерард благодарил тебя за то, что ты помог ему продать картины. Без тебя мы никогда не узнали бы, что они представляют такую ценность! Теперь он неплохо обеспечен, не знаю, правда, надолго ли, — продолжала Демелса.
Она испытующе посмотрела на мужа.
— По правде говоря, мне кажется, что ты заставил торговца заплатить ему больше, чем стоили картины в действительности, — задумчиво добавила она, помолчав.
— Во всяком случае, я заставил этого хитреца дать за картины настоящую цену, — признал граф. — Иначе он обошелся бы с Джерардом, как с профаном, каким он на самом деле и является.
— Брат очень доволен и благодарен тебе, — повторила Демелса.
— Меня больше волнуют чувства сестры, — шутливо заметил граф. — Я заинтересован в делах твоего брата, но в основе моего интереса лежит эгоизм. Я просто не хочу, чтобы ты волновалась из-за него, тогда ты будешь больше думать обо мне.
— Какой ты хитрый, — рассмеялась Демелса.
— Я не только хитрый, — серьезно возразил граф, — но и очень ревнивый. Мне нестерпима мысль о том, что ты будешь занята мыслями о ком-либо или о чем-либо, кроме меня.
Его голос дышал подлинной страстью:
— Я хочу обладать тобой. Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне одному. Но я хочу владеть не только твоим телом, но и твоей душой.
Он нежно прикоснулся губами к щеке жены:
— Я ведь уже не раз говорил тебе, что ревную даже к воздуху, которым ты дышишь!
— О, Вэлент, ты же знаешь, что я принадлежу тебе без остатка. Пожалуй, раньше я не слишком верила в наше привидение, но теперь не сомневаюсь: если ты умрешь или разлюбишь меня, я сама превращусь в призрак.
— В моей смерти волен бог, но о том, что я тебя разлюблю, не может быть и речи, — воскликнул граф, принимаясь страстно целовать жену.
— Знаешь, последнее время мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь, — сказал граф Треварнон, отстраняясь от Демелсы и пытливо заглядывая ей в глаза. — Когда ты не замечаешь, что я на тебя смотрю, ты о чем-то напряженно думаешь, но, когда я пытаюсь узнать, что тебя волнует, не хочешь поделиться со мной какой-то своей тайной мыслью.
— Мне кажется, я не могу не замечать твоего взгляда, как и ты — моего, — уклончиво заметила Демелса.
— Ты не ответила на мой вопрос, — настаивал граф. — Что с тобой происходит?
Он взял обеими руками голову жены, неотрывно смотря ей в глаза.
— Я не позволю тебе играть со мной, — воскликнул он.
— Я не играю, — смущенно пробормотала Демелса. — Я просто не знаю, как тебе сказать. Я немного боюсь…
— Боишься? Меня?
— Не столько тебя, сколько твоей ревности.
— В чем дело? — вспыхнул граф Треварнон. — Чем ты можешь дать повод моей ревности?
Демелса не отвечала. И он спросил уже мягче:
— Милая, что с тобой?
— Знаешь, я боюсь, что не смогу присутствовать на скачках и увидеть, как ты победишь в стипль-чезе.
Он несколько мгновений смотрел на жену, потом, догадавшись, несказанно обрадовался:
— Неужели? Так быстро?
— Да, дорогой. Так быстро. Теперь я ничуть в этом не сомневаюсь.
— Но почему же ты сразу не сказала мне? — спросил граф, нежно целуя руку жены.
— Я боялась ошибиться. И еще я боялась твоей ревности.
— Я, конечно, буду ревновать, если ты будешь любить наших детей больше, чем меня, — улыбнулся граф. — Но я знаю одно: они не будут страдать от недостатка родительской любви.
— В этом можешь не сомневаться, — заверила Демелса. — — Значит, призрак тоже может иметь детей, — с улыбкой сказал граф.
— Я не призрак! — воскликнула Демелса. — Ты вдохнул в меня жизнь. Я стала настоящей женщиной и хочу родить сына, похожего на тебя.
— Если ты подаришь мне сына, будет только справедливо ожидать и рождения дочери, которая будет похожа на тебя, — мечтательно сказал граф.
Губы супругов слились в поцелуе.
Как всегда, в минуты близости граф явственно почувствовал тонкий аромат жимолости, навеки связавшийся в его представлении с Демелсой и ее любовью, безбрежной как океан и вольной как ветер.
Потрескавшаяся от небывалой засухи земля жадно глотала его тяжелые теплые капли.
Управляя своей знаменитой шестеркой гнедых, граф то и дело погонял лошадей по узким проселочным дорогам, тянущимся сквозь леса до самого моря.
Взбираясь по отлогому склону холма, граф, еще не достигнув вершины, увидел вдалеке голубые атлантические воды, а поблизости — трубы и крышу длинного приземистого здания.
Он натянул поводья, сгорая от страстного нетерпения.
Еще десять минут — и он подъезжал к ограде старого сада, щедро расцвеченного всеми красками осени.
В Треварнон-хаузе, уже полтысячелетия принадлежавшем семейству Треварнонов, вначале размещался небольшой монастырь. В самом облике дома было что-то приветливое. Каждому, кому случалось проезжать мимо, начинало казаться, что его радушно приглашают заехать сюда.
Ливень кончился так же неожиданно, как и начался, и солнце снова засверкало, заиграв золотистыми бликами на окнах дома, словно они освещались изнутри.
Перед входом граф остановил лошадей, вспотевших от быстрого бега, и привязал их к столбу.
К лошадям тут же поспешили конюхи, а граф Треварнон, зная, что о животных как следует позаботятся, вошел в холл.
Там были только старый дворецкий и молодой лакей, принявший у хозяина цилиндр и перчатки. Доусон, выйдя навстречу графу, сказал:
— Ее милость просили меня проследить, чтобы вы переменили сюртук, потому что вы промокли.
— Что ты, Доусон, дождь был очень короткий. Но Доусон стоял в ожидании, и граф нетерпеливо сбросил с себя облегающий габардиновый сюртук и расстегнул жилет.
Потом он заметил, что камердинер держит в руках и свежий муслиновый шейный платок.
— Послушай, Доусон, это уж слишком! — возмутился он.
— Ее милость боятся, как бы вы не простудили горло, милорд.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы у меня было простужено горло? — улыбнулся граф.
— Что-то всегда случается впервые, милорд. Стянув шейный платок, действительно влажный, и взяв у Доусона новый, из плотного муслина, он заметил:
— У меня такое ощущение, что меня и балуют, и сживают со свету в одно и то же время. Камердинер широко улыбнулся.
— Возможно, милорд, но мы же не хотим огорчать ее милость.
Завязывая на ходу шейный платок, граф пошел в глубь дома по длинному коридору. По обе стороны располагались со вкусом обставленные комнаты, где было много семейных реликвий, которые он видел в детстве и вспомнил, лишь приехав на Корнуолл спустя много лет.
Он знал, что застанет Демелсу в оранжерее, помещении, которое его дед под старость преобразовал в гостиную, так что с тех пор оно служило и зимним садом, и местом, откуда можно было наблюдать раскинувшийся за окнами сад.
Эта комната была всегда полна солнечного света. Стоило графу открыть дверь, и на него повеяло ароматом цветов, словно бризом, приносящим запах моря.
Здесь росли и старые апельсиновые деревья, в незапамятные времена привезенные из Испании, и орхидеи, и экзотические лилии, и цветущие кактусы, и маленькие карликовые азалии, некогда украшавшие склоны Гималаев.
В дальнем конце комнаты в кресле сидела Демелса.
Она не слышала, как он вошел, и граф залюбовался нежным профилем приподнятого к небу лица, глазами удивительно глубокого фиалкового цвета, белокурыми волосами, собранными на шее тяжелым узлом.
Первым заметили присутствие хозяина два спаниеля, сидевшие у ног Демелсы. Они запрыгали от радости, завиляли хвостами, залаяли.
Демелса вскинула глаза, сверкнувшие фиолетовым блеском.
— Вэлент, ты вернулся! — радостно воскликнула она, поднимаясь навстречу мужу. Граф прижал ее к груди.
— С тобой все в порядке? Ты здоров? — спрашивала Демелса, хотя, как казалось, эти вопросы не имели особого смысла. Они были вместе, рядом — и это было главное.
— Ты скучала?
— День был долгим-долгим, — ответила Демелса.
— Мне тоже так показалось, — заметил Вэлент.
— Я боялась, что тебя задержит дождь. Ты сильно намок?
— Совсем нет. И все равно переоделся, как ты велела.
— Ты должен беречь себя.
— Ты делаешь из меня неженку, — пожаловался граф. Она ласково засмеялась:
— Это невозможно. Но даже при твоей силе не следует рисковать.
Она обняла мужа, просунув руки под сюртук:
— А рубашка у тебя не мокрая?
Почувствовав нежные руки жены у себя на спине, граф напрягся. В его глазах вспыхнул огонь страсти.
Он наклонился, и их губы сомкнулись в поцелуе. Все мысли вытеснила одна ликующая мысль: они — вместе!
Поцелуй длился целую вечность. Когда наконец граф отпустил Демелсу, у нее пылали щеки.
— Дорогой, мне так много надо тебе рассказать, — сообщила она с улыбкой. — Но вначале тебе надо подкрепиться. Ты так долго был в пути!
Демелса увлекла его к окну, где на круглом столике был приготовлен ленч: накрытые крышками серебряные тарелки стояли на специальной подставке и подогревались снизу зажженными свечами. В ведерке со льдом ждала своего часа бутылка шампанского.
— Корнийские котлетки — как ты любишь, — сообщила Демелса. — И крабы. Пойманы сегодня в заливе.
— Я голоден, — признался граф, — но не хочу перебивать аппетит перед обедом.
— До обеда еще два часа. Успеешь снова проголодаться, — возразила Демелса. — Я приказала подавать обед на час позже, на случай, если ты задержишься.
Взяв корнийскую котлетку, граф налил себе бокал шампанского.
Не спуская глаз с жены, он сел в удобное кресло, а Демелса уютно устроилась неподалеку среди лиловых бархатных подушек.
— Расскажи мне, что ты делал, — попросила графа жена.
— Я купил в Пензансе пару чудесных кобыл. Уверен, что они принесут нам отличное потомство. Они как раз подходящего возраста для Крусадера. Ему пора обзаводиться наследниками, вот только выиграет дерби.
— Ты так уверен в победе, — поддразнила мужа Демелса.
— Как может быть иначе, если это наш жеребец, твой и мой?
— Я рада, что твоя поездка оказалась удачной, — улыбнулась Демелса. — Я боялась, что ты пробудешь там весь день и вернешься ни с чем.
Он с нежностью посмотрел на жену.
— А у меня есть новости для тебя, — помолчав, объявила Демелса.
Граф не сводил с нее глаз, рассеянно почесывая за ухом одного из спаниелей, старавшегося привлечь к себе внимание хозяина.
— Препятствия для стипль-чеза сегодня закончены. По-видимому, это была весьма важная новость.
— Закончены? — радостно переспросил граф. — Хьюсон сам это сказал?
— Он хотел сделать тебе сюрприз, — пояснила она. — И я тоже. Препятствия совершенно такие же, как на главном ипподроме.
Помолчав, она добавила:
— Теперь ты сможешь выиграть и Гранд Нэшнл, и дерби.
— Да, — с воодушевлением подхватил граф, — но в стипль-чезе я новичок, и на победу надеяться рано. По-моему, к скачкам готовиться легче.
— Зато у тебя появится новый интерес в жизни.
— По-твоему, я в этом нуждаюсь? — удивленно спросил граф.
Взгляд Демелсы был выразительнее слов.
— Я все время боюсь, что ты заскучаешь без балов и приемов, без своих остроумных, образованных друзей.
Граф улыбнулся, словно Демелса сказала что-то очень забавное.
— Неужели ты думаешь, что я могу по ним скучать теперь, когда обрел то, чего не имел прежде? — искренне удивился он.
Демелса смотрела на него вопросительно.
— Дом! — воскликнул граф. — Дом — это то, что невозможно купить ни за какие деньги. Можно приобрести замок, дворец, но дом — это нечто совсем другое. У меня не было его и в детстве. Я рос вдали от родителей, предоставленный попечению гувернеров и учителей. У меня не было его и после женитьбы. Только ты подарила мне дом, и лишь с тобой я понял, насколько мне его всегда недоставало.
— Вэлент, неужели это правда? — хлопнула в ладоши Демелса. — Ты знаешь, я ведь молилась, чтобы дать тебе именно это.
Поставив на стол бокал, граф встал, подошел к окну и залюбовался восхитительным пейзажем.
— Отсюда Лондон кажется таким далеким, — задумчиво сказал он.
— Скоро все будут съезжаться в столицу. Начнется новый сезон, — заметила Демелса.
— Ты меня искушаешь? — засмеялся граф.
— Я вовсе этого не хочу, — серьезно ответила Демелса. — Ты ведь знаешь, что здесь, с тобой, я чувствую себя как в раю. Я никогда не была так счастлива.
Граф осторожно присел на краешек ее кресла.
— Ты правда счастлива со мной? — в который раз спросил он, хотя знал ее ответ наперед.
— Вэлент, я каждый день начинаю с мысли о том, что невозможно быть счастливее, как невозможно любить больше, чем люблю тебя я.
Граф, не отвечая, задумчиво смотрел на жену.
— О чем ты думаешь? — спросила Демелса.
— Я часто спрашиваю себя, чем ты так меня заворожила. Может быть, ты все-таки колдунья, и правильнее будет сказать» приворожила «?
— Нет уж, никакая я не колдунья и даже не призрак! — беспечно ответила она, раскрывая объятия навстречу мужу.
Прижавшись к его широкой груди, она тихо продолжала:
— У меня есть для тебя еще одна новость. Сегодня я получила письмо от Джерарда.
— Я так и думал, что он скоро даст о себе знать, — заметил граф Треварнон.
— Он так рад, что ты разрешил ему держать его новых лошадей в твоих конюшнях. Ты очень добр к моему брату.
— Там достаточно места, — небрежно отвечал граф.
— Еще Джерард благодарил тебя за то, что ты помог ему продать картины. Без тебя мы никогда не узнали бы, что они представляют такую ценность! Теперь он неплохо обеспечен, не знаю, правда, надолго ли, — продолжала Демелса.
Она испытующе посмотрела на мужа.
— По правде говоря, мне кажется, что ты заставил торговца заплатить ему больше, чем стоили картины в действительности, — задумчиво добавила она, помолчав.
— Во всяком случае, я заставил этого хитреца дать за картины настоящую цену, — признал граф. — Иначе он обошелся бы с Джерардом, как с профаном, каким он на самом деле и является.
— Брат очень доволен и благодарен тебе, — повторила Демелса.
— Меня больше волнуют чувства сестры, — шутливо заметил граф. — Я заинтересован в делах твоего брата, но в основе моего интереса лежит эгоизм. Я просто не хочу, чтобы ты волновалась из-за него, тогда ты будешь больше думать обо мне.
— Какой ты хитрый, — рассмеялась Демелса.
— Я не только хитрый, — серьезно возразил граф, — но и очень ревнивый. Мне нестерпима мысль о том, что ты будешь занята мыслями о ком-либо или о чем-либо, кроме меня.
Его голос дышал подлинной страстью:
— Я хочу обладать тобой. Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне одному. Но я хочу владеть не только твоим телом, но и твоей душой.
Он нежно прикоснулся губами к щеке жены:
— Я ведь уже не раз говорил тебе, что ревную даже к воздуху, которым ты дышишь!
— О, Вэлент, ты же знаешь, что я принадлежу тебе без остатка. Пожалуй, раньше я не слишком верила в наше привидение, но теперь не сомневаюсь: если ты умрешь или разлюбишь меня, я сама превращусь в призрак.
— В моей смерти волен бог, но о том, что я тебя разлюблю, не может быть и речи, — воскликнул граф, принимаясь страстно целовать жену.
— Знаешь, последнее время мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь, — сказал граф Треварнон, отстраняясь от Демелсы и пытливо заглядывая ей в глаза. — Когда ты не замечаешь, что я на тебя смотрю, ты о чем-то напряженно думаешь, но, когда я пытаюсь узнать, что тебя волнует, не хочешь поделиться со мной какой-то своей тайной мыслью.
— Мне кажется, я не могу не замечать твоего взгляда, как и ты — моего, — уклончиво заметила Демелса.
— Ты не ответила на мой вопрос, — настаивал граф. — Что с тобой происходит?
Он взял обеими руками голову жены, неотрывно смотря ей в глаза.
— Я не позволю тебе играть со мной, — воскликнул он.
— Я не играю, — смущенно пробормотала Демелса. — Я просто не знаю, как тебе сказать. Я немного боюсь…
— Боишься? Меня?
— Не столько тебя, сколько твоей ревности.
— В чем дело? — вспыхнул граф Треварнон. — Чем ты можешь дать повод моей ревности?
Демелса не отвечала. И он спросил уже мягче:
— Милая, что с тобой?
— Знаешь, я боюсь, что не смогу присутствовать на скачках и увидеть, как ты победишь в стипль-чезе.
Он несколько мгновений смотрел на жену, потом, догадавшись, несказанно обрадовался:
— Неужели? Так быстро?
— Да, дорогой. Так быстро. Теперь я ничуть в этом не сомневаюсь.
— Но почему же ты сразу не сказала мне? — спросил граф, нежно целуя руку жены.
— Я боялась ошибиться. И еще я боялась твоей ревности.
— Я, конечно, буду ревновать, если ты будешь любить наших детей больше, чем меня, — улыбнулся граф. — Но я знаю одно: они не будут страдать от недостатка родительской любви.
— В этом можешь не сомневаться, — заверила Демелса. — — Значит, призрак тоже может иметь детей, — с улыбкой сказал граф.
— Я не призрак! — воскликнула Демелса. — Ты вдохнул в меня жизнь. Я стала настоящей женщиной и хочу родить сына, похожего на тебя.
— Если ты подаришь мне сына, будет только справедливо ожидать и рождения дочери, которая будет похожа на тебя, — мечтательно сказал граф.
Губы супругов слились в поцелуе.
Как всегда, в минуты близости граф явственно почувствовал тонкий аромат жимолости, навеки связавшийся в его представлении с Демелсой и ее любовью, безбрежной как океан и вольной как ветер.