Картленд Барбара. Шотландцы не забывают

   Жани беспрестанно болтала о рыбках, снующих среди зеленых листьев, опуская маленькие ручки в воду фонтана.
   Торквил наблюдал за ней.
   Затем она вскочила и побежала на другую сторону фонтана.
   — Здесь больше рыбок, дядя Торквил! — кричала девочка.
   Он придвинулся ближе к Пепите.
   — Что беспокоит тебя? — тихо спросил он.
   — Ты знал, что я обеспокоена?
   — Я знал это уже в то время, когда возвращался с охоты. Я чувствовал, что нужен тебе.
   — Я нуждаюсь в тебе… отчаянно!
   — Я так и думал!
   Она глядела в его глаза и чувствовала себя так, будто скрылась в его объятиях, — и не было больше проблем, исчезли все трудности.
   Он рядом с ней, он любит ее, а все остальное ничего не значит.
   Но она тут же опомнилась: ей следует думать не только о себе, но и о детях.
   — Это все… герцогиня, — произнесла она еле слышно.
   — Я предполагал это, — кивнул Торквил. — Что же она сделала теперь?
   — Я не могу рассказать тебе здесь, — быстро молвила Пепита, — но я должна каким-то образом поговорить с тобой.
   Девушка понимала, что они сейчас в пределах видимости, и если герцогиня увидит их вместе из окна замка, она может стать еще более злобной и грубой, чем в самый первый день, когда обвинила их во флирте.
   Торквил понял ее без лишних слов.
   Он обошел фонтан и взял Жани за руку.
   — Я должен показать тебе кое-что в лесу, сказал он. — Рыбку мы поймаем в другой раз. Они, наверное, перепугались теперь, потому что ты уже поймала одну.
   — А что ты хочешь показать мне в лесу? — Малышка отвлеклась от рыбок.
   — Маленький дом на дереве, который я соорудил для себя много лет назад, когда был в таком же возрасте, как Рори, — ответил Торквил. — Он, наверное, обветшал и разваливается потихоньку, но если он тебе понравится, я починю его, и ты сможешь играть там.
   Жани не скрывала своего восторга.
   Торквил вывел их из английского парка, и они направились в лес, который окружал замок с одной стороны, защищая его от ветров, бушевавших зимой.
   Как только троицу не стало видно из замка, Торквил сказал Жани:
   — Беги по этой тропинке и попробуй сама найти мой дом на дереве. Смотри внимательно, потому что он хорошо спрятан.
   Малышка послушалась и побежала что было духу, а когда она уже не могла слышать их, Торквил произнес:
   — Любимая моя, ты выглядишь такой беспокойной, а я хочу, чтобы ты была счастлива.
   — Как я могу быть счастлива, если здесь происходят странные вещи, — покачала головой Пепита.
   — Расскажи мне об этом, — попросил Торквил.
   Ей стало так радостно от того, что он рядом и внимает ей, что она не смогла удержаться и вложила свою руку в его ладонь.
   Его пальцы сомкнулись, и она почувствовала трепет, охвативший все тело, как в ту ночь, когда он целовал ее в лунном свете.
   И в этот миг его глаза остановились на ее губах, как будто он читал ее мысли.
   — Если б ты знала, какое мучение не иметь возможности целовать тебя, повторять без конца, как ты прекрасна и как я стремлюсь к тебе!
   От его страстного, завораживающего голоса у нее перехватило дыхание.
   — Подожди… — с усилием промолвила Пепита, — мне нужно… сказать тебе, что… произошло.
   — Расскажи мне, — ободрял он ее, — и не бойся. Я с тобой, значит, тебе ничего не грозит.
   Однако, когда она рассказала о предложении герцогини, он ясно представил себе, до какой степени она напугана.
   — Эта женщина ничего не может сделать, — заключил он, дослушав до конца. — Я совершенно уверен, — что бы она ни говорила, — если дети исчезнут, герцог предпримет все, чтобы найти их и привезти обратно в замок.
   — Ты действительно так думаешь? — замерла Пепита.
   — Я видел его вместе с Рори, когда мы были на охоте, и у меня нет сомнения, что он восхищен мальчиком и гордится им.
   — Это именно то, что я хотела услышать.
   — И все же я не склонен обольщаться: он непредсказуем, и то, как он обошелся с Алистером, невероятно. Но у него было тогда два сына.
   — У него и теперь может появиться другой сын, — тихо произнесла Пепита, — и тогда он… потеряет интерес к Рори.
   — Мне кажется, он смягчился с возрастом, заметил Торквил. — И я совершенно уверен, — хоть сам он скорее умрет, чем признает это, — когда погиб Юэн, он хотел, чтобы Алистер вернулся в замок, но он был слишком упрям и горд, дабы попытаться найти его.
   — Но теперь у него есть… Рори.
   — Ты права, теперь у него есть Рори, — согласился Торквил, — и я не верю, что он так просто расстанется с ним или — будучи приверженцем традиций — позволит заменить его любым сыном, рожденным герцогиней.
   — Суть проблемы не только в законных правах Рори, — грустно промолвила Пепита, — но также в атмосфере, отравленной неприкрытой ненавистью к детям со стороны герцогини. Пребывание здесь не принесет им ничего, кроме вреда.
   Тяжело вздохнув от волнения, она продолжала:
   — Стоит только увидеть, как она смотрит на них, не говоря уже о том, как она обращается к ним, чтобы понять: от нее прямо-таки исходит злоба, как от какого-то дикого, бешеного зверя. Она убила бы их, если б однажды решилась на это!
   Торквил рассмеялся.
   — Дорогая, — твое воображение слишком разыгралось!
   Я знаю, герцогиня крайне груба и может быть чрезвычайно неприятной, но не поверю, что даже члена клана Мак-Донаванов могут опуститься до убийства!
   — В этом нельзя быть абсолютно… уверенным, — пробормотала Пепита.
   — Я могу лишь поклясться, что буду оберегать не только тебя, но и детей. Пока я здесь, им никто не причинит вреда.
   — А если тебя… не будет?
   — Пока нам это не грозит. Тебе хорошо известно, что герцог полагается на меня в своих делах и относится ко мне так, будто я — его наследник.
   Но теперь, когда Рори здесь, я с удовольствием буду помогать ему, выполняя роль регента при Рори.
   — Без всяких… сожалений?
   — Без малейших! — заверил он девушку. — Мои амбиции ничуть не пострадают. У меня нет желания стать вождем клана со всеми его проблемами и трудностями, с бесконечными жалобами со стороны тех, кому больше некуда пожаловаться.
   Эти слова развеселили Пепиту.
   — Тогда к чему же ты стремишься?
   Она спросила это шутя, но Торквил ответил ей очень серьезно:
   — Жениться на тебе, моя радость, чтобы мы жили в мире и покое вместе с нашими детьми и были счастливы до конца наших дней!
   Он так говорил и так смотрел на нее, что девушке казалось, будто он обнимает и целует ее.
   Радость пульсировала в ней подобно морским волнам, и она больше ни о чем не могла думать.
   Потом, очнувшись и отринув несбыточные иллюзии, поскольку высказанное им желание никогда не осуществится, она услышала, что их зовет Жани.
   — Я нашла его! Я нашла его! — кричала малышка. — Дядя Торквил, пожалуйста, можно я залезу в него?
   Это был маленький деревянный домик с тростниковой крышей, в который мог забраться любой ловкий ребенок.
   Он показался Пепите отличным местом для игр.
   После того как Торквил забрался в него сам и убедился, что, несмотря на прошедшие годы, домик хорошо сохранился и даже пол, сделанный плотником из поместья, достаточно крепок, чтобы выдержать его, он поднял туда сначала Жани, а потом Пепиту.
   Домик был сооружен из деревьев, стоявших на краю леса, и из него открывался великолепный вид на залив и замок, возвышавшийся над ним, а также на ряд утесов, которые простирались вдоль моря по направлению к северу и поднимались намного выше над морем, чем утес, на котором находились сейчас они.
   — Какое прекрасное место, — воскликнула Пепита, — и как здорово было вам, мальчишкам, играть здесь!
   — Я приводил сюда друга во время школьных каникул, мы часами смотрели на море в подзорную трубу и наблюдали за голубями, как они возвращаются домой в гроты, расположенные под утесами.
   Пепита вопросительно посмотрела на него, и он спросил:
   — Разве Алистер не рассказывал тебе о гротах в стенах утесов, где гнездятся тысячи голубей? Они, конечно, наносят большой урон урожаям, но можно часами наблюдать, как они выводят там свое потомство — Мне кажется, я вспоминаю, он как будто говорил об этом, — наморщила лоб Пепита, — но я тогда не очень понимала.
   — Я должен показать их Рори, — вдруг загорелся Торквил. — Мы сядем с ним в лодку и заплывем в гроты в скалах, и он удивится, сколько вылетит оттуда голубей, напуганных нашими голосами, которые будут повторяться внутри этих пещер многократным эхом.
   — Я уверена, Рори будет в восторге, — согласилась Пепита.
   Беседуя с Торквилом, она думала, каким хорошим отцом будет он для своих детей, когда они появятся у него.
   И тут же румянцем заалели ее щеки, когда ей показалось, что он по выражению ее глаз догадался, о чем она думает.
   Им не нужны были слова.
   Они просто глядели друг на друга, и она уже знала, — оба они молятся о том, чтобы каким-то чудом их мечта быть вместе все-таки претворилась в жизнь.
   Становилось уже поздно, и они направились обратно к замку.
   Жани побежала вперед, чтобы немедленно рассказать брату о маленьком домике на дереве, и Торквил смог наконец излить душу.
   — Я люблю тебя, моя милая, и сойду с ума, если не смогу поцеловать тебя как можно скорее! — горячо промолвил он.
   — Это… невозможно!
   — Нет ничего невозможного! — заявил Торквил.
   — Теперь, когда ты знаешь дорогу сюда, встречай меня здесь после ужина.
   — Это невозможно! — быстро повторила Пепита.
   — Луна еще светит по ночам, — продолжал он, как будто не слышал ее возражений. — Ты покинешь столовую после ужина пораньше, а я подожду и уйду одновременно с несколькими гостями, так что мое отсутствие не будет замечено.
   — Представь, герцогиня… заподозрит, что мы… встречаемся? — сказала Пепита с дрожью в голосе.
   — Ты можешь выйти через дверь в парк, — нашелся с ответом Торквил. — Никто из слуг не увидит, как ты покинешь замок. Они все ложатся рано.
   — Ты уверен… совершенно уверен… что это… безопасно?
   — Абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем, — пожал он плечами, — и я не хочу, мое сокровище, подвергать тебя риску. Но, пойми, я должен обнимать тебя, говорить тебе, как сильно я люблю тебя, иначе опять не засну ночью!
   Пепита улыбнулась.
   — Этого, конечно, необходимо… избежать… любой ценой!
   Торквил засмеялся, но тотчас произнес серьезно:
   — Я, наверное, кажусь тебе слишком чувствительным, но это ты делаешь меня таким, и никто, моя дорогая, никогда не вызовет во мне столько чувств.
   Разве можно было сомневаться в его искренности!
   И так же сильно желая видеться с ним, быть рядом с ним, радоваться его поцелуям, она пролепетала:
   — Я чувствую… мы… не должны делать этого… но, если будет возможно… я… приду в лес.
   — Сегодня это будет возможно, — убеждал ее Торквил, — но скоро погода переменится, и нам придется искать место для встреч в замке, что может оказаться более опасным.
   Она понимала логику сказанного им, но дальше обсуждать это было невозможно, так как они подошли уже к дверям замка, где был слышен голос Жани; девочка бежала вверх по лестнице и звала Рори.
 
   Пепита вышла из гостиной вместе с леди Рогарт, самой старшей по возрасту гостьей.
   Она чувствовала, как испуганно колотится сердце, и ей казалось, что она напрасно затеяла все это.
   Еще раньше, до ужина, она из предосторожности принесла в гостиную шелковую шаль, как бы на тот случай, если вечер будет холодным.
   Она положила ее на стул возле двери, как делали другие дамы в прошлые вечера.
   Теперь можно было сразу взять шаль и не идти за ней в свою спальню, расположенную в западном крыле замка.
   Комната леди Рогарт была в противоположной стороне, и когда Пепита прощалась с ней, присев в реверансе, дама сказала:
   — Вы очень хорошенькая, дитя мое, но, боюсь, среди женщин это может вызвать как дружелюбие, так и неприязнь.
   Пепита заметила, что герцогиня беседовала с леди Рогарт после ужина, и догадалась: та наговорила о ней много неприятного.
   — Спасибо за сочувствие, — ответила девушка. — Этого уже не изменишь.
   — Да и вряд ли вы хотели бы изменить, откровенно говоря! — лукаво улыбнулась леди Рогарт. — Зато мужчины будут стремиться всячески помогать вам и проявлять заботу о вас, несмотря на недовольство женщин.
   Тронутая участием леди Рогарт, Пепита ощутила внезапное желание рассказать ей о своих проблемах с герцогиней.
   Однако вскоре спохватилась, подумав, что леди, конечно, уже знает обо всем и ничем не может помочь.
   «Есть лишь один человек, кому я могу открыть истину и кто поймет меня», — рассудила она.
   И расставшись с леди Рогарт, поспешила вниз, к выходу в парк.
   Дверь была заперта на ночь на засов, однако Пепита отодвинула его и вышла в парк, надеясь, что по возвращении они не найдут дверь запертой.
   Если даже это и случится, она была уверена, Торквил отыщет способ пробраться в замок так, чтобы никто не заметил.
   «Все, что мне нужно, — это всецело полагаться на него во всем, — решила она. — Тогда у меня не будет проблем, я буду в безопасности, и дети — тоже».
   Она не могла понять, откуда у нее такая уверенность, что он способен оберегать их, и пыталась объяснить это своей любовью к нему.
   И все-таки она знала, ее инстинкт сильнее разума, и он подсказывал ей, что именно Торквил оградит ее от опасности, хотя у нее не было достаточно убедительных оснований верить в это.
   Зато природа вновь являла собой некую волшебную страну со звездами, мерцающими в небе, и луной, что убывала медленно и плавно, но по-прежнему серебрила все вокруг.
   Пепита шла по ясно видимой тропинке, извивающейся меж деревьев, по которой они шли днем.
   Царившую кругом тишину изредка нарушали только маленькие зверьки, снующие в лесной поросли, да вспугнутая птица, взлетающая над веткой, где устроилась было на ночлег.
   Пепита, всегда жившая в деревне, не боялась лесной тишины.
   В Корнуолле она часто совершала долгие прогулки после ужина, чтобы дать возможность сестре и Алистеру побыть наедине, — это доставляло им несказанную радость.
   Теперь она как нельзя лучше понимала переполнявшую их любовь и непреодолимое стремление всегда быть вместе.
   Дойдя до дерева с домиком, она не стала забираться в него, а прислонилась к дереву, ощущая, как вселенский покой, красота звезд и лунного света вливаются в душу.
   Ей казалось, будто весь мир ждет любимого вместе с ней, и когда она увидела на расстоянии движущуюся точку, она знала — это идет Торквил.
   Вот он подошел чуть поближе, и она уже не могла больше ждать, и побежала навстречу, и все ее тело стремилось к нему в неукротимом нетерпении ощутить ласку его сильных рук.
   Он стоял недвижимо, пока она не домчалась до него и не оказалась в его объятиях, таких жарких, что она не могла дышать, и во власти его губ.
   Он целовал ее до тех пор, пока весь мир с головокружительной скоростью не завертелся вокруг них.
   Звезды, казалось, сыпались на них сверху, и теперь от них исходило божественное сияние.
   Пепита чувствовала, что человек, которого она любит, взял у нее не только сердце, но и душу.
   Теперь они стали неразличимы, ибо превратились в единое целое.
   Наверное, прошло столетие, а может, больше, когда они достигли небес, не принадлежа более земле, и Пепита произнесла каким-то удивительным голосом:
   — Я… люблю… тебя… я… люблю!
   — Я обожаю тебя! — вторил ей Торквил. — Как смогу я жить без тебя? Как смогу я существовать, если ты не будешь моей женой?
   Он не ждал ответа, он целовал ее вновь, пока она с тихим шепотом не спрятала свое лицо у него на груди, как будто устыдилась жадной требовательности его губ, оказавшейся слишком страстной и пылкой для нее.
   — Мое сокровище, — молвил он, — я не хочу пугать тебя, но ты не знаешь, какое мучение — видеть и не сметь коснуться тебя, знать, что ты спишь под одной крышей со мной и не иметь возможности прийти к тебе.
   В его голосе слышалось страдание, но Пепита могла лишь изречь:
   — Мы… должны стараться быть… разумными.
   — Что означает разумность? — воскликнул он. — Знать, что самое бесценное сокровище, какое только может обрести человек, недоступно ему? Мы не можем существовать так дальше. Я не вынесу этого!
   — Мы ничего… не можем поделать, — стиснула руки Пепита. — Я люблю тебя… но… я в страхе.
   — Я понял это, когда ты говорила со мной, и у меня возникла мысль. Я хочу обсудить ее с тобой.
   — Что ты… хочешь сказать? — встревожилась девушка.
   — Сначала мы должны где-нибудь сесть, — сказал он. — Не стоит забираться в домик это не безопасно.
   Он увел ее от тропинки туда, где в бурю свалилось несколько деревьев.
   В ярком лунном свете они подошли к лежавшему стволу и расположились на нем.
   Торквил обнял ее и привлек поближе к себе.
   — Теперь послушай, моя любимая.
   После того, как ты поведала мне о предложении герцогини, я подумал, что мне следует поговорить с герцогом.
   — О чем? — встрепенулась девушка.
   — Я скажу ему, что люблю тебя и хочу жениться на тебе и что, когда мы поженимся, мы возьмем детей к себе, в мой собственный замок, так как они раздражают герцогиню.
   В первый миг Пепита подумала, что это было бы самым прекрасным, что могло произойти: выйти замуж за Торквила и не опасаться больше за Рори и Жани.
   Но тут же она панически выкрикнула:
   — Нет… нет! Ты не можешь сделать этого!
   — Почему нет?
   — Прежде всего потому, что герцог уже… решил избавиться от… меня.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я забыла рассказать тебе, что мне сообщила герцогиня. Она убедила его пригласить воспитателя для Рори и шотландскую гувернантку для Жани.
   — Она так и сказала тебе? — изумился Торквил.
   — Да, но я была столь возмущена ее предложением тайно увезти детей, что совсем забыла, что она сказала потом.
   Последовало напряженное молчание.
   — Если герцог действительно решился на это, — вымолвил наконец задумчиво Торквил, — значит, детей хотят воспитывать без тебя.
   — Я понимаю, — выдохнула Пепита.
   — Но, Торквил, я не могу оставить их, не опасаясь за них… и я не… знаю, что я могу сделать.
   — Ты можешь выйти за меня замуж!
   Она покачала головой, но он заявил:
   — Я женюсь на тебе, согласна ты или нет. Как можешь ты оставаться в этом мире одна, без чьей-либо заботы и поддержки?
   — Я должна буду… найти какую-то… работу, — безвольно произнесла Пепита.
   — Дело не в работе, — горячился Торквил. — Ты слишком красива, чтобы оставаться одной. Тебя станут преследовать мужчины, и, как ты думаешь, что буду чувствовать я, зная обо всем этом?
   Он говорил страстно и неистово, и, как будто высказанная мысль вывела его из душевного равновесия, он резко привлек девушку к себе и вновь начал целовать.
   Теперь его губы были жадными и требовательными.
   Она чувствовала, он подчиняет ее своими поцелуями, словно доказывая, что она принадлежит ему.
   К своему удивлению, она обнаружила, что это не испугало ее, — напротив, нечто не подвластное ей, дикое, первобытное возникает внутри нее и рвется навстречу пламени его губ и любви, бьющейся в его груди.
   Она ощущала, как его любовь и необузданная страсть вливается в нее, и она отвечает на его призыв, и он прижимает ее к себе все крепче и крепче, полностью овладевая ею.
   Ей больше не надо было думать и беспокоиться о чем-либо или пытаться что-либо решить.
   Она принадлежит ему, она всецело в его власти.
   Крик совы вернул им здравомыслие.
   С бешено бьющимся сердцем они несколько долгих мгновений глядели друг на друга, излучая неповторимый внутренний свет.
   — Ты — моя! — воскликнул Торквил. — Моя, и ничто в мире не воспрепятствует мне любить тебя отныне и навсегда!
   — Я… люблю… тебя! — шептала Пепита. Он целовал бы ее вновь, но она подняла руки в упреждающем жесте.
   — Пожалуйста, дорогой, пожалуйста… не заставляй меня любить тебя еще сильнее. Это… пугает меня, не потому, что я боюсь… но потому, что это так… совершенно… так поразительно!
   Тогда он взял ее руки в свои и подносил их поочередно к губам.
   И оба не могли унять дрожь от переполнявших их чувств.
   — Я обожаю тебя, — молвил он, — и потому, думая прежде всего о тебе, а не о себе, отведу тебя обратно, но я постараюсь решить эту проклятую проблему как можно быстрее!
   Категоричность, с какой он произнес эти слова, так изумила Пепиту, что она в эту минуту поверила: несмотря на кажущуюся невозможность выхода из данной ситуации, он все-таки найдет выход — не только благодаря своей силе, но и во имя их любви.
   Пепита, пребывающая во власти испытанного чудесного переживания, неохотно встала.
   Торквил поднялся тоже, и она, восхищенно глядя на него, думала, как он прекрасен в своем килте и бархатной куртке с кружевным жабо вокруг шеи.
   Лунный свет изливался на них, и ей казалось, будто звезды окружают его голову и придают ему силу, способную преодолеть любые преграды и трудности.
   Он вновь привлек ее к себе, на этот раз очень мягко, без той бури страсти, через которую они только что прошли.
   Он поцеловал ее в губы, но в этом поцелуе не было жгучего огня — только нежность, от которой глаза Пепиты наполнились слезами.
   — Верь в меня и доверься мне, — сказал он, — и с Божьей помощью мы вместе победим.
   Она взяла его под руку, и они медленно пошли по лесной тропинке по направлению к замку.

Глава 6

   Следующий день был воскресным.
   Когда Пепита готовила Жани, чтобы идти в кирку , в комнату примчался Рори — показаться ей в килте, который он надел впервые.
   Миссис Сазэрленд поведала Пепите, что достала одежду, которую носили Алистер и его брат, будучи детьми, в полной уверенности, что Рори будет экипирован полностью, включая спорран и маленький скин.
   Облаченный в национальный наряд, Рори был очень доволен собой.
   — Теперь я выгляжу настоящим шотландцем! — гордо воскликнул он. — Попадись мне сейчас любой сасенак, я сражусь с ним моим скином!
   — Я — — сасенак, — тихо сказала девушка.
   — О, я не имел в виду тебя, тетя Пепита, — уточнил Рори. — Я люблю тебя, и кем бы ты ни была, ты всегда будешь моей самой любимой тетей.
   Пепита рассмеялась.
   — Это очень большой комплимент, особенно если учесть, что я единственная тетя, которая у тебя есть!
   Но Рори уже не слышал.
   Он стоял перед зеркалом и восхищался своим спорраном, уменьшенной копией споррана, который носил его дед днем.
   — Я тоже хочу носить килт, — жалобно пропищала Жани.
   — Если я смогу купить тартан, то сошью тебе килт, — пообещала Пепита, — но ты и так очень хорошенькая.
   Это была правда.
   В своем розовом платьице и шляпке, украшенной крошечными розочками, она выглядела как маленький цветок.
   Казалось невозможным, чтобы даже такой жестокосердный человек, как герцогиня, мог не любить ее.
   Они отправились в кирку, расположенную недалеко от замка, в трех экипажах.
   Рори ехал вместе с дедом и герцогиней, Пепита и Жани — с леди Рогарт и ее мужем.
   В последнем экипаже сидел Торквил с тремя другими гостями.
   По приезде в кирку Пепита с Жани оказались на второй скамье, позади герцога, герцогини, Рори и Торквила.
   Когда она преклоняла колени для молитвы, ей было трудно отвлечься от этого мужчины впереди нее; и во время службы ее взор невольно возвращался к его широким плечам и аккуратно подстриженным сзади волосам.
   От того, что он был рядом, она чувствовала, как любовь поднимается внутри нее, наполняя не только ее молитвы, но и все ее существо.
   Кирка была очень суровая, аскетическая, и на священнике Пепита не увидела стихаря — лишь черную сутану.
   Этот сухопарый пожилой человек с жесткими чертами лица взошел на кафедру.
   Пепита ожидала услышать проповедь, порицающую грешников и угрожающую им страшными карами в грядущей жизни.
   Однако его проповедь была посвящена длинному перечню беззаконий, творимых когда-то англичанами по отношению к шотландцам.
   Она поняла, он говорит о том, что произошло, когда шотландцы потерпели поражение в битве при Калодене, о их страданиях в последние годы.
   У них отнимали не только земли и оружие, но даже тартаны и килты.
   С ними обращались жестоко, думала она, в этом нет никакого сомнения.
   Но все это преподносилось так, будто произошло вчера, и ей самой уже трудно было осознать, что упоминаемые события принадлежали древней истории и не осталось живых свидетелей, которые могли бы помнить о них.
   По мере того как священник продолжал и дальше возбуждать, по ее мнению, чувства слушателей против англичан, она все больше впадала в отчаяние, понимая, что будет лишена возможности когда-либо выйти замуж за Торквила, как бы он ни старался.
   Разве сможет она жить в обществе, где ее не только станут презирать и ненавидеть, но, как англичанку, сочтут ответственной за жестокости, совершавшиеся свыше ста лет назад до ее рождения?
   Более того, как смогла бы она приводить своих детей в церковь, где они будут слушать воскресенье за воскресеньем подобные проповеди, зная, что каждое слово обвиняет их мать в принадлежности к преступной нации, по разумению прихожан?
   «Это безнадежно», — непрерывно твердила она, вновь убеждаясь в необходимости скрыться.
   Когда наконец проповедь закончилась, она склонилась для молитвы, и ей с неимоверным трудом удалось сдержать слезы и не позволить им катиться по щекам.
   Обратно они ехали в таком же порядке, и Пепиту мучил один-единственный вопрос: чувствует ли Торквил, что союз между ними невозможен?