Вот и сейчас, он не знал, как она себя поведет. Хватит ли у нее здравого смысла увидеть, как это видит он, что годы, прожитые в роскоши, изменили Питера, что он избалован, изнежен? И это сказывается на внешности, хотя он все еще очень красив. Этого Роберт не мог не признать. Быть может, Синтия любит его по-прежнему и не заметит того, что видно человеку более проницательному. Быть может, она не примет во внимание и то, что всю войну Питер Морроу провел в безопасности, в удобном кабинете отдела общественных связей в Вашингтоне…
Питер сказал Синтии что-то забавное, было слышно, как она засмеялась.
Роберт разглядывал Луизу Морроу и должен был признать, что у Питера были все причины потерять от нее голову. Смуглая, экзотичная, гибкая, как змейка, она была соблазнительно хороша. Сверкающие темные глаза, дразнящая улыбка алого рта и вдобавок несколько миллионов долларов, приносимых нефтяной компанией, уже завоевали ей двух предыдущих мужей. Конечно, чары блистательной Луизы затмили образ скромной провинциальной невесты. Роберт, однако, не был уверен, что сейчас, снова увидев свою первую любовь, Питер не пожалел о своем выборе.
Сам Роберт не выносил обольстительниц типа этой американки. Он не раз встречал их на своем пути, так же, как и многих других, более красивых, изысканных, тонких. И все же теперь он был уверен: ни одна из них не стоит и мизинца Синтии! Ведь она прекрасна внутренней, духовной красотой, которую Роберт весьма приблизительно мог для себя назвать красотой «чистой».
Он любил многих женщин, многие любили его, они появлялись и исчезали из его жизни. Некоторые оставляли по себе незабываемые, дивные воспоминания, другие просто бесследно исчезали из его жизни, как тени, он не мог бы вспомнить ни их имен, ни лиц. Но все они были одинаково далеки от того идеального образа, который жил в его сердце. Роберт всегда искал достойного, благородного человека. Ведь в жилах его текла кровь истых пуритан, и, что бы он ни позволял себе, как бы ни нарушал законов нравственности, он создал в воображении необычный, совершенный образ, грезил о женщине, которая воплотила бы его прекрасную, почти несбыточную мечту.
В первый раз увидев Синтию, Роберт понял, что она совсем другая, особенная. Его очаровала ее скромность, неведение своей красоты, тихий голос, полное отсутствие кокетства, безразличие к мужскому обществу.
Когда он узнал, что вызывает в ней активную неприязнь, даже враждебность, он сперва даже несколько оторопел. И ему стало ясно: надо действовать осмотрительно, обдуманно, не делая поспешных шагов, выжидая.
Он знал, что влюблен, влюблен, как никогда прежде, и, чувствуя, как неимоверно много значит для него то, что с ним произошло, решил добиться той единственной, которую искал всю жизнь. Он не скрывал от себя, что понадобится долгое время, пока Синтия изменит отношение к нему, но, даже надеясь на благоприятный ход событий, в глубине души не был уверен, что в конце концов одержит победу. Роберт достаточно хорошо знал человеческую психологию и понимал — если Синтия отдала кому-то свою любовь и преданность, ей будет нелегко разорвать эти узы. Ему также известно было из собственного опыта, что женщины нередко всю жизнь могут хранить любовь к человеку, поступившему с ними подло.
Когда ему поведали о подробностях (а завзятых сплетников было сколько угодно), как Питер Морроу бессердечно бросил невесту за несколько месяцев до назначенной свадьбы, Роберт упал духом. Он понимал, что ему будет очень сложно разрушить ту стену недоверия, которую воздвигла вокруг своего сердца Синтия. А когда все его попытки расположить к себе Синтию ни к чему не привели, он и вовсе впал в уныние.
И тут пришла неожиданная помощь от Сары. Письмо ее подруги из Америки полностью окупало уплаченные за него огромные деньги. Речь в нем шла о многочисленных общих знакомых, и между прочим были такие строки:
«Ты помнишь Луизу Мак-Дроун? Так вот, она вышла замуж несколько лет назад за англичанина Питера Морроу. Этот брак держится на удивление долго. Супруг — приятный молодой человек, несколько чопорный, не без этого, слишком много пьет, что, впрочем, здесь не редкость, но Луиза и по сей день не разочаровалась в нем и пускает в ход зубы и когти, когда ее избранника пытаются отбить. Они устраивают богатые приемы, но хозяина нередко уносят пьяного в стельку, когда веселье в самом разгаре».
Сара мгновенно смекнула, как можно использовать полученные сведения.
— Почему бы тебе не устроить так, чтобы Синтия своими глазами убедилась, как ничтожна ее утрата? — задала она вполне резонный вопрос, и Роберт, без особой веры в успех, все же ухватился за эту соломинку.
Он написал Питеру Морроу, приглашая его с женой погостить в «Березах», и отправил письмо авиапочтой.
«Мне необходим Ваш совет, — писал Роберт, — относительно кое-каких практических мер, необходимых для оптимального содержания дома и усадьбы. Все мне здесь говорят, что лучше всего проконсультироваться с Вами. Я почту за большое одолжение, если Вы сочтете возможным приехать в ближайшее время. Думаю, Ваша жена не соскучится у нас, если согласится Вас сопровождать».
Роберту необычайно повезло — письмо прибыло именно тогда, когда Луизе и Питеру уже смертельно надоело на Палм-Бич. К тому же считалось шиком побывать в Англии и посмотреть, как страна приходит в себя после войны.
— Едем! — скомандовала Луиза, и гости прибыли значительно раньше, чем Роберт мог ожидать.
Но вот они здесь, а уверенности, что хитроумный план будет успешным, не прибавилось. Питер вовсе не выглядит человеком сильно пьющим, он еще слишком молод, в этом возрасте пороки почти не сказываются на внешности. Кроме того, Роберт, наблюдая за Синтией в минуту встречи с Питером, мучился неизвестностью и опасением, что в этой игре случай отвернется от него. Таких сомнений прежде он не ведал.
— Мистер Шелфорд, какой изумительный дом! — Луиза дотронулась до его руки, отвлекая от мрачных мыслей. — Когда Питер переодевался к обеду, я ему сказала: дом должны были купить мы. Ведь он принадлежал семейству Морроу целых пять веков!
— Боюсь, сельская жизнь очень скоро наскучила бы вам, — ответил Роберт.
— Ах, но мы бы и не стали здесь жить круглый год! — возразила Луиза.
И тут дамы покинули столовую — обед подошел к концу. Роберт передал гостям графин с портвейном. У него вконец испортилось настроение. Он заметил, как Синтия, поднимаясь из-за стола, многозначительно взглянула на Питера, и он ей ответил таким же заговорщическим взглядом. Никогда еще, думалось ему, не выглядела она столь прелестной.
В гостиной Луиза уселась рядом с Синтией на крытом парчой диване.
— Боюсь, вы пережили шок, увидев снова моего мужа, — с вызовом произнесла Луиза.
Синтия спокойно встретила ее взгляд.
— Это было удивительной неожиданностью! — ответила она. — Мистер Шелфорд не говорил мне, что здесь будет Питер.
— Не предупредил о таком сюрпризе? А как, по-вашему, Питер изменился?
— Нет, он совсем такой, как прежде, — произнесла Синтия.
При всем желании сохранять выдержку, болтать о мелочах, вспоминать их с Питером юность она сознавала, что ей это вряд ли под силу.
— Он славный, — сказала Луиза, как о ком-то совершенно постороннем. — Очень славный! Но я ведь всегда знала: лучшие мужья на свете — англичане.
— Вы счастливы?
В вопросе, помимо ее воли, проскользнули грустные нотки.
— Очень! — самодовольно сообщила Луиза. — Надеюсь, у вас не возникает неприятного чувства от моих слов. Питер мне рассказывал о вашей помолвке, но ведь вы были тогда совсем детьми. К тому же вы ведь родственники?
— Да, двоюродные брат и сестра, — думая о другом, кивнула Синтия. — Извините, ради бога, я выйду на минуту — забыла носовой платок в кармане пальто, вечная моя рассеянность.
Синтия вышла из гостиной в холл, но не за платком, конечно. Она направилась в библиотеку, свою самую любимую комнату, зажгла свет и села в низкое кресло у письменного стола, где когда-то так любил сидеть отец.
Она закрыла глаза, и время словно отбросило ее назад. Ей ясно вспомнилось, как она ребенком часто сидела здесь с книгой — всеми любимое дитя, не знающее забот и печалей. А все восторги и мучения взрослой жизни еще так далеко впереди.
«Вы ведь были тогда совсем еще детьми!» — Луиза сказала это таким небрежным, делано дружелюбным тоном!
Вот, оказывается, чем их любовь была для Питера! Из-за чего же она так страдала долгие годы, мучилась, тосковала? Как странно видеть любимого друга детства, юности, а теперь чужого мужа, вспоминать, какую власть он имел над ее жизнью, как много для нее значил, как все без него стало вдруг пусто и бессмысленно: ведь Питер — самый обычный мужчина, таких не счесть. За обедом она сначала не прислушивалась к разговору — просто слушала его голос, стараясь узнать в нем голос человека, сказавшего когда-то: «Я люблю тебя».
А потом она вдруг поняла, как мало у них теперь общего. Он говорил о местах, где она не бывала, о людях, которых она не знает, о впечатлениях, которые она не может разделить. И все время ей хотелось крикнуть: «Разве ты не помнишь? Неужели ты забыл?..
Для Синтии полной смысла была их прежняя жизнь — игры, затеи, веселье, забавные приключения, а Питер толкует о яхтах, скачках, личных самолетах и ночных клубах Нью-Йорка, Что она знает о них?
«Помнит ли он, — думала Синтия, — запах клевера на лугу? Вспоминает ли, как они, взявшись за руки, гуляли в роще, а кругом ворковали голуби?» Она будто снова чувствует тонкий аромат персиков в оранжерее — они тайком рвали персики, и Питер ее поцеловал…
Синтии вдруг показалось, будто она листает альбом с пожелтевшими фотографиями давно ушедших дней.
Гордо вскинув голову, она встала. Она должна вернуться и быть среди них! Надо пройти через это! И виду не показать, что она в смятении и сбита с толку собственными чувствами.
Она вышла в холл. Мужчины возвращались по коридору из столовой, отступать было некуда. Питер, отделившись от остальных, приблизился к ней и взял под руку.
— Нам очень о многом надо поговорить, правда, Синтия? — шепнул он.
Она не успела ответить, как в открытой двери гостиной появилась Луиза.
— А, вот и ты, Питер, — сказала она. — Поднимись в спальню и принеси соболью накидку, становится прохладно.
Питер отпустил руку Синтии.
— Да, дорогая, — отозвался он послушно.
Синтия взглянула на Луизу, и ей показалось, будто в красивых темных глазах мелькнуло подозрение. Неужели ревнует?
«И все же, — с неодобрением подумала Синтия, — могла бы хоть добавить „пожалуйста“.
Все перешли в гостиную. На другом конце был отвернут ковер, и Микаэла со своими юными друзьями затеяла танцы под радиолу. Роберт принес Синтии чашку кофе.
— Черный, как дьявол, сладостный, как любовь, жаркий, как ад, — процитировал он.
Она, не поднимая глаз, взяла чашку.
— Вы сердитесь на меня? — тихо спросил он.
— Очень! — ответила она неуверенно.
— Я думал, вы обрадуетесь…
Синтия взглянула на него с укоризной:
— Ничего подобного вы не думали! Не знаю, зачем вы сюда вызвали Питера, но только не с целью порадовать меня!
Роберт не успел ответить — кто-то его позвал, и он отошел к гостям.
С этой минуты Синтии казалось, что вечер тянется медленно, словно в страшном сне. Она видела, как Питер принес соболью накидку и заботливо укутал плечи Луизы, слышала, как Луиза потребовала сигарету и Питер бросился выполнять требование с раболепным усердием и рвением.
А из прежней, далекой жизни слышалось: «Сбегай за молотком, Синтия!», «Сбегай за поводком, а я подержу собаку!», «Поторапливайся, Синтия, я не собираюсь тратить здесь целый день!..»
Она тогда прислуживала Питеру, выполняла его поручения, ведь Питер был мальчик, она — девчонка. Теперь Питер — мужчина и прислуживает жене.
Синтия разговаривала с гостями, пыталась вести себя естественно, но в душе чувствовала одно — нужно отсюда бежать, и поскорее.
Луиза пожелала танцевать — сначала с Питером, потом с Робертом. Синтия стояла в одиночестве у окна, когда Питер позвал:
— Пойдем потанцуем, Синти!
Так он прежде ласково называл ее.
— Нет, нет! — вырвалось у нее.
Она не позволит ему прикасаться к себе!
— Что ж, тогда поговорим! Кстати, надо чего-нибудь выпить. Тебе принести?
Синтия отрицательно покачала головой. Питер оставил ее на минуту и вернулся с бокалом виски с содовой.
— Ты такая хорошенькая, Синтия, но почему ты не вышла замуж?
Она ответила просто, не задумываясь над жестокостью его слов.
— Я была медсестрой, Питер. У нас тут шла по-настоящему большая война.
Питер покраснел.
— Ты думаешь, я этого не понимал? Я хотел перевестись сюда, хотел воевать в британской авиации, но…
— Но не воевал…
Питер не выдержал прямого, открытого взгляда, пустился в объяснения, стал излагать резоны, которые, как поняла с тяжелым чувством Синтия, приводил уже не однажды, о долге, о пользе нации. Все это она слыхала не раз и от мужчин, и от женщин, тех, кто счел для себя предпочтительнее другой берег Атлантики, вдали от разбомбленной, разоренной Европы.
— Ладно, Питер, — мягко проговорила она, — у каждого своя совесть. Я не сторож своему кузену — сейчас уже нет.
— Черт побери, Синтия, ты всегда ко мне придиралась! Чем мне нравятся американки — с ними никогда не чувствуешь себя неловко, перед ними не приходится изображать из себя святого.
— Не приходится?
— Нет, — гневно повторил Питер. Он поглядел на свой пустой стакан. — Пойду, налью еще виски. Может, все-таки и тебе?
— Не надо, спасибо.
Синтия подождала, пока он вернется.
— Должен сказать, Шелфорд здорово подправил наш старый дом.
— Ты не против переделок, реставрации?
— Почему я должен быть против? Я рад — наконец-то на старое семейное гнездо нашлись деньги. А то была всегда просто огромная лачуга. Здесь теперь можно жить. Завтра Шелфорд хочет показать мне всю усадьбу. Хорошо бы ты поехала с нами, подскажешь, если нужно, как зовут старых арендаторов — вряд ли я вспомню их имена, да, наверно, и не узнаю никого.
Синтия не отвечала. Питер сделал большой глоток и, словно желая прервать затянувшееся молчание, заговорил:
— Послушай, Синти, ты ведь больше на меня не сердишься? Что оставил тебя, женился на Луизе? Конечно, я поступил подло, бросил тебя, но Луиза — да ты и сама видишь. Мы с тобой были так молоды, вряд ли что-нибудь толком понимали. — Он взял ее за руку. — Скажи, что больше не сердишься на меня, Синти. Будем друзьями? Все трое? Ты, я и Луиза?
Синтия отняла у него руку.
— Я не обижаюсь и не сержусь, Питер. Теперь уже нет.
Она повернулась и, ни на кого не глядя, вышла из гостиной. В холле кто-то снова взял ее под руку. Это был Роберт.
— Куда вы?
— Домой!
— Я прикажу, чтобы вас отвезли.
— Лучше я пройдусь.
Роберт открыл парадную дверь.
— «Ролле» здесь, — сказал он. — Я отвезу вас.
Она не стала ни спорить, ни благодарить.
Ехали быстро. Синтия смотрела перед собой в темноту, прорезаемую светом фар.
Роберт остановил автомобиль у ворот виллы, вышел и открыл Синтии дверцу. Ему показалось, что на глазах у нее блеснули слезы.
— Простите меня, — попросил он тихо и смиренно.
Она прямо взглянула на него, и Роберт увидел, что ее глаза блестят не от слез, а от гнева.
— Я ненавижу вас, Роберт Шелфорд! — горячо воскликнула она. — Ненавижу, слышите! Ненавижу! Сегодня вы хотели причинить мне боль. Что ж, вы преуспели в этом, вы лишили меня единственного, во что я еще верила… что было мне дорого!
Голос у нее пресекся, она повернулась и поехала к вилле. Входная дверь за ней захлопнулась.
Роберт стоял, не двигаясь, в непроницаемой ночной мгле.
Глава четырнадцатая
Питер сказал Синтии что-то забавное, было слышно, как она засмеялась.
Роберт разглядывал Луизу Морроу и должен был признать, что у Питера были все причины потерять от нее голову. Смуглая, экзотичная, гибкая, как змейка, она была соблазнительно хороша. Сверкающие темные глаза, дразнящая улыбка алого рта и вдобавок несколько миллионов долларов, приносимых нефтяной компанией, уже завоевали ей двух предыдущих мужей. Конечно, чары блистательной Луизы затмили образ скромной провинциальной невесты. Роберт, однако, не был уверен, что сейчас, снова увидев свою первую любовь, Питер не пожалел о своем выборе.
Сам Роберт не выносил обольстительниц типа этой американки. Он не раз встречал их на своем пути, так же, как и многих других, более красивых, изысканных, тонких. И все же теперь он был уверен: ни одна из них не стоит и мизинца Синтии! Ведь она прекрасна внутренней, духовной красотой, которую Роберт весьма приблизительно мог для себя назвать красотой «чистой».
Он любил многих женщин, многие любили его, они появлялись и исчезали из его жизни. Некоторые оставляли по себе незабываемые, дивные воспоминания, другие просто бесследно исчезали из его жизни, как тени, он не мог бы вспомнить ни их имен, ни лиц. Но все они были одинаково далеки от того идеального образа, который жил в его сердце. Роберт всегда искал достойного, благородного человека. Ведь в жилах его текла кровь истых пуритан, и, что бы он ни позволял себе, как бы ни нарушал законов нравственности, он создал в воображении необычный, совершенный образ, грезил о женщине, которая воплотила бы его прекрасную, почти несбыточную мечту.
В первый раз увидев Синтию, Роберт понял, что она совсем другая, особенная. Его очаровала ее скромность, неведение своей красоты, тихий голос, полное отсутствие кокетства, безразличие к мужскому обществу.
Когда он узнал, что вызывает в ней активную неприязнь, даже враждебность, он сперва даже несколько оторопел. И ему стало ясно: надо действовать осмотрительно, обдуманно, не делая поспешных шагов, выжидая.
Он знал, что влюблен, влюблен, как никогда прежде, и, чувствуя, как неимоверно много значит для него то, что с ним произошло, решил добиться той единственной, которую искал всю жизнь. Он не скрывал от себя, что понадобится долгое время, пока Синтия изменит отношение к нему, но, даже надеясь на благоприятный ход событий, в глубине души не был уверен, что в конце концов одержит победу. Роберт достаточно хорошо знал человеческую психологию и понимал — если Синтия отдала кому-то свою любовь и преданность, ей будет нелегко разорвать эти узы. Ему также известно было из собственного опыта, что женщины нередко всю жизнь могут хранить любовь к человеку, поступившему с ними подло.
Когда ему поведали о подробностях (а завзятых сплетников было сколько угодно), как Питер Морроу бессердечно бросил невесту за несколько месяцев до назначенной свадьбы, Роберт упал духом. Он понимал, что ему будет очень сложно разрушить ту стену недоверия, которую воздвигла вокруг своего сердца Синтия. А когда все его попытки расположить к себе Синтию ни к чему не привели, он и вовсе впал в уныние.
И тут пришла неожиданная помощь от Сары. Письмо ее подруги из Америки полностью окупало уплаченные за него огромные деньги. Речь в нем шла о многочисленных общих знакомых, и между прочим были такие строки:
«Ты помнишь Луизу Мак-Дроун? Так вот, она вышла замуж несколько лет назад за англичанина Питера Морроу. Этот брак держится на удивление долго. Супруг — приятный молодой человек, несколько чопорный, не без этого, слишком много пьет, что, впрочем, здесь не редкость, но Луиза и по сей день не разочаровалась в нем и пускает в ход зубы и когти, когда ее избранника пытаются отбить. Они устраивают богатые приемы, но хозяина нередко уносят пьяного в стельку, когда веселье в самом разгаре».
Сара мгновенно смекнула, как можно использовать полученные сведения.
— Почему бы тебе не устроить так, чтобы Синтия своими глазами убедилась, как ничтожна ее утрата? — задала она вполне резонный вопрос, и Роберт, без особой веры в успех, все же ухватился за эту соломинку.
Он написал Питеру Морроу, приглашая его с женой погостить в «Березах», и отправил письмо авиапочтой.
«Мне необходим Ваш совет, — писал Роберт, — относительно кое-каких практических мер, необходимых для оптимального содержания дома и усадьбы. Все мне здесь говорят, что лучше всего проконсультироваться с Вами. Я почту за большое одолжение, если Вы сочтете возможным приехать в ближайшее время. Думаю, Ваша жена не соскучится у нас, если согласится Вас сопровождать».
Роберту необычайно повезло — письмо прибыло именно тогда, когда Луизе и Питеру уже смертельно надоело на Палм-Бич. К тому же считалось шиком побывать в Англии и посмотреть, как страна приходит в себя после войны.
— Едем! — скомандовала Луиза, и гости прибыли значительно раньше, чем Роберт мог ожидать.
Но вот они здесь, а уверенности, что хитроумный план будет успешным, не прибавилось. Питер вовсе не выглядит человеком сильно пьющим, он еще слишком молод, в этом возрасте пороки почти не сказываются на внешности. Кроме того, Роберт, наблюдая за Синтией в минуту встречи с Питером, мучился неизвестностью и опасением, что в этой игре случай отвернется от него. Таких сомнений прежде он не ведал.
— Мистер Шелфорд, какой изумительный дом! — Луиза дотронулась до его руки, отвлекая от мрачных мыслей. — Когда Питер переодевался к обеду, я ему сказала: дом должны были купить мы. Ведь он принадлежал семейству Морроу целых пять веков!
— Боюсь, сельская жизнь очень скоро наскучила бы вам, — ответил Роберт.
— Ах, но мы бы и не стали здесь жить круглый год! — возразила Луиза.
И тут дамы покинули столовую — обед подошел к концу. Роберт передал гостям графин с портвейном. У него вконец испортилось настроение. Он заметил, как Синтия, поднимаясь из-за стола, многозначительно взглянула на Питера, и он ей ответил таким же заговорщическим взглядом. Никогда еще, думалось ему, не выглядела она столь прелестной.
В гостиной Луиза уселась рядом с Синтией на крытом парчой диване.
— Боюсь, вы пережили шок, увидев снова моего мужа, — с вызовом произнесла Луиза.
Синтия спокойно встретила ее взгляд.
— Это было удивительной неожиданностью! — ответила она. — Мистер Шелфорд не говорил мне, что здесь будет Питер.
— Не предупредил о таком сюрпризе? А как, по-вашему, Питер изменился?
— Нет, он совсем такой, как прежде, — произнесла Синтия.
При всем желании сохранять выдержку, болтать о мелочах, вспоминать их с Питером юность она сознавала, что ей это вряд ли под силу.
— Он славный, — сказала Луиза, как о ком-то совершенно постороннем. — Очень славный! Но я ведь всегда знала: лучшие мужья на свете — англичане.
— Вы счастливы?
В вопросе, помимо ее воли, проскользнули грустные нотки.
— Очень! — самодовольно сообщила Луиза. — Надеюсь, у вас не возникает неприятного чувства от моих слов. Питер мне рассказывал о вашей помолвке, но ведь вы были тогда совсем детьми. К тому же вы ведь родственники?
— Да, двоюродные брат и сестра, — думая о другом, кивнула Синтия. — Извините, ради бога, я выйду на минуту — забыла носовой платок в кармане пальто, вечная моя рассеянность.
Синтия вышла из гостиной в холл, но не за платком, конечно. Она направилась в библиотеку, свою самую любимую комнату, зажгла свет и села в низкое кресло у письменного стола, где когда-то так любил сидеть отец.
Она закрыла глаза, и время словно отбросило ее назад. Ей ясно вспомнилось, как она ребенком часто сидела здесь с книгой — всеми любимое дитя, не знающее забот и печалей. А все восторги и мучения взрослой жизни еще так далеко впереди.
«Вы ведь были тогда совсем еще детьми!» — Луиза сказала это таким небрежным, делано дружелюбным тоном!
Вот, оказывается, чем их любовь была для Питера! Из-за чего же она так страдала долгие годы, мучилась, тосковала? Как странно видеть любимого друга детства, юности, а теперь чужого мужа, вспоминать, какую власть он имел над ее жизнью, как много для нее значил, как все без него стало вдруг пусто и бессмысленно: ведь Питер — самый обычный мужчина, таких не счесть. За обедом она сначала не прислушивалась к разговору — просто слушала его голос, стараясь узнать в нем голос человека, сказавшего когда-то: «Я люблю тебя».
А потом она вдруг поняла, как мало у них теперь общего. Он говорил о местах, где она не бывала, о людях, которых она не знает, о впечатлениях, которые она не может разделить. И все время ей хотелось крикнуть: «Разве ты не помнишь? Неужели ты забыл?..
Для Синтии полной смысла была их прежняя жизнь — игры, затеи, веселье, забавные приключения, а Питер толкует о яхтах, скачках, личных самолетах и ночных клубах Нью-Йорка, Что она знает о них?
«Помнит ли он, — думала Синтия, — запах клевера на лугу? Вспоминает ли, как они, взявшись за руки, гуляли в роще, а кругом ворковали голуби?» Она будто снова чувствует тонкий аромат персиков в оранжерее — они тайком рвали персики, и Питер ее поцеловал…
Синтии вдруг показалось, будто она листает альбом с пожелтевшими фотографиями давно ушедших дней.
Гордо вскинув голову, она встала. Она должна вернуться и быть среди них! Надо пройти через это! И виду не показать, что она в смятении и сбита с толку собственными чувствами.
Она вышла в холл. Мужчины возвращались по коридору из столовой, отступать было некуда. Питер, отделившись от остальных, приблизился к ней и взял под руку.
— Нам очень о многом надо поговорить, правда, Синтия? — шепнул он.
Она не успела ответить, как в открытой двери гостиной появилась Луиза.
— А, вот и ты, Питер, — сказала она. — Поднимись в спальню и принеси соболью накидку, становится прохладно.
Питер отпустил руку Синтии.
— Да, дорогая, — отозвался он послушно.
Синтия взглянула на Луизу, и ей показалось, будто в красивых темных глазах мелькнуло подозрение. Неужели ревнует?
«И все же, — с неодобрением подумала Синтия, — могла бы хоть добавить „пожалуйста“.
Все перешли в гостиную. На другом конце был отвернут ковер, и Микаэла со своими юными друзьями затеяла танцы под радиолу. Роберт принес Синтии чашку кофе.
— Черный, как дьявол, сладостный, как любовь, жаркий, как ад, — процитировал он.
Она, не поднимая глаз, взяла чашку.
— Вы сердитесь на меня? — тихо спросил он.
— Очень! — ответила она неуверенно.
— Я думал, вы обрадуетесь…
Синтия взглянула на него с укоризной:
— Ничего подобного вы не думали! Не знаю, зачем вы сюда вызвали Питера, но только не с целью порадовать меня!
Роберт не успел ответить — кто-то его позвал, и он отошел к гостям.
С этой минуты Синтии казалось, что вечер тянется медленно, словно в страшном сне. Она видела, как Питер принес соболью накидку и заботливо укутал плечи Луизы, слышала, как Луиза потребовала сигарету и Питер бросился выполнять требование с раболепным усердием и рвением.
А из прежней, далекой жизни слышалось: «Сбегай за молотком, Синтия!», «Сбегай за поводком, а я подержу собаку!», «Поторапливайся, Синтия, я не собираюсь тратить здесь целый день!..»
Она тогда прислуживала Питеру, выполняла его поручения, ведь Питер был мальчик, она — девчонка. Теперь Питер — мужчина и прислуживает жене.
Синтия разговаривала с гостями, пыталась вести себя естественно, но в душе чувствовала одно — нужно отсюда бежать, и поскорее.
Луиза пожелала танцевать — сначала с Питером, потом с Робертом. Синтия стояла в одиночестве у окна, когда Питер позвал:
— Пойдем потанцуем, Синти!
Так он прежде ласково называл ее.
— Нет, нет! — вырвалось у нее.
Она не позволит ему прикасаться к себе!
— Что ж, тогда поговорим! Кстати, надо чего-нибудь выпить. Тебе принести?
Синтия отрицательно покачала головой. Питер оставил ее на минуту и вернулся с бокалом виски с содовой.
— Ты такая хорошенькая, Синтия, но почему ты не вышла замуж?
Она ответила просто, не задумываясь над жестокостью его слов.
— Я была медсестрой, Питер. У нас тут шла по-настоящему большая война.
Питер покраснел.
— Ты думаешь, я этого не понимал? Я хотел перевестись сюда, хотел воевать в британской авиации, но…
— Но не воевал…
Питер не выдержал прямого, открытого взгляда, пустился в объяснения, стал излагать резоны, которые, как поняла с тяжелым чувством Синтия, приводил уже не однажды, о долге, о пользе нации. Все это она слыхала не раз и от мужчин, и от женщин, тех, кто счел для себя предпочтительнее другой берег Атлантики, вдали от разбомбленной, разоренной Европы.
— Ладно, Питер, — мягко проговорила она, — у каждого своя совесть. Я не сторож своему кузену — сейчас уже нет.
— Черт побери, Синтия, ты всегда ко мне придиралась! Чем мне нравятся американки — с ними никогда не чувствуешь себя неловко, перед ними не приходится изображать из себя святого.
— Не приходится?
— Нет, — гневно повторил Питер. Он поглядел на свой пустой стакан. — Пойду, налью еще виски. Может, все-таки и тебе?
— Не надо, спасибо.
Синтия подождала, пока он вернется.
— Должен сказать, Шелфорд здорово подправил наш старый дом.
— Ты не против переделок, реставрации?
— Почему я должен быть против? Я рад — наконец-то на старое семейное гнездо нашлись деньги. А то была всегда просто огромная лачуга. Здесь теперь можно жить. Завтра Шелфорд хочет показать мне всю усадьбу. Хорошо бы ты поехала с нами, подскажешь, если нужно, как зовут старых арендаторов — вряд ли я вспомню их имена, да, наверно, и не узнаю никого.
Синтия не отвечала. Питер сделал большой глоток и, словно желая прервать затянувшееся молчание, заговорил:
— Послушай, Синти, ты ведь больше на меня не сердишься? Что оставил тебя, женился на Луизе? Конечно, я поступил подло, бросил тебя, но Луиза — да ты и сама видишь. Мы с тобой были так молоды, вряд ли что-нибудь толком понимали. — Он взял ее за руку. — Скажи, что больше не сердишься на меня, Синти. Будем друзьями? Все трое? Ты, я и Луиза?
Синтия отняла у него руку.
— Я не обижаюсь и не сержусь, Питер. Теперь уже нет.
Она повернулась и, ни на кого не глядя, вышла из гостиной. В холле кто-то снова взял ее под руку. Это был Роберт.
— Куда вы?
— Домой!
— Я прикажу, чтобы вас отвезли.
— Лучше я пройдусь.
Роберт открыл парадную дверь.
— «Ролле» здесь, — сказал он. — Я отвезу вас.
Она не стала ни спорить, ни благодарить.
Ехали быстро. Синтия смотрела перед собой в темноту, прорезаемую светом фар.
Роберт остановил автомобиль у ворот виллы, вышел и открыл Синтии дверцу. Ему показалось, что на глазах у нее блеснули слезы.
— Простите меня, — попросил он тихо и смиренно.
Она прямо взглянула на него, и Роберт увидел, что ее глаза блестят не от слез, а от гнева.
— Я ненавижу вас, Роберт Шелфорд! — горячо воскликнула она. — Ненавижу, слышите! Ненавижу! Сегодня вы хотели причинить мне боль. Что ж, вы преуспели в этом, вы лишили меня единственного, во что я еще верила… что было мне дорого!
Голос у нее пресекся, она повернулась и поехала к вилле. Входная дверь за ней захлопнулась.
Роберт стоял, не двигаясь, в непроницаемой ночной мгле.
Глава четырнадцатая
— Мистер Питер Морроу, — объявила Грейс бесстрастным тоном.
Синтия резко поднялась, бумаги, которые она держала на коленях, разлетелись по ковру. Питер медленно прошел через гостиную, и Синтия сразу заметила, что он взволнован еще больше, чем она. Сделав над собой усилие, Синтия произнесла почти спокойно:
— Привет, Питер. Я не ожидала гостя.
Он нагнулся, подобрал бумаги и вручил их ей с улыбкой.
— Прости, если напугал неожиданным приходом.
Синтия посмотрела на него и прямо спросила:
— Зачем ты пришел?
— Разве не ясно? Повидать тебя.
— Зачем?
Питер внезапно протянул к ней руки:
— Синтия, не будь такой злюкой, я хочу с тобой поговорить.
Она не отвечала, только пристально глядела на него несколько мгновений. Затем тихо произнесла:
— Хорошо. Садись, пожалуйста. — И указала на кресло по другую сторону камина. Но Питер сел рядом с ней на диван.
— Синтия, мне необходимо было тебя увидеть.
— Зачем? Нам с тобой теперь нечего сказать друг другу.
— Есть, и очень многое, — резко возразил Питер. — Я не ожидал вчера тебя здесь встретить, как и ты, наверно, не ожидала встретить меня. Роберт Шелфорд написал мне в Америку и просил приехать помочь советом, как обустроить «Березы». Честно говоря, я с самого начала хотел отказаться от приглашения, но Луиза настояла. Ты не знаешь Луизу, Синтия, уж если она что-то решила, непременно сделает по-своему! Ей давно уже хотелось поехать в Англию, а тут такой удобный повод.
В конце концов я согласился, видишь ли, я думал, ты все еще за границей, в Индии. Мне два или три раза писали, что видели тебя там.
— Не понимаю, почему тебя вдруг заинтересовало мое местопребывание, — резко сказала она.
Питер наклонился к ней.
— Синтия, не злись, на тебя это не похоже.
— А чего еще ты от меня можешь ждать?
— Знаю, знаю, я заслуживаю самого горького упрека, — говорил Питер. — но ты должна меня выслушать.
— Ну хорошо, говори, — сказала она чуть мягче.
— Ты знаешь, я никогда не блистал красноречием, — начал Питер, — но, чтобы ты поняла, как много всего произошло после нашего прощального поцелуя на станции. Помнишь, Синтия? Поезд опаздывал, и мы пошли в зал ожидания и…
— Не надо, Питер… не надо! — вырвалось у нее.
— Какая меня охватила тоска! Поезд набирал ход, и я все смотрел на тебя, а ты махала и махала рукой, пока не скрылась из виду. Ты чуть не расплакалась, и у меня навернулись слезы на глаза. Первый раз в жизни мы расставались надолго! Ты была такая красивая, в зеленом костюме. Видишь, я помню до сих пор. И когда ты уже исчезла из глаз, я спрашивал себя: «За каким чертом понесло меня в Америку? Управлюсь как можно скорее с делами и тут же обратно, домой!»
Я думал тогда о том, как много мы значим друг для друга, думал о «Березах», о том, как мы их переделаем, когда станем здесь хозяевами. И еще о детях, которые у нас будут.
Синтия хотела его остановить, но не смогла произнести ни слова.
Питер сам замолчал, провел рукой по лбу. Хотя в комнате было совсем не жарко, его лоб покрылся испариной.
— И вот я приехал в Америку, и, знаешь, Синтия, мне трудно тебе передать — жизнь там совсем другая, разница огромная. Другой мир, другая обстановка, люди совершенно иные, все было странно, интересно, как в необычном приключении. Помнишь, у меня с собой было много рекомендательных писем? Американцы необычайно гостеприимны: для меня устраивали приемы, приглашали в гости. А женщины! Я думал, такие бывают только в кино или в иллюстрированных журналах… И они говорили мне лестные слова, носились со мной, и, к чему скрывать, — это вскружило мне голову! Я прежде жил замкнутой жизнью, не знал женщин и любил лишь тебя одну. С самого детства ты была частью моей жизни, мы выросли вместе и полюбили друг друга. И все это постепенно, естественно, без душевных встрясок, без смятения чувств. В Америке я впервые узнал женщин опытных, умеющих завлечь, очаровать. Я там с первых дней был все время в кого-то влюблен. А потом встретил Луизу…
— Питер, зачем ты мне все это рассказываешь? — прервала Синтия резко и жестко.
— Я хочу все тебе объяснить, а ты меня выслушай. Ничто не должно остаться недосказанным между нами. Ты должна меня понять!..
— Хорошо, продолжай.
Синтия, стиснув зубы, решила выслушать все до конца.
— Ты видела Луизу, — продолжал Питер, — но ты не видела ее в привычной для нее обстановке, и семь лет назад она была еще красивее, чем сейчас. Она царила в Нью-Йорке, светская львица, самая шикарная! И вот эта сказочная королева полюбила меня! Я уговаривал себя, что сделал правильный выбор, но знал, я лгу себе, а вчера осознал правду. Я потерял тебя и все, что есть в жизни дорогого.
Он произнес эти слова тихо и хрипло, наклонился вперед и положил руки на сплетенные пальцы Синтии. Она испуганно вздрогнула от этого прикосновения и замерла в неподвижности.
— Я вчера весь вечер притворялся. Наверное, это смешно, когда мужчина теряет голову, но именно это произошло со мной. Я совершенно потерял рассудок, никак не мог опомниться от счастья, когда эта блистательная женщина сказала, что хочет выйти за меня замуж.
Мы поженились. Я окунулся в сверкающий, поразительный, безумный круговорот. Я попал в омут, и должно было пройти время, прежде чем я высвободился и стал способен нормально и здраво судить о том, что произошло:
— И что же тогда? — не удержалась Синтия.
— И тогда я понял, что потерял тебя. Питер смотрел перед собой ничего не видящим взглядом.
— Меня, незаметного английского парня, простодушного, немного наивного… Как ни странно, именно эти черты и привлекли ее во мне.
— Почему ты изображаешь себя в таком уничижительном свете? — резко спросила Синтия.
— Но именно таким я и был! — возразил Питер. — Что мог я предложить такой роскошной женщине, которая имела все на свете?
Синтия промолчала, и Питер снова заговорил. В голосе его слышалась странная грусть.
— Ты была так далеко, Синтия, а Луиза — рядом, живая, настоящая, и я был ей нужен.
— И мне ты был нужен, — прошептала Синтия, но он не расслышал ее.
— Я вчера весь вечер притворялся, — сказал Питер. — Я испытал страх, испугался за себя, когда тебя увидел. Ничего не оставалось, как притвориться, будто мне все разно, будто я встретил старую знакомую, но в душе я понимал — надо смотреть правде в глаза, жестокой правде.
— И в чем же она заключается? — поинтересовалась Синтия.
— Что я люблю тебя. Любил и буду любить всегда.
— А как же Луиза?
Питер беспокойно задвигался.
— Да, конечно, Луиза… — На лице Питера мелькнула угрюмая усмешка. — Придется сказать тебе правду. После твоего ухода я вчера здорово напился, и, когда мы легли, Луиза устроила мне сцену. Упреки за то, что я все еще тебя люблю. Я не могу спорить с ней, когда она затевает скандал, а она не успокоилась до самого утра. Она еще спит, потому я и улизнул сюда повидаться с тобой.
Синтия высвободила руки, поднялась и подошла к окну. Она представила себе, как Питер, крадучись, стараясь не разбудить жену, выбирается из дома. Вид у него сконфуженный — он боится, да, боится своей супруги! Он, несомненно, говорит правду, и что-то в ее душе откликнулось на его горестные слова, страдальческие нотки в голосе.
Это был уже совсем не тот человек, которого она знала и любила. Не тот Питер, чья жизнь была радостной и интересной. И сам он был счастливый, любящий, юный. Защитник, а не тот, кого надо защищать, вожак, а не смиренно плетущийся следом.
— Мне жаль тебя, Питер, — прошептала она.
Он подхватил:
— Я знал, ты пожалеешь меня, Синти. Я так запутался! Что мне делать? Скажи, помоги!
— Ничем не могу помочь, Питер. Ждать помощи ты можешь лишь от самого себя.
— Что же мне делать? — спрашивал он. — Знала бы ты, что я вчера испытал, увидев тебя снова в «Березах», совершенно такую же, как раньше, прелестную, прежнюю…
— Послушай, Питер, — перебила его Синтия. — В чем ты пытаешься меня убедить? Что любишь меня по-прежнему, хочешь вернуться и жить со мной? Но где? Пойми, все изменилось. «Березы» проданы, денег нет, а наши юные дни давно канули в прошлое. И я стала старше! Ты все еще стремишься к этой жизни? Когда-то ты мечтал о ней, но легко от нее отказался, повстречав Луизу. Думаю, тебя и сейчас надолго не хватит.
Питеру не просто было принять вызов. Он медленно, не глядя на Синтию, поднялся и подошел к ней.
— Хоть все так изменилось и многого уже никогда не вернуть, но ты нужна мне, Синти… Я люблю тебя!
— Ты в этом уверен? — спросила она. — А может, ты просто видишь во мне притягательный образ — «девушка, которую я бросил»?
— Синти! Я прошу о помощи! Он крепко сжал ей руки.
— Помоги мне! Умоляю, помоги!
— Как? Ты хочешь бросить Луизу?
— Бедная Луиза! Она дала мне столько счастья, мы так ладно жили. Да, Синтия, я говорю это тебе со всей искренностью — мы были счастливы.
— Прости, Питер, но я не понимаю тебя. Ты хочешь обрести новое счастье, не жертвуя старым, как я тебя поняла, но в жизни так не бывает.
Питер сел на подоконник.
— Синтия, я сделал глупость. Надо было остаться, жениться на тебе, мы были бы счастливы, бесконечно счастливы! А теперь я муж очень богатой дамы. Устраиваю приемы за ее счет. Играю в поло на ее лошадях, катаюсь на ее яхте. Играю в рулетку — ведь она, не скупясь, тратит на меня деньги. Здесь, в Англии, есть понятие «содержанка». В Америке я чувствую себя «мужчиной на содержании». Тебе понятно, о чем я говорю?
Да, Питер, — отозвалась Синтия, — но ты подумал о другом возможном ходе событий? Нам пришлось бы продать «Березы», тебе работать, Питер, трудиться! Легкой жизни тебе здесь не видать: одни бесконечные тревоги, заботы о самом необходимом, и так всю жизнь — тяжкий труд, борьба за существование.
Синтия резко поднялась, бумаги, которые она держала на коленях, разлетелись по ковру. Питер медленно прошел через гостиную, и Синтия сразу заметила, что он взволнован еще больше, чем она. Сделав над собой усилие, Синтия произнесла почти спокойно:
— Привет, Питер. Я не ожидала гостя.
Он нагнулся, подобрал бумаги и вручил их ей с улыбкой.
— Прости, если напугал неожиданным приходом.
Синтия посмотрела на него и прямо спросила:
— Зачем ты пришел?
— Разве не ясно? Повидать тебя.
— Зачем?
Питер внезапно протянул к ней руки:
— Синтия, не будь такой злюкой, я хочу с тобой поговорить.
Она не отвечала, только пристально глядела на него несколько мгновений. Затем тихо произнесла:
— Хорошо. Садись, пожалуйста. — И указала на кресло по другую сторону камина. Но Питер сел рядом с ней на диван.
— Синтия, мне необходимо было тебя увидеть.
— Зачем? Нам с тобой теперь нечего сказать друг другу.
— Есть, и очень многое, — резко возразил Питер. — Я не ожидал вчера тебя здесь встретить, как и ты, наверно, не ожидала встретить меня. Роберт Шелфорд написал мне в Америку и просил приехать помочь советом, как обустроить «Березы». Честно говоря, я с самого начала хотел отказаться от приглашения, но Луиза настояла. Ты не знаешь Луизу, Синтия, уж если она что-то решила, непременно сделает по-своему! Ей давно уже хотелось поехать в Англию, а тут такой удобный повод.
В конце концов я согласился, видишь ли, я думал, ты все еще за границей, в Индии. Мне два или три раза писали, что видели тебя там.
— Не понимаю, почему тебя вдруг заинтересовало мое местопребывание, — резко сказала она.
Питер наклонился к ней.
— Синтия, не злись, на тебя это не похоже.
— А чего еще ты от меня можешь ждать?
— Знаю, знаю, я заслуживаю самого горького упрека, — говорил Питер. — но ты должна меня выслушать.
— Ну хорошо, говори, — сказала она чуть мягче.
— Ты знаешь, я никогда не блистал красноречием, — начал Питер, — но, чтобы ты поняла, как много всего произошло после нашего прощального поцелуя на станции. Помнишь, Синтия? Поезд опаздывал, и мы пошли в зал ожидания и…
— Не надо, Питер… не надо! — вырвалось у нее.
— Какая меня охватила тоска! Поезд набирал ход, и я все смотрел на тебя, а ты махала и махала рукой, пока не скрылась из виду. Ты чуть не расплакалась, и у меня навернулись слезы на глаза. Первый раз в жизни мы расставались надолго! Ты была такая красивая, в зеленом костюме. Видишь, я помню до сих пор. И когда ты уже исчезла из глаз, я спрашивал себя: «За каким чертом понесло меня в Америку? Управлюсь как можно скорее с делами и тут же обратно, домой!»
Я думал тогда о том, как много мы значим друг для друга, думал о «Березах», о том, как мы их переделаем, когда станем здесь хозяевами. И еще о детях, которые у нас будут.
Синтия хотела его остановить, но не смогла произнести ни слова.
Питер сам замолчал, провел рукой по лбу. Хотя в комнате было совсем не жарко, его лоб покрылся испариной.
— И вот я приехал в Америку, и, знаешь, Синтия, мне трудно тебе передать — жизнь там совсем другая, разница огромная. Другой мир, другая обстановка, люди совершенно иные, все было странно, интересно, как в необычном приключении. Помнишь, у меня с собой было много рекомендательных писем? Американцы необычайно гостеприимны: для меня устраивали приемы, приглашали в гости. А женщины! Я думал, такие бывают только в кино или в иллюстрированных журналах… И они говорили мне лестные слова, носились со мной, и, к чему скрывать, — это вскружило мне голову! Я прежде жил замкнутой жизнью, не знал женщин и любил лишь тебя одну. С самого детства ты была частью моей жизни, мы выросли вместе и полюбили друг друга. И все это постепенно, естественно, без душевных встрясок, без смятения чувств. В Америке я впервые узнал женщин опытных, умеющих завлечь, очаровать. Я там с первых дней был все время в кого-то влюблен. А потом встретил Луизу…
— Питер, зачем ты мне все это рассказываешь? — прервала Синтия резко и жестко.
— Я хочу все тебе объяснить, а ты меня выслушай. Ничто не должно остаться недосказанным между нами. Ты должна меня понять!..
— Хорошо, продолжай.
Синтия, стиснув зубы, решила выслушать все до конца.
— Ты видела Луизу, — продолжал Питер, — но ты не видела ее в привычной для нее обстановке, и семь лет назад она была еще красивее, чем сейчас. Она царила в Нью-Йорке, светская львица, самая шикарная! И вот эта сказочная королева полюбила меня! Я уговаривал себя, что сделал правильный выбор, но знал, я лгу себе, а вчера осознал правду. Я потерял тебя и все, что есть в жизни дорогого.
Он произнес эти слова тихо и хрипло, наклонился вперед и положил руки на сплетенные пальцы Синтии. Она испуганно вздрогнула от этого прикосновения и замерла в неподвижности.
— Я вчера весь вечер притворялся. Наверное, это смешно, когда мужчина теряет голову, но именно это произошло со мной. Я совершенно потерял рассудок, никак не мог опомниться от счастья, когда эта блистательная женщина сказала, что хочет выйти за меня замуж.
Мы поженились. Я окунулся в сверкающий, поразительный, безумный круговорот. Я попал в омут, и должно было пройти время, прежде чем я высвободился и стал способен нормально и здраво судить о том, что произошло:
— И что же тогда? — не удержалась Синтия.
— И тогда я понял, что потерял тебя. Питер смотрел перед собой ничего не видящим взглядом.
— Меня, незаметного английского парня, простодушного, немного наивного… Как ни странно, именно эти черты и привлекли ее во мне.
— Почему ты изображаешь себя в таком уничижительном свете? — резко спросила Синтия.
— Но именно таким я и был! — возразил Питер. — Что мог я предложить такой роскошной женщине, которая имела все на свете?
Синтия промолчала, и Питер снова заговорил. В голосе его слышалась странная грусть.
— Ты была так далеко, Синтия, а Луиза — рядом, живая, настоящая, и я был ей нужен.
— И мне ты был нужен, — прошептала Синтия, но он не расслышал ее.
— Я вчера весь вечер притворялся, — сказал Питер. — Я испытал страх, испугался за себя, когда тебя увидел. Ничего не оставалось, как притвориться, будто мне все разно, будто я встретил старую знакомую, но в душе я понимал — надо смотреть правде в глаза, жестокой правде.
— И в чем же она заключается? — поинтересовалась Синтия.
— Что я люблю тебя. Любил и буду любить всегда.
— А как же Луиза?
Питер беспокойно задвигался.
— Да, конечно, Луиза… — На лице Питера мелькнула угрюмая усмешка. — Придется сказать тебе правду. После твоего ухода я вчера здорово напился, и, когда мы легли, Луиза устроила мне сцену. Упреки за то, что я все еще тебя люблю. Я не могу спорить с ней, когда она затевает скандал, а она не успокоилась до самого утра. Она еще спит, потому я и улизнул сюда повидаться с тобой.
Синтия высвободила руки, поднялась и подошла к окну. Она представила себе, как Питер, крадучись, стараясь не разбудить жену, выбирается из дома. Вид у него сконфуженный — он боится, да, боится своей супруги! Он, несомненно, говорит правду, и что-то в ее душе откликнулось на его горестные слова, страдальческие нотки в голосе.
Это был уже совсем не тот человек, которого она знала и любила. Не тот Питер, чья жизнь была радостной и интересной. И сам он был счастливый, любящий, юный. Защитник, а не тот, кого надо защищать, вожак, а не смиренно плетущийся следом.
— Мне жаль тебя, Питер, — прошептала она.
Он подхватил:
— Я знал, ты пожалеешь меня, Синти. Я так запутался! Что мне делать? Скажи, помоги!
— Ничем не могу помочь, Питер. Ждать помощи ты можешь лишь от самого себя.
— Что же мне делать? — спрашивал он. — Знала бы ты, что я вчера испытал, увидев тебя снова в «Березах», совершенно такую же, как раньше, прелестную, прежнюю…
— Послушай, Питер, — перебила его Синтия. — В чем ты пытаешься меня убедить? Что любишь меня по-прежнему, хочешь вернуться и жить со мной? Но где? Пойми, все изменилось. «Березы» проданы, денег нет, а наши юные дни давно канули в прошлое. И я стала старше! Ты все еще стремишься к этой жизни? Когда-то ты мечтал о ней, но легко от нее отказался, повстречав Луизу. Думаю, тебя и сейчас надолго не хватит.
Питеру не просто было принять вызов. Он медленно, не глядя на Синтию, поднялся и подошел к ней.
— Хоть все так изменилось и многого уже никогда не вернуть, но ты нужна мне, Синти… Я люблю тебя!
— Ты в этом уверен? — спросила она. — А может, ты просто видишь во мне притягательный образ — «девушка, которую я бросил»?
— Синти! Я прошу о помощи! Он крепко сжал ей руки.
— Помоги мне! Умоляю, помоги!
— Как? Ты хочешь бросить Луизу?
— Бедная Луиза! Она дала мне столько счастья, мы так ладно жили. Да, Синтия, я говорю это тебе со всей искренностью — мы были счастливы.
— Прости, Питер, но я не понимаю тебя. Ты хочешь обрести новое счастье, не жертвуя старым, как я тебя поняла, но в жизни так не бывает.
Питер сел на подоконник.
— Синтия, я сделал глупость. Надо было остаться, жениться на тебе, мы были бы счастливы, бесконечно счастливы! А теперь я муж очень богатой дамы. Устраиваю приемы за ее счет. Играю в поло на ее лошадях, катаюсь на ее яхте. Играю в рулетку — ведь она, не скупясь, тратит на меня деньги. Здесь, в Англии, есть понятие «содержанка». В Америке я чувствую себя «мужчиной на содержании». Тебе понятно, о чем я говорю?
Да, Питер, — отозвалась Синтия, — но ты подумал о другом возможном ходе событий? Нам пришлось бы продать «Березы», тебе работать, Питер, трудиться! Легкой жизни тебе здесь не видать: одни бесконечные тревоги, заботы о самом необходимом, и так всю жизнь — тяжкий труд, борьба за существование.