— Вы не менее прекрасны, чем всегда! — заверил ее врач.
Он поднес ее руку к губам и добавил:
— Merci, madame! Вы были примерной пациенткой! И прекраснейшей из дам, кого мне доводилось лечить…
Лина вспыхнула и смутилась, но, когда он вышел, не могла не спросить себя, придерживается ли герцог того же мнения.
И тут она впервые осознала страшную вещь. Ведь Китти, должно быть, перед тем как уезжать, рассказала герцогу, кто она такая!
Уж разумеется, ни болезнь, ни рана Лины не заставили бы Китти, Дэйзи и Эви сжалиться над ней! Они не могли не довести до конца столь тщательно разработанный план мести герцогу!
И тут, словно в подтверждение, монахиня принесла письмо и положила его на кровать рядом с Линой.
— Мне велели передать это, когда вам станет лучше, мадам, — сказала она. — Раз господин доктор так доволен вами, наверно, уже можно его вам отдать…
Увидев письмо, Лина сперва затрепетала от радости — она решила, что оно от герцога.
Но, увидев почерк, она тотчас поняла, что письмо не от него.
— Вы… вы не могли бы распечатать его? — спросила она дрожащим голосом.
Монахиня разорвала конверт и вынула оттуда листок бумаги.
Лине хватило одного взгляда, чтобы понять, что это такое. Это был чек, который обещала ей Китти, если она успешно сыграет свою роль.
Поскольку Лина молчала, монахиня, рассмотрев бумажку и увидев, что это не письмо, а чек, сказала:
— Я уберу его в ящик вашего столика, мадам.
Она положила чек в ящик, взяла со столика поднос с пустой посудой и удалилась.
Лина откинулась на подушки и утомленно прикрыла глаза.
Как это ни трудно, нужно посмотреть истине в лицо.
Китти прислала чек. Это значит, что контракт Лины с тремя грациями выполнен и она должна искать себе новую работу.
Правда, если она оставит этот чек себе, она сможет прожить очень долго, не нанимаясь ни на какую работу.
И в то же время ей от души хотелось порвать его в клочки.
В одном Лина была уверена: герцог, конечно, благодарен ей за спасение своей жизни, но вряд ли он захочет иметь с ней дело в будущем.
Лина представила себе, как Китти поведала герцогу о том, как его провели, и лицо ее запылало от стыда. Гордому герцогу Савернскому подсунули переодетую дочку фермера, чтобы посмеяться над ним!
Лина живо представляла себе, как торжествовала Китти, как улыбались Дэйзи и Эви, надеясь, что эта новость не только унизит, но и ранит герцога!
«Я не должна, не должна была допускать этого! — думала Лина. — Мне следовало признаться ему во всем, рассказать об этом заговоре и о том, кто я такая на самом деле…»
Но тут ей пришло в голову, что все, что бы она ни сказала, только погубило бы их любовь.
Она осознала, что сама, своими руками разрушила их чувство, такое же прекрасное и хрупкое, как те орхидеи, что прислал ей герцог.
— Зачем, зачем только я приехала в Париж! — горько восклицала она.
Но нет! Что бы ни случилось, она не могла заставить себя сожалеть о том, что встретилась с удивительнейшим человеком в мире и он, хотя и недолго, любил ее так же сильно, как она любила его.
Но теперь он думает, что Лина лгунья, что она жестокая, бесчестная девица, которая решила обмануть его, прикинувшись замужней женщиной. А ведь он верил ей, так верил, что готов был оставить ее, лишь бы не осквернить со «небесной чистоты»!
Теперь Лина понимала, почему он не написал ей, не навестил ее…
Он посылал ей цветы, но то была лишь благодарность за то, что она спасла его от пули этой сумасшедшей.
А она-то думала, что чувствует таинственную связь с ним! Лина просто обманывала себя, вот и все. Хотела верить в то, чего не было.
Теперь он, должно быть, не испытывает к ней ничего, кроме презрения. И, что самое худшее, по ее вине он оказался в неловком положении. Она выставила его на посмешище перед женщинами, которые только и мечтали, что отомстить ему!
Роскошная комната теперь казалась ей темницей. Ей хотелось умереть, провалиться сквозь землю, убежать и забиться в угол, так, чтобы никто ее не нашел!
Она уже принялась обдумывать, каким способом ей выбраться из дома так, чтобы этого никто не заметил. Но тут же поняла, что это невозможно. Хотя бы потому, что она была еще слишком слаба…
«Что же мне делать? Что делать?»— спрашивала она себя.
Лине хотелось расплакаться от собственной беспомощности. Но тут ей пришло на ум, что, возможно, ей и не надо ничего делать.
После всего, что произошло, герцог, несомненно, не захочет ее видеть. Когда она окончательно оправится от ранения, он попросту отправит ее обратно в Англию, и они никогда больше не увидятся.
И теперь, когда он знает всю правду, он не будет помнить о ней, думать о ней, мечтать о ней, как обещал.
Мысль, что он разочаровался в ней, была хуже всего. Слезы хлынули у Лины из глаз и медленно поползли по щекам.
Она услышала, как открывается дверь. Должно быть, это монахиня! Лина поспешно сунула руку под подушку, ища носовой платок, но платка там не было.
Она прикрыла глаза, надеясь, что монахиня не заметит ее слез.
И тут низкий, глубокий голос спросил:
— Что с вами, Лина? Вы плачете?
Сердце у нее отчаянно забилось.
Она открыла глаза. Да, это был он. И его присутствие наполняло комнату каким-то дивным, неземным светом, который едва не ослепил ее.
Герцог постоял, глядя на нее, потом решительно вынул из кармана свой платок и нежно вытер ее слезы.
Когда герцог коснулся ее лица, она съежилась и хотела что-то сказать, но язык не повиновался ей.
Герцог мягко опустился на край кровати, не сводя глаз с Лины.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он нарушил молчание:
— Я бы давно пришел навестить вас, но врачи меня не пускали. Доктор говорил, что очень доволен вами, и я не ожидал найти вас в слезах!
— Я… простите меня…
— Да что вы! — воскликнул герцог. — Это я должен извиняться перед вами! Вам больно?
— Нет, что вы! Мне гораздо лучше!
— Да, мне так и сказали. И, уверяю вас, что если вы страдали, то и я страдал немногим меньше вас. Ведь этот ужасный случай произошел по моей вине!
Лина слушала его, но не понимала ни слова. Она думала лишь о том, как чудесно, что он здесь, рядом с ней, и никуда не уехал.
«Надо запомнить каждое его слово! — лихорадочно думала она. — Может быть, сейчас, сию минуту он простится со мной… Но я хотя бы повидала его в последний раз!»
На самом деле он оказался еще красивей, чем в ее воспоминаниях. И его взгляд пробуждал в ней непонятное томление.
Выразить это словами было невозможно. Лина знала лишь одно: она любит его столь пылко и беззаветно, что молчать об этом невозможно. Хотя он, конечно, и слушать ее не захочет…
Герцог все смотрел на нее. Лина подумала, что она, должно быть, сильно изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз.
Молодая монахиня расчесала ей волосы на прямой пробор и завязала их бледно-голубой лентой в два пучка, спускавшихся ей на грудь.
Лина чувствовала, что сейчас она должна выглядеть совсем девчонкой.
Герцог пристально всматривался в ее лицо. Лина смутилась и опустила свои длинные темные ресницы — ей было стыдно смотреть ему в лицо.
— Как же у вас хватило храбрости спасти меня, рискуя собственной жизнью? — спросил герцог.
— Я… я не думала об этом, — робко ответила Лина. — Я просто хотела… спасти вас.
— Почему?
Ответ был очевиден, но Лина не решилась произнести его вслух.
Наступило молчание. Наконец герцог нарушил его:
— Вы сделали это потому, что любите меня. А теперь, дорогая моя, я узнал, что ничто не препятствует мне связать свою судьбу с вашей. Вы согласны стать моей женой?
Лина уставилась на него в изумлении. Она, должно быть, ослышалась…
— Вашей… вашей женой, ? — прошептала она.
Герцог улыбнулся:
— По правде говоря, я с самого начала не очень-то верил в эту сказку про старого мужа, который интересуется рыбалкой больше, чем вами. Ни один мужчина в здравом уме и твердой памяти не решился бы отпустить такую красавицу, как вы, одну в Париж! Он непременно отправился бы с ней, чтобы защищать ее от таких развратников, как я!
В его голосе звучал смех, и он выглядел таким счастливым, что, казалось, помолодел на несколько лет.
Лина была так ошеломлена, что могла лишь молча смотреть на него. Наконец она выдавила:
— А что… что еще сказала вам Китти?
— Это так важно?
— Я хочу знать…
— Она рассказала мне, как они с Дэйзи и Эви задумали отомстить мне и решили, что я не смогу устоять перед такой красавицей, как вы. Они были правы!
Лина набрала воздуху, чтобы решиться открыть ему всю правду:
— Они… они ведь хотели унизить вас!
— О да! — со смехом ответил герцог. — Они очень постарались дать мне это понять. Я ведь всегда гордился тем, что могу безошибочно угадать, с кем я имею дело, не заглядывая в справочник, и они были рады показать мне, что на этот раз я ошибся.
Лина тихо застонала. Потом спросила внезапно севшим голосом:
— Но ведь я же… мне заплатили за то, что я обманывала вас… И после этого вы хотите взять меня в жены?
— А вы как думали? — удивился герцог.
Он увидел, как застыла и напряглась Лина, и понял, что она решила, будто он хочет жениться на ней лишь из благодарности.
Фабиан улыбнулся. Это сделало его еще привлекательней.
— И у вас хватило ума поверить в такую чепуху? — спросил он. — Право же, дорогая моя, если бы я не испытывал к вам ничего, кроме благодарности, я просто выдал бы вам чек на крупную сумму денег — я себя ценю довольно дорого! — и отправил бы вас домой, в Англию.
Герцог нежно коснулся ее волос.
— Но ведь вы же знаете, какие чувства мы оба испытываем друг к другу, — продолжал он, понизив голос. — Мне все равно, где вы родились и кто ваши родители. Мне нужны только вы, вы сами!
Лина ахнула. И ей вновь показалось, что комната озарилась удивительным светом.
Она прекрасно помнила беседу с бабушкой герцога. Впрочем, она и без того знала, чего ждала от герцога его. семья. Любой знатный француз желал, чтобы его супруга не уступала знатностью ему самому.
И все же герцог, неповторимый, божественный герцог, зная со слов Китти, что Лина всего лишь дочка фермера, которая хотела наняться в горничные, сказал…
Лина протянула к нему руку, как бы желая удостовериться, что он ей не снится, и, запинаясь, пролепетала:
— Я… я просто… просто поверить не могу! Мне… мне, наверно, снится…
— Я докажу тебе, что это не сон, моя милая, — ответил герцог. — Но мы не сможем соединиться, пока ты не окрепнешь. И все же, слава богу, мы можем быть вместе! Между нами больше нет всех этих глупых барьеров!
Лина не успела ответить — он продолжал:
— Выходит, я не ошибался, говоря, что ты чиста и невинна! Целуя тебя, я сразу понял, что это твой первый поцелуй.
Он заглянул ей в глаза и тихо спросил:
— Ведь это правда, любовь моя? Ты никогда прежде не целовалась?
— Правда! — ответила Лина. — Но мне… мне надо сказать вам… тебе… еще одну вещь.
— Нам нужно сказать друг другу очень много всего, — ответил герцог. — Но теперь ты, должно быть, устала. Я обещал монахиням, что пробуду у тебя совсем недолго, а сам засиделся. Мне надо идти. Я зайду к тебе после обеда.
— Нет, подожди! — начала было Лина, но герцог не стал слушать ее.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Это был совсем легкий, дружеский поцелуй — он мог бы поцеловать так ребенка, — и все же Лина вновь испытала весь восторг и упоение, как и в прошлый раз, возносясь в этот рай для двоих.
Губы ее дрогнули. Герцог выпрямился, поцеловал ей руку и так быстро вышел из комнаты, что Лина даже не успела сказать ему, как она его любит.
Она откинулась на подушки. Нет, это не может быть правдой! Ей, должно быть, это все приснилось! Герцог поверил в то, что рассказала ему Китти, и все же просит ее руки!
Да, ее любовь к нему была так сильна, что заставила ее рискнуть жизнью, но и он любил ее столь сильно, что готов был жениться на ней, несмотря на то что это было вопреки всем правилам, в которых он был воспитан.
— Я люблю его! Люблю! — повторяла Лина. — О господи, как мне благодарить тебя за то, что мы нашли друг друга!
После обеда Лина проспала два часа. Ей снилось, что герцог обнимает и целует ее.
Когда она проснулась, молодая монахиня накинула ей на плечи шифоновую шаль, отделанную кружевом, которая скрывала бинты на руке.
— Откуда это? — спросила Лина. — Она не моя.
— Его светлость дал мне это для вас, — ответила монахиня. — Наверное, он догадался, что вам неприятно, когда кто-то видит ваши повязки.
Монахиня причесала ее. На этот раз она не стала завязывать ей волосы в пучки по бокам — эта прическа была слишком детской, — а собрала их на затылке и снова завязала бантом.
— Вы такая красивая! Вы похожи на святую… нет, на ангела в нашей часовне! — с восторгом сказала монахиня.
— Спасибо, — улыбнулась Лина. Шторы немного раздвинули, чтобы впустить в комнату побольше солнца. Лина сидела, откинувшись на подушки с вышитой монограммой герцога, в кровати под золотым балдахином, в роскошной спальне с расписным потолком, и ей казалось, что ее окутывает любовь герцога.
Она попросила монахиню дать ей ту самую бриллиантовую звезду, думая, что герцогу это понравится. Лина узнала, что звезду привезли сюда из дома графини вместе со всеми ее вещами.
— Там были кое-какие драгоценности, мадам, — сказала ей монахиня, — и я убрала их в ящик вашего столика. Не беспокойтесь, все будет цело.
Лина сперва подумала, что речь идет о матушкиных драгоценностях, которые она привезла из Англии, но потом вспомнила про звезду, подаренную ей перед балом.
Монахиня приколола звезду на шаль, и когда герцог вошел, его взгляд прежде всего устремился на нее.
Он взял Лину за руку.
— Вот я и дотянулся до моей звездочки! — с нежностью сказал он. Пальцы Лины дрогнули.
— Только если вы… ты этого хочешь…
— Хочу! Теперь ты моя, моя навеки! Он посмотрел на нее и добавил:
— Ты знаешь, сегодня утром, когда я увидел тебя, я подумал, что женщина не может быть прекраснее, и все же сейчас ты еще прекрасней, чем утром. И что же ты такого сделала, что я чувствую себя так?
— Как… «так»?
Ей было трудно говорить, ибо в тот миг, как герцог вошел в комнату, ее вновь захлестнули эти непривычные, неведомые ей прежде чувства.
Она смотрела на него во все глаза и ощущала, как все ее существо стремится к нему. Не может быть, чтобы он не чувствовал, как она его обожает!
Герцог, как и утром, присел на край кровати и принялся целовать ее пальцы, один за другим, пока его губы не коснулись ее ладони.
Она вздрогнула, ощутив его жадный, настойчивый поцелуй. Герцог тихо рассмеялся и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.
Они были так близки друг другу, что не нуждались в словах и объяснениях.
Они были единым целым, и даже таинство брака не могло сделать их ближе.
— Я… я люблю тебя!
— Я тоже, — ответил герцог. — С того самого утра, как я впервые увидел тебя, я благодарю Бога, что он даровал мне эту встречу.
— Я тоже… — прошептала Лина.
— Конечно! — улыбнулся герцог. — Я это знал!
Он немного отодвинулся, но по-прежнему держал ее руку в своей.
— Я хочу тебе сказать, дорогая… это очень трудно объяснить, но я всегда бессознательно искал именно тебя, только каждый раз разочаровывался.
Видимо, этим только и можно объяснить мое легкомысленное поведение…
Лина поняла, что он говорит о тех женщинах, с которыми имел связь. Они привлекали его, но он всякий раз быстро уставал от них и бросал, как бросил Дэйзи, Эви, Китти…
— Не надо, я понимаю…
— Я знаю, что ты все понимаешь, — сказал герцог, — но могут найтись люди, которые захотят задеть тебя, говоря о моей дурной репутации, о том, что у меня были другие женщины… Я хочу, чтобы ты твердо знала, что к тебе я испытываю иные чувства, настолько иные, что лишь ты способна понять, как велика эта разница.
— Я… я понимаю…
— Мое любовное плавание было долгим, очень долгим, — продолжал он. — Я уже начал думать, что оно никогда не кончится. Но теперь я у цели. Я нашел Шангри-Ла, эту волшебную страну, которую ищут все люди, и получил великий дар, которого я не заслуживаю, — твою любовь.
Лина застонала от счастья.
— Неужели ты говоришь это мне?
— Говорю и буду говорить!
— Мне нужно сказать тебе одну вещь… очень важную…
— Я готов тебя выслушать. Но сперва я тебя поцелую!
Лина отняла у него свою руку и уперлась ему в грудь, чтобы удержать его.
— Нет, подожди, — сказала она. — Сегодня утром, когда ты поцеловал меня, я уже не могла думать ни о чем, кроме любви. Сперва выслушай.
— Что может быть более интересного и важного, чем поцеловать тебя? — удивился герцог. — Впрочем, если тебе так хочется, изволь, я слушаю. Только говори побыстрее, а не то я умру от нетерпения. Ты так прекрасна, что слова, право же, излишни!
— То, что я скажу, не будет лишним, — настаивала Лина.
— Так я слушаю!
Но взгляд его был устремлен на ее губы. Герцог был так близко, что Лине было нелегко собраться с мыслями.
— Китти, наверно, сказала тебе, — начала она наконец, — что я только что приехала из провинции и хотела наняться к ней камеристкой, потому что ей была нужна камеристка, которая говорит по-французски, и что я никогда раньше не была камеристкой…
По выражению лица герцога было ясно, что он начисто забыл, что именно говорила ему Китти, и сейчас он думает не о Китти, а о ней, Лине.
— Да, — согласился он наконец. — Она, помнится, говорила что-то в этом роде… Впрочем, я не очень интересовался твоим прошлым.
— Она не сказала тебе мое настоящее имя? Не то, которое она придумала для меня, а то, под которым я ей представилась?
— Э-э… сейчас, сейчас… Кроумер, кажется, — вспомнил герцог. — По-моему, довольно серое имя для такой красавицы, как ты. Я буду очень рад, когда ты сменишь его на мое.
— Это фамилия одной из моих гувернанток, — объяснила Лина. — Настоящее мое имя — Лина Крессингтон-Коумб.
— Крессингтон-Коумб? — переспросил герцог. — Где-то я слышал это имя… Ах да, ну как же! Странное совпадение, право! Когда я учился в Оксфорде, в столовой напротив моего места висел портрет человека, которого звали Джордж Фредерик Крессингтон-Коумб, четвертый граф Уэллингем. Он тебе не родственник?
— Это был мой дедушка!
Герцог изумленно воззрился на нее.
— Ничего не понимаю!
— Сейчас титул графа Уэллингема носит мой отец. Я сбежала из дому.
— Как? Отчего? — Удивлению Фабиана не было границ.
— Папа решил выдать меня замуж за противного старика, который хотел жениться на мне только потому, что тогда бы его приняли в высшее общество.
— Слава богу, что ты сбежала! — воскликнул герцог. — Но, любовь моя, как же ты решилась отправиться в Лондон и искать там место служанки?
— Я сперва хотела наняться гувернанткой потому, что мне нужны были деньги, и еще потому, что хотела спрятаться ненадежнее. Но когда я пришла в контору по найму, я узнала, что леди Берчингтон нужна камеристка, которая говорит по-французски.
— Просто не верится!
— Мне очень стыдно, что я такая обманщица, но они мне предложили так много денег… целых двести фунтов… Я поняла, что отказываться было бы глупо… И потом еще представилась возможность съездить в Париж.
— Понимаю, — сказал герцог. — Но, клянусь тебе, звездочка моя, я больше никогда не позволю тебе так рисковать собой!
Внезапно он рассмеялся.
— Так Китти и не удалось мне отомстить! — воскликнул он. — Ты и в самом деле та, за кого я тебя принял, и даже более того!
— Я знаю, что поступила очень дурно, согласившись участвовать в этом спектакле, — смущенно сказала Лина. — Мне… мне очень стыдно…
— Тебе нечего стыдиться! — сказал герцог. — Самое главное, любовь моя, что мы нашли друг друга. Я женился бы на тебе, даже если бы ты была дочерью мусорщика, но моему семейству, разумеется, будет приятно узнать, что ты дочь английского графа и принадлежишь к древнему славному роду.
— Боюсь, твоя бабушка все же будет недовольна, что ты женишься на женщине, которая уступает тебе знатностью, — нерешительно сказала Лина. Герцог снова рассмеялся:
— Бабушка — она, кстати, живет в этом же доме, так что у тебя есть надежная дуэнья, — так благодарна тебе за то, что ты спасла мне жизнь, что будет только рада видеть тебя моей женой. Когда ты достаточно окрепнешь, чтобы встретиться с ней, она горячо поблагодарит тебя.
— А… а что стало с графиней? Лина произнесла это с трудом — она снова как наяву услышала безумный вопль графини и вновь испытала ужас, пережитый ею, когда она увидела револьвер, нацеленный в грудь герцога.
— Это я виноват, что ты чуть не погибла от ее руки, — вздохнул герцог. — Она всегда была довольно неуравновешенной особой. Она всего год была замужем, когда ее супруг скончался, и после этого сделалась немного не в себе. Она вбила себе в голову какие-то глупости и слепо верила им…
Он помолчал, потом продолжал:
— Со временем ей стало немного лучше. Но она осталась одержима идеей, что я должен жениться на ней. Разумеется, я об этом и не помышлял. Клянусь тебе, дорогая, что с нею у меня никогда не было ничего похожего на любовную связь!
Герцог всмотрелся в лицо Лины, как бы желая удостовериться, что она верит ему, и, убедившись в этом, продолжал:
— Никто, кроме меня, не знал, что Ивонна становится все настойчивей. Когда мы оставались наедине, она то и дело закатывала истерики, устраивала мне сцены…
— Какой ужас! — прошептала Лина.
— Я все яснее начал понимать, что с этим надо что-то делать. Когда она заинтересовалась балом, я подумал, что это хоть сколько-нибудь поможет ей, отвлечет ее. Поэтому я и позволил ей, как и прочим родственникам, устроить у себя большой прием перед балом.
— Но ведь ты поселил у нее Китти? — спросила Лина, вспомнив, что говорила графиня о Китти.
— Это была ошибка моей бабушки, — ответил герцог. — Она не знала, в каком состоянии находится Ивонна, и распорядилась о том, чтобы поселить Китти к ней. А меня тогда не было в Париже. Когда я вернулся, было уже поздно что-то менять.
— И ты решил оставить все как есть?
— Это было очень неосторожно с моей стороны, — признался герцог. — Но, знаешь, я, как и все мужчины, не люблю сцен…
Он вздохнул и продолжал:
— Увы, легкомыслие подчас карается более жестоко, чем настоящие грехи! Я едва не потерял тебя!
Его тон показал Лине, как глубоко затронуло его все случившееся. Впрочем, теперь все позади. Важнее было другое…
— Ты… ты уверен, что хочешь жениться на мне? — спросила Лина.
— Уверен! Абсолютно уверен! — воскликнул герцог. — Я женюсь на тебе, и никто и ничто меня не остановит!
— Наша свадьба будет самым большим чудом из всех, что случились со мной… — прошептала Лина.
— И со мной тоже! Мне потребуется вся жизнь, чтобы показать тебе, как я счастлив и как я обожаю тебя! Он придвинулся к ней поближе.
— Ну а теперь могу я поцеловать леди Лину Крессингтон-Коумб?
Лина счастливо улыбнулась в ответ и подставила щеку. — Нет, не так, — скапал герцог. — Ты — звезда! Звезда, которая казалась мне недосягаемой, столь совершенной, что простой смертный не может коснуться ее, не осквернив. Ее место — в небесах…
— А теперь я здесь, с тобой…
В голосе Лины звучала страсть, и герцог не мог не заметить этого.
Он обнял ее, очень бережно, чтобы не потревожить раненую руку, но его губы, прижавшиеся к ее устам, были горячими, пылкими и настойчивыми.
Соединившись с ним в поцелуе, Лина поняла, о каком пламени говорил он тогда, в саду.
Это пламя вспыхнуло где-то в глубине ее существа, охватило ее грудь, поднялось к губам и соединилось с огнем, пылавшим в ее возлюбленном.
Да, это была та всемогущая, неудержимая любовь, о которой он говорил. Перед ней нельзя было устоять, да им и не хотелось.
Любовь окутала их небесным светом и вознесла в рай, созданный лишь для них двоих и принадлежащий им навеки.
Он поднес ее руку к губам и добавил:
— Merci, madame! Вы были примерной пациенткой! И прекраснейшей из дам, кого мне доводилось лечить…
Лина вспыхнула и смутилась, но, когда он вышел, не могла не спросить себя, придерживается ли герцог того же мнения.
И тут она впервые осознала страшную вещь. Ведь Китти, должно быть, перед тем как уезжать, рассказала герцогу, кто она такая!
Уж разумеется, ни болезнь, ни рана Лины не заставили бы Китти, Дэйзи и Эви сжалиться над ней! Они не могли не довести до конца столь тщательно разработанный план мести герцогу!
И тут, словно в подтверждение, монахиня принесла письмо и положила его на кровать рядом с Линой.
— Мне велели передать это, когда вам станет лучше, мадам, — сказала она. — Раз господин доктор так доволен вами, наверно, уже можно его вам отдать…
Увидев письмо, Лина сперва затрепетала от радости — она решила, что оно от герцога.
Но, увидев почерк, она тотчас поняла, что письмо не от него.
— Вы… вы не могли бы распечатать его? — спросила она дрожащим голосом.
Монахиня разорвала конверт и вынула оттуда листок бумаги.
Лине хватило одного взгляда, чтобы понять, что это такое. Это был чек, который обещала ей Китти, если она успешно сыграет свою роль.
Поскольку Лина молчала, монахиня, рассмотрев бумажку и увидев, что это не письмо, а чек, сказала:
— Я уберу его в ящик вашего столика, мадам.
Она положила чек в ящик, взяла со столика поднос с пустой посудой и удалилась.
Лина откинулась на подушки и утомленно прикрыла глаза.
Как это ни трудно, нужно посмотреть истине в лицо.
Китти прислала чек. Это значит, что контракт Лины с тремя грациями выполнен и она должна искать себе новую работу.
Правда, если она оставит этот чек себе, она сможет прожить очень долго, не нанимаясь ни на какую работу.
И в то же время ей от души хотелось порвать его в клочки.
В одном Лина была уверена: герцог, конечно, благодарен ей за спасение своей жизни, но вряд ли он захочет иметь с ней дело в будущем.
Лина представила себе, как Китти поведала герцогу о том, как его провели, и лицо ее запылало от стыда. Гордому герцогу Савернскому подсунули переодетую дочку фермера, чтобы посмеяться над ним!
Лина живо представляла себе, как торжествовала Китти, как улыбались Дэйзи и Эви, надеясь, что эта новость не только унизит, но и ранит герцога!
«Я не должна, не должна была допускать этого! — думала Лина. — Мне следовало признаться ему во всем, рассказать об этом заговоре и о том, кто я такая на самом деле…»
Но тут ей пришло в голову, что все, что бы она ни сказала, только погубило бы их любовь.
Она осознала, что сама, своими руками разрушила их чувство, такое же прекрасное и хрупкое, как те орхидеи, что прислал ей герцог.
— Зачем, зачем только я приехала в Париж! — горько восклицала она.
Но нет! Что бы ни случилось, она не могла заставить себя сожалеть о том, что встретилась с удивительнейшим человеком в мире и он, хотя и недолго, любил ее так же сильно, как она любила его.
Но теперь он думает, что Лина лгунья, что она жестокая, бесчестная девица, которая решила обмануть его, прикинувшись замужней женщиной. А ведь он верил ей, так верил, что готов был оставить ее, лишь бы не осквернить со «небесной чистоты»!
Теперь Лина понимала, почему он не написал ей, не навестил ее…
Он посылал ей цветы, но то была лишь благодарность за то, что она спасла его от пули этой сумасшедшей.
А она-то думала, что чувствует таинственную связь с ним! Лина просто обманывала себя, вот и все. Хотела верить в то, чего не было.
Теперь он, должно быть, не испытывает к ней ничего, кроме презрения. И, что самое худшее, по ее вине он оказался в неловком положении. Она выставила его на посмешище перед женщинами, которые только и мечтали, что отомстить ему!
Роскошная комната теперь казалась ей темницей. Ей хотелось умереть, провалиться сквозь землю, убежать и забиться в угол, так, чтобы никто ее не нашел!
Она уже принялась обдумывать, каким способом ей выбраться из дома так, чтобы этого никто не заметил. Но тут же поняла, что это невозможно. Хотя бы потому, что она была еще слишком слаба…
«Что же мне делать? Что делать?»— спрашивала она себя.
Лине хотелось расплакаться от собственной беспомощности. Но тут ей пришло на ум, что, возможно, ей и не надо ничего делать.
После всего, что произошло, герцог, несомненно, не захочет ее видеть. Когда она окончательно оправится от ранения, он попросту отправит ее обратно в Англию, и они никогда больше не увидятся.
И теперь, когда он знает всю правду, он не будет помнить о ней, думать о ней, мечтать о ней, как обещал.
Мысль, что он разочаровался в ней, была хуже всего. Слезы хлынули у Лины из глаз и медленно поползли по щекам.
Она услышала, как открывается дверь. Должно быть, это монахиня! Лина поспешно сунула руку под подушку, ища носовой платок, но платка там не было.
Она прикрыла глаза, надеясь, что монахиня не заметит ее слез.
И тут низкий, глубокий голос спросил:
— Что с вами, Лина? Вы плачете?
Сердце у нее отчаянно забилось.
Она открыла глаза. Да, это был он. И его присутствие наполняло комнату каким-то дивным, неземным светом, который едва не ослепил ее.
Герцог постоял, глядя на нее, потом решительно вынул из кармана свой платок и нежно вытер ее слезы.
Когда герцог коснулся ее лица, она съежилась и хотела что-то сказать, но язык не повиновался ей.
Герцог мягко опустился на край кровати, не сводя глаз с Лины.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он нарушил молчание:
— Я бы давно пришел навестить вас, но врачи меня не пускали. Доктор говорил, что очень доволен вами, и я не ожидал найти вас в слезах!
— Я… простите меня…
— Да что вы! — воскликнул герцог. — Это я должен извиняться перед вами! Вам больно?
— Нет, что вы! Мне гораздо лучше!
— Да, мне так и сказали. И, уверяю вас, что если вы страдали, то и я страдал немногим меньше вас. Ведь этот ужасный случай произошел по моей вине!
Лина слушала его, но не понимала ни слова. Она думала лишь о том, как чудесно, что он здесь, рядом с ней, и никуда не уехал.
«Надо запомнить каждое его слово! — лихорадочно думала она. — Может быть, сейчас, сию минуту он простится со мной… Но я хотя бы повидала его в последний раз!»
На самом деле он оказался еще красивей, чем в ее воспоминаниях. И его взгляд пробуждал в ней непонятное томление.
Выразить это словами было невозможно. Лина знала лишь одно: она любит его столь пылко и беззаветно, что молчать об этом невозможно. Хотя он, конечно, и слушать ее не захочет…
Герцог все смотрел на нее. Лина подумала, что она, должно быть, сильно изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз.
Молодая монахиня расчесала ей волосы на прямой пробор и завязала их бледно-голубой лентой в два пучка, спускавшихся ей на грудь.
Лина чувствовала, что сейчас она должна выглядеть совсем девчонкой.
Герцог пристально всматривался в ее лицо. Лина смутилась и опустила свои длинные темные ресницы — ей было стыдно смотреть ему в лицо.
— Как же у вас хватило храбрости спасти меня, рискуя собственной жизнью? — спросил герцог.
— Я… я не думала об этом, — робко ответила Лина. — Я просто хотела… спасти вас.
— Почему?
Ответ был очевиден, но Лина не решилась произнести его вслух.
Наступило молчание. Наконец герцог нарушил его:
— Вы сделали это потому, что любите меня. А теперь, дорогая моя, я узнал, что ничто не препятствует мне связать свою судьбу с вашей. Вы согласны стать моей женой?
Лина уставилась на него в изумлении. Она, должно быть, ослышалась…
— Вашей… вашей женой, ? — прошептала она.
Герцог улыбнулся:
— По правде говоря, я с самого начала не очень-то верил в эту сказку про старого мужа, который интересуется рыбалкой больше, чем вами. Ни один мужчина в здравом уме и твердой памяти не решился бы отпустить такую красавицу, как вы, одну в Париж! Он непременно отправился бы с ней, чтобы защищать ее от таких развратников, как я!
В его голосе звучал смех, и он выглядел таким счастливым, что, казалось, помолодел на несколько лет.
Лина была так ошеломлена, что могла лишь молча смотреть на него. Наконец она выдавила:
— А что… что еще сказала вам Китти?
— Это так важно?
— Я хочу знать…
— Она рассказала мне, как они с Дэйзи и Эви задумали отомстить мне и решили, что я не смогу устоять перед такой красавицей, как вы. Они были правы!
Лина набрала воздуху, чтобы решиться открыть ему всю правду:
— Они… они ведь хотели унизить вас!
— О да! — со смехом ответил герцог. — Они очень постарались дать мне это понять. Я ведь всегда гордился тем, что могу безошибочно угадать, с кем я имею дело, не заглядывая в справочник, и они были рады показать мне, что на этот раз я ошибся.
Лина тихо застонала. Потом спросила внезапно севшим голосом:
— Но ведь я же… мне заплатили за то, что я обманывала вас… И после этого вы хотите взять меня в жены?
— А вы как думали? — удивился герцог.
Он увидел, как застыла и напряглась Лина, и понял, что она решила, будто он хочет жениться на ней лишь из благодарности.
Фабиан улыбнулся. Это сделало его еще привлекательней.
— И у вас хватило ума поверить в такую чепуху? — спросил он. — Право же, дорогая моя, если бы я не испытывал к вам ничего, кроме благодарности, я просто выдал бы вам чек на крупную сумму денег — я себя ценю довольно дорого! — и отправил бы вас домой, в Англию.
Герцог нежно коснулся ее волос.
— Но ведь вы же знаете, какие чувства мы оба испытываем друг к другу, — продолжал он, понизив голос. — Мне все равно, где вы родились и кто ваши родители. Мне нужны только вы, вы сами!
Лина ахнула. И ей вновь показалось, что комната озарилась удивительным светом.
Она прекрасно помнила беседу с бабушкой герцога. Впрочем, она и без того знала, чего ждала от герцога его. семья. Любой знатный француз желал, чтобы его супруга не уступала знатностью ему самому.
И все же герцог, неповторимый, божественный герцог, зная со слов Китти, что Лина всего лишь дочка фермера, которая хотела наняться в горничные, сказал…
Лина протянула к нему руку, как бы желая удостовериться, что он ей не снится, и, запинаясь, пролепетала:
— Я… я просто… просто поверить не могу! Мне… мне, наверно, снится…
— Я докажу тебе, что это не сон, моя милая, — ответил герцог. — Но мы не сможем соединиться, пока ты не окрепнешь. И все же, слава богу, мы можем быть вместе! Между нами больше нет всех этих глупых барьеров!
Лина не успела ответить — он продолжал:
— Выходит, я не ошибался, говоря, что ты чиста и невинна! Целуя тебя, я сразу понял, что это твой первый поцелуй.
Он заглянул ей в глаза и тихо спросил:
— Ведь это правда, любовь моя? Ты никогда прежде не целовалась?
— Правда! — ответила Лина. — Но мне… мне надо сказать вам… тебе… еще одну вещь.
— Нам нужно сказать друг другу очень много всего, — ответил герцог. — Но теперь ты, должно быть, устала. Я обещал монахиням, что пробуду у тебя совсем недолго, а сам засиделся. Мне надо идти. Я зайду к тебе после обеда.
— Нет, подожди! — начала было Лина, но герцог не стал слушать ее.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Это был совсем легкий, дружеский поцелуй — он мог бы поцеловать так ребенка, — и все же Лина вновь испытала весь восторг и упоение, как и в прошлый раз, возносясь в этот рай для двоих.
Губы ее дрогнули. Герцог выпрямился, поцеловал ей руку и так быстро вышел из комнаты, что Лина даже не успела сказать ему, как она его любит.
Она откинулась на подушки. Нет, это не может быть правдой! Ей, должно быть, это все приснилось! Герцог поверил в то, что рассказала ему Китти, и все же просит ее руки!
Да, ее любовь к нему была так сильна, что заставила ее рискнуть жизнью, но и он любил ее столь сильно, что готов был жениться на ней, несмотря на то что это было вопреки всем правилам, в которых он был воспитан.
— Я люблю его! Люблю! — повторяла Лина. — О господи, как мне благодарить тебя за то, что мы нашли друг друга!
После обеда Лина проспала два часа. Ей снилось, что герцог обнимает и целует ее.
Когда она проснулась, молодая монахиня накинула ей на плечи шифоновую шаль, отделанную кружевом, которая скрывала бинты на руке.
— Откуда это? — спросила Лина. — Она не моя.
— Его светлость дал мне это для вас, — ответила монахиня. — Наверное, он догадался, что вам неприятно, когда кто-то видит ваши повязки.
Монахиня причесала ее. На этот раз она не стала завязывать ей волосы в пучки по бокам — эта прическа была слишком детской, — а собрала их на затылке и снова завязала бантом.
— Вы такая красивая! Вы похожи на святую… нет, на ангела в нашей часовне! — с восторгом сказала монахиня.
— Спасибо, — улыбнулась Лина. Шторы немного раздвинули, чтобы впустить в комнату побольше солнца. Лина сидела, откинувшись на подушки с вышитой монограммой герцога, в кровати под золотым балдахином, в роскошной спальне с расписным потолком, и ей казалось, что ее окутывает любовь герцога.
Она попросила монахиню дать ей ту самую бриллиантовую звезду, думая, что герцогу это понравится. Лина узнала, что звезду привезли сюда из дома графини вместе со всеми ее вещами.
— Там были кое-какие драгоценности, мадам, — сказала ей монахиня, — и я убрала их в ящик вашего столика. Не беспокойтесь, все будет цело.
Лина сперва подумала, что речь идет о матушкиных драгоценностях, которые она привезла из Англии, но потом вспомнила про звезду, подаренную ей перед балом.
Монахиня приколола звезду на шаль, и когда герцог вошел, его взгляд прежде всего устремился на нее.
Он взял Лину за руку.
— Вот я и дотянулся до моей звездочки! — с нежностью сказал он. Пальцы Лины дрогнули.
— Только если вы… ты этого хочешь…
— Хочу! Теперь ты моя, моя навеки! Он посмотрел на нее и добавил:
— Ты знаешь, сегодня утром, когда я увидел тебя, я подумал, что женщина не может быть прекраснее, и все же сейчас ты еще прекрасней, чем утром. И что же ты такого сделала, что я чувствую себя так?
— Как… «так»?
Ей было трудно говорить, ибо в тот миг, как герцог вошел в комнату, ее вновь захлестнули эти непривычные, неведомые ей прежде чувства.
Она смотрела на него во все глаза и ощущала, как все ее существо стремится к нему. Не может быть, чтобы он не чувствовал, как она его обожает!
Герцог, как и утром, присел на край кровати и принялся целовать ее пальцы, один за другим, пока его губы не коснулись ее ладони.
Она вздрогнула, ощутив его жадный, настойчивый поцелуй. Герцог тихо рассмеялся и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.
Они были так близки друг другу, что не нуждались в словах и объяснениях.
Они были единым целым, и даже таинство брака не могло сделать их ближе.
— Я… я люблю тебя!
— Я тоже, — ответил герцог. — С того самого утра, как я впервые увидел тебя, я благодарю Бога, что он даровал мне эту встречу.
— Я тоже… — прошептала Лина.
— Конечно! — улыбнулся герцог. — Я это знал!
Он немного отодвинулся, но по-прежнему держал ее руку в своей.
— Я хочу тебе сказать, дорогая… это очень трудно объяснить, но я всегда бессознательно искал именно тебя, только каждый раз разочаровывался.
Видимо, этим только и можно объяснить мое легкомысленное поведение…
Лина поняла, что он говорит о тех женщинах, с которыми имел связь. Они привлекали его, но он всякий раз быстро уставал от них и бросал, как бросил Дэйзи, Эви, Китти…
— Не надо, я понимаю…
— Я знаю, что ты все понимаешь, — сказал герцог, — но могут найтись люди, которые захотят задеть тебя, говоря о моей дурной репутации, о том, что у меня были другие женщины… Я хочу, чтобы ты твердо знала, что к тебе я испытываю иные чувства, настолько иные, что лишь ты способна понять, как велика эта разница.
— Я… я понимаю…
— Мое любовное плавание было долгим, очень долгим, — продолжал он. — Я уже начал думать, что оно никогда не кончится. Но теперь я у цели. Я нашел Шангри-Ла, эту волшебную страну, которую ищут все люди, и получил великий дар, которого я не заслуживаю, — твою любовь.
Лина застонала от счастья.
— Неужели ты говоришь это мне?
— Говорю и буду говорить!
— Мне нужно сказать тебе одну вещь… очень важную…
— Я готов тебя выслушать. Но сперва я тебя поцелую!
Лина отняла у него свою руку и уперлась ему в грудь, чтобы удержать его.
— Нет, подожди, — сказала она. — Сегодня утром, когда ты поцеловал меня, я уже не могла думать ни о чем, кроме любви. Сперва выслушай.
— Что может быть более интересного и важного, чем поцеловать тебя? — удивился герцог. — Впрочем, если тебе так хочется, изволь, я слушаю. Только говори побыстрее, а не то я умру от нетерпения. Ты так прекрасна, что слова, право же, излишни!
— То, что я скажу, не будет лишним, — настаивала Лина.
— Так я слушаю!
Но взгляд его был устремлен на ее губы. Герцог был так близко, что Лине было нелегко собраться с мыслями.
— Китти, наверно, сказала тебе, — начала она наконец, — что я только что приехала из провинции и хотела наняться к ней камеристкой, потому что ей была нужна камеристка, которая говорит по-французски, и что я никогда раньше не была камеристкой…
По выражению лица герцога было ясно, что он начисто забыл, что именно говорила ему Китти, и сейчас он думает не о Китти, а о ней, Лине.
— Да, — согласился он наконец. — Она, помнится, говорила что-то в этом роде… Впрочем, я не очень интересовался твоим прошлым.
— Она не сказала тебе мое настоящее имя? Не то, которое она придумала для меня, а то, под которым я ей представилась?
— Э-э… сейчас, сейчас… Кроумер, кажется, — вспомнил герцог. — По-моему, довольно серое имя для такой красавицы, как ты. Я буду очень рад, когда ты сменишь его на мое.
— Это фамилия одной из моих гувернанток, — объяснила Лина. — Настоящее мое имя — Лина Крессингтон-Коумб.
— Крессингтон-Коумб? — переспросил герцог. — Где-то я слышал это имя… Ах да, ну как же! Странное совпадение, право! Когда я учился в Оксфорде, в столовой напротив моего места висел портрет человека, которого звали Джордж Фредерик Крессингтон-Коумб, четвертый граф Уэллингем. Он тебе не родственник?
— Это был мой дедушка!
Герцог изумленно воззрился на нее.
— Ничего не понимаю!
— Сейчас титул графа Уэллингема носит мой отец. Я сбежала из дому.
— Как? Отчего? — Удивлению Фабиана не было границ.
— Папа решил выдать меня замуж за противного старика, который хотел жениться на мне только потому, что тогда бы его приняли в высшее общество.
— Слава богу, что ты сбежала! — воскликнул герцог. — Но, любовь моя, как же ты решилась отправиться в Лондон и искать там место служанки?
— Я сперва хотела наняться гувернанткой потому, что мне нужны были деньги, и еще потому, что хотела спрятаться ненадежнее. Но когда я пришла в контору по найму, я узнала, что леди Берчингтон нужна камеристка, которая говорит по-французски.
— Просто не верится!
— Мне очень стыдно, что я такая обманщица, но они мне предложили так много денег… целых двести фунтов… Я поняла, что отказываться было бы глупо… И потом еще представилась возможность съездить в Париж.
— Понимаю, — сказал герцог. — Но, клянусь тебе, звездочка моя, я больше никогда не позволю тебе так рисковать собой!
Внезапно он рассмеялся.
— Так Китти и не удалось мне отомстить! — воскликнул он. — Ты и в самом деле та, за кого я тебя принял, и даже более того!
— Я знаю, что поступила очень дурно, согласившись участвовать в этом спектакле, — смущенно сказала Лина. — Мне… мне очень стыдно…
— Тебе нечего стыдиться! — сказал герцог. — Самое главное, любовь моя, что мы нашли друг друга. Я женился бы на тебе, даже если бы ты была дочерью мусорщика, но моему семейству, разумеется, будет приятно узнать, что ты дочь английского графа и принадлежишь к древнему славному роду.
— Боюсь, твоя бабушка все же будет недовольна, что ты женишься на женщине, которая уступает тебе знатностью, — нерешительно сказала Лина. Герцог снова рассмеялся:
— Бабушка — она, кстати, живет в этом же доме, так что у тебя есть надежная дуэнья, — так благодарна тебе за то, что ты спасла мне жизнь, что будет только рада видеть тебя моей женой. Когда ты достаточно окрепнешь, чтобы встретиться с ней, она горячо поблагодарит тебя.
— А… а что стало с графиней? Лина произнесла это с трудом — она снова как наяву услышала безумный вопль графини и вновь испытала ужас, пережитый ею, когда она увидела револьвер, нацеленный в грудь герцога.
— Это я виноват, что ты чуть не погибла от ее руки, — вздохнул герцог. — Она всегда была довольно неуравновешенной особой. Она всего год была замужем, когда ее супруг скончался, и после этого сделалась немного не в себе. Она вбила себе в голову какие-то глупости и слепо верила им…
Он помолчал, потом продолжал:
— Со временем ей стало немного лучше. Но она осталась одержима идеей, что я должен жениться на ней. Разумеется, я об этом и не помышлял. Клянусь тебе, дорогая, что с нею у меня никогда не было ничего похожего на любовную связь!
Герцог всмотрелся в лицо Лины, как бы желая удостовериться, что она верит ему, и, убедившись в этом, продолжал:
— Никто, кроме меня, не знал, что Ивонна становится все настойчивей. Когда мы оставались наедине, она то и дело закатывала истерики, устраивала мне сцены…
— Какой ужас! — прошептала Лина.
— Я все яснее начал понимать, что с этим надо что-то делать. Когда она заинтересовалась балом, я подумал, что это хоть сколько-нибудь поможет ей, отвлечет ее. Поэтому я и позволил ей, как и прочим родственникам, устроить у себя большой прием перед балом.
— Но ведь ты поселил у нее Китти? — спросила Лина, вспомнив, что говорила графиня о Китти.
— Это была ошибка моей бабушки, — ответил герцог. — Она не знала, в каком состоянии находится Ивонна, и распорядилась о том, чтобы поселить Китти к ней. А меня тогда не было в Париже. Когда я вернулся, было уже поздно что-то менять.
— И ты решил оставить все как есть?
— Это было очень неосторожно с моей стороны, — признался герцог. — Но, знаешь, я, как и все мужчины, не люблю сцен…
Он вздохнул и продолжал:
— Увы, легкомыслие подчас карается более жестоко, чем настоящие грехи! Я едва не потерял тебя!
Его тон показал Лине, как глубоко затронуло его все случившееся. Впрочем, теперь все позади. Важнее было другое…
— Ты… ты уверен, что хочешь жениться на мне? — спросила Лина.
— Уверен! Абсолютно уверен! — воскликнул герцог. — Я женюсь на тебе, и никто и ничто меня не остановит!
— Наша свадьба будет самым большим чудом из всех, что случились со мной… — прошептала Лина.
— И со мной тоже! Мне потребуется вся жизнь, чтобы показать тебе, как я счастлив и как я обожаю тебя! Он придвинулся к ней поближе.
— Ну а теперь могу я поцеловать леди Лину Крессингтон-Коумб?
Лина счастливо улыбнулась в ответ и подставила щеку. — Нет, не так, — скапал герцог. — Ты — звезда! Звезда, которая казалась мне недосягаемой, столь совершенной, что простой смертный не может коснуться ее, не осквернив. Ее место — в небесах…
— А теперь я здесь, с тобой…
В голосе Лины звучала страсть, и герцог не мог не заметить этого.
Он обнял ее, очень бережно, чтобы не потревожить раненую руку, но его губы, прижавшиеся к ее устам, были горячими, пылкими и настойчивыми.
Соединившись с ним в поцелуе, Лина поняла, о каком пламени говорил он тогда, в саду.
Это пламя вспыхнуло где-то в глубине ее существа, охватило ее грудь, поднялось к губам и соединилось с огнем, пылавшим в ее возлюбленном.
Да, это была та всемогущая, неудержимая любовь, о которой он говорил. Перед ней нельзя было устоять, да им и не хотелось.
Любовь окутала их небесным светом и вознесла в рай, созданный лишь для них двоих и принадлежащий им навеки.