- Еще раз говорю: откройте! - приказал Комышан, расстегивая кобуру пистолета. Его фигура грозно покачивалась на палубе. - Двумя выстрелами собью замок, дел немного. Нарушения уже есть; значит, и в пассажирском салоне тоже что-то спрятано, если не открываете. Сопротивление оказываете? А ведь я при исполнении... Оружие у меня не только для того, чтобы на боку висеть... В конце концов, могу и не стрелять. Поедем в Херсон, в рыбинспекцию. Там и откроете...
Но, наверное, и сами браконьеры для чего-то хотели зайти в салон, который они поспешно заперли перед тем, как Комышан поднялся на борт. Один из них молча достал ключ, вставил его в замок и повернул. Комышан ногой распахнул дверь настежь, осветил темное чрево салона фонариком. Луч выхватил несколько высоких куч мокрой рыбы, на полу между сиденьями лежали сети, из которых еще не выбрали добычу.
Комышан не бросился в салон, а отошел к борту.
- Дмитрий Иванович! - крикнул он. - Переставьте лодку на корму и стойте там. Возьмите ракетницу - под скамейкой. При необходимости подайте сигнал. А вам, капитан, предлагаю идти в Херсон в рыбинспекцию.
Коваль посмотрел на часы: два часа ночи.
- Товарищ инспектор, - умоляюще произнес капитан. Он стоял перед Комышаном уже не столь гордый и решительный, а какой-то покорно-предупредительный. - Есть у нас двести рублей. Отпустите, просим. Больше никогда не будем. Честное слово, не будем...
Комышан засмеялся гортанным смехом победителя.
- Дмитрий Иванович! Слышите? Двести рублей предлагают... Я думаю, на двоих нам маловато. Вот если бы тысячу!
- Нет у нас больше, - жалобно сказал кто-то из команды, которая столпилась рядом и мрачно прислушивалась к разговору капитана с инспектором.
- Вот запишу эти двести рублей в протокол, - уже сурово прикрикнул на капитана Комышан, - хуже будет! Давай не крути, двигай в инспекцию. Там переберете рыбу, составим протокол, посчитаем по таксе, сколько вы должны возместить государству за свое браконьерство. У вас тут, вижу, приблизительно килограммов шестьсот будет... Тогда посмотрим, что с вами дальше делать... Помимо всего, вы еще и государственный транспорт использовали. Разберемся, кто вы такие, посмотрим на ваше поведение... Если аккуратно переберете рыбу, глядишь, на уху заработаете.
Тем временем моторист обнаружил поломку и починил дизель. Матросы пошептались между собой и разошлись, на палубе остались только двое: капитан и юный матрос.
Судно двинулось с места. Коваль, привязав лодку у кормы, тоже взобрался на палубу.
Теперь они, следя за браконьерами, стояли возле обоих выходов из пассажирского салона.
- Ребята, не хитрите! - вдруг заявил Комышан, заметив, что катер, развернувшись, на полном ходу направился в Цюрупинск.
Капитан молчал.
Потом появилось еще двое матросов и заметались по палубе то туда, то сюда. Один из них, держа что-то тяжелое в руке, словно случайно все ближе подходил к инспектору.
Комышан вытащил пистолет.
- Не подходи! Еще шаг - и буду стрелять по ногам! Здесь шесть центнеров рыбы, дело тюрьмой пахнет. Я не знаю, с какой целью ты ко мне идешь. Пистолет непременно пущу в ход. Стой!
Но тот продолжал надвигаться на инспектора. Комышан нажал на курок и выстрелил в воду.
Это, очевидно, произвело впечатление. Матрос остановился.
Катер продолжал полным ходом мчаться на Цюрупинск.
Пока инспектор занимался этим браконьером, который отвлекал внимание, второй незаметно проскользнул в салон.
Он выдавил стекло и начал выбрасывать за борт сети с таранью и лещом.
Полковник Коваль, услышав звук разбитого стекла, выстрелил из ракетницы и вскочил в салон с кормы. Уцепился в сеть, которая наполовину уже была за бортом, и, преодолевая сопротивление матроса, начал втаскивать ее назад. Когда Комышан вбежал в салон, матросу на помощь бросился все тот же рассвирепевший браконьер, который наступал на инспектора на палубе. В руке у него был молоток.
Андрею вновь пришлось поднять пистолет.
Браконьер отступил, но руки с молотком не опускал, выбирая удобную минуту для нападения.
- Ну чего ты лезешь, - спокойно увещевал его Комышан. - Видишь - у меня оружие. Убивать не буду, но покалечу. Ничего другого не остается. И на всю жизнь ты инвалид...
- Не стреляйте! - крикнул Коваль. - А вы отойдите! Вон из салона! тоном, не допускавшим возражений, приказал он матросам. Было в его голосе такое, что заставило браконьеров хоть и медленно, но все же отойти и сбиться под лестницей.
- А теперь наверх! - потребовал дальше Дмитрий Иванович. Как ему хотелось сейчас помочь инспектору, пресечь сопротивление браконьеров, заявив, что на борту - полковник милиции, и этим повлиять на ход событий. Но сдержался. У него была другая задача, и он боялся спугнуть вместе с браконьерами и Комышана.
Наконец матросы вышли на палубу. За ними поднялись и Андрей с Ковалем. Но капитан еще не сдавался. Неосвещенный катер привидением рыскал по широким протокам Днепра. Не дойдя до Цюрупинска, повернул на Голую Пристань. Потом двинулся в Херсон и, развернувшись на траверсе речного порта, снова вышел на простор реки. Уже было три часа ночи.
Комышан и полковник вынуждены были ждать утра. Когда выходили на фарватер, заметили в порту иностранное судно.
- Капитан, - еще раз обратился инспектор к упрямому нарушителю, который все время стоял неподалеку, словно охранял его и Коваля, - давайте в инспекцию. Не делайте себе хуже. Лучше по-хорошему.
Капитан не отозвался. Наверное, браконьеры еще надеялись как-то выпутаться из этой истории.
- Я их не очень боюсь, - тихо сказал Ковалю Комышан, - но будем держаться вместе. Их пятеро, а нас только двое, и шестьсот килограммов рыбы - это не шутка, всякое может случиться.
- Ничего, - так же тихо ответил Коваль. - Выстоим.
- Да я больше за вас беспокоюсь. Втянул в переплет.
Комышан не увидел в темноте легкой улыбки полковника.
Тем временем катер проходил вдоль иностранного судна, стоявшего на причале.
- Куда они нас везут, черт бы их взял! - выругался Комышан. - Давайте ракету прямо на судно, это английское или французское. Милиция и пограничники заинтересуются, почему в этом районе ракеты пускают.
Коваль возразил:
- Обойдемся.
Катер носился по Днепру до рассвета. Когда уже рассвело и Комышан с Ковалем разглядели своих ночных противников, тем ничего другого не оставалось, как сдаться. В конце концов, куда они могли деться со своим пассажирским катером, в салоне которого было полно рыбы.
Тихо, словно еще колеблясь, но уже покорно подплывал катер к причалу рыбинспекции...
Унялось нервное напряжение, которое не отпускало Комышана и полковника всю ночь. Инспектор едва держался на ногах. Коваль чувствовал, что нелегкая тревожная ночь дала и ему знать о себе...
Начальник рыбинспекции, приехав вместе с милицией, не скрывал своего удовлетворения. Знакомясь, он крепко пожал руку Ковалю и поблагодарил за помощь. Зная от Келеберды, кто такой Дмитрий Иванович, он с любопытством рассматривал его.
Полковник делал вид, что не замечает этого. В какой-то момент с горькой иронией подумал: не пойти ли ему в рыбинспекцию, если не разрешат вернуться на прежнюю службу...
В "Волге", которую предложил начальник инспекции, чтобы доехать до Лиманского, Андрей Комышан как ни боролся со сном, но, убаюканный спокойным ходом машины по асфальту, вскоре задремал, привалившись к плечу Коваля.
Время от времени усилием воли он раскрывал глаза, дико озирался и, заметив, что валится на соседа, снова отодвигался в угол.
Дмитрий Иванович старался разобраться в своих впечатлениях об этом человеке. Уже с первого знакомства Андрей Комышан казался ему не способным на убийство, хотя не в меру вспыльчивый характер инспектора говорил не в его пользу.
Коваль смотрел на скошенные, желтые от стерни поля, вдоль которых бежала "Волга", и думал о том, как бы вызвать Комышана на откровенность, заохотить его, рассказать о своих взаимоотношениях с Петром Чайкуном. Слухи о стычках погибшего с Комышаном еще не давали оснований для каких-либо определенных выводов. Не имея права на официальный допрос, Дмитрию Ивановичу приходилось искать обходные пути.
17
- Юрась!
Брат замер, словно по команде.
- Чего тебе? - недовольно спросил он. - Некогда мне... О рыбинспекции я подумал. Не пойду. Не хочется воевать со всякой дрянью. Да и люди скажут: "Семейное дело. Брат тянет брата..." Рыбаки не очень-то любят инспекторов. А тут еще-всякие Чайкуны, Манькивськие... После этой истории с ондатрой - пропади она пропадом! - говорить нечего. Если бы и захотел, все равно не возьмут...
- Я не о работе, - перебил Андрей. - О другом...
- Вернусь - скажешь. - В последнее время Юрась упрямо избегал брата.
- Садись! - уже сердито приказал Андрей.
Совсем не послушаться старшего брата, кормильца семьи, Юрась не посмел. Как ни сопротивлялся внутренне, все же присел на краешек стула, готовый каждую минуту бежать.
Внизу, в заливе, басовито прогудели встречные баржи. Одна входила в Днепр, другая уходила в море. Они разминулись, а в воздухе еще долго разносились их голоса. Эти трубные, густые и мягкие звуки, приходившие словно бы из детства, - вспоминались и в армии, служить-то пришлось далеко от моря, - были ласковые, подобно материнскому голосу, и подчеркивали тишину и покой теплого предвечерья.
- Дело вот какое... - медленно начал Андрей, очевидно подбирая слова. Загасил окурок в пепельнице и, ничего не придумав, отвел взгляд, потом вдруг сказал, будто резанул: - Поговаривают, что ты к Лизке стал захаживать...
Сердце у Юрася прыгнуло и заколотилось. Перевел дыхание.
- Какой Лизке?
- Какой? - прищурив глаз, переспросил Андрей. - К той, которая ногу подвернула...
- А-а-а...
- Ты девку оставь, не липни!
Воцарилась тяжелая тишина, лишь гулко падали из умывальника в таз капли, - Юрасю казалось, что они долбят его темя. Взглянул в окно - уже садилось, остывая, солнце, - потом на Андрея и ничего не увидел: в глазах на миг потемнело.
- Так-то, брат, - снова заговорил Андрей, слова его падали будто камни.
- Не понимаю, - стараясь выиграть время и собраться с мыслями, наконец отозвался Юрась и уставился на запачканные пеплом пальцы Андрея, который все еще тыкал в пепельницу давно погасший окурок. - А тебе-то что?
- И понимать нечего! - буркнул старший Комышан. - Ну помог девке, когда ногу подвернула, - вот и все ваше знакомство... Заруби себе на носу, и чтобы разговоров больше не было...
- В конце концов, - вскинулся Юрась, - мои дела только меня касаются. Даже тебе не позволю вмешиваться.
- Знай, дурачок, - уже немного мягче произнес Андрей, - что у нашей семьи с ней дела поважнее твоих фиглей-миглей... Рыбой мы связаны. И нечего лезть со своими нежностями. Мало тебе юбок в селе, тех же одноклассниц! Молодых, хорошеньких... Добра этого - как бычков в заливе... Тебе жениться пора, а не кобельничать.
- Какие это у вас рыбные дела?
- Придет время - узнаешь! - неожиданно вскипел старший Комышан. Черные глаза его вспыхнули огнем. - Сказано, не лезь к ней - и конец!
Юрась еле сдерживался, чтобы не бросить в лицо брату, что знает, какая у них с Лизой "рыба"! Что он все видел собственными глазами и вовек не забудет той страшной ночи под окном у нее. Как вытянулось бы лицо Андрея, как бы он растерялся! Уже не кричал бы на него, а начал выкручиваться...
Но ничего не сказал. Противоречивые чувства раздирали его. Он стыдился Андрея: больно было за него и за себя, за то, что, зная все, не может проклясть любовницу брата. Рушилось уважение к старшим - видел, как гибнет семья. "Как еще Настя переживет!" Злился и на Лизку. "Ведь знает Андрей женат!" Ненавидел за то, что посмела сойтись с его братом, - будто могла знать, что скоро на жизненных перекрестках встретится он, Юрась.
В конце концов, что они ему - и Лизка эта, и Андрей? Пускай себе любятся, как хотят, если они такие...
Он старался уверить себя, что охладеет к этой подлой, коварной Лизке, которая вдруг перевернула всю его жизнь. В течение всех этих дней, где бы ни был, чувствовал на себе ее взгляд, слышал ее голос и словно дышал одним с ней воздухом.
Он тоже был отчаянный. Недаром их, Комышанов, зовут черкесами. Если бы не знал об отношениях Лизы с Андреем, давно бы отважился на что-нибудь дерзкое. Завез бы ее на край света. Выкрал же Андрей когда-то Настю. Но чистое чувство удерживало его от безумных поступков, хотя в минуты душевной ярости готов был на все, лишь бы Лиза оставалась с ним. Эти вспышки бурной страсти чередовались с тяжелым унынием, чувством беспомощности и отчаяния, которое наполняло сейчас его жизнь. И хотя это была любовь к недостойной женщине, она приподнимала его, делала сильней, уверенней в себе, словно превращала из юноши в мужчину.
Но признаться брату, что он обо всем знает и все равно продолжает мечтать о Лизе... Нет, этого он не сделает. От одной только мысли об этом ему становилось стыдно, гадко на душе.
Он ничего не сказал брату, только не сводил с него глаз и тяжело дышал, сдерживая удары растревоженного сердца.
Дверь открылась. В хату вошла мать, следом за ней скрипнула дверью Настя. Мать любовно посмотрела на своего последыша, одарила ласковым взглядом. Настя, заметив, что братья ссорятся, решила не вмешиваться и ушла в другую комнату.
Юрась чуть ли не со слезами на глазах бросился к двери и выскочил во двор.
18
В этот раз Келеберда зашел к Ковалю с таким видом, что Дмитрий Иванович сразу догадался: ничего утешительного.
- Версия с рыбинспекторами подтверждается, - бодро начал майор. Экспертиза установила, что Петра Чайкуна убили из ружья, которое принадлежит Андрею Комышану...
- Так, - кивнул Коваль. - Понятно... - И замолчал, ожидая продолжения.
Однако Келеберда не спешил. Помолчав, он сказал:
- Теперь Комышана и Козака-Сирого будем допрашивать подробно. От работы на время следствия их отстранили и служебное оружие изъяли.
Коваль снова кивнул. Майор понял: Дмитрию Ивановичу ясно, что он оттягивает время неприятного сообщения. Это его привело в замешательство, и он подумал, что присутствие Коваля в Лиманском - не только счастливая случайность и помощь, но еще и ненужный свидетель его, Келеберды, просчетов и ошибок.
- Что еще установила экспертиза?
Майор все еще чувствовал себя неловко. В голове пронеслись совсем посторонние мысли: ему никогда не подняться по служебной лестнице до положения Коваля - хотя бы потому, что не обладает такой проницательностью. На его счету, конечно, тоже не одно раскрытое преступление, но какими усилиями это достигалось! А у Коваля все выходит как-то само собой просто. Майор вспомнил когда-то услышанное, совсем далекое от его забот: великие писатели пишут хорошие книги тоже нелегко, но читатель этого не замечает. Талант творца в том и заключается, чтобы скрыть пролитый пот и чтобы людям казалось, что все написано легко, просто, естественно, как дыхание... Размышления эти заняли всего мгновение. Келеберда ответил:
- Повторная экспертиза установила, что на ружье Комышана есть отпечатки пальцев не только подозреваемых. Оружие, очевидно, побывало в руках многих. Есть следы и меньшие по размеру, возможно - женские. И еще, - он тяжело вздохнул, - ружье кто-то вытирал, стараясь уничтожить следы. Экспертам пришлось нелегко. Слава богу, преступник вытирал ружье наспех и не все уничтожил. У нас есть лейтенант Головань - ас дактилоскопии: на воде и то следы обнаружит!
- Гм! - В глазах Коваля вспыхнули острые огоньки. - Когда изъяли ружье?
- Два дня тому назад... Как только выяснили, кто выезжал на воду в ночь на восемнадцатое.
- А сегодня двадцать четвертое. Таким образом, в течение четырех дней после убийства оружие было у подозреваемых. Удивляюсь, как оно вообще уцелело.
Келеберда молчал.
- Где находилось ружье все это время?
- Два дня на рыбинспекторском посту. Его забрал у Юрася Комышана Козак-Сирый. Потом Андрей Комышан с разрешения начальника инспекции отнес ружье домой.
- Выходит, два дня стояло в помещении поста?
- Да, в углу.
- Следует установить всех, кто имел доступ в это помещение, в том числе и случайных посетителей.
- Мы это уже делаем, Дмитрий Иванович...
- Теперь относительно выстрелов... Известно точно, сколько раз стреляли той ночью. Нашли людей, которые слышали эти выстрелы. Хотя это, Леонид Семенович, лишь тоненькая ниточка, но для розыска и следствия она важна. Если четвертый и пятый выстрелы были позднее, когда Козак-Сирый с Юрасем уже пребывали на берегу, то самое пристальное внимание нужно обратить на эти поздние выстрелы. И искать еще кого-то кроме троих: братьев Комышан и Козака-Сирого...
- Не согласен с вами, Дмитрий Иванович, - возразил Келеберда. - Мало ли кто стреляет по ночам в плавнях и на лимане. Отправным пунктом должны быть не выстрелы - они нас собьют с толку, - а ружье и следы на нем.
- Вы говорите, их уничтожали и не все сохранились.
- Но и тех, что остались, хватит для подтверждения наивероятнейшей версии - убийца кто-то из этих троих.
- Смотрите, чтобы не заблудиться в трех соснах, - засмеялся Коваль, стараясь свое замечание, которое, забывшись на миг, он произнес безапелляционным тоном начальника, перевести в шутку и не затронуть самолюбие майора.
- Да уж постараемся, - в свою очередь улыбнулся Келеберда. - С вашей помощью, Дмитрий Иванович... Неудобно, правда, беспокоить человека на отдыхе, но коль уж вы здесь...
- Честно сказать, я и сам понемногу влезаю в это дело.
- На это и надеялись, - уже искренне признался майор. - Разве могли вы остаться в стороне?
- Да-а, - согласился Коваль. - Для нас, Леонид Семенович, нейтральных полос и спокойной жизни не бывает... Это уже до последнего дыхания... Я вот о чем думаю, - добавил он после паузы. - Не следует вам больше ко мне приходить... Преступник, возможно, здесь, в Лиманском, он насторожен, и не хотелось бы, чтобы обратили внимание на ваши посещения... Для всех я дачник, и только... Появится надобность - свяжемся по телефону и встретимся где-нибудь за селом...
* * *
Этот разговор с Келебердой Дмитрий Иванович вспоминал, прохаживаясь берегом лимана между причалом рыбколхоза и инспекторским постом. Солнце еще не склонилось, припекало, и наехавшие в Лиманское дачники подставляли ему свои бока. Блестел перед глазами залив, и фелюги отсюда, с близкого расстояния, казались на высокой воде уже не игрушечными, а огромными кораблями.
Прогуливаясь в спортивных брюках и пижамной куртке, Коваль внимательно разглядывал отдыхающих. Они интересовали его только с одной стороны: не мог ли кто-то из них быть участником неожиданных событий в рыбинспекторской дежурке? Тот факт, что, как говорится, под самым носом у всех уничтожали следы на ружье, - свидетельствовал, что гибель Чайкуна не случайная трагедия и убийца или убийцы - люди активные и будут мешать расследованию. Есть, считал Дмитрий Иванович, два типа преступников: одни после преступления, случайного или умышленного, забиваются в нору и сидят там тихо, молясь, чтобы пронесло; другие активно вступают в борьбу с теми, кто ведет розыск и следствие, всячески затрудняя его, и, когда наконец их разоблачают, оказывают прямое сопротивление.
Коваль предпочитал встречаться с активным противником - загнанный в угол, он непременно допускал ошибки и разоблачал себя.
То, что противник был, очевидно, решительный и отчаянный, даже подогревало самолюбие Коваля. Активное противодействие преступника словно бы лично затрагивало его. Убийца, конечно, не мог догадаться, что за пенсионер отдыхает в Лиманском. Коваль понимал это, и все же эмоции, бывает, оказываются сильнее логики.
Осматривая пляж, Коваль отметил про себя, что многих дачников и лиманцев он уже знает в лицо: вот Лиза, хоть и в гипсе нога, но допрыгивает на костылях к пляжу - с помощью Даниловны или молодого Комышана, - ложится на раскладушку и жарится на солнце; вот мамаша с девочкой (Даниловна рассказывала, что у ребенка больные легкие и ему полезен лиманский воздух); вот два пенсионера в одинаковых парусиновых брюках и майках, загоревшие до черноты, накрыв головы фуражечками, играют в шахматы. Молодых людей, которые стайкой блуждают по пляжу и плещутся в воде, Дмитрий Иванович видит сегодня впервые. Местные ребятишки, когда идут купаться, непременно проходят мимо его окна в гостинице и скатываются с обрыва в залив словно сухие камешки.
Прошла размашистой твердой походкой медсестра Валентина - крашеное пугало: даже в самую большую жару кутается в платок, только нос торчит да глаза блестят. Но сейчас она его не интересует, на пляже он видит ее впервые; вообще местные люди заняты работой и на этом беззаботном клочке песка не бывают...
Невдалеке от колхозного причала маячила невысокая фигура старенькой женщины. Коваль ее тоже знал. Неизменно в своем заношенном сером платье видно, другого у нее нет, - в разбитых башмаках, подвязанная белым платочком, старушка уже несколько раз встречалась ему на улицах Лиманского или на берегу. Тихо кланялась, как старому знакомому, и молча проходила.
По словам Даниловны, бабуся эта не имела в селе ни своей крыши над головой, ни родственников и все же не уходила отсюда. Хата ее сгорела во время войны, теперь живет где придется, почти никто из старожилов не отказывал ей в приюте и куске хлеба.
Старушка тоже ищет следы на воде, следы своей сестры. Родители почти одновременно умерли, когда девочки еще только становились на ноги. Старшая вырастила младшенькую и не выходила замуж.
Когда началась война, младшую взяли в армию, старшей по состоянию здоровья отказали. И пропала без вести на войне сестричка.
Ежедневно вот уже несколько лет высматривает ее с моря старушка. Ходит на причал, откуда когда-то отошел катер с солдатами-новобранцами, и часами вглядывается в далекий горизонт...
Дмитрий Иванович подошел к рыбинспекторскому причалу, к которому прижались три моторных лодки, в песок уткнулась еще одна - весельная.
Возле двери на лавочке сидела сторожиха Нюрка и что-то вязала. С балкона гостиницы Коваль не раз наблюдал за ней, видел, как она бегает к колхозной кладовой и возвращается оттуда вовсе не с пустыми руками. Когда Коваль спросил у Даниловны, что это за особа, та презрительно ответила: "Щука", - даже не объяснив, почему так прозвали в селе сторожиху. Сказала лишь, что в совхозе работать не хочет, ей выгоднее возле рыбаков околачиваться, а то, что тащит рыбу из кладовой, так не даром же ей при рыбинспекции состоять.
Коваль прохаживался возле лодок. Они интересовали его как "транспортные средства", которыми мог воспользоваться убийца. Он уже мимоходом осмотрел моторки рыбколхоза - больших фелюг пока что не брал во внимание, - охватил взглядом несколько стоявших у берега частных лодок. Хотел осмотреть еще парусники молодежного яхт-клуба, два из которых грациозно покачивались невдалеке и поворачивали под легким морским бризом то в одну, то в другую сторону свои белые крылья. Но больше всего его сейчас интересовали лодки рыбинспекции.
Коваль поздоровался со сторожихой и попросил разрешения присесть. Она подняла на него глаза, сделала вид, что только сейчас увидела. Хотя он уже давно заметил, что Нюрка тайком следит за ним. Когда она подняла голову, Дмитрий Иванович понял, почему эту крепкую тетку прозвали в селе "щукой". Была пучеглазой, с неожиданно длинным острым носом.
"В самом деле, - подумал Коваль. - Такая крепкая еще молодая женщина могла бы найти себе работу и в совхозе..."
Он присел и начал с того, что пожаловался на жару, которая досаждала уже несколько дней и могла смениться, как обычно, грозовыми дождями. А это задержало бы уборку позднего урожая. Нюрка в ответ только кивнула. Не спросила, что нужно возле рыбинспекции этому немолодому, немного мешковатому мужчине с поседевшими, выбивавшимися из-под белой "капитанки" волосами. Нюрка особенно интересовала его - ведь именно в ее дежурство в ту трагическую ночь восемнадцатого августа, судя по записи в журнале, находились на воде инспекторы Комышан и Козак-Сирый. Именно в ту ночь Козак-Сирый задержал Юрася Комышана с ружьем, которое принадлежало его старшему брату и из которого был убит Петро Чайкун.
Правда, вызывало сомнение, что в ту субботнюю ночь на дежурство выезжали оба инспектора. Комышан не допустил бы, чтобы коллега задержал его родного брата, конфисковав при этом его собственное ружье. Конечно, инспектора могли выехать и не вместе. К тому же лодкой брата воспользовался Юрась. И все же...
Знать бы, какие в действительности взаимоотношения между этими двумя инспекторами? Дружат? Просто товарищи? Враждуют?..
Ответ могла дать эта пучеглазая женщина... Но он не имеет права ее спрашивать, а если и спросит, то она, чего доброго, возьмет и прогонит... Подержать бы в руках журнал дежурств... Но... Покамест будет собирать отдельные кирпичики фактов, чтобы потом восстановить все здание событий...
Чтобы не вызывать лишних подозрений, Дмитрий Иванович попросил весельную лодочку, привязанную к колышку почти у самых Нюркиных ног. Свое желание высказал так несмело, даже жалобно, что если бы услышали его бывшие коллеги, то не поверили бы, что это он. Чего только не приходится делать ради поисков истины!
- Это частная, - кивнула на лодку Нюрка и недовольно уставилась на Коваля. Она еще не полностью освободилась от неприязни, которую вызывал у нее этот дачник.
Дмитрий Иванович вздохнул.
- Я бы и с моторкой справился. - В своей игре он зашел так далеко, что того и гляди предложил бы сторожихе деньги, лишь бы разрешила.
Но, наверное, и сами браконьеры для чего-то хотели зайти в салон, который они поспешно заперли перед тем, как Комышан поднялся на борт. Один из них молча достал ключ, вставил его в замок и повернул. Комышан ногой распахнул дверь настежь, осветил темное чрево салона фонариком. Луч выхватил несколько высоких куч мокрой рыбы, на полу между сиденьями лежали сети, из которых еще не выбрали добычу.
Комышан не бросился в салон, а отошел к борту.
- Дмитрий Иванович! - крикнул он. - Переставьте лодку на корму и стойте там. Возьмите ракетницу - под скамейкой. При необходимости подайте сигнал. А вам, капитан, предлагаю идти в Херсон в рыбинспекцию.
Коваль посмотрел на часы: два часа ночи.
- Товарищ инспектор, - умоляюще произнес капитан. Он стоял перед Комышаном уже не столь гордый и решительный, а какой-то покорно-предупредительный. - Есть у нас двести рублей. Отпустите, просим. Больше никогда не будем. Честное слово, не будем...
Комышан засмеялся гортанным смехом победителя.
- Дмитрий Иванович! Слышите? Двести рублей предлагают... Я думаю, на двоих нам маловато. Вот если бы тысячу!
- Нет у нас больше, - жалобно сказал кто-то из команды, которая столпилась рядом и мрачно прислушивалась к разговору капитана с инспектором.
- Вот запишу эти двести рублей в протокол, - уже сурово прикрикнул на капитана Комышан, - хуже будет! Давай не крути, двигай в инспекцию. Там переберете рыбу, составим протокол, посчитаем по таксе, сколько вы должны возместить государству за свое браконьерство. У вас тут, вижу, приблизительно килограммов шестьсот будет... Тогда посмотрим, что с вами дальше делать... Помимо всего, вы еще и государственный транспорт использовали. Разберемся, кто вы такие, посмотрим на ваше поведение... Если аккуратно переберете рыбу, глядишь, на уху заработаете.
Тем временем моторист обнаружил поломку и починил дизель. Матросы пошептались между собой и разошлись, на палубе остались только двое: капитан и юный матрос.
Судно двинулось с места. Коваль, привязав лодку у кормы, тоже взобрался на палубу.
Теперь они, следя за браконьерами, стояли возле обоих выходов из пассажирского салона.
- Ребята, не хитрите! - вдруг заявил Комышан, заметив, что катер, развернувшись, на полном ходу направился в Цюрупинск.
Капитан молчал.
Потом появилось еще двое матросов и заметались по палубе то туда, то сюда. Один из них, держа что-то тяжелое в руке, словно случайно все ближе подходил к инспектору.
Комышан вытащил пистолет.
- Не подходи! Еще шаг - и буду стрелять по ногам! Здесь шесть центнеров рыбы, дело тюрьмой пахнет. Я не знаю, с какой целью ты ко мне идешь. Пистолет непременно пущу в ход. Стой!
Но тот продолжал надвигаться на инспектора. Комышан нажал на курок и выстрелил в воду.
Это, очевидно, произвело впечатление. Матрос остановился.
Катер продолжал полным ходом мчаться на Цюрупинск.
Пока инспектор занимался этим браконьером, который отвлекал внимание, второй незаметно проскользнул в салон.
Он выдавил стекло и начал выбрасывать за борт сети с таранью и лещом.
Полковник Коваль, услышав звук разбитого стекла, выстрелил из ракетницы и вскочил в салон с кормы. Уцепился в сеть, которая наполовину уже была за бортом, и, преодолевая сопротивление матроса, начал втаскивать ее назад. Когда Комышан вбежал в салон, матросу на помощь бросился все тот же рассвирепевший браконьер, который наступал на инспектора на палубе. В руке у него был молоток.
Андрею вновь пришлось поднять пистолет.
Браконьер отступил, но руки с молотком не опускал, выбирая удобную минуту для нападения.
- Ну чего ты лезешь, - спокойно увещевал его Комышан. - Видишь - у меня оружие. Убивать не буду, но покалечу. Ничего другого не остается. И на всю жизнь ты инвалид...
- Не стреляйте! - крикнул Коваль. - А вы отойдите! Вон из салона! тоном, не допускавшим возражений, приказал он матросам. Было в его голосе такое, что заставило браконьеров хоть и медленно, но все же отойти и сбиться под лестницей.
- А теперь наверх! - потребовал дальше Дмитрий Иванович. Как ему хотелось сейчас помочь инспектору, пресечь сопротивление браконьеров, заявив, что на борту - полковник милиции, и этим повлиять на ход событий. Но сдержался. У него была другая задача, и он боялся спугнуть вместе с браконьерами и Комышана.
Наконец матросы вышли на палубу. За ними поднялись и Андрей с Ковалем. Но капитан еще не сдавался. Неосвещенный катер привидением рыскал по широким протокам Днепра. Не дойдя до Цюрупинска, повернул на Голую Пристань. Потом двинулся в Херсон и, развернувшись на траверсе речного порта, снова вышел на простор реки. Уже было три часа ночи.
Комышан и полковник вынуждены были ждать утра. Когда выходили на фарватер, заметили в порту иностранное судно.
- Капитан, - еще раз обратился инспектор к упрямому нарушителю, который все время стоял неподалеку, словно охранял его и Коваля, - давайте в инспекцию. Не делайте себе хуже. Лучше по-хорошему.
Капитан не отозвался. Наверное, браконьеры еще надеялись как-то выпутаться из этой истории.
- Я их не очень боюсь, - тихо сказал Ковалю Комышан, - но будем держаться вместе. Их пятеро, а нас только двое, и шестьсот килограммов рыбы - это не шутка, всякое может случиться.
- Ничего, - так же тихо ответил Коваль. - Выстоим.
- Да я больше за вас беспокоюсь. Втянул в переплет.
Комышан не увидел в темноте легкой улыбки полковника.
Тем временем катер проходил вдоль иностранного судна, стоявшего на причале.
- Куда они нас везут, черт бы их взял! - выругался Комышан. - Давайте ракету прямо на судно, это английское или французское. Милиция и пограничники заинтересуются, почему в этом районе ракеты пускают.
Коваль возразил:
- Обойдемся.
Катер носился по Днепру до рассвета. Когда уже рассвело и Комышан с Ковалем разглядели своих ночных противников, тем ничего другого не оставалось, как сдаться. В конце концов, куда они могли деться со своим пассажирским катером, в салоне которого было полно рыбы.
Тихо, словно еще колеблясь, но уже покорно подплывал катер к причалу рыбинспекции...
Унялось нервное напряжение, которое не отпускало Комышана и полковника всю ночь. Инспектор едва держался на ногах. Коваль чувствовал, что нелегкая тревожная ночь дала и ему знать о себе...
Начальник рыбинспекции, приехав вместе с милицией, не скрывал своего удовлетворения. Знакомясь, он крепко пожал руку Ковалю и поблагодарил за помощь. Зная от Келеберды, кто такой Дмитрий Иванович, он с любопытством рассматривал его.
Полковник делал вид, что не замечает этого. В какой-то момент с горькой иронией подумал: не пойти ли ему в рыбинспекцию, если не разрешат вернуться на прежнюю службу...
В "Волге", которую предложил начальник инспекции, чтобы доехать до Лиманского, Андрей Комышан как ни боролся со сном, но, убаюканный спокойным ходом машины по асфальту, вскоре задремал, привалившись к плечу Коваля.
Время от времени усилием воли он раскрывал глаза, дико озирался и, заметив, что валится на соседа, снова отодвигался в угол.
Дмитрий Иванович старался разобраться в своих впечатлениях об этом человеке. Уже с первого знакомства Андрей Комышан казался ему не способным на убийство, хотя не в меру вспыльчивый характер инспектора говорил не в его пользу.
Коваль смотрел на скошенные, желтые от стерни поля, вдоль которых бежала "Волга", и думал о том, как бы вызвать Комышана на откровенность, заохотить его, рассказать о своих взаимоотношениях с Петром Чайкуном. Слухи о стычках погибшего с Комышаном еще не давали оснований для каких-либо определенных выводов. Не имея права на официальный допрос, Дмитрию Ивановичу приходилось искать обходные пути.
17
- Юрась!
Брат замер, словно по команде.
- Чего тебе? - недовольно спросил он. - Некогда мне... О рыбинспекции я подумал. Не пойду. Не хочется воевать со всякой дрянью. Да и люди скажут: "Семейное дело. Брат тянет брата..." Рыбаки не очень-то любят инспекторов. А тут еще-всякие Чайкуны, Манькивськие... После этой истории с ондатрой - пропади она пропадом! - говорить нечего. Если бы и захотел, все равно не возьмут...
- Я не о работе, - перебил Андрей. - О другом...
- Вернусь - скажешь. - В последнее время Юрась упрямо избегал брата.
- Садись! - уже сердито приказал Андрей.
Совсем не послушаться старшего брата, кормильца семьи, Юрась не посмел. Как ни сопротивлялся внутренне, все же присел на краешек стула, готовый каждую минуту бежать.
Внизу, в заливе, басовито прогудели встречные баржи. Одна входила в Днепр, другая уходила в море. Они разминулись, а в воздухе еще долго разносились их голоса. Эти трубные, густые и мягкие звуки, приходившие словно бы из детства, - вспоминались и в армии, служить-то пришлось далеко от моря, - были ласковые, подобно материнскому голосу, и подчеркивали тишину и покой теплого предвечерья.
- Дело вот какое... - медленно начал Андрей, очевидно подбирая слова. Загасил окурок в пепельнице и, ничего не придумав, отвел взгляд, потом вдруг сказал, будто резанул: - Поговаривают, что ты к Лизке стал захаживать...
Сердце у Юрася прыгнуло и заколотилось. Перевел дыхание.
- Какой Лизке?
- Какой? - прищурив глаз, переспросил Андрей. - К той, которая ногу подвернула...
- А-а-а...
- Ты девку оставь, не липни!
Воцарилась тяжелая тишина, лишь гулко падали из умывальника в таз капли, - Юрасю казалось, что они долбят его темя. Взглянул в окно - уже садилось, остывая, солнце, - потом на Андрея и ничего не увидел: в глазах на миг потемнело.
- Так-то, брат, - снова заговорил Андрей, слова его падали будто камни.
- Не понимаю, - стараясь выиграть время и собраться с мыслями, наконец отозвался Юрась и уставился на запачканные пеплом пальцы Андрея, который все еще тыкал в пепельницу давно погасший окурок. - А тебе-то что?
- И понимать нечего! - буркнул старший Комышан. - Ну помог девке, когда ногу подвернула, - вот и все ваше знакомство... Заруби себе на носу, и чтобы разговоров больше не было...
- В конце концов, - вскинулся Юрась, - мои дела только меня касаются. Даже тебе не позволю вмешиваться.
- Знай, дурачок, - уже немного мягче произнес Андрей, - что у нашей семьи с ней дела поважнее твоих фиглей-миглей... Рыбой мы связаны. И нечего лезть со своими нежностями. Мало тебе юбок в селе, тех же одноклассниц! Молодых, хорошеньких... Добра этого - как бычков в заливе... Тебе жениться пора, а не кобельничать.
- Какие это у вас рыбные дела?
- Придет время - узнаешь! - неожиданно вскипел старший Комышан. Черные глаза его вспыхнули огнем. - Сказано, не лезь к ней - и конец!
Юрась еле сдерживался, чтобы не бросить в лицо брату, что знает, какая у них с Лизой "рыба"! Что он все видел собственными глазами и вовек не забудет той страшной ночи под окном у нее. Как вытянулось бы лицо Андрея, как бы он растерялся! Уже не кричал бы на него, а начал выкручиваться...
Но ничего не сказал. Противоречивые чувства раздирали его. Он стыдился Андрея: больно было за него и за себя, за то, что, зная все, не может проклясть любовницу брата. Рушилось уважение к старшим - видел, как гибнет семья. "Как еще Настя переживет!" Злился и на Лизку. "Ведь знает Андрей женат!" Ненавидел за то, что посмела сойтись с его братом, - будто могла знать, что скоро на жизненных перекрестках встретится он, Юрась.
В конце концов, что они ему - и Лизка эта, и Андрей? Пускай себе любятся, как хотят, если они такие...
Он старался уверить себя, что охладеет к этой подлой, коварной Лизке, которая вдруг перевернула всю его жизнь. В течение всех этих дней, где бы ни был, чувствовал на себе ее взгляд, слышал ее голос и словно дышал одним с ней воздухом.
Он тоже был отчаянный. Недаром их, Комышанов, зовут черкесами. Если бы не знал об отношениях Лизы с Андреем, давно бы отважился на что-нибудь дерзкое. Завез бы ее на край света. Выкрал же Андрей когда-то Настю. Но чистое чувство удерживало его от безумных поступков, хотя в минуты душевной ярости готов был на все, лишь бы Лиза оставалась с ним. Эти вспышки бурной страсти чередовались с тяжелым унынием, чувством беспомощности и отчаяния, которое наполняло сейчас его жизнь. И хотя это была любовь к недостойной женщине, она приподнимала его, делала сильней, уверенней в себе, словно превращала из юноши в мужчину.
Но признаться брату, что он обо всем знает и все равно продолжает мечтать о Лизе... Нет, этого он не сделает. От одной только мысли об этом ему становилось стыдно, гадко на душе.
Он ничего не сказал брату, только не сводил с него глаз и тяжело дышал, сдерживая удары растревоженного сердца.
Дверь открылась. В хату вошла мать, следом за ней скрипнула дверью Настя. Мать любовно посмотрела на своего последыша, одарила ласковым взглядом. Настя, заметив, что братья ссорятся, решила не вмешиваться и ушла в другую комнату.
Юрась чуть ли не со слезами на глазах бросился к двери и выскочил во двор.
18
В этот раз Келеберда зашел к Ковалю с таким видом, что Дмитрий Иванович сразу догадался: ничего утешительного.
- Версия с рыбинспекторами подтверждается, - бодро начал майор. Экспертиза установила, что Петра Чайкуна убили из ружья, которое принадлежит Андрею Комышану...
- Так, - кивнул Коваль. - Понятно... - И замолчал, ожидая продолжения.
Однако Келеберда не спешил. Помолчав, он сказал:
- Теперь Комышана и Козака-Сирого будем допрашивать подробно. От работы на время следствия их отстранили и служебное оружие изъяли.
Коваль снова кивнул. Майор понял: Дмитрию Ивановичу ясно, что он оттягивает время неприятного сообщения. Это его привело в замешательство, и он подумал, что присутствие Коваля в Лиманском - не только счастливая случайность и помощь, но еще и ненужный свидетель его, Келеберды, просчетов и ошибок.
- Что еще установила экспертиза?
Майор все еще чувствовал себя неловко. В голове пронеслись совсем посторонние мысли: ему никогда не подняться по служебной лестнице до положения Коваля - хотя бы потому, что не обладает такой проницательностью. На его счету, конечно, тоже не одно раскрытое преступление, но какими усилиями это достигалось! А у Коваля все выходит как-то само собой просто. Майор вспомнил когда-то услышанное, совсем далекое от его забот: великие писатели пишут хорошие книги тоже нелегко, но читатель этого не замечает. Талант творца в том и заключается, чтобы скрыть пролитый пот и чтобы людям казалось, что все написано легко, просто, естественно, как дыхание... Размышления эти заняли всего мгновение. Келеберда ответил:
- Повторная экспертиза установила, что на ружье Комышана есть отпечатки пальцев не только подозреваемых. Оружие, очевидно, побывало в руках многих. Есть следы и меньшие по размеру, возможно - женские. И еще, - он тяжело вздохнул, - ружье кто-то вытирал, стараясь уничтожить следы. Экспертам пришлось нелегко. Слава богу, преступник вытирал ружье наспех и не все уничтожил. У нас есть лейтенант Головань - ас дактилоскопии: на воде и то следы обнаружит!
- Гм! - В глазах Коваля вспыхнули острые огоньки. - Когда изъяли ружье?
- Два дня тому назад... Как только выяснили, кто выезжал на воду в ночь на восемнадцатое.
- А сегодня двадцать четвертое. Таким образом, в течение четырех дней после убийства оружие было у подозреваемых. Удивляюсь, как оно вообще уцелело.
Келеберда молчал.
- Где находилось ружье все это время?
- Два дня на рыбинспекторском посту. Его забрал у Юрася Комышана Козак-Сирый. Потом Андрей Комышан с разрешения начальника инспекции отнес ружье домой.
- Выходит, два дня стояло в помещении поста?
- Да, в углу.
- Следует установить всех, кто имел доступ в это помещение, в том числе и случайных посетителей.
- Мы это уже делаем, Дмитрий Иванович...
- Теперь относительно выстрелов... Известно точно, сколько раз стреляли той ночью. Нашли людей, которые слышали эти выстрелы. Хотя это, Леонид Семенович, лишь тоненькая ниточка, но для розыска и следствия она важна. Если четвертый и пятый выстрелы были позднее, когда Козак-Сирый с Юрасем уже пребывали на берегу, то самое пристальное внимание нужно обратить на эти поздние выстрелы. И искать еще кого-то кроме троих: братьев Комышан и Козака-Сирого...
- Не согласен с вами, Дмитрий Иванович, - возразил Келеберда. - Мало ли кто стреляет по ночам в плавнях и на лимане. Отправным пунктом должны быть не выстрелы - они нас собьют с толку, - а ружье и следы на нем.
- Вы говорите, их уничтожали и не все сохранились.
- Но и тех, что остались, хватит для подтверждения наивероятнейшей версии - убийца кто-то из этих троих.
- Смотрите, чтобы не заблудиться в трех соснах, - засмеялся Коваль, стараясь свое замечание, которое, забывшись на миг, он произнес безапелляционным тоном начальника, перевести в шутку и не затронуть самолюбие майора.
- Да уж постараемся, - в свою очередь улыбнулся Келеберда. - С вашей помощью, Дмитрий Иванович... Неудобно, правда, беспокоить человека на отдыхе, но коль уж вы здесь...
- Честно сказать, я и сам понемногу влезаю в это дело.
- На это и надеялись, - уже искренне признался майор. - Разве могли вы остаться в стороне?
- Да-а, - согласился Коваль. - Для нас, Леонид Семенович, нейтральных полос и спокойной жизни не бывает... Это уже до последнего дыхания... Я вот о чем думаю, - добавил он после паузы. - Не следует вам больше ко мне приходить... Преступник, возможно, здесь, в Лиманском, он насторожен, и не хотелось бы, чтобы обратили внимание на ваши посещения... Для всех я дачник, и только... Появится надобность - свяжемся по телефону и встретимся где-нибудь за селом...
* * *
Этот разговор с Келебердой Дмитрий Иванович вспоминал, прохаживаясь берегом лимана между причалом рыбколхоза и инспекторским постом. Солнце еще не склонилось, припекало, и наехавшие в Лиманское дачники подставляли ему свои бока. Блестел перед глазами залив, и фелюги отсюда, с близкого расстояния, казались на высокой воде уже не игрушечными, а огромными кораблями.
Прогуливаясь в спортивных брюках и пижамной куртке, Коваль внимательно разглядывал отдыхающих. Они интересовали его только с одной стороны: не мог ли кто-то из них быть участником неожиданных событий в рыбинспекторской дежурке? Тот факт, что, как говорится, под самым носом у всех уничтожали следы на ружье, - свидетельствовал, что гибель Чайкуна не случайная трагедия и убийца или убийцы - люди активные и будут мешать расследованию. Есть, считал Дмитрий Иванович, два типа преступников: одни после преступления, случайного или умышленного, забиваются в нору и сидят там тихо, молясь, чтобы пронесло; другие активно вступают в борьбу с теми, кто ведет розыск и следствие, всячески затрудняя его, и, когда наконец их разоблачают, оказывают прямое сопротивление.
Коваль предпочитал встречаться с активным противником - загнанный в угол, он непременно допускал ошибки и разоблачал себя.
То, что противник был, очевидно, решительный и отчаянный, даже подогревало самолюбие Коваля. Активное противодействие преступника словно бы лично затрагивало его. Убийца, конечно, не мог догадаться, что за пенсионер отдыхает в Лиманском. Коваль понимал это, и все же эмоции, бывает, оказываются сильнее логики.
Осматривая пляж, Коваль отметил про себя, что многих дачников и лиманцев он уже знает в лицо: вот Лиза, хоть и в гипсе нога, но допрыгивает на костылях к пляжу - с помощью Даниловны или молодого Комышана, - ложится на раскладушку и жарится на солнце; вот мамаша с девочкой (Даниловна рассказывала, что у ребенка больные легкие и ему полезен лиманский воздух); вот два пенсионера в одинаковых парусиновых брюках и майках, загоревшие до черноты, накрыв головы фуражечками, играют в шахматы. Молодых людей, которые стайкой блуждают по пляжу и плещутся в воде, Дмитрий Иванович видит сегодня впервые. Местные ребятишки, когда идут купаться, непременно проходят мимо его окна в гостинице и скатываются с обрыва в залив словно сухие камешки.
Прошла размашистой твердой походкой медсестра Валентина - крашеное пугало: даже в самую большую жару кутается в платок, только нос торчит да глаза блестят. Но сейчас она его не интересует, на пляже он видит ее впервые; вообще местные люди заняты работой и на этом беззаботном клочке песка не бывают...
Невдалеке от колхозного причала маячила невысокая фигура старенькой женщины. Коваль ее тоже знал. Неизменно в своем заношенном сером платье видно, другого у нее нет, - в разбитых башмаках, подвязанная белым платочком, старушка уже несколько раз встречалась ему на улицах Лиманского или на берегу. Тихо кланялась, как старому знакомому, и молча проходила.
По словам Даниловны, бабуся эта не имела в селе ни своей крыши над головой, ни родственников и все же не уходила отсюда. Хата ее сгорела во время войны, теперь живет где придется, почти никто из старожилов не отказывал ей в приюте и куске хлеба.
Старушка тоже ищет следы на воде, следы своей сестры. Родители почти одновременно умерли, когда девочки еще только становились на ноги. Старшая вырастила младшенькую и не выходила замуж.
Когда началась война, младшую взяли в армию, старшей по состоянию здоровья отказали. И пропала без вести на войне сестричка.
Ежедневно вот уже несколько лет высматривает ее с моря старушка. Ходит на причал, откуда когда-то отошел катер с солдатами-новобранцами, и часами вглядывается в далекий горизонт...
Дмитрий Иванович подошел к рыбинспекторскому причалу, к которому прижались три моторных лодки, в песок уткнулась еще одна - весельная.
Возле двери на лавочке сидела сторожиха Нюрка и что-то вязала. С балкона гостиницы Коваль не раз наблюдал за ней, видел, как она бегает к колхозной кладовой и возвращается оттуда вовсе не с пустыми руками. Когда Коваль спросил у Даниловны, что это за особа, та презрительно ответила: "Щука", - даже не объяснив, почему так прозвали в селе сторожиху. Сказала лишь, что в совхозе работать не хочет, ей выгоднее возле рыбаков околачиваться, а то, что тащит рыбу из кладовой, так не даром же ей при рыбинспекции состоять.
Коваль прохаживался возле лодок. Они интересовали его как "транспортные средства", которыми мог воспользоваться убийца. Он уже мимоходом осмотрел моторки рыбколхоза - больших фелюг пока что не брал во внимание, - охватил взглядом несколько стоявших у берега частных лодок. Хотел осмотреть еще парусники молодежного яхт-клуба, два из которых грациозно покачивались невдалеке и поворачивали под легким морским бризом то в одну, то в другую сторону свои белые крылья. Но больше всего его сейчас интересовали лодки рыбинспекции.
Коваль поздоровался со сторожихой и попросил разрешения присесть. Она подняла на него глаза, сделала вид, что только сейчас увидела. Хотя он уже давно заметил, что Нюрка тайком следит за ним. Когда она подняла голову, Дмитрий Иванович понял, почему эту крепкую тетку прозвали в селе "щукой". Была пучеглазой, с неожиданно длинным острым носом.
"В самом деле, - подумал Коваль. - Такая крепкая еще молодая женщина могла бы найти себе работу и в совхозе..."
Он присел и начал с того, что пожаловался на жару, которая досаждала уже несколько дней и могла смениться, как обычно, грозовыми дождями. А это задержало бы уборку позднего урожая. Нюрка в ответ только кивнула. Не спросила, что нужно возле рыбинспекции этому немолодому, немного мешковатому мужчине с поседевшими, выбивавшимися из-под белой "капитанки" волосами. Нюрка особенно интересовала его - ведь именно в ее дежурство в ту трагическую ночь восемнадцатого августа, судя по записи в журнале, находились на воде инспекторы Комышан и Козак-Сирый. Именно в ту ночь Козак-Сирый задержал Юрася Комышана с ружьем, которое принадлежало его старшему брату и из которого был убит Петро Чайкун.
Правда, вызывало сомнение, что в ту субботнюю ночь на дежурство выезжали оба инспектора. Комышан не допустил бы, чтобы коллега задержал его родного брата, конфисковав при этом его собственное ружье. Конечно, инспектора могли выехать и не вместе. К тому же лодкой брата воспользовался Юрась. И все же...
Знать бы, какие в действительности взаимоотношения между этими двумя инспекторами? Дружат? Просто товарищи? Враждуют?..
Ответ могла дать эта пучеглазая женщина... Но он не имеет права ее спрашивать, а если и спросит, то она, чего доброго, возьмет и прогонит... Подержать бы в руках журнал дежурств... Но... Покамест будет собирать отдельные кирпичики фактов, чтобы потом восстановить все здание событий...
Чтобы не вызывать лишних подозрений, Дмитрий Иванович попросил весельную лодочку, привязанную к колышку почти у самых Нюркиных ног. Свое желание высказал так несмело, даже жалобно, что если бы услышали его бывшие коллеги, то не поверили бы, что это он. Чего только не приходится делать ради поисков истины!
- Это частная, - кивнула на лодку Нюрка и недовольно уставилась на Коваля. Она еще не полностью освободилась от неприязни, которую вызывал у нее этот дачник.
Дмитрий Иванович вздохнул.
- Я бы и с моторкой справился. - В своей игре он зашел так далеко, что того и гляди предложил бы сторожихе деньги, лишь бы разрешила.