- Ха... Ему еще и моторку! Сказано: на лиман посторонним без разрешения выходить нельзя. - И лишь теперь решительно спросила: - А кто вы такой?..
- Да никто, - кротко ответил Коваль. - Отдыхаю, живу в гостинице... с разрешения директора совхоза. А вообще я пенсионер...
Нюрка смерила полковника критическим взглядом, словно зацепила крючком.
- Для пенсионера вы еще молодой...
- Я по военной линии, - нашелся Коваль.
- Может быть, - согласилась Нюрка. - Вам, слышала, пенсию дают не по возрасту, а сколько лет прослужили. - И она уже спокойнее, с любопытством посмотрела на Коваля. - Вы, может, полковник какой-нибудь?
- Вполне возможно, - улыбнулся Коваль.
- К нам и генерал ездит.
- Ну, генералу я неровня.
"Человека, - подумал Дмитрий Иванович, - больше всего настораживает неизвестность или то, что не укладывается в стандартные рамки". Теперь, когда он обрел усвоенный Нюркой стереотип дачника, первый шаг к нужному разговору был сделан.
И вдруг полковник увидел, что к берегу подходит утлая лодчонка деда Махтея. Коваль чем-то понравился этому дедку с широкой, белой, словно бы подпаленной снизу бородой, как у завзятого ресторанного швейцара; в бороде часто застревали рыбья чешуя, крошки самосада, из которого Махтей сворачивал самокрутки.
Дед подозвал Коваля, и тому пришлось подойти к воде.
- Дмитрий Иванович! - крикнул дедок, показывая на ведро в лодке. Бычками хочу вас угостить, полведра надергал.
- Спасибо! - замахал руками Коваль. - Не надо.
- А вы что-то долгонько отсутствуете, - не сдавался дед. - Думал, заболели... Бычки по вас скучают. - Махтей причалил к берегу, явно намереваясь похвалиться уловом.
Впрочем, это было на руку Дмитрию Ивановичу, и он, подтянув лодку, хотел было помочь деду сойти.
Но где там! В подкатанных до колен штанах, оголявших худые синие жилистые ноги, дедок ловко и легко ступил в воду.
- Здравствуйте. И берите себе эти бычки. - Он поставил ведро с рыбой к ногам Коваля.
- Вы лучше Даниловну угостите или вот Нюру, - показал Коваль на сторожиху.
- Фю-ю, - сквозь щербатые зубы присвистнул дедок. - У Нюрки знаете сколько рыбы - во! - Махтей провел ладонью выше своей головы. - Да и ваша Даниловна дорожку к рыбинспекторской кладовой знает. Что ей бычки!
- Разве в кладовой всем рыбу раздают? - улыбнулся Коваль.
- Э-э, не всем, - хитро прищурился Махтей. - По дорученции от начальства.
Формула, высказанная дедом, казалось, удовлетворила Коваля, а может, его внимание привлекла частная лодка с намалеванным на боку номером, мотор с которой был снят.
- Видно, кто-то весло потерял, - сказал Коваль, заметив, что в лодке правилка была не металлическая, как обычно, а старая, деревянная.
- Может, к хахалю ездила, а он ее прогнал, - захихикал дед. - Вот она на нем свое весло и поломала - девка крепкая. А это деревянное у меня стояло, выпросила.
- Кто? - поинтересовался Коваль.
- Да Валька, медсестра наша.
- А, медсестра, - сказал Дмитрий Иванович. - Я видел, такая высокая девушка. Так это ее лодка?
Даниловна как-то рассказывала про Нюркину хату - целый дом на четыре комнаты. Но с тех пор как у нее поселилась медсестра, больше никого к себе не пускает...
"Хорошие деньги эта Валька платит", - сказала тогда Даниловна.
"Откуда у медсестры деньги, - не согласился с ней Коваль. - Ставки у среднего медперсонала невысокие".
"Так она еще и портниха чудесная. Такие лифчики шьет, и в Париже, может, лучших не делают. К ней даже из Херсона приезжают. Вот и не хотят чужих людей у себя селить: у одной - рыба, у другой - лифчики..."
- Какому хахалю! - вспыхнула между тем Нюрка, ее опаленное южным солнцем лицо налилось кровью. - Забирай свое весло и иди отсюда, старый босяк! - озлобилась она на деда. - Уже землей порос, а такое мелешь!
- Ну и щука ты! Я же просто так, - отступился Махтей и, смущенный, побрел к лодке.
Коваль понял: разговора со сторожихой не получится, и направился к парусникам, как раз подходившим к причалу.
19
- У нас на всю область одна оперативная группа, - рассказывал Андрей Комышан, сидя перед Ковалем в гостиничном номере и теребя мягкую медную проволочку, которая кто знает откуда оказалась на столе.
Пришел Комышан с гостинцами - несколькими свеженькими, чуть привяленными тараньками и пивом. Стаканы были наполнены янтарным напитком, и собеседники неторопливо, глоток за глотком, казалось, запивали разговор. Велся он и впрямь не очень живо. Хотя после того ночного дежурства, когда они с Дмитрием Ивановичем задержали браконьеров на катере, Андрей и проникся к полковнику дружеским расположением и всячески это подчеркивал, однако чувствовал себя немного неловко с ним, словно от того исходила какая-то сковывавшая сила. Бутылка-другая пива, конечно, не могла его расшевелить. Поэтому он сидел за столом прямо, строго и крутил грубыми, со следами порезов и ранок пальцами злополучную проволочку.
- В оперативной группе людей немного, - объяснял он. - Всего четыре человека: районный инспектор и трое рядовых... - Комышан рассказывал почти машинально, думая при этом о всякой всячине, которая лезла в голову, о том, почему его так тянет к этому немолодому человеку, словно приворожил его чем, хотя с виду обыкновенный дачник, каких здесь каждое лето навалом - не сеют, не поливают, сами вырастают. Спросить бы, где работал до пенсии, да неудобно. - Остальные инспектора обслуживают участки. У нас четыре поста. Вот эти участковые инспектора и ловят браконьеров. Оперативная группа действует в исключительных случаях. Там, где начинают учащаться нарушения, возникают особые обстоятельства, появляются крайне нахальные вооруженные браконьеры, с которыми участковый не в силах справиться, туда и выезжает оперативная группа. Рассматривает заявления местных жителей, сигналы о нарушителях, жалобы на инспекторов. Работы у нас хватает, сами видели. Помогает общественность, дружинники. Сами не управились бы...
Комышан рассказывал и удивлялся, почему Дмитрия Ивановича так интересуют подробности их работы. Уж не собирается ли он пойти в рыбохрану? Поседевшая голова Коваля не позволяла делать такие предположения. Комышан, правда, уже убедился, что его новый знакомый человек крепкий, но он понимал, что возраст, который щедро посеребрил волосы, не разрешит Дмитрию Ивановичу проситься на их и для молодого нелегкую и опасную работу.
Смакуя пиво и свежую тарань, Коваль понемногу перевел разговор на последние события, на пересуды об убийстве, которые все еще не улеглись. Окружающая тишина, спокойный лиман, который в последние дни синим ковром смиренно разлегся под высокими кручами, словно бы отодвинули в прошлое недавнее трагическое происшествие. Но по селу ходила в черном платке желтая как воск Ирка Чайкун, кричала про несправедливость судьбы и требовала кары неведомому убийце. И даже этот приход Андрея Комышана был связан с тем, что Келеберда взял у него, а также у Юрася и Козака-Сирого подписку о невыезде и отобрал пистолеты, без которых инспектора не рисковали идти на дежурство. Поэтому у Комышана и появилось свободное время.
- Леня как-то сказал, что у вас с покойным был конфликт? - прямо спросил Коваль.
- Конфликт? - вскинул бровь Комышан. - А как же, бывало, - произнес он с нескрываемой грустью в голосе. - И не раз. С браконьерами каждую весну, как только нерест, начинаются конфликты, и еще зимой, когда рыба собирается в зимовальных ямах, а они драчами калечат ее.
- Да, да, - соглашаясь, кивнул Коваль. - Я о том случае, когда он вас избил.
- А-а, раки... - вспомнил Комышан. - Было дело... - Он замолчал, задумался, будто спрашивал себя, стоит ли вспоминать и рассказывать это чужому человеку. Но выражение лица Дмитрия Ивановича успокоило, и Комышан, преодолевая внутреннее сопротивление, глухо произнес: - Да-а, в прошлом году... Уже и забылось... Как-то в мае у меня выпало два дня отгулов. Отправился с друзьями на дачу. Там встретил еще одного знакомого, механика из управления милиции, который приехал отдохнуть с семьей. Пока женщины готовили еду, мы решили выехать на лиман. Взяли в лодку и в катер обрадованных ребятишек и подались мимо Красной хаты. Вскоре налетел сильный ветер, солнце закрыли высокие тучи. Мы пристали к берегу, помню, поиграли в волейбол, дети нарвали цветов, в мае их много на островках. Время было возвращаться обедать. Трое моих товарищей столкнули "южанку" в воду, сели и рванули себе. А мы вчетвером, не считая ребятишек, - я, значит, механик из милиции и хозяин катера, мой друг Сашко с женой, - еще долго возились с тяжелой посудиной, пока стащили ее на воду. Наконец, завели и стали медленно отводить катер от берега, где было много водорослей, ряски.
Только свернули за мыс, смотрю - чьи-то ноги торчат впереди из воды. Кричу Сашку: "Глуши мотор!" Если бы наш катер продолжал идти, рубанул бы винтом по ногам нырнувшего человека. В камышах заметил еще чей-то катер. И в нем Петра Чайкуна, который сгребал в мешок раков. У нас запрещено собирать в норках раков, потому что таким способом выбирают всех, даже мелюзгу. Можно ловить только раколовками. Тут вынырнул тот человек, на которого мы чуть не наехали, в руках с десяток раков.
"Что ты делаешь? - говорю ему. - Ты же всех истребишь".
А Чайкун кричит мне: "Не трогай людей!.."
Нас волной как раз подогнало к их катеру, стали бортом к борту. Глубина небольшая. Тем временем из воды выбрались еще два раколова, здоровенные мордатые парни, как потом выяснилось - рецидивисты, отсидевшие не один срок за кражу золота. Четвертый из этой компании куда-то сиганул, явно понял, что наскочила инспекция. Мне даже показалось, что это был не парень, а девка - такая высокая, длинноногая. Но так быстро скрылась в густых камышах, что я и не рассмотрел. Не до нее было. Только чего бы это девка оказалась в такой компании!
Чайкун мне и говорит: "Знаешь что, Андрей, мотай отсюда, пока не поздно. Ради Насти советую. Давно ты у меня в печенках сидишь!"
Ну, думаю, тут дело серьезное. Но еще не было случая, чтобы я перед браконьером пасовал. Хоть и в трусах был, так сказать, не по форме, но инспектор - он всегда инспектор. Перепрыгнул в браконьерский катер, а там полно раков, ползают всюду. Я быстренько стал считать их, чтобы определить сумму штрафа - по рублю за каждого, - и выбрасывать в воду, как это мы всегда делаем. Вдруг еще один браконьер влез на катер - и ко мне:
"Ты кто такой?!"
"Инспектор!" - разъярился Петро, увидев помощь, и неожиданно ударил меня кулаком в переносицу. Видите, Дмитрий Иванович, вот тут.
Комышан приблизил лицо к Ковалю, чтобы тот получше разглядел белую полоску на носу, которая выделялась на его загорелой до черноты коже.
Коваль сочувственно кивнул. Он слушал внимательно Комышана, даже отодвинул стакан с пивом, хотя после тарани появилась жажда. Боялся нарушить атмосферу искренности, в которой протекала беседа, и ту доверительность, которая овладела Комышаном и которую можно было нарушить неосторожным движением или неожиданным словом. Андрей Степанович заново переживал давние события и, казалось забыв о собеседнике, увлекшись, рассказывал самому себе.
- На ногах устоял и бросился на Петра, - хриплым голосом продолжал Комышан. - Он не удержался и полетел за борт... Тут же второй браконьер хватил меня по голове молотком... И я тоже свалился в воду... Услышал только крик Сашка: "Гады, что вы делаете!"
Потом, когда очнулся в воде, вижу: Сашка схватили, Чайкун и еще один за руки держат, а третий бандит по голове молотит. Жена Сашка кричит, дети визжат со страха... Бедняге потом сложную операцию в больнице делали, пластинку вставили. Мерзавцы ему в четырех местах голову проломили. К счастью, друзья, уехавшие на "южанке", спохватились, что нас нет, и повернули назад.
Я стаскиваю с катера того, который бил Сашка, и мы с ним в воде продолжаем бороться. Я весь в крови, хотя вода и смывает ее... Подъехали товарищи. Бандиты им кричат: "Мы сейчас и вас обработаем!" Но, видно, все же испугались и дали деру. Мы не стали их догонять, знали - никуда они не денутся.
Сашка вытащили из воды без сознания и повезли в Херсон. Катер вел уже я. Приехали на водную станцию. Милиция вызвала по телефону "скорую помощь" и следователя из прокуратуры. Следователь сразу стал требовать от всех нас: "А ну дыхните!" Я был абсолютно трезвый, и все мои друзья тоже - ведь мы еще не обедали. А вот с Сашком вышла чепуха. Когда мы его везли, он был без сознания, в крови. Жена вытащила из багажника флакончик со спиртом и обтерла ему голову. На этом основании, как мы ни переубеждали, следователь сделал вывод: "Легкое опьянение, установленное по запаху..."
Бандитов этих поймали. Милиция охотилась за ними четверо суток. Какой-то Семеняка, второй - по фамилии Крутых. Пока, правда, не судили, все никак дело не закончат...
- И Чайкун скрывался?
- Тоже в плавнях прятался... Меня больше всего удивило, где он с теми рецидивистами связался и чего их из Сибири принесло сюда, на Херсонщину, мало им других мест на земле!
- Ваш край богатый! - улыбнулся Коваль. - Тут и рыба, и зверь, и деньги у людей есть...
- Это верно, у нас - Клондайк. Днепр - золотая жила, - подтвердил Комышан, показывая, что и он, как говорится, не из глины леплен и кое-что читал в своей жизни.
- А кто же все-таки был четвертый? - поинтересовался Коваль. - Вы говорите, женщина...
- Вот с четвертым просто диво какое-то, - развел руками Комышан. Все в один голос твердят, что их было только трое.
- Вы видели кого-нибудь из них после драки? Встречались?
- С Чайкуном встречался... Э-э!.. - вдруг спохватился Комышан. - А ведь пиво наше греется!..
Он залпом выпил стакан и снова наполнил его.
- Потом они приезжали ко мне в больницу - я там пролежал три недели, - предлагали деньги, чтобы дело прикрыть.
- И Чайкун?
- Нет, только эти двое.
Комышан подумал, что не стоит рассказывать, как Петро пытался передать через Настю кожанку в подарок, но она не взяла.
Коваль заметил, что инспектор запнулся на миг.
- Я им сказал, - продолжал далее Андрей Степанович: - "Хлопцы, мне ваших денег не нужно и ничего от вас не хочу. Встретимся когда-нибудь, тогда и разберемся, кто кому что должен".
- Они могли это понять как угрозу.
- Я не хотел с ними никаких дел иметь. А Сашко пролежал в больнице два с половиной месяца, после чего поехал в санаторий. Оказывается, они дали ему тысячу рублей, чтобы он долечился...
Коваль внимательно вглядывался в худощавое лицо Комышана, который сминал проволочку и в конце концов скрутил ее так, что она стала маленьким шариком. Дмитрий Иванович старался понять: способен ли человек, сидящий перед ним, на убийство? Он соединял в одну цепь имевшиеся у него факты, анализировал характерные черты Комышана: упорство, вспыльчивость, даже жестокость, но не видел у него явной злобной мести. Комышан быстро вспыхивал и так же быстро успокаивался. А потом глаза - суровые во время рассказа о браконьерах, они одновременно таили в себе и едва заметные иронические искорки; инспектор словно бы и не злился на этих губителей природы, не проявлял к ним ненависти и, привыкнув воевать с ними, в глубине души признавал как неизбежность сам факт их существования. Бороться с браконьерами - это была его работа, и он должен был выполнять ее хорошо, как любую работу.
- Это не я с ними встречался, а они со мной, - продолжал Комышан, отложив в сторону скатанную в шарик проволочку. - Когда в больницу приехали. А на воде с ними снова столкнулся уже в конце года. Если вам интересно... - Комышан заметил проницательный взгляд Коваля и почувствовал неловкость. - Я вам как на духу, как на следствии, - неожиданно сказал он, не догадываясь, как близок был к истине. - Давайте лучше допьем пиво... Сегодня в Доме культуры кино... Я, наверно, полгода там не был. Дома телевизор. Цветной. Настя обрадовалась, что не пошел на дежурство, может, хоть в клуб с ней загляну. Мы-то смотрим телевизор на Красной хате, в свободное от работы время. Чтобы не отрываться от культуры и не одичать, - улыбнулся он.
Коваль поддерживал атмосферу взаимного расположения, установившуюся в разговоре. Хорошо понимал, что благосклонность к нему Комышана вызвана не только тем, что он ходил с ним на дежурство. Немного загадочная личность дачника, о котором печется сам начальник областной инспекции, разрешив ему жить на Красной хате и даже поездить с инспекторами, заинтересовала их всех. И если Коваль, пригласив к себе Комышана, имел свою цель, то и Андрей пришел в гостиницу, тоже надеясь, что дружба с приятелем начальника инспекции может пригодиться и ему.
- Ну что же. В кино так в кино. В вашем Доме культуры я еще не бывал... А все же интересно, как вы снова встретились с ними?
- Где-то в начале декабря в инспекцию пришла жалоба, что объявились какие-то браконьеры. Из письма получалось, что орудуют все те же Семеняка и Крутых. А они парни лихие - за два-три часа ночью берут триста четыреста килограммов рыбы, всякой: и сазана, и сома, и осетра, а попорют, поранят - и того больше. Зимой, скажем, в низовье Днепра рыба на ямах стоит. Семеняка и Крутых хоть и не здешние, но с ними всегда кто-то из наших, которые хорошо знают места, где собирается рыба. Опускают фару на четыре-пять метров и, когда большая рыба вокруг света соберется, колют ее баграми.
Получили мы задание из Херсона от начальника и вместе с Козаком-Сирым выехали на лиман. Место, где самые свирепые браконьеры бьют рыбу, мы знали, у нас его называют "корыто"... Значит, приехали к маяку, в залив, побыли там часа два. Вдруг смотрим - из-под Станислава идут три лодки. В каждой по человеку. Все лодки на быстром ходу, рвутся вперед в направлении села Геройского, как раз туда, где есть зимовальные ямы. Мы с Сирым сразу поняли, что это за люди...
Уже начало смеркаться. Лиман стал свинцовый, и лодки сливались с водой и небом. Сначала думали пойти следом за браконьерами и подкрасться к ним, зайти с двух сторон. Однако, поразмыслив, отказались от этого плана, - подкрадываться нужно было на тихом ходу со скоростью три-четыре километра в час, почти как на веслах, иначе спугнешь и не задержишь. Лодки-то у них особые... Обычно моторы работают на семьдесят втором или семьдесят шестом бензине. Но эти варвары что-то в них переделывают и гоняют на девяносто третьем. На таком горючем ходит лодка быстрей, не догонишь. Правда, моторы свои они сжигают за два-три месяца, и потом продают за бесценок, покупают новые. Но не жалеют, затраты легко покрывают рыбой.
Поразмыслив, мы решили вернуться, взять еще две лодки с инспекторами или дружинниками. Так и сделали. Приехали на Красную хату, поужинали, посмотрели кинофильм, а около двенадцати двинулись назад, на "корыто". Понимали, что, пока ужинаем и развлекаемся, они там бьют рыбу, сердце у нас болело, но что поделаешь - должны были поймать на месте преступления, чтобы конфисковать, согласно закону, лодки, оштрафовать и отбить охоту лезть в зимовальные ямы. Да и весной, когда рыба пойдет на нерест, чтобы не совались на воду. Если не поймаешь на горячем, не будет достаточных доказательств, никакой суд тебя не поддержит, и выскользнут они из рук правосудия как угри.
Когда подъехали ближе к ямам, на воду уже лег туман. Я заглушил мотор, за мной - и остальные инспектора. В тумане ничего не видно было, только слышим, как разрывается лиман от грохота. Это они уже понабивали мешки рыбой и убегают. Браконьеры опытные и домой с рыбой, где их может ожидать засада, не поедут. Знал, что свезут добычу куда-нибудь в глухой уголок плавней, откуда и заберут позже.
Туман, конечно, помешал. Мы двинулись на шум моторов, проехали немного, остановились, а их лодки ревут уже где-то сзади. Снова гонимся. Словно по кругу ходим, не поймешь, где чей грохот, но все же выскакиваем прямо на них. Однако они дали газу и опять скрылись в тумане. Вполне могли удрать, но туман и их сбивал с толку. Наконец мне посчастливилось догнать одного. Чуть было не ушел. Крутит лодкой то туда, то сюда. Бросился наперерез ему. Ударил носом в мотор. Моя лодка на дыбы встала, его - воды черпанула. Чуть не перевернулись посередине лимана. Моторы заглохли. Гляжу: да это же Чайкун, который летом меня едва не убил. Кричу в сердцах: "Вот теперь я с тобой расквитаюсь!"
Коваль обратил внимание на то, как сжались при этом у Комышана губы. Но одновременно оценил искренность инспектора: эти свои слова он мог бы и опустить, учитывая то, какое подозрение висит над его головой.
- Вижу, сидит мокрый с головы до ног, тихий такой, как мышь. Говорю ему: "Я не такой, как ты, Петро. Мы с тобой рассчитываться будем совсем в другом месте, как по закону положено. А сейчас я тебя задерживаю как браконьера". Лодка у него была вся в крови. От поколотых рыбин. Рыбу он из лодки на ходу выбрасывал, полетел в воду даже аккумулятор. Но два мешка добычи все же не успел выбросить.
Тут подъехали наши, я зацепил его "казанку" и потащил на Красную хату, в инспекцию. Там составили протокол, оштрафовали, лодку и мотор конфисковали как транспортное средство незаконной ловли рыбы, сам я и сдал их на склад... После того с Чайкуном на воде не встречался...
- А компаньонов его тоже поймали?
- А как же! И Семеняку, и Крутых... Да что им сделаешь? Ну оштрафовали, лодки позабирали, так они новые купят, денег у них навалом. Как только пойдет рыба, снова где-нибудь появятся.
- Как вы думаете, Андрей Степанович, кто все-таки мог убить Чайкуна? - вдруг спросил Коваль.
Комышан вопреки ожиданиям очень спокойно реагировал на этот вопрос. Лишь пожал плечами: мол, кто его знает. Ни один мускул не шевельнулся на лице.
- Не его ли дружки из Сибири?
- И такое бывает. Браконьеры - народ жадный, ненасытный, гребут тысячи, а за копейку могут голову друг другу проломить, особенно когда дележ идет... Но Семеняку и Крутых вроде не подозревают... А вот меня милиция таскает. Конечно, я с Петром схватывался, уж больно много он нам насолил, да разве он один... Но я с ним по закону, по службе боролся... А так он мне ни к чему... Если всех браконьеров, с которыми воюем, начнем стрелять, нужно большую могилу копать... Да и как это человека убить?.. Одно дело - наказать, как того закон требует, но чтобы убивать... Нет, человеческая кровь - не рыбья, хоть и она тоже красная... - Комышан примолк и вдруг как-то грустно продолжил: - Вот мы воюем, воюем со всякими нарушителями... Поймаю какого-нибудь любителя с лишними крючками на спиннинге или с несколькими килограммами рыбы сверх положенного, оштрафую его, потом думаю: "Вот спасаем тонны рыбы от браконьеров... Но рыбы становится меньше и по другой причине... Изменяются к худшему природные условия, места нереста; бывает, напрочь исчезает целый биологический вид... Той рыбе, которая любит чистую воду, у нас уже непросто выжить..."
Коваль согласно кивнул.
- Я слышал, что и на брата вашего, Юрася, подозрение падает? - без всякого перехода спросил он.
- Да, - вздохнул Комышан, - Юрась в ту ночь был на воде. С моим ружьем...
Ковалю показалось, что Комышан слишком спокойно произнес эти слова. Спокойней и уверенней, нежели полагалось бы говорить в таком случае брату. Не подозревает ли он сам Юрася?..
Решил убедиться в справедливости своего впечатления.
- Он что, тоже браконьерничал в ту ночь?
- Да, - нисколько не колеблясь, кивнул Комышан. - Было дело. Его Козак-Сирый задержал... А я еще думал устроить инспектором...
- А вы разве в ту ночь не выезжали на дежурство?
- Нет. Козак-Сирый один дежурил.
- А вдруг Сирый... по случайности... - предположил Коваль и не договорил.
- Нет, - возразил Комышан. - Человек он решительный и ярый, но чтобы убить... нет... непохоже... Настоящий инспектор. Непримиримый до крайности. Бывает, до анекдота доходит. - Он снисходительно улыбнулся. Тут с ним целая история. После случаев вооруженного нападения браконьеров начальник нашей бассейновой рыбинспекции запретил выезжать ночью поодиночке. Только парным патрулем или с дружинниками. Но Сирый частенько пренебрегает этим приказом... Все ловит и никак не может поймать какого-то заколдованного браконьера, который ставит сети на рыбу и ловушки на ондатру как раз той ночью, когда Козак-Сирый дома или дежурит в другом месте. Ну прямо с нечистой силой якшается, а как же иначе: всегда ему известно, когда и где будут патрулировать инспектора. А ведь Сирый знает всех потенциальных нарушителей в Лиманском и окружающих селах. Правда, несколько раз гонялся за ним в темноте, но не только не поймал, даже не догнал и не разглядел как следует... В прошлом году начальник инспекции предложил Сирому хорошую работу в Херсоне, но он отказался, потому что дал себе слово никуда не уезжать, пока не поймает своего врага... А я думаю, что никакого такого мифического браконьера, который водит за нос Сирого, на свете нет...
- Тогда остается только Юрась, - развел руками Коваль. - Вас, говорите, на воде тогда не было. Алиби... На Козака-Сирого и подумать нельзя... Жалко в таком случае вашего брата. А где вы сами тогда были? Дома?
Комышан настороженно посмотрел на Коваля.
- Вы допрашиваете как следователь, - попробовал улыбнуться Комышан. Пусть милиция разбирается, Юрась или не Юрась.
- Какой из меня следователь, - возразил Коваль. - Просто интересно. А почему это чужаки выбрали из местных именно Чайкуна? Может, родственником приходился кому?
- Нет. Семеняка, правда, из Николаевщины, а Крутых - сибиряк. Петро Чайкун тоже когда-то в колонии был, за кражу сидел. Может, там и подружились. Вот мне он приходился родственником. Через Настю.
Комышан умолк и задумался. Взгляд его на миг остановился, и он словно отключился от разговора, от Коваля, гостиницы и всего на свете.
- Да никто, - кротко ответил Коваль. - Отдыхаю, живу в гостинице... с разрешения директора совхоза. А вообще я пенсионер...
Нюрка смерила полковника критическим взглядом, словно зацепила крючком.
- Для пенсионера вы еще молодой...
- Я по военной линии, - нашелся Коваль.
- Может быть, - согласилась Нюрка. - Вам, слышала, пенсию дают не по возрасту, а сколько лет прослужили. - И она уже спокойнее, с любопытством посмотрела на Коваля. - Вы, может, полковник какой-нибудь?
- Вполне возможно, - улыбнулся Коваль.
- К нам и генерал ездит.
- Ну, генералу я неровня.
"Человека, - подумал Дмитрий Иванович, - больше всего настораживает неизвестность или то, что не укладывается в стандартные рамки". Теперь, когда он обрел усвоенный Нюркой стереотип дачника, первый шаг к нужному разговору был сделан.
И вдруг полковник увидел, что к берегу подходит утлая лодчонка деда Махтея. Коваль чем-то понравился этому дедку с широкой, белой, словно бы подпаленной снизу бородой, как у завзятого ресторанного швейцара; в бороде часто застревали рыбья чешуя, крошки самосада, из которого Махтей сворачивал самокрутки.
Дед подозвал Коваля, и тому пришлось подойти к воде.
- Дмитрий Иванович! - крикнул дедок, показывая на ведро в лодке. Бычками хочу вас угостить, полведра надергал.
- Спасибо! - замахал руками Коваль. - Не надо.
- А вы что-то долгонько отсутствуете, - не сдавался дед. - Думал, заболели... Бычки по вас скучают. - Махтей причалил к берегу, явно намереваясь похвалиться уловом.
Впрочем, это было на руку Дмитрию Ивановичу, и он, подтянув лодку, хотел было помочь деду сойти.
Но где там! В подкатанных до колен штанах, оголявших худые синие жилистые ноги, дедок ловко и легко ступил в воду.
- Здравствуйте. И берите себе эти бычки. - Он поставил ведро с рыбой к ногам Коваля.
- Вы лучше Даниловну угостите или вот Нюру, - показал Коваль на сторожиху.
- Фю-ю, - сквозь щербатые зубы присвистнул дедок. - У Нюрки знаете сколько рыбы - во! - Махтей провел ладонью выше своей головы. - Да и ваша Даниловна дорожку к рыбинспекторской кладовой знает. Что ей бычки!
- Разве в кладовой всем рыбу раздают? - улыбнулся Коваль.
- Э-э, не всем, - хитро прищурился Махтей. - По дорученции от начальства.
Формула, высказанная дедом, казалось, удовлетворила Коваля, а может, его внимание привлекла частная лодка с намалеванным на боку номером, мотор с которой был снят.
- Видно, кто-то весло потерял, - сказал Коваль, заметив, что в лодке правилка была не металлическая, как обычно, а старая, деревянная.
- Может, к хахалю ездила, а он ее прогнал, - захихикал дед. - Вот она на нем свое весло и поломала - девка крепкая. А это деревянное у меня стояло, выпросила.
- Кто? - поинтересовался Коваль.
- Да Валька, медсестра наша.
- А, медсестра, - сказал Дмитрий Иванович. - Я видел, такая высокая девушка. Так это ее лодка?
Даниловна как-то рассказывала про Нюркину хату - целый дом на четыре комнаты. Но с тех пор как у нее поселилась медсестра, больше никого к себе не пускает...
"Хорошие деньги эта Валька платит", - сказала тогда Даниловна.
"Откуда у медсестры деньги, - не согласился с ней Коваль. - Ставки у среднего медперсонала невысокие".
"Так она еще и портниха чудесная. Такие лифчики шьет, и в Париже, может, лучших не делают. К ней даже из Херсона приезжают. Вот и не хотят чужих людей у себя селить: у одной - рыба, у другой - лифчики..."
- Какому хахалю! - вспыхнула между тем Нюрка, ее опаленное южным солнцем лицо налилось кровью. - Забирай свое весло и иди отсюда, старый босяк! - озлобилась она на деда. - Уже землей порос, а такое мелешь!
- Ну и щука ты! Я же просто так, - отступился Махтей и, смущенный, побрел к лодке.
Коваль понял: разговора со сторожихой не получится, и направился к парусникам, как раз подходившим к причалу.
19
- У нас на всю область одна оперативная группа, - рассказывал Андрей Комышан, сидя перед Ковалем в гостиничном номере и теребя мягкую медную проволочку, которая кто знает откуда оказалась на столе.
Пришел Комышан с гостинцами - несколькими свеженькими, чуть привяленными тараньками и пивом. Стаканы были наполнены янтарным напитком, и собеседники неторопливо, глоток за глотком, казалось, запивали разговор. Велся он и впрямь не очень живо. Хотя после того ночного дежурства, когда они с Дмитрием Ивановичем задержали браконьеров на катере, Андрей и проникся к полковнику дружеским расположением и всячески это подчеркивал, однако чувствовал себя немного неловко с ним, словно от того исходила какая-то сковывавшая сила. Бутылка-другая пива, конечно, не могла его расшевелить. Поэтому он сидел за столом прямо, строго и крутил грубыми, со следами порезов и ранок пальцами злополучную проволочку.
- В оперативной группе людей немного, - объяснял он. - Всего четыре человека: районный инспектор и трое рядовых... - Комышан рассказывал почти машинально, думая при этом о всякой всячине, которая лезла в голову, о том, почему его так тянет к этому немолодому человеку, словно приворожил его чем, хотя с виду обыкновенный дачник, каких здесь каждое лето навалом - не сеют, не поливают, сами вырастают. Спросить бы, где работал до пенсии, да неудобно. - Остальные инспектора обслуживают участки. У нас четыре поста. Вот эти участковые инспектора и ловят браконьеров. Оперативная группа действует в исключительных случаях. Там, где начинают учащаться нарушения, возникают особые обстоятельства, появляются крайне нахальные вооруженные браконьеры, с которыми участковый не в силах справиться, туда и выезжает оперативная группа. Рассматривает заявления местных жителей, сигналы о нарушителях, жалобы на инспекторов. Работы у нас хватает, сами видели. Помогает общественность, дружинники. Сами не управились бы...
Комышан рассказывал и удивлялся, почему Дмитрия Ивановича так интересуют подробности их работы. Уж не собирается ли он пойти в рыбохрану? Поседевшая голова Коваля не позволяла делать такие предположения. Комышан, правда, уже убедился, что его новый знакомый человек крепкий, но он понимал, что возраст, который щедро посеребрил волосы, не разрешит Дмитрию Ивановичу проситься на их и для молодого нелегкую и опасную работу.
Смакуя пиво и свежую тарань, Коваль понемногу перевел разговор на последние события, на пересуды об убийстве, которые все еще не улеглись. Окружающая тишина, спокойный лиман, который в последние дни синим ковром смиренно разлегся под высокими кручами, словно бы отодвинули в прошлое недавнее трагическое происшествие. Но по селу ходила в черном платке желтая как воск Ирка Чайкун, кричала про несправедливость судьбы и требовала кары неведомому убийце. И даже этот приход Андрея Комышана был связан с тем, что Келеберда взял у него, а также у Юрася и Козака-Сирого подписку о невыезде и отобрал пистолеты, без которых инспектора не рисковали идти на дежурство. Поэтому у Комышана и появилось свободное время.
- Леня как-то сказал, что у вас с покойным был конфликт? - прямо спросил Коваль.
- Конфликт? - вскинул бровь Комышан. - А как же, бывало, - произнес он с нескрываемой грустью в голосе. - И не раз. С браконьерами каждую весну, как только нерест, начинаются конфликты, и еще зимой, когда рыба собирается в зимовальных ямах, а они драчами калечат ее.
- Да, да, - соглашаясь, кивнул Коваль. - Я о том случае, когда он вас избил.
- А-а, раки... - вспомнил Комышан. - Было дело... - Он замолчал, задумался, будто спрашивал себя, стоит ли вспоминать и рассказывать это чужому человеку. Но выражение лица Дмитрия Ивановича успокоило, и Комышан, преодолевая внутреннее сопротивление, глухо произнес: - Да-а, в прошлом году... Уже и забылось... Как-то в мае у меня выпало два дня отгулов. Отправился с друзьями на дачу. Там встретил еще одного знакомого, механика из управления милиции, который приехал отдохнуть с семьей. Пока женщины готовили еду, мы решили выехать на лиман. Взяли в лодку и в катер обрадованных ребятишек и подались мимо Красной хаты. Вскоре налетел сильный ветер, солнце закрыли высокие тучи. Мы пристали к берегу, помню, поиграли в волейбол, дети нарвали цветов, в мае их много на островках. Время было возвращаться обедать. Трое моих товарищей столкнули "южанку" в воду, сели и рванули себе. А мы вчетвером, не считая ребятишек, - я, значит, механик из милиции и хозяин катера, мой друг Сашко с женой, - еще долго возились с тяжелой посудиной, пока стащили ее на воду. Наконец, завели и стали медленно отводить катер от берега, где было много водорослей, ряски.
Только свернули за мыс, смотрю - чьи-то ноги торчат впереди из воды. Кричу Сашку: "Глуши мотор!" Если бы наш катер продолжал идти, рубанул бы винтом по ногам нырнувшего человека. В камышах заметил еще чей-то катер. И в нем Петра Чайкуна, который сгребал в мешок раков. У нас запрещено собирать в норках раков, потому что таким способом выбирают всех, даже мелюзгу. Можно ловить только раколовками. Тут вынырнул тот человек, на которого мы чуть не наехали, в руках с десяток раков.
"Что ты делаешь? - говорю ему. - Ты же всех истребишь".
А Чайкун кричит мне: "Не трогай людей!.."
Нас волной как раз подогнало к их катеру, стали бортом к борту. Глубина небольшая. Тем временем из воды выбрались еще два раколова, здоровенные мордатые парни, как потом выяснилось - рецидивисты, отсидевшие не один срок за кражу золота. Четвертый из этой компании куда-то сиганул, явно понял, что наскочила инспекция. Мне даже показалось, что это был не парень, а девка - такая высокая, длинноногая. Но так быстро скрылась в густых камышах, что я и не рассмотрел. Не до нее было. Только чего бы это девка оказалась в такой компании!
Чайкун мне и говорит: "Знаешь что, Андрей, мотай отсюда, пока не поздно. Ради Насти советую. Давно ты у меня в печенках сидишь!"
Ну, думаю, тут дело серьезное. Но еще не было случая, чтобы я перед браконьером пасовал. Хоть и в трусах был, так сказать, не по форме, но инспектор - он всегда инспектор. Перепрыгнул в браконьерский катер, а там полно раков, ползают всюду. Я быстренько стал считать их, чтобы определить сумму штрафа - по рублю за каждого, - и выбрасывать в воду, как это мы всегда делаем. Вдруг еще один браконьер влез на катер - и ко мне:
"Ты кто такой?!"
"Инспектор!" - разъярился Петро, увидев помощь, и неожиданно ударил меня кулаком в переносицу. Видите, Дмитрий Иванович, вот тут.
Комышан приблизил лицо к Ковалю, чтобы тот получше разглядел белую полоску на носу, которая выделялась на его загорелой до черноты коже.
Коваль сочувственно кивнул. Он слушал внимательно Комышана, даже отодвинул стакан с пивом, хотя после тарани появилась жажда. Боялся нарушить атмосферу искренности, в которой протекала беседа, и ту доверительность, которая овладела Комышаном и которую можно было нарушить неосторожным движением или неожиданным словом. Андрей Степанович заново переживал давние события и, казалось забыв о собеседнике, увлекшись, рассказывал самому себе.
- На ногах устоял и бросился на Петра, - хриплым голосом продолжал Комышан. - Он не удержался и полетел за борт... Тут же второй браконьер хватил меня по голове молотком... И я тоже свалился в воду... Услышал только крик Сашка: "Гады, что вы делаете!"
Потом, когда очнулся в воде, вижу: Сашка схватили, Чайкун и еще один за руки держат, а третий бандит по голове молотит. Жена Сашка кричит, дети визжат со страха... Бедняге потом сложную операцию в больнице делали, пластинку вставили. Мерзавцы ему в четырех местах голову проломили. К счастью, друзья, уехавшие на "южанке", спохватились, что нас нет, и повернули назад.
Я стаскиваю с катера того, который бил Сашка, и мы с ним в воде продолжаем бороться. Я весь в крови, хотя вода и смывает ее... Подъехали товарищи. Бандиты им кричат: "Мы сейчас и вас обработаем!" Но, видно, все же испугались и дали деру. Мы не стали их догонять, знали - никуда они не денутся.
Сашка вытащили из воды без сознания и повезли в Херсон. Катер вел уже я. Приехали на водную станцию. Милиция вызвала по телефону "скорую помощь" и следователя из прокуратуры. Следователь сразу стал требовать от всех нас: "А ну дыхните!" Я был абсолютно трезвый, и все мои друзья тоже - ведь мы еще не обедали. А вот с Сашком вышла чепуха. Когда мы его везли, он был без сознания, в крови. Жена вытащила из багажника флакончик со спиртом и обтерла ему голову. На этом основании, как мы ни переубеждали, следователь сделал вывод: "Легкое опьянение, установленное по запаху..."
Бандитов этих поймали. Милиция охотилась за ними четверо суток. Какой-то Семеняка, второй - по фамилии Крутых. Пока, правда, не судили, все никак дело не закончат...
- И Чайкун скрывался?
- Тоже в плавнях прятался... Меня больше всего удивило, где он с теми рецидивистами связался и чего их из Сибири принесло сюда, на Херсонщину, мало им других мест на земле!
- Ваш край богатый! - улыбнулся Коваль. - Тут и рыба, и зверь, и деньги у людей есть...
- Это верно, у нас - Клондайк. Днепр - золотая жила, - подтвердил Комышан, показывая, что и он, как говорится, не из глины леплен и кое-что читал в своей жизни.
- А кто же все-таки был четвертый? - поинтересовался Коваль. - Вы говорите, женщина...
- Вот с четвертым просто диво какое-то, - развел руками Комышан. Все в один голос твердят, что их было только трое.
- Вы видели кого-нибудь из них после драки? Встречались?
- С Чайкуном встречался... Э-э!.. - вдруг спохватился Комышан. - А ведь пиво наше греется!..
Он залпом выпил стакан и снова наполнил его.
- Потом они приезжали ко мне в больницу - я там пролежал три недели, - предлагали деньги, чтобы дело прикрыть.
- И Чайкун?
- Нет, только эти двое.
Комышан подумал, что не стоит рассказывать, как Петро пытался передать через Настю кожанку в подарок, но она не взяла.
Коваль заметил, что инспектор запнулся на миг.
- Я им сказал, - продолжал далее Андрей Степанович: - "Хлопцы, мне ваших денег не нужно и ничего от вас не хочу. Встретимся когда-нибудь, тогда и разберемся, кто кому что должен".
- Они могли это понять как угрозу.
- Я не хотел с ними никаких дел иметь. А Сашко пролежал в больнице два с половиной месяца, после чего поехал в санаторий. Оказывается, они дали ему тысячу рублей, чтобы он долечился...
Коваль внимательно вглядывался в худощавое лицо Комышана, который сминал проволочку и в конце концов скрутил ее так, что она стала маленьким шариком. Дмитрий Иванович старался понять: способен ли человек, сидящий перед ним, на убийство? Он соединял в одну цепь имевшиеся у него факты, анализировал характерные черты Комышана: упорство, вспыльчивость, даже жестокость, но не видел у него явной злобной мести. Комышан быстро вспыхивал и так же быстро успокаивался. А потом глаза - суровые во время рассказа о браконьерах, они одновременно таили в себе и едва заметные иронические искорки; инспектор словно бы и не злился на этих губителей природы, не проявлял к ним ненависти и, привыкнув воевать с ними, в глубине души признавал как неизбежность сам факт их существования. Бороться с браконьерами - это была его работа, и он должен был выполнять ее хорошо, как любую работу.
- Это не я с ними встречался, а они со мной, - продолжал Комышан, отложив в сторону скатанную в шарик проволочку. - Когда в больницу приехали. А на воде с ними снова столкнулся уже в конце года. Если вам интересно... - Комышан заметил проницательный взгляд Коваля и почувствовал неловкость. - Я вам как на духу, как на следствии, - неожиданно сказал он, не догадываясь, как близок был к истине. - Давайте лучше допьем пиво... Сегодня в Доме культуры кино... Я, наверно, полгода там не был. Дома телевизор. Цветной. Настя обрадовалась, что не пошел на дежурство, может, хоть в клуб с ней загляну. Мы-то смотрим телевизор на Красной хате, в свободное от работы время. Чтобы не отрываться от культуры и не одичать, - улыбнулся он.
Коваль поддерживал атмосферу взаимного расположения, установившуюся в разговоре. Хорошо понимал, что благосклонность к нему Комышана вызвана не только тем, что он ходил с ним на дежурство. Немного загадочная личность дачника, о котором печется сам начальник областной инспекции, разрешив ему жить на Красной хате и даже поездить с инспекторами, заинтересовала их всех. И если Коваль, пригласив к себе Комышана, имел свою цель, то и Андрей пришел в гостиницу, тоже надеясь, что дружба с приятелем начальника инспекции может пригодиться и ему.
- Ну что же. В кино так в кино. В вашем Доме культуры я еще не бывал... А все же интересно, как вы снова встретились с ними?
- Где-то в начале декабря в инспекцию пришла жалоба, что объявились какие-то браконьеры. Из письма получалось, что орудуют все те же Семеняка и Крутых. А они парни лихие - за два-три часа ночью берут триста четыреста килограммов рыбы, всякой: и сазана, и сома, и осетра, а попорют, поранят - и того больше. Зимой, скажем, в низовье Днепра рыба на ямах стоит. Семеняка и Крутых хоть и не здешние, но с ними всегда кто-то из наших, которые хорошо знают места, где собирается рыба. Опускают фару на четыре-пять метров и, когда большая рыба вокруг света соберется, колют ее баграми.
Получили мы задание из Херсона от начальника и вместе с Козаком-Сирым выехали на лиман. Место, где самые свирепые браконьеры бьют рыбу, мы знали, у нас его называют "корыто"... Значит, приехали к маяку, в залив, побыли там часа два. Вдруг смотрим - из-под Станислава идут три лодки. В каждой по человеку. Все лодки на быстром ходу, рвутся вперед в направлении села Геройского, как раз туда, где есть зимовальные ямы. Мы с Сирым сразу поняли, что это за люди...
Уже начало смеркаться. Лиман стал свинцовый, и лодки сливались с водой и небом. Сначала думали пойти следом за браконьерами и подкрасться к ним, зайти с двух сторон. Однако, поразмыслив, отказались от этого плана, - подкрадываться нужно было на тихом ходу со скоростью три-четыре километра в час, почти как на веслах, иначе спугнешь и не задержишь. Лодки-то у них особые... Обычно моторы работают на семьдесят втором или семьдесят шестом бензине. Но эти варвары что-то в них переделывают и гоняют на девяносто третьем. На таком горючем ходит лодка быстрей, не догонишь. Правда, моторы свои они сжигают за два-три месяца, и потом продают за бесценок, покупают новые. Но не жалеют, затраты легко покрывают рыбой.
Поразмыслив, мы решили вернуться, взять еще две лодки с инспекторами или дружинниками. Так и сделали. Приехали на Красную хату, поужинали, посмотрели кинофильм, а около двенадцати двинулись назад, на "корыто". Понимали, что, пока ужинаем и развлекаемся, они там бьют рыбу, сердце у нас болело, но что поделаешь - должны были поймать на месте преступления, чтобы конфисковать, согласно закону, лодки, оштрафовать и отбить охоту лезть в зимовальные ямы. Да и весной, когда рыба пойдет на нерест, чтобы не совались на воду. Если не поймаешь на горячем, не будет достаточных доказательств, никакой суд тебя не поддержит, и выскользнут они из рук правосудия как угри.
Когда подъехали ближе к ямам, на воду уже лег туман. Я заглушил мотор, за мной - и остальные инспектора. В тумане ничего не видно было, только слышим, как разрывается лиман от грохота. Это они уже понабивали мешки рыбой и убегают. Браконьеры опытные и домой с рыбой, где их может ожидать засада, не поедут. Знал, что свезут добычу куда-нибудь в глухой уголок плавней, откуда и заберут позже.
Туман, конечно, помешал. Мы двинулись на шум моторов, проехали немного, остановились, а их лодки ревут уже где-то сзади. Снова гонимся. Словно по кругу ходим, не поймешь, где чей грохот, но все же выскакиваем прямо на них. Однако они дали газу и опять скрылись в тумане. Вполне могли удрать, но туман и их сбивал с толку. Наконец мне посчастливилось догнать одного. Чуть было не ушел. Крутит лодкой то туда, то сюда. Бросился наперерез ему. Ударил носом в мотор. Моя лодка на дыбы встала, его - воды черпанула. Чуть не перевернулись посередине лимана. Моторы заглохли. Гляжу: да это же Чайкун, который летом меня едва не убил. Кричу в сердцах: "Вот теперь я с тобой расквитаюсь!"
Коваль обратил внимание на то, как сжались при этом у Комышана губы. Но одновременно оценил искренность инспектора: эти свои слова он мог бы и опустить, учитывая то, какое подозрение висит над его головой.
- Вижу, сидит мокрый с головы до ног, тихий такой, как мышь. Говорю ему: "Я не такой, как ты, Петро. Мы с тобой рассчитываться будем совсем в другом месте, как по закону положено. А сейчас я тебя задерживаю как браконьера". Лодка у него была вся в крови. От поколотых рыбин. Рыбу он из лодки на ходу выбрасывал, полетел в воду даже аккумулятор. Но два мешка добычи все же не успел выбросить.
Тут подъехали наши, я зацепил его "казанку" и потащил на Красную хату, в инспекцию. Там составили протокол, оштрафовали, лодку и мотор конфисковали как транспортное средство незаконной ловли рыбы, сам я и сдал их на склад... После того с Чайкуном на воде не встречался...
- А компаньонов его тоже поймали?
- А как же! И Семеняку, и Крутых... Да что им сделаешь? Ну оштрафовали, лодки позабирали, так они новые купят, денег у них навалом. Как только пойдет рыба, снова где-нибудь появятся.
- Как вы думаете, Андрей Степанович, кто все-таки мог убить Чайкуна? - вдруг спросил Коваль.
Комышан вопреки ожиданиям очень спокойно реагировал на этот вопрос. Лишь пожал плечами: мол, кто его знает. Ни один мускул не шевельнулся на лице.
- Не его ли дружки из Сибири?
- И такое бывает. Браконьеры - народ жадный, ненасытный, гребут тысячи, а за копейку могут голову друг другу проломить, особенно когда дележ идет... Но Семеняку и Крутых вроде не подозревают... А вот меня милиция таскает. Конечно, я с Петром схватывался, уж больно много он нам насолил, да разве он один... Но я с ним по закону, по службе боролся... А так он мне ни к чему... Если всех браконьеров, с которыми воюем, начнем стрелять, нужно большую могилу копать... Да и как это человека убить?.. Одно дело - наказать, как того закон требует, но чтобы убивать... Нет, человеческая кровь - не рыбья, хоть и она тоже красная... - Комышан примолк и вдруг как-то грустно продолжил: - Вот мы воюем, воюем со всякими нарушителями... Поймаю какого-нибудь любителя с лишними крючками на спиннинге или с несколькими килограммами рыбы сверх положенного, оштрафую его, потом думаю: "Вот спасаем тонны рыбы от браконьеров... Но рыбы становится меньше и по другой причине... Изменяются к худшему природные условия, места нереста; бывает, напрочь исчезает целый биологический вид... Той рыбе, которая любит чистую воду, у нас уже непросто выжить..."
Коваль согласно кивнул.
- Я слышал, что и на брата вашего, Юрася, подозрение падает? - без всякого перехода спросил он.
- Да, - вздохнул Комышан, - Юрась в ту ночь был на воде. С моим ружьем...
Ковалю показалось, что Комышан слишком спокойно произнес эти слова. Спокойней и уверенней, нежели полагалось бы говорить в таком случае брату. Не подозревает ли он сам Юрася?..
Решил убедиться в справедливости своего впечатления.
- Он что, тоже браконьерничал в ту ночь?
- Да, - нисколько не колеблясь, кивнул Комышан. - Было дело. Его Козак-Сирый задержал... А я еще думал устроить инспектором...
- А вы разве в ту ночь не выезжали на дежурство?
- Нет. Козак-Сирый один дежурил.
- А вдруг Сирый... по случайности... - предположил Коваль и не договорил.
- Нет, - возразил Комышан. - Человек он решительный и ярый, но чтобы убить... нет... непохоже... Настоящий инспектор. Непримиримый до крайности. Бывает, до анекдота доходит. - Он снисходительно улыбнулся. Тут с ним целая история. После случаев вооруженного нападения браконьеров начальник нашей бассейновой рыбинспекции запретил выезжать ночью поодиночке. Только парным патрулем или с дружинниками. Но Сирый частенько пренебрегает этим приказом... Все ловит и никак не может поймать какого-то заколдованного браконьера, который ставит сети на рыбу и ловушки на ондатру как раз той ночью, когда Козак-Сирый дома или дежурит в другом месте. Ну прямо с нечистой силой якшается, а как же иначе: всегда ему известно, когда и где будут патрулировать инспектора. А ведь Сирый знает всех потенциальных нарушителей в Лиманском и окружающих селах. Правда, несколько раз гонялся за ним в темноте, но не только не поймал, даже не догнал и не разглядел как следует... В прошлом году начальник инспекции предложил Сирому хорошую работу в Херсоне, но он отказался, потому что дал себе слово никуда не уезжать, пока не поймает своего врага... А я думаю, что никакого такого мифического браконьера, который водит за нос Сирого, на свете нет...
- Тогда остается только Юрась, - развел руками Коваль. - Вас, говорите, на воде тогда не было. Алиби... На Козака-Сирого и подумать нельзя... Жалко в таком случае вашего брата. А где вы сами тогда были? Дома?
Комышан настороженно посмотрел на Коваля.
- Вы допрашиваете как следователь, - попробовал улыбнуться Комышан. Пусть милиция разбирается, Юрась или не Юрась.
- Какой из меня следователь, - возразил Коваль. - Просто интересно. А почему это чужаки выбрали из местных именно Чайкуна? Может, родственником приходился кому?
- Нет. Семеняка, правда, из Николаевщины, а Крутых - сибиряк. Петро Чайкун тоже когда-то в колонии был, за кражу сидел. Может, там и подружились. Вот мне он приходился родственником. Через Настю.
Комышан умолк и задумался. Взгляд его на миг остановился, и он словно отключился от разговора, от Коваля, гостиницы и всего на свете.