Кауи Вера. Неотразимая (Том 1)

   Раздались протестующие возгласы, крики "позор", зрители начали вставать со своих мест и выходить из зала.
   Вместо нее будет петь дублер, мисс Марта Ренсон.
   Но тем, кто - по понятным причинам - захочет уйти, деньги вернут немедленно...
   Он исчез, провожаемый криками и свистом.
   ***
   Костюмерша Матти отперла дверь и выглянула.
   - Я доктор, - внушительно произнес стоявший перед ней мужчина.
   Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы впустить его, не дав любопытствующим заглянуть внутрь, и вновь задвинула защелку. Костюмерша была полькой неопределенного возраста и уже много лет всюду сопровождала Матти. Сплетники называли ее матерью певицы, но на самом деле она была лишь ее дальней родственницей. Матти родилась сорок лет назад в Кракове и носила тогда имя Матильды Круйлаковской. Костюмерша успела снять с головы Матти парик, развязать шнурки ее фантастического костюма, уложить ее в шезлонг, где та лежала, словно тряпичная кукла, с бледным лицом, без чувств, яркие рыжие волосы выбивались из под тонкой нейлоновой шапочки, которую она надевала под парик.
   - Что случилось? - склонился над шезлонгом доктор, приподнял ей веко, взял в руки ее безвольную кисть.
   - Она получила телеграмму.
   - Дурные новости?
   Костюмерша вынула смятую телеграмму из руки Матти и сунула ее в карман фартука.
   - Очень плохие.
   - Как это произошло?
   - Она долго смотрела на телеграмму, не говоря ни слова.., потом закричала, ужасно закричала. - Женщина, вспоминая, прикрыла руками уши. - Я никогда не слышала, чтобы так кричали.., словно демоны в аду.., потом она упала как мертвая.
   - Она не умерла, но находится в шоке... Когда все это случилось?
   Костюмерша задумалась.
   - Минут пятнадцать назад. Как раз перед ее выходом на сцену.
   - Она никуда не может идти... Где здесь телефон?
   Когда Харри вернулся домой, его поджидала мать.
   И телеграмма.
   - Что там? - спросила мать резко. Взгляд ее был не мягче голоса.
   Харри распечатал, прочел и передал матери телеграмму. Ее знаний английского хватило, чтобы понять важность телеграммы.
   "РИЧАРД УМЕР СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ВОСПРЯНЬ И РАДУЙСЯ. КАСС".
   - Что значит "воспрянь"? - нахмурилась мать.
   Под ее взглядом улыбка Харри превратилась в гримасу.
   - Значит.., в каком-то смысле.., отпраздновать... эту смерть.
   Мать перекрестилась.
   - Варвары! Чего и ждать от таких, как эта.., лицемерка до мозга костей! Но тебе надо ехать на похороны.
   Семья должна быть в сборе.
   - Вряд ли это можно назвать семьей, мама. Это просто сделка.
   - Мне ли не знать, что это была за сделка! Но ты поедешь. Это твой долг - и твое право, - закончила она угрожающим тоном.
   - Мама, он не оставил мне ничего.
   - Разве я об этом говорю? - Ее черные глаза горели обидой. - Ты муж его падчерицы.
   - Очередной муж. К тому же это теперь недолго продлится.
   - Даже если и так. Ты еще женат на ней. Тебе надо быть там. Твое отсутствие может быть не правильно понято.
   Харри пожал плечами.
   - Моего отсутствия никто и не заметит.
   - Я буду знать, что ты там. Мои друзья тоже. Ты должен присутствовать на похоронах. - Это звучало как приказ. - Вас должны видеть вместе.
   - В последний раз.
   - Но, возможно, этот раз окажется самым важным, - практично заметила мать.
   - Теперь, когда он умер, ничто не помешает Марджери потребовать развода - и получить его.
   - На каком основании? Разве не она тебя бросила?
   Разве не она спала с кем попало по всем спальням во всей Европе?
   - Ей не нужны основания, мама, - терпеливо объяснял Харри. - Ее деньги смогут купить все. Теперь она сделается невероятно богатой.
   - Тогда заставь ее платить! - злобно прошипела мать. - Как тебе приходилось платить... Если ей нужен развод, пусть покупает его! - Она вздрогнула и снова перекрестилась. - Уж я-то знаю, в чем дело...
   Эта женщина! Не я ли сгорала со стыда, когда мои знакомые пересказывали мне всякие сплетни.., о том, что она вытворяет в своем венецианском доме.., и этот безродный выскочка, которого она содержит, вдвое моложе ее! - горячилась возмущенная мать. - Хотя чего и ждать от венецианцев! - В этой фразе сказалась вся неприязнь тосканцев к жителям Венеции. - А сама она, это ничтожество, чьей матери удалось выйти замуж за миллиардера. Упокой, Господи, его душу, - торопливо добавила она.
   - Даже Господу Богу это не под силу - у Ричарда Темпеста не было души, - пробормотал Харри тихонько, чтобы не расслышала мать.
   - Я пошлю цветы. Помнится, когда он приезжал, то всегда любовался вон теми желтыми розами... Я позабочусь об этом. А ты позаботься, чтобы вылететь как можно скорее. - Она поднялась со стула - маленькая, коренастая, туго затянутая в корсет. - Твоя жена в Венеции, было бы хорошо и правильно, если бы вы прилетели туда вместе - да и экономнее. Я позвоню Лауре ди Веккио; она тоже сейчас в Венеции и она всегда обо всем осведомлена.
   - Мама!
   Но она уже выходила из комнаты, спеша пустить машину в ход. Женщины! Даже когда он освободится от жены, при нем все равно останется - по всей видимости, навсегда - его матушка, не говоря уже о двух старших овдовевших сестрах. Все равно, подумал он. Кто может угадать, как Ричард Темпест распорядился своими деньгами? От него можно ждать чего угодно. Только вот от смерти ему не удалось откупиться. Харри улыбнулся. Затем, вопреки приказу матери, вернулся на свои виноградники. От них, по крайней мере, можно ожидать плодов.
   ***
   В комнате Хелен было прохладно и полутемно. Тяжелые кремовые шторы ирландского льняного полотна с кружевной отделкой, с кистями насквозь пронизывали солнечные лучи, чуть слышно шумел кондиционер.
   Серафина провела Дана, как будто он нуждался в лоцмане, через затененную гостиную, сквозь архипелаг стульев и кресел с обивкой цвета морской волны с золотыми искорками, и прежде чем постучать в массивные, украшенные великолепной резьбой и позолотой двустворчатые двери спальни и объявить о его приходе, обратилась к нему на местном наречии:
   - Мистер Дан... - обсидиановые глаза остановили на нем колдовской взгляд, нижняя губа презрительно выпятилась. - Не расстраивайте ее ничем. Ей и так досталось.
   Черномазая дрянь! - подумал Дан со злостью.
   Слишком много на себя берет.
   Хелей лежала в постели, а поскольку ей приходилось проводить много времени таким образом, постель была оборудована для жизни в ней. Поставленная на помост, с резьбой и позолотой - листья аканта и виноградные гроздья, - изделие Франции восемнадцатого века, кровать была снабжена ортопедическим матрацем. Она всегда напоминала Дану камелию; цвета густых сливок снаружи, внутри нежно-розовый шифоновый полог с бархатной каймою заглушал шум. Под пологом, складки которого ниспадали из кулачков четырех пухлых херувимов, откинувшись на пышные, отделанные кружевом шелковые подушки, полулежала Хелен в одном из своих чудных пеньюаров, на этот раз из атласа глубокого кремового цвета с шелковым кружевом. Ее переносной письменный стол стоял у нее на коленях, из радио, встроенного в спинку кровати рядом с телевизором, который можно было включать и выключать с помощью специального устройства, плыла тихая музыка. Прожектор на потолке, укрытый за херувимами, заливал Хелен розовым сиянием, что очень шло ей.
   Когда Дан подошел ближе, Хелен сняла очки и подняла к нему лицо в ожидании ритуального поцелуя - и он поцеловал ее, как царствующую особу сначала руку, затем обе щеки. Улыбка была милостивой, но чуть дрожала на губах.
   - Дорогая Хелен... Как ты? - Он был нежен и полон сочувствия.
   - Стараюсь держаться...
   На свой манер, подумал он. Лежа. Только Хелен Темп ест может отвлечься от мыслей о смерти, продумывая церемонию похорон.
   - Харви сказал мне, что ты планируешь, как организовать похороны Ричарда, - негромко произнес он. - Что ты надумала? Наверняка что-то соответствующее его положению.
   - Островные похороны, - только и сказала в ответ Хелен.
   Дан уставился на нее. Боже! Замечательно! Ну конечно!
   - Гениальная мысль! - произнес он потрясение. - Вот это да! Островные похороны! Это то, что надо.
   - Он был островитянином, - произнесла Хелен. - Нельзя быть островитянином, не родившись здесь.
   Дан не подал вида, что ощутил ее невольное пренебрежение. Он-то родился во Франции, в Париже. Он - чужак.
   - Хорошо, а весь остальной мир, кроме острова?
   Ведь Ричард не просто был известен, он пользовался мировой Популярностью... Понадобятся приглашения...
   Хелен нахмурилась.
   - Никаких приглашений.
   Ну просто принцесса, ощутившая горошину.
   - Разумеется, никаких зрелищ! - Дан выглядел возмущенным. - О чем может идти речь, если это будут островные похороны? - И он подумал: островные похороны само по себе зрелище. Нечто среднее между масленичными гуляньями и праздником Всех Святых.
   А вслух произнес:
   - Но некоторых пригласить необходимо.., людей из Организации, для начала.., а те, кто не сможет приехать, захотят увидеть похороны по телевизору.
   Он заметил ужас на лице Хелен.
   - Разве они еще не пытались проникнуть сюда?
   - Ну, это Касс... - прошептала Хелен.
   Разумеется, подумал Дан, как всегда, Касс предоставлена возможность противостоять житейским трудностям.
   - Предоставь дело мне, - успокоил он Хелен. - Я послежу, чтобы все устроилось наилучшим образом... не говоря о том, что Касс сможет использовать церемонию в качестве бесплатной рекламы продукции Организации.
   Хелен поежилась от неудовольствия.
   - Но ведь мы не можем похоронить Ричарда Темпеста, "короля" Темпеста как простого смертного, правда? Он слишком известен, слишком популярен, слишком...
   Дан с удовольствием наблюдал, как задевают Хелен его слова, и решил продолжать.
   - А как насчет английской ветви семейства? Вся эта ваша титулованная родня? Во всяком случае, граф, титулованный глава всего рода, по праву должен присутствовать.
   Его имя отлично будет смотреться в газетах в начале списка приехавших; существует масса людей, на которых впечатление производят не деньги, а титулы. Это и делает Темпестов такими привлекательными. Они не только богаты, но и аристократичны. Они живут на собственном острове и правят им, как феодальные князья. Да, безусловно, подумал Дан. В лучшее эфирное время... А мне достанутся вполне ощутимые проценты.
   - Предоставь это мне, - повторил Дан, размышляя.
   - Если ты убежден... - в голосе Хелен звучала усталость и неуверенность.
   - Ну конечно, убежден! Они никогда не простят, если ты не разрешишь им попрощаться с Ричардом. - Боже, подумал он. Что за сентиментальную чушь я несу?
   - Но ведь я задумывала просто островные похороны.
   - У тебя и получатся просто островные похороны, - уверил ее Дан. И даже чуть больше, добавил он про себя. Триста человек живет на острове; да верхушка Организации - еще человек двести; приглашенные - сотня с лишком.., вдобавок телевизионщики, репортеры, газетчики... Всего около тысячи, подсчитал он.
   Просто похороны!
   - Я могу помочь чем-нибудь еще? - заботливо спросил он.
   Хелен сдвинула брови, покрутила в пальцах ручку.
   - Да... Дейвид...
   - Понятно, ты хочешь, чтобы он был трезв. По крайней мере настолько, чтобы держаться на ногах.
   - Ради Ньевес...
   Да она и не заметит, бездушно подумал Дан. Этих двоих разделяет целая пропасть.
   - Я присмотрю, чтобы он был трезв, как - как Харви, - с жаром пообещал он.
   Он увидел легкую грустную улыбку Хелен и появившуюся ямочку на щеке.
   - Ты так добр, - еле слышно прошептала она, хотя всегда побаивалась Дана. Слишком быстр, слишком ловок, слишком льстив. Слишком опасен. Она потянулась за очками, и он понял намек. Аудиенция окончена.
   И лишь когда Серафина закрыла за ним двери, ему пришло в голову, что он не сделал того, за чем шел. Не выразил соболезнований. Которых, как он понял, она и не ждала.
   ***
   Ньевес пригладила волосы, одернула форменную юбку в складку, глубоко вздохнула и постучала в дверь.
   - Entrez!
   Преподавание в школе велось на французском языке, а сама школа стояла на берегу Люцернского озера. Учениц было не больше двух десятков, все из очень богатых семей. Здесь предполагалось воспитание девушек окончательно завершить, придать ему блеск.
   Их учили, как ходить, говорить, есть, улыбаться, как тратить фамильные богатства. В какие магазины ходить, в каких отелях останавливаться, кому, здороваясь, кивнуть, кому улыбнуться, кому подать руку.
   Как устроить обед на шесть персон или организовать прием на шестьдесят, каким манером есть артишоки и спаржу, как говорить с официантом, как держать слуг в руках.
   Предполагалось, что к поступлению в школу девушки уже обучены чтению и письму и что им не придется в будущем уделять много времени этим занятиям, разве что заглянуть в меню или подписать счет. Но какой ручкой при этом воспользоваться, их учили.
   Когда Ньевес вошла в большую, залитую солнцем комнату, обставленную как гостиная, мадам Лоран, основательница школы - и владелица - поднялась и вышла из-за письменного стола.
   - Ньевес, та petite, подойди ко мне и сядь.
   Сердце Ньевес упало. То, что мадам Лоран встала из-за стола, что она так ласково говорит и приглашает сесть - все это означает плохие новости. Но, в конце концов, она не делала ничего дурного. Может быть, мадам просто испытывает к ней расположение. Она дала усадить себя на изящный диван с сине-белой обивкой, и мадам Лоран взяла ее за руку. Сердце Ньевес забилось сильнее.
   - Боюсь, что должна сообщить тебе дурное известие, - мадам Лоран говорила спокойно, мягко, но не тратила лишних слов, - о твоем дедушке. Мне очень жаль, но он совершенно неожиданно умер вчера вечером. Как мне сказали, он не мучился. Все произошло мгновенно.
   Она почувствовала, как Ньевес вздрогнула, увидела, что лицо девушки стало белым как мел, огромные шоколадные глаза расширились, ярко-розовые губы задрожали.
   - Ты сейчас же поедешь домой... За тобой уже послали самолет... Но тебе не следует пускаться в такое путешествие одной, и я отправлю сопровождать тебя мадемуазель Люси. - Она наклонилась поцеловать Ньевес в щеку. Так юна, подумала она, так послушна и так богата.., да, богата... Жаль, вздохнула она. Дед ее был редким человеком. Красавец, воплощение мужественности и здоровья. Эта девочка станет наследницей из наследниц, она превзойдет всех. Сейчас ей нет восемнадцати, и ее красота не расцвела полностью. Она похожа на мадонну Мурильо, в умилении подумала мадам Лоран. Длинные вьющиеся темно-каштановые волосы, кожа цвета топленых сливок, пушистые ресницы карих глаз. И фигурка уже сформировалась, хотя и не утратила подростковой стройности. У Ньевес Марии де ла Пас Боскомб-и-Барранка не может быть ни юношеской полноты, ни прыщей. Деньги, счастливо вздохнула мадам Лоран, способны кое-что сделать.
   - Мне так жаль, - сказала она с искренней грустью. Ей было жаль и себя. Когда мистер Темнеет в последний раз навещал внучку, взгляд, каким он одарил мадам Лоран, не оставлял никаких сомнений... - Ну, хорошо, вздохнула она. - Ты освобождаешься от уроков, разумеется, твои вещи сейчас запакуют, а если я могу сделать что-нибудь для тебя, та petite...
   Ньевес только ошеломленно покачала головой.
   - Может быть, тебе лучше пойти прилечь, - она потрепала холодную, неподвижную руку Ньевес. - Ты ведь любила своего grandpere, поп?
   Ньевес еле слышно прошептала в ответ, совсем как Жаклин Онассис:
   - Он - все, что у меня было.
   Мадам Лоран кивнула. Она слышала, что отец девушки пьяница. Только дед приезжал навещать ее, повергая всех в трепет перед ореолом золота, окружавшим его.
   - Больше мы его не увидим, - скорбно произнесла мадам Лоран. Она нежно, но решительно помогла Ньевес подняться. - Я очень огорчена за тебя.
   Ньевес кивнула в ответ, чуть покачнувшись.
   - С-спасибо, - прошептала она. Повернулась, чтобы уйти, сделала шаг и мягко, как опавший лист, опустилась на ярко-синий ковер.
   ***
   За четыре тысячи миль от нее, в большом доме, в студии, спроектированной таким образом, что благодаря целиком стеклянной стене можно было поддерживать постоянную освещенность, Дейвид Боскомб, ее отец, лежал в полном бесчувствии, вытянувшись во всю длину на старом честерфилдском диване, обитом кожей, от которого отказалась Хелен и который он забрал себе; это была единственная мебель во всей мастерской.
   Больше там не было ничего, кроме чудесных фламандских обоев XVI века, на которых он имел обыкновение делать наброски. Здесь не было холстов, мольберт стоял сломанным; неоконченные работы валялись на полу вместе с мятыми тюбиками, краска в которых ссохлась как камень.
   Он храпел, лежа с открытым ртом, острая бородка, рыжеватая с проседью, опускалась и поднималась, сквозь расстегнутую рубашку видна была такого же цвета поросль на груди. Голова с гривой спутанных волос покоилась на валике дивана, ноги на другом, руки безвольно упали. Пустая бутылка "Джека Дэниэла" валялась рядом, остатки ее содержимого пролились на стопку газет на полу рядом с диваном, залив фотографии красивого мужчины на всех первых страницах газет, где на разных языках и разным шрифтом написано было одно и то же: "КОРОЛЬ" ТЕМПЕСТ УМЕР".
   Глава 2
   Касс разбирала телеграммы (только самые важные; она создала штаб по организации похорон из своих так называемых "девочек", чтобы справляться с полученными сотнями телеграмм, мешками писем, потоком присланных цветов "на остров, где их полным-полно", фыркала она). Касс же имела дело с телеграммами от важных - в экономике или политике - или просто важных лиц. То же самое с телефонными звонками.
   Разговаривая с теми, с кем нельзя было не разговаривать, она давала понять, не произнося этого, что мисс Темпест, тяжело переживая горе, не в состоянии взять трубку. Но больше всего она была занята звонками в Организацию. Чтобы не спали, мрачно думала она. Насколько она разбиралась в людях - а она разбиралась, - сейчас должна была начаться суматоха, появиться самые нелепые догадки относительно того, кто займет это место, эту огромную, расположенную в самом центре здания комнату, на двери которой висела табличка "Офис президента". На все предположения по этому поводу она бодро отвечала: "Я полностью с вами согласна", что, разумеется, было явной ложью.
   По давно сложившемуся мнению, преемником умершего должен был стать исполнительный вице-президент, Роджер Кендрикс, и Касс не считала нужным это опровергать. Особенно самому Роджеру. Пусть думает, что хочет. Она-то знала, что этого не может быть. Но чего она не знала, хотя не сознавалась в этом, - кто станет следующим президентом Организации Темпеста.
   Ричард никогда не говорил об этом.
   И она следила, чтобы не было паники, чтобы все оставалось в равновесии, чтобы огромные шестерни Организации продолжали вращаться без помех. Телефонные звонки были стихией Касс, телефон служил ей третьей рукой, еще одним ухом, излюбленным орудием.
   Она могла набрать номер и в течение пяти минут разнести собеседника в клочки. Что она проделывала с удовольствием. Она работала исполнительным секретарем Ричарда Темпеста, но на деле была гораздо большим - его тенью, его банком данных, его эмиссаром и наемным убийцей, его посланником и неизменным помощником.
   Никто - даже сам Ричард, создавший Организацию, не знал о ней больше, чем Касс. Что было ее радостью и гордостью. И сейчас, когда она сидела в своем кабинете, справа от президентского офиса, утопая в сигаретном дыму, окруженная телефонами, по праву ощущая себя в самом центре событий, ее не могло не беспокоить, что с нею будет.
   Тридцать лет Касс работала на этом поприще, помогая Ричарду Темпесту в создании чудовищной махины, которая все росла и росла, пока не заслонила солнце; огромная, богатейшая, могущественная настолько, что даже Касс, гордившаяся созданным, иногда вздрагивала. Но, разумеется, от радости. Ей нравилось быть равнодушной ко всему, кроме работы, "Железной девой Организации Темпеста", как писали о ней в "Тайме".
   Она вырезала заметку и послала ее в Бостон. Конечно, никакого ответа не последовало.
   Там, откуда Касс была родом, каждый скромно и с достоинством занимался делами в своей викторианской конторе в городе, и никто не устраивал, как Ричард Темпест, из офиса подобие Версаля на одном из тропических Багамских островов, и не перелетал, как он, из одной части земного шара в другую, посещая то заводы, то аукционы, то выступая в роли делегата. И всегда рядом с ним была Касс. Она была посвящена во все.
   "Касс - мои глаза и уши", - говорил Ричард, будто бы все и так этого не знали (и не опасались Касс). Она знала все. Она могла сказать, кто занимается каучуковыми плантациями на Борнео или возглавляет отдел корреспонденции в Организации; она знала, кто какую плетет интригу, кто продвигается вверх по служебной лестнице и чья карьера уже пошла на спад. Ей кланялись, перед нею заискивали. Никто не мог попасть к Ричарду Темпесту иначе, как через нее, а те, кто пробовал, вскоре убеждались, что это невозможно. Касс была семьей. Она вытирала чужие носы и осушала слезы, одалживала деньги и хранила секреты. Она распекала и успокаивала, помогала и чинила препятствия. Что бы кому ни понадобилось, он прежде всего шел к Касс. Она ворчала, хмурилась, курила, выпуская клубы дыма в лицо пришедшему. И ей все это нравилось.
   Харви вошел в насквозь прокуренную комнату, отчаянно пытаясь разогнать дым рукой, широкими шагами подошел к окну и распахнул его настежь. Касс была в своей стихии. При исполнении обязанностей. Она откинулась на спинку стула, сдвинула очки на лоб, седые волосы торчали во все стороны:
   - Ну что? Могу я получить аудиенцию?
   - Хелен пока не в состоянии видеться с кем бы то ни было, Касс. Но она просила передать тебе вот это...
   Харви положил на заваленный стол перед Касс стопку тонких кремовых листков, исписанных рукою Хелен. Касс вернула очки на место, взяла листки, просмотрела их и возмущенно сказала:
   - Боже! Я ведь всего-навсего исполнительный секретарь, но как только приходится возиться со всяким дерьмом, тут я сразу же председатель правления! - Она помахала листками перед его носом. - Телевидение! Репортеры! Киносъемочная группа! Что это, парад, что ли?
   - Ты прекрасно знаешь, что Хелен хочет этого меньше всего. Это только возможные варианты.
   - Прекрати, Харви! Все мы знаем, какие списки пишет Хелен! О небо! Кто подал ей идею пригласить на похороны телевидение?
   - Думаю, что Дан, - ответил Харви без энтузиазма.
   - Доверяйте ему больше! Ручаюсь, он сдерет комиссионные со своих приятелей на телевидении!
   - Ну, островные похороны... - сказал Харви со значением.
   - Да.., зажженные факелы и мешанина из католицизма и вуду.., это будет неплохим развлечением для всех!
   - Ты достаточно долго живешь на острове, чтобы понимать и уважать наши обычаи.
   В голосе Харви слышался холод. Касс вздохнула, потерла ладонью нос.
   - Прости... Я всегда забываю, что ты тоже островитянин.., но ты должен признать, что от многого отмахнулся.
   - От острова невозможно отмахнуться.
   Да, но можно сделать так, чтобы остров не был превыше всего, думала Касс. Кстати, это весьма странное место для создания многонационального конгломерата, но Ричард Темнеет был известен тем, что делал странные вещи, которые затем имели потрясающий успех и заставляли завистников скрежетать зубами. Но Харви был прав. Остров был для Темпестов чем-то особым; они превратили его в свое королевство. Это было место вне мира, каким-то образом изолированное от него, несмотря на телексы, радиотелефоны, специально проложенные частные линии связи, посадочную полосу.
   Место, где высился дом-дворец. А похороны Ричарда.
   Не в Англии, откуда Темпесты приехали сюда три с половиной столетия назад, не в Соединенных Штатах, стране, гражданином которой он, имея двойное гражданство, был тоже, стране, в которой Организация расцвела, как ни в одной другой. Нет, на этом крохотном островке в шестьдесят квадратных миль, с тремя сотнями человек населения, в часе лета от Майами и десяти минутах лета от Нассау.., при этом в постоянной и прямой связи с любым заводом, учреждением или складом по всему миру, и весь мир сможет наблюдать похороны по телевизору. Чего же еще? - сардонически подумала Касс. Вряд ли можно было предположить, что Ричард Темпест тихо исчезнет с лица земли. Небу известно, он и не жил тихо...
   - Итак, - пожала она плечами, - значит, это будут островные похороны.
   - Дорогая Касс, если ты и Хелен Темпест не сможете, объединив усилия, создать зрелище, которого не сможет забыть никто из присутствующих, считай, что я не Харви Уинстон Грэм.
   - Ну конечно. Хелен будет предлагать, а делать все придется мне!
   - Не строй из себя мученицу. - Харви был непреклонен. - Ты прекрасно знаешь, стоит тебе позвонить, у тебя будет столько помощников, сколько потребуется.
   Его черные, как пуговицы, глаза встретились с ее васильковыми. Они были давними и добрыми друзьями, но в борьбе за первенство им иногда приходилось сталкиваться. Оба были "не своими", но Харви опережал Касс. Он родился на острове. Его семья работала на Темпестов с тех пор, как те прибыли на Багамы после американской революции. Касс, совершенно непристойная бостонка, как называл ее Дан, все еще, несмотря на свое тридцатилетнее пребывание здесь, не была островитянкой. Для этого надо здесь родиться.
   - А теперь я должен вас покинуть, - сказал Харви.
   - То есть как? - мгновенно взвилась Касс. Столько работы, а он куда-то исчезает...
   - Я еду в Лондон, - объяснил Харви. - Мне звонили из банка. У них хранится завещание Ричарда.
   Настала тишина. Касс обдумывала услышанное. Завещание. Банк. Лондон.