Кауи Вера. Неотразимая (Том 1)

   Касс в своей комнате, отделенной от комнаты Хелен коридором, не спала, она курила, сидя в постели, и не пыталась заснуть. Слишком многое следовало обдумать, а она была так взволнованна, так задета, так раздираема обидой и страхами, что и думать о сне не стоило. Ее угнетали дурные предчувствия, и имя им было - Элизабет Шеридан.
   Документы, которые дал ей Харви, валялись вразброс по шелковому покрывалу, она прочитала их от первой строчки до последней в поиске особо значимых мест, высматривая намеки, пытаясь угадать, как, где и, самое главное, - почему. Причина должна быть. Ричард Темпест ничего не делал без причины. Он составил документ совершенно однозначно, дал ясно понять, что Элизабет Шеридан получит наследство без всяких помех с чьей-либо стороны. Как сказал Дан: со злым умыслом. А она, Касс, ничего не знала. Пребывала в неведении. Она, всегда знавшая все на свете. Это унижало ее, ставило в один ряд с остальными неудачниками. Оставить ее в стороне и отдать всю власть двадцатисемилетней девчонке, которая зарабатывает на жизнь как фотомодель! Касс корчилась на скомканной постели.
   Отдать Организацию! Отдать какому-то ничтожеству.
   Что он задумывал? Касс терпеть не могла не знать. Она всегда стремилась знать. Незнание угнетало ее. В подобных ситуациях она либо начинала без конца есть, либо обгрызала ногти до мяса. Сейчас ей тоже страшно хотелось есть. Но фраза Дана относительно ее тридцати лишних фунтов (даже больше, виновато подумала она) заставляла ее гнать от себя всякую мысль о соблазнительных сандвичах с холодной индейкой и капустным салатом.
   Кто же, черт побери, эта девушка - нет, женщина.
   В двадцать семь лет, конечно, уже взрослая женщина.
   Кто она? Кто была ее мать? Почему она росла в приюте?
   Почему Ричард до сих пор скрывал ее? И какого черта он оставил ей все?
   Касс снова взяла в руки фотографию и долго смотрела на классической чистоты и правильности черты. Красавица, признала она неохотно. Без всякого сомнения.
   Мужчины от нее должны обалдевать на месте. Но она просто ледышка. Задирает свой сопливый нос.., хотя, быть может, это просто одна из ее профессиональных поз. Такие девицы всегда нахально смотрят на вас с глянцевых страниц журналов, нацепив на себя целое состояние в виде бриллиантов и набросив на плечи еще одно, в виде собольей накидки, которая свисает до полу, а ее небрежно поддерживают унизанные драгоценностями пальцы... Да, она как раз из таких. Но какого черта Ричард оставил ей все? Ведь это больше денег, чем у Креза и царя Мидаса, вместе взятых. Хотел таким образом избежать ада? Если ему придется отправиться туда, он ни за что не окажется там один. Он никогда не любил быть один... А мне не нравится, что меня забыли в преддверии, подумала она. Мне остается только ждать, чем меня пожалует крепкая ручка мисс Элизабет Шеридан... Владеть Организацией Темпестов! Как, черт побери, она сможет это сделать? Что она знает? Только я все это знаю. Я, Касс ван Доорен, прослужила тридцать лет и с юности привыкла быть его правой и левой рукой.
   Я знаю все подвохи, с какими можно столкнуться. Господи, да я сама и устранила большинство из них... Да, подумала она, не сводя глаз с прекрасного лица, мне ты не устроишь подвоха. Я слишком много лет потратила на эту семью и ее богатство.., кроме того, у меня больше никого нет. Куда я могу деться? Вернуться в Бостон?
   Она вздрогнула. Ни за что! Чаепития в "Ритце", концерты по пятницам и скучнейшие уик-энды на Честнат-Хилл! Никогда!
   Она прикурила новую сигарету от почти докуренной и глубоко задумалась. Что тебе предстоит, Касс, так это дать ей понять, насколько ты необходима. Насколько она нуждается в тебе. Одно дело владеть Организацией Темпестов, совсем другое - руководить ею. Она не будет знать, с чего начать. И где кончить. Я же знаю это до мелочей. Если на то пошло, сейчас я руковожу этой чертовой махиной.., руковожу с момента смерти Ричарда. Это я заставляю ее колеса вращаться, а всех служащих - работать без отдыха.
   Она тяжелым взглядом уставилась на фотографию.
   Ты еще не знаешь, детка, что как раз меня нельзя выкинуть из этой конторы. Но что он знал о тебе и что предстоит выяснить нам? Какая ты? Глупая? Хитрая? Расчетливая? Жадная? Напуганная? Нет, вряд ли. Не похоже. Это она напугает нас. Хотя сейчас она может быть испуганной. Вдруг обнаружить, что твоим отцом был "король" Темпест и что он сделал тебя богатейшим человеком на свете.., посмотрим, как ты справишься с этим. А пока ты будешь осваиваться, я посмотрю, как справиться с тобой. Я продержалась здесь тридцать лет, сделав своей профессией знание... Ричард всегда все знал. И каких достиг высот! Нет, подумала она, я не откажусь быть здесь исполнительным секретарем. Мне нравится эта работа. Даже если в Мальборо полно падших ангелов. С этой высоты открывается отличный вид, и я не намерена терять свое место. Ты должна сделать так, Касс, девочка моя, чтобы она попросила тебя остаться...
   ***
   Марджери не ложилась. Она безостановочно шагала по комнате, время от времени заглядывая в бумаги, валявшиеся на ее кровати, как будто их содержание за это время могло измениться. Она уже вытащила и сожгла все фотографии и с ними список имен. Хорошо, пусть в банке имеются все негативы, фотографии слишком опасны, чтобы оставлять их на виду. Все это его вина, его распроклятая, злонамеренная, умышленная вина.
   Все началось с него.
   Она улеглась на кровать и, глядя на расписной потолок, возвратилась мыслями к тому далекому лету, когда ее мать вышла замуж за Ричарда Темпеста, самого красивого, самого мужественного, самого потрясающего мужчину, какого Марджери когда-либо доводилось видеть. При виде его ее рот наполнялся слюной, а тело изнывало от вожделения. В то лето ей как раз исполнилось шестнадцать, и она постоянно искала возможность утолить проснувшиеся желания. Так было с молодым красавцем слугою, купавшимся обнаженным. Рот Марджери увлажнился, когда она разглядывала его тело, покрытое кофейным загаром, широкую грудь, узкие бедра, тугие ягодицы и прочие достоинства, на которые не поскупилась для него природа. Она дожидалась, когда он уляжется на песке пляжа, на теле его сверкали капли морской воды, которые ей до боли хотелось слизнуть с его покачивавшегося при ходьбе толстого пениса и крепких, твердых яичек.
   Он оказался легкой добычей и еще сильнее разжег ее голод, который она удовлетворяла как только и где только придется. Пока ее не застал за этим занятием Ричард в маленьком коттедже на пляже, который он потом отдал Дэву Локлину. Парень убежал, а Марджери так и осталась лежать на спине, вызывающе демонстрируя разгоряченное, с каплями пота тело откровенно разглядывавшему ее Ричарду. Он рассмеялся, поставил голую ступню между ее бедер и легонько пошевелил ею, заставив Марджери застонать от удовольствия.
   - Ты ведь ненасытная, правда? Всегда хочешь и всегда готова.., в чем дело? Что, они не могут насытить тебя раз и навсегда? Похоже, тебе всегда будет мало...
   Он взял ее руку и прижал тонкие пальцы к бугрившейся под легкой тканью напряженной плоти, и не успел он скинуть шорты, как алчные губы Марджери уже вбирали в себя его естество. Но он отодвинул ее.
   - Ненасытная, жадная... Я вижу, мне надо научить тебя кое-чему.
   И он научил ее. Всему. Он был чудесным любовником. Лучшим из всех. Никогда, ни с кем больше ей не удавалось доходить до таких высот наслаждения. Они были любовниками все лето, их связи придавало пикантность то, что он был ее отчимом, мужем ее матери... и никто, даже всезнайка Касс, не подозревал об этом...
   О, как же им было весело... Пока она не сказала ему, что забеременела.
   - От кого? - спросил он холодно.
   - От тебя, конечно!
   Он улыбнулся.
   - Не от меня, дорогая Марджери. У тебя было еще с десяток мужчин, кроме меня.., разумеется, я знаю, знаю про всех. Телохранитель в Майами.., громадина-рыбак в Манго-Кей, крупье из казино в Гаване, каждый из оркестрантов в "Эверглейдз Клаб". Бог знает, чей это ребенок. Но могу поручиться, что не мой.
   Ее начала бить дрожь, она в первый раз поняла, что он за человек. Еще больше она испугалась, когда он продолжил:
   - И не пробуй ничего устраивать, иначе лишишься не только денег, которые ты любишь больше всего, но и всех своих любовников.., да, да, я ведь могу преисполниться высоконравственного негодования. Моя падчерица шлюха! А ведь ты жить не можешь иначе, тебе необходимы и то и другое, правда? К тому же одно необходимо для другого. Ты поэтому подделала эти чеки? - Он засмеялся, увидев ее испуг. - Ты небрежна, Марджери. Если уж ты крадешь, делай это классно.., мелкие проделки всегда легко обнаружить. Ну хорошо, теперь давай посмотрим, как это можно уладить...
   Все уладилось при помощи первого из пяти ее браков. Каждый раз она выходила замуж за человека, от которого Ричарду было что-то нужно и который тщательно скрывал нечто постыдное. Что именно - Марджери узнавала, а Ричард использовал для шантажа.
   Таким образом к нему переходила их собственность.
   А ей доставались их титулы. Так она становилась по очереди герцогиней, княгиней, маркизой, графиней, но больше всего она гордилась титулом Самой хорошо одетой женщины мира. На деньги, которые Ричард позволял ей тратить с диким, неудержимым сумасбродством.
   Это было расплатой зато, что она позволяла мужчинам, которых он выбирал, пользоваться ее телом.
   Пятого мужа Марджери нашла себе сама. Она с трудом приходила в себя после очередного аборта, который перенесла тяжелее, чем предыдущие, возможно, потому, что начала употреблять наркотики. Харри был не такой, как другие. Он был нежным. Марджери не могла устоять перед нежностью. Она не привыкла к ней. Она вышла за него, повинуясь порыву, и пожалела об этом тут же, как только оказалась с ним в постели, а еще больше, когда он повез ее в Тоскану, в свой убогий замок в глуши, где, как предполагалось, они должны были жить с его матушкой-ведьмой и сестрами-горгонами.
   Она бежала оттуда немедленно, прихватив с собою фамильные драгоценности семейства Примачелли, которые сразу же продала. Тут разверзся сущий ад.
   Ювелир, узнав ее, связался с Ричардом, и тот выкупил драгоценности, намереваясь этим устрашить семью.
   При этом он обнаружил, что драгоценности поддельные. Харри продал подлинные сразу после войны, когда отчаянно нуждался в деньгах, и заказал поддельные, чтобы, по итальянскому обычаю, сохранить видимость.
   Ее свекровь и невестки были вне себя от ярости. Как им смотреть людям в глаза и так далее и тому подобное.
   Марджери не обращала на них внимания, она устала сражаться с ними. В наказание за то, что она вышла за Харри, она была вынуждена оставаться его женой. Ричард выкупил драгоценности и вернул Харри их полную стоимость, потребовав в обмен, чтобы тот не давал Марджери развода. Он наказал их обоих. Харри - дав ему денег, в которых он так нуждался для хозяйства, Марджери - навсегда привязав ее к человеку, которого она презирала. Да и все семейство Примачелли было у него в руках, поскольку он знал, что их богатство - видимость.
   Он всегда держал меня связанной по рукам и ногам, думала Марджери. И чем больше я брыкалась, тем крепче запутывалась.
   Он умер, и она могла бы быть свободной, ощущать себя свободной. Но она все так же связана, и Андреа все так же недостижим. О Боже! У нее вырвалось рыдание.
   Андреа больше не останется с ней.., а он так необходим ей. Она чувствовала, как желание раздирает ее внутренности, чувствовала жар, унять который способен один Андреа. Но она не сможет больше позволить себе содержать его. Не сможет. Он уйдет от нее к этой шлюхе с жестким лицом, разбогатевшей на косметике. Она ткнулась лицом в подушку и плакала, пока лицо не распухло, а когда слезы прекратились, она стала царапать скрюченными, похожими на когти, пальцами одеяло, чувствуя, как жар и боль внутри все разрастаются. Существовал лишь один способ справиться с ними.
   Марджери с трудом дотянулась до отделанного позолотой столика, выдвинула ящик, вытащила маленькую коробочку и крошечную серебряную ложечку. Трясущимися руками она набрала в ложечку белого порошка и поднесла ее к ноздре, прикрыв пальцем другую. И сразу же почувствовала, словно белый взрыв, охватившее ее возбуждение. Как будто бы она ракетой уносилась ввысь. В глазах засверкали огни, а затем на нее снизошел удивительный звенящий покой. Она откинулась на постель и закрыла глаза, тело ее расслабилось, сознание ушло.
   Дан лежал в постели, закинув руки за голову, но не спал. Он размышлял. Его холодный, острый ум взвешивал и оценивал. Единственное, что он счел очком в свою пользу, - то, что Ричарду наследует женщина.
   Иметь дело с женщинами было привычно, это было его ремесло. Тем более необходимо вышибить ее из равновесия. Насколько он разбирался в женщинах, это, возможно, окажется не так уж сложно - вряд ли ей раньше приходилось возноситься так высоко. Надо добраться до нее, пока она еще не опомнилась. Но как?
   Как? Руки у него связаны, так как Ричард объявил его несостоятельным в качестве наследника, рот заткнут из-за этого проклятого досье.
   Ты сделал большую ошибку, мой мальчик, рассуждал он. Нужно было смириться с тем, что Ричард Темпест обязательно навесит на тебя ярлык.
   Беда в том, что она - величина неизвестная. Как уран, пока не раскололи его ядро. Каким-то образом ему нужно расколоть и ее. Как раз посередке, если получится. Хорошо, он подождет и присмотрится, а потом решит. Он сел, поправил подушки, отбросил одну в сторону, потому что никогда не спал выше, чем на одной, и улегся, собираясь заснуть. Кроме всего прочего, думал Дан, какая польза плакать о молоке, которое не только пролито, но уже впиталось в ковер.
   Высоко, под самой крышей, Дейвид Боскомб рисовал, впервые за несколько лет. Он расставил мольберт, разыскал остатки пастели и, прислонив фотографию к бутылке "Джека Дэниэла", попытался сделать набросок лица Элизабет Шеридан. Он работал старательно, кропотливо, но в получившемся портрете не было жизни.
   Чертыхнувшись, он сорвал и смял бумагу, прежняя подавленность вновь охватила его. Бесполезно. Какого черта он это затеял? Его время прошло...
   Он схватил бутылку и поднес ее к губам, а допив до дна, швырнул на пол.
   - Будь он проклят! - Это был крик непереносимой боли. - Будь он проклят! Если справедливость есть, он должен сейчас гореть в аду!
   Двумя этажами ниже его дочь, наплакавшись, забылась тяжелым сном. Перед статуэткой Девы Марии теплилась свечка. Пальцы Ньевес сжимали четки, она то и дело всхлипывала во сне и бормотала: "Дэв!.. О Дэв...
   Дэв..."
   Глава 5
   Харви расплатился с таксистом на углу улицы. Осторожность подсказывала ему пройти, несмотря на дождь, оставшиеся пятьсот ярдов пешком. Таким образом, кто бы ни увидел его - что маловероятно в такой час и в такую погоду, - не сможет сказать с определенностью, куда он идет, и не догадается, что в его портфеле находится информация, относительно которой в последнее время высказываются бесконечные догадки в прессе.
   Раскрыв над головой зонт, с портфелем в руке Харви дожидался, пока отъедет такси, и отскочил, выругавшись, когда машина обдала его брызгами. Он попытался стряхнуть воду с намокших брючин, затем, оглянувшись на обе стороны, начал переходить улицу.
   Ботинки хлюпали по мокрому асфальту. Да, вот уж не хочется "быть сегодня в Англии - в этот день апреля", подумал он угрюмо. Настроение у Харви было мрачное.
   День оказался неприятным, с беспрерывными телефонными звонками пресса добивалась интервью, требовала комментариев и заявлений. Даже Би-би-си приглашала его выступить в ток-шоу с рассказом о последних годах легендарного, великого Ричарда Темпеста. Он ответил отказом всем. Официальной причиной его пребывания в Лондоне была подготовка к официальному открытию Европейского отделения Организации.
   Подавленность его усугублялась тем, что истинная причина его визита в Лондон не отвечала на его телефонные звонки.
   В последние три дня он звонил ей чуть ли не ежечасно. И дозвонился только сегодня вечером. Все это раздражало его: и отсрочка, и совершенная незаинтересованность собеседницы, и погода, и то, что сейчас уже половина двенадцатого ночи, и то, что он сидел как на иголках последние три дня.
   Он остановился, чтобы проверить на табличке название улицы, отходившей вправо. Спускаясь по ней, он издали заметил два светившихся белых шара у ворот.
   Это, должно быть, ее дом. Уэверли-Кор. Тень Вальтера Скотта, мрачно усмехнулся он, обходя большую лужу.
   Держа насквозь промокший зонт в вытянутой руке, он вошел в ярко освещенный подъезд. Одетый в форму консьерж поднялся из-за стола, отложив газету.
   - Добрый вечер, сэр. - Он смотрел на Харви приветливо, но изучающе.
   Проклятье, чертыхнулся Харви. Он надеялся проскользнуть незамеченным. Но теперь...
   - Добрый вечер, - ответил он с подчеркнутой вежливостью. - К мисс Элизабет Шеридан. Моя фамилия Грэм. Меня ждут.
   - Хорошо, сэр. - Консьерж повернулся к небольшому коммутатору, нажал кнопку. - Мисс Шеридан?
   К вам джентльмен по фамилии Грэм.., да, сию минуту.
   Поднимайтесь, сэр. Пятый этаж. Квартира восемнадцать. Лифт - как раз позади вас...
   - Благодарю.
   Кабина лифта была отделана в стиле модерн розовым стеклом, в ней стояла большая бронзовая декоративная ваза с искусственными цветами, и Харви поморщился, вспомнив обилие свежих букетов в Мальборо.
   Здание было довоенной постройки.
   Дверь квартиры восемнадцать оказалась выкрашенной в белый цвет, на карточке в медной рамке написана фамилия ШЕРИДАН. Пол владельца квартиры оставался неизвестным. По непонятной причине это добавило раздражения Харви. Все это проклятое дело напоминало русских кукол, матрешек, которых Ричард как-то привез из Москвы в подарок Ньевес. Только откроешь одну внутри нее находишь другую. И беспрестанные, с тех пор как прочли завещание, причитания Касс начали вспоминаться ему. У него появилось ощущение, что она опять, в который раз, окажется права.
   - Что, как, почему и когда, Харви, - помахивая в такт пальцем, говорила она. - Я бьюсь в потемках - буквально до синяков. Как только сможешь, пролей хоть какой-нибудь свет на все это... И мы будем благодарны - будем ли? - узнав, что нас ожидает. Я знаю, ты сделаешь все наилучшим образом, но, по правде говоря, готова к худшему.
   Дан Годфри высказался довольно ясно относительно того, что должен сделать Харри.
   - Прежде всего, - сказал он вкрадчиво, - ты оказываешься первопроходцем. Неизведанные территории, девственные места и так далее. Он подло усмехнулся. - Я говорю в переносном смысле, разумеется.
   Все мы знаем, что ты надежен, как стена, и питаешь склонность - стоит ли это скрывать? - к нашей семье.
   Не забывай, пожалуйста, что мы, в свою очередь, расположены к тебе.
   - Я знаю свой долг, - ответил Харви сухо.
   - И выполняешь его! - с энтузиазмом подхватил Дан. - Пока твои пристрастия не изменились.
   Его колкости задели Харви.
   - Это ты привык менять пристрастия!
   - Верно, но ведь мисс Хелен Темпест симпатизирует не мне... И не я, а ты отправляешься к мисс Внебрачной.
   - У меня к ней дело, а не фантазии! - не сдержавшись, воскликнул Харви.
   Ответом ему была лучезарная улыбка.
   - Чудесно. Это оставляет простор для моих фантазий.
   Даже Марджери хотела, чтобы он приукрасил ее.
   - Хорошо бы ты сумел сказать обо мне несколько добрых слов, - льстивым тоном обратилась она к Харви. - Бог свидетель, это никому еще не помешало...
   Но что смутило Харви, так это слова Хелен, которые подтвердили ему истинность вкрадчивых речей Дана.
   - Я уверена, что ты сделаешь для нас все возможное, - прошептала она, а взгляд ее прекрасных глаз обжег его.
   Каждый хочет добиться своего, с осуждением подумал Харви, берясь за дверной молоток. Будь я проклят, если стану содействовать кому-нибудь из них...
   Дверь открылась, и он остолбенел. Он был готов увидеть фотомодель, но не ожидал, что перед ним предстанет ожившая статуя. Он не сводил с нее глаз. Она молчала. Шляпа мгновенно оказалась у него в руке.
   - Мисс Элизабет Шеридан?
   Она не спеша оглядела его с головы до ног.
   - Мистер Грэм?
   Он поклонился вежливо, на старинный манер, а мысли его лихорадочно роились.
   - Входите. - Она отступила на шаг и впустила его в небольшую квадратную прихожую. Надо сознаться, думал он в смятении, она выглядит потрясающе! Ни ее досье, ни даже фотография не дали ему представления о ее реальной внешности. Он вспоминал ее данные.
   Рост - 6 футов. Вес - 150 фунтов. Волосы - белокурые. Глаза - зеленые. Цвет кожи - светлый. Если ее размеры выходили за рамки стандарта нашего времени, когда красивым считается тот, кто миниатюрен, то лицо, несомненно, было ее богатством. Но рядом с ней думалось не о размерах, а о величии. Она выглядела царственно. Была подобна статуе. Быть может, Юноны? Мысль о богине напрашивалась сама собой при взгляде на спадающие до пола складки ее зеленого шелкового кафтана и забранные в высокую греческую прическу белокурые волосы. Она обладала королевской мощью и ошеломляющей красотой. Только что спустилась с Олимпа, в смятении подумал Харви. Он не мог отвести от нее глаз и пришел в себя, только когда она взяла из его руки мокрый зонтик и поставила его в стояк.
   - Простите, - поспешил он извиниться. - Погода скверная. По-моему, когда бы я ни приехал в Лондон, здесь всегда идет дождь.
   Негнущимися пальцами он расстегнул пуговицы, а пока она вешала его пальто и шляпу, нервно поправлял и без того безукоризненно правильно повязанный галстук, затем последовал за ней по короткому коридору в огромную гостиную, где глубокие тени и яркий свет смягчал горевший в камине огонь, который несказанно обрадовал Харви. Все в комнате было либо простого белого цвета, либо различных оттенков зеленого: потолок и стены белые, ковер, мебель и сотни цветов в горшках - зеленые, белые коврики лежали на паркетном полу цвета меда, бархатные портьеры были немногим темнее изумрудных глаз Элизабет. Полукруглые ниши по обе стороны камина были забиты книжками в бумажных обложках, в одном углу располагался музыкальный центр, в другом стоял цветной телевизор. Над камином висела репродукция Брейгеля, коричнево-ало-золотая, а перед ним стояли две парные небольшие кушетки, обтянутые темно-зеленым, почти черным, бархатом. Девушка расположилась на одной из них. Тогда он осторожно присел на краешек другой, не забыв поддернуть брюки с острой, как нож, складкой, и попытался собраться с мыслями.
   - Простите меня за столь поздний час, - начал он, сам себе напоминая диккенсовского злодея, - и за некую двусмысленность визита, но все это сейчас выяснится, уверяю вас... - Да, она ошеломила его. Поэтому он поспешил заговорить о причине, которая привела его сюда.
   - Прежде чем мы начнем, - его пальцы скользнули в карман жилета, из которого свисала золотая цепочка от часов, а на ней брелок - крошечный розовый поросенок, - я думаю, будет правильно сначала установить личность каждого из нас. Вот моя карточка.
   Его визитная карточка была напечатана на отличного качества плотной бумаге изящным шрифтом и вполне соответствовала его собственному безупречному виду.
   Превосходно сшитый костюм, лицо главного судьи, узкая, как у борзой, голова, черные блестящие волосы, так тщательно причесанные, что казались нарисованными, небольшие черные, похожие на пуговицы глаза, в которых все еще было заметно испытанное им потрясение, плотно сжатые губы.
   Она держала его карточку в руке: "Харви У. Грэм, "Харкорт, Грэм и Спенсер", адвокаты, Бей-стрит, Нассау".
   Она подняла на него глаза. Ледяной взгляд коснулся его лица.
   - Какое дело может быть ко мне у багамского юриста? - голос был холоден так же, как и она сама.
   - С вашего разрешения, я все объясню вам через несколько минут. Прежде всего, - Харви прокашлялся, - я бы хотел задать вам несколько вопросов личного свойства. Просто чтобы убедиться в подлинности имеющейся у меня информации.
   Выражение ее лица было непроницаемым. Глаза могли бы соперничать с драгоценными камнями. Он заставил себя, не дрогнув, выдержать ее взгляд. У него создалось впечатление, будто она пожала плечами, хотя она не шевельнулась.
   - Спрашивайте.
   Бесстрастность, отметил он. И отсутствие интереса.
   Полное владение собой. Был поздний вечер, к ней явился незнакомец, но все это не имело значения. Он подумал, что она сумеет справиться с чем угодно. Достал из кармана очки. Так она производила еще большее впечатление. Что за внешность! Настоящая богиня. Но и отец ее был красив, как греческий бог. Он еще раз прочистил горло. Наверное, он кажется ей дураком. Мнется, как будто ему шестнадцать, а не под шестьдесят. Он начал свой допрос.
   - Ваше полное имя?
   - Элизабет Шеридан.
   - Где и когда вы родились?
   - Здесь, в Лондоне. Первого января 1947 года.
   - Ваши родители живы?
   - Мать умерла. Об отце ничего не могу вам сказать.
   Я незаконнорожденная.
   И ей наплевать на это. У Харви не было насчет этого никаких сомнений. Значение имело только, кто она сама, а не кто были ее родители.
   - Вы не представляете, кто бы это мог быть?
   - Нет.
   - Именно это я и пришел вам сообщить.