Каунтер Бен. Серые Рыцари

   — Ни одна гробница в городе мертвых не открывалась уже четыреста лет, — произнес Дурендин. — Орден хотел бы оказать Аларику большую поддержку — особенно теперь, когда с ним нет Лигейи. Но Аларик, как и все мы, знает, что и в лучшие времена сил ордена не хватало на все. А сейчас, когда открылось Око Ужаса, на счету каждый Серый Рыцарь. Мы признаем, что угроза появления Гаргатулота реальна, и надеемся, что меч Мандулиса поможет Аларику, раз не в силах помочь его братья, воюющие у Ока Ужаса. Я бы хотел лично сказать это брату-капитану, но уверен, ты передашь ему мои слова.
   Генхайн понимал, что Дурендин все это мог высказать Аларику лично, через астропатов. Тот факт, что капеллан не стал прибегать к их помощи, подсказал Генхайну, что Дурендин не надолго задержится на Титане.
   — Да пребудет с вами Император в Оке Ужаса, капеллан, — произнес Генхайн.
   — Пусть тебя ведет по Шлейфу Его свет, правосудор, — ответил Дурендин.
   Они спустились к подножию саркофага, и крышка вновь закрыла тело древнего грандмастера. Два Серых Рыцаря в полном молчании отправились в долгий обратный путь на поверхность Титана.
 
   У поддавшейся Хаосу Лигейи не осталось шансов на спасение.
   Как только «Рубикон» прибыл на Япет, Лигейю усыпили и погрузили в стазис. Это состояние длилось до тех пор, пока команда дознавателей с Мимаса не заперла ее в самой надежной камере из всех, что были у Ордо Маллеус. Это помещение берегли для пленников, одержимых самыми сильными демонами. Камера висела на низкой орбите над темной стороной Мимаса и была закреплена на поверхности длинным металлическим кабелем. Единственный путь в мрачный металлический куб лежал через сервитора-перевозчика: он, подобно насекомому-паразиту, карабкался по кабелю и присоединялся к шлюзу в нижней части куба.
   Сооружение состояло из камеры и комнаты наблюдения. В нем имелся достаточный запас кислорода и топлива, чтобы поддерживать жизнь в заключенном, но оба этих источника в случае необходимости мгновенно перекрывались. Кроме того, помещение было оборудовано полным комплектом приборов, позволявших проводить интенсивные допросы, оказывать на пленника как физическое, так и психическое давление — вплоть до девятой, самой опасной степени.
   В эту камеру не сочли необходимым поместить Валинова: он никогда не проявлял ни малейших признаков психической активности. Но, учитывая обстоятельства его спасения, Конклав решил запереть Лигейю в самом надежном из всех имеющихся помещений.
   Инквизитор Никсос знал Лигейю. И как всякий нормальный человек, почти не имел шансов добиться успеха в допросах. За долгую службу инквизитор привык к мысли, что его коллеги и знакомые тоже могут впасть в ересь и стать опасными для Империума. Никсоса не раз призывали для допросов бывших друзей; в недрах Мимаса заживо гнили несколько его бывших соратников, высокопоставленных инквизиторов.
   Старик понимал, что страшнее трагедии падения перед Врагом для служителя Империума может быть только то, что павшего не передали в руки правосудия. Потому конклав Ордо Маллеус без раздумий доверил именно Никсосу вести дознание Лигейи.
   Кабина сервитора-перевозчика была рассчитана на двоих человек. Никсос ощущал, насколько сильно она пропиталась страхом и отчаянием всех тех инквизиторов и дознавателей, кто совершал поездки для общения с демонами в человеческом облике. Иллюминаторы кабины выходили на изрезанную скалами голую поверхность Мимаса и в черное небо, над которым нависла многоцветная туша Сатурна.
   — Командование Мимаса дало разрешение, инквизитор, — произнесла сидящая рядом Хокеспур — красивая молодая женщина, которую переманили в команду Никсоса из Коллегии Тактики гавани Святого Джовьена.
   Ее молодое красивое лицо было отмечено несколькими незажившими кровоподтеками, а при ходьбе красавица опиралась на трость. Хокеснур едва избежала гибели во время неудавшейся казни Валинова. Усиленная коррекция, проведенная по просьбе Никсоса, залечит видимые раны, но глубокие отметины в душе после встречи со злобным и хитрым врагом останутся надолго.
   Никсос и сам едва не умер в тот день. Если бы не резервные внутренние органы, кинжал культиста смерти мгновенно убил бы пожилого инквизитора. Никсос постарался прогнать ужасные воспоминания. Нет смысла размышлять о близости смерти, иначе можно провести в страхе всю оставшуюся жизнь.
   — Пусть нас поднимут, — откликнулся Никсос.
   Хокеспур нажала кнопку на панели управления, и сервитор начал карабкаться вверх, покачиваясь на ходу. Сервосистемы Никсоса загудели, смягчая движение. Уже более тридцати лет старик не имел возможности передвигаться своими силами — с тех самых пор, как культисты едва не расчленили его тело, принося жертву богам. Тело Никсоса осталось искалеченным, но разум стал более проницательным. Никсос увидел все, что происходило в головах этих людей. Он понял, что сотворил с ними Хаос, и разглядел знамения, скрытые от них самих завесой невежества. Увидеть такое и выжить — на это могло хватить сил только у инквизитора.
   Сервитор добрался до верхнего конца кабеля, и металлический лязг оповестил о стыковке с летающей камерой.
   — Мы на месте, — передала Хокеспур на Мимас по вокс-связи.
   После недолгой паузы одна из стен транспортной кабины плавно отъехала в сторону.
   Никсос и Хокеспур оказались в небольшой комнате дознавателей. В ней стояли несколько панелей регистраторов и мониторов, демонстрирующих жизненные показатели пленника. Воздух здесь был холодным, но не свежим — он отдавал металлом и едва годился для дыхания. Сквозь единственное окно была видна камера арестанта; туда же вела и узкая дверь, так что дознаватели могли войти к пленнику и разговаривать лицом к лицу.
   Пленником была инквизитор Лигейя. В простом костюме цвета слоновой кости, которыми Мимас снабжал арестованных, она свернулась в углу камеры на выложенном белыми плитками полу. Ее длинные волосы — как помнил Никсос, всегда тщательно причесанные — теперь растрепались и липли к лицу тонкими седеющими прядями. Никсос никогда не видел, чтобы она выглядела настолько старой.
   Лигейю била дрожь. В камере было холодно, и по распоряжению Никсоса пленницу некоторое время не кормили. Почти все время ее держали на грани сна, но остатков сознания было достаточно, чтобы чувствовать дискомфорт.
   Никсос устроил свое наполовину механическое тело на стуле. Он до сих пор ощущал глубокие раны, словно кто-то колол его изнутри тупым ножом.
   Жизненные показатели Лигейи были стабильны. Ее сердечный ритм отражался мерцающей линией на одном мониторе; два других показывали состав крови и температуру тела. Лигейя замерзла, устала и проголодалась.
   Никсоса удовлетворило такое состояние пленницы.
   — Разбуди ее, Хокеспур,— равнодушно произнес он.
   Хокеспур взяла из ящика на полке шприц-пистолет, набрала код на замке двери и вошла в камеру. Никсос наблюдал, как она вводит в горло Лигейи дозу стимуляторов. Лигейя вздрогнула, вздохнула, затем перекатилась на спину, неожиданно широко распахнула глаза и приоткрыла рот.
   — Подними ее, — приказал Никсос через вокс-передатчик.
   Хокеспур схватила Лигейю за плечо, приподняла в сидячее положение и, помогая себе тростью, прислонила пленницу спиной к стене. Лигейя тряхнула головой, огляделась, перестала дрожать. В ее глазах появилось осмысленное выражение.
   Хокеспур вернулась в комнату наблюдения и заперла дверь.
   — Лигейя, — осторожно спросил Никсос, — ты знаешь, где находишься?
   Окно в камеру пленника было прозрачным с одной стороны; Лигейя видела перед собой лишь собственное отражение.
   — Нет, — слабым голосом ответила она.
   — Хорошо,— произнес старый инквизитор.— Единственное, что для тебя имеет значение, это то, что в случае отказа отвечать на наши вопросы тебе предстоят жестокие страдания.
   — Я… Я все равно пострадаю…
   — Если ты откроешь все, что нам необходимо, мы откажемся от тебя и страдания закончатся. Но пока ты принадлежишь нам, и мы можем делать с тобой все, что посчитаем нужным. Ты — просто хранилище информации, которую мы выкачаем. Этот процесс будет легче, если ты согласишься сотрудничать. Ты перестала быть человеком, Лигейя, в тот момент, когда предала свою нацию и Императора. Единственное, что тебе осталось, — это смерть. Я могу поторопить ее, но те, кто придут после меня, не будут столь благородны.
   Никсос на время замолчал. Теперь он хотел, чтобы заговорила Лигейя.
   — Ты ведь Никсос, правда? — наконец произнесла она. — Ты меня знаешь. И они считают, что ты быстрее сможешь меня расколоть.
   Лигейя всегда была сообразительной. Именно по этой причине Ордо Маллеус и переманил ее из Ордо Еретикус.
   — Это правда, — согласился Никсос. — И мы оба знаем, что они ошибаются. Я не могу поступить с тобой так, как они ожидают. Только не со своим товарищем инквизитором. Так что это твой единственный шанс.
   Лигейя прикрыла глаза рукой и вздрогнула. Внезапно она рассмеялась:
   — Нет, нет, Никсос. Ты мне не друг. У меня нет никаких друзей.
   — Твои культисты были твоими друзьями. Они погибли ради тебя.
   — А тебе известно, почему они мне служили? Я должна была присутствовать при их казни! Они были еретиками и знали, что должны сгореть в огне. А им просто нравилось убивать, и с тех пор они убивали ради меня.
   Никсос медлил. Он допускал возможность, что Лигейя попытается сделать с ним то, что с ней самой сделал Валинов. На этот случай старый инквизитор отдал Хокеспур приказ убить его при первых же признаках аномальности в его поведении. И Никсос не сомневался, что красавица выполнит распоряжение.
   — Что он приказал тебе сделать? — спокойно спросил он.
   Лигейя печально покачала головой:
   — Никсос, никто и ничего мне не приказывал. Неужели ты даже этого не понимаешь? Я видела, что произойдет. Я видела, что я должна сделать. Меня никто не контролировал, и мое решение принято без всякого влияния.
   — Что же ты видела?
   — Я видела, что Гаргатулот восстанет и Валинов будет способствовать его возрождению. Это не плохо и не хорошо — это просто должно произойти. Однажды я взглянула сквозь пелену и заставила себя понять. И тогда все стало ясно. — Лигейя неожиданно подняла голову, и в ее покрасневших глазах сверкнула жестокость.
   Хотя она могла видеть только свое отражение, казалось, что взгляд пленницы проникал прямо в душу Никсоса.
   — Что бы ты ни делал, инквизитор, как бы ни поступал кто-то другой — это не имеет ничего общего с тем, что вы сами хотите, — продолжала Лигейя. — Ни одно ваше действие вам не подвластно, вы просто реагируете на возникшие вокруг перемены. Все вы — марионетки Вселенной. Единственно важная вещь в этой Галактике и в любой другой, единственно достойная почитания и поклонения или хотя бы мимолетного размышления — это контролирующие нас перемены.
   — Повелитель Перемен, — произнес Никсос. — Тзинч.
   Уголком глаза Никсос заметил, как вздрогнула Хокеспур, заслышав это имя. Молодая женщина была настолько прямолинейна, что не могла без содрогания слышать запретные имена из уст служителя Империума.
   — Люди дали ему это имя, — с печалью в голосе заметила Лигейя. — Но ему не нужно никаких имен. Ничто из того, что мы делаем, не имеет значения. Перемены вынесли решение о возрождении Гаргатулота и о помощи Валинова. Я была единственной, кто мог освободить Валинова, и я это сделала. Я ничего не выбирала. Дело было завершено еще до того, как я начала действовать.
   Никсос откинулся на спинку стула и смотрел, как Лигейя, покачнувшись, сползла на пол. Ее по-прежнему широко открытые глаза глядели в потолок.
   Так, значит, вот как ее сломили! Ее убедили, что все действия людей управляются судьбой, а не собственной волей, что ни один ее поступок не зависит от желания. Она была избавлена от всякой ответственности за свои деяния и превратилась в марионетку того, кто с ней говорил. Возможно, это был сам Гаргатулот, возможно — Валинов, отыскавший какой-то неведомый способ общения. А может быть, кто-то третий, кого еще не обнаружили. В любом случае дух Лигейи оказался в подчинении. Никсосу доводилось видеть такое и раньше, и он понимал, насколько трудно теперь победить ее упорство.
   — Лигейя, где сейчас Валинов? Что он задумал? Он все еще остается в контакте с тобой?
   Лигейя ничего не ответила.
   — Ты все нам расскажешь. Ты и сама это знаешь. Ты же знаешь, что рано или поздно мы тебя сломаем и ты ответишь на все только что заданные мной вопросы. Ты можешь понять, что все равно уже сломлена и это просто вопрос времени? Разве не так работает Вселенная, а, Лигейя?
   — Ее сердечный ритм падает, сэр, — вмешалась Хокеспур.
   Паника всегда сопровождается сомнениями. А сомнения — оружие Инквизиции.
   — Все так и будет, Лигейя, — продолжал Никсос. — Мы сломили Валинова. Неужели ты уверена, что выдержишь, если не выдержал даже он?
   — Мы не выбираем, — словно бы самой себе сказала Лигейя. — Мы только служим.
   — Где Валинов? Что он собирается делать? Как нам его остановить? Ты должна нам ответить, но ты не обязательно должна страдать. Ты ведь это понимаешь, не так ли? Тебе известно, чем все это закончится.
   — Мы только служим! — намного громче повторила Лигейя. — Мы служим Переменам, и Перемены — наша судьба! Слушайте его слова! Преклоните колени во тьме и подчинитесь свету!
   — Сердечный ритм ускоряется. Появились аномальные излучения мозга. — Лицо Хокеспур стало зеленоватым в мерцании мониторов. — Еще немного, и нам придется ее возвращать.
   — Судьба уже сломала тебя, Лигейя! — закричал Никсос, видя, что пленница горестно захныкала. — Судьба распорядилась, чтобы мы тебя арестовали и привезли сюда. Она сделала тебя усталой и измученной, и она хочет, чтобы ты рассказала нам все, что тебе известно! А иначе — почему ты оказалась здесь? Судьба бросила тебя в камеру, чтобы я дал тебе шанс заговорить раньше, чем над тобой поработают экспликаторы. Чего еще хочет твоя судьба, если не твоих признаний?
   — Она уходит, — сказала Хокеспур, и тревожный звонок регистратора жизненных показателей подтвердил ее слова. — Сердце остановилось.
   Лигейя содрогнулась и внезапно села прямо.
   — Трас'клейя'таллгрия! — прокричала она каким-то ужасным, неестественно низким голосом. Казалось, что он прорвался сквозь стену и ударил в голову Никсосу. — Йак'те'ландра'клаа…
   Никсос кулаком ударил по кнопке аварийной защиты, и перед окном упал стальной занавес. Голос Лигейи затих. В нескольких услышанных словах Никсосу почудилось нечто чудовищное, нечто древнее и ужасное. Лигейя заговорила на неведомом языке, и это было наихудшим из признаков: ее голова настолько переполнилась запретными знаниями, что они выплескивались наружу. Только Император знает, сколько бед она могла бы принести незащищенному разуму!
   — Она ушла, — отметила Хокеспур, глядя на ровные зеленые линии жизнедеятельности, появившиеся на экранах мониторов.
   — Верни ее, — сказал Никсос. — Надо оставить фронт работ для экспликаторов.
   Женщина, захватив с собой медицинский набор, вновь набрала код замка и поспешила в камеру. Лигейя лежала на полу и судорожно подергивалась.
   Никсос увидел, как Хокеспур, достав нартециум, впрыснула Лигейе полный комплект медикаментов, чтобы заставить ее кровь двигаться. Теперь и Хокеспур, и Никсосу предстоит пройти обряд очищения мыслей, чтобы убедиться, что содержимое головы Лигейи не оставило следа на их разуме. А саму Лигейю будут охранять еще тщательнее: дознание будет производиться дистанционно, а вход в камеру позволят только пыточным сервиторам.
   Лигейя кашлянула и сделала долгий прерывистый вдох.
   — Оставь ее, Хокеспур, — сказал Никсос, поднимаясь со стула. — Мы потеряли ее уже давно.
   Больше ничего не оставалось, как только запереть дверь камеры, вызвать сервитора-перевозчика и возвращаться на Энцелад. Женщина, которую когда-то знал Никсос, исчезла. Ее личность поглотил нечестивый разум.
   Ей предстоят жестокие страдания. Но теперь это проблема Мимаса.
 
   «Рубикон» быстро, как только мог, доставил на Трепитос отделение Генхайна и меч Мандулиса. Крейсер пришвартовался в доке над крепостью Трепитоса в тот момент, когда последний из малых кораблей флотилии Клаэса отправился дозором по Шлейфу. В распоряжении Клаэса были несколько дознавателей — в основном отобранных из числа арбитров Шлейфа — и самых сообразительных работников персонала крепости. Сейчас почти все они с головой погрузились в безумие, охватившее Шлейф Святого Эвиссера.
   Аларик убедил Клаэса, что сведения о растущей активности культов сейчас важны Ордо Маллеус, как никогда. Люди, которые еще оставались в подчинении инквизитора, были разосланы по всем мирам Шлейфа. Сам Клаэс на последнем корабле направлялся к Магнос Омикрону, где гражданские волнения грозили разорвать на части крупные города этого промышленного мира.
   Первостепенной заботой Клаэса было гражданское население Шлейфа. Серые Рыцари ничем не могли помочь ему в подавлении беспорядков: их малочисленная группа была нужна в другом месте. Аларик целиком сосредоточился на Гаргатулоте. Серый Рыцарь надеялся, что власти Шлейфа смогут держать систему под контролем достаточно долго и космодесантники успеют изучить ситуацию.
   Генхайн отыскал Аларика в архиве, в окружении сваленных в груды книг и бумаг. Аларик снял доспехи и работал при свечах: на Трепитосе наступила ночь, а люмосферы, висящие высоко под потолком, только окрашивали темноту в желтоватый цвет.
   Молодой капитан Серых Рыцарей был поглощен работой. Перед ним на столе, среди открытых книг и пачек разрозненных бумаг, лежало несколько электронных блокнотов. Кроме этого, в комнате были свалены пустые подносы и тарелки. Аларик проводил так много времени в архиве, что приказал немногим оставшимся в крепости слугам приносить еду прямо сюда. Он писал что-то автоквиллом, и в глазах блестели огоньки свечей.
   Космодесантники способны оставаться без сна до сотни часов, не испытывая затруднений, но сейчас, глядя на Аларика, можно было сказать, что он не спал гораздо дольше. «Рубикону» потребовалось более трех недель, чтобы слетать на Сатурн и вернуться обратно. Генхайну показалось, что Аларик не отдыхал почти все это время.
   — Брат-капитан, — негромко произнес Генхайн. Аларик немного помедлил, затем поднял голову:
   — Правосудор. Я рад снова тебя видеть.
   Генхайн поднял в руках меч Мандулиса. Его тяжелое, острое как бритва лезвие казалось живым. Сияющий клинок, отражая тусклый свет, делал его ярче, и в комнате сразу просветлело.
   — Дурендин сказал, что Мандулис с радостью передал бы тебе меч, — сказал Генхайн.
   — Я не собираюсь владеть этим мечом. Танкред обращается с подобным оружием куда лучше меня. — Аларик отложил автоквилл и откинулся назад. — Прости меня, правосудор. Ты отлично справился с заданием. Не было никакой уверенности в том, что Орден удовлетворит нашу просьбу. Спасибо.
   Генхайн подошел к столу Аларика и положил меч.
   — Брат Краэ помещен в катакомбы.
   — Хорошо. Я извещу об этом Танкреда. Жаль, что мы не смогли забрать и тело брата Кааноса.
   Серые Рыцари оставили тело Кааноса на Софано Секундосе, предварительно забрав его геносемя.
   Генхайн окинул взглядом стопки книг и донесений:
   — Мы приближаемся к разгадке?
   — Возможно, — устало ответил Аларик. — Гаргатулот пытается скрыть истинные намерения при помощи своих культистов. Все это лишь отвлекающие маневры.
   Аларик махнул рукой на стопки донесений, повествующих о новых и новых беспорядках. Неизвестные лица вывели из строя геотермальные станции на Магнос Омикроне и разрушили несколько уровней столичного города-улья промышленного мира. Группа, называющая себя «Новая судьба», захватила широковещательные передатчики орбитальной станции и заполнила эфир нескольких систем бесконечными трансляциями нечестивых обрядов.
   — Гаргатулот обратился к своим последователям: они исполняют все, чтобы превратить Шлейф в ад. И отвлечь внимание от тех, кто непосредственно работает над его возрождением.
   — Как можно быть уверенным в намерениях Принца? — спросил Генхайн.
   Аларик пристально взглянул на него:
   — Как раз сейчас Гаргатулот очень слаб. Ему приходиться бороться, чтобы выжить. Конечно, каждый воюет по той же причине. Ты маскируешь свои силы, выходишь на позицию и наносишь удар. Гаргатулот может предсказывать приход Повелителя Перемен, но в данный момент он просто старается выжить, как делал бы любой из нас.
   Генхайн просмотрел еще пару отчетов. На Вулканис Ульторе внезапно участилось рождение мутантов. Экипажи кораблей, курсирующих в пределах Шлейфа Святого Эвиссера, докладывали о внезапном и необъяснимом безумии членов команды.
   — Здесь так много всего. Гаргатулот может делать что угодно. Вот почему он наслал на Лигейю безумие: он знал, что она сможет отсортировать поток информации и выбрать самое нужное.
   Аларик тяжело вздохнул. Генхайн впервые видел своего боевого брата на грани отчаяния.
   — На Мимасе уже началось дознание, — сказал правосудор. — Она действительно безумна, говорит на неведомых языках.
   — Клаэс пытается мне помочь, но и он, и все его помощники могут только собирать информацию, — отозвался Аларик. — Я надеялся выступить, как только вернется «Рубикон», но, пока мы не отыщем смысл во всех этих донесениях, нам некуда идти.
   Аларик внезапно поднялся и взял меч Мандулиса. Как и все космодесантники, он был очень высок, но рядом с длинным и широким лезвием стал казаться гораздо меньше. Одному Императору ведомо, как выглядел Мандулис с этим оружием! Аларик поднял меч, повернул его в руке и взглянул на свое лицо, глядящее с блестящей поверхности. Отражение подчеркнуло впадины вокруг глаз и морщины. Меч не просто отражал свет — он был настолько чист, что видел истину. После тысячелетнего захоронения на Титане меч остался таким же освященным, как в тот день, когда был изготовлен.
   — Инквизитор Клаэс отдал крепость в наше распоряжение, — неожиданно твердо сказал Аларик. — Уровни с седьмого по двенадцатый необитаемы, и Танкред со своим отделением отрабатывает там приемы боя в городе. Пусть твои люди тоже примут в этом участие: я хочу, чтобы все были готовы к сражениям. Мои люди присоединятся к вам немного позже.
   — Да, брат-капитан. А где будешь ты?
   — Я буду молиться, — ответил Аларик. — Я должен подумать без всего этого… шума. — Он показал на кипы бумаг и стопки книг. — Нельзя, чтобы Гаргатулот спутал наши мысли.
   — Дурендин доверил мне несколько откровений, которые, без сомнения, хотел бы высказать тебе лично, — сказал Генхайн. — Не мое дело повторять их, но… брат-капитан, мне кажется, Лигейя была права, выбрав тебя.
   — Это еще придется доказать, правосудор. А теперь позаботься о своих воинах. Надеюсь, я скоро смогу позвать их.
   — Да, брат-капитан. — Генхайн повернулся, чтобы уйти. — Да направит тебя рука Императора.
   — Надеюсь, что направит, правосудор, — отозвался Аларик. — Без него мы можем сбиться с пути.

13.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ УЛЕЙ

   В ведомстве кардинала Рекобы кипела работа. Связной офицер Адептус Арбитрес стоял под стеной часовни и взволнованно выкрикивал приказы в вокс-передатчик. Он распределял отряды Арбитрес в помощь местным правоохранительным войскам по всему Вулканис Ультору. Еще трое адептов, представляющих военный департамент снабжения, сидели за столами в окружении принтеров, из которых беспрестанно сыпались бланки заявок.
   Десятки младших адептов неустанно носились туда и обратно — так они пытались организовать линии поставок для солдат, продолжавших прибывать в мир-улей. Представители аристократических семейств, включая родственников планетарного губернатора Вулканис Ультора, наводнили нижние коридоры и приемные, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто согласился бы их выслушать.
   Кардинал Рекоба понимал, что кризис неизбежен, и потому принял командование обороной на себя. Губернатора Ливрианиса, чтобы не допустить его возможного разложения, пришлось заключить под домашний арест. Губернатор был медлительным и трусливым человеком, и в преддверии возможной катастрофы вся тяжесть управления легла на плечи Рекобы.
   Вулканис Ультор был самым крупным и значительным из густонаселенных миров Шлейфа. Его граждане составляли немалую долю от числа всех обитателей системы — так что он должен был любой ценой устоять против поднимающейся волны ереси. Рекоба оказался единственным человеком, обладающим достаточной властью и решимостью, чтобы организовать оборону, пока кризис не разросся и легионы Врага не хлынули в город.
   Кардинал Рекоба давно убеждал своих коллег священников, что Экклезиархия, обладая как светской, так и духовной властью, способна укрепить и военную мощь Имперского культа. И вот вам доказательство! Шлейф Святого Эвиссера больше чем когда бы то ни было нуждался в истинной вере, и его главный город-улей доверил именно Рекобе возглавить оборону.
   Кардиналу предстояла битва за духовное выживание не только Вулканис Ультра, но и всего Шлейфа. Это не просто военный конфликт, и Рекоба был намерен справиться с ситуацией.