НОЯБРЬ 2256 ГОДА
Настоящее и прошлое, возможно, являются частью будущего,
а будущее содержится в прошлом
Т. С. Элиот
Посвящается моей маме
Глава 1
Опершись локтями о стол и положив подбородок на сжатые кулаки, Анна Шеридан изучала артефакт, лежавший перед ней. Он был около пяти дюймов в длину, не более трех дюймов в ширину и примерно три дюйма в высоту. С одной стороны артефакт был изящно закруглен, что очень напоминало голову, и Анна именно так стала думать об этом конце, а с другого конца он заострялся — почти как хвост. Поверхность предмета пятнисто–серого цвета своей странной упругостью напоминала кожу. Разнообразные оттенки серого цвета не сливались друг с другом как у живых существ, а образовывали небольшие сегменты, что создавало ощущение какого–то механизма. Его форма наводила на мысль о чем–то органическом, живом, но тесты показали, что здесь представлена смесь органики и механики. Этот предмет — мышь, как она его назвала, — был первым образцом доселе неизвестной биомеханической технологии.
Она постаралась не думать о том, что получит Нобелевскую премию сразу после завтрака. Находка не принесет никакой пользы, если она не выяснит, как функционирует устройство и как можно использовать эту технологию. Анна протестировала и просканировала предмет всеми способами, какие смогла вспомнить, и, хотя в результате тестов в ее распоряжении оказалось невероятное количество данных, они ни на йоту не приблизили ее к пониманию, для чего предназначено это устройство и как им управлять. Она уже испробовала все известные ей — от примитивного нажима до хитрого изменения внешних условий вокруг предмета, но предмет оставался неподвижным и безжизенным.
Она взяла мышь в руки, почувствовав слабое тепло в ладони. Кожа мыши походила на кожу безволосой кошки доктора Чанга. Она слегка пахла чем–то, похожим на анчоусы, которые так нравились ей и которые так ненавидел Джон. Но этот запах был более слабым и тонким. Она почти ощущала жизнь в своей руке, как будто держала спящую мышь. Анна восхищалась простыми и гладкими очертаниями, которые сочетались со сложным внутренним скелетом. Она представила, как внутри размеренно и спокойно бьется ее сердце, мозговые волны совершают повторяющиеся колебательные движения. Она представила электроны, бегущие по сверхпроводящему металлу.
Потом Анна заметила, что сероватая окраска на спинке мыши начала мерцать, переливаться. Она поднесла руку поближе к лампе. Сегменты изменяли свою окраску: один участок кожи теперь стал светло–серым, потом — цвета древесного угля, а потом — средне серого цвета. Весь узор создавал ощущение медленно ползущих по спине мыши пепельных полосок. Казалось, устройство включилось.
Она была так красива, так элегантна. Вспышки нейронов, ответы микросхем, образующиеся узоры. И пульсируя, она, живая, дышащая, выполняла свое предназначение, создавая свою песню, ритмичный марш, зовущий к единственной цели, сфокусированный и нарастающий. Она была машиной, и машина была вселенной. Она тьмой нависала с купола небес, — вечный, могущественный, совершенный механизм, никогда не устающий, никогда не замедляющийся. Идеальная грация, идеальное управление, форма и содержание, слитые в неразрывную цепь. Повторяющаяся, замкнутая вселенная, цель которой начертана на соединениях нейронов и в темных крошечных пустотах, и цель эта, подобно тени, пульсировала в самом сердце машины. Жизнь Анны принадлежала машине. Она любила машину.
Анна уронила мышь на стол и вскочила с кресла. Что–то произошло. Мерцание серых сегментов замедлилось и прекратилось. О чем она думала? Чужие мысли. Мысли мыши. Мышь мысленно разговаривала с ней. Мышь — это преданное орудие, и передавала любовь к своей работе. И чуть не втянула ее в этот процесс.
Анна отпрянула от стола, ее сердце бешено стучало. Мышь спокойно лежала в круге света от настольной лампы. Если взять мышь в руки и сосредоточиться на ней, то можно каким–то образом включить ее. Как же она сумела так легко забыться? На несколько мгновений она забыла о том, кто она, где она, и даже что она такое. Ее поглотили чужие мысли, она была заворожена этой машиной. Машина овладела ее разумом.
Страх постепенно улетучился, когда она поняла, какой прорыв ей удалось совершить. Она включила устройство, сделанное по совершенно неизвестной технологии, которое пролежало без действия более тысячи лет. Но что именно его включило и как она сможет его изучать, если любой контакт с ним подчиняет ее волю воле устройства?
Постукивая рукой по ноге, Анна пересекла лабораторию и подошла к окну, изредка бросая взгляды на мышь. На улице начинался снегопад, густые хлопья стучали по окнам Женевской городской больницы, расположенной на другой стороне широкого бульвара. Тремя этажами ниже, на улице, утренний час пик был в самом разгаре. Ей удалось избежать этой толчеи, так как она пришла на работу рано утром после бессонной ночи, чтобы заняться изучением мыши. Потенциально мышь была величайшей находкой из всех, когда–либо сделанных ею, но, если она сейчас не сможет разобраться как это устройство работает, то находка окажется бесполезной.
Три месяца назад Анна вернулась с раскопок, проводимых по инициативе Межпланетных Экспедиций (IPX) на Тета Омега 2 — планете, расположенной вблизи границ освоенного космоса. Под руководством доктора Чанга, ее давнего наставника из Чикагского университета, они обнаружили останки расы, называвшей себя джи/лай — боковой ветви бракири. Хотя, судя по артефактам, их культура завораживала, она мало интересовала IPX, поскольку корпорации в основном были нужны необычные кристаллиновые камни, которые джи/лаи использовали в качестве источников энергии. Когда она и другие археологи выяснили, что камни были нужны джи/лаям именно для производства энергии, они передали собранную информацию инженерам. А ей и другим специалистам–археологам оставалось лишь развлекаться — по крайней мере, с точки зрения представителей IPX.
Интересы руководства по отношению к археологии были очень точно выражены в девизе корпорации: „Изучение прошлого ради лучшего будущего”, но только до тех пор, пока это лучшее будущее было лучшим для корпорации. Или, как любил выражаться один из ее коллег, Фаворито: „Эксплуатация прошлого ради наибольшего барыша”. Если они не могли использовать найденное, обменять или продать его, то они теряли к нему всякий интерес. Но, когда дело доходило до организации крупных экспедиций на далекие планеты, позволить себе это могла только IPX. Как Анна оправдывала свою возрастающую занятость в IPX перед мужем, Джоном: „Если имеешь дело с дьяволом, то все хорошо, пока ты вольнонаемный”.
И пока внимание начальства было обращено на кого–то еще, Анна чувствовала себя хорошо. Так она сможет спокойно доработать срок своего контракта с IPX. Потом она планировала на год вернуться в Массачусетский университет (MIT), где ее мешковатый вязаный свитер, штаны цвета хаки и неровно зачесанные волосы не выглядели столь чуждыми, как в IPX. Она могла бы преподавать некоторое время и вернуться к серьезным исследованиям, которые позволили бы ей полностью окунуться в давно исчезнувшую инопланетную культуру.
Большинство знакомых не понимало ее настойчивого желания узнать о том, о чем думали и как жили инопланетные цивилизации. Джон пытался, хотя, несомненно, он был человеком, живущим настоящим. Ее родители ценили выгоду, которую приносило изучение инопланетных технологий. Но большинство не–археологов не понимали, что благодаря своей профессии она путешествует во времени и пространстве, меняя тела, открывая древние тайны, находя сходство с расами, кардинально отличавшимися от ее собственной, и выясняя, как все эти различные расы пытались найти ответы на одни и те же вопросы, справиться с теми же самыми проблемами: откуда мы пришли, куда идем и в чем смысл жизни. Возможно, когда–нибудь она найдет для себя ответы на эти вопросы.
Ее специализацией были орудия труда и инструменты, их предпочитала большая часть археологов. И когда два дня назад она закончила отчет, посвященный орудиям культуры джи/лаев, она вспомнила, что на одной полке находятся артефакты, которые она до сих пор не проверила. В компьютере они числились в категории „Разное”, этот термин обозначал у археологов слишком маленькие предметы, которые было трудно идентифицировать, или те, чье назначение было непонятным. Обычно это были необработанные объекты природного происхождения, найденные в местах раскопок. Во время раскопок на Земле, к примеру, галька или желуди, которые не были использованы людьми и не были ими обработаны, тоже включили бы в „Разное”.
Но она стремилась к совершенству и, как любил шутить Чанг: „не могла оставить неперевернутым ни один камень”. Так что она не поленилась сходить на склад и проверить эту полку. Большинство предметов выглядели как обычный мусор, хотя, после тщательной проверки каждого кусочка, она нашла с десяток таких, которые требовали дальнейшего изучения. В частности, ее очень заинтриговали три предмета.
Вернувшись в лабораторию, она принялась за их изучение. Они походили на высохшие кукурузные початки, два предмета — совершено сухие, а третий — не до коца. На первый взгляд они походили на растения с Тета Омеги 2, вероятно, именно поэтому их поместили в „Разное”, однако при дальнейшем изучении ошибка в описании стала очевидной. Чем больше она их изучала, тем более они казались ей похожими на животных. Их верхний покров был тонким и нежным, как кокон бабочки, с переливающимся окрасом. Она решила провести еще несколько тестов, прежде чем отдать эти предметы Черлстейну, антропологу экспедиции.
Первое сканирование выдало противоречивые результаты: предмет внутри скорлупки обладал одновременно органическими и механическими характеристиками. Она повторила сканирование и получила точно такие же результаты. Анна долго изучала бессмысленные данные, перебирая в уме все варианты. У джи/лаев не было ничего, подобного этому. Эти предметы были гораздо совершеннее, чем все, созданное этой расой, гораздо совершеннее созданного и другими расами. Структура РНК показала, что митохондрии объектов не имеют ничего общего с микроорганизмами Тета Омеги 2. Эти предметы пришли с другой планеты, из другой культуры. Заставив себя сесть и глубоко вздохнув, она провела последнее сканирование, которое обнаружило внутри оболочки плотную структуру. Внутри двух сморщенных оболочек было нечто, похожее на сломанные и перемешанные останки квази–скелетов. Внутри третьей оболочки оказался сложный, изящный скелет, имеющий странную структуру и необычный по разнообразию размеров и плотности набор костей. Ни один скелет с различных планет из тех, которые ей доводилось видеть, не был похож на этот. Его сложная и необычная форма оставляла ощущение чего–то искусственного. И он выглядел совершенно нетронутым.
Тогда она, крича и размахивая результатами теста, побежала в кабинет доктора Чанга.
Он был так же как и она возбужден этим открытием, она увидела это по торопливости его походки, резкости жестов, чего она не наблюдала с тех пор, как около десяти лет назад он оставил университет, посвятив все свое время работе на IPX. „Время пожинать заслуженные лавры”, — шутил он тогда.
Вчера она вскрыла три кокона, которые, очевидно, являлись защитными оболочками. В двух сморщенных коконах оказались остатки квази–скелетов, а в последнем она обнаружила мышь. Вместе с Чангом и группой случайных зрителей она прогнала серию тестов. Результаты скорее принесли больше вопросов, нежели дали ответов. Поздно ночью, после того как Чанг ушел, она продолжила изучать мышь. Она пыталась понять, что это такое: биомеханическое устройство или биомеханическое существо. Тесты показали наличие у объекта пульса и рудиментарной системы обмена веществ. Она также отметила низкий уровень электрической активности, что наводило на мысль о квази–мозговых волнах, однако мозговые волны были идеально гармоническими и имели одинаковую амплитуду и частоту. Ни одно из известных науке существ не обладало простым и идеально правильным мозговым излучением: постоянные частоты и амплитуды характеризовали искусственно созданные устройства. К тому же, волны исходили из всех точек объекта, как из обычного электронное устройство, а вовсе не из ограниченной области внутри предмета. Отдельные компоненты содержали органические вещества, а другие были сделаны из неизвестного сверпроводящего металла. Плюс набор микропроцессоров, вкрапленных в скелет наподобие бляшек. Источник энергии мыши оставался загадкой.
Зачем высокоразвитой расе создавать подобное устройство? Если это был своего рода инструмент, то она не могла понять, как он работает. На нем не было явных элементов управления или механизмов. Она не знала, что оно может делать. Работая с артефактами таких своеобразных культур, она всегда пыталась заставить себя думать так, как думал бы инопланетянин. Понемногу она собирала информацию — как они готовили пищу, как они строили укрытия, — пока не воссоздавала их мировоззрение, стиль жизни. Таков был ее метод: изучать сохранившиеся артефакты, по ним делать выводы о культуре, оставившей их, воссоздавать поведение инопланетян, их образ мышления. Но в данном случае у нее были всего три артефакта, по которым надо было сделать вывод о целой культуре. Это походило на попытку сделать вывод о том, что находится в темной комнате по тому участку, который она могла разглядеть в луче света карманного фонарика. И, если ей не удастся достичь в ближайшем будущем каких–нибудь результатов, она знала, что IPX отдаст мышь кому–нибудь еще. Запланированный трехнедельный отпуск по случаю годовщины свадьбы, который начинался завтра, заставлял ее еще сильнее торопиться.
Анна отвернулась от окна. Мышь по–прежнему лежала в круге света под лампой, точка спокойствия в центре того тайфуна, который она называла своей лабораторией. За последние два дня беспорядок в лаборатории превратился в едва контролируемый хаос. Результаты тестов валялись перед ней на рабочем и лабораторном столах, на лабораторном также лежали три герметичных контейнера, содержащих остатки псевдо–скелетов и кокон от мыши, которые дожидались ее внимания. Оборудование для тестирования громоздилось по всей стойке вдоль левой стены. Она позаимствовала его в других лабораториях. Несколько электронных блокнотов, из которых только один принадлежал ей, и справочники, которые она вытащила из книжного шкафа, стоявшего рядом с дверью. Около правой стены находился изолирующий бокс и панель управления им, а на краю панели, рядом с россыпью непомеченных инфокристаллов, притулился ее персональный компьютер. Едва ли это соответствовало строгому имиджу корпорации, о котором так часто упоминал Чанг. Но она знала, где что лежит, и она добивалась результатов. Обычно. Но по каким–то причинам, после своего большого прорыва она медлила. Мысли мыши, такие отчетливые и такие сильные, потрясли ее. Забыться настолько, даже на несколько секунд, было ужасно. И она чувствовала, что мышь работала на минимальном уровне активности, проснувшись всего на несколько мгновений. На что же она способна, когда будет включена на полную мощность?
Она вернулась к столу. Если ее прикосновение активировало мышь, тогда она сможет воссоздать параметры свого касания, будет проверять варианты до тех пор, пока не найдет то воздействие, которое включило ее. Она взяла со стола два бумажных листа и одним листом перекатила мышь на другой. Взяв бумагу с двух сторон, она отнесла мышь в бокс и герметично заперла его.
Когда мышь была изолирована, Анна села за консоль бокса, откуда она могла наблюдать за артефактом через окно и моделировать различные условия внутри. Она воссоздала температуру своей руки. Воссоздала химический состав и жирность своей кожи, пульсацию крови, электромагнитное поле собственного тела. Но все было напрасно. Окраска мыши оставалась неизменной.
Она подняла температуру на десять градусов, что было гораздо выше температуры ее руки. Подождала. Никаких изменений.
Позади нее раздались тяжелые шаги Чанга.
— Я получил ваше послание. Есть какие–нибудь успехи? — его голос звучал иначе, чем вчера, как будто растущий прагматизм и осторожность последних десяти лет внезапно удвоились за одну ночь. Энтузиазм, который звучал вчера в его голосе, теперь сменился невыразительным нейтральным тоном служащего корпорации.
Привычным толчком ноги развернув кресло, Анна отвернулась от панели управления и окна бокса.
За все годы их знакомства доктор Чанг внешне почти не изменился: прекрасно уложенные седые волосы, невысокий, плотный, морщинки вокруг глаз и рта, показывающие на то, что он много времени проводил на свежем воздухе. Ей больше всего нравились его руки: покрытые мозолями, которые являлись почетными знаками на поприще археологии, до сих пор грациозные в движении. Ее собственные руки тоже загрубели — это было неизбежным при ее профессии, — но должны пройти многие годы, чтобы они стали похожи на руки доктора Чанга. Главная перемена в нем за эти годы заключалась в слегка округлившемся брюшке, да в радикальной смене одежды, после того, как он стал работать на IPX и принял их стиль. Она до сих пор не привыкла видеть его в сшитом на заказ костюме и кожаных туфлях с кисточками. Ему больше подходила грубая полевая одежда. Хотя сегодня он выглядел съежившимся, со впалой грудью и расслабленной линией губ, как будто он потерял контроль над своим телом.
Она подумала, что ей стоит приободрить его.
— Сегодня утром мне каким–то образом удалось включить мышь, когда я держала ее в руке.
— Да? — сказал он, и его вопрос звучал больше похожим на утверждение. — Как это случилось?
Он наклонился вперед и устремил взгляд на мышь, лежавшую на дне бокса.
— Что–то не так? — спросила она.
— Что? Нет, — он выпрямился. — Просто я мало спал этой ночью.
— Я тоже, — улыбнулась Анна. — Я пришла сюда ни свет ни заря, а когда держала мышь в руке, цветные узоры на ней начали мерцать.
Он сел около нее к панели управления, его голос потеплел.
— Невероятно, Анна. Так чем же ты сейчас занимаешься?
— Пытаюсь воссоздать параметры моей руки, чтобы выделить то воздействие, которое активировало мышь. Но ничего не получается.
Она показала ему на мониторе все варианты, которые успела применить. Глаза Чанга скользнули поверх них.
— Ни один из этих вариантов не дал такого же эффекта, как твое прикосновение.
— Нет.
Он повернулся к ней.
— Ты что–то не договариваешь.
Анна похлопала рукой по ноге. За окном внутри бокса лежал предмет, спокойный, как спящая мышь.
— Этим утром, когда я взяла ее в руку, когда узоры начали двигаться, я что–то почувствовала. Я почувствовала, что оно думает. Оно телепатически общалось со мной.
— Значит, ты думаешь, что оно, возможно, управляется телепатически, — сказал он, ногтем большого пальца сдирая мозоль на указательном.
— Я не телепат, но возможно, когда я держала его, то я сконцентрировала свое внимание на нем и могла включить его на минимальный уровень активности.
Теперь она пришла к необходимости высказать гипотезу, которой избегала с тех пор, как вступила в контакт с мышью. Это казалось неизбежным, и следующий шаг был ясен.
— Может быть, телепат сумеет включить ее на полную мощность.
Голос Чанга снова стал равнодушным.
— Ты хочешь впутать в это дело телепата?
— Я не вижу иного выхода. Мы уже не раз приглашали сюда различных экспертов. В конце концов, я сама не состою в штате, как и половина народу в этом здании.
Чанг оглянулся в коридор через плечо.
— Когда ты обнаружила мышь, ты перевернула все здесь вверх тормашками. Ею серьезно интересуются.
— Да, конечно, — пожала плечами Анна.
— Мы должны соблюдать осторожность.
— Политика, знаю, — вздохнула она.
— Ты не должна так быстро отбрасывать в сторону политику. Зачастую политика — более могущественная сила, нежели истина.
Он замолчал, его обветренное лицо снова показалось высохшим.
— Я не могу дать разрешение на это. Я знаю, что им нужно. Они хотят абсолютной секретности. Их паранойя стала еще сильнее, чем обычно.
— Но телепату придется хранить это в тайне.
Чанг кивнул, его взгляд снова обратился на мышь.
— Ты пыталась включить ее мысленно на расстоянии?
— Нет. Я не знаю, как это делать.
— Попробуй для меня. Просто посмотри на нее.
Она повернулась к нему, скривив губы.
— Я начинаю чувствовать себя дурой.
— Бывало хуже.
Она глубоко вздохнула, а потом выдохнула. Мышь все еще спала. Анна сконцентрировалась на застывшем на ее поверхности узоре, на скелете, мозге, сердце, которое, как она знала, билось внутри. „Двигайся, черт побери, двигайся. Проснись. Пора просыпаться. Ну, сделай же что–нибудь. Станцуй джигу. Спой песню. Машина говорит, что пора просыпатся!” Ничего.
Она повернулась к Чангу.
— Я чувствую себя идиоткой.
— Мы должны были попробовать.
Она провела руками по волосам и обхватила руками голову. Она не собиралась сдаваться. Загадка была разрешима, и она нашла ключ к ней.
— Как вам известно, мне не нужно ваше разрешение на то, чтобы пригласить телепата.
Чанг кивнул.
— Но, если вы скажете мне об этом, я должен буду запретить это.
— А что, если я не буду говорить вам об этом?
Чанг снова посмотрел через плечо.
— Меня направили к вам за ежедневный отчетом о прогрессе в ваших исследованиях.
— Их это интересует, — она отпустила голову. — Что, если вы зайдете за отчетом в… — она посмотрела на свои часы, — шесть часов?
Чанг улыбнулся.
— В четыре.
Анна сделала, как любил говорить Джон обезьянье личико, обнажив зубы.
— Пять?
Чанг поднялся с места.
— Доктор Шеридан, я буду ждать ваш отчет в пять часов.
— Я буду рада предоставить его вам, доктор Чанг.
Она начала просматривать на компьютере список телепатов еще до того, как он вышел из комнаты.
Она постаралась не думать о том, что получит Нобелевскую премию сразу после завтрака. Находка не принесет никакой пользы, если она не выяснит, как функционирует устройство и как можно использовать эту технологию. Анна протестировала и просканировала предмет всеми способами, какие смогла вспомнить, и, хотя в результате тестов в ее распоряжении оказалось невероятное количество данных, они ни на йоту не приблизили ее к пониманию, для чего предназначено это устройство и как им управлять. Она уже испробовала все известные ей — от примитивного нажима до хитрого изменения внешних условий вокруг предмета, но предмет оставался неподвижным и безжизенным.
Она взяла мышь в руки, почувствовав слабое тепло в ладони. Кожа мыши походила на кожу безволосой кошки доктора Чанга. Она слегка пахла чем–то, похожим на анчоусы, которые так нравились ей и которые так ненавидел Джон. Но этот запах был более слабым и тонким. Она почти ощущала жизнь в своей руке, как будто держала спящую мышь. Анна восхищалась простыми и гладкими очертаниями, которые сочетались со сложным внутренним скелетом. Она представила, как внутри размеренно и спокойно бьется ее сердце, мозговые волны совершают повторяющиеся колебательные движения. Она представила электроны, бегущие по сверхпроводящему металлу.
Потом Анна заметила, что сероватая окраска на спинке мыши начала мерцать, переливаться. Она поднесла руку поближе к лампе. Сегменты изменяли свою окраску: один участок кожи теперь стал светло–серым, потом — цвета древесного угля, а потом — средне серого цвета. Весь узор создавал ощущение медленно ползущих по спине мыши пепельных полосок. Казалось, устройство включилось.
Она была так красива, так элегантна. Вспышки нейронов, ответы микросхем, образующиеся узоры. И пульсируя, она, живая, дышащая, выполняла свое предназначение, создавая свою песню, ритмичный марш, зовущий к единственной цели, сфокусированный и нарастающий. Она была машиной, и машина была вселенной. Она тьмой нависала с купола небес, — вечный, могущественный, совершенный механизм, никогда не устающий, никогда не замедляющийся. Идеальная грация, идеальное управление, форма и содержание, слитые в неразрывную цепь. Повторяющаяся, замкнутая вселенная, цель которой начертана на соединениях нейронов и в темных крошечных пустотах, и цель эта, подобно тени, пульсировала в самом сердце машины. Жизнь Анны принадлежала машине. Она любила машину.
Анна уронила мышь на стол и вскочила с кресла. Что–то произошло. Мерцание серых сегментов замедлилось и прекратилось. О чем она думала? Чужие мысли. Мысли мыши. Мышь мысленно разговаривала с ней. Мышь — это преданное орудие, и передавала любовь к своей работе. И чуть не втянула ее в этот процесс.
Анна отпрянула от стола, ее сердце бешено стучало. Мышь спокойно лежала в круге света от настольной лампы. Если взять мышь в руки и сосредоточиться на ней, то можно каким–то образом включить ее. Как же она сумела так легко забыться? На несколько мгновений она забыла о том, кто она, где она, и даже что она такое. Ее поглотили чужие мысли, она была заворожена этой машиной. Машина овладела ее разумом.
Страх постепенно улетучился, когда она поняла, какой прорыв ей удалось совершить. Она включила устройство, сделанное по совершенно неизвестной технологии, которое пролежало без действия более тысячи лет. Но что именно его включило и как она сможет его изучать, если любой контакт с ним подчиняет ее волю воле устройства?
Постукивая рукой по ноге, Анна пересекла лабораторию и подошла к окну, изредка бросая взгляды на мышь. На улице начинался снегопад, густые хлопья стучали по окнам Женевской городской больницы, расположенной на другой стороне широкого бульвара. Тремя этажами ниже, на улице, утренний час пик был в самом разгаре. Ей удалось избежать этой толчеи, так как она пришла на работу рано утром после бессонной ночи, чтобы заняться изучением мыши. Потенциально мышь была величайшей находкой из всех, когда–либо сделанных ею, но, если она сейчас не сможет разобраться как это устройство работает, то находка окажется бесполезной.
Три месяца назад Анна вернулась с раскопок, проводимых по инициативе Межпланетных Экспедиций (IPX) на Тета Омега 2 — планете, расположенной вблизи границ освоенного космоса. Под руководством доктора Чанга, ее давнего наставника из Чикагского университета, они обнаружили останки расы, называвшей себя джи/лай — боковой ветви бракири. Хотя, судя по артефактам, их культура завораживала, она мало интересовала IPX, поскольку корпорации в основном были нужны необычные кристаллиновые камни, которые джи/лаи использовали в качестве источников энергии. Когда она и другие археологи выяснили, что камни были нужны джи/лаям именно для производства энергии, они передали собранную информацию инженерам. А ей и другим специалистам–археологам оставалось лишь развлекаться — по крайней мере, с точки зрения представителей IPX.
Интересы руководства по отношению к археологии были очень точно выражены в девизе корпорации: „Изучение прошлого ради лучшего будущего”, но только до тех пор, пока это лучшее будущее было лучшим для корпорации. Или, как любил выражаться один из ее коллег, Фаворито: „Эксплуатация прошлого ради наибольшего барыша”. Если они не могли использовать найденное, обменять или продать его, то они теряли к нему всякий интерес. Но, когда дело доходило до организации крупных экспедиций на далекие планеты, позволить себе это могла только IPX. Как Анна оправдывала свою возрастающую занятость в IPX перед мужем, Джоном: „Если имеешь дело с дьяволом, то все хорошо, пока ты вольнонаемный”.
И пока внимание начальства было обращено на кого–то еще, Анна чувствовала себя хорошо. Так она сможет спокойно доработать срок своего контракта с IPX. Потом она планировала на год вернуться в Массачусетский университет (MIT), где ее мешковатый вязаный свитер, штаны цвета хаки и неровно зачесанные волосы не выглядели столь чуждыми, как в IPX. Она могла бы преподавать некоторое время и вернуться к серьезным исследованиям, которые позволили бы ей полностью окунуться в давно исчезнувшую инопланетную культуру.
Большинство знакомых не понимало ее настойчивого желания узнать о том, о чем думали и как жили инопланетные цивилизации. Джон пытался, хотя, несомненно, он был человеком, живущим настоящим. Ее родители ценили выгоду, которую приносило изучение инопланетных технологий. Но большинство не–археологов не понимали, что благодаря своей профессии она путешествует во времени и пространстве, меняя тела, открывая древние тайны, находя сходство с расами, кардинально отличавшимися от ее собственной, и выясняя, как все эти различные расы пытались найти ответы на одни и те же вопросы, справиться с теми же самыми проблемами: откуда мы пришли, куда идем и в чем смысл жизни. Возможно, когда–нибудь она найдет для себя ответы на эти вопросы.
Ее специализацией были орудия труда и инструменты, их предпочитала большая часть археологов. И когда два дня назад она закончила отчет, посвященный орудиям культуры джи/лаев, она вспомнила, что на одной полке находятся артефакты, которые она до сих пор не проверила. В компьютере они числились в категории „Разное”, этот термин обозначал у археологов слишком маленькие предметы, которые было трудно идентифицировать, или те, чье назначение было непонятным. Обычно это были необработанные объекты природного происхождения, найденные в местах раскопок. Во время раскопок на Земле, к примеру, галька или желуди, которые не были использованы людьми и не были ими обработаны, тоже включили бы в „Разное”.
Но она стремилась к совершенству и, как любил шутить Чанг: „не могла оставить неперевернутым ни один камень”. Так что она не поленилась сходить на склад и проверить эту полку. Большинство предметов выглядели как обычный мусор, хотя, после тщательной проверки каждого кусочка, она нашла с десяток таких, которые требовали дальнейшего изучения. В частности, ее очень заинтриговали три предмета.
Вернувшись в лабораторию, она принялась за их изучение. Они походили на высохшие кукурузные початки, два предмета — совершено сухие, а третий — не до коца. На первый взгляд они походили на растения с Тета Омеги 2, вероятно, именно поэтому их поместили в „Разное”, однако при дальнейшем изучении ошибка в описании стала очевидной. Чем больше она их изучала, тем более они казались ей похожими на животных. Их верхний покров был тонким и нежным, как кокон бабочки, с переливающимся окрасом. Она решила провести еще несколько тестов, прежде чем отдать эти предметы Черлстейну, антропологу экспедиции.
Первое сканирование выдало противоречивые результаты: предмет внутри скорлупки обладал одновременно органическими и механическими характеристиками. Она повторила сканирование и получила точно такие же результаты. Анна долго изучала бессмысленные данные, перебирая в уме все варианты. У джи/лаев не было ничего, подобного этому. Эти предметы были гораздо совершеннее, чем все, созданное этой расой, гораздо совершеннее созданного и другими расами. Структура РНК показала, что митохондрии объектов не имеют ничего общего с микроорганизмами Тета Омеги 2. Эти предметы пришли с другой планеты, из другой культуры. Заставив себя сесть и глубоко вздохнув, она провела последнее сканирование, которое обнаружило внутри оболочки плотную структуру. Внутри двух сморщенных оболочек было нечто, похожее на сломанные и перемешанные останки квази–скелетов. Внутри третьей оболочки оказался сложный, изящный скелет, имеющий странную структуру и необычный по разнообразию размеров и плотности набор костей. Ни один скелет с различных планет из тех, которые ей доводилось видеть, не был похож на этот. Его сложная и необычная форма оставляла ощущение чего–то искусственного. И он выглядел совершенно нетронутым.
Тогда она, крича и размахивая результатами теста, побежала в кабинет доктора Чанга.
Он был так же как и она возбужден этим открытием, она увидела это по торопливости его походки, резкости жестов, чего она не наблюдала с тех пор, как около десяти лет назад он оставил университет, посвятив все свое время работе на IPX. „Время пожинать заслуженные лавры”, — шутил он тогда.
Вчера она вскрыла три кокона, которые, очевидно, являлись защитными оболочками. В двух сморщенных коконах оказались остатки квази–скелетов, а в последнем она обнаружила мышь. Вместе с Чангом и группой случайных зрителей она прогнала серию тестов. Результаты скорее принесли больше вопросов, нежели дали ответов. Поздно ночью, после того как Чанг ушел, она продолжила изучать мышь. Она пыталась понять, что это такое: биомеханическое устройство или биомеханическое существо. Тесты показали наличие у объекта пульса и рудиментарной системы обмена веществ. Она также отметила низкий уровень электрической активности, что наводило на мысль о квази–мозговых волнах, однако мозговые волны были идеально гармоническими и имели одинаковую амплитуду и частоту. Ни одно из известных науке существ не обладало простым и идеально правильным мозговым излучением: постоянные частоты и амплитуды характеризовали искусственно созданные устройства. К тому же, волны исходили из всех точек объекта, как из обычного электронное устройство, а вовсе не из ограниченной области внутри предмета. Отдельные компоненты содержали органические вещества, а другие были сделаны из неизвестного сверпроводящего металла. Плюс набор микропроцессоров, вкрапленных в скелет наподобие бляшек. Источник энергии мыши оставался загадкой.
Зачем высокоразвитой расе создавать подобное устройство? Если это был своего рода инструмент, то она не могла понять, как он работает. На нем не было явных элементов управления или механизмов. Она не знала, что оно может делать. Работая с артефактами таких своеобразных культур, она всегда пыталась заставить себя думать так, как думал бы инопланетянин. Понемногу она собирала информацию — как они готовили пищу, как они строили укрытия, — пока не воссоздавала их мировоззрение, стиль жизни. Таков был ее метод: изучать сохранившиеся артефакты, по ним делать выводы о культуре, оставившей их, воссоздавать поведение инопланетян, их образ мышления. Но в данном случае у нее были всего три артефакта, по которым надо было сделать вывод о целой культуре. Это походило на попытку сделать вывод о том, что находится в темной комнате по тому участку, который она могла разглядеть в луче света карманного фонарика. И, если ей не удастся достичь в ближайшем будущем каких–нибудь результатов, она знала, что IPX отдаст мышь кому–нибудь еще. Запланированный трехнедельный отпуск по случаю годовщины свадьбы, который начинался завтра, заставлял ее еще сильнее торопиться.
Анна отвернулась от окна. Мышь по–прежнему лежала в круге света под лампой, точка спокойствия в центре того тайфуна, который она называла своей лабораторией. За последние два дня беспорядок в лаборатории превратился в едва контролируемый хаос. Результаты тестов валялись перед ней на рабочем и лабораторном столах, на лабораторном также лежали три герметичных контейнера, содержащих остатки псевдо–скелетов и кокон от мыши, которые дожидались ее внимания. Оборудование для тестирования громоздилось по всей стойке вдоль левой стены. Она позаимствовала его в других лабораториях. Несколько электронных блокнотов, из которых только один принадлежал ей, и справочники, которые она вытащила из книжного шкафа, стоявшего рядом с дверью. Около правой стены находился изолирующий бокс и панель управления им, а на краю панели, рядом с россыпью непомеченных инфокристаллов, притулился ее персональный компьютер. Едва ли это соответствовало строгому имиджу корпорации, о котором так часто упоминал Чанг. Но она знала, где что лежит, и она добивалась результатов. Обычно. Но по каким–то причинам, после своего большого прорыва она медлила. Мысли мыши, такие отчетливые и такие сильные, потрясли ее. Забыться настолько, даже на несколько секунд, было ужасно. И она чувствовала, что мышь работала на минимальном уровне активности, проснувшись всего на несколько мгновений. На что же она способна, когда будет включена на полную мощность?
Она вернулась к столу. Если ее прикосновение активировало мышь, тогда она сможет воссоздать параметры свого касания, будет проверять варианты до тех пор, пока не найдет то воздействие, которое включило ее. Она взяла со стола два бумажных листа и одним листом перекатила мышь на другой. Взяв бумагу с двух сторон, она отнесла мышь в бокс и герметично заперла его.
Когда мышь была изолирована, Анна села за консоль бокса, откуда она могла наблюдать за артефактом через окно и моделировать различные условия внутри. Она воссоздала температуру своей руки. Воссоздала химический состав и жирность своей кожи, пульсацию крови, электромагнитное поле собственного тела. Но все было напрасно. Окраска мыши оставалась неизменной.
Она подняла температуру на десять градусов, что было гораздо выше температуры ее руки. Подождала. Никаких изменений.
Позади нее раздались тяжелые шаги Чанга.
— Я получил ваше послание. Есть какие–нибудь успехи? — его голос звучал иначе, чем вчера, как будто растущий прагматизм и осторожность последних десяти лет внезапно удвоились за одну ночь. Энтузиазм, который звучал вчера в его голосе, теперь сменился невыразительным нейтральным тоном служащего корпорации.
Привычным толчком ноги развернув кресло, Анна отвернулась от панели управления и окна бокса.
За все годы их знакомства доктор Чанг внешне почти не изменился: прекрасно уложенные седые волосы, невысокий, плотный, морщинки вокруг глаз и рта, показывающие на то, что он много времени проводил на свежем воздухе. Ей больше всего нравились его руки: покрытые мозолями, которые являлись почетными знаками на поприще археологии, до сих пор грациозные в движении. Ее собственные руки тоже загрубели — это было неизбежным при ее профессии, — но должны пройти многие годы, чтобы они стали похожи на руки доктора Чанга. Главная перемена в нем за эти годы заключалась в слегка округлившемся брюшке, да в радикальной смене одежды, после того, как он стал работать на IPX и принял их стиль. Она до сих пор не привыкла видеть его в сшитом на заказ костюме и кожаных туфлях с кисточками. Ему больше подходила грубая полевая одежда. Хотя сегодня он выглядел съежившимся, со впалой грудью и расслабленной линией губ, как будто он потерял контроль над своим телом.
Она подумала, что ей стоит приободрить его.
— Сегодня утром мне каким–то образом удалось включить мышь, когда я держала ее в руке.
— Да? — сказал он, и его вопрос звучал больше похожим на утверждение. — Как это случилось?
Он наклонился вперед и устремил взгляд на мышь, лежавшую на дне бокса.
— Что–то не так? — спросила она.
— Что? Нет, — он выпрямился. — Просто я мало спал этой ночью.
— Я тоже, — улыбнулась Анна. — Я пришла сюда ни свет ни заря, а когда держала мышь в руке, цветные узоры на ней начали мерцать.
Он сел около нее к панели управления, его голос потеплел.
— Невероятно, Анна. Так чем же ты сейчас занимаешься?
— Пытаюсь воссоздать параметры моей руки, чтобы выделить то воздействие, которое активировало мышь. Но ничего не получается.
Она показала ему на мониторе все варианты, которые успела применить. Глаза Чанга скользнули поверх них.
— Ни один из этих вариантов не дал такого же эффекта, как твое прикосновение.
— Нет.
Он повернулся к ней.
— Ты что–то не договариваешь.
Анна похлопала рукой по ноге. За окном внутри бокса лежал предмет, спокойный, как спящая мышь.
— Этим утром, когда я взяла ее в руку, когда узоры начали двигаться, я что–то почувствовала. Я почувствовала, что оно думает. Оно телепатически общалось со мной.
— Значит, ты думаешь, что оно, возможно, управляется телепатически, — сказал он, ногтем большого пальца сдирая мозоль на указательном.
— Я не телепат, но возможно, когда я держала его, то я сконцентрировала свое внимание на нем и могла включить его на минимальный уровень активности.
Теперь она пришла к необходимости высказать гипотезу, которой избегала с тех пор, как вступила в контакт с мышью. Это казалось неизбежным, и следующий шаг был ясен.
— Может быть, телепат сумеет включить ее на полную мощность.
Голос Чанга снова стал равнодушным.
— Ты хочешь впутать в это дело телепата?
— Я не вижу иного выхода. Мы уже не раз приглашали сюда различных экспертов. В конце концов, я сама не состою в штате, как и половина народу в этом здании.
Чанг оглянулся в коридор через плечо.
— Когда ты обнаружила мышь, ты перевернула все здесь вверх тормашками. Ею серьезно интересуются.
— Да, конечно, — пожала плечами Анна.
— Мы должны соблюдать осторожность.
— Политика, знаю, — вздохнула она.
— Ты не должна так быстро отбрасывать в сторону политику. Зачастую политика — более могущественная сила, нежели истина.
Он замолчал, его обветренное лицо снова показалось высохшим.
— Я не могу дать разрешение на это. Я знаю, что им нужно. Они хотят абсолютной секретности. Их паранойя стала еще сильнее, чем обычно.
— Но телепату придется хранить это в тайне.
Чанг кивнул, его взгляд снова обратился на мышь.
— Ты пыталась включить ее мысленно на расстоянии?
— Нет. Я не знаю, как это делать.
— Попробуй для меня. Просто посмотри на нее.
Она повернулась к нему, скривив губы.
— Я начинаю чувствовать себя дурой.
— Бывало хуже.
Она глубоко вздохнула, а потом выдохнула. Мышь все еще спала. Анна сконцентрировалась на застывшем на ее поверхности узоре, на скелете, мозге, сердце, которое, как она знала, билось внутри. „Двигайся, черт побери, двигайся. Проснись. Пора просыпаться. Ну, сделай же что–нибудь. Станцуй джигу. Спой песню. Машина говорит, что пора просыпатся!” Ничего.
Она повернулась к Чангу.
— Я чувствую себя идиоткой.
— Мы должны были попробовать.
Она провела руками по волосам и обхватила руками голову. Она не собиралась сдаваться. Загадка была разрешима, и она нашла ключ к ней.
— Как вам известно, мне не нужно ваше разрешение на то, чтобы пригласить телепата.
Чанг кивнул.
— Но, если вы скажете мне об этом, я должен буду запретить это.
— А что, если я не буду говорить вам об этом?
Чанг снова посмотрел через плечо.
— Меня направили к вам за ежедневный отчетом о прогрессе в ваших исследованиях.
— Их это интересует, — она отпустила голову. — Что, если вы зайдете за отчетом в… — она посмотрела на свои часы, — шесть часов?
Чанг улыбнулся.
— В четыре.
Анна сделала, как любил говорить Джон обезьянье личико, обнажив зубы.
— Пять?
Чанг поднялся с места.
— Доктор Шеридан, я буду ждать ваш отчет в пять часов.
— Я буду рада предоставить его вам, доктор Чанг.
Она начала просматривать на компьютере список телепатов еще до того, как он вышел из комнаты.
Глава 2
Теренс Хиллиард, дипломированный телепат, прибыл в три часа. Это был высокий тщедушный темноволосый мужчина в модном оливково–зеленом костюме и, конечно, в черных перчатках. Он предъявил свое удостоверение, в котором указывался его уровень — Р5. Все телепаты, которые раньше встречались ей, были тщедушными, отметила она. Анна подумала, не является ли это частью их подготовки.
— Спасибо, что пришли, получив столь краткое сообщение.
— Все в порядке, — сказал Теренс, — назначенную на утро встречу отменили, и ваша заявка оказалась как нельзя кстати.
У него был приятный голос: глубокий, с напевным ирландским акцентом.
Она подвела его к окну бокса, показала мышь, лежащую там, и объяснила, в чем дело.
— Я надеюсь, что оно было создано так, чтобы управление им осуществлялось телепатически. Или, по крайней мере, телепатический контакт может активировать его внутренний механизм.
— Это совершенно необычно, — произнес Теренс, — я еще никогда не пытался вступать в телепатический контакт с предметами.
— Вы, наверное, думаете, что я сошла с ума, не так ли?
Теренс улыбнулся, и его улыбка так походила на улыбку ее мужа, Джона. Боже, как же она соскучилась по нему. Через восемнадцать часов она уже будет на пути к нему, и в течение трех недель, как она надеялась, они не покинут пределов гостиничного номера.
— Мои познания в археологии уместятся в наперстке. Но, должен сказать, не думаю, что почувствую хоть что–нибудь, — например, если прикажу ей: „Принеси тапочки”.
Они рассмеялись, и Анна усадила его рядом с собой перед окном бокса.
Она установила сканеры на запись.
— Вам что–нибудь нужно? — спросила она.
— Вам действительно необходимо изолировать ее? Будет легче сканировать при физическом контакте.
— Давайте сначала попробуем так. Если в объекте возникнут какие–то изменения, то мы сможем более точно их зафиксировать. Если же это не сработает, то мы попробуем физический контакт.
— Отлично. Тогда, пожалуйста, я попрошу несколько минут тишины.
Он скрестил руки, его лицо посерьезнело.
Анна изучала показания приборов. Сканеры не зарегистрировали никаких изменений. Мышь лежала неподвижная и молчаливая. Потом серый цвет на коже начал перетекать, не так, как раньше: с остановками, сегмент за сегментом, а в виде темных волн, пульсировавших по ее телу от головы к хвосту, снова и снова, быстрее и быстрее, подобно сердцебиению.
Анна подскочила, сдержав крик, а потом снова села. Температура мыши начала расти. Волны теперь охватывали всю мышь, и ее пульсирующая кожа, казалось, одновременно светлела и темнела. Она начала испускать серое приглушенное сияние. Даже ее тело, казалось, пульсировало, оно то уменьшалось, то увеличивалось, как будто она тяжело дышала. Частота и амплитуда мозговых волн увеличилась. Датчики температуры зашкалило.
— Теренс! Она перегрелась!
Давление в комнате изменилось. Уши Анны заложило, а потом раздался вопль и полыхнуло. Она вылетела из кресла, сбитая потоком горячего воздуха, перелетела через стол и рухнула на пол.
В ушах звенело. Она тряхнула головой и поднялась на ноги, держась за стол в качестве опоры. Ее колени дрожали.
— Черт!
Мышь взорвалась.
Свет в боксе погас, окно было разбито, но, тем не менее, в оставшемся свете она могла видеть, что от мыши осталось немного. Фрагменты кожи, костей и частички псевдо–органического материала были разбросаны по всему боксу. Уничтожена ее Нобелевская премия. Ее репутация. Единственный образец биомеханической технологии. Но, хуже всего, уничтожена возможность понять эту вещь, это наполовину живое создание, которое очаровало ее и давало ей шанс так много узнать. Ее лучик света во мраке этой неизвестной культуры был взорван. Она должна была действовать не так быстро, должна была начать с секундного телепатического контакта. Она поспешила, и вот что получила. Теперь она понимала то, что чувствовал Джон, когда он „напивался вдрызг”. Она заметила, что Теренс не двигается. Он перевернулся вместе с креслом и теперь лежал на полу. Она перебралась через стол и заметила блестящие полосы на его лице. Кровь. Осколки оконного стекла поранили ему щеку и шею. Он что–то говорил, но она не могла расслышать слов. Анна осознала, что воет сирена. Она отбросила в сторону пустое кресло и опустилась перед ним на колени.
— Спасибо, что пришли, получив столь краткое сообщение.
— Все в порядке, — сказал Теренс, — назначенную на утро встречу отменили, и ваша заявка оказалась как нельзя кстати.
У него был приятный голос: глубокий, с напевным ирландским акцентом.
Она подвела его к окну бокса, показала мышь, лежащую там, и объяснила, в чем дело.
— Я надеюсь, что оно было создано так, чтобы управление им осуществлялось телепатически. Или, по крайней мере, телепатический контакт может активировать его внутренний механизм.
— Это совершенно необычно, — произнес Теренс, — я еще никогда не пытался вступать в телепатический контакт с предметами.
— Вы, наверное, думаете, что я сошла с ума, не так ли?
Теренс улыбнулся, и его улыбка так походила на улыбку ее мужа, Джона. Боже, как же она соскучилась по нему. Через восемнадцать часов она уже будет на пути к нему, и в течение трех недель, как она надеялась, они не покинут пределов гостиничного номера.
— Мои познания в археологии уместятся в наперстке. Но, должен сказать, не думаю, что почувствую хоть что–нибудь, — например, если прикажу ей: „Принеси тапочки”.
Они рассмеялись, и Анна усадила его рядом с собой перед окном бокса.
Она установила сканеры на запись.
— Вам что–нибудь нужно? — спросила она.
— Вам действительно необходимо изолировать ее? Будет легче сканировать при физическом контакте.
— Давайте сначала попробуем так. Если в объекте возникнут какие–то изменения, то мы сможем более точно их зафиксировать. Если же это не сработает, то мы попробуем физический контакт.
— Отлично. Тогда, пожалуйста, я попрошу несколько минут тишины.
Он скрестил руки, его лицо посерьезнело.
Анна изучала показания приборов. Сканеры не зарегистрировали никаких изменений. Мышь лежала неподвижная и молчаливая. Потом серый цвет на коже начал перетекать, не так, как раньше: с остановками, сегмент за сегментом, а в виде темных волн, пульсировавших по ее телу от головы к хвосту, снова и снова, быстрее и быстрее, подобно сердцебиению.
Анна подскочила, сдержав крик, а потом снова села. Температура мыши начала расти. Волны теперь охватывали всю мышь, и ее пульсирующая кожа, казалось, одновременно светлела и темнела. Она начала испускать серое приглушенное сияние. Даже ее тело, казалось, пульсировало, оно то уменьшалось, то увеличивалось, как будто она тяжело дышала. Частота и амплитуда мозговых волн увеличилась. Датчики температуры зашкалило.
— Теренс! Она перегрелась!
Давление в комнате изменилось. Уши Анны заложило, а потом раздался вопль и полыхнуло. Она вылетела из кресла, сбитая потоком горячего воздуха, перелетела через стол и рухнула на пол.
В ушах звенело. Она тряхнула головой и поднялась на ноги, держась за стол в качестве опоры. Ее колени дрожали.
— Черт!
Мышь взорвалась.
Свет в боксе погас, окно было разбито, но, тем не менее, в оставшемся свете она могла видеть, что от мыши осталось немного. Фрагменты кожи, костей и частички псевдо–органического материала были разбросаны по всему боксу. Уничтожена ее Нобелевская премия. Ее репутация. Единственный образец биомеханической технологии. Но, хуже всего, уничтожена возможность понять эту вещь, это наполовину живое создание, которое очаровало ее и давало ей шанс так много узнать. Ее лучик света во мраке этой неизвестной культуры был взорван. Она должна была действовать не так быстро, должна была начать с секундного телепатического контакта. Она поспешила, и вот что получила. Теперь она понимала то, что чувствовал Джон, когда он „напивался вдрызг”. Она заметила, что Теренс не двигается. Он перевернулся вместе с креслом и теперь лежал на полу. Она перебралась через стол и заметила блестящие полосы на его лице. Кровь. Осколки оконного стекла поранили ему щеку и шею. Он что–то говорил, но она не могла расслышать слов. Анна осознала, что воет сирена. Она отбросила в сторону пустое кресло и опустилась перед ним на колени.