Казаков Дмитрий Львович. Удравшие из ада

   – Ты предпочитаешь отправиться в МУ? – поинтересовался Поля Лахов.
   Ргов поспешно заткнулся, вспоминая пережитые в университете унижения.
   Храбрости Торопливые набирались по-разному: Лахов смотрелся в снятый шлем и приглаживал аккуратно завитые волосы, Ргов мелко дрожал и бормотал что-то, а Дука Калис перезаряжал арбалеты, которых под длинным черным плащом носил ровно пять штук.
   – Ну, пошли, – сказал лейтенант, водружая шлем на голову.
   К удивлению Лахова, никто не поспешил вперед, чтобы прикрыть начальство, так что пришлось самому идти в авангарде.
   Сержанты храбро топали следом.
   Дом Пифии стоял на отшибе, будто соседние здания норовили отодвинуться подальше. Его окружала широкая полоса перекопанной и черной, словно обгорелой, земли.
   – Чего это? – живо интересующийся сельским хозяйством Ргов наклонился.
   – И голова твоя превратится в пепел, а ноги сгниют по самое горло! – прогремевший со стороны крыльца голос заставил Васиса с испуганным воплем подскочить на добрый метр.
   На крыльце стояла женщина, наряженная в длинный балахон неопрятного цвета. Прическа ее напоминала взрыв на макаронной фабрике, а глаза сверкали, как две лампочки по сто пятьдесят ватт.
   Даже Калис, толстошкурый, как носорог в бронежилете, ощутил себя неловко под этим взглядом.
   – Я знаю, зачем вы явились! – твердо заявила Пифия, и тут же голос ее изменился, стал мягким, певучим: – Ой, цветет мандрагора в поле у ручья! Негра молодого полюбила я!
   – Что такое «негр»? – поинтересовался Калис.
   – У нее спроси, – посоветовал Лахов.
   – Это такое неполиткорректное слово, на самом деле надо говорить «афроамериканец», – сообщила Пифия и заорала во все горло: – Ну что, так и будем стоять на улице!? Или в дом зайдем!?
   С соседнего здания, истошно каркая, сорвались вороны. Сидевший на заборе кот свалился и, судя по быстро оборвавшемуся истошному воплю, скончался от разрыва сердца.
   – Зайдем, – проговорил Лахов, ощущая, как отголоски крика еще блуждают в пустотах внутри его головы.
   Пифия могла изрекать пророчества не выходя из дома, и они оказались бы услышаны даже в соседних Лоскутах.
   Покачиваясь от гремящего внутри черепа эха, лейтенант поднялся на крыльцо и окунулся в пахнущую чем-то неприятно сладким темноту. Прошел узким, точно кошелек скупца, коридором и оказался в комнате, напоминающей склад антиквариата или лавку старьевщика.
   В углу стояла огромная кровать, закрытая балдахином, на столе у окна теснился набор слоников из тридцати шести штук, полки у стен занимали медные подсвечники, груды старых монет, ржавые шлемы, украшения, стоптанные сапоги и какие-то непонятные штуки.
   Сорока ощутила бы себя тут как дома.
   – Садись, – велела Пифия и протянула Лахову маленькую красную пилюлю. – Будешь?
   – Что это? – насторожился лейтенант.
   – Ах, извини, я перепутала, это не тебе, – хозяйка дома улыбнулась, вогнав Дуку Калиса в ступор блеском золотых зубов, и с небрежной грацией Майкла Джордана зашвырнула пилюлю в огромную вазу, расписанную лиловыми цветами и оскаленными червяками.
   – Мы… это… пришли… хотим узнать… – забормотал лейтенант, устроившись на неудобном стуле.
   Опустившаяся в глубокое кресло Пифия остановила его нетерпеливым жестом, торчащие пучками волосы на ее голове колыхнулись с металлическим шорохом, балахон затрясся.
   – Вижу… – возвестила хозяйка дома замогильным голосом, – пришел враг злой и свирепый… Навис над городом…
   Стражники затаили дыхание, Васис Ргов даже забыл, что нужно клацать зубами.
   – Нелегко будет справиться с ним… – в руке Пифии появился мундштук с торчащей из него сигаретой, по комнате поплыл сладкий дым.
   «Конопля, – уверенно определил Калис. – Ох, не будь она Пифия…»
   – Нелегко будет справиться с ним, – повторила хозяйка дома, – ибо жуток зело… Хотя вот инструкция.
   Она деловито выдвинула ящик стоящей рядом с креслом тумбочки (Лахов готов был поклясться, что мгновение назад ее там не было) и вытащила исписанный листок бумаги.
   – Э… инструкция? – удивился Лахов.
   Он, честно говоря, полагал услышать нечто туманное и невнятное, над чем придется поломать голову (желательно, чужую).
   – Именно так, – Пифия сунула бумагу ему в руки. – А теперь проваливайте! У меня дела!
   И она довольно решительно вытолкала стражников прочь из комнаты, а затем и из дома.
   На крыльце Торопливые едва не налетели на тощего бородатого старика в бурой мантии и головном уборе, напоминающем немного сплющенное и обрызганное кровью яйцо.
   За спиной старика толпились мужчины помоложе, одетые похожим образом.
   «Это же жрецы! Чего им тут надо?» – в полном смятении чувств подумали стражники.
   «Это же стража! Они чего тут делают?» – удивленно подумали жрецы.
   В некотором количестве сознаний возникла легкая сумятица.
 
   Никто бы никогда не поверил, но Скрытный был просто одержим любовью.
   Он искренне и чисто любил свою работу, особенно ту ее часть, где полагалось по капле выдавливать кровь из разных живых существ, а затем творить жуткие и мерзкие заклинания.
   Но и к остальным разделам магии Скрытный относился не без трепета.
   Сейчас он, пыхтя от усердия, детским лобзиком выпиливал из куска гранита небольшой алтарь. Металл скрежетал о камень, на пол летела пыль, а маг время от времени поглядывал на стол, где в рамке из металлических штуковин замерло изображение «Пельменной» и стоящего около ее двери существа.
   При работе Скрытный напевал или, скорее, гудел под нос, словно под его капюшоном завелось осиное гнездо. Песня была из тех, что исполняют только в одиночестве или в большом подпитии:
   – По полю зомби грохотали, скелеты шли в последний бой, а молодого некроманта несли с разбитой головой!
   Даже великие маги не лишены слабостей обычных смертных.
   Скрытный надавил на лобзик – и небольшой кусочек гранита со щелчком упал на пол.
   – Отлично, – проговорил маг, опуская инструмент. – Идеальная работа. Впрочем, как обычно.
   Он наверняка улыбался, хотя под капюшоном этого видно не было.
   В дверь постучали.
   – Заходи, – велел Скрытный.
   Дверь распахнулась, и в нее протиснулся белобрысый юноша, на лице которого, украшенном парой наивно моргающих глаз, застыло то ли испуганное, то ли удивленное выражение.
   Звали юношу Тадеуш, и он искренне считал себя учеником Скрытного. У того на этот счет имелось другое мнение, но он не спешил его высказывать, не желая расставаться с преданным и исполнительным слугой.
   – Все принес? – осведомился маг сварливо.
   – Да, учитель, как вы и велели, – кивнул Тадеуш, потряхивая мешком, в котором что-то возмущенно закудахтало.
   – А кусок мыла?
   – Вот он, учитель, – что-то шлепнулось на стол и, судя по звуку, к нему прилипло.
   – А перо и пергамент?
   – Они у меня в кармане.
   – Великолепно. А теперь вырви у этих кур хвостовые перья. Ровно по восемь штук.
   – У живых? – юноша оказался потрясен этим приказом.
   Еще одной причиной, по которой Скрытный не прогонял Тадеуша, являлось то, что рядом с наивностью, добротой и глупостью отточенный, коварный и очень жестокий ум смотрится особенно ярко.
   А своими личностными качествами Скрытный очень гордился и не упускал случая их продемонстрировать.
   – Смерть их мне без надобности, – буркнул маг, достал из кармана мантии закрепленную на медной пластине стеклянную полую емкость, заполненную жидким маслом, в котором висело серое, довольно убогое на вид перо.
   Стоило нескольким фотонам упасть на его поверхность, как перо увеличилось вдвое, засветилось и принялось дрейфовать, оставляя в масле сверкающую, абсолютно прямую полосу.
   Скрытный привел в действие световой компас – уникальный прибор, работающий благодаря перу феникса и позволяющий точно определить стороны света в мире, где нет магнитного поля.
   Сверившись с компасом, маг принялся устанавливать алтарь, ориентируя его лицевой стороной на запад.
   Тадеуш, судя по яростному кудахтанью и сдержанным проклятиям, сражался с курами, не желающими расставаться с частью оперения.
   – Клянусь злобой всех демонов! – гневно пробормотал Скрытный, когда мимо него промчалась рассыпающая перышки курица и попыталась взлететь на стоящий в углу шкаф. – Лови эту тварь! Лови!
   – Да, учитель! – испуганно возопил Тадеуш и ринулся ловить.
   Курица с радостью вступила в известную ей с детства игру.
   Через полчаса тяжело дышащие маг и его помощник стояли около алтаря, курица недовольно булькала в мешке, жалуясь на жизнь товаркам, а пол усеивали разнообразные перья.
   Осталось только выбрать из них хвостовые.
   – Учитель, а что вы собираетесь делать? – осмелился спросить Тадеуш, когда эта операция была выполнена и Скрытный принялся деловито намыливать поверхность алтаря.
   – Совместить заклинание Телепатического Видения с заклинанием Фото-ографической Памяти.
   – Ого! А зачем?
   – Превращу в жабу.
   Тадеуш обиженно замолчал.
   На самом деле Скрытный намеревался выяснить истинное имя прибывшего в Ква-Ква демона.
   Все гримуары, посвященные обитателям Нижнего мира, в один голос твердили, что тот, кто знает настоящее имя демона, сможет управлять им без особых сложностей. Проблема состояла лишь в том, что демоны тоже знали об этом, и громко звучащие прозвища типа Адонаи-Исмаэль, Бель-Шамгарот или Люцифер являлись всего лишь творческими псевдонимами.
   Истинные имена хранились в тайне, а звучать могли просто – Петя или Жан-Франсуа.
   Вскоре алтарь оказался должным образом намылен, а хвостовые перья образовали на нем ровный круг. Скрытный взял в руки кусок пергамента и перо, после чего вспомнил о Тадеуше.
   – Так, юноша, – сказал маг. – Там нужно сочинить отчет для Общества Шизанутых Чернокнижников. Ну, о работе за прошедший год… Займись!
   – Учитель, это в самом деле нужно?
   – Иначе они больше не выделят мне стипендии. И не забудь составить приложения – список использованных проклятий, финансовую сводку и график увеличения зловредности.
   Тадеуш вздохнул и, захватив мешок с курами, побрел к выходу.
   Дверь хлопнула, Скрытный буркнул нечто злобно-невразумительное и приступил к работе. От его бормотания в комнате поднялся ветер, и куриные перья на алтаре затрепетали.
   Изображение демона отделилось от рамки и не спеша поплыло по воздуху. Ухнуло в круг перьев, точно в пруд, и верхнюю поверхность алтаря залила густая, режущая глаз темнота.
   А затем в ней медленно проступили пылающие буквы.
   Скрытный выпучил глаза, но сдержался и заскрипел пером по пергаменту. Только записав имя, он позволил себе согнуться в приступе ехидного, присвистывающего смеха.
   Демона звали Апполинарий Матвеевич.
 
   «Что тут делают эти тупицы?» – неприязненно подумал Зубост Дерг, провожая взглядом Торопливых.
   Городскую стражу жрецы не любили почти так же сильно, как и магов, но в этом они были не оригинальны. Добрых чувств к стражникам не питал никто, даже жертвы преступлений.
   Сами Торопливые винили в этом проклятие, наложенное тысячи лет назад каким-то богом.
   Горожане придерживались другого мнения.
   – Стучи, – приказал верховный служитель Бевса-Патера одному из помощников, когда стражники исчезли за поворотом. – Разрази меня боги, но эти типы начнут болтать, что видели меня тут…
   Дверь открылась за мгновение до того, как младший жрец прикоснулся кулаком к доскам.
   На пороге воздвиглась очень большая и очень сердитая женщина.
   – Как посмели вы явиться ко мне, служители ложных богов? – рявкнула она так, что с Зубоста Дерга едва не сдуло митру.
   – Как «ложных»? – удивленно спросил он. – Бевс-Патер…
   – Все ваши боги суть фальшивые смрадные идолы! – возгласила Пифия и поправилась. – Хотя некоторые настоящие и приятно пахнут…
   Зубост Дерг заглянул ей в глаза и понял, что ответа не дождется: в черных зрачках сталкивались вселенные, кипели, изливая материю в пространство, сверхновые звезды, Хаос сражался с Порядком в пределах отдельно взятой квартиры, а время, извиваясь, само себя завивало в петли…
   – Мы уходим, – проговорил верховный служитель, решительным жестом прекращая ропот младших жрецов.
   Безумная Пифия бросила на него уважительный взгляд, захлопнула рот, а затем и дверь.
   – А все-таки одета она безвкусно, – прошипел из задних рядов свиты жрец-стилист.
   – Но почему мы отступились? – возмутился наставник послушников. – Надо было…
   Зубост Дерг внимательно посмотрел на него, и наставник чудесным образом съежился, будто стал меньше ростом.
   – Мы возвращаемся в храм, – сказал верховный жрец тоном, не предусматривающим возражений. – Пифия не в силах нам помочь, и посему мы прибегнем к крайнему средству – взовем к владыке нашему, Бевсу-Патеру…
   Среди жрецов произошло некоторое волнение.
   Бевс-Патер, Отец Богов (звание номинальное) славился довольно вздорным нравом, и даже его собственные служители признавали, что бог несколько, мягко говоря, вспыльчив. Решив, что его вызвали из-за пустяка, Бевс-Патер мог разгневаться. Несколько раз подобное случалось, и после этого храм приходилось отстраивать, а жрецов отскребать от пола и набирать новых.
   – Я беру ответственность на себя! – провозгласил Зубост Дерг и зашагал к ожидающей его карете.
   Младшие жрецы заторопились следом.
 
   Храм Бевса-Патера располагался в самом центре храмового квартала и размерами превосходил все прочие святилища, из-за чего Зубост Дерг время от времени задирал нос перед коллегами.
   Но это имело и обратные стороны: внутри храма было легко заблудиться, а обслуживающего персонала – подметальщиков, зажигателей курительных палочек, звонильщиков в колокольчики – тут водилось столько, что сам верховный жрец не знал их числа.
   Когда Зубост Дерг вступил в храм и под его сводами разнесся слух, что планируется вызывательный молебен, святилище Отца Богов стало напоминать охваченный безумием муравейник.
   Сам верховный жрец стоял у главного алтаря и, скрипя зубами, глядел, как вокруг бегают ошалевшие подчиненные. Жрец-стилист пытался наскоро перешить мантию прямо на Зубосте Дерге, а главный церемониймейстер поспешно листал священные книги, освежая в памяти детали ритуала.
   Служители помладше терли пол, стены и украшения храма, чтобы не ударить в грязь лицом (в прямом смысле) перед явившимся божеством.
   Облаками летела слежавшаяся, почтенная пыль, предметы обстановки обретали вторую молодость, а пауки, годами обитавшие в темных углах, подумывали о том, чтобы сменить место жительства.
   Кое-кто из жрецов, потрусливее или поумнее (хотя одно не исключает другого), с самым деловым видом пробирались к запасным выходам, надеясь в момент, когда Бевс-Патер явится, оказаться подальше от храма.
   – Хватит! – рявкнул Зубост Дерг, когда жрец-стилист в очередной раз промахнулся и ткнул иголкой куда-то в поясницу.
   Суета мгновенно стихла.
   – Можно начинать? – дрожащим голосом осведомился главный церемониймейстер.
   – Нужно!
   Главный церемониймейстер вытер вспотевший лоб и махнул рукой.
   Задымились священные курильницы, зазвенели священные колокольчики, хор младших жрецов завел священный гимн «Яви свой лик, небес владыка, а то без тебя нам как-то дико…».
   Зубост Дерг пинком отогнал жреца-стилиста и занял положенное место – справа от главного церемониймейстера.
   Сам обряд смотрелся довольно скучно. Не имелось спецэффектов вроде облаков разноцветного дыма, рева из-под земли или бьющих с неба молний, и грудастые, скупо одетые девицы не ложились под жертвенный нож.
   Но вызов был рассчитан не на эффектность, а на эффективность, и использовался лишь в те моменты, когда служители Отца Богов хотели не выпендриться, а на самом деле обратиться к Бевсу-Патеру.
   У Зубоста Дерга от вытья хора звенело в ушах, а от сладкого дыма чесалось в носу.
   Он встрепенулся, лишь когда все до единого факелы в храме погасли, а через мгновение засияли вновь, куда ярче, чем раньше. Статуя исчезла, а на ее месте оказался лысоватый, довольно полный мужчина, наряженный только в лавровый венок.
   Судя по состоянию его, гм… атрибутов, бог только что был очень занят.
   Жрецы дружно повалились на колени, наполнив зал шорохом одежд и стуком лбов об пол.
   – Надеюсь, вы позвали меня не просто так… – негромко сказал Бевс-Патер, и колонны из розового мрамора, гордость и украшение храма, тоненько задребезжали. – Встань, жук… нет, оса… или гусеница?
   – Червь, господин, – подсказал Зубост Дерг.
   – Точно, – кивнул Отец Богов. – Встань, червь! И реки… э-э-э, чего тебе надо! Чудо какое, что ли?
   Верховный жрец спешно поднялся и, стараясь не глядеть на, гм… атрибуты Бевса-Патера, рассказал про страшный сон.
   – Зло придет? – глаза бога вспыхнули алым огнем. – Очередное дурацкое пророчество? И ради этого ты оторвал меня от… от… от божественных обязанностей? Как ты посмел, жук? В смысле, червь!
   – Все к вашей вящей славе, господин, – пролепетал Зубост Дерг, прикидывая, спасет ли резиновый коврик под ногами от божественной молнии.
   – Ладно, – Бевс-Патер почесал лоб, – если честно, то я несколько утомился от этих обязанностей, – он оглянулся через плечо, словно проверяя, не подслушивает ли кто. – К вам в город заявился демон!
   – Обычный демон?
   – Нет. Один из тех, кого страшатся даже сородичи. Даже я, – бог хмыкнул, – не захотел бы встретиться с ним в темном переулке. И как ты используешь это к моей вящей славе, гусеница?
   – Червь, господин, – вновь подсказал Зубост Дерг и мозг его, обильно смазанный страхом, завертелся с такой скоростью, что из ушей полетели искры и пошел дым. – Мы сможем… это… типа… поймать его, доказав тем самым, что по городу у нас расхаживают демоны, а маги, допустившие подобное, ни на что не годятся!
   – Ну и что?
   – Ведь маги не чтят вас! Посрамление безбожников – благое дело!
   – Да? – Бевс-Патер задумался, безупречно гладкий лоб его с усилием наморщился. – Но если ты осрамишь мое славное имя, – колонны вновь задребезжали, – то я превращу тебя в пепел, паук!
   – Червь, господин…
   – Да, все время забываю, – донесся уже слабеющий голос, и бог пропал.
   В храме остались только жрецы.
   Ну и еще ошеломление, написанное на лице у Зубоста Дерга.
 
   Мешок дергался и время от времени шипел, точно внутри выясняли отношения коты.
   – Ну что, откроем? – спросил Арс, с надеждой поглядев на приятелей.
   Тили-Тили просвистел что-то неразборчивое, Рыггантропов не без успеха сделал вид, что не понимает, о чем вообще идет речь, а Нил Прыгскокк смущенно уставился в стену.
   Утром библиотекарь вручил студентам мешок с запрятанным в него куском знания и заявил, что больше ничем не может помочь. Выбравшиеся из университета приятели заскочили в «Утонченное блаженство», чтобы укрепить нервы, ослабленные визитом в подземелье.
   Когда Арс вспомнил про мешок, Рыггантропов как раз собирался обменять его на кружку пива.
   Топыряк почти силой вытащил друзей из кабачка и повел в переулок Семи Гномов, где снимал комнату. Ну а тут выяснилось, что энтузиазм напрочь покинул охотников на демона.
   – Надо хотя бы защитный круг начертить, – вновь подал голос Арс. – Кто помнит, как это делается?
   Тили-Тили поднял руку и вытащил из-под мантии кусок мела.
   – Рисуй! – радостно закивал Нил Прыгскокк.
   Йода зашипел, точно целый клубок змей, и замотал головой так, что уши его заколыхались.
   – У него просто есть мел, – вздохнул Топыряк. – Придется лезть в записи.
   И он потянулся к столу, где кипами лежали конспекты лекций, слегка помятые книги и прочая бумажная ерунда, без которой не существует ни один нормальный студент.
   А ненормальный – тем более.
   После недолгих поисков, завершившихся падением учебника по прикладной магии на голову Рыггантропову, описание круга оказалось найдено, и Арс с Нилом принялись рисовать, пыхтя и сталкиваясь лбами.
   – Типа? – удивленно сказал Рыггантропов, когда на полу появился рисунок, походящий на покрытое закорючками перекошенное яйцо.
   – Э… да, – Арс почесал подбородок, – круг получился не очень… круглым. Но это же не главное, правда?
   – Скоро узнаем, – мрачно проговорил Прыгскокк, взятой из угла метлой подталкивая шевелящийся и шипящий мешок к центру круга. – Эй, Рыггантропов, развязывай!
   – А чего я?
   – Мы рисовали, Тили-Тили дал мел, – объяснил Топыряк. – Настала твоя очередь проявить себя.
   На самом деле, если кто и имел шансы устоять против магической энергии, то только Рыггантропов. Заклинания отскакивали от его округлого черепа, как теннисные шарики от стенки, а самые хитрые проклятия отступали, столкнувшись с простым, как бульдозер, разумом двоечника.
   – В натуре, ладно, – сказал Рыггантропов, поднялся и, наклонившись к мешку, содрал с него веревку.
   Зашипело, и волна гневно булькающего сияния прянула в стороны, ударилась о невидимые стенки магического круга. Посреди комнаты будто вырос громадный стакан из желтого сверкающего стекла.
   Внутри «стакана» ошеломленно моргал Рыггантропов.
   – Выходи давай! – гневно прорычал Арс. – За твоей за… спиной ничего не видно!
   – Ага, – двоечник как ни в чем не бывало выбрался из столба света и сел на место, а внутри «стакана» начало формироваться некое изображение.
   Тили-Тили сердито засвистел.
   – Что это такое? – Нил Прыгскокк толкнул Арса локтем.
   – Вот уж не знаю, – ответил Топыряк, разглядывая штуковину, больше всего похожую на уродливую трубу, увешанную множеством монет на веревочках и щегольским гребнем из металла.
   Тили-Тили засвистел яростнее, как закипающий чайник, и запрыгал на месте, точно собирающийся взлететь пингвин.
   – Типа, ты хочешь что-то сказать? – проявил сообразительность Рыггантропов.
   Йода кивнул, схватил со стола кусок пергамента и что-то написал на нем куском мела. Мохнатая лапка протянулась, сунув листок под нос Арсу, и тот задумался, глядя на белесые буквы.
   Надпись гласила: «Деманский манок».
   – Манок для демонов? – первым сориентировался Нил Прыгскокк, пару раз участвовавший в охоте.
   – А что это? – гулко спросил Рыггантропов. – Это манная каша мужского рода?
   – Нет. Такая штука, чтобы дуть в нее. Демон услышит звуки и придет. То есть прилетит.
   – Ага.
   – Теперь осталось только понять, как этот манок изготовить, – сказал Арс и замер, с ужасом вслушиваясь в приближающийся по коридору цокот.
   Такой издают очень маленькие и крайне твердые каблучки.
   Раздался звук, напоминающий скорее не стук, а дробь автоматной очереди, дверь открылась, и на пороге воздвиглась фигура, похожая на гриб с огромной шляпкой и пухлой, расширяющейся книзу ножкой.
   – Я не есть понимать, что происходить! – заявила фигура капризным голосом. – Что за грохот в поздний час есть?
   Топыряк сжался, понимая, что в этот момент экзорцизмы не помогут.
   Мадам Тюфяк, хозяйка дома, где Арс снимал комнату, славилась двумя вещами – нарочитым акцентом обитателей Лоскута Фатерлянд и любовью к громадным шляпам, похожим на круглые огороды.
   Нынешняя была украшена центнером всяческих овощей и фруктов, среди которых выделялся арбуз.
   – Э… мы…
   Но жалкая попытка оправдаться оказалась подрублена на корню.
   – Вы есть иметь очень плохой память! – решительно заявила мадам Тюфяк, опасно колыхнув шляпой. – Когда я сдавать вам комната за малый деньги, – тут хозяйка квартиры позволила себе жалостливый вздох, – я говорить – никакой магия в мой дом! А это что есть?
   Обвиняющий перст поднялся, указав на столб из света.
   – Манок, – честно ответил Рыггантропов.
   – Никакой манок в мой дом! Все колдовство – прочь не сюда! – мадам Тюфяк решительно шагнула вперед и схватила висящее в воздухе изображение.
   Магический чертеж, не привыкший к такому обращению, мигнул и начал гаснуть. Потрясая фруктами на шляпе и гневно сопя, мадам Тюфяк скрутила его и запихнула в мешок.
   Свет померк.
   Магия – великая сила, но со сварливыми домохозяйками не всегда справляется даже она.

* * *

   Мрак сгущался на Пустопорожней улице, и главная транспортная магистраль Нор потихоньку оживала. Двигались в полутьме люди, или хотя бы похожие на них существа, открывались питейные заведения, чью репутацию не смогли бы подмочить все океаны Лоскутного мира.
   Воры готовились воровать, убийцы – убивать, продажные девицы тренировались в искусстве маскировки.
   Шныряли, посверкивая глазами, крысы.
   Никто, кроме них, не заметил, как от стены ничем не примечательного дома отделилось черное облако. Грызуны, инстинкт самосохранения у которых куда сильнее любопытства, тут же дали деру, а демон, повисев в воздухе, вспомнил, что должен как-то выглядеть.
   Сегодня удерживать облик у него получалось несколько лучше, чем вчера, и он походил на высокого, облаченного в длинный плащ мужчину. Мрак успешно скрывал отсутствие некоторых важных деталей.
   – Пшх-х-х… – прошипел демон и наполовину зашагал, наполовину поплыл по улице.
   Голод гнал его вперед, а обилие находящейся вокруг – за тонкими стенками – пищи сводило с ума.
   – Не хочешь отдохнуть, красавчик? – с крыльца дома, украшенного красным фонарем, шагнула женщина.
   Демон замер, клубясь внутри собственного облика и будучи не в силах оторвать глаз от аппетитно колышущихся перед ним кусков мягкой, наполненной свежей кровью плоти.