Страница:
ПРОЕКТЫ БИРОНА
Воронцов не удовлетворился взятием Салта. Призрак поражения под Гергебилем преследовал его даже в Тифлисе. Весной будущего года Воронцов предполагал снова двинуться на Гергебиль и поручил Аргутинскому втайне готовить новый поход. А до той поры наместник принялся поправлять пришедшие в расстройство дела края.
Прослышав о реформаторских намерениях Воронцова, в его канцелярию хлынули авторы всевозможных проектов овладения и управления Кавказом. Они подавали свои бумаги, а затем терпеливо ожидали, пока те пройдут по инстанциям. Как правило, бумаги возвращались к своим создателям с благодарностью от начальства за рвение и извинениями за невозможность их применения в настоящее время. Но не таков был тифлисский учитель Н. Бирон, представивший "Проект успокоения дагестанских племен". Он объявил себя прямым потомком знаменитого Э. Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны, который прославился "бироновщиной" введением иностранных порядков, грабежом национальных богатств, тотальным доносительством и жестоким преследованием недовольных. Потомок его требовал продолжить традицию установлением на Кавказе жесткого полицейского режима по принципу "Ordnung muss Ordnung" ("Порядок должен был порядком"). Бирон считал, что все станет на свои места, как только местное население станут водить военным строем и заставят исполнять российские законы. Подобные проекты только раздражали начальство своей абстрактностью. Но Бирон не сдавался, требовал "рассмотреть и принять к исполнению", осаждал газеты и писал жалобы. Из этого ничего не вышло, но Бирон все же попал в историю, объявив, что "Шамиль есть величайший гений, какой когда-либо производил Кавказ".
Часть IV
ПОЕДИНОК
НАСЛЕДНИК ИМАМА
После потери Салта Шамиль распустил войска и вернулся в Ведено. В Имамате начались брожения. Одни считали Шамиля непобедимым, помня победу в Гергебиле, другие намекали, что имам стареет и уже не тот, что прежде, имея в виду сражение в Салта.
Шамиля уже не радовали ни прекрасные жены, ни преданные дети. Он был погружен в размышления над тем, как остановить продвижение царских войск в горы и отбросить их назад. В смелых планах у имама недостатка никогда не было. И Государственному совету было из чего выбирать. Но прежде необходимо было восстановить единство в самом Имамате. Главным был вопрос об упрочении имамской власти. На этот раз Шамиль посчитал возможным решить дело посредством референдума.
В январе 1848 года Шамиль созвал в Ведено известных наибов, народных старшин и духовных руководителей. Имам объявил собравшимся, что становится стар и готов отказаться от звания имама, если не найдет в своих сподвижниках большего усердия, настоящей помощи и полной преданности делу защиты родины.
Пораженные необычайным поворотом дела, участники собрания принялись горячо убеждать Шамиля, что без него общее дело неминуемо погибнет, что в горах нет человека, более достойного носить звание имама, и что распространяемые среди горцев слухи - не что иное, как происки агентов Воронцова.
Убеждая Шамиля не оставлять народ без вождя, собравшиеся постановили считать имамскую власть наследственной и в случае гибели Шамиля считать имамом его сына Гази-Магомеда, человека твердой веры и неустрашимой отваги. Шамиль резко возражал против наследственности имамства, считая, что имам обязательно должен избираться. Но на период неоконченной войны согласился считать сына наследником, хотя бы для того, чтобы утвердить в народе неколебимость Имамата и убежденность в продолжении сопротивления при любом повороте судьбы.
Хаджи-Мурад, считавшийся одним из главных претендентов на имамское звание, неожиданно поддержал Шамиля, заявив, что тот вовсе не так стар, чтобы отказываться от звания имама. И что сан этот должен принадлежать Шамилю, пока он жив. А что касается наследника, то Гази-Магомеду, при необходимости, нетрудно будет самому добиться звания имама.
Было понятно, что если звание имама перешло бы к наследнику при жизни Шамиля, то оспаривать его никто бы не посмел. В случае же избрания нового имама могли возникнуть самые неожиданные коллизии, которые сам Хаджи-Мурад так обрисовал своим ближайшим друзьям: "Имамом будет тот, у кого сабля острее!"
Когда об этом сообщили Шамилю, он сказал своим сподвижникам: "Братья мои, никогда никому не завидуйте и не будьте высокомерны, чтобы не злорадствовали над вами враги и не думали о вас плохо друзья".
Подтвердив свою власть, Шамиль вернулся к государственным делам. Не сомневаясь, что Воронцов вернется к Гергебилю, он велел наибам готовиться к новым боям будущей весной, а до той поры послал Хаджи-Мурада восстанавливать разрушенные укрепления.
ВИЗИТ КУЗЕНА
Прошло восемь лет, как Анна-Шуайнат оказалась в доме Шамиля. Вестей от нее давно не было, и родные были весьма встревожены. Они знали, какие сражения шли в Дагестане, и опасались, не коснулась ли война самой Анны.
В мае 1848 года кузен Анны купец 3-й гильдии Минай Атаров решил узнать ее судьбу. Он прибыл в крепость Воздвиженскую и обратился к начальству с просьбой устроить ему свидание с кузиной. Дело было сложное, но успех предприятия сулил принести важные сведения о новой столице Шамиля и положении дел в Имамате. Полковник Меллер
Закомельский вызвал своих лазутчиков, и те помогли Атарову войти в переписку сперва с наибами Шамиля Дубой и Талгиком, а затем и с самим имамом. Ожидая вестей из Ведено, Атаров вполне свыкся с новым для себе черкесским костюмом, научился стрелять из пистолета и даже начал немного говорить по-чеченски. Когда согласие имама было получено, Атарова подробно проинструктировали о возможных опасностях и дали двух проводников. Встреча с людьми Шамиля произошла в Аргунском ущелье.
Дуба и его мюриды приняли Атарова с почетом, но вели себя настороженно. В каждом нежданном госте горцы подозревали лазутчика. Выяснив, что Атаров желает ехать к Шамилю и Шуайнат сам, а не просто передать какое-либо послание, Дуба обещал доставить его к имаму, но предупредил, что путь будет трудным. Минай Атаров представлял себе, что такое горные дороги, и был готов потерпеть. В Воздвиженской ему говорили, что путь может занять день или два. Но прошла уже целая неделя, высоким перевалам и головокружительным спускам не было конца, а до цели было еще далеко. Порой тропинки над пропастью становились так узки, что Атаров слезал с лошади и шел пешком. Он держался из последних сил, сожалея, что отправился в столь утомительное и опасное путешествие. Наконец добрались до аула, где жил сам Дуба. Здесь путники слегка передохнули и на следующее утро отправились дальше. Преодолев еще множество природных преград в виде огромных скал и заповедных лесов, они выехали к долине, в глубине которой лежал аул Ведено, а неподалеку и сама столица Имамата.
Миновав подъемный мост через реку, они оказались у стен резиденции Шамиля, над которыми возвышались караульные башни с пушками.
Атарова хорошо приняли и поместили в отдельном доме. Здесь он пробыл три дня, пока сотрудники Шамиля собирали и проверяли сведения об Атарове и цели его визита. Только на четвертый день его пригласили в кунацкую, где имам принимал почетных гостей. Здесь уже собрались наибы и другие важные люди и был накрыт стол. Но самого Шамиля не было. Поначалу горцы приветливо улыбались гостю, угощали его разными блюдами, но когда вошел молодой мюрид и что-то тихо сказал Дубе, отношение к Атарову резко изменилось. Горцы сделались так мрачны, что Атаров почувствовал себя на краю гибели. Потом принесли халву и предложили Атарову отведать это блюдо, приготовленное его двоюродной сестрой. Атаров с радостью согласился, громко его хвалил и просил поблагодарить Шуайнат за столь вкусное угощение. Тут вновь явился молодой мюрид и что-то шепнул Дубе. Горцы сразу повеселели и принялись беседовать с гостем как старые добрые кунаки.
Как оказалось, Атаров действительно был недалек от гибели. Его уже сочли за дерзкого лазутчика, потому что Шуайнат, которой его показали через тайное окно, сначала не признала в нем родственника. И только услышав, как он хвалит халву, узнала его по голосу.
Затем Атаров еще несколько дней пробыл в ожидании аудиенции. Но теперь его не оставляли вниманием и даже повели гулять по Ведено. Здесь он дивился на пестроту населения, посетил пороховую мельницу и помолился в церкви в русской слободе. А местный часовщик даже исправил его хронометр, разбившийся по пути в Ведено.
Атаров уже отчаялся увидеть кузину, когда вдруг явился вестовой, чтобы срочно отвести гостя на свидание с Шуайнат. У входа во двор дома Шамиля Атарову велели оставить оружие у караульных. Затем его привели в комнату Шуайнат, куда вскоре вошло несколько женщин с закрытыми лицами. Они поздоровались с гостем, и теперь Атаров уже сам узнал по голосу сестру. Через некоторое время их оставили вдвоем. Шуайнат угощала Миная фруктами, спрашивала о своих родных и знакомых, а он интересовался ее жизнью в семье Шамиля. Атаров понял, что брак ее с Шамилем был добровольным и она вполне счастлива. Шуайнат даже попросила прислать ее долю наследства, чтобы отдать его супругу.
Совершенно убедившись, что видит перед собой дорогого кузена, Шуайнат решилась открыть лицо. Но ненадолго, потому что в коридоре послышались шаги и в комнату вошел Шамиль.
Взволнованный гость вскочил и хотел было, по местному обыкновению, приложиться к руке имама. Но Шамиль просто пожал ему руку, усадил Атарова на тахту, сел рядом и вежливо осведомился о здоровье его родных и близких. Шамиль был приятно удивлен смелостью Атарова, решившегося на такое трудное путешествие лишь затем, чтобы проведать родственницу.
Атаров преподнес Шамилю золотой брегет, а Шуайнат подарил золотые дамские часы.
На другой день Атарову сообщили, что он может ехать обратно. Атаров попросил разрешения проститься с сестрой, но вместо этого получил в подарок от Шамиля прекрасного коня и целую арбу подарков для родственников. Атаров выехал из Ведено с теми же провожатыми, которые доставили его сюда. К вечеру того же дня Дуба попрощался с Атаровым у крепости Воздвиженской. Теперь только путешественник понял, как рисковал, когда его везли в Ведено окружными путями, подозревая в нем лазутчика.
СНОВА ГЕРГЕБИЛЬ
В июне 1848 года Аргутинский осадил Гергебиль. Бои продолжались три недели, почти в точности повторив ход боевых действий под Салта. С теми же отчаянными схватками, беспрерывными бомбардировками, блокадой, порчей воды, поджогами, подкопами, взрывами и героизмом с обеих сторон. После того как воины имама решили оставить крепость, Гергебиль разделил судьбу Салта и был превращен в руины. Богатые гергебильские сады тоже были полностью вырублены и сожжены, с той лишь разницей, что вековые деревья сразу уничтожить не удалось, и они были лишь подрублены, чтобы умереть позже.
Таким же неясным оказался и результат операции: аул был разрушен и... оставлен горцам, потому что войскам Аргутинского вновь пришлось отступать в свои лагеря за укрепленной линией, отбиваясь от нападавших со всех сторон отрядов Шамиля.
За эту операцию Аргутинский был произведен в генерал-лейтенанты, а Воронцов получил благодарность от императора и укрепил пошатнувшуюся было репутацию непобедимого полководца.
ПОХОД В САМУРСКУЮ ДОЛИНУ
Однако и на этот раз надежды наместника на то, что горские общества отвернутся от Шамиля и поспешат признать власть императора, оказались тщетными. Шамиль был по-прежнему силен. И сам теперь жаждал реванша.
Не успели войска Воронцова устроиться на зимних квартирах, как стали поступать тревожные сведения о готовящихся походах Шамиля.
Произведя несколько отвлекающих маневров и окончательно запугав штабистов Воронцова, отряды имама вторглись в Самурский округ - вотчину Аргутинского, более всего досаждавшего Шамилю последние годы.
Отдав предпочтение стратегии стремительных походов перед тактикой обороны, Шамиль решил проучить генерала, разорвать смыкавшееся вокруг Имамата кольцо с юга и поднять на борьбу население Самурской и Алазанской долин.
У Шамиля были все основания ожидать успеха операции. Местное население, с тех пор как Шварц изгнал Даниял-бека, не переставало сопротивляться новым властям. Методы правления Шварца делали невыносимой жизнь не только горцев, но и его собственных подчиненных. Население тайно и явно сочувствовало Шамилю, снабжало его сведениями, провиантом и отправляло к нему своих воинов. Засады, стычки, набеги, порча дорог и прочие партизанские приемы не давали Аргутинскому покоя. В ответ он регулярно устраивал карательные экспедиции, приводившие к еще более ожесточенному сопротивлению. Местные общества обращались к Шамилю с просьбой явиться к ним, обещая всеобщее восстание.
Со своей стороны и Даниял-бек убеждал Шамиля в необходимости подобного похода, надеясь вернуть утраченное султанство и отомстить ненавистному Шварцу.
13 сентября 12-тысячный отряд горцев, предводительствуемый Даниял-беком, осадил одно из главных укреплений Лезгинской линии - большое село Ахты.
Такого оборота дела никто не ожидал, и потому гарнизон укрепления был не очень многочисленным - около 500 человек во главе с полковником Ротом. Надежда на местную милицию растаяла, как только перед укреплением появилась конница Хаджи-Мурада. Большинство с криками: "Хаджи-Мурад! Хаджи-Мурад!" или переходило на сторону мюридов, или исчезало в лесах.
На следующий день к Ахтам прибыл сам Шамиль. Как бы демонстрируя свое прилежание в изучении тактики Аргутинского, Шамиль начал планомерную осаду. Были подготовлены позиции, энергично велись всевозможные осадные работы, укрепление было лишено воды и полностью блокировано. Затем, установив артиллерию на соседнем берегу Самура, Шамиль подверг укрепление мощному обстрелу.
После первых же залпов взлетел на воздух пороховой погреб Рота. Сам полковник был ранен и передал командование капитану Новоселову.
Осада продолжалась по всем правилам: в ход пошли туры и фашины, были пробиты минные галереи, заложены заряды под башни и произведены мощные взрывы. Только пробив внушительную брешь в бастионах, Шамиль начал штурм.
В ожесточенной рукопашной схватке силы гарнизона таяли на глазах. Но Новоселов решил защищаться до последнего, тем более что в укреплении находились и семьи офицеров. Когда и этот штурм был отбит, оказалось, что женщин и детей в укреплении осталось больше, чем солдат, и выдержать новый натиск уже не было никакой надежды.
Призывы гарнизона о помощи, казалось, таяли в ущельях, как горное эхо. Аргутинский, считая Ахты потерянными, опасался теперь, что потеряет и все остальное. Это заставило его собрать имевшиеся силы и двинуться в район боевых действий. На дальних подступах к Ахтам Аргутинского встретили отряды Шамиля. После непродолжительного боя генерал отступил, делая вид, что уходит. Но вместо этого решил обойти Ахты с другой стороны.
У аула Мискенджи на берегу Самура он наткнулся на отряды Даниял-бека и Хаджи-Мурада. Аргутинский по привычке остановился, выжидая действий противника. Но когда узнал, что укрепление в Ахты еще держится, бросил свой отряд в атаку.
Первым не выдержал Даниял-бек. Его беспорядочное отступление увлекло за собой и Хаджи-Мурада, который оставил Аргутинскому добытые перед тем трофеи.
Блокада была прервана. Аргутинский успел спасти остатки Ахтынского гарнизона, а сверх того у него были пленные из отряда Даниял-бека.
Шамиль отступил, уводя с собой стада овец и новобранцев. Аргутинский не стал его преследовать. Вместо этого он огнем и мечом прошелся по окрестным аулам, карая население за помощь имаму. А затем устроил суровую переаттестацию своим подчиненным, не сумевшим отразить вторжение Шамиля и валившим вину друг на друга. Последовали разжалования и военные трибуналы, первой жертвой которых пал обидчик Даниял-бека - генерал Шварц. На самих же защитников Ахтов посыпались георгиевские кресты и другие награды. Наведя на подчиненных страх и водворив порядок в управлении, Аргутинский решил перенести Лезгинскую линию еще глубже в Дагестан, устроив ее на южных отрогах Кавказского хребта.
Воронцов полагал, что Шамиль теперь не скоро решится на новые походы, и занялся укреплением своих позиций в Чечне.
Тесня непокорные общества, он продвигал Чеченскую линию все ближе к горам. К уже имевшимся укреплениям он добавил новое - в центре Малой Чечни на реке Урус-Мартан, надеясь окончательно отрезать от гор хлебную низменность. Вместе с тем продолжалась масштабная вырубка леса. Горцы всячески этому противодействовали, но войска Воронцова медленно, но неотступно выдавливали их в горы.
Укреплялись и другие линии, чтобы окончательно обхватить Имамат с нескольких сторон.
"ВТОРОЙ ШАМИЛЬ"
В 1848 году произошло еще одно событие, значительно повлиявшее на историю Кавказа и общий ход войны.
К Шамилю прибыли послы от абадзехов - одного из адыгских народов Северо-Западного Кавказа. Они просили дать им наиба для введения шариата и сплочения народов под знаменем Имамата.
Шамиль поначалу отказывался. И на то были веские причины. Уже много лет он получал от тех народов письма с приглашением явиться к ним или прислать своего наиба. Первый посланец Шамиля Хаджи-Магомед энергично взялся за дело, совершил ряд походов против царских укреплений, но вскоре умер. А с прибывшим вместо него Сулейманом-Эффенди произошла и вовсе загадочная история. Сначала он твердой рукой повел племена адыгов на борьбу за независимость, стараясь направить ее в единое русло с действиями Шамиля, но затем неожиданно исчез.
Был ли он убит или изменил имаму, так и осталось тайной. Но вскоре появились подписанные его именем прокламации, в которых Шамиль обвинялся во всевозможных злоупотреблениях, насилии и произволе своих наибов. Агентура Воронцова предала эти пасквили самой широкой огласке и даже печатала в газетах.
Шамиль колебался. За племенами, живущими ближе к Черному морю, ему виделась тень турецкого султана, полагаться на которого он считал делом ненадежным.
Однако абадзехи просили наиба у него, а не у султана. Тот сам навязывал им вождей, надеясь завладеть их страной с помощью туманных посулов и красивых фирманов с высокопарными выражениями. Турция вела свою большую игру, и ей не было дела до горцев Кавказа, пока не случалась в них надобность для отвлечения сил русской армии.
Гости были настойчивы, не желали возвращаться без наиба и даже пригрозили Шамилю: "Когда на том свете Пророк примет тебя в свои объятия и поведет в рай, то все мы, абадзехи, ухватимся за полы твоей черкески, не пустим тебя туда и скажем Пророку, что ты не достоин блаженства, потому что отверг наши просьбы и оставил нас при жизни в такой крайней нужде".
Абадзехов поддержал и шейх Джамалуддин Казикумухский, но достойного кандидата не находилось. Когда отказались и те, кого Шамиль считал хоть в какой-то мере годными для такой важной миссии, подал голос секретарь Шамиля молодой Магомед Асиялав-Гонодинский, выразивший осторожное желание отправиться к абадзехам.
Шамиль был крайне удивлен. Магомед был храбр, но не блистал воинскими или административными талантами и больше был известен как ученый хафиз - человек, знающий Коран наизусть.
В конце концов имам согласился, рассудив, что способности человека ничто в сравнении с волей Всевышнего, и если Аллах захочет, то хафиз сделается достойным правителем "не умом, так молитвою".
Как показали дальнейшие события, талантов у Магомеда было в избытке, просто они не находили пока должного применения.
Адыги - родственные народы черкесов, абадзехов, адыгейцев, натухайцев, убыхов, шапсугов и других племен получили в-литературе общее название черкесов. Этот красивый, отважный народ населял прекрасный и плодородный край от Тамани до верховьев реки Кубань. Теперь же их земли были рассечены кордонными линиями вдоль притоков Кубани - Урупа, Лабы и Белой, и Черноморской береговой линией от Анапы до Сухума. Главная Кубанская линия, в свою очередь, переходила на Северном Кавказе в Моздокскую и тянулась до Кизляра и побережья Каспийского моря.
Общественное устройство адыгов являло чрезвычайно пеструю картину, напоминавшую состояние Дагестана до начала деятельности имамов. Разобщенность племен усугублялась отсутствием" единой веры и государственных образований. В быту же каждое общество руководствовалось своими древними традициями. Общим для всех признавался лишь древний кодекс чести "Адыгэ Хабзэ".
Простой люд, на который рассчитывал опереться молодой наиб по примеру своего имама, имел об исламе весьма приблизительные представления. Духовные лица не имели достаточного влияния.
Мусульманами считалась некоторая часть знати, видевшая в исламской Турции своего покровителя и связанная с верхушкой Османской империи родственными узами.
Султаны и высокие турецкие сановники часто женились на черкешенках, которые считались на Востоке эталоном красоты. Бытовала даже поговорка, что капля крови черкешенки облагораживает целое поколение. Не избежал этого искушения и сам Магомед-Амин, женившийся позже на сестре темиргоевского князя.
Выходило, что наибу Шамиля нужно было объединить и поднять на борьбу далеких от шариата крестьян, а противилась этому феодальная знать, формально считавшаяся мусульманской, но не желавшая лишаться привилегий и делить с кем-либо власть.
Эту дилемму Магомед разрешил радикальным и весьма благочестивым образом. Так, как сделал бы это сам Шамиль.
Объявив абадзехам, что мусульмане не могут быть рабами или крепостными, он указал им простой путь к освобождению от феодальной зависимости. Распространение ислама и введение шариата повлекли за собой единение племен, к которому адыги были давно готовы. Создав таким образом подобие Имамата Шамиля, Магомед провел и необходимые реформы управления краем, опираясь на демократические традиции общин и уравнивая в правах богатого и бедного. Черкесию он разделил на округа с административными центрами - мехкеме. Обычно это были укрепленные аулы с мечетью, шариатским судом, тюрьмой и небольшим гарнизоном. Начальников мехкеме Магомед-Амин назначал сам, а в совет, наделенный административной и судебной властью, входили муфтий, ученые кадии и старшины местных племен.
Во главе своих ближайших сподвижников Магомед объездил всю Черкесию, освобождая народ, отдавая рабам землю их прежних господ и по справедливости наказывая виноватых.
Став тенью имама в Черкесии, он не уставал повторять, что действует от имени Шамиля, за что и получил от имама дополнение к своему имени - Амин (Верный).
Через несколько лет Магомед-Амин сделался всеобщим любимцем, обладателем неограниченной власти, законодателем и предводителем сильного войска, организованного по примеру армии Имамата.
Воздерживаясь до поры от больших битв, он предпринимал небольшие походы против царских укреплений и отступников и на первых порах имел полный успех.
Растерявшаяся знать ничего не сумела противопоставить мощному народному движению. Часть князей приняла сторону Магомед-Амина, другая пыталась противопоставить ему князя Зан-оглы Сефер-бея, опиравшегося на поддержку Порты.
Некоторая известность и хорошие связи при дворе султана позволили Сефер-бею получить от Порты пост генерал-губернатора Черкесии. Впрочем, ни Порте, ни Черкесии это пользы не принесло. Напротив, водворение на мифический престол представителя старой аристократии вызвало в народе гнев и привело к опасности раскола там, где впервые за все времена был создан единый союз равноправных народов с явными признаками государственности.
Сефер-бей обещал Порте грандиозные победы и захват Тифлиса, но в реальности оказался не способным ни на какие серьезные действия.
Власть по-прежнему принадлежала Магомед-Амину, который энергично расширял свое влияние среди адыгов и стремился объединить Черкесию с Имаматом Шамиля.
В письме к имаму Магомед-Амин сообщал: "...Когда я прибыл управляющим этих вилайатов, то все подчинились мне, принесли клятву повиновения. ...Затем те, которые подчинились по принуждению, образовали независимую группу, нарушив свою клятву, и когда мы однажды приблизились к одной из новых русских крепостей, ополчились против меня. Рассеялись мои спутники. Они намеревались меня отстранить от дел; они хотели посадить меня в каком-нибудь местечке вилайата без дела. ...Я потерял уверенность в себе! Они сожгли мою усадьбу, но я им ни в чем не уступил. Я повторял настойчиво: "Мне достаточен Аллах и Его благоденствие". ...И люди вернулись ко мне после того как они были против меня. ...Мы спалили дома отступников, убили некоторых, некоторых заключили в тюрьму, а некоторых избили. Собрав отряд, мы поднимались даже четырежды в горы, где однажды мы истребили 60 ренегатов "магов", мы их захватили в плен, предали огню их "обнаженных" идолов. ...С помощью огромной благодати вашей и благодати наших накшбандийских шейхов число наших сторонников - их число Аллах лучше знает - достигло 200 тысяч, а размер их территории - территория, заключенная между Анапой, Сухумом и Карачаем.
Мы обновили их суды, создали около 14 комендатур, восстановили разрушенные мечети.
...Чтобы охватить все то, что произошло здесь, нужно написать толстые тома, однако пусть это не покажется самовосхвалением.
Воронцов не удовлетворился взятием Салта. Призрак поражения под Гергебилем преследовал его даже в Тифлисе. Весной будущего года Воронцов предполагал снова двинуться на Гергебиль и поручил Аргутинскому втайне готовить новый поход. А до той поры наместник принялся поправлять пришедшие в расстройство дела края.
Прослышав о реформаторских намерениях Воронцова, в его канцелярию хлынули авторы всевозможных проектов овладения и управления Кавказом. Они подавали свои бумаги, а затем терпеливо ожидали, пока те пройдут по инстанциям. Как правило, бумаги возвращались к своим создателям с благодарностью от начальства за рвение и извинениями за невозможность их применения в настоящее время. Но не таков был тифлисский учитель Н. Бирон, представивший "Проект успокоения дагестанских племен". Он объявил себя прямым потомком знаменитого Э. Бирона, фаворита императрицы Анны Иоанновны, который прославился "бироновщиной" введением иностранных порядков, грабежом национальных богатств, тотальным доносительством и жестоким преследованием недовольных. Потомок его требовал продолжить традицию установлением на Кавказе жесткого полицейского режима по принципу "Ordnung muss Ordnung" ("Порядок должен был порядком"). Бирон считал, что все станет на свои места, как только местное население станут водить военным строем и заставят исполнять российские законы. Подобные проекты только раздражали начальство своей абстрактностью. Но Бирон не сдавался, требовал "рассмотреть и принять к исполнению", осаждал газеты и писал жалобы. Из этого ничего не вышло, но Бирон все же попал в историю, объявив, что "Шамиль есть величайший гений, какой когда-либо производил Кавказ".
Часть IV
ПОЕДИНОК
НАСЛЕДНИК ИМАМА
После потери Салта Шамиль распустил войска и вернулся в Ведено. В Имамате начались брожения. Одни считали Шамиля непобедимым, помня победу в Гергебиле, другие намекали, что имам стареет и уже не тот, что прежде, имея в виду сражение в Салта.
Шамиля уже не радовали ни прекрасные жены, ни преданные дети. Он был погружен в размышления над тем, как остановить продвижение царских войск в горы и отбросить их назад. В смелых планах у имама недостатка никогда не было. И Государственному совету было из чего выбирать. Но прежде необходимо было восстановить единство в самом Имамате. Главным был вопрос об упрочении имамской власти. На этот раз Шамиль посчитал возможным решить дело посредством референдума.
В январе 1848 года Шамиль созвал в Ведено известных наибов, народных старшин и духовных руководителей. Имам объявил собравшимся, что становится стар и готов отказаться от звания имама, если не найдет в своих сподвижниках большего усердия, настоящей помощи и полной преданности делу защиты родины.
Пораженные необычайным поворотом дела, участники собрания принялись горячо убеждать Шамиля, что без него общее дело неминуемо погибнет, что в горах нет человека, более достойного носить звание имама, и что распространяемые среди горцев слухи - не что иное, как происки агентов Воронцова.
Убеждая Шамиля не оставлять народ без вождя, собравшиеся постановили считать имамскую власть наследственной и в случае гибели Шамиля считать имамом его сына Гази-Магомеда, человека твердой веры и неустрашимой отваги. Шамиль резко возражал против наследственности имамства, считая, что имам обязательно должен избираться. Но на период неоконченной войны согласился считать сына наследником, хотя бы для того, чтобы утвердить в народе неколебимость Имамата и убежденность в продолжении сопротивления при любом повороте судьбы.
Хаджи-Мурад, считавшийся одним из главных претендентов на имамское звание, неожиданно поддержал Шамиля, заявив, что тот вовсе не так стар, чтобы отказываться от звания имама. И что сан этот должен принадлежать Шамилю, пока он жив. А что касается наследника, то Гази-Магомеду, при необходимости, нетрудно будет самому добиться звания имама.
Было понятно, что если звание имама перешло бы к наследнику при жизни Шамиля, то оспаривать его никто бы не посмел. В случае же избрания нового имама могли возникнуть самые неожиданные коллизии, которые сам Хаджи-Мурад так обрисовал своим ближайшим друзьям: "Имамом будет тот, у кого сабля острее!"
Когда об этом сообщили Шамилю, он сказал своим сподвижникам: "Братья мои, никогда никому не завидуйте и не будьте высокомерны, чтобы не злорадствовали над вами враги и не думали о вас плохо друзья".
Подтвердив свою власть, Шамиль вернулся к государственным делам. Не сомневаясь, что Воронцов вернется к Гергебилю, он велел наибам готовиться к новым боям будущей весной, а до той поры послал Хаджи-Мурада восстанавливать разрушенные укрепления.
ВИЗИТ КУЗЕНА
Прошло восемь лет, как Анна-Шуайнат оказалась в доме Шамиля. Вестей от нее давно не было, и родные были весьма встревожены. Они знали, какие сражения шли в Дагестане, и опасались, не коснулась ли война самой Анны.
В мае 1848 года кузен Анны купец 3-й гильдии Минай Атаров решил узнать ее судьбу. Он прибыл в крепость Воздвиженскую и обратился к начальству с просьбой устроить ему свидание с кузиной. Дело было сложное, но успех предприятия сулил принести важные сведения о новой столице Шамиля и положении дел в Имамате. Полковник Меллер
Закомельский вызвал своих лазутчиков, и те помогли Атарову войти в переписку сперва с наибами Шамиля Дубой и Талгиком, а затем и с самим имамом. Ожидая вестей из Ведено, Атаров вполне свыкся с новым для себе черкесским костюмом, научился стрелять из пистолета и даже начал немного говорить по-чеченски. Когда согласие имама было получено, Атарова подробно проинструктировали о возможных опасностях и дали двух проводников. Встреча с людьми Шамиля произошла в Аргунском ущелье.
Дуба и его мюриды приняли Атарова с почетом, но вели себя настороженно. В каждом нежданном госте горцы подозревали лазутчика. Выяснив, что Атаров желает ехать к Шамилю и Шуайнат сам, а не просто передать какое-либо послание, Дуба обещал доставить его к имаму, но предупредил, что путь будет трудным. Минай Атаров представлял себе, что такое горные дороги, и был готов потерпеть. В Воздвиженской ему говорили, что путь может занять день или два. Но прошла уже целая неделя, высоким перевалам и головокружительным спускам не было конца, а до цели было еще далеко. Порой тропинки над пропастью становились так узки, что Атаров слезал с лошади и шел пешком. Он держался из последних сил, сожалея, что отправился в столь утомительное и опасное путешествие. Наконец добрались до аула, где жил сам Дуба. Здесь путники слегка передохнули и на следующее утро отправились дальше. Преодолев еще множество природных преград в виде огромных скал и заповедных лесов, они выехали к долине, в глубине которой лежал аул Ведено, а неподалеку и сама столица Имамата.
Миновав подъемный мост через реку, они оказались у стен резиденции Шамиля, над которыми возвышались караульные башни с пушками.
Атарова хорошо приняли и поместили в отдельном доме. Здесь он пробыл три дня, пока сотрудники Шамиля собирали и проверяли сведения об Атарове и цели его визита. Только на четвертый день его пригласили в кунацкую, где имам принимал почетных гостей. Здесь уже собрались наибы и другие важные люди и был накрыт стол. Но самого Шамиля не было. Поначалу горцы приветливо улыбались гостю, угощали его разными блюдами, но когда вошел молодой мюрид и что-то тихо сказал Дубе, отношение к Атарову резко изменилось. Горцы сделались так мрачны, что Атаров почувствовал себя на краю гибели. Потом принесли халву и предложили Атарову отведать это блюдо, приготовленное его двоюродной сестрой. Атаров с радостью согласился, громко его хвалил и просил поблагодарить Шуайнат за столь вкусное угощение. Тут вновь явился молодой мюрид и что-то шепнул Дубе. Горцы сразу повеселели и принялись беседовать с гостем как старые добрые кунаки.
Как оказалось, Атаров действительно был недалек от гибели. Его уже сочли за дерзкого лазутчика, потому что Шуайнат, которой его показали через тайное окно, сначала не признала в нем родственника. И только услышав, как он хвалит халву, узнала его по голосу.
Затем Атаров еще несколько дней пробыл в ожидании аудиенции. Но теперь его не оставляли вниманием и даже повели гулять по Ведено. Здесь он дивился на пестроту населения, посетил пороховую мельницу и помолился в церкви в русской слободе. А местный часовщик даже исправил его хронометр, разбившийся по пути в Ведено.
Атаров уже отчаялся увидеть кузину, когда вдруг явился вестовой, чтобы срочно отвести гостя на свидание с Шуайнат. У входа во двор дома Шамиля Атарову велели оставить оружие у караульных. Затем его привели в комнату Шуайнат, куда вскоре вошло несколько женщин с закрытыми лицами. Они поздоровались с гостем, и теперь Атаров уже сам узнал по голосу сестру. Через некоторое время их оставили вдвоем. Шуайнат угощала Миная фруктами, спрашивала о своих родных и знакомых, а он интересовался ее жизнью в семье Шамиля. Атаров понял, что брак ее с Шамилем был добровольным и она вполне счастлива. Шуайнат даже попросила прислать ее долю наследства, чтобы отдать его супругу.
Совершенно убедившись, что видит перед собой дорогого кузена, Шуайнат решилась открыть лицо. Но ненадолго, потому что в коридоре послышались шаги и в комнату вошел Шамиль.
Взволнованный гость вскочил и хотел было, по местному обыкновению, приложиться к руке имама. Но Шамиль просто пожал ему руку, усадил Атарова на тахту, сел рядом и вежливо осведомился о здоровье его родных и близких. Шамиль был приятно удивлен смелостью Атарова, решившегося на такое трудное путешествие лишь затем, чтобы проведать родственницу.
Атаров преподнес Шамилю золотой брегет, а Шуайнат подарил золотые дамские часы.
На другой день Атарову сообщили, что он может ехать обратно. Атаров попросил разрешения проститься с сестрой, но вместо этого получил в подарок от Шамиля прекрасного коня и целую арбу подарков для родственников. Атаров выехал из Ведено с теми же провожатыми, которые доставили его сюда. К вечеру того же дня Дуба попрощался с Атаровым у крепости Воздвиженской. Теперь только путешественник понял, как рисковал, когда его везли в Ведено окружными путями, подозревая в нем лазутчика.
СНОВА ГЕРГЕБИЛЬ
В июне 1848 года Аргутинский осадил Гергебиль. Бои продолжались три недели, почти в точности повторив ход боевых действий под Салта. С теми же отчаянными схватками, беспрерывными бомбардировками, блокадой, порчей воды, поджогами, подкопами, взрывами и героизмом с обеих сторон. После того как воины имама решили оставить крепость, Гергебиль разделил судьбу Салта и был превращен в руины. Богатые гергебильские сады тоже были полностью вырублены и сожжены, с той лишь разницей, что вековые деревья сразу уничтожить не удалось, и они были лишь подрублены, чтобы умереть позже.
Таким же неясным оказался и результат операции: аул был разрушен и... оставлен горцам, потому что войскам Аргутинского вновь пришлось отступать в свои лагеря за укрепленной линией, отбиваясь от нападавших со всех сторон отрядов Шамиля.
За эту операцию Аргутинский был произведен в генерал-лейтенанты, а Воронцов получил благодарность от императора и укрепил пошатнувшуюся было репутацию непобедимого полководца.
ПОХОД В САМУРСКУЮ ДОЛИНУ
Однако и на этот раз надежды наместника на то, что горские общества отвернутся от Шамиля и поспешат признать власть императора, оказались тщетными. Шамиль был по-прежнему силен. И сам теперь жаждал реванша.
Не успели войска Воронцова устроиться на зимних квартирах, как стали поступать тревожные сведения о готовящихся походах Шамиля.
Произведя несколько отвлекающих маневров и окончательно запугав штабистов Воронцова, отряды имама вторглись в Самурский округ - вотчину Аргутинского, более всего досаждавшего Шамилю последние годы.
Отдав предпочтение стратегии стремительных походов перед тактикой обороны, Шамиль решил проучить генерала, разорвать смыкавшееся вокруг Имамата кольцо с юга и поднять на борьбу население Самурской и Алазанской долин.
У Шамиля были все основания ожидать успеха операции. Местное население, с тех пор как Шварц изгнал Даниял-бека, не переставало сопротивляться новым властям. Методы правления Шварца делали невыносимой жизнь не только горцев, но и его собственных подчиненных. Население тайно и явно сочувствовало Шамилю, снабжало его сведениями, провиантом и отправляло к нему своих воинов. Засады, стычки, набеги, порча дорог и прочие партизанские приемы не давали Аргутинскому покоя. В ответ он регулярно устраивал карательные экспедиции, приводившие к еще более ожесточенному сопротивлению. Местные общества обращались к Шамилю с просьбой явиться к ним, обещая всеобщее восстание.
Со своей стороны и Даниял-бек убеждал Шамиля в необходимости подобного похода, надеясь вернуть утраченное султанство и отомстить ненавистному Шварцу.
13 сентября 12-тысячный отряд горцев, предводительствуемый Даниял-беком, осадил одно из главных укреплений Лезгинской линии - большое село Ахты.
Такого оборота дела никто не ожидал, и потому гарнизон укрепления был не очень многочисленным - около 500 человек во главе с полковником Ротом. Надежда на местную милицию растаяла, как только перед укреплением появилась конница Хаджи-Мурада. Большинство с криками: "Хаджи-Мурад! Хаджи-Мурад!" или переходило на сторону мюридов, или исчезало в лесах.
На следующий день к Ахтам прибыл сам Шамиль. Как бы демонстрируя свое прилежание в изучении тактики Аргутинского, Шамиль начал планомерную осаду. Были подготовлены позиции, энергично велись всевозможные осадные работы, укрепление было лишено воды и полностью блокировано. Затем, установив артиллерию на соседнем берегу Самура, Шамиль подверг укрепление мощному обстрелу.
После первых же залпов взлетел на воздух пороховой погреб Рота. Сам полковник был ранен и передал командование капитану Новоселову.
Осада продолжалась по всем правилам: в ход пошли туры и фашины, были пробиты минные галереи, заложены заряды под башни и произведены мощные взрывы. Только пробив внушительную брешь в бастионах, Шамиль начал штурм.
В ожесточенной рукопашной схватке силы гарнизона таяли на глазах. Но Новоселов решил защищаться до последнего, тем более что в укреплении находились и семьи офицеров. Когда и этот штурм был отбит, оказалось, что женщин и детей в укреплении осталось больше, чем солдат, и выдержать новый натиск уже не было никакой надежды.
Призывы гарнизона о помощи, казалось, таяли в ущельях, как горное эхо. Аргутинский, считая Ахты потерянными, опасался теперь, что потеряет и все остальное. Это заставило его собрать имевшиеся силы и двинуться в район боевых действий. На дальних подступах к Ахтам Аргутинского встретили отряды Шамиля. После непродолжительного боя генерал отступил, делая вид, что уходит. Но вместо этого решил обойти Ахты с другой стороны.
У аула Мискенджи на берегу Самура он наткнулся на отряды Даниял-бека и Хаджи-Мурада. Аргутинский по привычке остановился, выжидая действий противника. Но когда узнал, что укрепление в Ахты еще держится, бросил свой отряд в атаку.
Первым не выдержал Даниял-бек. Его беспорядочное отступление увлекло за собой и Хаджи-Мурада, который оставил Аргутинскому добытые перед тем трофеи.
Блокада была прервана. Аргутинский успел спасти остатки Ахтынского гарнизона, а сверх того у него были пленные из отряда Даниял-бека.
Шамиль отступил, уводя с собой стада овец и новобранцев. Аргутинский не стал его преследовать. Вместо этого он огнем и мечом прошелся по окрестным аулам, карая население за помощь имаму. А затем устроил суровую переаттестацию своим подчиненным, не сумевшим отразить вторжение Шамиля и валившим вину друг на друга. Последовали разжалования и военные трибуналы, первой жертвой которых пал обидчик Даниял-бека - генерал Шварц. На самих же защитников Ахтов посыпались георгиевские кресты и другие награды. Наведя на подчиненных страх и водворив порядок в управлении, Аргутинский решил перенести Лезгинскую линию еще глубже в Дагестан, устроив ее на южных отрогах Кавказского хребта.
Воронцов полагал, что Шамиль теперь не скоро решится на новые походы, и занялся укреплением своих позиций в Чечне.
Тесня непокорные общества, он продвигал Чеченскую линию все ближе к горам. К уже имевшимся укреплениям он добавил новое - в центре Малой Чечни на реке Урус-Мартан, надеясь окончательно отрезать от гор хлебную низменность. Вместе с тем продолжалась масштабная вырубка леса. Горцы всячески этому противодействовали, но войска Воронцова медленно, но неотступно выдавливали их в горы.
Укреплялись и другие линии, чтобы окончательно обхватить Имамат с нескольких сторон.
"ВТОРОЙ ШАМИЛЬ"
В 1848 году произошло еще одно событие, значительно повлиявшее на историю Кавказа и общий ход войны.
К Шамилю прибыли послы от абадзехов - одного из адыгских народов Северо-Западного Кавказа. Они просили дать им наиба для введения шариата и сплочения народов под знаменем Имамата.
Шамиль поначалу отказывался. И на то были веские причины. Уже много лет он получал от тех народов письма с приглашением явиться к ним или прислать своего наиба. Первый посланец Шамиля Хаджи-Магомед энергично взялся за дело, совершил ряд походов против царских укреплений, но вскоре умер. А с прибывшим вместо него Сулейманом-Эффенди произошла и вовсе загадочная история. Сначала он твердой рукой повел племена адыгов на борьбу за независимость, стараясь направить ее в единое русло с действиями Шамиля, но затем неожиданно исчез.
Был ли он убит или изменил имаму, так и осталось тайной. Но вскоре появились подписанные его именем прокламации, в которых Шамиль обвинялся во всевозможных злоупотреблениях, насилии и произволе своих наибов. Агентура Воронцова предала эти пасквили самой широкой огласке и даже печатала в газетах.
Шамиль колебался. За племенами, живущими ближе к Черному морю, ему виделась тень турецкого султана, полагаться на которого он считал делом ненадежным.
Однако абадзехи просили наиба у него, а не у султана. Тот сам навязывал им вождей, надеясь завладеть их страной с помощью туманных посулов и красивых фирманов с высокопарными выражениями. Турция вела свою большую игру, и ей не было дела до горцев Кавказа, пока не случалась в них надобность для отвлечения сил русской армии.
Гости были настойчивы, не желали возвращаться без наиба и даже пригрозили Шамилю: "Когда на том свете Пророк примет тебя в свои объятия и поведет в рай, то все мы, абадзехи, ухватимся за полы твоей черкески, не пустим тебя туда и скажем Пророку, что ты не достоин блаженства, потому что отверг наши просьбы и оставил нас при жизни в такой крайней нужде".
Абадзехов поддержал и шейх Джамалуддин Казикумухский, но достойного кандидата не находилось. Когда отказались и те, кого Шамиль считал хоть в какой-то мере годными для такой важной миссии, подал голос секретарь Шамиля молодой Магомед Асиялав-Гонодинский, выразивший осторожное желание отправиться к абадзехам.
Шамиль был крайне удивлен. Магомед был храбр, но не блистал воинскими или административными талантами и больше был известен как ученый хафиз - человек, знающий Коран наизусть.
В конце концов имам согласился, рассудив, что способности человека ничто в сравнении с волей Всевышнего, и если Аллах захочет, то хафиз сделается достойным правителем "не умом, так молитвою".
Как показали дальнейшие события, талантов у Магомеда было в избытке, просто они не находили пока должного применения.
Адыги - родственные народы черкесов, абадзехов, адыгейцев, натухайцев, убыхов, шапсугов и других племен получили в-литературе общее название черкесов. Этот красивый, отважный народ населял прекрасный и плодородный край от Тамани до верховьев реки Кубань. Теперь же их земли были рассечены кордонными линиями вдоль притоков Кубани - Урупа, Лабы и Белой, и Черноморской береговой линией от Анапы до Сухума. Главная Кубанская линия, в свою очередь, переходила на Северном Кавказе в Моздокскую и тянулась до Кизляра и побережья Каспийского моря.
Общественное устройство адыгов являло чрезвычайно пеструю картину, напоминавшую состояние Дагестана до начала деятельности имамов. Разобщенность племен усугублялась отсутствием" единой веры и государственных образований. В быту же каждое общество руководствовалось своими древними традициями. Общим для всех признавался лишь древний кодекс чести "Адыгэ Хабзэ".
Простой люд, на который рассчитывал опереться молодой наиб по примеру своего имама, имел об исламе весьма приблизительные представления. Духовные лица не имели достаточного влияния.
Мусульманами считалась некоторая часть знати, видевшая в исламской Турции своего покровителя и связанная с верхушкой Османской империи родственными узами.
Султаны и высокие турецкие сановники часто женились на черкешенках, которые считались на Востоке эталоном красоты. Бытовала даже поговорка, что капля крови черкешенки облагораживает целое поколение. Не избежал этого искушения и сам Магомед-Амин, женившийся позже на сестре темиргоевского князя.
Выходило, что наибу Шамиля нужно было объединить и поднять на борьбу далеких от шариата крестьян, а противилась этому феодальная знать, формально считавшаяся мусульманской, но не желавшая лишаться привилегий и делить с кем-либо власть.
Эту дилемму Магомед разрешил радикальным и весьма благочестивым образом. Так, как сделал бы это сам Шамиль.
Объявив абадзехам, что мусульмане не могут быть рабами или крепостными, он указал им простой путь к освобождению от феодальной зависимости. Распространение ислама и введение шариата повлекли за собой единение племен, к которому адыги были давно готовы. Создав таким образом подобие Имамата Шамиля, Магомед провел и необходимые реформы управления краем, опираясь на демократические традиции общин и уравнивая в правах богатого и бедного. Черкесию он разделил на округа с административными центрами - мехкеме. Обычно это были укрепленные аулы с мечетью, шариатским судом, тюрьмой и небольшим гарнизоном. Начальников мехкеме Магомед-Амин назначал сам, а в совет, наделенный административной и судебной властью, входили муфтий, ученые кадии и старшины местных племен.
Во главе своих ближайших сподвижников Магомед объездил всю Черкесию, освобождая народ, отдавая рабам землю их прежних господ и по справедливости наказывая виноватых.
Став тенью имама в Черкесии, он не уставал повторять, что действует от имени Шамиля, за что и получил от имама дополнение к своему имени - Амин (Верный).
Через несколько лет Магомед-Амин сделался всеобщим любимцем, обладателем неограниченной власти, законодателем и предводителем сильного войска, организованного по примеру армии Имамата.
Воздерживаясь до поры от больших битв, он предпринимал небольшие походы против царских укреплений и отступников и на первых порах имел полный успех.
Растерявшаяся знать ничего не сумела противопоставить мощному народному движению. Часть князей приняла сторону Магомед-Амина, другая пыталась противопоставить ему князя Зан-оглы Сефер-бея, опиравшегося на поддержку Порты.
Некоторая известность и хорошие связи при дворе султана позволили Сефер-бею получить от Порты пост генерал-губернатора Черкесии. Впрочем, ни Порте, ни Черкесии это пользы не принесло. Напротив, водворение на мифический престол представителя старой аристократии вызвало в народе гнев и привело к опасности раскола там, где впервые за все времена был создан единый союз равноправных народов с явными признаками государственности.
Сефер-бей обещал Порте грандиозные победы и захват Тифлиса, но в реальности оказался не способным ни на какие серьезные действия.
Власть по-прежнему принадлежала Магомед-Амину, который энергично расширял свое влияние среди адыгов и стремился объединить Черкесию с Имаматом Шамиля.
В письме к имаму Магомед-Амин сообщал: "...Когда я прибыл управляющим этих вилайатов, то все подчинились мне, принесли клятву повиновения. ...Затем те, которые подчинились по принуждению, образовали независимую группу, нарушив свою клятву, и когда мы однажды приблизились к одной из новых русских крепостей, ополчились против меня. Рассеялись мои спутники. Они намеревались меня отстранить от дел; они хотели посадить меня в каком-нибудь местечке вилайата без дела. ...Я потерял уверенность в себе! Они сожгли мою усадьбу, но я им ни в чем не уступил. Я повторял настойчиво: "Мне достаточен Аллах и Его благоденствие". ...И люди вернулись ко мне после того как они были против меня. ...Мы спалили дома отступников, убили некоторых, некоторых заключили в тюрьму, а некоторых избили. Собрав отряд, мы поднимались даже четырежды в горы, где однажды мы истребили 60 ренегатов "магов", мы их захватили в плен, предали огню их "обнаженных" идолов. ...С помощью огромной благодати вашей и благодати наших накшбандийских шейхов число наших сторонников - их число Аллах лучше знает - достигло 200 тысяч, а размер их территории - территория, заключенная между Анапой, Сухумом и Карачаем.
Мы обновили их суды, создали около 14 комендатур, восстановили разрушенные мечети.
...Чтобы охватить все то, что произошло здесь, нужно написать толстые тома, однако пусть это не покажется самовосхвалением.