Страница:
Джудит себе льстила, она вообще кататься не умеет, поэтому держала Майкла сразу за обе руки, а он ехал спиной вперед, стараясь не свалиться. Не знаю, что меня изумило больше: то, что Майкл умеет кататься задом наперед, или то, что он безропотно согласился катать Джудит. Может быть, я и не умею разводить фруктовых мошек, но зато в состоянии сама держаться на ногах, даже если на мне пара коньков.
Кенни, впрочем, решил, что кататься как Майкл с Джудит гораздо веселее, чем как все нормальные люди. Поэтому время от времени он пытался поймать меня за руку и протащить вокруг катка в стиле Майкла.
И хотя я несколько раз сказала, что прекрасно умею кататься сама, он возражал, утверждая, что дело не в этом. В конце концов, через полчаса я сдалась и позволила Кенни провезти меня по катку. Он взял меня за обе руки и покатился передо мной.
Однако выяснилось, что Кенни не умеет как следует кататься спиной вперед. Я же хорошо держусь на ногах, только если перед носом никто не маячит и не держит меня за руки. А если этот кто-то еще и постоянно спотыкается, то я, оказывается, могу на него наткнуться… И если он еще и падает, а держать меня за руки продолжает, то результат может оказаться плачевным.
Разумеется, так и произошло: Кенни грохнулся на лед, и я свалилась вслед за ним. Подбородком ударилась о его коленку, прикусила язык, и кровь брызнула прямо на джинсы Кенни и на лед. Этим событием заинтересовалась толпа туристов. Они толкались за бортиком катка и фотографировали друг друга на фоне громадной елки и Рокфеллер-центра. Но как только я упала, они все как по команде повернули головы, запричитали и принялись фотографировать девочку, истекающую кровью на льду. Типичная картина для Нью-Йорка.
Мигом подоспел Ларс, скользя по льду прямо в ботинках – он настоящий чемпион-конькобежец, спасибо его северному происхождению. А школу телохранителей он проходил в песках пустыни Гоби. Осмотрев мой язык, он достал носовой платок и велел прижать к ране. А потом резюмировал:
– Хватит, покатались.
И мы уехали. Теперь у меня отвратительный шрам на кончике языка, и мне больно говорить. И до чего обидно было терпеть унижение перед этой толпой туристов, которых зачем-то принесло посмотреть на глупое новогоднее дерево и дурацкий Рокфеллер-центр. Уж не говоря о том, что все это видели мои друзья, и что самое ужасное – Джудит Гершнер, которую, оказывается, тоже заранее приняли в университет Колумбии на медицинский факультет. Просто класс! Теперь она будет учиться с Майклом в одном университете. Она даже успела посоветовать мне обратиться в больницу потому что, по ее мнению, необходимо наложить швы. На мой ЯЗЫК. Хорошо, что она не посоветовала вовсе отрезать кончик языка.
Повезло!
Я расскажу, что это за везение: лежу тут в кровати, и компанию мне составляет только мой кот Толстый Луи, который любит меня исключительно за то, что я его кормлю. А тем временем парень, по которому я схожу с ума, гуляет где-то в городе с девчонкой, которая умеет разводить мошек и знает, надо накладывать на рану швы или нет.
Мой раненый язык сослужил хоть какую-то добрую службу: если Кенни и вздумает целовать меня по-настоящему, то ему придется ждать, пока я полностью не поправлюсь. А период выздоровления может занять, – если верить доктору Фангу, которого мама вызвала, когда Ларс привез меня домой, – от трех до десяти дней.
УРА!
ГЛАВНЫЕ ПРИЧИНЫ, ПО КОТОРЫМ Я НЕНАВИЖУ РОЖДЕСТВО В НЬЮ-ЙОРКЕ:
1. Туристы, приехавшие из маленьких городков на своих громадных машинах, обгоняют тебя на перекрестках, думая, что ездят как агрессивные настоящие ньюйоркцы. На самом деле они ездят как полные придурки. К тому же они еще больше загрязняют и так достаточно грязный воздух в нашем городе. Неужели нельзя пользоваться общественным транспортом, как все нормальные люди?
2. Дурацкая елка перед Рокфеллер-центром. Мне предложили в этом году торжественно зажечь эту елку, потому что я теперь «собственная принцесса Нью-Йорка», как меня называют в прессе. Но я произнесла целую речь о том, что, срубая живые ели, мы разрушаем озоновый слой Земли. После этого они предоставили честь поджога елки мэру.
3. Дурацкие рождественские песни, которые звучат на всех радиостанциях.
4. Глупое катание на коньках с глупыми мальчишками, которые воображают, что способны кататься спиной вперед, тогда как совершенно этого не умеют.
5. Обязанность покупать всем знакомым идиотские «многозначительные» подарки.
6. Итоговые зачеты.
7. Отвратительная нью-йоркская погода. Никакого снега, только слякоть и противный дождь каждый божий день. Что случилось со снежным Рождеством? Скажу так: глобальное потепление. А почему? Потому что все ездят на фургонах и вырубают деревья.
8. Тупейшие телевизионные предрождественские шоу и представления.
9. Тупейшие предрождественские рекламные ролики по телевизору.
Ненавижу Рождество в Нью-Йорке.
7 декабря, воскресенье
Я только что вернулась от бабушки. Все мои попытки избежать этого обеда были напрасны. Я даже попыталась сослаться на продырявленный язык, но и это не помогло.
Было еще хуже, чем всегда. Бабушка решила проверить, готова ли я к визиту в Дженовию. План визита излагаю ниже:
Воскресенье, 21 декабря
15.00Прибытие в Дженовию
15.30–17.00Приветственная встреча с придворными
17.00–19.00Знакомство с дворцом
19.00–20.00Подготовка к банкету
20.00–23.00Ужин с высокопоставленными лицами Дженовии
Понедельник, 22 декабря
08.00–09.30Завтрак с общественными деятелями Дженовии
10.00–11.30Экскурсия по школам Дженовии
12.00–13.00Встреча со школьниками Дженовии
13.30–15.00Ланч с членами Ассоциации педагогов Дженовии
15.30–16.30Экскурсия в порт Дженовии с посещением военного крейсера флота княжества Дженовия "Принц Филипп"
17.00–18.00Посещение военного госпиталя Дженовии
18.00–19.00Встреча с пациентами госпиталя
19.00–20.00Подготовка к ужину
20.00–23.00Торжественный ужин с вдовствующей принцессой, принцем и военачальниками
Вторник, 23 декабря
08.00–09.00Завтрак с членами Ассоциации оливковых магнатов Дженовии
10.00–11.00Торжественная церемония зажигания елки во внутреннем дворе дворца
11.30–13.00Встреча с членами Исторического общества Дженовии
13.00–15.00Ланч с членами Совета по туризму Дженовии
15.30–17.30Посещение Музея национального искусства Дженовии
18.00–19.00Посещение Мемориала ветеранам войны, возложение венка к могиле Неизвестного солдата
19.30–20.30Подготовка к ужину
20.30–23.30Торжественный ужин с членами королевской семьи княжества Монако
И остальное в том же духе.
Кульминация же всего – мое появление на традиционном Рождественском обращении моего отца к народу Дженовии. Там меня и представят соотечественникам. А мне еще следует подготовить речь о том, как я взволнована тем фактом, что являюсь наследницей своего отца. И что я обещаю сделать все возможное, чтобы править страной так же хорошо, как мой отец.
Нервничаю ли я? Хоть чуть-чуть? Из-за того, что мне надо выступить по телевидению перед пятьюдесятью тысячами человек и пообещать, что не приведу их родную страну в упадок?
Нет, отнюдь.
Меня просто тошнит, стоит вспомнить об этом, только и всего.
Я, конечно, не надеялась, что путешествие в Дженовию будет развлечением вроде поездки в Диснейленд, но все-таки… Вы думаете, они предусмотрели в этом расписании время хоть на какой-то отдых? Я же не прошу многого! Ну хотя бы разочек поплавать или прокатиться верхом.
Но, очевидно, в Дженовии не принято отдыхать.
Оказывается, просмотр программы моего официального визита в Дженовию – далеко не самое худшее. Еще пришлось знакомиться с кузеном Себастьяно. Себастьяно Гримальди – сын дочери сестры моего покойного дедушки. Видимо, он мой четвероюродный или пятиюродный брат, в общем, очень дальний родственник. Хотя, впрочем, как выяснилось, не настолько дальний, чтобы не претендовать на трон. Если бы не было меня, то принцем Дженовии стал бы он.
Правда, если бы мой папа умер бездетным, Себастьяно правил бы страной.
Наверное, именно из-за этого папа так не любит Себастьяно и морщится, когда видит его.
Или он просто относится к Себастьяно так же, как я отношусь к своему кузену Хэнку: в принципе ничего против факта его существования не имею, но при личном контакте он меня страшно раздражает.
Бабушку, впрочем, Себастьяно совсем не раздражает. Можно даже подумать, что она его нежно любит. Это весьма странно, так как я всегда была уверена, что бабушка просто не способна на такие чувства к кому-либо. Ну, может быть, за исключением Роммеля, ее карликового пуделька.
Но Себастьяно она просто боготворит. Когда нас представляли друг другу и он, исполнив театральный поклон, поцеловал воздух над моей рукой, ее лицо под розовым тюрбаном прямо-таки расцвело сияющей улыбкой. Честно.
Никогда не видела, чтобы бабушка так сияла. Яростно сверкать глазами – сколько угодно. Но сиять – никогда.
Тут вдруг отец начал грызть лед из своего стакана с виски. Отвратительно громко. Когда бабушка услышала этот хруст, улыбка мгновенно исчезла с ее лица.
– Если тебе так нравится перемалывать зубами лед, Филипп, – холодно произнесла она, – можешь идти обедать в «Макдональдс» вместе с остальными пролетариями.
Папа перестал грызть лед.
Похоже, бабушка специально заставила Себастьяно приехать из Дженовии, чтобы он смоделировал платье для моего телевизионного представления соотечественникам. Себастьяно – молодой и подающий надежды кутюрье. По крайней мере, так считает бабушка. Она говорит, что очень важно поддерживать молодых художников Дженовии, чтобы они все не сбежали в Нью-Йорк или, того хуже, в Лос-Анджелес.
Но судя по внешнему виду Себастьяно, ему хотелось бы жить в Лос-Анджелесе. Ему около тридцати, длинные черные волосы стянуты в конский хвост на затылке, он высокого роста и вообще весьма импозантный. На нем были синий вельветовый пиджак и кожаные штаны, а также широкий галстук.
Готова простить ему кожаные штаны, если сшитое им платье будет достаточно красиво. Оно должно быть таким, чтобы при взгляде на меня Майкл сразу выбросил из головы свою разводительницу мошек и стал думать исключительно обо мне, о Миа Термополис.
Только вот вероятность того, что Майкл вообще когда-нибудь увидит меня в этом платье, очень мала, ведь мое обращение к народу Дженовии будет транслироваться только по дженовийскому телевидению, а не по CNN или вроде того.
Казалось, Себастьяно готов был принять вызов. После обеда он достал ручку и начал рисовать (прямо на белоснежной скатерти!) эскиз платья, которое лучшим образом подчеркнет мои, как он выразился, стройную талию и длинные ноги.
Только в отличие от моего отца, который родился и вырос в Дженовии, он владеет английским в совершенстве, Себастьяно не очень-то силен в языке. Он говорит, смешно коверкая слова. Таким образом, «узкий» у него «ужкий», «чай» – «шай».
Увидел в вазе розы, и они ему понравились:
– Ах, какие красивые, – говорит, – «рожи»!
Я схватила салфетку и изо всех сил прикусила ее, чтобы громко не рассмеяться прямо ему в лицо.
Видимо, фокус не удался, и бабушка заметила мое неподобающее поведение.
– Амелия, – обратилась она ко мне, приподняв нарисованную бровь, – будь добра не смеяться над речевыми особенностями других людей. Твоя собственная речь отнюдь не безукоризненна.
На самом деле, это правда. К тому же со своим травмированным языком я не могу произнести по-человечески ни одного слова, начинающегося с буквы «с».
Однако против того, что Себастьяно начал рисовать прямо на скатерти, бабушка не возражала. Попробовала бы я… Она взглянула на его чертежи с одобрением.
– Изумительно! Просто изумительно. Как, впрочем, и всегда.
Себастьяно даже порозовел от таких похвал.
– Вы и правда так шшитаете? – переспросил он.
Только вот я совсем не сочла его картинки изумительными. Платье, по-моему, совершенно обычное. В нем не было ничего такого особенного.
– Слушайте, – сказала я, – а нельзя это платье сделать немного более… ну, не знаю… Открытым?
Себастьяно и бабушка обменялись взглядами.
– Открытым? – бабушка злорадно расхохоталась. – Как? Углубить вырез на груди? Да тебе же нечем там похвастаться!
Нет, ну честное слово! Я бы не удивилась, услышав подобное от болельщиц в школе, которые постоянно стараются унизить других (и особенно меня). Пора бы уже сделать это их занятие олимпийским видом спорта. Но кто бы мог подумать, что на такое способна моя собственная бабушка? Я-то имела в виду какой-нибудь разрез или там бахрому. Я и не просила о чем-нибудь в стиле Дженнифер Лопес.
Но бабушке не составило труда представить все именно так. За что мне досталась прародительница, которая подбривает брови и говорит вслух при посторонних о моих недостатках? Почему у меня не может быть нормальной человеческой бабушки, которая печет пироги и хвалит подружкам-сплетницам свою прекрасную внученьку?
Себастьяно с бабушкой все еще мило хихикали над «удачной» шуткой, а папа вдруг резко встал из-за стола и вышел, бросив, что ему срочно надо позвонить. Так бы поступил каждый, кто хорошо знает мою бабушку, – неудивительно, что он не вступился за меня.
А я сидела и слушала, как бабушка болтает с Себастьяно о том, что я никогда не смогу надеть платье без бретелек, если, конечно, не произойдет вдруг какое-то чудо, которое заставит меня сменить размер 32А на 34С. И еще я подумала, что было бы весьма интересно узнать, что Себастьяно приехал сюда не столько затем, чтобы сшить мне платье, сколько затем, чтобы убить меня и самому занять престол.
Серьезно. Такие истории все время показывают во всяких телевизионных сериалах. Например, в «Спасателях Малибу». Невозможно и вообразить, какое количество членов разных королевских семей спасал Митч от рук террористов.
Допустим, надену я платье, которое придумает Себастьяно. Выступлю по телевидению с обращением к народу Дженовии, а потом насмерть задохнусь из-за сильно затянутого корсета. Так ведь и случилось с Белоснежкой в одной оригинальной версии сказки братьев Гримм. Эту часть в диснеевском мультике вырезали, посчитав, что для детей она слишком страшная.
Вот задушит меня это платье, и я буду лежать в гробу, бледная, но прекрасная. Прямо как настоящая королева! И Майкл придет на мои похороны, взглянет и вдруг поймет, что всю жизнь любил только меня одну.
Тогда-то он обязательно бросит свою Джудит Гершнер.
А что? Это вполне возможно.
Ну, хорошо, может, это и невозможно, но все равно думать об этом гораздо приятнее, чем слушать болтовню бабушки и Себастьяно. Они обсуждали мою внешность так, как будто меня не было рядом. Наконец Себастьяно оторвал меня от приятных размышлений о пожизненных страданиях Майкла.
– Она с виду очень хрупкая, – глубокомысленно заметил он.
Когда я поняла, что речь идет обо мне, я сначала подумала, что это комплимент. Но оказалось, наоборот.
– Я загримирую ее, – говорит, – так, что она будет выглядеть, как топ-модель.
Видимо, он имел в виду, что без косметики я и на человека-то не похожа (что, конечно, правда).
Бабушка, естественно, и не подумала за меня заступиться. Она как раз кормила своего пуделя Роммеля, а он, как обычно, дрожал и поскуливал.
– Все бы хорошо, но ее отец не позволит, – отозвалась бабушка, – Филипп безнадежно старомоден.
Кто бы говорил! Сама верит в такие предрассудки, что порой просто диву даешься. Например, свято убеждена, что коты часто душат своих хозяев, пока те спят. Серьезно. Поэтому постоянно уговаривает меня избавиться от Толстого Луи.
Бабушка продолжала рассуждать о том, какой у нее старомодный сын, а я тем временем составила ему компанию на балконе.
Папа читал сообщения на своем мобильном. Завтра он должен играть в теннис с премьер-министром Франции, который прилетел в Америку на тот же конгресс, что и японский император.
– Миа, – сказал он, увидев меня, – что ты тут делаешь? Тут холодно. Иди в комнату.
– Сейчас, сейчас, – отозвалась я, стоя рядом с ним и глядя сверху на город.
Действительно немного страшновато смотреть на Манхэттен из пентхауса отеля «Плаза». Смотришь на все эти огни, на все эти окна. Море огней, море окон… А за каждым окном есть хотя бы один человек, а может быть, больше, например, целых десять…
Я всю жизнь прожила на Манхэттене. И все равно каждый раз меня потрясает это зрелище.
Так вот. Пока я торчала на балконе и смотрела на огоньки, мне вдруг пришло в голову, что одно окно может принадлежать Джудит Гершнер. Наверное, она сидит сейчас в своей комнате и клонирует еще кого-нибудь. Голубя, например. Я снова вспомнила, как они с Майклом смотрели на меня, когда я свалилась на катке. М-да, вот смотрите: девушка, которая умеет размножать всякую нечисть, и девушка, которая укусила себя за собственный язык. Не знаю, кого бы вы выбрали?
Должно быть, папа заметил, что со мной что-то не так, и поэтому сказал:
– Слушай, я понимаю, Себастьяно тот еще тип. Потерпи его общество пару недель, ладно? Ради меня. Пожалуйста, доченька.
– Да я вовсе и не думала о нем, – грустно откликнулась я.
Папа промычал себе под нос что-то неопределенное, но в комнату не вернулся, хотя на улице было довольно холодно. Я заметила, что уши у папы уже покраснели, но он все не двигался с места. На нем не было пальто, а только костюм от Армани.
Я решила, что он ждет продолжения. Но мой отец – далеко не тот человек, которого я стану беспокоить своими проблемами. Дело не в том, близкие мы люди или нет. Просто у нас такие отношения.
С другой стороны, он весьма опытен во всяких там любовных делах. Так что я решила: он может подсказать мне некое решение моей дилеммы.
– Пап, – начала я, – что бы ты сделал, если бы тебе кто-нибудь очень нравился, но тот человек об этом даже не подозревал?
– Ну, если Кенни до сих пор не догадался, то, я думаю, уже никогда не догадается. Вы же проводите вместе все выходные, начиная с Хэллоуина?
Вот почему так ужасно, когда телохранитель подчиняется папе. Вся личная жизнь обсуждается за твоей спиной.
– Да я не про Кенни говорю, папа. Это другой человек. Только, как я и сказала, он не в курсе, что так мне нравится.
– А чем тебя не устраивает Кенни? – удивился папа. – Лично мне он нравится.
Ну конечно, папе он нравится. Потому вероятность того, что у нас с Кенни все будет серьезно, практически равна нулю. Какому бы отцу не понравилось, что его несовершеннолетняя дочь встречается с таким парнем?
Но если мой папа хочет, чтобы трон Дженовии остался у семьи Ренальдо, а его не отхватил бы какой-нибудь Себастьяно, то про Кенни лучше сразу же забыть. Потому что мы с ним ни за что не поженимся, и никаких наследников у нас не будет.
– Папа, при чем тут Кенни? Мы с ним просто друзья. А я говорю про другого.
Он смотрел через балконную решетку, как будто хотел плюнуть вниз. Но он бы никогда этого не сделал. Просто ему нравилось так стоять.
– А я его знаю? Этого твоего… другого?
Я колебалась, потому что еще ни разу никому не признавалась открыто, что влюбилась в Майкла. Ну да. Никогда и никому. А кому бы я, собственно, могла сказать об этом? Лилли бы просто высмеяла меня или, того хуже, рассказала бы все Майклу. А что касается мамы, так она и со своими-то проблемами не может разобраться.
– Это старший брат Лилли, – быстро выпалила я, чтобы не передумать.
Папа встревожился.
– А он не в колледже учится?
– Пока нет. Поступает в этом году. Не волнуйся, папа. У меня нет никаких шансов. Майкл очень умный. Он никогда не влюбится в кого-то вроде меня.
Тут папа вдруг обиделся. Он, похоже, не знал, что и делать: волноваться, что я влюбилась в выпускника, или сердиться, потому что тот не отвечает мне взаимностью.
– Это в каком таком смысле он никогда не влюбится в кого-то вроде тебя? – требовательно спросил он. – Что с тобой не так?
– Ну как же, я всегда заваливаю алгебру, забыл? А Майкл собирается поступать в самый крутой колледж штата. Чего он может хотеть от такой девчонки, как я?
Тут папа действительно рассердился.
– Может быть, у тебя нет способностей к математике, так же, как у твоей матери, но зато от меня ты унаследовала многие положительные качества.
Я очень удивилась – все это прозвучало как-то неожиданно. Стараясь осознать услышанное, я только тупо сказала:
– Ага.
– Мы с тобой, Миа, ребята с головой, – продолжал он тем временем. – И если тебе нужен этот парень, Майкл, тебе следует дать ему знать об этом.
– Думаешь, мне надо пойти к нему и сказать: «Знаешь, а ты мне нравишься»?
Папа раздраженно покачал головой.
– Нет, нет, нет. Ну конечно, надо быть более утонченной. Просто дай ему как-то понять, что ты чувствуешь.
– А, – сказала я.
Может быть, я и унаследовала от моего отца все, кроме математических способностей, но теперь совершенно не понимала, о чем он говорит.
– Пора бы нам возвращаться, – сказал он, – а то еще твоя бабушка подумает, что мы тут заговор готовим.
Бабушка действительно считает, что кто-то все время готовит на нее покушение. Она и прачек в отеле «Плаза» подозревает. Говорит, что они стирают белье мылом, от которого у Роммеля выпадает шерсть. Какое там – выпадает! Все уже давно выпало, и не из-за мыла, а на нервной почве.
Вспомнив о заговорах, я спросила:
– А ты не думаешь, что Себастьяно вынашивает планы убить меня, чтобы самому занять престол Дженовии?
Папа странно хмыкнул, но громко смеяться не стал. Наверное, потому что хорошо воспитан.
– Нет, Миа. Не думаю.
Но мой папа не отличается живостью воображения. Я решила все же поглядывать за Себастьяно. На всякий случай.
Только что мама заглянула ко мне в комнату и сообщила, что звонит Кенни.
Думаю, он собирается пригласить меня на Зимние Танцы. Пора бы уже.
Было еще хуже, чем всегда. Бабушка решила проверить, готова ли я к визиту в Дженовию. План визита излагаю ниже:
Воскресенье, 21 декабря
15.00Прибытие в Дженовию
15.30–17.00Приветственная встреча с придворными
17.00–19.00Знакомство с дворцом
19.00–20.00Подготовка к банкету
20.00–23.00Ужин с высокопоставленными лицами Дженовии
Понедельник, 22 декабря
08.00–09.30Завтрак с общественными деятелями Дженовии
10.00–11.30Экскурсия по школам Дженовии
12.00–13.00Встреча со школьниками Дженовии
13.30–15.00Ланч с членами Ассоциации педагогов Дженовии
15.30–16.30Экскурсия в порт Дженовии с посещением военного крейсера флота княжества Дженовия "Принц Филипп"
17.00–18.00Посещение военного госпиталя Дженовии
18.00–19.00Встреча с пациентами госпиталя
19.00–20.00Подготовка к ужину
20.00–23.00Торжественный ужин с вдовствующей принцессой, принцем и военачальниками
Вторник, 23 декабря
08.00–09.00Завтрак с членами Ассоциации оливковых магнатов Дженовии
10.00–11.00Торжественная церемония зажигания елки во внутреннем дворе дворца
11.30–13.00Встреча с членами Исторического общества Дженовии
13.00–15.00Ланч с членами Совета по туризму Дженовии
15.30–17.30Посещение Музея национального искусства Дженовии
18.00–19.00Посещение Мемориала ветеранам войны, возложение венка к могиле Неизвестного солдата
19.30–20.30Подготовка к ужину
20.30–23.30Торжественный ужин с членами королевской семьи княжества Монако
И остальное в том же духе.
Кульминация же всего – мое появление на традиционном Рождественском обращении моего отца к народу Дженовии. Там меня и представят соотечественникам. А мне еще следует подготовить речь о том, как я взволнована тем фактом, что являюсь наследницей своего отца. И что я обещаю сделать все возможное, чтобы править страной так же хорошо, как мой отец.
Нервничаю ли я? Хоть чуть-чуть? Из-за того, что мне надо выступить по телевидению перед пятьюдесятью тысячами человек и пообещать, что не приведу их родную страну в упадок?
Нет, отнюдь.
Меня просто тошнит, стоит вспомнить об этом, только и всего.
Я, конечно, не надеялась, что путешествие в Дженовию будет развлечением вроде поездки в Диснейленд, но все-таки… Вы думаете, они предусмотрели в этом расписании время хоть на какой-то отдых? Я же не прошу многого! Ну хотя бы разочек поплавать или прокатиться верхом.
Но, очевидно, в Дженовии не принято отдыхать.
Оказывается, просмотр программы моего официального визита в Дженовию – далеко не самое худшее. Еще пришлось знакомиться с кузеном Себастьяно. Себастьяно Гримальди – сын дочери сестры моего покойного дедушки. Видимо, он мой четвероюродный или пятиюродный брат, в общем, очень дальний родственник. Хотя, впрочем, как выяснилось, не настолько дальний, чтобы не претендовать на трон. Если бы не было меня, то принцем Дженовии стал бы он.
Правда, если бы мой папа умер бездетным, Себастьяно правил бы страной.
Наверное, именно из-за этого папа так не любит Себастьяно и морщится, когда видит его.
Или он просто относится к Себастьяно так же, как я отношусь к своему кузену Хэнку: в принципе ничего против факта его существования не имею, но при личном контакте он меня страшно раздражает.
Бабушку, впрочем, Себастьяно совсем не раздражает. Можно даже подумать, что она его нежно любит. Это весьма странно, так как я всегда была уверена, что бабушка просто не способна на такие чувства к кому-либо. Ну, может быть, за исключением Роммеля, ее карликового пуделька.
Но Себастьяно она просто боготворит. Когда нас представляли друг другу и он, исполнив театральный поклон, поцеловал воздух над моей рукой, ее лицо под розовым тюрбаном прямо-таки расцвело сияющей улыбкой. Честно.
Никогда не видела, чтобы бабушка так сияла. Яростно сверкать глазами – сколько угодно. Но сиять – никогда.
Тут вдруг отец начал грызть лед из своего стакана с виски. Отвратительно громко. Когда бабушка услышала этот хруст, улыбка мгновенно исчезла с ее лица.
– Если тебе так нравится перемалывать зубами лед, Филипп, – холодно произнесла она, – можешь идти обедать в «Макдональдс» вместе с остальными пролетариями.
Папа перестал грызть лед.
Похоже, бабушка специально заставила Себастьяно приехать из Дженовии, чтобы он смоделировал платье для моего телевизионного представления соотечественникам. Себастьяно – молодой и подающий надежды кутюрье. По крайней мере, так считает бабушка. Она говорит, что очень важно поддерживать молодых художников Дженовии, чтобы они все не сбежали в Нью-Йорк или, того хуже, в Лос-Анджелес.
Но судя по внешнему виду Себастьяно, ему хотелось бы жить в Лос-Анджелесе. Ему около тридцати, длинные черные волосы стянуты в конский хвост на затылке, он высокого роста и вообще весьма импозантный. На нем были синий вельветовый пиджак и кожаные штаны, а также широкий галстук.
Готова простить ему кожаные штаны, если сшитое им платье будет достаточно красиво. Оно должно быть таким, чтобы при взгляде на меня Майкл сразу выбросил из головы свою разводительницу мошек и стал думать исключительно обо мне, о Миа Термополис.
Только вот вероятность того, что Майкл вообще когда-нибудь увидит меня в этом платье, очень мала, ведь мое обращение к народу Дженовии будет транслироваться только по дженовийскому телевидению, а не по CNN или вроде того.
Казалось, Себастьяно готов был принять вызов. После обеда он достал ручку и начал рисовать (прямо на белоснежной скатерти!) эскиз платья, которое лучшим образом подчеркнет мои, как он выразился, стройную талию и длинные ноги.
Только в отличие от моего отца, который родился и вырос в Дженовии, он владеет английским в совершенстве, Себастьяно не очень-то силен в языке. Он говорит, смешно коверкая слова. Таким образом, «узкий» у него «ужкий», «чай» – «шай».
Увидел в вазе розы, и они ему понравились:
– Ах, какие красивые, – говорит, – «рожи»!
Я схватила салфетку и изо всех сил прикусила ее, чтобы громко не рассмеяться прямо ему в лицо.
Видимо, фокус не удался, и бабушка заметила мое неподобающее поведение.
– Амелия, – обратилась она ко мне, приподняв нарисованную бровь, – будь добра не смеяться над речевыми особенностями других людей. Твоя собственная речь отнюдь не безукоризненна.
На самом деле, это правда. К тому же со своим травмированным языком я не могу произнести по-человечески ни одного слова, начинающегося с буквы «с».
Однако против того, что Себастьяно начал рисовать прямо на скатерти, бабушка не возражала. Попробовала бы я… Она взглянула на его чертежи с одобрением.
– Изумительно! Просто изумительно. Как, впрочем, и всегда.
Себастьяно даже порозовел от таких похвал.
– Вы и правда так шшитаете? – переспросил он.
Только вот я совсем не сочла его картинки изумительными. Платье, по-моему, совершенно обычное. В нем не было ничего такого особенного.
– Слушайте, – сказала я, – а нельзя это платье сделать немного более… ну, не знаю… Открытым?
Себастьяно и бабушка обменялись взглядами.
– Открытым? – бабушка злорадно расхохоталась. – Как? Углубить вырез на груди? Да тебе же нечем там похвастаться!
Нет, ну честное слово! Я бы не удивилась, услышав подобное от болельщиц в школе, которые постоянно стараются унизить других (и особенно меня). Пора бы уже сделать это их занятие олимпийским видом спорта. Но кто бы мог подумать, что на такое способна моя собственная бабушка? Я-то имела в виду какой-нибудь разрез или там бахрому. Я и не просила о чем-нибудь в стиле Дженнифер Лопес.
Но бабушке не составило труда представить все именно так. За что мне досталась прародительница, которая подбривает брови и говорит вслух при посторонних о моих недостатках? Почему у меня не может быть нормальной человеческой бабушки, которая печет пироги и хвалит подружкам-сплетницам свою прекрасную внученьку?
Себастьяно с бабушкой все еще мило хихикали над «удачной» шуткой, а папа вдруг резко встал из-за стола и вышел, бросив, что ему срочно надо позвонить. Так бы поступил каждый, кто хорошо знает мою бабушку, – неудивительно, что он не вступился за меня.
А я сидела и слушала, как бабушка болтает с Себастьяно о том, что я никогда не смогу надеть платье без бретелек, если, конечно, не произойдет вдруг какое-то чудо, которое заставит меня сменить размер 32А на 34С. И еще я подумала, что было бы весьма интересно узнать, что Себастьяно приехал сюда не столько затем, чтобы сшить мне платье, сколько затем, чтобы убить меня и самому занять престол.
Серьезно. Такие истории все время показывают во всяких телевизионных сериалах. Например, в «Спасателях Малибу». Невозможно и вообразить, какое количество членов разных королевских семей спасал Митч от рук террористов.
Допустим, надену я платье, которое придумает Себастьяно. Выступлю по телевидению с обращением к народу Дженовии, а потом насмерть задохнусь из-за сильно затянутого корсета. Так ведь и случилось с Белоснежкой в одной оригинальной версии сказки братьев Гримм. Эту часть в диснеевском мультике вырезали, посчитав, что для детей она слишком страшная.
Вот задушит меня это платье, и я буду лежать в гробу, бледная, но прекрасная. Прямо как настоящая королева! И Майкл придет на мои похороны, взглянет и вдруг поймет, что всю жизнь любил только меня одну.
Тогда-то он обязательно бросит свою Джудит Гершнер.
А что? Это вполне возможно.
Ну, хорошо, может, это и невозможно, но все равно думать об этом гораздо приятнее, чем слушать болтовню бабушки и Себастьяно. Они обсуждали мою внешность так, как будто меня не было рядом. Наконец Себастьяно оторвал меня от приятных размышлений о пожизненных страданиях Майкла.
– Она с виду очень хрупкая, – глубокомысленно заметил он.
Когда я поняла, что речь идет обо мне, я сначала подумала, что это комплимент. Но оказалось, наоборот.
– Я загримирую ее, – говорит, – так, что она будет выглядеть, как топ-модель.
Видимо, он имел в виду, что без косметики я и на человека-то не похожа (что, конечно, правда).
Бабушка, естественно, и не подумала за меня заступиться. Она как раз кормила своего пуделя Роммеля, а он, как обычно, дрожал и поскуливал.
– Все бы хорошо, но ее отец не позволит, – отозвалась бабушка, – Филипп безнадежно старомоден.
Кто бы говорил! Сама верит в такие предрассудки, что порой просто диву даешься. Например, свято убеждена, что коты часто душат своих хозяев, пока те спят. Серьезно. Поэтому постоянно уговаривает меня избавиться от Толстого Луи.
Бабушка продолжала рассуждать о том, какой у нее старомодный сын, а я тем временем составила ему компанию на балконе.
Папа читал сообщения на своем мобильном. Завтра он должен играть в теннис с премьер-министром Франции, который прилетел в Америку на тот же конгресс, что и японский император.
– Миа, – сказал он, увидев меня, – что ты тут делаешь? Тут холодно. Иди в комнату.
– Сейчас, сейчас, – отозвалась я, стоя рядом с ним и глядя сверху на город.
Действительно немного страшновато смотреть на Манхэттен из пентхауса отеля «Плаза». Смотришь на все эти огни, на все эти окна. Море огней, море окон… А за каждым окном есть хотя бы один человек, а может быть, больше, например, целых десять…
Я всю жизнь прожила на Манхэттене. И все равно каждый раз меня потрясает это зрелище.
Так вот. Пока я торчала на балконе и смотрела на огоньки, мне вдруг пришло в голову, что одно окно может принадлежать Джудит Гершнер. Наверное, она сидит сейчас в своей комнате и клонирует еще кого-нибудь. Голубя, например. Я снова вспомнила, как они с Майклом смотрели на меня, когда я свалилась на катке. М-да, вот смотрите: девушка, которая умеет размножать всякую нечисть, и девушка, которая укусила себя за собственный язык. Не знаю, кого бы вы выбрали?
Должно быть, папа заметил, что со мной что-то не так, и поэтому сказал:
– Слушай, я понимаю, Себастьяно тот еще тип. Потерпи его общество пару недель, ладно? Ради меня. Пожалуйста, доченька.
– Да я вовсе и не думала о нем, – грустно откликнулась я.
Папа промычал себе под нос что-то неопределенное, но в комнату не вернулся, хотя на улице было довольно холодно. Я заметила, что уши у папы уже покраснели, но он все не двигался с места. На нем не было пальто, а только костюм от Армани.
Я решила, что он ждет продолжения. Но мой отец – далеко не тот человек, которого я стану беспокоить своими проблемами. Дело не в том, близкие мы люди или нет. Просто у нас такие отношения.
С другой стороны, он весьма опытен во всяких там любовных делах. Так что я решила: он может подсказать мне некое решение моей дилеммы.
– Пап, – начала я, – что бы ты сделал, если бы тебе кто-нибудь очень нравился, но тот человек об этом даже не подозревал?
– Ну, если Кенни до сих пор не догадался, то, я думаю, уже никогда не догадается. Вы же проводите вместе все выходные, начиная с Хэллоуина?
Вот почему так ужасно, когда телохранитель подчиняется папе. Вся личная жизнь обсуждается за твоей спиной.
– Да я не про Кенни говорю, папа. Это другой человек. Только, как я и сказала, он не в курсе, что так мне нравится.
– А чем тебя не устраивает Кенни? – удивился папа. – Лично мне он нравится.
Ну конечно, папе он нравится. Потому вероятность того, что у нас с Кенни все будет серьезно, практически равна нулю. Какому бы отцу не понравилось, что его несовершеннолетняя дочь встречается с таким парнем?
Но если мой папа хочет, чтобы трон Дженовии остался у семьи Ренальдо, а его не отхватил бы какой-нибудь Себастьяно, то про Кенни лучше сразу же забыть. Потому что мы с ним ни за что не поженимся, и никаких наследников у нас не будет.
– Папа, при чем тут Кенни? Мы с ним просто друзья. А я говорю про другого.
Он смотрел через балконную решетку, как будто хотел плюнуть вниз. Но он бы никогда этого не сделал. Просто ему нравилось так стоять.
– А я его знаю? Этого твоего… другого?
Я колебалась, потому что еще ни разу никому не признавалась открыто, что влюбилась в Майкла. Ну да. Никогда и никому. А кому бы я, собственно, могла сказать об этом? Лилли бы просто высмеяла меня или, того хуже, рассказала бы все Майклу. А что касается мамы, так она и со своими-то проблемами не может разобраться.
– Это старший брат Лилли, – быстро выпалила я, чтобы не передумать.
Папа встревожился.
– А он не в колледже учится?
– Пока нет. Поступает в этом году. Не волнуйся, папа. У меня нет никаких шансов. Майкл очень умный. Он никогда не влюбится в кого-то вроде меня.
Тут папа вдруг обиделся. Он, похоже, не знал, что и делать: волноваться, что я влюбилась в выпускника, или сердиться, потому что тот не отвечает мне взаимностью.
– Это в каком таком смысле он никогда не влюбится в кого-то вроде тебя? – требовательно спросил он. – Что с тобой не так?
– Ну как же, я всегда заваливаю алгебру, забыл? А Майкл собирается поступать в самый крутой колледж штата. Чего он может хотеть от такой девчонки, как я?
Тут папа действительно рассердился.
– Может быть, у тебя нет способностей к математике, так же, как у твоей матери, но зато от меня ты унаследовала многие положительные качества.
Я очень удивилась – все это прозвучало как-то неожиданно. Стараясь осознать услышанное, я только тупо сказала:
– Ага.
– Мы с тобой, Миа, ребята с головой, – продолжал он тем временем. – И если тебе нужен этот парень, Майкл, тебе следует дать ему знать об этом.
– Думаешь, мне надо пойти к нему и сказать: «Знаешь, а ты мне нравишься»?
Папа раздраженно покачал головой.
– Нет, нет, нет. Ну конечно, надо быть более утонченной. Просто дай ему как-то понять, что ты чувствуешь.
– А, – сказала я.
Может быть, я и унаследовала от моего отца все, кроме математических способностей, но теперь совершенно не понимала, о чем он говорит.
– Пора бы нам возвращаться, – сказал он, – а то еще твоя бабушка подумает, что мы тут заговор готовим.
Бабушка действительно считает, что кто-то все время готовит на нее покушение. Она и прачек в отеле «Плаза» подозревает. Говорит, что они стирают белье мылом, от которого у Роммеля выпадает шерсть. Какое там – выпадает! Все уже давно выпало, и не из-за мыла, а на нервной почве.
Вспомнив о заговорах, я спросила:
– А ты не думаешь, что Себастьяно вынашивает планы убить меня, чтобы самому занять престол Дженовии?
Папа странно хмыкнул, но громко смеяться не стал. Наверное, потому что хорошо воспитан.
– Нет, Миа. Не думаю.
Но мой папа не отличается живостью воображения. Я решила все же поглядывать за Себастьяно. На всякий случай.
Только что мама заглянула ко мне в комнату и сообщила, что звонит Кенни.
Думаю, он собирается пригласить меня на Зимние Танцы. Пора бы уже.
7 декабря, воскресенье, 11.00
О'кей. Я в шоке. Кенни НЕ пригласил меня на танцы. Вместо этого… В общем, вот какой состоялся у нас разговор.
Я:Алло?
Кенни:Привет, Миа. Это Кенни.
Я:А, привет. Что случилось?
(Голос его звучал как-то забавно, вот я и спросила.)
Кенни:Ну, я просто хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Как твой язык?
Я:По-моему, уже лучше.
Кенни:Я сильно волновался. Вот. Я совсем не хотел…
Я:Кенни, я понимаю. Просто несчастный случай.
(Тут я поняла, что я не о том спрашивала у папы. Надо было узнать, как можно избавиться от навязчивого парня, а не как дать кому-то знать, что он тебе небезразличен. Ну ладно, вернемся к нашим «баранам».)
Кенни:Я просто позвонил пожелать тебе спокойной ночи. И еще сказать, что я надеюсь, тебе лучше. И еще сказать тебе… в общем, Миа, я тебя люблю.
Я:…
Я не нашлась сразу что ответить, потому что просто ОБАЛДЕЛА!!! Хотя, в общем, это было не так уж неожиданно. Все к тому и шло.
Но все-таки, какой нормальный парень будет звонить девушке по телефону и заявлять, что любит ее.
А я в ответ молчу! У меня шок. Но ведь надо срочно что-то ответить, а то нехорошо получается. Ну, я и выдаю…
Я:Ну, хорошо.
НУ, ХОРОШО.
Парень признается мне в любви, а я ему: «ну, хорошо». Да, мне светит прекрасное будущее в дипломатии. А бедный Кенни ждет еще чего-то. Впрочем, любой на его месте ждал бы.
Но я просто не в состоянии сказать ему то, чего он ждет. Вместо этого я говорю: «Ну, увидимся завтра».
И ВЕШАЮ ТРУБКУ!!!!!
О, Господи, я самая злая, самая неблагодарная девчонка на свете! Когда Себастьяно убьет меня, я попаду прямиком в ад.
Точно.
СДЕЛАТЬ ДО ОТЪЕЗДА В ДЖЕНОВИЮ:
1. Написать подробную инструкцию для мамы и мистера Дж., как ухаживать за Толстым Луи, пока меня не будет.
2. Купить запас кошачьей еды, наполнитель для туалета.
3. Подарки к Новому году!
Мама – электрическая машинка для сцеживания? Спросить.
Мистер Дж. – новые барабанные палочки.
Папа – книжка по вегетарианской кулинарии. Ему надо есть здоровую пищу.
Лилли – как всегда. Пустые видеокассеты для шоу.
Ларс – узнать, есть ли в «Прадо» кобура для его пистолета.
Кенни – перчатки? Что-нибудь другое, неромантичное.
Толстый Луи – кожаный мячик.
Бабушка – а что бы вы подарили женщине, у которой есть все? Даже сапфир в 89 карат, который ей преподнес султан Брунея.
4. Порвать с Кенни. Только как? Он меня ЛЮБИТ.
Правда, как выяснилось, не настолько, чтобы пригласить на Зимние Танцы.
Я:Алло?
Кенни:Привет, Миа. Это Кенни.
Я:А, привет. Что случилось?
(Голос его звучал как-то забавно, вот я и спросила.)
Кенни:Ну, я просто хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Как твой язык?
Я:По-моему, уже лучше.
Кенни:Я сильно волновался. Вот. Я совсем не хотел…
Я:Кенни, я понимаю. Просто несчастный случай.
(Тут я поняла, что я не о том спрашивала у папы. Надо было узнать, как можно избавиться от навязчивого парня, а не как дать кому-то знать, что он тебе небезразличен. Ну ладно, вернемся к нашим «баранам».)
Кенни:Я просто позвонил пожелать тебе спокойной ночи. И еще сказать, что я надеюсь, тебе лучше. И еще сказать тебе… в общем, Миа, я тебя люблю.
Я:…
Я не нашлась сразу что ответить, потому что просто ОБАЛДЕЛА!!! Хотя, в общем, это было не так уж неожиданно. Все к тому и шло.
Но все-таки, какой нормальный парень будет звонить девушке по телефону и заявлять, что любит ее.
А я в ответ молчу! У меня шок. Но ведь надо срочно что-то ответить, а то нехорошо получается. Ну, я и выдаю…
Я:Ну, хорошо.
НУ, ХОРОШО.
Парень признается мне в любви, а я ему: «ну, хорошо». Да, мне светит прекрасное будущее в дипломатии. А бедный Кенни ждет еще чего-то. Впрочем, любой на его месте ждал бы.
Но я просто не в состоянии сказать ему то, чего он ждет. Вместо этого я говорю: «Ну, увидимся завтра».
И ВЕШАЮ ТРУБКУ!!!!!
О, Господи, я самая злая, самая неблагодарная девчонка на свете! Когда Себастьяно убьет меня, я попаду прямиком в ад.
Точно.
СДЕЛАТЬ ДО ОТЪЕЗДА В ДЖЕНОВИЮ:
1. Написать подробную инструкцию для мамы и мистера Дж., как ухаживать за Толстым Луи, пока меня не будет.
2. Купить запас кошачьей еды, наполнитель для туалета.
3. Подарки к Новому году!
Мама – электрическая машинка для сцеживания? Спросить.
Мистер Дж. – новые барабанные палочки.
Папа – книжка по вегетарианской кулинарии. Ему надо есть здоровую пищу.
Лилли – как всегда. Пустые видеокассеты для шоу.
Ларс – узнать, есть ли в «Прадо» кобура для его пистолета.
Кенни – перчатки? Что-нибудь другое, неромантичное.
Толстый Луи – кожаный мячик.
Бабушка – а что бы вы подарили женщине, у которой есть все? Даже сапфир в 89 карат, который ей преподнес султан Брунея.
4. Порвать с Кенни. Только как? Он меня ЛЮБИТ.
Правда, как выяснилось, не настолько, чтобы пригласить на Зимние Танцы.
8 декабря, понедельник домашняя комната
Лилли не верит, что Кенни позвонил мне и признался в любви. Я рассказала ей утром в машине. Слава Богу, Майкл на приеме у дантиста, и его не было сегодня вместе с нами. Я скорее бы умерла, чем обсуждала свои любовные дела в его присутствии. Мне и так приходится это делать в присутствии своего телохранителя.
Так вот, Лилли говорит:
Я категорически отказываюсь признать, что Кенни способен на нечто подобное.
– Лилли, – продолжаю я. Мне надо было говорить тихо, чтобы шофер не услышал. – Я серьезна как никогда. Он сказал, что любит меня. Я тебя люблю. Так и сказал. Это было совершенно неожиданно и странно.
Так вот, Лилли говорит:
Я категорически отказываюсь признать, что Кенни способен на нечто подобное.
– Лилли, – продолжаю я. Мне надо было говорить тихо, чтобы шофер не услышал. – Я серьезна как никогда. Он сказал, что любит меня. Я тебя люблю. Так и сказал. Это было совершенно неожиданно и странно.