Страница:
И, что намного хуже, забыла, что вытащила Тину. Какой из меня друг, если я способна забыть такое!
А потом я еще кое-что сообразила. Розы-то желтые были не по ошибке в моем шкафчике, и не от Кенни! А оказывается, от моего тайного дарителя!
Это катастрофа. Значит, видимо, Кенни так и не собирается приглашать меня на танцы, которые состоятся уже сегодня вечером…
– Поверить не могу, что ты забыла, – грустно сказала Тина, – ты-то сама получала таинственные подарки?
На меня обрушилось чувство вины. О, бедная Тина!
– Да, конечно, – сказала я, лихорадочно соображая, где бы достать ей подарок к завтрашнему утру, в последний день, когда договор о тайном дарении еще действует.
– Меня, наверное, никто не вытащил, – сказала она и вздохнула, – потому что я ничего не получала.
– Ну, это как сказать, – говорю, – думаю, еще получишь. Наверное, твой тайный даритель ждет последнего дня, чтобы преподнести тебе что-нибудь особенное.
– Думаешь?
– Точно, точно.
– А, ну тогда теперь, когда экзамены позади…
Тина перешла на деловой тон.
– Ну и что?
– А то. Когда ты скажешь Майклу, что это ты посылала ему открытки?
«Во дает», – подумала я.
– А может, вообще не говорить?
– Миа, – сказала Тина твердо, – если ты ему не собираешься этого говорить, то зачем посылала?
– Чтобы он знал, что, кроме Джудит Гершнер, в мире есть другие девчонки, которым он нравится.
– Миа, – сказала Тина еще тверже, – этого мало. Ты должна сказать ему, что это ты. Как ты собираешься заполучить его, если он не знает, что ты чувствуешь по отношению к нему?
У Тины Хаким Баба, как ни странно, есть много общего с моим папой.
– Помнишь Кенни? Как он заполучил тебя? Он посылал тебе анонимные письма, а потом признался в этом.
– Да уж, – саркастически ответила я, – и смотри, чем все кончилось.
– С Майклом у тебя все будет иначе. Потому что вы созданы друг для друга. Вы люди одного плана. Я это просто чувствую. Ты должна сказать ему, сделай это завтра, ведь послезавтра ты улетаешь в Дженовию.
О-о-о-й!!! От восторга, который обуял меня после самостоятельно организованной пресс-конференции я совсем забыла, что еду в Дженовию. Что за амнезия, честное слово? Послезавтра уже еду! Вместе с бабушкой! С которой я так и не разговариваю!
Я сказала Тине, что согласна признаться ему завтра. Она просияла – и мы разъединились.
Хорошо, что она меня не видела. Когда я нагло вру, у меня страшно краснеет нос. Очень неудобно.
Конечно, я никогда не скажу Майклу в лицо, что он мне нравится. И не важно, что говорит мой папа. Я не могу.
Ни за что.
Никогда в жизни, и гори все огнем.
19 декабря, пятница, домашняя комната
19 декабря, пятница, Зимний Карнавал
19 декабря, пятница, все еще Зимний Карнавал
19 декабря, пятница, еще позже, все еще Зимний Карнавал
А потом я еще кое-что сообразила. Розы-то желтые были не по ошибке в моем шкафчике, и не от Кенни! А оказывается, от моего тайного дарителя!
Это катастрофа. Значит, видимо, Кенни так и не собирается приглашать меня на танцы, которые состоятся уже сегодня вечером…
– Поверить не могу, что ты забыла, – грустно сказала Тина, – ты-то сама получала таинственные подарки?
На меня обрушилось чувство вины. О, бедная Тина!
– Да, конечно, – сказала я, лихорадочно соображая, где бы достать ей подарок к завтрашнему утру, в последний день, когда договор о тайном дарении еще действует.
– Меня, наверное, никто не вытащил, – сказала она и вздохнула, – потому что я ничего не получала.
– Ну, это как сказать, – говорю, – думаю, еще получишь. Наверное, твой тайный даритель ждет последнего дня, чтобы преподнести тебе что-нибудь особенное.
– Думаешь?
– Точно, точно.
– А, ну тогда теперь, когда экзамены позади…
Тина перешла на деловой тон.
– Ну и что?
– А то. Когда ты скажешь Майклу, что это ты посылала ему открытки?
«Во дает», – подумала я.
– А может, вообще не говорить?
– Миа, – сказала Тина твердо, – если ты ему не собираешься этого говорить, то зачем посылала?
– Чтобы он знал, что, кроме Джудит Гершнер, в мире есть другие девчонки, которым он нравится.
– Миа, – сказала Тина еще тверже, – этого мало. Ты должна сказать ему, что это ты. Как ты собираешься заполучить его, если он не знает, что ты чувствуешь по отношению к нему?
У Тины Хаким Баба, как ни странно, есть много общего с моим папой.
– Помнишь Кенни? Как он заполучил тебя? Он посылал тебе анонимные письма, а потом признался в этом.
– Да уж, – саркастически ответила я, – и смотри, чем все кончилось.
– С Майклом у тебя все будет иначе. Потому что вы созданы друг для друга. Вы люди одного плана. Я это просто чувствую. Ты должна сказать ему, сделай это завтра, ведь послезавтра ты улетаешь в Дженовию.
О-о-о-й!!! От восторга, который обуял меня после самостоятельно организованной пресс-конференции я совсем забыла, что еду в Дженовию. Что за амнезия, честное слово? Послезавтра уже еду! Вместе с бабушкой! С которой я так и не разговариваю!
Я сказала Тине, что согласна признаться ему завтра. Она просияла – и мы разъединились.
Хорошо, что она меня не видела. Когда я нагло вру, у меня страшно краснеет нос. Очень неудобно.
Конечно, я никогда не скажу Майклу в лицо, что он мне нравится. И не важно, что говорит мой папа. Я не могу.
Ни за что.
Никогда в жизни, и гори все огнем.
19 декабря, пятница, домашняя комната
Нас тут заперли, пока не станут известны оценки за зачеты. Потом будет Зимний Карнавал в физкультурном зале, а вечером – Танцы.
Все. Уроков больше не будет. Одно сплошное веселье.
Ага, как же. Для всех остальных. Мне одной не суждено больше веселиться. Никогда.
А все потому, что у меня накопилась куча проблем. Во-первых, я не люблю своего бойфренда, который, как выясняется, меня тоже не очень-то любит. Если бы любил, пригласил бы на Зимние Танцы. А люблю я старшего брата своей подруги, который даже приблизительно не представляет, что я к нему чувствую, кроме обычных дружеских чувств. И вот теперь я еще начинаю догадываться, кто был мой таинственный даритель.
Другого объяснения нет. А то зачем Джастин Баксендайл (несмотря на то, что он еще считается новеньким в школе, хотя и достаточно популярен) так часто толкался в районе моего шкафчика? Ну, в общем, так оно и есть. На этой неделе я его уже раза три там застукала. Ну и зачем, спрашивается, ему там толкаться, если он не собирается незаметно подбрасывать розы? И как это будет выглядеть, когда придется признаваться (это, оказывается, правило такое – сегодня надо будет признаться тому, чье имя ты вытащил, в том, что его даритель – ты)? То есть, он подойдет ко мне, посмотрит своими прекрасными глазами с длинными ресницами, скажет, что это он дарил мне желтые розы, и придется изображать улыбку и умиленно говорить: «Ой, Джастин, надо же, это был ты! Вот спасибо!»
Н-да. Ну да ладно, это лишь сотая часть моих проблем. Это пережить можно.
А вот что делать с тем, что, похоже, из всех наших девчонок только меня никто не пригласил на вечер танцев? А завтра я улетаю в страну, принцессой которой являюсь, вместе со своей ненормальной бабушкой, которая не разговаривает с папой и курит в самолете.
Ох, лететь куда-нибудь в одном самолете с бабушкой, это я вам скажу, на всю жизнь запоминается.
А мама с мистером Джанини? Они так себя ведут, будто не возражают и даже рады тому, что я проведу рождественские каникулы не дома, а в другой стране. Мы, конечно, сами отпразднуем свое собственное Рождество – до моего отъезда, но мне кажется, что все-таки они рады. И очень сильно.
А какая у меня оценка по алгебре? Мистер Джанини, конечно, сказал, что у меня все хорошо, но что это значит на самом деле? Тройбан? Мало. Учитывая количество часов, убитых на улучшение этой оценки, тройка не подходит в качестве «все хорошо».
Господи, что же мне делать с Кенни?
Ну, по крайней мере, хоть разобралась с подарком Тине. Вчера вечером вышла в Интернет и сделала ей ежемесячную подписку на получение молодежных любовных романов, а также записала ее в Клуб любителей таких романов. И потом распечатала сертификат, удостоверяющий ее членство, который отдам, когда зазвенит колокольчик.
Ну, и когда зазвенит колокольчик, мне придется предстать перед Джастином Баксендайлом.
Все было бы не так плохо, если бы он не был так красив. У него совершенно невероятные глаза. И почему этот красавчик выбрал именно меня? Красивые люди, такие как Лана и Джастин, не могут позволять заслонять свое сияние таким обычным девчонкам-первокурсницам, как я.
А может, он даже не мое имя вытащил из корзинки. Скорее всего, это была Лана, и он клал розы в мой шкафчик просто по ошибке, путая со шкафчиком Ланы. Она-то не болтается никогда рядом со своим шкафчиком.
Но что хуже всего, Тина сказала, что желтые розы означают вечную любовь.
Вот поэтому я и думала, что цветы дарил Кенни.
О! Идут с оценками. А я не хочу смотреть. МНЕ НАПЛЕВАТЬ НА СВОИ ОЦЕНКИ.
И звонок звенит. Слава Богу, я могу тихо смотаться отсюда. Не глядя на оценки, уйти по своим делам, какими бы обычными они ни были.
Подхожу к шкафчику, а там Джастин высматривает кого-то. И Лана там же ждет своего Джоша.
Не надо мне этого. Чтобы Джастин сказал мне перед Ланой, что он и есть мой тайный даритель. Неизвестно, что она выкинет тогда, ведь не постесняется. Она может такое сказать… Например, что я в лифчик поролон подкладываю, чтобы там хоть что-нибудь было, а на самом деле ничего там и нет. К тому же она, естественно, злится на меня из-за телефона. Наверняка придумала уже для меня кучу новых гадостей…
– Эй, приятель! – сказал Джастин.
Приятель – такого он мне сказать не мог. Оглядываюсь. Рядом с Ланой стоит Джош.
– Приятель, ищу тебя всю неделю, – говорит Джастин Джошу, – есть конспекты по литературе? Мне через час экзамен сдавать.
Джош что-то отвечает, но я уже не слышу. Я вообще уже ничего не слышу, потому что в голове у меня поднимается невообразимый гул. Грохот, рев и завывания. За спиной Джастина стоит Майкл. Майкл Московитц!!!
С желтой розой в руке.
Все. Уроков больше не будет. Одно сплошное веселье.
Ага, как же. Для всех остальных. Мне одной не суждено больше веселиться. Никогда.
А все потому, что у меня накопилась куча проблем. Во-первых, я не люблю своего бойфренда, который, как выясняется, меня тоже не очень-то любит. Если бы любил, пригласил бы на Зимние Танцы. А люблю я старшего брата своей подруги, который даже приблизительно не представляет, что я к нему чувствую, кроме обычных дружеских чувств. И вот теперь я еще начинаю догадываться, кто был мой таинственный даритель.
Другого объяснения нет. А то зачем Джастин Баксендайл (несмотря на то, что он еще считается новеньким в школе, хотя и достаточно популярен) так часто толкался в районе моего шкафчика? Ну, в общем, так оно и есть. На этой неделе я его уже раза три там застукала. Ну и зачем, спрашивается, ему там толкаться, если он не собирается незаметно подбрасывать розы? И как это будет выглядеть, когда придется признаваться (это, оказывается, правило такое – сегодня надо будет признаться тому, чье имя ты вытащил, в том, что его даритель – ты)? То есть, он подойдет ко мне, посмотрит своими прекрасными глазами с длинными ресницами, скажет, что это он дарил мне желтые розы, и придется изображать улыбку и умиленно говорить: «Ой, Джастин, надо же, это был ты! Вот спасибо!»
Н-да. Ну да ладно, это лишь сотая часть моих проблем. Это пережить можно.
А вот что делать с тем, что, похоже, из всех наших девчонок только меня никто не пригласил на вечер танцев? А завтра я улетаю в страну, принцессой которой являюсь, вместе со своей ненормальной бабушкой, которая не разговаривает с папой и курит в самолете.
Ох, лететь куда-нибудь в одном самолете с бабушкой, это я вам скажу, на всю жизнь запоминается.
А мама с мистером Джанини? Они так себя ведут, будто не возражают и даже рады тому, что я проведу рождественские каникулы не дома, а в другой стране. Мы, конечно, сами отпразднуем свое собственное Рождество – до моего отъезда, но мне кажется, что все-таки они рады. И очень сильно.
А какая у меня оценка по алгебре? Мистер Джанини, конечно, сказал, что у меня все хорошо, но что это значит на самом деле? Тройбан? Мало. Учитывая количество часов, убитых на улучшение этой оценки, тройка не подходит в качестве «все хорошо».
Господи, что же мне делать с Кенни?
Ну, по крайней мере, хоть разобралась с подарком Тине. Вчера вечером вышла в Интернет и сделала ей ежемесячную подписку на получение молодежных любовных романов, а также записала ее в Клуб любителей таких романов. И потом распечатала сертификат, удостоверяющий ее членство, который отдам, когда зазвенит колокольчик.
Ну, и когда зазвенит колокольчик, мне придется предстать перед Джастином Баксендайлом.
Все было бы не так плохо, если бы он не был так красив. У него совершенно невероятные глаза. И почему этот красавчик выбрал именно меня? Красивые люди, такие как Лана и Джастин, не могут позволять заслонять свое сияние таким обычным девчонкам-первокурсницам, как я.
А может, он даже не мое имя вытащил из корзинки. Скорее всего, это была Лана, и он клал розы в мой шкафчик просто по ошибке, путая со шкафчиком Ланы. Она-то не болтается никогда рядом со своим шкафчиком.
Но что хуже всего, Тина сказала, что желтые розы означают вечную любовь.
Вот поэтому я и думала, что цветы дарил Кенни.
О! Идут с оценками. А я не хочу смотреть. МНЕ НАПЛЕВАТЬ НА СВОИ ОЦЕНКИ.
И звонок звенит. Слава Богу, я могу тихо смотаться отсюда. Не глядя на оценки, уйти по своим делам, какими бы обычными они ни были.
Подхожу к шкафчику, а там Джастин высматривает кого-то. И Лана там же ждет своего Джоша.
Не надо мне этого. Чтобы Джастин сказал мне перед Ланой, что он и есть мой тайный даритель. Неизвестно, что она выкинет тогда, ведь не постесняется. Она может такое сказать… Например, что я в лифчик поролон подкладываю, чтобы там хоть что-нибудь было, а на самом деле ничего там и нет. К тому же она, естественно, злится на меня из-за телефона. Наверняка придумала уже для меня кучу новых гадостей…
– Эй, приятель! – сказал Джастин.
Приятель – такого он мне сказать не мог. Оглядываюсь. Рядом с Ланой стоит Джош.
– Приятель, ищу тебя всю неделю, – говорит Джастин Джошу, – есть конспекты по литературе? Мне через час экзамен сдавать.
Джош что-то отвечает, но я уже не слышу. Я вообще уже ничего не слышу, потому что в голове у меня поднимается невообразимый гул. Грохот, рев и завывания. За спиной Джастина стоит Майкл. Майкл Московитц!!!
С желтой розой в руке.
19 декабря, пятница, Зимний Карнавал
У меня проблемы!
Снова.
И на этот раз моей вины нет ни капельки. Я ничего не могла сделать. Это взяло и просто случилось. Независимо ни от чего.
Майкл протянул мне розу.
– Возьми, вот выпала из твоего шкафчика.
Беру ее, находясь в полной прострации. Мое сердце билось так, что я думала, сейчас разорвется.
Потому что я вправду подумала, что на самом деле розы были от него. Целую минуту я думала, что это Майкл дарил мне розы…
К розе прикреплена записка:
«Счастливого пути! Привет Дженовии! Увидимся, когда вернешься!
Твой тайный даритель Борис Пелковски»
Борис Пелковски. Значит, это Борис Пелковски клал в шкафчик розы. Борис Пелковски – мой тайный даритель.
Разумеется, Борис понятия не имеет, что желтые розы означают любовь навсегда. Борис понятия не имеет, что свитер в брюки не заправляют. Так откуда же ему знать о языке цветов?
Трудно сказать, какое чувство было сильнее – облегчение от того, что тайный даритель был не Джастин…
Или горькое разочарование от того, что им не был Майкл.
– Ну, – спросил Майкл, – какой приговор?
Я уставилась на него в отчаянии. О чем он? Я еще ничего не соображала. Эти несколько секунд, что я только что пережила, были самыми длинными в моей жизни… Да еще когда я думала, что розы от него, когда я верила, что Майкл любит меня… А потом внезапное разочарование. Все это совершенно выбило меня из колеи и временно лишило рассудка.
– Так что у тебя по алгебре? – выговорил он почти по слогам.
Очевидно, заметил, что я как-то не в себе.
А я и впрямь была не в себе. Это же надо – сама не знала, как сильно люблю его, пока Джудит Гершнер не умыкнула Майкла прямо у меня из-под носа.
Словно в трансе, я развернула распечатку с оценками и глазам своим не поверила. По алгебре у меня стояло четыре с минусом!
Надо же, мои титанические усилия не пропали даром, а, наоборот, были вознаграждены сполна. И наплевать на минус.
Настроение мое необыкновенно улучшилось, неприятности чуть подзабылись. Все вроде хорошо, кроме того, что я не приглашена на танцы вечером.
Все-таки тяжело быть несчастной. И, что самое главное, четверку я получила вовсе не потому, что учитель – мой отчим. Ничего нет общего между этими двумя обстоятельствами. Здесь нет ничего субъективного, это вам не английский. Нельзя подтасовать факты. Ты либо правильно решил уравнение, либо нет.
А я решила правильно! На целых 80 процентов!
Да еще я, конечно, знала ответ на последний, шуточный дополнительный вопрос: «На каком инструменте играл Ринго Старр и в каком ансамбле?» Но это принесло мне только два очка, так что основную задачу – с уравнениями – я выполнила, умница.
И тут я навлекла на себя еще порцию проблем. Сама, хотя вины моей в том не было.
Я была так счастлива из-за четверки с минусом, что забыла на минуту, как я влюблена в Майкла. И вообще забыла обо всем на свете. Про свою застенчивость, скромность и хорошие манеры. И произвела совершенно не свойственное мне действие.
Я заключила Майкла в бурные объятия.
Ага, честно. Я обняла его за шею и как заору…
– УРААААААААААА!!!
И долго не могла остановиться. Я была так счастлива, как, наверное, никогда раньше. История с розами, конечно, сбила меня с толку, но четверка по алгебре восполнила все. Ну, почти все.
Просто невинное объятие. И все! От радости из-за хорошей оценки по этой проклятущей алгебре. И больше ничего! Майкл, между прочим, занимался со мной почти весь семестр, поэтому в моей четверке есть и его вклад.
И надо же было, чтобы именно в этот момент из-за угла вышел Кенни. Он увидел, как я страстно обнимаюсь с Майклом, и подумал, наверное, не то. Тина сказала потом, что, по мнению Кенни, между мной и Майклом что-то происходит.
Ах, если бы! Я только об этом и мечтаю!!!
Но на самом деле все не так. И поэтому мне надо бежать искать Кенни, чтобы сказать ему, что я обнимала Майкла чисто по-дружески.
– Ну почему? – пристает ко мне Тина. – Почему ты не хочешь сказать ему правду, что ты не чувствуешь по отношению к нему то же, что он к тебе. Это же такая возможность!
Но нельзя же бросать парня посреди Зимнего Карнавала! Это нехорошо. Непорядочно.
Почему жизнь меня так бьет все время?
Снова.
И на этот раз моей вины нет ни капельки. Я ничего не могла сделать. Это взяло и просто случилось. Независимо ни от чего.
Майкл протянул мне розу.
– Возьми, вот выпала из твоего шкафчика.
Беру ее, находясь в полной прострации. Мое сердце билось так, что я думала, сейчас разорвется.
Потому что я вправду подумала, что на самом деле розы были от него. Целую минуту я думала, что это Майкл дарил мне розы…
К розе прикреплена записка:
«Счастливого пути! Привет Дженовии! Увидимся, когда вернешься!
Твой тайный даритель Борис Пелковски»
Борис Пелковски. Значит, это Борис Пелковски клал в шкафчик розы. Борис Пелковски – мой тайный даритель.
Разумеется, Борис понятия не имеет, что желтые розы означают любовь навсегда. Борис понятия не имеет, что свитер в брюки не заправляют. Так откуда же ему знать о языке цветов?
Трудно сказать, какое чувство было сильнее – облегчение от того, что тайный даритель был не Джастин…
Или горькое разочарование от того, что им не был Майкл.
– Ну, – спросил Майкл, – какой приговор?
Я уставилась на него в отчаянии. О чем он? Я еще ничего не соображала. Эти несколько секунд, что я только что пережила, были самыми длинными в моей жизни… Да еще когда я думала, что розы от него, когда я верила, что Майкл любит меня… А потом внезапное разочарование. Все это совершенно выбило меня из колеи и временно лишило рассудка.
– Так что у тебя по алгебре? – выговорил он почти по слогам.
Очевидно, заметил, что я как-то не в себе.
А я и впрямь была не в себе. Это же надо – сама не знала, как сильно люблю его, пока Джудит Гершнер не умыкнула Майкла прямо у меня из-под носа.
Словно в трансе, я развернула распечатку с оценками и глазам своим не поверила. По алгебре у меня стояло четыре с минусом!
Надо же, мои титанические усилия не пропали даром, а, наоборот, были вознаграждены сполна. И наплевать на минус.
Настроение мое необыкновенно улучшилось, неприятности чуть подзабылись. Все вроде хорошо, кроме того, что я не приглашена на танцы вечером.
Все-таки тяжело быть несчастной. И, что самое главное, четверку я получила вовсе не потому, что учитель – мой отчим. Ничего нет общего между этими двумя обстоятельствами. Здесь нет ничего субъективного, это вам не английский. Нельзя подтасовать факты. Ты либо правильно решил уравнение, либо нет.
А я решила правильно! На целых 80 процентов!
Да еще я, конечно, знала ответ на последний, шуточный дополнительный вопрос: «На каком инструменте играл Ринго Старр и в каком ансамбле?» Но это принесло мне только два очка, так что основную задачу – с уравнениями – я выполнила, умница.
И тут я навлекла на себя еще порцию проблем. Сама, хотя вины моей в том не было.
Я была так счастлива из-за четверки с минусом, что забыла на минуту, как я влюблена в Майкла. И вообще забыла обо всем на свете. Про свою застенчивость, скромность и хорошие манеры. И произвела совершенно не свойственное мне действие.
Я заключила Майкла в бурные объятия.
Ага, честно. Я обняла его за шею и как заору…
– УРААААААААААА!!!
И долго не могла остановиться. Я была так счастлива, как, наверное, никогда раньше. История с розами, конечно, сбила меня с толку, но четверка по алгебре восполнила все. Ну, почти все.
Просто невинное объятие. И все! От радости из-за хорошей оценки по этой проклятущей алгебре. И больше ничего! Майкл, между прочим, занимался со мной почти весь семестр, поэтому в моей четверке есть и его вклад.
И надо же было, чтобы именно в этот момент из-за угла вышел Кенни. Он увидел, как я страстно обнимаюсь с Майклом, и подумал, наверное, не то. Тина сказала потом, что, по мнению Кенни, между мной и Майклом что-то происходит.
Ах, если бы! Я только об этом и мечтаю!!!
Но на самом деле все не так. И поэтому мне надо бежать искать Кенни, чтобы сказать ему, что я обнимала Майкла чисто по-дружески.
– Ну почему? – пристает ко мне Тина. – Почему ты не хочешь сказать ему правду, что ты не чувствуешь по отношению к нему то же, что он к тебе. Это же такая возможность!
Но нельзя же бросать парня посреди Зимнего Карнавала! Это нехорошо. Непорядочно.
Почему жизнь меня так бьет все время?
19 декабря, пятница, все еще Зимний Карнавал
Кенни я так до сих пор и не нашла, но надо отдать должное администраторам: они знают, как устраивать праздники. Даже Лилли понравилось.
Конечно, повсюду видны признаки приватизации: на каждом этаже школы продают напитки из «Макдональдса», на стенах висят какие-то рекламные плакаты…
И наши тоже постарались. Каждый клуб демонстрирует свои достижения и проводит мастер-классы: в спортзале учат танцевать, в какой-то аудитории драмкружок дает уроки актерского мастерства. Даже болельщицы завлекают первокурсниц попробовать свои силы, чтобы набирать из нас (кто бы мог подумать) команду болельщиц-юниоров.
Кенни не видно нигде, но, разыскивая его, я наткнулась на Лилли. У нее, оказывается, по английскому ТРОЙКА!!!
В это невозможно поверить.
У Лилли. Тройка. Немыслимо.
– Миссис Спирс поставила тебе три? ТЕБЕ???
Но Лилли, похоже, все равно.
– Переживу. Миа, за правду надо платить. Когда во что-то веришь, приходится приносить жертвы.
– Ну да, – говорю, – но… три? Твои родители убьют тебя.
– Да нет, – отвечает Лилли, – они всего лишь подвергнут меня психоанализу.
Это верно. Ведь подвергнут.
О Господи! Тина идет.
Надеюсь, она забыла…
Нет, не забыла.
Мы с ней пошли в компьютерный клуб.
Я не хотела идти в компьютерный клуб. Я туда уже заглядывала и знаю, что там происходит. Майкл, Джудит и остальные компьютерные фанаты сидят перед мониторами. А вокруг в пять рядов толпится народ, напирая друг на друга. Они играют в новую игру, программу которой сами же и написали. Там ты как будто идешь по нашей школе и встречаешь учителей в разных смешных костюмах. Например, директриса Гупта одета как рокер – в черную кожу с заклепками, а мистер Джанини в пижаме и держит в руках плюшевого мишку с лицом в точности как у него.
Они использовали какую-то специальную программу при написании игры, поэтому учителя еще не видели себя в экзотическом виде.
И они пока только удивляются, почему так страшно ржут дети в компьютерном классе.
И я не хочу сейчас ни о чем разговаривать с Майклом. Я туда и близко не подойду.
Но Тина сказала, что мне надо.
– Сейчас самый удобный момент, чтобы сказать ему, – убеждала она. – По крайней мере, хоть Кенни нет поблизости.
О Господи! Вот что случается, когда проговоришься о чем-то подруге.
Конечно, повсюду видны признаки приватизации: на каждом этаже школы продают напитки из «Макдональдса», на стенах висят какие-то рекламные плакаты…
И наши тоже постарались. Каждый клуб демонстрирует свои достижения и проводит мастер-классы: в спортзале учат танцевать, в какой-то аудитории драмкружок дает уроки актерского мастерства. Даже болельщицы завлекают первокурсниц попробовать свои силы, чтобы набирать из нас (кто бы мог подумать) команду болельщиц-юниоров.
Кенни не видно нигде, но, разыскивая его, я наткнулась на Лилли. У нее, оказывается, по английскому ТРОЙКА!!!
В это невозможно поверить.
У Лилли. Тройка. Немыслимо.
– Миссис Спирс поставила тебе три? ТЕБЕ???
Но Лилли, похоже, все равно.
– Переживу. Миа, за правду надо платить. Когда во что-то веришь, приходится приносить жертвы.
– Ну да, – говорю, – но… три? Твои родители убьют тебя.
– Да нет, – отвечает Лилли, – они всего лишь подвергнут меня психоанализу.
Это верно. Ведь подвергнут.
О Господи! Тина идет.
Надеюсь, она забыла…
Нет, не забыла.
Мы с ней пошли в компьютерный клуб.
Я не хотела идти в компьютерный клуб. Я туда уже заглядывала и знаю, что там происходит. Майкл, Джудит и остальные компьютерные фанаты сидят перед мониторами. А вокруг в пять рядов толпится народ, напирая друг на друга. Они играют в новую игру, программу которой сами же и написали. Там ты как будто идешь по нашей школе и встречаешь учителей в разных смешных костюмах. Например, директриса Гупта одета как рокер – в черную кожу с заклепками, а мистер Джанини в пижаме и держит в руках плюшевого мишку с лицом в точности как у него.
Они использовали какую-то специальную программу при написании игры, поэтому учителя еще не видели себя в экзотическом виде.
И они пока только удивляются, почему так страшно ржут дети в компьютерном классе.
И я не хочу сейчас ни о чем разговаривать с Майклом. Я туда и близко не подойду.
Но Тина сказала, что мне надо.
– Сейчас самый удобный момент, чтобы сказать ему, – убеждала она. – По крайней мере, хоть Кенни нет поблизости.
О Господи! Вот что случается, когда проговоришься о чем-то подруге.
19 декабря, пятница, еще позже, все еще Зимний Карнавал
Все, заперлась в женском туалете. Клянусь, никогда больше отсюда не выйду.
Я хочу сказать, пока все домой не уйдут, а затем и я проползу. Но не раньше. Только тогда и спасусь. Благодарение Господу, завтра уезжаю из страны. А к моменту моего возвращения все участники сегодняшней истории, надо надеяться, напрочь забудут о ней. По крайней мере, острота впечатлений сгладится.
Впрочем, сомневаюсь. Такая уж моя счастливая звезда.
Почему со мной постоянно случается нечто подобное, а? Нет, правда? Что я такого сделала, почему боги от меня отвернулись? Почему с Ланой Уайнбергер ничего не случается? Почему всегда – со мной? Именно со мной?
Итак, случилось вот что.
У меня не было ни малейшего желания сообщать Майклу что-либо о своих чувствах. Если бы человек точно знал, что наступил именно тот момент, когда надо высказаться: промолчишь, и жизнь пойдет иначе! Никакой такой момент тогда еще не настал, и я была совершенно не в том настроении, короче, не хотела с ним говорить, и все тут. Не желала. Потому что это было бы неправильно и могло все испортить. А пошла я в компьютерный клуб из тех соображений, что проигнорировать приглашение и совсем туда не зайти было бы не по-дружески.
И в мыслях у меня не было ничего говорить Сами-Знаете-О-Чем. Тине пришлось бы смириться. Даже если бы она обиделась, я все равно поступила бы по-своему. Когда любовь к человеку длится столько, сколько длится моя любовь к Майклу, к своему чувству относишься очень бережно. Да и потом нельзя просто подойти к своему избраннику во время школьного праздника и сказать: «Да, кстати, слушай, я тебя люблю».
Ведь правда? Нельзя так делать.
Но тем не менее. Пошли мы с Тиной в этот идиотский клуб. Там все собрались вокруг компьютеров и хохотали как сумасшедшие, просто стены ходуном ходили. Игра пользовалась бешеной популярностью, и народ стоял в очереди, чтобы сыграть.
Но Майкл заметил нас и замахал рукой.
– Идите, – кричит, – сюда!
Будто мы могли влезть перед носом у других. Мы, конечно, полезли, а все заворчали, и кто их упрекнет? Они все-таки долго ждали.
Но, наверное, благодаря моему вчерашнему выступлению по национальному телевидению, когда я заявила, что проценты от продажи рекламируемых мной нарядов пойдут в фонд «Гринписа», и именно поэтому я согласилась, собственно, их рекламировать, отношение ко мне значительно улучшилось. Единственное оскорбительное высказывание принадлежало, естественно, Лане.
Это я к чему?.. К тому, что слышать ворчание было не так обидно…
– Давай, Миа, – подбадривал Майкл, придвигая стул к своему компьютеру.
Я села и стала ждать, когда же он запустит эту свою ерунду, а вокруг меня ребята смеялись над тем, что видели на своих экранах.
– Эй, погоди, что ты делаешь? – услышала я вдруг голос Джудит.
– Все нормально. Для нее у меня специальная фишка.
Я только вздохнула. Экран замигал. Ну вот, думаю, сейчас начнется ерунда с переодетыми учителями. И придется смеяться, чтобы все думали, будто мне нравится.
И вот сижу я там и чувствую, что накатывает тоска, потому что ничего хорошего меня в ближайшем будущем не ждет. Все так веселятся, потому что скоро пойдут танцевать, а меня никто не пригласил, даже тот, кто считается моим парнем; мне даже надеяться нечего на что-нибудь хорошее. Все, кого я знаю, на каникулах поедут кататься на горных лыжах или отправятся на Багамы, или еще куда-нибудь, а я что буду делать? Ах да, изображать приличную леди перед кучкой оливковых королей Дженовии. Уверена, что все они очень милые люди, но мне-то тоже пожить охота!
И перед тем как отправиться в скучнейшую поездку в Дженовию, мне придется порвать с Кенни, чего мне совершенно не хочется, потому что парень он неплохой и нравится мне как друг. Я не хочу ранить его чувства, но, похоже, придется…
Хотя, надо сказать, то, что у него и в мыслях, кажется, не было приглашать меня на танцы, сильно облегчает муки моей совести.
Завтра я полечу с папой и бабушкой в Европу, а так как они до сих пор не разговаривают друг с другом и мы с бабушкой тоже пока не помирились, полет обещает быть весьма веселым и непринужденным; а когда я вернусь, учитывая мое везение, Майкл и Джудит будут уже помолвлены.
Все это промелькнуло у меня в голове за то мгновение, пока экран мигал перед моими глазами. Еще я успела подумать, что не хочу видеть учителей в дурацком виде.
Но когда экран перестал мигать, я увидела нечто совсем иное. Я увидела замок.
Честно. Там был замок, прямо как в историях о рыцарях Круглого Стола или в «Красавице и Чудовище». Картинка начала приближаться, перелетела через крепостную стену, и открылся вид на сад. А в саду цвели розы – огромные красные розы. Некоторые уже осыпались, и лепестки покрывали каменные плиты дорожек. Очень, очень красиво. У меня даже дыхание перехватило, так это было прекрасно.
Я почти забыла, что сижу перед компьютером на Зимнем Карнавале, а вокруг десятки людей. Мне казалось, что я нахожусь посреди этого сада.
А потом по экрану полетел золотой лист… он заслонил розы, его словно несло ветром, и лист весь трепыхался. На нем было написано несколько слов. Когда он перестал переворачиваться и на секунду завис неподвижно, чуть подрагивая, я прочла:
Прекрасные розы алеют в саду.
Теряют они лепестки на ветру.
Ты не знаешь того, что давно знаю я:
Я тебя тоже люблю, я люблю тебя.
Я оторопела на минуту, потом вскрикнула и вскочила со стула. Стул, кажется, упал.
Все вокруг засмеялись. Они, наверное, подумали, что я увидела директрису Гупту в кожаном прикиде.
Только Майкл знал, что я увидела совсем не это.
И он не смеялся..
Я не смела даже взглянуть на него, не могла вообще смотреть по сторонам. Уставилась на носки своих туфель. Мне просто не верилось. Не могла собраться с мыслями. Что это означает? Майкл понял, что это я посылала ему те открытки, и тоже влюбился в меня?
Или он понял, что это я посылала ему открытки, и решил сделать мне ответный подарок, но в виде шутки?
Не знаю. Но только мне вдруг стало совершенно ясно, что надо бежать оттуда, иначе расплачусь…
…Перед всей школой.
Я схватила Тину за руку и потащила за собой. Может, стоит рассказать ей об увиденном на экране компьютера, чтобы она объяснила мне, что сие означает, а то я сама ничего не могу понять.
Тина взвизгнула, наверное, я схватила ее слишком сильно, а я услышала, как Майкл зовет меня.
– Миа!
Но я уже проталкивалась к выходу, таща Тину за собой и распихивая толпу локтями. В голове осталась одна мысль: «Бегом в туалет для девочек. Иначе конец».
И вдруг кто-то схватил меня так же сильно, как я схватила Тину. Я подумала, что это Майкл. Я знала, что если взгляну на него, зареву как маленькая.
– Отвали! – крикнула я и вырвалась.
– Миа, постой, мне надо поговорить с тобой! – услышала я голос Кенни.
– Не сейчас, Кенни, – ответила за меня Тина.
Но Кенни не проймешь.
– Нет, – говорит, – сейчас!
И по его лицу было видно, что не отступит.
Тина сделала страшные глаза и ушла. Стоя спиной к двери компьютерного клуба, я молилась: «Майкл, пожалуйста, не выходи сейчас, пожалуйста, только не сюда, только не сейчас. Майкл, пожалуйста, оставайся там, где ты есть. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не выходи».
– Миа, – сказал Кенни.
Он явно испытывал неловкость. Я его таким никогда не видела. То есть ему свойственно смущаться, такой уж он человек, но в тот момент он как-то уж очень замялся.
– Я просто хочу… Ну, хочу, чтобы ты знала. Ну, это. Так вот, я знаю…
Я удивленно смотрела на него. Я ничего не понимала. О чем он? Правда. Я к тому времени совершенно забыла про то, как он видел, что я обняла Майкла в коридоре. И думала только о том, чтобы Майкл не вышел сейчас из класса.
– Слушай, Кенни, – сказала я. И сама удивилась, что еще способна говорить. Я ощущала себя роботом, которого выключили. – Слушай, сейчас не время. Давай поговорим попозже, в другой раз…
– Миа, – сказал Кенни. Его лицо приняло очень странное выражение. – Я знаю. Я его видел.
Я моргнула.
И вспомнила. Ну, как бросилась Майклу на шею из-за четверки.
– Ах, Кенни, – сказала я, – слушай, это было… Короче, совершенно не то, что ты подумал. Ну, ничего в этом не было такого.
– Не волнуйся, – сказал Кенни, – я ничего не скажу Лилли.
Лилли! О Господи! Меньше всего на свете я хочу, чтобы о моей любви к Майклу узнала Лилли!
Может, еще не поздно. Может, еще можно…
Но нет. Ему я врать не могу. В первый раз в жизни я не могла соврать.
– Кенни, – сказала я, – прости меня, прости.
И тут я поняла, что бежать в туалет для девочек уже слишком поздно: я заплакала. Мой голос дрогнул, я закрыла лицо руками, и слезы полились ручьем.
Прекрасно. Я рыдаю на виду у всей средней школы имени Альберта Эйнштейна.
– Кенни, – пробормотала я, всхлипывая, – я честно хотела сказать тебе раньше. И ты мне очень нравишься. Но я… я не люблю тебя.
Кенни страшно побледнел, но не заплакал в отличие от меня. Ему даже удалось выдавить из себя какую-то странную улыбку. Он покачал головой.
– Не верю, нет. То есть, когда меня озарило в первый раз, я, как бы тебе сказать… запретил себе думать об этом. Сказал себе: стоп, этого не может быть. Ерунда. Абсурд. Только не Миа. Она не может поступить так со своей лучшей подругой. Но… думаю, это многое объясняет… касательно нас с тобой.
Я не могла больше смотреть ему в глаза. Я чувствовала себя как червь. Да нет, хуже, чем червь. Потому что черви полезны для окружающей среды. Значит, я чувствовала себя как…
как…
Как фруктовая муха.
– Мне долго казалось, что кто-то есть, – продолжал Кенни. – Ты никогда… никогда не относилась ко мне так же, как я… Ну, сама понимаешь, о чем я.
Понимаю. Когда мы целовались. Очень любезно с его стороны объявлять об этом во всеуслышание здесь, в коридоре.
– Я знал, ты ничего не говорила, чтобы не ранить мои чувства, – говорил Кенни, – такая уж ты девчонка. И поэтому я не пригласил тебя на танцы, – признался он со вздохом, – я думал, что ты откажешь мне. Зная тебя, невозможно поверить, что, любя одного, ты пойдешь на танцы с другим. Знаю, ты никогда не обманывала меня, Миа. Ты самый честный человек из всех, кого я знаю.
Вот это да! Видимо, он даже не догадывается, почему у меня так часто краснеет нос.
– И я знаю, как эта ситуация терзает тебя, – мрачно изрек наконец Кенни. – Думаю, тебе как можно скорее надо обо всем рассказать Лилли. Я начал вас подозревать еще в ресторане. И если я сообразил, то и другие сообразят. Плохо, если кто-нибудь другой расскажет ей.
Я размазывала рукавом слезы по лицу, но на этих словах замерла и снова уставилась на него.
– В каком еще ресторане?
– Сама знаешь, в каком. В том, в Чайна-Тауне. Вы там сидели рядышком как голубки. И все время смеялись.
В Чайна-Тауне? Извиняюсь, Майкла не было тогда с нами в Чайна-Тауне!
– И знаешь еще что, – сказал Кенни совсем уж угрюмо, – не я один заметил, что он всю неделю клал тебе в шкафчик розы.
Тут я уже вообще перестала что-либо соображать.
– Ч-чего?
– Того, – Кенни оглянулся и зловеще зашептал. – Борис. Это он дарил тебе розы. Клал их в твой шкафчик. Миа! Если вы собираетесь встречаться за спиной Лилли, это, конечно, ваше дело, но…
Я хочу сказать, пока все домой не уйдут, а затем и я проползу. Но не раньше. Только тогда и спасусь. Благодарение Господу, завтра уезжаю из страны. А к моменту моего возвращения все участники сегодняшней истории, надо надеяться, напрочь забудут о ней. По крайней мере, острота впечатлений сгладится.
Впрочем, сомневаюсь. Такая уж моя счастливая звезда.
Почему со мной постоянно случается нечто подобное, а? Нет, правда? Что я такого сделала, почему боги от меня отвернулись? Почему с Ланой Уайнбергер ничего не случается? Почему всегда – со мной? Именно со мной?
Итак, случилось вот что.
У меня не было ни малейшего желания сообщать Майклу что-либо о своих чувствах. Если бы человек точно знал, что наступил именно тот момент, когда надо высказаться: промолчишь, и жизнь пойдет иначе! Никакой такой момент тогда еще не настал, и я была совершенно не в том настроении, короче, не хотела с ним говорить, и все тут. Не желала. Потому что это было бы неправильно и могло все испортить. А пошла я в компьютерный клуб из тех соображений, что проигнорировать приглашение и совсем туда не зайти было бы не по-дружески.
И в мыслях у меня не было ничего говорить Сами-Знаете-О-Чем. Тине пришлось бы смириться. Даже если бы она обиделась, я все равно поступила бы по-своему. Когда любовь к человеку длится столько, сколько длится моя любовь к Майклу, к своему чувству относишься очень бережно. Да и потом нельзя просто подойти к своему избраннику во время школьного праздника и сказать: «Да, кстати, слушай, я тебя люблю».
Ведь правда? Нельзя так делать.
Но тем не менее. Пошли мы с Тиной в этот идиотский клуб. Там все собрались вокруг компьютеров и хохотали как сумасшедшие, просто стены ходуном ходили. Игра пользовалась бешеной популярностью, и народ стоял в очереди, чтобы сыграть.
Но Майкл заметил нас и замахал рукой.
– Идите, – кричит, – сюда!
Будто мы могли влезть перед носом у других. Мы, конечно, полезли, а все заворчали, и кто их упрекнет? Они все-таки долго ждали.
Но, наверное, благодаря моему вчерашнему выступлению по национальному телевидению, когда я заявила, что проценты от продажи рекламируемых мной нарядов пойдут в фонд «Гринписа», и именно поэтому я согласилась, собственно, их рекламировать, отношение ко мне значительно улучшилось. Единственное оскорбительное высказывание принадлежало, естественно, Лане.
Это я к чему?.. К тому, что слышать ворчание было не так обидно…
– Давай, Миа, – подбадривал Майкл, придвигая стул к своему компьютеру.
Я села и стала ждать, когда же он запустит эту свою ерунду, а вокруг меня ребята смеялись над тем, что видели на своих экранах.
– Эй, погоди, что ты делаешь? – услышала я вдруг голос Джудит.
– Все нормально. Для нее у меня специальная фишка.
Я только вздохнула. Экран замигал. Ну вот, думаю, сейчас начнется ерунда с переодетыми учителями. И придется смеяться, чтобы все думали, будто мне нравится.
И вот сижу я там и чувствую, что накатывает тоска, потому что ничего хорошего меня в ближайшем будущем не ждет. Все так веселятся, потому что скоро пойдут танцевать, а меня никто не пригласил, даже тот, кто считается моим парнем; мне даже надеяться нечего на что-нибудь хорошее. Все, кого я знаю, на каникулах поедут кататься на горных лыжах или отправятся на Багамы, или еще куда-нибудь, а я что буду делать? Ах да, изображать приличную леди перед кучкой оливковых королей Дженовии. Уверена, что все они очень милые люди, но мне-то тоже пожить охота!
И перед тем как отправиться в скучнейшую поездку в Дженовию, мне придется порвать с Кенни, чего мне совершенно не хочется, потому что парень он неплохой и нравится мне как друг. Я не хочу ранить его чувства, но, похоже, придется…
Хотя, надо сказать, то, что у него и в мыслях, кажется, не было приглашать меня на танцы, сильно облегчает муки моей совести.
Завтра я полечу с папой и бабушкой в Европу, а так как они до сих пор не разговаривают друг с другом и мы с бабушкой тоже пока не помирились, полет обещает быть весьма веселым и непринужденным; а когда я вернусь, учитывая мое везение, Майкл и Джудит будут уже помолвлены.
Все это промелькнуло у меня в голове за то мгновение, пока экран мигал перед моими глазами. Еще я успела подумать, что не хочу видеть учителей в дурацком виде.
Но когда экран перестал мигать, я увидела нечто совсем иное. Я увидела замок.
Честно. Там был замок, прямо как в историях о рыцарях Круглого Стола или в «Красавице и Чудовище». Картинка начала приближаться, перелетела через крепостную стену, и открылся вид на сад. А в саду цвели розы – огромные красные розы. Некоторые уже осыпались, и лепестки покрывали каменные плиты дорожек. Очень, очень красиво. У меня даже дыхание перехватило, так это было прекрасно.
Я почти забыла, что сижу перед компьютером на Зимнем Карнавале, а вокруг десятки людей. Мне казалось, что я нахожусь посреди этого сада.
А потом по экрану полетел золотой лист… он заслонил розы, его словно несло ветром, и лист весь трепыхался. На нем было написано несколько слов. Когда он перестал переворачиваться и на секунду завис неподвижно, чуть подрагивая, я прочла:
Прекрасные розы алеют в саду.
Теряют они лепестки на ветру.
Ты не знаешь того, что давно знаю я:
Я тебя тоже люблю, я люблю тебя.
Я оторопела на минуту, потом вскрикнула и вскочила со стула. Стул, кажется, упал.
Все вокруг засмеялись. Они, наверное, подумали, что я увидела директрису Гупту в кожаном прикиде.
Только Майкл знал, что я увидела совсем не это.
И он не смеялся..
Я не смела даже взглянуть на него, не могла вообще смотреть по сторонам. Уставилась на носки своих туфель. Мне просто не верилось. Не могла собраться с мыслями. Что это означает? Майкл понял, что это я посылала ему те открытки, и тоже влюбился в меня?
Или он понял, что это я посылала ему открытки, и решил сделать мне ответный подарок, но в виде шутки?
Не знаю. Но только мне вдруг стало совершенно ясно, что надо бежать оттуда, иначе расплачусь…
…Перед всей школой.
Я схватила Тину за руку и потащила за собой. Может, стоит рассказать ей об увиденном на экране компьютера, чтобы она объяснила мне, что сие означает, а то я сама ничего не могу понять.
Тина взвизгнула, наверное, я схватила ее слишком сильно, а я услышала, как Майкл зовет меня.
– Миа!
Но я уже проталкивалась к выходу, таща Тину за собой и распихивая толпу локтями. В голове осталась одна мысль: «Бегом в туалет для девочек. Иначе конец».
И вдруг кто-то схватил меня так же сильно, как я схватила Тину. Я подумала, что это Майкл. Я знала, что если взгляну на него, зареву как маленькая.
– Отвали! – крикнула я и вырвалась.
– Миа, постой, мне надо поговорить с тобой! – услышала я голос Кенни.
– Не сейчас, Кенни, – ответила за меня Тина.
Но Кенни не проймешь.
– Нет, – говорит, – сейчас!
И по его лицу было видно, что не отступит.
Тина сделала страшные глаза и ушла. Стоя спиной к двери компьютерного клуба, я молилась: «Майкл, пожалуйста, не выходи сейчас, пожалуйста, только не сюда, только не сейчас. Майкл, пожалуйста, оставайся там, где ты есть. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не выходи».
– Миа, – сказал Кенни.
Он явно испытывал неловкость. Я его таким никогда не видела. То есть ему свойственно смущаться, такой уж он человек, но в тот момент он как-то уж очень замялся.
– Я просто хочу… Ну, хочу, чтобы ты знала. Ну, это. Так вот, я знаю…
Я удивленно смотрела на него. Я ничего не понимала. О чем он? Правда. Я к тому времени совершенно забыла про то, как он видел, что я обняла Майкла в коридоре. И думала только о том, чтобы Майкл не вышел сейчас из класса.
– Слушай, Кенни, – сказала я. И сама удивилась, что еще способна говорить. Я ощущала себя роботом, которого выключили. – Слушай, сейчас не время. Давай поговорим попозже, в другой раз…
– Миа, – сказал Кенни. Его лицо приняло очень странное выражение. – Я знаю. Я его видел.
Я моргнула.
И вспомнила. Ну, как бросилась Майклу на шею из-за четверки.
– Ах, Кенни, – сказала я, – слушай, это было… Короче, совершенно не то, что ты подумал. Ну, ничего в этом не было такого.
– Не волнуйся, – сказал Кенни, – я ничего не скажу Лилли.
Лилли! О Господи! Меньше всего на свете я хочу, чтобы о моей любви к Майклу узнала Лилли!
Может, еще не поздно. Может, еще можно…
Но нет. Ему я врать не могу. В первый раз в жизни я не могла соврать.
– Кенни, – сказала я, – прости меня, прости.
И тут я поняла, что бежать в туалет для девочек уже слишком поздно: я заплакала. Мой голос дрогнул, я закрыла лицо руками, и слезы полились ручьем.
Прекрасно. Я рыдаю на виду у всей средней школы имени Альберта Эйнштейна.
– Кенни, – пробормотала я, всхлипывая, – я честно хотела сказать тебе раньше. И ты мне очень нравишься. Но я… я не люблю тебя.
Кенни страшно побледнел, но не заплакал в отличие от меня. Ему даже удалось выдавить из себя какую-то странную улыбку. Он покачал головой.
– Не верю, нет. То есть, когда меня озарило в первый раз, я, как бы тебе сказать… запретил себе думать об этом. Сказал себе: стоп, этого не может быть. Ерунда. Абсурд. Только не Миа. Она не может поступить так со своей лучшей подругой. Но… думаю, это многое объясняет… касательно нас с тобой.
Я не могла больше смотреть ему в глаза. Я чувствовала себя как червь. Да нет, хуже, чем червь. Потому что черви полезны для окружающей среды. Значит, я чувствовала себя как…
как…
Как фруктовая муха.
– Мне долго казалось, что кто-то есть, – продолжал Кенни. – Ты никогда… никогда не относилась ко мне так же, как я… Ну, сама понимаешь, о чем я.
Понимаю. Когда мы целовались. Очень любезно с его стороны объявлять об этом во всеуслышание здесь, в коридоре.
– Я знал, ты ничего не говорила, чтобы не ранить мои чувства, – говорил Кенни, – такая уж ты девчонка. И поэтому я не пригласил тебя на танцы, – признался он со вздохом, – я думал, что ты откажешь мне. Зная тебя, невозможно поверить, что, любя одного, ты пойдешь на танцы с другим. Знаю, ты никогда не обманывала меня, Миа. Ты самый честный человек из всех, кого я знаю.
Вот это да! Видимо, он даже не догадывается, почему у меня так часто краснеет нос.
– И я знаю, как эта ситуация терзает тебя, – мрачно изрек наконец Кенни. – Думаю, тебе как можно скорее надо обо всем рассказать Лилли. Я начал вас подозревать еще в ресторане. И если я сообразил, то и другие сообразят. Плохо, если кто-нибудь другой расскажет ей.
Я размазывала рукавом слезы по лицу, но на этих словах замерла и снова уставилась на него.
– В каком еще ресторане?
– Сама знаешь, в каком. В том, в Чайна-Тауне. Вы там сидели рядышком как голубки. И все время смеялись.
В Чайна-Тауне? Извиняюсь, Майкла не было тогда с нами в Чайна-Тауне!
– И знаешь еще что, – сказал Кенни совсем уж угрюмо, – не я один заметил, что он всю неделю клал тебе в шкафчик розы.
Тут я уже вообще перестала что-либо соображать.
– Ч-чего?
– Того, – Кенни оглянулся и зловеще зашептал. – Борис. Это он дарил тебе розы. Клал их в твой шкафчик. Миа! Если вы собираетесь встречаться за спиной Лилли, это, конечно, ваше дело, но…