Сам Лобачевский пытался доказать истинность своей геометрии путем астрономических измерений. Теряя зрение, он подслеповато всматривался в телескоп; но, конечно же, для космических расстояний нужны иные приборы. Кстати, опыт мог разочаровать великого геометра. Сейчас выясняется, что луч света действительно искривляется под воздействием гравитации, но его кривизна положительная, а не отрицательная, как полагали. Мир скорее всего не седловина, а сфера, по которой луч огибает пространство-время. В погоне за этим лучом А. Эйнштейн и увидел свою специальную теорию относительности. Свои формулы он видел воочию как некий световой образ. Если бы наш глаз мог нестись вместе с лучом со скоростью 300 000 км/сек, мы увидели бы чашу Грааля - сияющий световой конус мировых событий. И тут Лобачевский убедился бы в своей космической правоте, здесь все подчиняется его геометрии: световой конус мировых событий, седловина, чаша, гиперсфера. Здесь, во вселенском расколдованном Кощеевом царстве света, мир поистине метаметафоричен.
Вселенским образом, гигантской метаметафорой стали законы времени, открытые Хлебниковым. Они воплощены поэтом и в числе, и в слове. Математическая феерия "Ка" переселяет нас в мир вполне реальный, но не видимый обычным зрением. Мы не видим и в принципе не можем видеть волну-частицу, главную реальность микромира. Не видим мы искривление нашего пространства под воздействием гравитации, незрима для человечества четвертая пространственно-временная мера... Здесь ситуация сходная с той, которая возникла перед режиссером фильма "Человек-невидимка". Я думаю, мы не случайно познакомились с ним после моей лекции о Хлебникове. Несколько раз мы обсуждали по телефону, как показать Невидимку, ведь невидимое не видно. И вот режиссер находит решение: невидимка красит лицо, и незримое становится явным.
У В. Хлебникова очень сходный прием. Он делает зримой метавселенную, облекая её в земные одежды, придавая им математическую эфемерность, как бы неосязаемость.
Такова "Ка" - научно-поэтическая феерия. Ктo поймет "Ка", обретет хлебниковское зрение.
Ка - некий двойник человека в повериях древних египтян. Не душа (такого понятия не было в Древнем Египте), а некий вполне телесный, но невидимый, пребывающий в нем и не умирающий после смерти.
Пожалуй, это больше всего похоже на сгусток элементарных частиц, из которых мы все состоим, хотя глазом они не видимы. Ка - это что-то вроде электронной скульптуры тела. Ка вечен. Он "располагается в столетиях, как в качалке". Эту телесную бестелесность Хлебников передает так, что мы буквально видим незримое: "Тусклые волны, поблескивая верхушками, просвечивали сквозь него. Чайка, пролетая сзади серой тени, видна была через его плечи, но теряла в живости окраски и, пролетев, снова возвращала себе яркое, черно-белое перо. Его перерезала купальщица в зеленом, усеянном серебряными пятнами, купальном. Он вздрогнул и снова вернул себе прежние очертания".
Описание Ка невольно напоминает совершенно материальные и в то же время невидимые миру реалии современной физики. Электрон - частица и одновременно волна, фотон - везде и нигде, здесь и не здесь. Ка обретает окраску И очертания всех предметов подобно всепроникающим невидимым волнам-частицам материи. Глаз воспринимает поток фотонов как свет, но не видит фотонов. Все волны-частицы микромира похожи на хлебниковского Ка. Он неуловим, как электрон. "Три ошибки: 1) в городе 2) улице, 3) доме. Но где же? - Я не знаю", - ответил Ка: чистосердечие звучало в его голосе". Это напоминает принцип неопределенности Гейзенберга. (Можно определить, когда пролетела частица сквозь прибор, тогда она будет волной, размазанной по пространству; если же мы попытаемся узнать, где именно находится частица, она окажется точкой, но, увы, неизвестно где находящейся. Нельзя сказать "когда", если известно "где". Нельзя узнать "где", если известно "когда".
Так же неуловим в пространстве-времени Ка.
"Ка ходит из снов в сны, пересекает время и достигает бронзы (бронзы времен)... Не так ли и сознание соединяет Времена вместе, как кресла и стулья гостиной".
Мы видим Ка то юношей в котелке с глазами византийского бога и лицом египтянина, то морской галькой, заглоченной белугой. Путешествие во времени для сегодняшней литературы - дело банальное. Но ни один фантаст не добился такого осязаемого одновременного пребывания в прошлом, будущем и настоящем и ещё где-то. Хлебников так чувствовал.
В другом произведении поэт нашел математический образ для Ка, обозначив его корнем из минус единицы. Человек состоит из того, что он есть, и ещё из того, что не он, это как бы вытесненная его телом из пространства его сущность. Чередование в мировом пространстве-времени гребней и спадов волн есть момент рождения (корень из единицы) и смерти (корень из минус единицы).
Путешествуя с Ка во времени, поэт видит смерть фараона Аменхотепа, когда он умирает с обезьяньим криком: "Манч! манч!" - потому что с этим же криком умирает когда-то бывшая фараоном обезьяна, убитая из ружья в далеком будущем.
Довольно сложное построение. Здесь придется понять, что прошлое, будущее, настоящее, разрозненные для человека, слиты в нечто единое во вселенском времени. Аменхотеп существует и в прошлом, и в будущем, ив настоящем Одновременно.
Впрочем, что здесь будущее и что настоящее? Даже свою биографию Хлебников видел в трех измерениях времени. Нам известно, что главным мигом своей жизни Хлебников считал знакомство с геометрией Лобачевского. Лобачевский начинал свою геометрию с опровержения постулата Евклида о параллельных прямых. До этого постулат Евклида ставил под сомнение поэт-математик Омар Хайям. Возникла плавная траектория линии мировых событий: Омар Хайям - Лобачевский - Хлебников. Хлебников мыслил В этом направлении интуитивно поэтически, когда писал:
"...и Лобачевского кривые украсят города", - или вычерчивал кривые "лучи событий", улавливаемых "чечевицей линз". И все-таки, кроме чисто поэтических субъективных сближений с космологией Эйнштейна, у него была своя четко разработанная теория времени.
Хлебников считал, что в нашем мире пространственно-временная мера "искривляет" траекторию линии мировых событий, и тогда образуется замкнутая орбита. Земля вращается вокруг солнца, и один её оборот в пространстве равен году. Через год все повторяется: зима, весна, лето, осень. А что если цикл одного повтора событий в истории равен 365 годам подобно тому, как один цикл времен года равен 365 дням? Хлебников строит гамму повторов и приходит к выводу: каждому событию соответствует антисобытие - впадина мировой волны.
Поэт сравнивал историю с колебаниями мирового звука в записи на пластинку. Гребни и впадины мировых волн должны чередоваться. Впадины волн должны измеряться отрицательной кривизной. Для этого вводится число Л Гак возник образ арфы времен в "Ка":
"Ка поставил в воздухе слоновый бивень и на верхней черте, точно винтики для струн, прикрепил года: 411, 709, 1237, 1453, 1871; а внизу на нижней доске года: 1491, 1193, 665, 449, 31... Ка заметил, что каждая струна состояла из шести частей по 317 лет каждой, всего 1902 года. При этом, в то время как верхние колышки означали нашествие востока на запад, винтики нижних концов струн значили движение с запада на восток. Вандалы, арабы, татары, турки, немцы были вверху; внизу египтяне, Гатчепсут, греки Одиссеи, скифы, греки Перикла, римляне".
В 1912 году в статье "Учитель и ученик" В. Хлебников говорит на основе своих вычислений о неизбежном падении империи в 1917 году. Можно и это считать случайностью, но все же правильнее будет предположить, что какую-то закономерность пульсации событий во времени поэт все же почувствовал.
Теория предсказаний Хлебникова, конечно, весьма сомнительна, и не нужно больших усилий, чтобы доказать её несостоятельность в целом, но сам факт ритмических биений пространственно-временного пульса трудно отрицать.
В теории Хлебникова, конечно же, не хватает коэффициента случайности, а также возможных ускорений и замедлений ритма времен под воздействием многих факторов, но, повторяю, важен сам принцип. Отсюда ряд ошибок или неточностей в других предсказаниях; но в главном он гениальный провидец. Для Хлебникова прошлое, будущее и настоящее - это лишь точки, произвольно выхваченные из единой линии мировых событий. Как в комнате есть длина, ширина И высота, так и у времени есть единый объем прошлого, будущего и настоящего.
"Три числа! Точно я в молодости, точно я в старости, точно я в средних годах, вместе идемте по пыльной дороге
105 + 104 + 115 = 742 года 34 дня".
Итак, Хлебников считает, что мировой контур каждого явления очерчивается тремя параметрами - прошлое (105), будущее (10 ), настоящее (115 ). В целом же очертание одного события в нашем мире примерно равно 742 годам.
На этом моменте хотелось бы остановиться подробнее. Согласимся условно, что цикл космической жизни человека 742 года и 34 дня. Но это же явно противоречит обыденному житейскому опыту. Противоречит, но ведь космическое время не совпадает с нашими часами. На наших часах есть прошлое, будущее, настоящее, а ведь для космологических моделей теории относительности, как уже отмечалось, "раньше" и "позже" нет. Все явления растягиваются в меридианы - линии мировых событий, где прошлое, будущее и настоящее едины.
Догадываюсь, откуда это число: 365 Х 2 = 730 - близко к 742. Для чего Хлебникову нужен повтор, умножение на два, тоже легко понять. Событию соответствует антисобытие - то, что Хлебников называл противоположной точкой орбиты; так что нужен повторный оборот с противоположным знаком. Получается, что орбита событий перекручивается лентой Мёбиуса и вращается как бы восьмеркой:
Не трудно увидеть, что объемная развертка такого графика дает знаменитую двойную спираль, весьма напоминающую все тот же хрустальный глобус, чашу Джемшид, ларец Кощея и знаменитую тангенциально-радиальную спираль эволюции человека от точки альфа к точке омега в книге Тейяра де Шардена "Феномен человека".
Автор предисловия к русскому изданию этой книги Б. А. Старостин пишет:
"Тангенциальная энергия - это "энергия, обычно Принимаемая наукой", и она соответствует движениям в пределах одного витка "вздымающейся спирали" или (если взять также частый у Тейяра образ расширяющейся сферы) движениям по поверхности сферы. Радиальная энергия ведет к переходу на новые витки спирали или к расширению сферы, к повышению уровня организации. Радиусами каждый элемент данной сферы... связан с центром её и всех сфер, с "солнцем бытия", с мистической точкой "Альфа", которая каким-то образом есть и находящаяся в противоположном направлении, в бесконечном удалении от поверхности сферы наружу точка "Омега" (Старостин Б. А. От феномена человека к человеческой сущности. - В кн.: Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987).
Б. А. Старостин справедливо замечает далее, что эта модель полностью совпадает с хрустальным глобусом Пьера Безухова. Я не упомянул об этом вначале, потому что кульминационный момент схождения всех образов тангенциально-радиальной спирали все в той же хлебниковской вселенной.
Тейяр де Шарден спустя двадцать лет после смерти Хлебникова фактически повторяет его модель.
Точка "Альфа" у Хлебникова - прошлое, а "Омега" - будущее. Расходясь по радиусу от центра вдаль, они сходятся по тангенсу в неком незримом центре, образуя непрерывную линию мировых событий во вселенной Минковского - Эйнштейна.
Просто до обидного мало уделено внимания тангенциально-радиальной спирали, сходящейся к центру и одновременно разбегающейся от него.
Академик Б. А. Рыбаков указывает на поразительную повсеместность и устойчивость этого спирального орнамента в неолите, а затем и в более поздние времена.
Эту спираль найдем и в загадочных изображениях в пустыне Наска (Перу), и в древней обсерватории у огнепоклонников - друидов, и в лабиринтах острова Валаам...
Вспомним, что таково же строение фольклорного неба. Тангенциальный выход к центру - горловина чаши, колодец в созвездии Водолея, куда уходит Овен, и возвращение его по радиальной линии в точке пересечения небесного меридиана с небесным экватором, то есть на вершине горы - Голгофы - в центре воображаемого креста небес.
Схема подлета к черной дыре подчиняется той же композиции, и ещё более поразительно, что таково же строение психологического пространства-времени в ощущении некоторых людей, переживших клиническую смерть, о чем неоднократно сообщалось в печати.
Наконец, строение молекул ДНК и РНК, хранящих четырехмастную информацию генетического кода, - все та же двойная спираль.
Я уже говорил в первой главе, что строение чаши Джемшид совпадает геометрически со световым конусом мировых событий во вселенной Минковского и Эйнштейна.
Теперь осталось лишь убедиться, что волны пространства-времени в модели Хлебникова образуют все ту же чашу времен, чашу света.
Математик Курт Гёдель, размышляя над световым конусом мировых событий, пришел к странному выводу, что, строго говоря, здесь при определенных условиях будущее может предшествовать прошлому. А в одной из моделей общей теории относительности на четырехмерной расширяющейся сфере Римана события вообще замыкаются, как линии меридиана на глобусе, так что вопрос о том, какая точка в будущем, а какая в прошлом, зависит лишь от угла зрения.
Эйнштейн присутствовал на докладе. Одни говорят, что великий физик согласился с Гёделем, другие утверждают" что он был настроен скептически. Во всяком случае, одно ив последних высказываний Эйнштейна в личном письме не оставляет сомнения, что мысли Гёделя были ему близки.
Сожалея о смерти близкого своего сподвижника Марка Соловина, Эйнштейн признается, что в общем-то нынешнее отсутствие друга не кажется ему абсолютным. Вспоминая молодость, он утверждает, что все это есть и сейчас, поскольку понятия "прошлое", "будущее" и "настоящее" условны, иллюзорны и даже бессмысленны. Они вытекают из ограниченности нашего восприятия. "Мы, физики, знаем, что это чисто субъективный взгляд на человека. На самом деле прошлое, будущее и настоящее - это реальность, которая едина и существует всегда".
Если бы к этой мысли великого ученого кто-то прислушался! На неё просто не обращают внимания. Так же не заметили, проглядели в прошлом и не видят сейчас вселенную Хлебникова, где взгляд на пространство-время полностью совпадает с приведенным высказыванием Эйнштейна.
Художественное пространство-время в произведениях Хлебникова - это и есть время-пространство светового конуса мировых событий. Разница лишь в том, что здесь оно реально зримо, хотя ни один математик не рискнул бы так одушевить формулу E=mc2.
Прошлое, будущее и настоящее легко тасуются, меняются местами в любой комбинации; закручиваясь по ленте Мёбиуса, время может двигаться в обратную сторону по отношению к наблюдателю. Происходит весьма занимательная встреча со своим отражением:
"Я посмотрел в озеро и увидел высокого человека с темной бородкой, с синими глазами, в белой рубахе и в серой шляпе с широкими полями. "Так вот кто Числобог, - протянул я разочарованно: - я думал, что что-нибудь другое!" - Здравствуй же, старый приятель по зеркалу, - сказал я, протягивая мокрые пальцы. Но тень отдернула руку и сказала: "Не я твое отражение, а ты мое"". Я понял это И быстрыми шагами удалился в лес. Море призраков снова окружило меня. Я этим не смущался. Я знал, что - 1 нисколько не менее вещественно, чем 1; так, где есть 1,2, 3, 4, там есть и - 1, и - 2, и - 3, и - 4, и v-2, и v-3. Где есть один человек и другой естественный ряд людей, там, конечно, есть и v - человека, и v-2 людей и v-3 людей, и vn - людей = v-людей. Я, сейчас окруженный призраками, был 1 = v-человека. Пора научить людей извлекать вторичные корни из себя и отрицательных людей". Итак, вот общая модель пространства-времени Хлебникова.
Перед нами мир нескольких измерений: три измерения пространства плюс три измерения времени (прошлое, будущее, настоящее), седьмое измерение-это пространство-время. Все координаты времени и пространства относительны. Пространство может оказаться временем, будущее - прошлым или настоящим, все зависит, как и во вселенной Эйнштейна, от положения наблюдателя.
Поэт дает описание мира с позиции вселенского наблюдателя по принципу дополнительности. Он сам смотрит на себя из прошлого, будущего и настоящего, проецируя себя во вселенную с обратным знаком, и видит время человеческой жизни "вспять". В драме "Мiрсконца" (мир с конца) действие начинается с похорон. Старушка Оля хоронит мужа Полю. Похоронная процессия едет домой, умерший встает из гроба, молодеет, и вот уже Оля и Поля - два младенца, которых везут по аллее в детских колясочках.
Интересно вспомнить знаменитый хлебниковский перевертень, где каждая строка читается слева направо и справа налево одинаково. Даже Маяковский видел в этом только "штукарство". Между тем Хлебников дает ключ к этой вещи: "Я в чистом неразумии писал "Перевертень" и только пережив на себе его строки: "чин зван... мечем навзничь" (война), как они стали позднее пустотой, "пал а норов худ и дух ворона лап", - понял их как отраженные лучи будущего, брошенные подсознательным "я" на разумное небо". Время снует вдоль строки как челнок из прошлого в будущее и обратно, и остается ощущение полной поглотимости времени, вбираемости строкой.
Вселенная Хлебникова состоит из множества пространственно-временных ячеек, то есть его семимерное пространство-время прерывно как на уровне микро-, так и на уровне макромира. Максимальная величина ячейки по времени - 742 года, минимальная не указана. Поэт пишет: "Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа, смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода своего духа. В этой области у человечества есть лишь один дневник Марии Башкирцевой - и больше ничего... Закон кратных отношений во времени струны человечества мыслим для войн, но его нельзя строить для мелкого ручья времени отдельной жизни - отсутствуют опорные точки, нет дневников".
Это завещание Хлебникова выполнил биолог Любищев. Он всю жизнь вел дневник своей жизни по часам и по минутам. К сожалению, пока эти записи не расшифрованы. В поисках единого пространственно-временного ритма нашей вселенной Хлебников приблизился к методам синергетики - науки о самозарождающихся системах. Его стремление соотнести ритмы и циклы жизни с космологическим Временем близки к идеям Вернадского и Чижевского.
Он понимал, что время человеческой жизни следует соотносить с временем всего мироздания, тогда наш взгляд на место человека во вселенной будет близок к реальности.
Если я обращу человечество в часы
И покажу, как стрелка столетья движется,
Неужели из наших времен полосы
Не вылетит война как ненужная ижица...
Какая истинно поэтическая вера в разум людей! Хлебников пытался, "шутя", образумить человечестве". Но выманить солдат из окопов заманчивыми математическими таблицами почему-то не удавалось.
И, открывая умные объятья,
Воскликнуть: звезды - братья! горы - братья!..
Люди и звезды - братва!
Заблуждение часто следует рука об руку с прозрением. Хлебников явно поспешил с выводами и отстал от времени в своем стремлении построить некую таблицу Менделеева для всех событий. Здесь, как ни странно, поэт оказался даже старомоден в своем железном историческом детерминизме. В его таблице времени явно не хватает квантовых скачков, принципа неопределенности, вероятности, случайности. Он почти опережал теорию относительности, но явно не успевал за квантовой механикой. Заметим, что в такой же ситуации оказался сам Эйнштейн, так и не принявший Гейзенберга и Нильса Бора, когда писал математику М. Борну: "Наши взгляды развились в антиподы. Вы верите в играющего в кости бога, а я в строгую закономерность".
В теории Хлебникова явно не хватает случая, "играющего в кости", но его поэтические модели времени расширяют наше зрение до пределов нынешней космологии и даже намного дальше.
Хлебников не символист. Его метафора адекватна вселенской реальности. Он объявляет себя "председателем земного шара", всерьез погружается в вычисления в поисках формулы времени. И он был прав; но для окружающих это всего лишь некое условное действо, вроде карнавала.
Кончается действо, и люди возвращаются к обычной земной реальности. Здесь начинается трагический разрыв между поэтом и современниками. Ему подыгрывали, пока шла игра, но для всех игра заканчивалась, а Хлебников справедливо видел в актерах, уходящих со сцены, изменников великому делу.
Нет, это не шутка!
Не остроглазья цветы.
Это рок. Это рок.
Вэ-Вэ Маяковский! - я и ты!..
Мы гордо ответим песней сумасшедшей в лоб небесам.
Мы видим Хлебникова рыдающим в момент, когда владелец перстня снимает с руки поэта кольцо "председателя земного шара". Логика владельца понятна: он дал его на время, а теперь отдай. Хлебников не собирался отдавать свои вселенские права никому. В глазах многих современников он оказался в роли "бобового короля", избранного на царство лишь в период веселья, но желающего продолжить царствование после праздника.
Не чертиком масленичным
Я раздуваю себя
До писка смешного
И рожи плаксивой грудного ребенка.
Нет, я из братского гроба...
Не вы ли круженьем
В камнях... лепили
Тенью земною меня?
За то, что я напомнил про звезды...
Война Хлебникова с людьми, не желающими подчиняться законам звезд и продолжающими войну "за клочок пространства" вместо того, чтобы отвоевать все время, превратила поэта в "одинокого лицедея", который внезапно "с ужасом понял", что он невидим, что надо "сеять очи", что "должен сеятель очей идти".
Слова Ю. Н. Тынянова о том, что "Хлебников был новым зрением", которое "падает одновременно на все предметы", не являются метафорической данью памяти поэта, Новое зрение Хлебникова было новой реальностью, которая лишь сегодня завоевывает пространство в культуре.
Как муравей ползи по небу,
Исследуй его трещины
И, голубой бродяга, требуй
Те блага, что тебе обещаны.
Надувные мускулы и парящая арматура Фернана Леже - наилучшая иллюстрация к архитектурным космическим идиллиям Хлебникова. Эти индустриальные пасторали есть и у Андрея Платонова, и у Маяковского в "Летающем пролетарии". Хлебников строит космос из бревен. Несовместимость данного строительного материала со звездами явно радует глаз поэта:
Пусть небо ходит ходуном
От тяжкой поступи твоей,
Скрепи созвездие бревном
И дол решеткою осей.
Неужели этот утонченный филолог, колдующий над санскритскими корнями и геометрией Лобачевского, в действительности видит вселенную как сцепление рычагов и приводных ремней?
Думать так по меньшей мере наивно.
Пастушеские идиллии и пасторали Древнего Рима означали их исчезновение из реальной жизни, они вызывали добрую улыбку читателя, прощающегося с невозвратным прошлым. Таковы утопии Хлебникова, их надо читать с улыбкой, в них прощание с наивным механицизмом, переход от Ньютона к Эйнштейну.
Маховики, часовые механизмы, шестеренки, колеса, столь часто мелькающие в поэмах Хлебникова, - это отходная прошлому, хотя в самой жизни этим Маховикам и шестерням ещё вертеться и вертеться.
Балды, кувалды и киюры
Жестокой силы рычага
В созвездьях ночи воздвигал
Потомок полуночной бури.
Поэтический автопортрет Хлебникова воссоздан через космические проекции:
...Череп, рожденный отцом,
Буравчиком спокойно пробуравил,
И в скважину надменно вставил
Росистую веточку Млечного Пути,
Чтоб щеголем в гости идти.
В чьем черепе, точно в стакане,
Была росистая веточка небес,
И звезды несут вдохновенные дани
Ему, проницающему полночи лес.
Не всякий осмелится предложить свой пробуравленный череп как вселенское лицо. Хлебников видит, как вселенная "улиткой" ползет по пальцу, вобравшись отраженьем в драгоценный камень на перстне "председателя земного шара".
На земле вселенная неизмеримо велика по сравнению С человеком, небо наверху, а земля под ногами, но в царстве света все может быть иначе, наоборот. Человек больше вселенной, а небо лишь грязь под подошвами его сапог.
Вы помните? Я щеткам сапожным
Малую Медведицу повелел отставить от ног подошвы,
Гривенник бросил вселенной и после тревожно
Из старых слов сделал крошево.
Вот одна из первых метаметафор!
Микрокосмос элементарных частиц, открывшийся в наше время, как бы подтвердил правоту поэта. Тогда ещё не были открыты микрочастицы, по массе превосходящие солнце, но уже ясна стала относительность понятия величины. Законы природы, открытые Эйнштейном, словно подчинялись метаметафоре. Почему бы ни разместить всю вселенную под ногтем у человека, если в принципе в каждой пылинке может оказаться вселенная, по размерам больше, чем наша?
И пусть невеста, не желая
Любить узоры из черных ногтей,
И вычищая пыль из-под зеркального щита
У пальца тонкого и нежного,
Промолвит: солнца, может, кружатся, пылая,
В пыли под ногтем?
Там Сириус и Альдебаран блестят
И много солнечных миров.
"Я тать небесных прав для человека" - такова эстетика Хлебникова. Он чувствовал жизнь как интервал на линии мировых событий, где любое возвращение к истоку было поступательным движением к устью. Кто почувствует мировое кольцо в душе, приобщится к вселенской жизни:
Ну что ж: бог длинноты в кольце нашел уют
И птицы вечности в кольце поют
Так и в душе своей сумей найти кольцо
И бога нового к вселенной обратишь лицом.
Вселенским образом, гигантской метаметафорой стали законы времени, открытые Хлебниковым. Они воплощены поэтом и в числе, и в слове. Математическая феерия "Ка" переселяет нас в мир вполне реальный, но не видимый обычным зрением. Мы не видим и в принципе не можем видеть волну-частицу, главную реальность микромира. Не видим мы искривление нашего пространства под воздействием гравитации, незрима для человечества четвертая пространственно-временная мера... Здесь ситуация сходная с той, которая возникла перед режиссером фильма "Человек-невидимка". Я думаю, мы не случайно познакомились с ним после моей лекции о Хлебникове. Несколько раз мы обсуждали по телефону, как показать Невидимку, ведь невидимое не видно. И вот режиссер находит решение: невидимка красит лицо, и незримое становится явным.
У В. Хлебникова очень сходный прием. Он делает зримой метавселенную, облекая её в земные одежды, придавая им математическую эфемерность, как бы неосязаемость.
Такова "Ка" - научно-поэтическая феерия. Ктo поймет "Ка", обретет хлебниковское зрение.
Ка - некий двойник человека в повериях древних египтян. Не душа (такого понятия не было в Древнем Египте), а некий вполне телесный, но невидимый, пребывающий в нем и не умирающий после смерти.
Пожалуй, это больше всего похоже на сгусток элементарных частиц, из которых мы все состоим, хотя глазом они не видимы. Ка - это что-то вроде электронной скульптуры тела. Ка вечен. Он "располагается в столетиях, как в качалке". Эту телесную бестелесность Хлебников передает так, что мы буквально видим незримое: "Тусклые волны, поблескивая верхушками, просвечивали сквозь него. Чайка, пролетая сзади серой тени, видна была через его плечи, но теряла в живости окраски и, пролетев, снова возвращала себе яркое, черно-белое перо. Его перерезала купальщица в зеленом, усеянном серебряными пятнами, купальном. Он вздрогнул и снова вернул себе прежние очертания".
Описание Ка невольно напоминает совершенно материальные и в то же время невидимые миру реалии современной физики. Электрон - частица и одновременно волна, фотон - везде и нигде, здесь и не здесь. Ка обретает окраску И очертания всех предметов подобно всепроникающим невидимым волнам-частицам материи. Глаз воспринимает поток фотонов как свет, но не видит фотонов. Все волны-частицы микромира похожи на хлебниковского Ка. Он неуловим, как электрон. "Три ошибки: 1) в городе 2) улице, 3) доме. Но где же? - Я не знаю", - ответил Ка: чистосердечие звучало в его голосе". Это напоминает принцип неопределенности Гейзенберга. (Можно определить, когда пролетела частица сквозь прибор, тогда она будет волной, размазанной по пространству; если же мы попытаемся узнать, где именно находится частица, она окажется точкой, но, увы, неизвестно где находящейся. Нельзя сказать "когда", если известно "где". Нельзя узнать "где", если известно "когда".
Так же неуловим в пространстве-времени Ка.
"Ка ходит из снов в сны, пересекает время и достигает бронзы (бронзы времен)... Не так ли и сознание соединяет Времена вместе, как кресла и стулья гостиной".
Мы видим Ка то юношей в котелке с глазами византийского бога и лицом египтянина, то морской галькой, заглоченной белугой. Путешествие во времени для сегодняшней литературы - дело банальное. Но ни один фантаст не добился такого осязаемого одновременного пребывания в прошлом, будущем и настоящем и ещё где-то. Хлебников так чувствовал.
В другом произведении поэт нашел математический образ для Ка, обозначив его корнем из минус единицы. Человек состоит из того, что он есть, и ещё из того, что не он, это как бы вытесненная его телом из пространства его сущность. Чередование в мировом пространстве-времени гребней и спадов волн есть момент рождения (корень из единицы) и смерти (корень из минус единицы).
Путешествуя с Ка во времени, поэт видит смерть фараона Аменхотепа, когда он умирает с обезьяньим криком: "Манч! манч!" - потому что с этим же криком умирает когда-то бывшая фараоном обезьяна, убитая из ружья в далеком будущем.
Довольно сложное построение. Здесь придется понять, что прошлое, будущее, настоящее, разрозненные для человека, слиты в нечто единое во вселенском времени. Аменхотеп существует и в прошлом, и в будущем, ив настоящем Одновременно.
Впрочем, что здесь будущее и что настоящее? Даже свою биографию Хлебников видел в трех измерениях времени. Нам известно, что главным мигом своей жизни Хлебников считал знакомство с геометрией Лобачевского. Лобачевский начинал свою геометрию с опровержения постулата Евклида о параллельных прямых. До этого постулат Евклида ставил под сомнение поэт-математик Омар Хайям. Возникла плавная траектория линии мировых событий: Омар Хайям - Лобачевский - Хлебников. Хлебников мыслил В этом направлении интуитивно поэтически, когда писал:
"...и Лобачевского кривые украсят города", - или вычерчивал кривые "лучи событий", улавливаемых "чечевицей линз". И все-таки, кроме чисто поэтических субъективных сближений с космологией Эйнштейна, у него была своя четко разработанная теория времени.
Хлебников считал, что в нашем мире пространственно-временная мера "искривляет" траекторию линии мировых событий, и тогда образуется замкнутая орбита. Земля вращается вокруг солнца, и один её оборот в пространстве равен году. Через год все повторяется: зима, весна, лето, осень. А что если цикл одного повтора событий в истории равен 365 годам подобно тому, как один цикл времен года равен 365 дням? Хлебников строит гамму повторов и приходит к выводу: каждому событию соответствует антисобытие - впадина мировой волны.
Поэт сравнивал историю с колебаниями мирового звука в записи на пластинку. Гребни и впадины мировых волн должны чередоваться. Впадины волн должны измеряться отрицательной кривизной. Для этого вводится число Л Гак возник образ арфы времен в "Ка":
"Ка поставил в воздухе слоновый бивень и на верхней черте, точно винтики для струн, прикрепил года: 411, 709, 1237, 1453, 1871; а внизу на нижней доске года: 1491, 1193, 665, 449, 31... Ка заметил, что каждая струна состояла из шести частей по 317 лет каждой, всего 1902 года. При этом, в то время как верхние колышки означали нашествие востока на запад, винтики нижних концов струн значили движение с запада на восток. Вандалы, арабы, татары, турки, немцы были вверху; внизу египтяне, Гатчепсут, греки Одиссеи, скифы, греки Перикла, римляне".
В 1912 году в статье "Учитель и ученик" В. Хлебников говорит на основе своих вычислений о неизбежном падении империи в 1917 году. Можно и это считать случайностью, но все же правильнее будет предположить, что какую-то закономерность пульсации событий во времени поэт все же почувствовал.
Теория предсказаний Хлебникова, конечно, весьма сомнительна, и не нужно больших усилий, чтобы доказать её несостоятельность в целом, но сам факт ритмических биений пространственно-временного пульса трудно отрицать.
В теории Хлебникова, конечно же, не хватает коэффициента случайности, а также возможных ускорений и замедлений ритма времен под воздействием многих факторов, но, повторяю, важен сам принцип. Отсюда ряд ошибок или неточностей в других предсказаниях; но в главном он гениальный провидец. Для Хлебникова прошлое, будущее и настоящее - это лишь точки, произвольно выхваченные из единой линии мировых событий. Как в комнате есть длина, ширина И высота, так и у времени есть единый объем прошлого, будущего и настоящего.
"Три числа! Точно я в молодости, точно я в старости, точно я в средних годах, вместе идемте по пыльной дороге
105 + 104 + 115 = 742 года 34 дня".
Итак, Хлебников считает, что мировой контур каждого явления очерчивается тремя параметрами - прошлое (105), будущее (10 ), настоящее (115 ). В целом же очертание одного события в нашем мире примерно равно 742 годам.
На этом моменте хотелось бы остановиться подробнее. Согласимся условно, что цикл космической жизни человека 742 года и 34 дня. Но это же явно противоречит обыденному житейскому опыту. Противоречит, но ведь космическое время не совпадает с нашими часами. На наших часах есть прошлое, будущее, настоящее, а ведь для космологических моделей теории относительности, как уже отмечалось, "раньше" и "позже" нет. Все явления растягиваются в меридианы - линии мировых событий, где прошлое, будущее и настоящее едины.
Догадываюсь, откуда это число: 365 Х 2 = 730 - близко к 742. Для чего Хлебникову нужен повтор, умножение на два, тоже легко понять. Событию соответствует антисобытие - то, что Хлебников называл противоположной точкой орбиты; так что нужен повторный оборот с противоположным знаком. Получается, что орбита событий перекручивается лентой Мёбиуса и вращается как бы восьмеркой:
Не трудно увидеть, что объемная развертка такого графика дает знаменитую двойную спираль, весьма напоминающую все тот же хрустальный глобус, чашу Джемшид, ларец Кощея и знаменитую тангенциально-радиальную спираль эволюции человека от точки альфа к точке омега в книге Тейяра де Шардена "Феномен человека".
Автор предисловия к русскому изданию этой книги Б. А. Старостин пишет:
"Тангенциальная энергия - это "энергия, обычно Принимаемая наукой", и она соответствует движениям в пределах одного витка "вздымающейся спирали" или (если взять также частый у Тейяра образ расширяющейся сферы) движениям по поверхности сферы. Радиальная энергия ведет к переходу на новые витки спирали или к расширению сферы, к повышению уровня организации. Радиусами каждый элемент данной сферы... связан с центром её и всех сфер, с "солнцем бытия", с мистической точкой "Альфа", которая каким-то образом есть и находящаяся в противоположном направлении, в бесконечном удалении от поверхности сферы наружу точка "Омега" (Старостин Б. А. От феномена человека к человеческой сущности. - В кн.: Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987).
Б. А. Старостин справедливо замечает далее, что эта модель полностью совпадает с хрустальным глобусом Пьера Безухова. Я не упомянул об этом вначале, потому что кульминационный момент схождения всех образов тангенциально-радиальной спирали все в той же хлебниковской вселенной.
Тейяр де Шарден спустя двадцать лет после смерти Хлебникова фактически повторяет его модель.
Точка "Альфа" у Хлебникова - прошлое, а "Омега" - будущее. Расходясь по радиусу от центра вдаль, они сходятся по тангенсу в неком незримом центре, образуя непрерывную линию мировых событий во вселенной Минковского - Эйнштейна.
Просто до обидного мало уделено внимания тангенциально-радиальной спирали, сходящейся к центру и одновременно разбегающейся от него.
Академик Б. А. Рыбаков указывает на поразительную повсеместность и устойчивость этого спирального орнамента в неолите, а затем и в более поздние времена.
Эту спираль найдем и в загадочных изображениях в пустыне Наска (Перу), и в древней обсерватории у огнепоклонников - друидов, и в лабиринтах острова Валаам...
Вспомним, что таково же строение фольклорного неба. Тангенциальный выход к центру - горловина чаши, колодец в созвездии Водолея, куда уходит Овен, и возвращение его по радиальной линии в точке пересечения небесного меридиана с небесным экватором, то есть на вершине горы - Голгофы - в центре воображаемого креста небес.
Схема подлета к черной дыре подчиняется той же композиции, и ещё более поразительно, что таково же строение психологического пространства-времени в ощущении некоторых людей, переживших клиническую смерть, о чем неоднократно сообщалось в печати.
Наконец, строение молекул ДНК и РНК, хранящих четырехмастную информацию генетического кода, - все та же двойная спираль.
Я уже говорил в первой главе, что строение чаши Джемшид совпадает геометрически со световым конусом мировых событий во вселенной Минковского и Эйнштейна.
Теперь осталось лишь убедиться, что волны пространства-времени в модели Хлебникова образуют все ту же чашу времен, чашу света.
Математик Курт Гёдель, размышляя над световым конусом мировых событий, пришел к странному выводу, что, строго говоря, здесь при определенных условиях будущее может предшествовать прошлому. А в одной из моделей общей теории относительности на четырехмерной расширяющейся сфере Римана события вообще замыкаются, как линии меридиана на глобусе, так что вопрос о том, какая точка в будущем, а какая в прошлом, зависит лишь от угла зрения.
Эйнштейн присутствовал на докладе. Одни говорят, что великий физик согласился с Гёделем, другие утверждают" что он был настроен скептически. Во всяком случае, одно ив последних высказываний Эйнштейна в личном письме не оставляет сомнения, что мысли Гёделя были ему близки.
Сожалея о смерти близкого своего сподвижника Марка Соловина, Эйнштейн признается, что в общем-то нынешнее отсутствие друга не кажется ему абсолютным. Вспоминая молодость, он утверждает, что все это есть и сейчас, поскольку понятия "прошлое", "будущее" и "настоящее" условны, иллюзорны и даже бессмысленны. Они вытекают из ограниченности нашего восприятия. "Мы, физики, знаем, что это чисто субъективный взгляд на человека. На самом деле прошлое, будущее и настоящее - это реальность, которая едина и существует всегда".
Если бы к этой мысли великого ученого кто-то прислушался! На неё просто не обращают внимания. Так же не заметили, проглядели в прошлом и не видят сейчас вселенную Хлебникова, где взгляд на пространство-время полностью совпадает с приведенным высказыванием Эйнштейна.
Художественное пространство-время в произведениях Хлебникова - это и есть время-пространство светового конуса мировых событий. Разница лишь в том, что здесь оно реально зримо, хотя ни один математик не рискнул бы так одушевить формулу E=mc2.
Прошлое, будущее и настоящее легко тасуются, меняются местами в любой комбинации; закручиваясь по ленте Мёбиуса, время может двигаться в обратную сторону по отношению к наблюдателю. Происходит весьма занимательная встреча со своим отражением:
"Я посмотрел в озеро и увидел высокого человека с темной бородкой, с синими глазами, в белой рубахе и в серой шляпе с широкими полями. "Так вот кто Числобог, - протянул я разочарованно: - я думал, что что-нибудь другое!" - Здравствуй же, старый приятель по зеркалу, - сказал я, протягивая мокрые пальцы. Но тень отдернула руку и сказала: "Не я твое отражение, а ты мое"". Я понял это И быстрыми шагами удалился в лес. Море призраков снова окружило меня. Я этим не смущался. Я знал, что - 1 нисколько не менее вещественно, чем 1; так, где есть 1,2, 3, 4, там есть и - 1, и - 2, и - 3, и - 4, и v-2, и v-3. Где есть один человек и другой естественный ряд людей, там, конечно, есть и v - человека, и v-2 людей и v-3 людей, и vn - людей = v-людей. Я, сейчас окруженный призраками, был 1 = v-человека. Пора научить людей извлекать вторичные корни из себя и отрицательных людей". Итак, вот общая модель пространства-времени Хлебникова.
Перед нами мир нескольких измерений: три измерения пространства плюс три измерения времени (прошлое, будущее, настоящее), седьмое измерение-это пространство-время. Все координаты времени и пространства относительны. Пространство может оказаться временем, будущее - прошлым или настоящим, все зависит, как и во вселенной Эйнштейна, от положения наблюдателя.
Поэт дает описание мира с позиции вселенского наблюдателя по принципу дополнительности. Он сам смотрит на себя из прошлого, будущего и настоящего, проецируя себя во вселенную с обратным знаком, и видит время человеческой жизни "вспять". В драме "Мiрсконца" (мир с конца) действие начинается с похорон. Старушка Оля хоронит мужа Полю. Похоронная процессия едет домой, умерший встает из гроба, молодеет, и вот уже Оля и Поля - два младенца, которых везут по аллее в детских колясочках.
Интересно вспомнить знаменитый хлебниковский перевертень, где каждая строка читается слева направо и справа налево одинаково. Даже Маяковский видел в этом только "штукарство". Между тем Хлебников дает ключ к этой вещи: "Я в чистом неразумии писал "Перевертень" и только пережив на себе его строки: "чин зван... мечем навзничь" (война), как они стали позднее пустотой, "пал а норов худ и дух ворона лап", - понял их как отраженные лучи будущего, брошенные подсознательным "я" на разумное небо". Время снует вдоль строки как челнок из прошлого в будущее и обратно, и остается ощущение полной поглотимости времени, вбираемости строкой.
Вселенная Хлебникова состоит из множества пространственно-временных ячеек, то есть его семимерное пространство-время прерывно как на уровне микро-, так и на уровне макромира. Максимальная величина ячейки по времени - 742 года, минимальная не указана. Поэт пишет: "Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа, смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода своего духа. В этой области у человечества есть лишь один дневник Марии Башкирцевой - и больше ничего... Закон кратных отношений во времени струны человечества мыслим для войн, но его нельзя строить для мелкого ручья времени отдельной жизни - отсутствуют опорные точки, нет дневников".
Это завещание Хлебникова выполнил биолог Любищев. Он всю жизнь вел дневник своей жизни по часам и по минутам. К сожалению, пока эти записи не расшифрованы. В поисках единого пространственно-временного ритма нашей вселенной Хлебников приблизился к методам синергетики - науки о самозарождающихся системах. Его стремление соотнести ритмы и циклы жизни с космологическим Временем близки к идеям Вернадского и Чижевского.
Он понимал, что время человеческой жизни следует соотносить с временем всего мироздания, тогда наш взгляд на место человека во вселенной будет близок к реальности.
Если я обращу человечество в часы
И покажу, как стрелка столетья движется,
Неужели из наших времен полосы
Не вылетит война как ненужная ижица...
Какая истинно поэтическая вера в разум людей! Хлебников пытался, "шутя", образумить человечестве". Но выманить солдат из окопов заманчивыми математическими таблицами почему-то не удавалось.
И, открывая умные объятья,
Воскликнуть: звезды - братья! горы - братья!..
Люди и звезды - братва!
Заблуждение часто следует рука об руку с прозрением. Хлебников явно поспешил с выводами и отстал от времени в своем стремлении построить некую таблицу Менделеева для всех событий. Здесь, как ни странно, поэт оказался даже старомоден в своем железном историческом детерминизме. В его таблице времени явно не хватает квантовых скачков, принципа неопределенности, вероятности, случайности. Он почти опережал теорию относительности, но явно не успевал за квантовой механикой. Заметим, что в такой же ситуации оказался сам Эйнштейн, так и не принявший Гейзенберга и Нильса Бора, когда писал математику М. Борну: "Наши взгляды развились в антиподы. Вы верите в играющего в кости бога, а я в строгую закономерность".
В теории Хлебникова явно не хватает случая, "играющего в кости", но его поэтические модели времени расширяют наше зрение до пределов нынешней космологии и даже намного дальше.
Хлебников не символист. Его метафора адекватна вселенской реальности. Он объявляет себя "председателем земного шара", всерьез погружается в вычисления в поисках формулы времени. И он был прав; но для окружающих это всего лишь некое условное действо, вроде карнавала.
Кончается действо, и люди возвращаются к обычной земной реальности. Здесь начинается трагический разрыв между поэтом и современниками. Ему подыгрывали, пока шла игра, но для всех игра заканчивалась, а Хлебников справедливо видел в актерах, уходящих со сцены, изменников великому делу.
Нет, это не шутка!
Не остроглазья цветы.
Это рок. Это рок.
Вэ-Вэ Маяковский! - я и ты!..
Мы гордо ответим песней сумасшедшей в лоб небесам.
Мы видим Хлебникова рыдающим в момент, когда владелец перстня снимает с руки поэта кольцо "председателя земного шара". Логика владельца понятна: он дал его на время, а теперь отдай. Хлебников не собирался отдавать свои вселенские права никому. В глазах многих современников он оказался в роли "бобового короля", избранного на царство лишь в период веселья, но желающего продолжить царствование после праздника.
Не чертиком масленичным
Я раздуваю себя
До писка смешного
И рожи плаксивой грудного ребенка.
Нет, я из братского гроба...
Не вы ли круженьем
В камнях... лепили
Тенью земною меня?
За то, что я напомнил про звезды...
Война Хлебникова с людьми, не желающими подчиняться законам звезд и продолжающими войну "за клочок пространства" вместо того, чтобы отвоевать все время, превратила поэта в "одинокого лицедея", который внезапно "с ужасом понял", что он невидим, что надо "сеять очи", что "должен сеятель очей идти".
Слова Ю. Н. Тынянова о том, что "Хлебников был новым зрением", которое "падает одновременно на все предметы", не являются метафорической данью памяти поэта, Новое зрение Хлебникова было новой реальностью, которая лишь сегодня завоевывает пространство в культуре.
Как муравей ползи по небу,
Исследуй его трещины
И, голубой бродяга, требуй
Те блага, что тебе обещаны.
Надувные мускулы и парящая арматура Фернана Леже - наилучшая иллюстрация к архитектурным космическим идиллиям Хлебникова. Эти индустриальные пасторали есть и у Андрея Платонова, и у Маяковского в "Летающем пролетарии". Хлебников строит космос из бревен. Несовместимость данного строительного материала со звездами явно радует глаз поэта:
Пусть небо ходит ходуном
От тяжкой поступи твоей,
Скрепи созвездие бревном
И дол решеткою осей.
Неужели этот утонченный филолог, колдующий над санскритскими корнями и геометрией Лобачевского, в действительности видит вселенную как сцепление рычагов и приводных ремней?
Думать так по меньшей мере наивно.
Пастушеские идиллии и пасторали Древнего Рима означали их исчезновение из реальной жизни, они вызывали добрую улыбку читателя, прощающегося с невозвратным прошлым. Таковы утопии Хлебникова, их надо читать с улыбкой, в них прощание с наивным механицизмом, переход от Ньютона к Эйнштейну.
Маховики, часовые механизмы, шестеренки, колеса, столь часто мелькающие в поэмах Хлебникова, - это отходная прошлому, хотя в самой жизни этим Маховикам и шестерням ещё вертеться и вертеться.
Балды, кувалды и киюры
Жестокой силы рычага
В созвездьях ночи воздвигал
Потомок полуночной бури.
Поэтический автопортрет Хлебникова воссоздан через космические проекции:
...Череп, рожденный отцом,
Буравчиком спокойно пробуравил,
И в скважину надменно вставил
Росистую веточку Млечного Пути,
Чтоб щеголем в гости идти.
В чьем черепе, точно в стакане,
Была росистая веточка небес,
И звезды несут вдохновенные дани
Ему, проницающему полночи лес.
Не всякий осмелится предложить свой пробуравленный череп как вселенское лицо. Хлебников видит, как вселенная "улиткой" ползет по пальцу, вобравшись отраженьем в драгоценный камень на перстне "председателя земного шара".
На земле вселенная неизмеримо велика по сравнению С человеком, небо наверху, а земля под ногами, но в царстве света все может быть иначе, наоборот. Человек больше вселенной, а небо лишь грязь под подошвами его сапог.
Вы помните? Я щеткам сапожным
Малую Медведицу повелел отставить от ног подошвы,
Гривенник бросил вселенной и после тревожно
Из старых слов сделал крошево.
Вот одна из первых метаметафор!
Микрокосмос элементарных частиц, открывшийся в наше время, как бы подтвердил правоту поэта. Тогда ещё не были открыты микрочастицы, по массе превосходящие солнце, но уже ясна стала относительность понятия величины. Законы природы, открытые Эйнштейном, словно подчинялись метаметафоре. Почему бы ни разместить всю вселенную под ногтем у человека, если в принципе в каждой пылинке может оказаться вселенная, по размерам больше, чем наша?
И пусть невеста, не желая
Любить узоры из черных ногтей,
И вычищая пыль из-под зеркального щита
У пальца тонкого и нежного,
Промолвит: солнца, может, кружатся, пылая,
В пыли под ногтем?
Там Сириус и Альдебаран блестят
И много солнечных миров.
"Я тать небесных прав для человека" - такова эстетика Хлебникова. Он чувствовал жизнь как интервал на линии мировых событий, где любое возвращение к истоку было поступательным движением к устью. Кто почувствует мировое кольцо в душе, приобщится к вселенской жизни:
Ну что ж: бог длинноты в кольце нашел уют
И птицы вечности в кольце поют
Так и в душе своей сумей найти кольцо
И бога нового к вселенной обратишь лицом.