– Ямы? – переспросил Айвен. – Я не очень понимаю.
– Даже если сложить силу всех кланов, нам не тягаться с мамонтом на открытом пространстве, – сказал Леппо. – Чтобы одолеть этого величайшего из зверей, нам надо сначала заманить его в ловушку. Но сила мамонта такова, что даже тогда исход охоты не ясен.
Харно широким взмахом руки обвел окружающие склоны.
– Веками наши предки копали глубокие ямы поблизости от тех мест, где кормятся мамонты. Без их трудов сейчас бы не было Большой Охоты.
– А без ритуала рисования не было бы избранного зверя, который должен принять ваши копья, – тихо добавила Льена.
Это было очень своевременным напоминанием, и вместе с остальными кланами они направились к самой старой хижине.
Как и у большинства других домов, ее стены когда-то были покрыты рисунками прошлых охот. Но с годами дожди и морозы вымыли краски, и глиняные стены снова стали голыми.
– Пора, – провозгласила начало церемонии шаманка из клана выдры, и Леппо как ведущий охоты этого года вышел вперед и сделал первый мазок кистью: длинный черный след, очерчивавший огромные плечи и крутую спину взрослого мамонта.
Один за другим охотники подходили к стене и добавляли кто ногу, кто брюхо, а кто хобот или бивень. Это был медленный и довольно трудный процесс, постоянно прерывавшийся комментариями и обсуждениями. Доходило даже до спора. Иногда, когда большинство сходились на том, что рисунок неверный, целые куски стирались.
– Вот как должно быть, – говорил какой-нибудь старый охотник и перерисовывал хобот или чуть изменял наклон головы.
– Нет, я видел своими глазами, – настаивал другой, вырывая кисть у того из рук. – Это должно быть… вот так.
Вот так, медленно, под сопровождение оживленных споров, продвигалось дело. К полудню были сделаны штрихи наброска, а к вечеру рисунок был готов: у зверя была густая коричневая шерсть, блестящие бивни и яростно сверкающие глаза.
Когда начало темнеть и охотники наконец отошли от своего творения, всех охватил ужас. Стало ясно, что рисунок не жил, он не отражал живой души зверя. Он так и остался нарисованной фигуркой, не более. Что-то застывшее и неубедительное, чему не хватало искорки жизни.
– Здесь нет силы, – мрачно сказал Леппо. – Зверь откажется от такого подобия.
– Он не уступит нам, это уж точно, – взволнованно подтвердил Арик. – И я боюсь, что некоторые из нас погибнут.
Другие не согласились, и больше всех Джози.
– Бог мой, во что они играют? – шепнула она Айвену по-английски. – Их проклятые рисунки уже стоили нам одного дня. Какая, к черту, разница, как выглядит рисунок? Уж зверю-то точно все равно. Я считаю, надо приступать к охоте.
Айвен нехотя согласился с ней.
– Да, мамонты на это смотрят совсем не так, как люди, – сказал он, нежась в последних лучах уходящего солнца. – Для зверя это прекрасный рисунок.
– Я жажду слоновой кости, – заявил Талу и показал на костяную шпильку в носу, чем вызвал смех. – Я считаю, что мы должны положиться на дело наших рук.
– Если тебе нужна слоновая кость, то у меня есть кое-что для тебя, – выкрикнула старуха, и все просто покатились со смеху, когда она открыла рот, чтобы показать свой единственный зуб. – Этот добыть будет гораздо легче, чем те бивни.
– Те бивни соберут обильный урожай, если мы доверим свои жизни такому рисунку, – сказал старый седой охотник и сплюнул к подножию рисунка.
Но, в конце концов, дело решил не спор. Когда солнце скрылось за горизонтом, с гор дунул ледяной ветер, мгновенно установивший тишину. Все, кроме Айвена и Джози, знали, что он означал, потому что после этого уже никто не спорил. Льена сказала:
– Земля чувствует приближение морозов.
– Небесные демоны уже устали держать свою ношу со снегом, – подхватила другая шаманка.
А третья заметила:
– Никогда не видела, чтобы времена года сменялись так резко. Зима настигнет нас, если мы промедлим.
– Да, у нас нет толстых шкур, защищающих от холода, таких как у медвежьего клана, – проворчал старик. – Если зима застигнет нас здесь, то морозы убьют больше людей, чем любой мамонт.
– Тогда решено, – подвел итог Харно и повернулся к Леппо. – Рисунок должен сослужить нам в том виде, в каком есть. У нас нет времени на то, чтобы заставить его жить и дышать.
Все устремили взгляд на Леппо, который в нерешительности потер свою татуированную бровь, а потом нехотя кивнул.
– Завтра охотимся, – сказал он. – И пусть наши духи идут с нами и хранят нас.
Все одобрительно зашумели и стали собирать сухие куски торфа для костра. Пока пламя лизало их края, шаманы раскрашивали лица и надевали накидки.
К тому времени, как началась церемония, уже совсем стемнело. По сути, обряд ничем не отличался от того, что Айвен уже видел в священной, пещере несколькими неделями раньше. В свете языков костра под ритмичное притопывание и звон бубна рисунок был освящен.
– Мы дарим тебе подобие, – пели шаманы. – Это дар от всего сердца.
Потом каждый охотник объявил себя братом зверя. Леппо первый, а потом и остальные сделали надрезы на предплечье и оставили свою кровавую метку на рисунке в районе сердца.
– Готово, – объявили шаманы, и все собравшиеся откликнулись:
– Избранный зверь связан с нами.
Церемонию завершило краткое напутствие, и сразу после этого, то ли спасаясь от ледяного ветра, то ли от последствий того, что они только что сделали, все разошлись по своим хижинам отдыхать и готовиться к предстоящей охоте.
Айвен один из немногих задержался. В ходе всего ритуала он почти не сводил глаз с рисунка. И теперь, в свете потухающего костра, он понял, что в нем было не так. Передние ноги зверя были слишком прямые и напряженные. Именно из-за них зверь на рисунке казался деревянным и совсем не убедительным.
Еще ребенком он зачарованно разглядывал рисунки мамонтов в энциклопедии своей тетушки. Сейчас ему вспомнилась одна из картинок – мамонт в окружении неандертальских охотников. Он закрыл глаза, чтобы отчетливее ее представить, и сразу понял, что нужно сделать с рисунком. Совсем маленькое дополнение. Ему бы понадобилось всего полчаса.
Он чуть не схватился за кисть, но его остановило ощущение, что кто-то за ним наблюдает. Он думал, что это Льена, но, прикрыв глаза ладонью от света костра, увидел, что это Агри. Ее обычно спокойное лицо сейчас было омрачено беспокойством.
– Не делай этого, – прошептала она. – Если ты притронешься к рисунку, то охота захватит и тебя.
– Какая разница, – ответил он, стараясь казаться беззаботным.
– Для меня большая, если ты там погибаешь. А это возможно. Ты не создан для копья, как Юта. Тебе не суждено быть охотником.
– Тогда кем мне суждено быть? Ей нечего было ответить.
– Оставь это, – снова жалобно прошептала она и протянула к нему руку. Мягкость ее прикосновения поманила его за собой, в темную хижину.
В эту ночь он спал беспокойно. Ему снилось, что он попадает в западню – тупик, со всех сторон окруженный отвесными скалами. Он проснулся незадолго до рассвета и лежал в темноте, прислушиваясь к ветру.
Ему казалось, что куда ни кинь, он оказывается в такой же ловушке, как во сне. Если он присоединится к охотникам, то потерпит неудачу – он чувствовал это абсолютно точно, как чувствуют голод или жажду. С другой стороны, остаться в лагере с женщинами и детьми значит заточить себя в темницу, остаться нечеловеком, влачащим нежизнь. Тогда уж лучше умереть.
Единственной альтернативой было ждать, убивать время в надежде, что когда-нибудь корабль избавит его от этой дилеммы. Больше он ни на что не годен, ему не к чему приложить свои руки.
Он протяжно вздохнул. Нет, это не совсем так. Он мог рисовать и доказал это в святой пещере. Так почему бы ему не выйти сейчас на улицу и не добавить завершающих штрихов к рисунку? Почему не исправить то, что в нем неправильно? Не для того, чтобы произвести на всех впечатление, и не ради охоты. Сделать это втайне, для самого себя, чтобы хоть немного восстановить самоуважение.
Не успел он подумать об этом, как сразу же пожалел, что послушался Агри вчера вечером. Он поддался на ее уговоры, на мягкость ее прикосновения, на мимолетную радость от ее присутствия, хотя надо было думать только о рисунке, прислушаться к его тайной мольбе, довести его до ума. По крайней мере, ему предлагалось сделать что-то, что он умел. Это возможность действия. С помощью этого рисунка он мог бы, как Джози, оставить свой, пусть незначительный след здесь. И не важно, что об этом никто не будет знать, кроме него. Ведь это ему жить с самим собой, а возможно, и только с самим собой, если корабль так и не прилетит, и он останется здесь изгоем.
Приняв решение, он потихоньку выбрался наружу, где его встретил такой ледяной ветер, что у него перехватило дыхание. До рассвета еще было далеко, звезды еще только начали бледнеть с востока, где бело-голубым пятном проступали заснеженные вершины. Поплотнее запахнув свою накидку, он прокрался в другой конец лагеря к костру. За пару минут он раздул угольки в костре и снял ледяную корку с горшочков с краской. Потом он принялся за работу, восстанавливая в памяти свои детские воспоминания о картинках с мамонтами.
Он не мог бы сказать, в какой момент воспоминания уступили место его собственному чувству живого зверя, но вдруг обнаружил, что под его руками дикий зверь будто оживает. Изменив угол наклона ноги, добавив несколько штрихов к поднятому хоботу и глазам, он утратил чувство реальности и слился душой с тем, что сейчас переделывал. С полчаса или чуть дольше он был, подобно Льене в ее танцах, неразделим с животным, которое вдохновляло его.
Последний мазок кисти принес с собой не только удовлетворение, но и некоторое удивление. Он и не подозревал, как уже поздно, звезды пропали, а небо было залито бледным солнечным светом. И мерцающий свет костра, кажется, стал ярче, чем его оставлял Айвен. Как во сне (поскольку часть его все еще не могла оторваться от рисования), он оглянулся вокруг и сразу напрягся, потому что с противоположного конца поляны на него смотрели люди.
– В его руках волшебство, – промолвил кто-то, кажется, шаманка из клана выдры. Она подошла к нему и заглянула ему в лицо. – Да, это бродяга. Я вижу это по глазам. Пока мы все спали, он был высоко в горах, где живут стада. Он видел зверя, которого мы ищем, и принес с собой его подобие.
– Человек должен отвечать за то, что рисует, – сказал кто-то еще, и Айвен разглядел бритую голову Талу. – Пусть он добавит свою кровь к нашей.
– Это не его путь, – ответил за него Харно. – Я же уже говорил, что он не охотник. Среди нас он только грезит. Его душа все еще живет дома на луне. И однажды он вернется туда, вот увидите.
– Вернется он туда или нет, – настаивал Талу, – но это он вдохнул жизнь в этот рисунок. Когда мы встретимся с избранным животным в пылу охоты, оно будет искать его. И если его там не окажется, это будет предательством и с его стороны, и с нашей, и мы столкнемся с гневом духа.
– А если он будет там, – вступила в разговор Льена, – то отвечать придется ему.
– Только если он не сможет заявить о братских узах со зверем, – выкрикнула в ответ шаманка-выдра.
– Да как же он сможет? – На этот раз за него ответил Леппо. – Он же трус, и вид крови его пугает. Ему даже мясо приходится прожаривать до горелой корки.
Талу со злостью воткнул свое копье в землю.
– А я говорю, он подвергает опасности нас всех. Если он откажется отдать каплю своей крови здесь, в лагере, то мы польем своей кровью все склоны. И я лично заставлю его ответить за это. Жизнь за жизнь.
– Да, жизнь за жизнь, – поддержали его остальные, и это заглушило все протесты.
Толпа как-то вдруг подалась вперед, взяв Айвена в кольцо. Он все еще сидел на корточках возле рисунка, когда вдруг почувствовал острие копья на своей шее.
– Ну, так что, лунный парень, – спросил Талу. – Чья кровь это будет, твоя или наша?
– Вы не можете поднять на него руку, – пытался перекричать толпу Харно, но Анчарн перебил его.
– Он не из наших кланов, – сказал он и тоже приставил свое копье к шее Айвена. – И законы кланов не обязаны защищать его. Пусть отвечает за свои действия здесь и сейчас. И если он откажет нам, то я клянусь, что мое копье принесет зверю запах его крови.
Давление копий усилилось, и их каменные острия буквально парализовали Айвена.
– Так ты отказываешь нам? – выкрикнул Талу, приняв его молчание за отказ, и уже собирался ткнуть его копьем, но в этот момент послышался звук ритуального бубна, и сквозь толпу пробилась Льена.
Она была разодета во все свои перья, лицо раскрашено, а в свободной руке она держала кремниевый нож. Притоптывая в ритм бубна, она продемонстрировала всем нож.
– Поставь свою метку на зверя, – нараспев затянула она, глазами заставляя Айвена внимательно смотреть на нее. – Пометь его своей кровью. – Айвен не пошевельнулся, испуганно глядя на нее. Тогда она сжала его руку вокруг рукоятки. – Сделай это, – пела она, наклонившись совсем близко к нему. – Сделай, пока длится эта песня.
Айвен буквально ощущал давление всех присутствующих, их общее желание, почти столь же реальное, как наконечники копий у его горла. Он взглянул на нож, который давала ему Льена, на его острый край. И хотя он очень хотел воспользоваться им, он с ужасающей отчетливостью понял, что не сможет сделать этого. Все его существо восставало против того, чтобы взрезать свою собственную кожу, и руки отказывались слушаться.
– Сделай, – продолжала петь Льена, теперь почти моляще. А он смотрел мимо всех вдаль, на расцвеченное восходом небо.
«Это последний раз… – подумал он отстраненно. Теперь уже страх покинул его. – Это последний раз, когда я…»
Но он ошибся. Его тело качнулось в сторону, когда острие копья проткнуло ему шею.
– А-ах, – выдохнули собравшиеся, внимательно глядя на струйку крови, стекавшей по его шее.
А он все еще не мог пошевелиться, зная, что должно произойти дальше, что он должен взять на себя.
Но, как и с кровопусканием, это решение от него не зависело. Льена уже схватила его за руку и обмакнула его пальцы в небольшое озерко крови, скопившееся во впадине между ключицами. И прежде чем он успел отдернуть руку, она припечатала его руку к рисунку, оставив ярко-алый след.
– Готово, – пропела она.
– Он повязан со зверем, – откликнулась толпа.
20
– Даже если сложить силу всех кланов, нам не тягаться с мамонтом на открытом пространстве, – сказал Леппо. – Чтобы одолеть этого величайшего из зверей, нам надо сначала заманить его в ловушку. Но сила мамонта такова, что даже тогда исход охоты не ясен.
Харно широким взмахом руки обвел окружающие склоны.
– Веками наши предки копали глубокие ямы поблизости от тех мест, где кормятся мамонты. Без их трудов сейчас бы не было Большой Охоты.
– А без ритуала рисования не было бы избранного зверя, который должен принять ваши копья, – тихо добавила Льена.
Это было очень своевременным напоминанием, и вместе с остальными кланами они направились к самой старой хижине.
Как и у большинства других домов, ее стены когда-то были покрыты рисунками прошлых охот. Но с годами дожди и морозы вымыли краски, и глиняные стены снова стали голыми.
– Пора, – провозгласила начало церемонии шаманка из клана выдры, и Леппо как ведущий охоты этого года вышел вперед и сделал первый мазок кистью: длинный черный след, очерчивавший огромные плечи и крутую спину взрослого мамонта.
Один за другим охотники подходили к стене и добавляли кто ногу, кто брюхо, а кто хобот или бивень. Это был медленный и довольно трудный процесс, постоянно прерывавшийся комментариями и обсуждениями. Доходило даже до спора. Иногда, когда большинство сходились на том, что рисунок неверный, целые куски стирались.
– Вот как должно быть, – говорил какой-нибудь старый охотник и перерисовывал хобот или чуть изменял наклон головы.
– Нет, я видел своими глазами, – настаивал другой, вырывая кисть у того из рук. – Это должно быть… вот так.
Вот так, медленно, под сопровождение оживленных споров, продвигалось дело. К полудню были сделаны штрихи наброска, а к вечеру рисунок был готов: у зверя была густая коричневая шерсть, блестящие бивни и яростно сверкающие глаза.
Когда начало темнеть и охотники наконец отошли от своего творения, всех охватил ужас. Стало ясно, что рисунок не жил, он не отражал живой души зверя. Он так и остался нарисованной фигуркой, не более. Что-то застывшее и неубедительное, чему не хватало искорки жизни.
– Здесь нет силы, – мрачно сказал Леппо. – Зверь откажется от такого подобия.
– Он не уступит нам, это уж точно, – взволнованно подтвердил Арик. – И я боюсь, что некоторые из нас погибнут.
Другие не согласились, и больше всех Джози.
– Бог мой, во что они играют? – шепнула она Айвену по-английски. – Их проклятые рисунки уже стоили нам одного дня. Какая, к черту, разница, как выглядит рисунок? Уж зверю-то точно все равно. Я считаю, надо приступать к охоте.
Айвен нехотя согласился с ней.
– Да, мамонты на это смотрят совсем не так, как люди, – сказал он, нежась в последних лучах уходящего солнца. – Для зверя это прекрасный рисунок.
– Я жажду слоновой кости, – заявил Талу и показал на костяную шпильку в носу, чем вызвал смех. – Я считаю, что мы должны положиться на дело наших рук.
– Если тебе нужна слоновая кость, то у меня есть кое-что для тебя, – выкрикнула старуха, и все просто покатились со смеху, когда она открыла рот, чтобы показать свой единственный зуб. – Этот добыть будет гораздо легче, чем те бивни.
– Те бивни соберут обильный урожай, если мы доверим свои жизни такому рисунку, – сказал старый седой охотник и сплюнул к подножию рисунка.
Но, в конце концов, дело решил не спор. Когда солнце скрылось за горизонтом, с гор дунул ледяной ветер, мгновенно установивший тишину. Все, кроме Айвена и Джози, знали, что он означал, потому что после этого уже никто не спорил. Льена сказала:
– Земля чувствует приближение морозов.
– Небесные демоны уже устали держать свою ношу со снегом, – подхватила другая шаманка.
А третья заметила:
– Никогда не видела, чтобы времена года сменялись так резко. Зима настигнет нас, если мы промедлим.
– Да, у нас нет толстых шкур, защищающих от холода, таких как у медвежьего клана, – проворчал старик. – Если зима застигнет нас здесь, то морозы убьют больше людей, чем любой мамонт.
– Тогда решено, – подвел итог Харно и повернулся к Леппо. – Рисунок должен сослужить нам в том виде, в каком есть. У нас нет времени на то, чтобы заставить его жить и дышать.
Все устремили взгляд на Леппо, который в нерешительности потер свою татуированную бровь, а потом нехотя кивнул.
– Завтра охотимся, – сказал он. – И пусть наши духи идут с нами и хранят нас.
Все одобрительно зашумели и стали собирать сухие куски торфа для костра. Пока пламя лизало их края, шаманы раскрашивали лица и надевали накидки.
К тому времени, как началась церемония, уже совсем стемнело. По сути, обряд ничем не отличался от того, что Айвен уже видел в священной, пещере несколькими неделями раньше. В свете языков костра под ритмичное притопывание и звон бубна рисунок был освящен.
– Мы дарим тебе подобие, – пели шаманы. – Это дар от всего сердца.
Потом каждый охотник объявил себя братом зверя. Леппо первый, а потом и остальные сделали надрезы на предплечье и оставили свою кровавую метку на рисунке в районе сердца.
– Готово, – объявили шаманы, и все собравшиеся откликнулись:
– Избранный зверь связан с нами.
Церемонию завершило краткое напутствие, и сразу после этого, то ли спасаясь от ледяного ветра, то ли от последствий того, что они только что сделали, все разошлись по своим хижинам отдыхать и готовиться к предстоящей охоте.
Айвен один из немногих задержался. В ходе всего ритуала он почти не сводил глаз с рисунка. И теперь, в свете потухающего костра, он понял, что в нем было не так. Передние ноги зверя были слишком прямые и напряженные. Именно из-за них зверь на рисунке казался деревянным и совсем не убедительным.
Еще ребенком он зачарованно разглядывал рисунки мамонтов в энциклопедии своей тетушки. Сейчас ему вспомнилась одна из картинок – мамонт в окружении неандертальских охотников. Он закрыл глаза, чтобы отчетливее ее представить, и сразу понял, что нужно сделать с рисунком. Совсем маленькое дополнение. Ему бы понадобилось всего полчаса.
Он чуть не схватился за кисть, но его остановило ощущение, что кто-то за ним наблюдает. Он думал, что это Льена, но, прикрыв глаза ладонью от света костра, увидел, что это Агри. Ее обычно спокойное лицо сейчас было омрачено беспокойством.
– Не делай этого, – прошептала она. – Если ты притронешься к рисунку, то охота захватит и тебя.
– Какая разница, – ответил он, стараясь казаться беззаботным.
– Для меня большая, если ты там погибаешь. А это возможно. Ты не создан для копья, как Юта. Тебе не суждено быть охотником.
– Тогда кем мне суждено быть? Ей нечего было ответить.
– Оставь это, – снова жалобно прошептала она и протянула к нему руку. Мягкость ее прикосновения поманила его за собой, в темную хижину.
В эту ночь он спал беспокойно. Ему снилось, что он попадает в западню – тупик, со всех сторон окруженный отвесными скалами. Он проснулся незадолго до рассвета и лежал в темноте, прислушиваясь к ветру.
Ему казалось, что куда ни кинь, он оказывается в такой же ловушке, как во сне. Если он присоединится к охотникам, то потерпит неудачу – он чувствовал это абсолютно точно, как чувствуют голод или жажду. С другой стороны, остаться в лагере с женщинами и детьми значит заточить себя в темницу, остаться нечеловеком, влачащим нежизнь. Тогда уж лучше умереть.
Единственной альтернативой было ждать, убивать время в надежде, что когда-нибудь корабль избавит его от этой дилеммы. Больше он ни на что не годен, ему не к чему приложить свои руки.
Он протяжно вздохнул. Нет, это не совсем так. Он мог рисовать и доказал это в святой пещере. Так почему бы ему не выйти сейчас на улицу и не добавить завершающих штрихов к рисунку? Почему не исправить то, что в нем неправильно? Не для того, чтобы произвести на всех впечатление, и не ради охоты. Сделать это втайне, для самого себя, чтобы хоть немного восстановить самоуважение.
Не успел он подумать об этом, как сразу же пожалел, что послушался Агри вчера вечером. Он поддался на ее уговоры, на мягкость ее прикосновения, на мимолетную радость от ее присутствия, хотя надо было думать только о рисунке, прислушаться к его тайной мольбе, довести его до ума. По крайней мере, ему предлагалось сделать что-то, что он умел. Это возможность действия. С помощью этого рисунка он мог бы, как Джози, оставить свой, пусть незначительный след здесь. И не важно, что об этом никто не будет знать, кроме него. Ведь это ему жить с самим собой, а возможно, и только с самим собой, если корабль так и не прилетит, и он останется здесь изгоем.
Приняв решение, он потихоньку выбрался наружу, где его встретил такой ледяной ветер, что у него перехватило дыхание. До рассвета еще было далеко, звезды еще только начали бледнеть с востока, где бело-голубым пятном проступали заснеженные вершины. Поплотнее запахнув свою накидку, он прокрался в другой конец лагеря к костру. За пару минут он раздул угольки в костре и снял ледяную корку с горшочков с краской. Потом он принялся за работу, восстанавливая в памяти свои детские воспоминания о картинках с мамонтами.
Он не мог бы сказать, в какой момент воспоминания уступили место его собственному чувству живого зверя, но вдруг обнаружил, что под его руками дикий зверь будто оживает. Изменив угол наклона ноги, добавив несколько штрихов к поднятому хоботу и глазам, он утратил чувство реальности и слился душой с тем, что сейчас переделывал. С полчаса или чуть дольше он был, подобно Льене в ее танцах, неразделим с животным, которое вдохновляло его.
Последний мазок кисти принес с собой не только удовлетворение, но и некоторое удивление. Он и не подозревал, как уже поздно, звезды пропали, а небо было залито бледным солнечным светом. И мерцающий свет костра, кажется, стал ярче, чем его оставлял Айвен. Как во сне (поскольку часть его все еще не могла оторваться от рисования), он оглянулся вокруг и сразу напрягся, потому что с противоположного конца поляны на него смотрели люди.
– В его руках волшебство, – промолвил кто-то, кажется, шаманка из клана выдры. Она подошла к нему и заглянула ему в лицо. – Да, это бродяга. Я вижу это по глазам. Пока мы все спали, он был высоко в горах, где живут стада. Он видел зверя, которого мы ищем, и принес с собой его подобие.
– Человек должен отвечать за то, что рисует, – сказал кто-то еще, и Айвен разглядел бритую голову Талу. – Пусть он добавит свою кровь к нашей.
– Это не его путь, – ответил за него Харно. – Я же уже говорил, что он не охотник. Среди нас он только грезит. Его душа все еще живет дома на луне. И однажды он вернется туда, вот увидите.
– Вернется он туда или нет, – настаивал Талу, – но это он вдохнул жизнь в этот рисунок. Когда мы встретимся с избранным животным в пылу охоты, оно будет искать его. И если его там не окажется, это будет предательством и с его стороны, и с нашей, и мы столкнемся с гневом духа.
– А если он будет там, – вступила в разговор Льена, – то отвечать придется ему.
– Только если он не сможет заявить о братских узах со зверем, – выкрикнула в ответ шаманка-выдра.
– Да как же он сможет? – На этот раз за него ответил Леппо. – Он же трус, и вид крови его пугает. Ему даже мясо приходится прожаривать до горелой корки.
Талу со злостью воткнул свое копье в землю.
– А я говорю, он подвергает опасности нас всех. Если он откажется отдать каплю своей крови здесь, в лагере, то мы польем своей кровью все склоны. И я лично заставлю его ответить за это. Жизнь за жизнь.
– Да, жизнь за жизнь, – поддержали его остальные, и это заглушило все протесты.
Толпа как-то вдруг подалась вперед, взяв Айвена в кольцо. Он все еще сидел на корточках возле рисунка, когда вдруг почувствовал острие копья на своей шее.
– Ну, так что, лунный парень, – спросил Талу. – Чья кровь это будет, твоя или наша?
– Вы не можете поднять на него руку, – пытался перекричать толпу Харно, но Анчарн перебил его.
– Он не из наших кланов, – сказал он и тоже приставил свое копье к шее Айвена. – И законы кланов не обязаны защищать его. Пусть отвечает за свои действия здесь и сейчас. И если он откажет нам, то я клянусь, что мое копье принесет зверю запах его крови.
Давление копий усилилось, и их каменные острия буквально парализовали Айвена.
– Так ты отказываешь нам? – выкрикнул Талу, приняв его молчание за отказ, и уже собирался ткнуть его копьем, но в этот момент послышался звук ритуального бубна, и сквозь толпу пробилась Льена.
Она была разодета во все свои перья, лицо раскрашено, а в свободной руке она держала кремниевый нож. Притоптывая в ритм бубна, она продемонстрировала всем нож.
– Поставь свою метку на зверя, – нараспев затянула она, глазами заставляя Айвена внимательно смотреть на нее. – Пометь его своей кровью. – Айвен не пошевельнулся, испуганно глядя на нее. Тогда она сжала его руку вокруг рукоятки. – Сделай это, – пела она, наклонившись совсем близко к нему. – Сделай, пока длится эта песня.
Айвен буквально ощущал давление всех присутствующих, их общее желание, почти столь же реальное, как наконечники копий у его горла. Он взглянул на нож, который давала ему Льена, на его острый край. И хотя он очень хотел воспользоваться им, он с ужасающей отчетливостью понял, что не сможет сделать этого. Все его существо восставало против того, чтобы взрезать свою собственную кожу, и руки отказывались слушаться.
– Сделай, – продолжала петь Льена, теперь почти моляще. А он смотрел мимо всех вдаль, на расцвеченное восходом небо.
«Это последний раз… – подумал он отстраненно. Теперь уже страх покинул его. – Это последний раз, когда я…»
Но он ошибся. Его тело качнулось в сторону, когда острие копья проткнуло ему шею.
– А-ах, – выдохнули собравшиеся, внимательно глядя на струйку крови, стекавшей по его шее.
А он все еще не мог пошевелиться, зная, что должно произойти дальше, что он должен взять на себя.
Но, как и с кровопусканием, это решение от него не зависело. Льена уже схватила его за руку и обмакнула его пальцы в небольшое озерко крови, скопившееся во впадине между ключицами. И прежде чем он успел отдернуть руку, она припечатала его руку к рисунку, оставив ярко-алый след.
– Готово, – пропела она.
– Он повязан со зверем, – откликнулась толпа.
20
Айвен принял решение задолго до того, как отряд охотников добрался до гор. При первой же возможности он ускользнет и дождется клан в узком ущелье у перевала, ведущего в их лес. Ему вовсе не улыбалось провести несколько ночей одному в горах, но это было лучше, чем очередное унижение. Ему было трудно привыкнуть к тому, что его маленький клан плохо о нем думает. Он все еще помнил те дни после охоты на буйвола, когда даже Льена поглядывала на него косо. А уж насколько хуже будет, когда все кланы станут обращаться с ним как с предателем.
Шагая вслед за Харно в окружении вооруженных охотников, он ярко представлял, как стайка детворы, издеваясь, будет гонять его по лагерю, а Агри в сопровождении своих ухажеров будет отворачиваться от него.
Нет, этого он вынести не мог. Он даже непроизвольно замедлил шаг, будто отстраняясь от этого воображаемого позора, но сразу почувствовал острие копья между лопатками.
– Оставайся с нами, парень, – сказал Талу, снова подталкивая его в спину. – Ты теперь часть Большой Охоты. Мы все должны двигаться и действовать как один.
– Ты слышал, что он сказал, – ухмыльнулась Джози. – Мы все теперь одна большая счастливая семья. Один за всех и все за одного. Ну, ты знаешь счет. Господи, все как в старом добром будущем. У моей мамочки было полно таких бредовых идей.
В ее тоне, как всегда, слышалась насмешка, но румянец на щеках и блеск в глазах говорили о другом. Было очевидно, что ее будоражит то, что ждет их впереди.
Ну что ж, тем лучше для нее, подумал Айвен с той же иронией. А вот у него были совсем другие планы. Но чтобы успокоить Талу, он прибавил шагу и покрепче схватил копье, всем своим видом показывая, что полон решимости поучаствовать в охоте до конца.
Где-то к полудню они достигли западной оконечности долины. Горы подернулись светло-лиловой дымкой, а белые заснеженные вершины заслоняли полнеба. Прямо над головой у них появился выцветший серп луны рожками вниз.
– Плохой знак, – покачал головой Харно. – Когда луна поворачивается лицом к земле, быть снегу.
– Да, но скоро у нас будет много свежего мяса, которое согреет нас, – отозвался Анчарн, стараясь всех ободрить.
– И слоновой кости, которая нас обогатит, – смеясь, добавил Талу.
– И толстая меховая шкура нашего брата мамонта, которая убережет наших детей от мороза, – вступил в разговор Орну.
Они уже поднимались по пологому склону, идя по колено в траве.
– Тш-ш, – предупредил всех Леппо. – Мы вступили на земли мамонта и медведя и отныне должны быть очень осторожны.
Подъем стал круче, и они шли, по возможности прячась в зарослях. Здесь тоже росла высокая трава, но местами еще попадались кустарники, одни с кроваво-красными плодами, другие с желтыми ягодами, которые охотники на ходу срывали и ели.
Солнце стояло уже прямо над головами, а глубокие складки гор стали почти пурпурными. Воздух здесь был кристально чистым, колючим и холодным, несмотря на слепящее солнце, и каждый звук – будь то шаги охотников или пение птицы вдали – разносился по всем склонам.
Они дошли до гребня и уже собирались свернуть по тропинке, когда Айвен заметил огромную серую фигуру прямо над ними. Испуганно вскрикнув, Айвен развернулся и побежал, но уткнулся в грудь Талу.
– Эй, джали! – сказал тот и грубо встряхнул его за плечи. – Неужели в тебе настолько мало мужества, что ты готов бежать от любого камня?
– Камня? – Айвен оглянулся и увидел, что то, что он принял за мамонта, пасущегося в траве, был всего лишь обломок скалы.
Со всех сторон послышались смешки, почти неслышные, как и шаги, но ошибиться было невозможно, и Айвен решил, что сбежит сегодня же ночью и ни мгновением позже. Пока все будут спать, он просто отползет в темноту. По склону он сможет вернуться в долину, а там он уже будет далеко от всех и абсолютно свободен.
Однако его ожидало неприятное открытие: здесь, на открытом пространстве, охота продвигалась гораздо быстрее, чем в лесу. Охотничий отряд, как правило, не вставал на ночевку перед столкновением, просто потому что стаду мамонтов не было нужды скрываться. У них здесь не было врагов, поэтому они спокойно паслись на склонах и откровенно игнорировали всех, кто попадался им на пути. Так что для начала охоты надо было всего лишь найти стадо, а в данном случае отряд юношей, высланный накануне на разведку, сделал это меньше чем за час благодаря внимательности Харно и опыту других охотников.
Когда охотники одолели еще один склон, в траве что-то зашевелилось, и показались несколько юношей, которые знаками показывали им, что надо пригнуться.
– Звери рядом? – шепотом спросил Леппо парней, и они энергично закивали а ответ.
– А ямы готовы? Ему ответил Тарек.
– Пойдем, – сказал он и повел его вверх по склону туда, где он немного понижался и переходил в естественную впадину. Во всяком случае, она казалась естественной, как и несколько кустов посредине.
– Видишь, как хитро подготовлены ямы? – прошептал Леппо в ответ на вопросительный взгляд Джози.
– Где?
Леппо махнул в сторону тех самых кустов.
– Под ними глубокие ямы. В некоторых есть колья и – глянь! – Он показал дальше по склону. – Вон и стадо, которое мы ищем.
Проследив за его рукой, Айвен рассмотрел то, что он вначале принял за коричневые кустарники, разбросанные по верхнему склону. Только когда один из них пошевелился, он понял, что это действительно стадо мамонтов. К его огромному облегчению, они не выглядели как-то особенно устрашающе, во всяком случае, с такого расстояния, поэтому он не пытался отстать, когда охотники двинулись дальше.
Изменив направление, они далеко обошли ямы, чтобы не оставить там своего запаха, и подошли к стаду с юга. Айвен вскоре понял смысл этого маневра. Во-первых, ветер дул с севера. Во-вторых, тропа завела их в глубокую расселину. А это значило, что с правой стороны они были полностью укрыты от мамонтов.
Послеобеденное солнце уже стало склоняться к горизонту, когда они достигли нижних скал. Оттуда они могли наблюдать, как внизу паслось стадо. Охотники немедленно начали свои приготовления к предстоящей атаке.
Из своих мешков они доставали кто глиняный горшочек с углями, кто куски торфа. Завернув угольки в полоски торфа, они обмотали ими палки так, чтобы угольки оказались внутри, и воздух поступал к ним лишь через маленькое отверстие наверху. Потом оставалось только дунуть, чтобы жар от уголька распространился на торф и получился тлеющий факел.
С копьями и факелами в руках, держась поближе к скале, охотники двигались на север, пока не оказались прямо над стадом, которое казалось кучкой маленьких точек далеко внизу. Мамонты еще не учуяли никакой опасности, но по мере того как охотники спускались ниже, мамонты становились все настороженнее и беспокойнее.
Какое-то время охотники и дичь не видели друг друга, так как их закрывал распадок камней. Стоя на четвереньках, прячась в высокой траве, охотники появились из-за камней, и Айвен смог впервые как следует рассмотреть мамонта.
Это был самец, гулявший метрах в ста от него. Он был огромный, гораздо больше, чем Айвен мог себе представить. Косматая шерсть зверя длинными прядями свисала на брюхе. Здоровая голова, казалось, была сделана из камня, а огромные клыки были так изогнуты, что образовывали самое грозное оружие, которое Айвену доводилось видеть. Зверь буквально излучал мощь. Особенно его массивные плечи, переходившие в крутую спину и мясистые ляжки, – все это делало его похожим на огромный боевой таран. Айвену казалось, что никто и ничто не может встать у него на пути и выжить после этого, и он начал потихоньку отползать обратно за камни.
Но Талу снова преградил ему путь к отступлению. Он ткнул Айвена копьем, и тому ничего не оставалось, кроме как двигаться вместе со всеми. Вот до стада осталось восемьдесят метров… пятьдесят… сорок или даже меньше. Стоявший поблизости мамонт уже башней нависал над ними, а они, как черви, все ползли в траве, распластавшись по земле.
До сих пор их факелы лишь чуть дымились, да и тот дымок ветер сносил к югу, но в считанные мгновения все изменилось. По сигналу Леппо все вскочили на ноги, и те, у кого были факелы, стали размахивать ими над головой, от чего поток воздуха распалил их, и торф стал сильно дымиться.
Дым защищал их больше, чем дикие крики и воинственное бряцание оружия. С трубными криками несколько мамонтов ринулись вниз по склону, намереваясь затоптать этих крохотных непрошеных гостей. Огромный самец отважился подбежать совсем близко к охотникам настолько, что они почувствовали, как земля дрожит у него под ногами. Только в самый последний момент он уловил запах дыма и притормозил, как все остальные. А охотники, воспользовавшись своим преимуществом, стали наступать.
За этим последовали несколько ужасных мгновений неопределенности, когда весы противостояния могли качнуться в любую сторону. Если бы хоть один из мамонтов остался на месте, охотникам пришлось бы отступить. Но страх мамонтов перед огнем был слишком велик, поэтому, несмотря на всю свою мощь и внушительные размеры, сдались именно они. Стадо с топотом понеслось вниз по склону, а охотники – за ними следом.
Первый сумасшедший порыв смел Айвена вместе со всеми. У него не было времени подумать или испугаться. Крича, как все, он мчался вниз, а справа и слева от него бежали крепкие охотники. Некоторое время он был таким же охотником, и в нем бурлила жажда крови, о существовании которой в себе он и не подозревал. Временные потоки, корабль, отдаленное будущее – всего этого словно и не было. В том, как он кричал, бежал и сотрясал копьем, было не меньше первобытного, чем в любом из его спутников.
– Убейте!.. Убейте их! – услышал он чей-то крик и даже не сообразил, что это кричит он сам. Охота в этот момент казалась ему таким естественным делом, что он чувствовал себя настоящим неандертальцем, рожденным для этой дикой жизни.
И вдруг сумасшедшая погоня разом закончилась. Мамонт, бежавший впереди стада, провалился сквозь хлипкое прикрытие из кустов в одну из ям. Он, правда, тут же вылез и, шатаясь, побрел куда-то в сторону, волоча за собой торчащий из кровоточащей раны кол. А в это время другой мамонт рухнул в соседнюю яму. Он ревел и трубил, но был слишком тяжело ранен и не мог вылезти. От его отчаянного крика взвыло все стадо.
И снова повисло нервное напряжение, и было неясно, кто – стадо или охотники – не выдержит и отступит. Дело решил воинственный клич Леппо. Выхватив у кого-то из рук факел, он помчался прямо на стадо, и животные дрогнули, как и в первый раз, и побежали. Но сначала вожак, тот самый, который первым упал в яму, мотнул головой, и его бивни зацепили Леппо. Сильный удар свалил охотника – его бедро было распорото, и из него хлестала кровь.
Качаясь, Леппо поднялся на колени и метнул копье прямо в горло мамонта, от чего тот тоже упал. Теперь они оба стояли на коленях в нескольких шагах друг от друга, другие животные убежали. Остальные охотники собрались вокруг второго мамонта, который все еще был в ловушке.
Шагая вслед за Харно в окружении вооруженных охотников, он ярко представлял, как стайка детворы, издеваясь, будет гонять его по лагерю, а Агри в сопровождении своих ухажеров будет отворачиваться от него.
Нет, этого он вынести не мог. Он даже непроизвольно замедлил шаг, будто отстраняясь от этого воображаемого позора, но сразу почувствовал острие копья между лопатками.
– Оставайся с нами, парень, – сказал Талу, снова подталкивая его в спину. – Ты теперь часть Большой Охоты. Мы все должны двигаться и действовать как один.
– Ты слышал, что он сказал, – ухмыльнулась Джози. – Мы все теперь одна большая счастливая семья. Один за всех и все за одного. Ну, ты знаешь счет. Господи, все как в старом добром будущем. У моей мамочки было полно таких бредовых идей.
В ее тоне, как всегда, слышалась насмешка, но румянец на щеках и блеск в глазах говорили о другом. Было очевидно, что ее будоражит то, что ждет их впереди.
Ну что ж, тем лучше для нее, подумал Айвен с той же иронией. А вот у него были совсем другие планы. Но чтобы успокоить Талу, он прибавил шагу и покрепче схватил копье, всем своим видом показывая, что полон решимости поучаствовать в охоте до конца.
Где-то к полудню они достигли западной оконечности долины. Горы подернулись светло-лиловой дымкой, а белые заснеженные вершины заслоняли полнеба. Прямо над головой у них появился выцветший серп луны рожками вниз.
– Плохой знак, – покачал головой Харно. – Когда луна поворачивается лицом к земле, быть снегу.
– Да, но скоро у нас будет много свежего мяса, которое согреет нас, – отозвался Анчарн, стараясь всех ободрить.
– И слоновой кости, которая нас обогатит, – смеясь, добавил Талу.
– И толстая меховая шкура нашего брата мамонта, которая убережет наших детей от мороза, – вступил в разговор Орну.
Они уже поднимались по пологому склону, идя по колено в траве.
– Тш-ш, – предупредил всех Леппо. – Мы вступили на земли мамонта и медведя и отныне должны быть очень осторожны.
Подъем стал круче, и они шли, по возможности прячась в зарослях. Здесь тоже росла высокая трава, но местами еще попадались кустарники, одни с кроваво-красными плодами, другие с желтыми ягодами, которые охотники на ходу срывали и ели.
Солнце стояло уже прямо над головами, а глубокие складки гор стали почти пурпурными. Воздух здесь был кристально чистым, колючим и холодным, несмотря на слепящее солнце, и каждый звук – будь то шаги охотников или пение птицы вдали – разносился по всем склонам.
Они дошли до гребня и уже собирались свернуть по тропинке, когда Айвен заметил огромную серую фигуру прямо над ними. Испуганно вскрикнув, Айвен развернулся и побежал, но уткнулся в грудь Талу.
– Эй, джали! – сказал тот и грубо встряхнул его за плечи. – Неужели в тебе настолько мало мужества, что ты готов бежать от любого камня?
– Камня? – Айвен оглянулся и увидел, что то, что он принял за мамонта, пасущегося в траве, был всего лишь обломок скалы.
Со всех сторон послышались смешки, почти неслышные, как и шаги, но ошибиться было невозможно, и Айвен решил, что сбежит сегодня же ночью и ни мгновением позже. Пока все будут спать, он просто отползет в темноту. По склону он сможет вернуться в долину, а там он уже будет далеко от всех и абсолютно свободен.
Однако его ожидало неприятное открытие: здесь, на открытом пространстве, охота продвигалась гораздо быстрее, чем в лесу. Охотничий отряд, как правило, не вставал на ночевку перед столкновением, просто потому что стаду мамонтов не было нужды скрываться. У них здесь не было врагов, поэтому они спокойно паслись на склонах и откровенно игнорировали всех, кто попадался им на пути. Так что для начала охоты надо было всего лишь найти стадо, а в данном случае отряд юношей, высланный накануне на разведку, сделал это меньше чем за час благодаря внимательности Харно и опыту других охотников.
Когда охотники одолели еще один склон, в траве что-то зашевелилось, и показались несколько юношей, которые знаками показывали им, что надо пригнуться.
– Звери рядом? – шепотом спросил Леппо парней, и они энергично закивали а ответ.
– А ямы готовы? Ему ответил Тарек.
– Пойдем, – сказал он и повел его вверх по склону туда, где он немного понижался и переходил в естественную впадину. Во всяком случае, она казалась естественной, как и несколько кустов посредине.
– Видишь, как хитро подготовлены ямы? – прошептал Леппо в ответ на вопросительный взгляд Джози.
– Где?
Леппо махнул в сторону тех самых кустов.
– Под ними глубокие ямы. В некоторых есть колья и – глянь! – Он показал дальше по склону. – Вон и стадо, которое мы ищем.
Проследив за его рукой, Айвен рассмотрел то, что он вначале принял за коричневые кустарники, разбросанные по верхнему склону. Только когда один из них пошевелился, он понял, что это действительно стадо мамонтов. К его огромному облегчению, они не выглядели как-то особенно устрашающе, во всяком случае, с такого расстояния, поэтому он не пытался отстать, когда охотники двинулись дальше.
Изменив направление, они далеко обошли ямы, чтобы не оставить там своего запаха, и подошли к стаду с юга. Айвен вскоре понял смысл этого маневра. Во-первых, ветер дул с севера. Во-вторых, тропа завела их в глубокую расселину. А это значило, что с правой стороны они были полностью укрыты от мамонтов.
Послеобеденное солнце уже стало склоняться к горизонту, когда они достигли нижних скал. Оттуда они могли наблюдать, как внизу паслось стадо. Охотники немедленно начали свои приготовления к предстоящей атаке.
Из своих мешков они доставали кто глиняный горшочек с углями, кто куски торфа. Завернув угольки в полоски торфа, они обмотали ими палки так, чтобы угольки оказались внутри, и воздух поступал к ним лишь через маленькое отверстие наверху. Потом оставалось только дунуть, чтобы жар от уголька распространился на торф и получился тлеющий факел.
С копьями и факелами в руках, держась поближе к скале, охотники двигались на север, пока не оказались прямо над стадом, которое казалось кучкой маленьких точек далеко внизу. Мамонты еще не учуяли никакой опасности, но по мере того как охотники спускались ниже, мамонты становились все настороженнее и беспокойнее.
Какое-то время охотники и дичь не видели друг друга, так как их закрывал распадок камней. Стоя на четвереньках, прячась в высокой траве, охотники появились из-за камней, и Айвен смог впервые как следует рассмотреть мамонта.
Это был самец, гулявший метрах в ста от него. Он был огромный, гораздо больше, чем Айвен мог себе представить. Косматая шерсть зверя длинными прядями свисала на брюхе. Здоровая голова, казалось, была сделана из камня, а огромные клыки были так изогнуты, что образовывали самое грозное оружие, которое Айвену доводилось видеть. Зверь буквально излучал мощь. Особенно его массивные плечи, переходившие в крутую спину и мясистые ляжки, – все это делало его похожим на огромный боевой таран. Айвену казалось, что никто и ничто не может встать у него на пути и выжить после этого, и он начал потихоньку отползать обратно за камни.
Но Талу снова преградил ему путь к отступлению. Он ткнул Айвена копьем, и тому ничего не оставалось, кроме как двигаться вместе со всеми. Вот до стада осталось восемьдесят метров… пятьдесят… сорок или даже меньше. Стоявший поблизости мамонт уже башней нависал над ними, а они, как черви, все ползли в траве, распластавшись по земле.
До сих пор их факелы лишь чуть дымились, да и тот дымок ветер сносил к югу, но в считанные мгновения все изменилось. По сигналу Леппо все вскочили на ноги, и те, у кого были факелы, стали размахивать ими над головой, от чего поток воздуха распалил их, и торф стал сильно дымиться.
Дым защищал их больше, чем дикие крики и воинственное бряцание оружия. С трубными криками несколько мамонтов ринулись вниз по склону, намереваясь затоптать этих крохотных непрошеных гостей. Огромный самец отважился подбежать совсем близко к охотникам настолько, что они почувствовали, как земля дрожит у него под ногами. Только в самый последний момент он уловил запах дыма и притормозил, как все остальные. А охотники, воспользовавшись своим преимуществом, стали наступать.
За этим последовали несколько ужасных мгновений неопределенности, когда весы противостояния могли качнуться в любую сторону. Если бы хоть один из мамонтов остался на месте, охотникам пришлось бы отступить. Но страх мамонтов перед огнем был слишком велик, поэтому, несмотря на всю свою мощь и внушительные размеры, сдались именно они. Стадо с топотом понеслось вниз по склону, а охотники – за ними следом.
Первый сумасшедший порыв смел Айвена вместе со всеми. У него не было времени подумать или испугаться. Крича, как все, он мчался вниз, а справа и слева от него бежали крепкие охотники. Некоторое время он был таким же охотником, и в нем бурлила жажда крови, о существовании которой в себе он и не подозревал. Временные потоки, корабль, отдаленное будущее – всего этого словно и не было. В том, как он кричал, бежал и сотрясал копьем, было не меньше первобытного, чем в любом из его спутников.
– Убейте!.. Убейте их! – услышал он чей-то крик и даже не сообразил, что это кричит он сам. Охота в этот момент казалась ему таким естественным делом, что он чувствовал себя настоящим неандертальцем, рожденным для этой дикой жизни.
И вдруг сумасшедшая погоня разом закончилась. Мамонт, бежавший впереди стада, провалился сквозь хлипкое прикрытие из кустов в одну из ям. Он, правда, тут же вылез и, шатаясь, побрел куда-то в сторону, волоча за собой торчащий из кровоточащей раны кол. А в это время другой мамонт рухнул в соседнюю яму. Он ревел и трубил, но был слишком тяжело ранен и не мог вылезти. От его отчаянного крика взвыло все стадо.
И снова повисло нервное напряжение, и было неясно, кто – стадо или охотники – не выдержит и отступит. Дело решил воинственный клич Леппо. Выхватив у кого-то из рук факел, он помчался прямо на стадо, и животные дрогнули, как и в первый раз, и побежали. Но сначала вожак, тот самый, который первым упал в яму, мотнул головой, и его бивни зацепили Леппо. Сильный удар свалил охотника – его бедро было распорото, и из него хлестала кровь.
Качаясь, Леппо поднялся на колени и метнул копье прямо в горло мамонта, от чего тот тоже упал. Теперь они оба стояли на коленях в нескольких шагах друг от друга, другие животные убежали. Остальные охотники собрались вокруг второго мамонта, который все еще был в ловушке.