Нравится нам это или нет, но на месте одних форм оказываются другие, и приходится заниматься их предназначением и смыслом. Возникает вопрос о взаимосвязи разных форм, пространств их проявления и употребления.
Сказанное относится прежде всего к самой социальной философии. В ней соприсутствуют подходы, по-разному относящиеся и к формам самой философии, и к формам иного, «вне философского» опыта, и к связям между ними. Для одних эти связи определяются неким устойчивым, каноническим укладом социальной философии и соответствующей привилегией предельно обобщать материал общественной жизни, для других такой канон представляется пережитком, обреченным на растворение в схемах и образах повседневности, для третьих проблема заключается в усмотрении связи между самостоятельностью социальной философии и ее взаимодействием с внефилософскими формами человеческого опыта. В последнем случае, собственно, и может быть содержательно поставлен вопрос о социально-философской работе, то есть о том, где и как реализуются философские действия, с какими типами человеческих актов и контактов они кооперируются, какой эффект они могут производить, что показывать, на что влиять.
Движение социальной философии в сторону дисциплин научного обществознания постоянно наталкивается на множество препятствий, которые, однако, не только тормозят это движение, не только обнаруживают несогласуемость философских и научных форм, но и достаточно ярко характеризуют различия в режимах их бытования. Если мы захотим более полно «ввести» в социальную философию материал научного обществознания, мы почувствуем, что дисциплинарные формы, в которые он упакован, всячески сопротивляются их включению в картины социального процесса. Это происходит в основном потому, что они показывают не людей, не процессы общения деятельности или самореализации, где люди выступают субъектами социальности, а стороны, грани, подсистемы, в которых опредмечиваются эти процессы. Каждая из дисциплин сосредоточена на своем аспекте социальности: он отделен от других аспектов, вне-положен им и только косвенным образом – через функции дисциплин, скажем, социологии и истории или экономики и психологии – связан с другими аспектами, с другими предметами. Адальше – просматривается особая система разделения деятельности, которая гораздо сильнее, чем вопросы о тенденциях общественной жизни и стремлениях людей, воздействует на методологические установки и научные пристрастия представителей различных социальных и гуманитарных дисциплин.
Этот вариант «введения» материала научного обществознания в социальную философию выявляет как будто бы непреодолимые барьеры, но он же ставит ряд вопросов, позволяющих обрисовать перспективу дальнейшего движения. Это вопрос о социальной укорененности традиционной системы социально-гуманитарных наук, вопрос о принадлежности системе самой социальной философии, а стало быть – о принципиальной неполноте последней, и, наконец, вопрос о социально-философском выражении проблематики бытия людей, освобожденном от «структурного насилия», производимого разделением научного труда. Этот вопрос означает переключение философской ориентации на формы повседневности, фиксирующие проблематику индивидной и совместной жизни людей на «языках» обычных схем общения и действия.
Введение в социальную философию форм повседневности также сталкивается со значительными и специфическими трудностями. Обнаруживаются разные «здравые смыслы», несоизмеримые контексты социальных взаимодействий, «разрывы» в структурах повседневности групп и субкультур, формально принадлежащих одному обществу. Возникает проблема – практическая и теоретическая – связи этих разных социальностей, а значит, выхода за пределы отдельной позиции для поиска форм, кооперирующих разные точки зрения и схемы жизненного поведения. В решении такой задачи пригодился бы опыт научного обществознания. Но его формы для этого не готовы. Их еще надо перевести в другой модус, транспонировать в иную тональность. От функций, определенных научным понятием разделения труда, важно перейти к смыслам, делающим взаимодействия между людьми возможными и необходимыми.
Складывается ситуация, когда социальная философия оказывается не «над» повседневностью и не «внутри» научного познания, а между тем и другим. Возникают задачи «на введение» опыта повседневности в социальные науки и придание им человеческого, индивидуального смысла и задачи «на введение» опыта научного обществознания в описание структур повседневности, соответственно, в практику взаимодействия разных типов социальности.
Развитие социальной философии и обществознания в XX в. проходило в соперничестве двух методологий: первой, считавшей «люди не ведают, что творят» (значит, нужен отстраненный, объективный анализ), и второй, утверждавшей, что понимание социальности надо строить из понятий и схем, с помощью которых люди сами воссоздают и изменяют свое повседневное бытие. В этом соперничестве победитель так и не определился. Многомерность социального бытия оказалась не сводимой ни к объектным структурам и овеществленным формам человеческого опыта, ни к непосредственным («лицом к лицу») контактам индивидов. Преобладание любой из этих методологий приводило к ощутимым потерям: в одном случае на периферии анализа оставались живая энергия и деятельные качества людей, воспроизводящие социальный мир, в другом – совокупность опосредованных связей и разделенных форм человеческой деятельности, обеспечивающих сложную динамику современного социального пространства.
Главный, пожалуй, результат этого соперничества состоит в осознании нелинейной взаимозависимости разных методологий, в осмыслении необходимости связывания разных позиций и точек зрения соответственно контурам общих проблем. Важно более конкретно представить многообразие человеческого бытия в формах социальной философии, поискать соразмерность во взглядах философа и человека с улицы, человека из лаборатории и человека от станка, человека гор и человека равнины.
…В планах доработки этого «Введения» – более объемное и детальное рассмотрение особых граней социальности (ее подсистем, «механизмов») как форм прямого и косвенного общения людей, их продуктивной, репродуктивной или разрушительной деятельности, их самореализации. Перспективы этой работы определены, некоторые ее результаты скорее всего будут представлены в следующем издании.
Сказанное относится прежде всего к самой социальной философии. В ней соприсутствуют подходы, по-разному относящиеся и к формам самой философии, и к формам иного, «вне философского» опыта, и к связям между ними. Для одних эти связи определяются неким устойчивым, каноническим укладом социальной философии и соответствующей привилегией предельно обобщать материал общественной жизни, для других такой канон представляется пережитком, обреченным на растворение в схемах и образах повседневности, для третьих проблема заключается в усмотрении связи между самостоятельностью социальной философии и ее взаимодействием с внефилософскими формами человеческого опыта. В последнем случае, собственно, и может быть содержательно поставлен вопрос о социально-философской работе, то есть о том, где и как реализуются философские действия, с какими типами человеческих актов и контактов они кооперируются, какой эффект они могут производить, что показывать, на что влиять.
Движение социальной философии в сторону дисциплин научного обществознания постоянно наталкивается на множество препятствий, которые, однако, не только тормозят это движение, не только обнаруживают несогласуемость философских и научных форм, но и достаточно ярко характеризуют различия в режимах их бытования. Если мы захотим более полно «ввести» в социальную философию материал научного обществознания, мы почувствуем, что дисциплинарные формы, в которые он упакован, всячески сопротивляются их включению в картины социального процесса. Это происходит в основном потому, что они показывают не людей, не процессы общения деятельности или самореализации, где люди выступают субъектами социальности, а стороны, грани, подсистемы, в которых опредмечиваются эти процессы. Каждая из дисциплин сосредоточена на своем аспекте социальности: он отделен от других аспектов, вне-положен им и только косвенным образом – через функции дисциплин, скажем, социологии и истории или экономики и психологии – связан с другими аспектами, с другими предметами. Адальше – просматривается особая система разделения деятельности, которая гораздо сильнее, чем вопросы о тенденциях общественной жизни и стремлениях людей, воздействует на методологические установки и научные пристрастия представителей различных социальных и гуманитарных дисциплин.
Этот вариант «введения» материала научного обществознания в социальную философию выявляет как будто бы непреодолимые барьеры, но он же ставит ряд вопросов, позволяющих обрисовать перспективу дальнейшего движения. Это вопрос о социальной укорененности традиционной системы социально-гуманитарных наук, вопрос о принадлежности системе самой социальной философии, а стало быть – о принципиальной неполноте последней, и, наконец, вопрос о социально-философском выражении проблематики бытия людей, освобожденном от «структурного насилия», производимого разделением научного труда. Этот вопрос означает переключение философской ориентации на формы повседневности, фиксирующие проблематику индивидной и совместной жизни людей на «языках» обычных схем общения и действия.
Введение в социальную философию форм повседневности также сталкивается со значительными и специфическими трудностями. Обнаруживаются разные «здравые смыслы», несоизмеримые контексты социальных взаимодействий, «разрывы» в структурах повседневности групп и субкультур, формально принадлежащих одному обществу. Возникает проблема – практическая и теоретическая – связи этих разных социальностей, а значит, выхода за пределы отдельной позиции для поиска форм, кооперирующих разные точки зрения и схемы жизненного поведения. В решении такой задачи пригодился бы опыт научного обществознания. Но его формы для этого не готовы. Их еще надо перевести в другой модус, транспонировать в иную тональность. От функций, определенных научным понятием разделения труда, важно перейти к смыслам, делающим взаимодействия между людьми возможными и необходимыми.
Складывается ситуация, когда социальная философия оказывается не «над» повседневностью и не «внутри» научного познания, а между тем и другим. Возникают задачи «на введение» опыта повседневности в социальные науки и придание им человеческого, индивидуального смысла и задачи «на введение» опыта научного обществознания в описание структур повседневности, соответственно, в практику взаимодействия разных типов социальности.
Развитие социальной философии и обществознания в XX в. проходило в соперничестве двух методологий: первой, считавшей «люди не ведают, что творят» (значит, нужен отстраненный, объективный анализ), и второй, утверждавшей, что понимание социальности надо строить из понятий и схем, с помощью которых люди сами воссоздают и изменяют свое повседневное бытие. В этом соперничестве победитель так и не определился. Многомерность социального бытия оказалась не сводимой ни к объектным структурам и овеществленным формам человеческого опыта, ни к непосредственным («лицом к лицу») контактам индивидов. Преобладание любой из этих методологий приводило к ощутимым потерям: в одном случае на периферии анализа оставались живая энергия и деятельные качества людей, воспроизводящие социальный мир, в другом – совокупность опосредованных связей и разделенных форм человеческой деятельности, обеспечивающих сложную динамику современного социального пространства.
Главный, пожалуй, результат этого соперничества состоит в осознании нелинейной взаимозависимости разных методологий, в осмыслении необходимости связывания разных позиций и точек зрения соответственно контурам общих проблем. Важно более конкретно представить многообразие человеческого бытия в формах социальной философии, поискать соразмерность во взглядах философа и человека с улицы, человека из лаборатории и человека от станка, человека гор и человека равнины.
…В планах доработки этого «Введения» – более объемное и детальное рассмотрение особых граней социальности (ее подсистем, «механизмов») как форм прямого и косвенного общения людей, их продуктивной, репродуктивной или разрушительной деятельности, их самореализации. Перспективы этой работы определены, некоторые ее результаты скорее всего будут представлены в следующем издании.