Кемпбелл Роберт. Нам не страшен Хуливуд

   – А я ни в чем не мог преуспеть. Я оказался такой посредственностью. Я ненавидел себя до тех пор, пока не понял, что смогу привлекать к себе внимание, подражая некоторым киноактерам…
   – Матушка учила меня бальным танцам, учила пению. Фотографии кинозвезд она вырезала и хранила в больших альбомах…
   – Вот я и решил, а что если мне…
   – Отправиться в Голливуд…
   – Край блеска и великолепия…
   – Где сны становятся явью…
   – В Хуливуд. Страна Оз была сущим захолустьем по сравнению с Хуливудом. Я начал торговать алюминиевой фольгой, чтобы скопить на билет.
   – Знакомый фотограф платил мне по двадцать пять долларов в час, когда я позировала в купальном костюме или в нижнем белье.
   – Я познакомился с частным сыщиком, который предложил мне поработать сдельно. Надо было сидеть в машине и караулить. Это были шальные деньги.
   – А другой фотограф предложил мне пятьдесят в час, если я сниму с себя все. Какого черта, подумала я. Кому-то охота поглазеть на мои буфера, помечтать о моей роще. Какого черта. Сукины дети, Мне было жалко всех.
   – Обзавелся лицензией, чтобы зарабатывать регулярно и вносить квартплату.
   – Но в порниках, Свистун, я никогда не снималась. Живого секса не делала.
   – Провернешь там делишко, потом тут делишко, а тут для тебя и наступит великий перелом.
   – Занималась то тем, то этим, лишь бы скоротать время. О Господи, Свистун, я ведь чуть не вляпалась. Чуть не сыграла в порнофильме.
   – И так промелькнули пятнадцать лет. А куда, как – я и сам не знаю.
   – Так оно всегда и бывает. Когда не ставишь перед собой больших задач.
   – Интересно, когда это я перестал дожидаться великого перелома?
   – Господи, Свистун, какая паршивая картина.
   – По мне, тоже.
   – Я хочу сказать: ее крутят чуть ли не каждый день.

Глава двадцать девятая

   Дождь лил по-прежнему, но уличных торговцев и сутенеров, велосипедистов и гуляк это больше не отпугивало. Надо было прикупить еды, наркотиков, поторговать собственным и чужим телом. Нельзя же весь век сидеть дома: волка ноги кормят.
   В час дня Свистун открыл дверь «Милорда», встал, заслоняя спиной дождевые струи, и пропустил Шилу к ароматному теплу кофейни. Щеки у нее раскраснелись, она смеялась и выглядела сейчас четырнадцатилетней девочкой, завернувшей после домашнего утренника в кондитерскую. Да и у самого Свистуна глаза сияли так, словно он внезапно стал вдвое моложе.
   Канаан, сидя в своем углу, изучал меню, которое, впрочем, давно знал наизусть.
   Боско, сидя за стойкой, читал подробно прокомментированное издание "Алисы в Стране чудес". Взглянув на вновь вошедших, он сразу же все понял.
   – Ты когда-нибудь спишь? – вместо «здрасьте» сказал ему Свистун. – Как ни зайду сюда, неважно, в какое время, ты с книжкой сидишь за стойкой.
   – Люди как сонные мухи. Должен же кто-то варить им кофе, – кротко ответил Боско.
   Свистун на мгновение закрыл книгу Боско, чтобы посмотреть на название.
   – Разве это не для детей?
   – Это для отчаявшихся людей, которые ищут душевного здоровья в безумном мире.
   – Не подашь ли ты нам в нишу два кофе и две яичницы с ветчиной?
   И поглядел Свистун при этом на Шилу так, словно только что заказал улитки с белым вином в Париже у «Максима» и ему хотелось, чтобы она одобрила его выбор.
   – И тосты из белого хлеба, – сказала Шила.
   – Свежий белый хлеб полезней, – заметил Свистун таким тоном, словно на самом деле сказал: перевернись, я хочу войти в тебя сзади.
   – Я подожду в нише.
   Шила высвободилась из его рук и через всю кофейню отправилась в дамскую комнату.
   Канаан окинул ее оценивающим взглядом.
   Боско записал заказ и пробил его в кассовом аппарате. Свистун проводил Шилу взглядом.
   – Ну, и что ты на это скажешь? – пробормотал он.
   – Скажу, что ты пренебрег моим советом, ответил Боско.
   – И в чем же он заключался?
   – В том, чтобы ты никуда не ездил.
   – А я вот поехал.
   Свистун наконец посмотрел на Боско.
   – Кто-то умер, – сказал Боско, пристально глядя ему в глаза.
   – Да ты просто ясновидящий. Скажи спасибо, что не я.
   – Спасибо.
   – И что не Шила.
   – Спасибо. – Боско зажал книгу между коленями, полез в карман, достал ключи от квартиры и автомобиля Свистуна. – Когда ты вернулся?
   – Прошлой ночью.
   И где же остановился?
   – У себя дома. У меня запасные ключи в цветочном горшке.
   – А на чем ты сюда приехал?
   – На своей машине. У меня есть запасные ключи.
   – Так зачем же ты отдал мне эти?
   – На случай, если я не вернусь из Нового Орлеана. Я назначил тебя своим душеприказчиком.
   – Полагаю, что слишком поздно предостерегать тебя.
   – Какого черта! Что ты хочешь этим сказать?
   – Ты спас жизнь даме. Как говорят китайцы, теперь ты в ответе за нее до конца своих дней.
   – А может быть, мне это по вкусу, – резковато возразил Свистун.
   Боско поднял руку, ладонью вверх, остужая его пыл, и косо усмехнулся.
   – А голову ты нашел?
   – Полицейские держат ее на льду. Я рассказал им про тело, которое у меня на глазах вылетело из машины.
   – Значит, гражданский долг ты выполнил? Свистун, замешкавшись с ответом, бросил взгляд на дверь: не возвращается ли Шила и не может ли она случайно услышать его. Но она еще не вернулась.
   – Дело еще не кончилось. Они собирались убить ее в Новом Орлеане. Сначала использовать, а потом убить.
   – А как ты это узнал?
   – Узнал, потому что обнаружил парочку трупов. Шилу зазвали туда, чтобы использовать в порнофильме. И все началось здесь. В ту ночь, когда Эммет Тиллмэн попал в аварию.
   – Тиллмэн?
   – Не тот калибр. Тебе что-нибудь говорит такое имя – Уолтер Кейп?
   – Говорит, что ты сошел с ума. Что связывает такого человека, как Кейп, с этим несчастным говнюком Тиллмэном и с поблядушкой типа… Под яростным взглядом Свистуна он смешался.
   Двое закадычных друзей чуть было не передрались из-за бабы.
   – Один раз у них сорвалось, но они могут попытаться по-новой, – кротко заметил Свистун.
   – Значит, вам обоим лучше убраться из города. Весело и резко застучали по паркету каблучки вернувшейся Шилы. Свистун по-идиотски осклабился.
   – Ах ты, Господи, – пробормотал Боско. – Ухватил тигра за хвост, а он тебя не отпускает. Принес рыцарскую клятву. Можешь использовать мой дом в качестве явочной квартиры.
   – Ты что, шпион?
   – Нет, но насмотрелся шпионских фильмов.
   Свистун направился в свою нишу к Шиле. Но прежде чем усесться на место, он увидел, что Канаан манит его к себе. Он подошел и, услышав приглашение подсесть, покачал головой.
   – Мне надо позавтракать.
   – А сейчас время ланча. Не бери пример с меня, не порти себе желудок. – Он усмехнулся. – Как я вижу, ты спас дамочку.
   Усмешка Канаана была самую малость презрительной, это была усмешка человека, знающего: дамочка таких хлопот не стоит.
   – Именно так.
   – А насчет остального ты что-нибудь разузнал?
   – Обезглавленная женщина была проституткой. Работала в Новом Орлеане. Играла в порнофильмах.
   Канаан кивнул с таким видом, словно именно это и ожидал услышать.
   – Человек, который снимает это дерьмо, Нонни Баркало, он сейчас в Лос-Анджелесе, – добавил Свистун.
   Канаан остро поглядел на него.
   – Ты это знаешь наверняка?
   – Готов держать пари.
   – Тебе стоило бы последовать совету Боско.
   – Какому именно?
   – Убраться из города вместе с дамочкой. Свистун, обернувшись, прикинул расстояние от стойки до ниши, в которой сидел Канаан.
   – Я читаю по губам, Свистун. Я читаю по губам.
   Свистун отвез Шилу к ней домой переодеться. Постоял в гостиной, пока она возилась в спальне, громко сетуя на то, что чуть ли не все бросила в Новом Орлеане, когда они так стремительно оттуда бежали.
   Свистун подумал о том, какие странные существа женщины. Горюет о платьях, а ведь должна была сейчас утонуть в болоте.
   В дверь постучали. Появилась Катарина. Теперь на ней был уже другой халат, но столь же роскошный.
   – Вижу, вы вернулись, – сказала она. Услышав ее голос, Шила выглянула из спальни.
   Перевела взгляд с одного на другую, словно что-то заподозрив. На мгновение Свистун и впрямь почувствовал себя покорителем сердец, хотя ему и было понятно, что это всегдашний фокус, который устраивают женщины, чтобы польстить мужскому самолюбию. Ведут себя так, будто и впрямь верят, будто любая женщина, едва встретившись с тобой любимым, скинет с себя одежду, ляжет на спину и раздвинет ноги. Лишь на основе тех сигналов, которыми обменялись сейчас подруги, можно было составить целую энциклопедию.
   – Хорошо провела времечко? – спросила Катарина.
   – Потом расскажу. Ты просто не поверишь.
   – Но не сейчас и не здесь, – вмешался Свистун.
   Катарина сделала круглые глаза, но не стала задавать никаких вопросов.
   – Шила сейчас уедет со мной. На какое-то время.
   – А в Новом Орлеане тоже дожди?
   – Там жара.
   – И надолго она уедет?
   – Еще не знаю.
   – А что мне говорить, если будут спрашивать?
   – А кто это, интересно, будет спрашивать?
   – Послушай, Свистун. В конце концов, у меня есть друзья, – сказала Шила.
   – Если будут спрашивать, вы не знаете, куда она уехала и когда вернется. Вам известно только, что она уехала на съемки в Новый Орлеан и с тех пор не возвращалась.
   – Какие-нибудь неприятности?
   Катарина по-прежнему смотрела только на Шилу.
   – И да и нет, – ответил Свистун.
   – А если на нормальном языке?
   – Могла попасть в неприятности, но я о ней позаботился.
   Катарина кивнула, принимая такую версию.
   – А где твои вещи?
   – Пришлось бросить их в Новом Орлеане.
   – Представляю себе, что за историю ты мне выложишь.
   – Выложит, но не сейчас.
   – Возьми мой чемодан, – сказала Катарина и отправилась за ним к себе в комнату.
   После того как Шила напихала в чемодан остатки своего гардероба, они со Свистуном покинули квартиру.
   Он отвез ее на квартиру к Боско и познакомил с кошкой последнего.
   – На звонки не отвечай. Позвонят в дверь, не отпирай.
   Вид у нее был испуганный.
   – Ни малейших шансов на то, что кто-нибудь разнюхает про твое пребывание здесь. Но, как сказал бы Боско: "Когда нет шансов, всегда остается шанс на то, что найдется шанс".
   Шила притянула его к себе.
   – Береги себя… и принеси мне цветы.

Глава тридцатая

   В середине тридцатых старый «чайна-таун» Лос-Анджелеса был ликвидирован с тем, чтобы на его месте воздвигнуть Федеральный аэропорт. Китайцы перенесли свой поселок на северо-запад. А когда он сгорел дотла, на пожарище вырос новый «чайна-таун». При его строительстве ориентировались на Запретные кварталы Пекина. В результате про «чайна-таун» никак нельзя сказать, что это место, на котором парочка желтолицых стариков играет в маджонг.
   Городок напоминает волшебный фонарь. Снаружи – тонкая экзотическая стена или даже скорлупа, таинственная и пленительная, вечная приманка для туристов, хрупкая с виду, как сгоревший, но еще не рассыпавшийся лист бумаги. Внутри – полно всего: опиум, сайгонские проститутки, контрабандный корейский агат, поддельные храмовые статуэтки, бумажные куклы и ароматические палочки из Таиланда. Законный товар или нет, за определенную цену здесь можно приобрести все что угодно. Фальшивые памятники культуры, древней как мир, за какие-то двадцать долларов. Экскурсионный осмотр анатомического сложения китаянки – за пятьдесят. Древние церемонии, совершаемые во мраке – за сотню.
   И не только китайцы, но и корейцы, тайцы, камбоджийцы, лаосцы и вьетнамцы – обитатели всей многострадальной Юго-Восточной Азии – валят сюда толпами, хотя здесь их никто и не ждет, валят потому, что в любом другом квартале этого ослепительного города их ждут еще меньше.
   Белые утверждают, будто все «косоглазые» на одно лицо. Но самим «косоглазым» это вовсе не кажется.
   Улицы, примыкающие к Альпино и Бродвею, кишмя кишели англосаксами и латиноамериканцами – как лос-анджелесскими, так и заезжими. Свистун протискивался сквозь толпу, представляя себе, будто попал в какой-нибудь заморский город, в котором он не бывал и, скорее всего, никогда не побывает. У него было чувство, будто он имеет дело лишь с оболочкой и с мякотью, тогда как добраться ему следовало до самой сердцевины.
   В районе Спринг-стрит, строго говоря, и живут настоящие китайцы, а чужаки наведываются сюда редко. Но именно здесь, как он полагал, и надо было искать ответы на некоторые вопросы. Если, конечно, семья Лим Шу Док там по-прежнему проживает.
   Многоквартирный дом находился на углу Нью-Хай и Колледж. Свистун, перейдя через дорогу, вошел в холл. Поглядел на покрытые грязными пятнами картонные таблички с именами обитателей, вставленные в прозрачные карманы почтовых ящиков. Фамилию Док он нашел среди обитателей третьего этажа. Имя съемщика или съемщицы было Мей Хай. Но оно было перечеркнуто и поверх вписано другое: Мэрион.
   Открыв внутреннюю дверь, Свистун обнаружил, что лифт здесь не предусмотрен. И поплелся вверх по лестнице.
   Было время ужина, и за застекленной панелью каждой двери горел свет. Из каждой квартиры доносились характерные для этого дома звуки: стук палочек, звон колокольчиков и тому подобное. В этот час доставали из печи и выставляли на стол кастрюли и миски. Не раз за спиной у Свистуна слышался шум шагов – и он, вздрогнув, оборачивался, но никого не обнаруживал. Просто само здание было наполнено неведомой жизнью и приглушенными звуками, напоминающими о массовом кормлении животных.
   Свистун постучался в квартиру Док. Там сразу же замер малейший шум. После долгой паузы за стеклянной панелью появилась какая-то тень. Дверь приоткрыли, хотя и оставили ее на цепочке. Бледное лицо, черные волосы, ослепительно черный, как из гагата, глаз.
   – Да? – спросила у него молодая женщина, певуче растянув один-единственный слог, а затем, резко прервавшись, словно она по оплошке заговорила с этим американцем на родном наречии.
   – Меня зовут Уистлер. Я пришел по поводу Лим Шу.
   – Что вам надо? – Женщина нахмурилась. Может, вы хотите повидаться с нею?
   – Мне известно, что она умерла.
   – Вы из полиции?
   – Нет.
   – Коронер?
   – Нет.
   – Вы с ней были знакомы?
   – Нет. Но кое-что про нее мне известно. Взгляд, казалось, впивался ему в лоб, подобно снайперской пуле. Глаз и щека выскользнули из дверной щели. Женщина повернула голову – и ниспала волна черных волос. Затем глаз вновь уставился на Свистуна.
   – А что вам про нее известно?
   – Известно многое, причем самое разное. Мей Хай хохотнула. Не без горечи.
   – Только без этих подходцев, как к обычной азиатке.
   – Мей Хай? Или как вас лучше называть? Мэрион?
   – Мэрион.
   – Я уточняю, потому что мне ни в коем случае не хотелось бы вас ненароком обидеть.
   – А зачем мне вообще разговаривать с вами? Моя сестра…
   – Ее тело держали в полицейском морге, не так ли?
   – Да.
   В коротком словце ему почудилась свинцовая тяжесть.
   – Его там больше нет.
   – Что вы хотите сказать?
   За спиной у нее тонкий пронзительный голос пропел что-то по-вьетнамски. Она ответила односложно – и прозвучал ее ответ резко и отрывисто, как собачий рык.
   – Я хочу сказать, что ее тело забрали.
   – Но что это значит? И потом, вы сказали, вы не из полиции.
   – Я частный сыщик. А вам не хочется узнать побольше о том, что случилось с вашей сестрой?
   Она прикрыла дверь, сняла ее с цепочки, затем отворила и отступила на шаг, давая ему возможность зайти.
   С порога Свистуна обдал запах овощей, приготовленных с пряностями. В коротком холле было очень душно.
   Она провела его в помещение, представляющее собой комбинацию кухни со столовой.
   – В доме полно народу. Если кто-нибудь спросит, я скажу, что вы мой товарищ по работе.
   Она говорила практически без акцента. Лишь делала перед каждой фразой небольшую паузу, словно для размышления. Свистун вошел на кухню. Человек двенадцать самого разного возраста – причем, как минимум, четверо были глубокими стариками, а самое меньшее трое – маленькими детьми – сидели вокруг стола, накрытого к ужину. Перед каждым стояла пиала, лежала ложка и вилка; легкий пар поднимался от больших общих кастрюль. Все сидящие за столом посмотрели на Свистуна без особого интереса, за исключением одной старухи, которая сразу же насторожилась.
   Мэрион, обратившись именно к ней, заговорила по-вьетнамски. Старуха ответила – и Свистун понял, что именно ее голос он и слышал, еще когда стоял за дверьми.
   Все заулыбались, потому что улыбалась Мэрион. Все закивали головами после того, как она кивнула.
   Кроме старухи. В глазах у нее читалось всеведение. Она не поверила тому, что Свистун товарищ по работе. У нее было материнское чутье на несчастья.
   – Поговорим в моей комнате, – сказал Мэрион.
   Свистун проследовал за ней в собственно столовую, которая здесь была превращена в спальню. У стены стояла большая кровать красного дерева. Здесь же находились два шкафа и детская кроватка. Постельное белье было аккуратно сложено в стопку. И все же в комнате ощущался запашок.
   В гостиной было большое арчатое окно, заклеенное бумагой. Уличный фонарь светил сквозь нее желтым светом. Значит, здесь тоже спали. В задней стене была дверь в кладовую.
   Мэрион провела его в свою комнату. В углу стояло кресло-кровать под пестрой накидкой. У стены лежали большие разноцветные подушки. Маленький письменный стол белого цвета и точно такой же стул у окна с хлопчатобумажной занавеской. Маленький круглый коврик на полу. Картонный шкаф – в другом углу; здесь она хранила свои наряды.
   На стенах – фотографии без рамок, по одной на каждой стене, а на маленькой стене, в которой была дверь, – единственная фотография в серебристого цвета рамке. Две юные вьетнамки. Одна – Мэрион, другая (Свистун не сомневался) – Лим Шу.
   – Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала Мэрион, указав ему на стул возле письменного стола.
   А сама села на краешек кресла, туго сдвинув колени.
   Свистун на этом хрупком стульчике почувствовал себя неуклюжим великаном.
   – Расскажите мне, что вы хотите сообщить про Лилиан. Это я ее так называла.
   – Ее тело забрали из морга.
   – Забрали?
   – Точнее, украли.
   Она побледнела. В том, что он сказал, судя по всему, таилось нечто ужасное.
   – Но почему?
   – Наверняка сказать не могу. Однако способен предположить две причины.
   На верхней губе Мэрион выступили крошечные капельки влаги.
   – Слушаю вас, – ободрила она Свистуна, однако сама отвела взгляд в сторону, словно выслушивать то, что он скажет, ей как раз и не хотелось.
   – Или кто-то хотел скрыть идентичность тела, или, наоборот, удостовериться в его идентичности.
   – Не понимаю.
   Свистун замешкался. Но мог ли он высказать то, что ему предстояло, не причиняя боли? Какие для этого сгодились бы эвфемизмы? Он, во всяком случае, таковых отыскать не мог.
   – Прежде чем тело украли, кто-то его обезглавил.
   В глазах у Мэрион не отразилось ничего, она смотрела на него так, словно внезапно разучилась понимать по-английски. Из горла у нее вырвался какой-то короткий клекот. Лицо стало еще бледнее, глаза – еще чернее. И в них вспыхнул ужас – такой ужас, словно у нее остановилось сердце. Она опустила голову, но по-прежнему смотрела на него сквозь волну черных волос, рассыпавшихся по лицу. На миг поднесла руки к ушам, словно проверяя, все ли у нее в порядке.
   Свистун частично пересказал ей то, что стало ему известно.
   – Нет, – сказала она и начала падать лицом вперед.
   Свистун, бросившись к ней, хотел было подхватить ее в том случае, если с ней произошел обморок.
   Она легонько опустила руки ему на плечи, на мгновение их щеки соприкоснулись. Уистлер смахнул черные волосы у нее с левой щеки. У самого уха на щеке оказалась небольшая родинка.
   – Лим Шу, – сказал он.
   – Что?
   Она сразу же отпрянула от него.
   – Родинка возле уха. На фотографии Лим Шу, сделанной в морге…
   – Это фамильная черта, – пояснила она. Он промолчал.
   – Или вам кажется, будто я Лилиан, которая выдает себя за собственную сестру?
   Он почувствовал себя полным идиотом; мысли раздваивались и терялись.
   – Вам кажется, будто я Лилиан, которая решила скрыться?
   – Скрыться? – переспросил он.
   – От людей, которые убили ее.
   – А вам известно, кто ее убил?
   – Да, известно. Ее убил человек, приехавший из Нового Орлеана. Но тот, кто приказал убить ее, живет здесь, в Лос-Анджелесе.
   – А имена их вам известны?
   – Двое убийц, Дом Пиноле и Джикки Роджо, а прислал их третий. Мерзавец, его зовут Нонни Баркало. Лилиан боялась их. Она убежала, потому что узнала о том, что они убили латиноамериканку, и поняла, что они хотят убить ее. И украсть ее сына.
   – Я знаю.
   – Они собирались использовать мальчика в грязных делах.
   – А этот человек, тот, кто нанял убийц? Она замешкалась с ответом.
   – В чем дело?
   – Когда приехали полицейские и рассказали мне о том, что найдено тело моей сестры, я сказала им всю правду. Они покивали – и ничего не сделали. А когда пришел человек из прокуратуры и сказал, что мою сестру можно похоронить, но потом надо будет сделать эксгумацию, чтобы использовать тело как вещественное доказательство в суде над этими людьми…
   – Это был Корвалис?
   – Да. А они заулыбались и сказали, что я ошибаюсь. И что они уже отправили убийц Лилиан за решетку. И что они могут доказать это.
   – А вы знали, что это не так.
   – А я знала, что человек, который приказал ее убить, это Уолтер Кейп. – Когда Свистун никак не отреагировал на эти слова, она сказала: – Вас это не удивляет?
   – Нет, меня это не удивляет.
   – А вот все остальные утверждают, будто это исключено. Говорят, что он такая крупная шишка.
   – А почему он мог приказать убить ее?
   – Она жила у него в доме. Ей казалось, будто он хочет ее. А на самом деле он хотел ее сына. А он не из тех людей, кто готов смириться с отказом. Чего бы ему ни захотелось. А захотелось ему ее сына. Он любит маленьких мальчиков.
   Она отвернулась; бросила взгляд на фотографию в серебристой рамочке.
   – Моя сестра была шлюхой. У нас на родине в старину ее назвали бы наложницей. Но времена сейчас другие. И ее называли шлюхой. Всю жизнь она прожила среди богатых и могущественных мужчин. Но так и не смогла объяснить мне, что они за люди. Так и не объяснила, что за человек Уолтер Кейп. И чего ему на самом деле нужно. А вы можете это объяснить?
   – Им кажется, будто надо брать у мира все, что тот способен предложить, и еще чуточку сверх того. Они просто обжоры. Глядя на них, можно удивиться, как это они еще не лопнули. А они требуют: подавай еще!
   – Собаки жрут собственную блевотину. Она проводила Свистуна до дверей.
   – Они отдадут нам тело моей сестры?
   – Не знаю.
   – Спасибо, что пришли. Вам наверняка нелегко дался этот разговор.
   – Мне хотелось быть с вами честным. Но я не думал, что будет так. Так трудно.
   Он стоял у дверей, уже получив все, ради чего сюда и пришел, но все еще чувствуя, что чего-то не добрал.
   – В газетах написано, что вы с сестрой поссорились и она ушла из дому.
   – Это правда.
   – А из-за чего вы поссорились? Она улыбнулась.
   – Да вы не поверите! Она решила подарить мне платье, а я воспротивилась. Она сказала: это из-за того, что я брезгую ее деньгами. А мне просто не понравилось это платье. Она убежала из дому, прежде чем я успела ей это объяснить.

Глава тридцать первая

   У «Милорда» было полным-полно народу. Пар человеческого дыхания оседал на и без того влажную от дождя витрину. В кофейне пахло мокрыми волосами и свитерами.
   Боско подошел к нише, в которой сидели Свистун и Канаан, и подлил в чашки обоим. Присел на краешек стула, всем своим видом показывая, что не собирается за столиком задерживаться.
   – Однорукому нынче вечером приходится нелегко, – заметил Канаан.
   – Да ради Бога, – ответил Боско. – Джонни Карсон – полицейский, и то справляется. – Он посмотрел на Свистуна. – У Шилы все в порядке? Никаких жалоб?
   – У тебя кончилось моющее средство для посуды.
   – Ну, а что еще? Свистун посмотрел в окно.
   – Вот он опять.
   – Он – это кто?
   – Шелли Поуп в своем "мерседесе".
   – Он – говно, – сказал Канаан.
   – Что же вы позволяете ему разгуливать по улицам?
   – Ты о Поупе? А я-то думал, мы говорим об Уолтере Кейпе.
   Канаан уставился на Свистуна так, словно решил откусить ему нос и выдавить глаза и колебался только насчет того, с чего начать.
   – Я не позволяю ему разгуливать по улицам. Вернее, не я это позволяю, а ты! И всякий, кто не хочет на свою голову неприятностей, позволяет ему разгуливать по улицам. Людям не хочется вспоминать о педофилах. Господи, какая отвратительная тема! Лучше уж поговорим о чем-нибудь другом. А педофилы – они так: сами рассосутся.
   Свистун навалился на стол, готовый получить удар и дать сдачи.
   – Ну, так сделай с этим что-нибудь. Вставь этому ублюдку перо в задницу.
   – За что? За то, что он балуется с детскими фотографиями? Так это несерьезно. Или за то, что балуется с мальчиками? Но это надо сперва доказать.
   – За заказ на убийство вьетнамской проститутки.
   – Так ты и сам знаешь об этом только понаслышке. Ведь из твоих же собственных слов следует, что сестра ничего не видела. Ей про это только рассказывали.