Страница:
Непредсказуемое поведение некоторых микроорганизмов ставит перед многими учеными вопрос: а стоит ли вообще использовать их в качестве оружия? Одной из самых больших трудностей для исследователей всегда была доставка патогена, поскольку при распылении многие из биологических агентов попросту теряют свою вирулентность.
[4]
Несколько сотен лет воюющие стороны пытались использовать эпидемии смертельных болезней для достижения своих целей. Римляне, например, в осажденных крепостях отравляли колодцы, чтобы заставить врагов сдаться. В восемнадцатом веке, во время борьбы за колонии между Англией и Францией, англичане отдавали индейцам одеяла, взятые у больных оспой. Во время гражданской войны между Севером и Югом отряды конфедератов оставляли гнить в окопах трупы лошадей на всем пути продвижения армии северян. Во время Второй мировой войны японские самолеты сбрасывали над Маньчжурией фарфоровые сферы, содержавшие миллиарды блох, зараженных чумой.
Заражение через воздух, которым мы дышим, является самым действенным методом, однако создать на этой основе оружие было достаточно сложно. Советские ученые объединили знания, полученные в результате послевоенных исследований в области биохимии и генетики, с современными промышленными технологиями и разработали то, что мы сейчас называем «аэрозольными» видами оружия.
Однако эффективность аэрозольных средств поражения сильно зависит от температуры окружающей среды и погодных условий. Бактерии и вирусы, как правило, чрезвычайно чувствительны к солнечному свету: ультрафиолетовые лучи для них губительны. Сильный дождь или снег, порывистый ветер и влажность тоже значительно снижают эффект от их применения.
Подобные обстоятельства усложняют планирование биологической атаки, но реальные пути преодоления этих трудностей все же существуют. Специалист по биовооружению знает, что лучшее время для нападения — сумерки, когда на слой теплого воздуха, покрывающего землю, ложится слой холодного, который не позволяет ветру унести частички биологического вещества. Мы начиняли разработанными нами биологическими веществами небольшие металлические контейнеры, которые взрывались в нескольких километрах от выбранного в качестве цели города с подветренной стороны. Чтобы максимально эффективно поразить сразу несколько городов, необходим был точный расчет. А для единичной бомбовой атаки с самолета или распыления аэрозоля не требовалось особого мастерства.
Примитивные аэрозоли быстро рассеивались в воздухе и тут же теряли свою вирулентность. В лабораториях мы проводили эксперименты со специальными добавками и старались добиться того, чтобы наши аэрозоли не теряли своей эффективности при перемещении на большие расстояния и чтобы они не погибали при любых, даже самых неблагоприятных погодных условиях. Именно эти обработанные вещества, более устойчивые и обладающие большей поражающей способностью, и стали основой биологического оружия.
Созданные нами вещества проходили лабораторные испытания в специальных камерах, куда подавался поток воздуха и где можно было следить за рассеиванием частиц после распыления или небольшого взрыва. Последней стадией проверки эффективности вооружения были эксперименты на животных, именно этим мы и занимались на острове Возрождения в Аральском море.
Эксперименты проводились, как правило, над кроликами и морскими свинками, но лучше всего подходили для наших целей обезьяны, чьи органы дыхания очень похожи на человеческие. Обезьяна в минуту пропускает через свои легкие около четырех литров воздуха, а человек — порядка десяти. И если во время испытаний аэрозоля всего четыре частички вещества в данном объеме воздуха становились смертельными для 50 процентов обезьян, мы делали вывод, что десять частиц того же вещества будут смертельными и для человека.
Q50 — так нами обозначался обычный уровень эффективности биологического оружия. Эта величина показывала, сколько потребуется данного вещества, чтобы инфицировать 50 процентов от предполагаемого количества людей, находящихся на площади в один квадратный километр. Огромные средства за многие годы были потрачены Советским Союзом на разработку концентрированных аэрозолей с эффективностью действия Q50 и содержащих при этом минимальное количество вирусных частиц и клеток бактерий.
Некоторые виды биологического оружия даже через продолжительное время после атаки остаются смертельно опасными. Так, например, вирус Марбург настолько опасен, что если по прошествии несколько дней после биологической атаки вы случайно вдохнете всего три его микроскопические частицы, то ничто в мире уже не спасет вас от смерти. Для тех, кто планирует биологическое нападение, важна способность биологических веществ вызывать эпидемии заболеваний.
В отличие от ядерного вооружения, уничтожающего все в радиусе взрыва, биологическое оружие оставляет нетронутыми дома, транспорт и другие материальные ценности. Поэтому его с полным основанием можно назвать средством массового уничтожения людей.
Вернемся к истории «Биопрепарата». Сначала его возглавлял генерал армии Всеволод Огарков, ничем не примечательный, но достаточно приятный человек. Его перевели из 15-го Управления Минобороны, курировавшего еще во время Второй мировой войны разработку биологического оружия.
Руководители 15-го Управления считали, что «Биопрепарат» должен контролироваться ими, так как занимается исследованиями в военных целях. Официально функционируя как гражданский объект под видом фармацевтического предприятия, «Биопрепарат» мог участвовать в исследованиях в области генетики, не вызывая при этом никаких подозрений. Его сотрудники могли принимать участие в международных конференциях, общаться с членами мирового научного сообщества и получать штаммы различных бактерий из зарубежных банков микроорганизмов. Для других научно-исследовательских предприятий ВПК все это было совершенно невозможно.
Конфликт между 15-м Управлением и «Биопрепаратом» был неизбежен. Армейские чины, занимавшие верхние ступеньки иерархической лестницы, совершенно не воспринимали ту относительную свободу, с которой велись исследования в «Биопрепарате». Многие полковники и генералы, переехавшие из своих штабов в здание на Самокатной улице, сами были учеными, и им достаточно было снять форму и переодеться в гражданское, чтобы проникнуться атмосферой, царившей в «Биопрепарате». Воодушевленные перспективой участия в новейших научных исследованиях, кое-кто из них становился больше ученым, чем военным.
Военные начальники отвечали на это тем, что изо всех сил старались критиковать «Биопрепарат», который сильно отличался от военных структур. Огарков, в достаточной степени к тому времени измученный нескончаемыми бюрократическими попреками, что он якобы создал свое «государство в государстве», уже не имел сил с ними бороться. В 1975 году из министерства был прислан пятилетний план по созданию новых типов биологического оружия. Прошло около четырех лет, а ничего принципиально нового так и не было создано.
Мало кто ожидал, что с появлением в «Биопрепарате» Калинина там хоть что-то изменится. С самого начала все считали его «темной лошадкой»; он плохо разбирался в биологическом оружии, и друзей в 15-м Управлении у него было немного. Однако Калинин успел к тому времени проявить себя истинным мастером закулисной политической интриги, перебравшись с незавидной должности заведующего лабораторией в Загорске на пост начальника отдела одного из институтов «Биопрепарата», а вскоре возглавив и сам «Биопрепарат». Первый брак — на дочери заведующего лабораторией, и второй — на дочери генерала армии, тоже поспособствовали тому, что карьера его стремительно продвигалась вверх. Умение за* водить себе друзей исключительно среди руководства Академии наук и армейского генералитета оказалось весьма полезным.
Калинин не имел возможности прямо бросить вызов своим недругам в Министерстве обороны. С помощью влиятельных друзей новый руководитель «Биопрепарата» присматривал в научно-исследовательских институтах, находившихся в ведении других министерств, талантливых ученых, сулил им золотые горы и переманивал к себе. Так, за период с 1975 по 1980 год число сотрудников «Биопрепарата» увеличилось в пять раз. Выделяемые государством колоссальные денежные средства позволяли строить научно-исследовательские и производственные помещения или получать уже готовые здания.
Но Калинин знал, что его огромная империя так и останется колоссом на глиняных ногах до тех пор, пока он не предъявит руководству страны результаты своей работы. Настроение начальника «Биопрепарата» было отнюдь не безоблачным, так как со времени его назначения прошло уже около двух лет, а ни одного сколько-нибудь значимого проекта по производству биологического оружия так и не было создано.
В июне 1981 года он позвонил в лабораторию в Омутнинске, куда меня как раз назначили на должность начальника технологического отдела. Услышав в трубке голос Калинина, я вздрогнул. Все мы относились к Калинину с восторженным благоговением, но сама мысль о том, что большой человек мог снизойти до звонка обычному молодому ученому, невольно заставила меня призадуматься, уж не наломал ли я где-нибудь дров.
— Я хочу, чтобы ты приехал в Москву, — объявил Калинин.
— Да, конечно, — ответил я.
— Я думаю, что ты вполне сможешь справиться с должностью заместителя директора в Омутнинске.
Мне, конечно, было известно, что генерал отличается непредсказуемостью, но то, что мне довелось услышать сейчас, звучало просто фантастически, даже несколько пугающе. В конце концов, кто я такой? Обычный молодой капитан, всего лишь шесть лет назад закончивший военный факультет мединститута. За плечами — тридцать один год, а в активе — кипучая энергия молодости и ни одного серьезного изобретения, которым можно было бы гордиться. Мое имя стало известно кому-то из старших офицеров лишь благодаря совсе'м недавно разработанной мною технологии. К тому же я только-только начал привыкать к новой работе. Услышав предложение, я занервничал и сначала хотел отказаться.
— Ну, что скажешь? — Калинин все еще ждал моего ответа.
— Буду у вас завтра утром, — сказал я.
Я хорошо помню мое первое появление в кабинете Калинина. Поднявшись на второй этаж, я вошел в приемную и остановился возле стола, за которым сидела секретарь. Она радушно предложила мне стакан чаю.
— Вас пока не готовы принять, — в смущении проговорила она. — Наверное, это какое-то недоразумение.
Но я ее уже не слушал. Из-за неплотно закрытой двери кабинета Калинина доносились громкие голоса, часто срывающиеся на крик, но, как я ни старался, мне так и не удалось разобрать ни слова.
Секундой позже крик внезапно оборвался. Какой-то человек с побагровевшим лицом выскочил из кабинета. Заметив меня, он резко остановился, потом, смерив меня взглядом с головы до ног, рявкнул: «Не знаю, что ты там о себе вообразил! Наглый щенок!» — и вихрем вылетел из приемной.
Я ожидал еще около получаса. Вдруг из кабинета выглянул Калинин.
— Поезжай в гостиницу, — распорядился он, — перекуси немного. Я позвоню, когда освобожусь.
Я сделал, как мне было приказано, но так и не смог поесть. Сказать по правде, я хотел было вернуться назад в Омутнинск, и по возможности быстрее, сделав вид, что ничего и не было.
Калинин позвонил мне поздно вечером.
— Поздравляю с новой должностью, — ничего не объясняя, заявил он, — теперь ты заместитель директора.
Я пытался выдавить из себя подходящий ответ, но он нетерпеливо прервал меня на полуслове: «Давай мигом сюда».
В тот вечер Калинин был слишком разговорчив, что с ним, как я позже узнал, было нечасто. Казалось, он получал огромное удовольствие, когда рассказывал мне о случившемся. Естественно, он не мог упустить случая покрасоваться перед будущим подчинен-» ным, в глазах которого светилось откровенное восхищение. Но в то же время он сразу дал понять, кто здесь начальник.
— Все дело в том, — начал он, — что парочка генералов прямо тут, в этом самом кабинете, посмела не согласиться с твоим назначениеем. А больше всех Бенецкий.
Бенецкий был в то время заместителем Калинина, и именно он никогда не упускал случая устроить мне разнос по любому поводу. Это был типичный армейский чиновник, классический бюрократ, недавно прибывший из Министерства обороны. Все знали, что его боится даже сам Калинин.
— Бенецкий все твердил, что капитан, которому едва-едва перевалило за тридцать, не сможет держать в узде не то что подполковников, но даже майоров, — продолжал Калинин. — Говорил, что за всю свою жизнь не слышал ничего абсурднее и смешнее.
Губы Калинина растянулись в лукавой ухмылке:
— Но в конце концов я убедил его в том, что ты справишься, — добавил он.
— Каким образом? — с дрожью в голосе спросил я.
— Просто доведешь до конца проект с туляремией.
Получить такое предложение в самом начале карьеры — о таком я даже не смел мечтать. Уже несколько лет «Биопрепарат» и 15-е Управление бились над тем, чтобы сделать более эффективное оружие на базе туляремии. Возглавлять такой проект было рискованно, но вызов был уже брошен, и от предложения я не смог отказаться.
Опишу подробнее это заболевание. Туляремия распространена среди диких животных, обитающих в Скалистых горах, в США в штатах Калифорния и Оклахома, в некоторых областях Восточной Европы, а также во многих частях бывшего СССР. Вирус ее очень устойчив и способен существовать в гниющем трупе животного неделями, а то и месяцами. Человек может заразиться туляремией от животного через укусы комаров и клещей. Ее разносчиками могут быть дикие кролики, белки, овцы, даже кошки и собаки. И хотя сама по себе туляремия чрезвычайно заразна, непосредственно от человека к человеку она не передается.
Заболевший туляремией иногда неделями лежит пластом, дрожит в ознобе и страдает от приступов тошноты, мучится головными болями и сильным жаром. Если заболевание не лечить, то симптомы будут наблюдаться в течение двух-четырех недель. Francisella tularensis в 30 процентах случаев ведет к смерти.
После Второй мировой войны ученые США, Великобритании и Канады нашли способ использовать туляремию в качестве биологического оружия. Она могла вывести из строя сразу целую дивизию, поскольку каждому заболевшему солдату требовалась интенсивная медицинская помощь.
Но советское командование решило, что туляремия — достаточно непредсказуемое заболевание, чтобы использовать ее при ближнем бое. Слишком высок был риск заражения собственных солдат. Но из одного ведущего международного института в Европе нам удалось получить штамм, на который у обезьян после прививок от туляремии не было иммунитета.
Так как официально мы были гражданскими медиками, когда заказывали этот штамм, это не вызвало ни у кого вопросов. Насколько мне было известно, ни у кого в мире до тех пор не возникало даже мысли создать оружие массового поражения на основе устойчивого к вакцине штамма туляремии. Но Калинин увидел в этой идее шанс показать, на что способен «Биопрепарат».
Прошли месяцы подготовительной работы, и в начале лета 1982 года мы уже были готовы к испытаниям на острове Возрождения нашего нового оружия. Военные испытывали там другие виды биологического оружия уже много лет подряд, но это был первый случай, когда «Биопрепарату» довелось проводить в Аральском море свои испытания. Всем нам было известно, как бдительно будет следить наше военное командование за ходом испытаний и как сильно оно рассчитывает на то, что тесты закончатся полным провалом.
Со времени последней войны процесс разработки нового вида оружия для ведения биологической войны почти не изменился. Результаты испытаний необходимо было отправлять в Москву, чтобы представители ВПК проверили и оценили их. Кроме того, то, что мы между собой называли «окончательной рецептурой» — жидкость или порошок, которыми начинялись бомбы или распылители, должно было быть записано наподобие медицинского рецепта так, чтобы обычный технический персонал на любом из наших производственных комплексах мог бы без труда воспроизвести его от начала и до конца.
Если результаты тестов удовлетворяли Министерство обороны и если «окончательная рецептура» была правильной, то в Генеральный штаб армии посылался рапорт, а оттуда в свою очередь приходил приказ принять на вооружение новый вид оружия. На «рецепт» ставился гриф «совершенно секретно», после этого он должен был храниться в архиве, а копия с него посылалась на завод-изготовитель. Если же Министерство обороны было недовольно результатами испытаний, то исследования возобновлялись.
Перевезти такое количество животных и не вызвать при этом никаких подозрений на первый взгляд кажется трудным. Но все приготовления были сделаны заблаговременно. Законспирированные зарубежные торговые организации, работавшие при советском Министерстве внешней торговли, снабдили нас клетками и специальным оборудованием. Не знаю, как удалось объяснить необходимость столь срочного заказа, если бы нас об этом спросили, но дело в том, что в Советском Союзе о таких вещах спрашивать было не принято.
Поскольку нам предстояло проводить испытания нового туля-ремийного оружия, невосприимчивого к вакцине, всем обезьянам еще до проведения тестов должны были сделать соответствующие прививки.
Вернувшись в Омутнинск в свои лаборатории, мы заполнили двадцать бомб новой рецептурой на основе туляремии и подготовили их для транспортировки на остров Возрождения.
Ответственными за испытания оружия на основе возбудителя туляремии в тот год были назначены двое — генерал Анатолий Воробьев, первый заместитель начальника «Биопрепарата», и генерал Лебединский из 15-го Управления. Мне было приказано остаться в Омутнинске и заниматься подготовкой альтернативной программы испытаний, которые должны были проводиться тем же летом, но чуть позже. Вскоре я понял, насколько мне трудно вновь сосредоточиться на лабораторной работе.
Сведений о ходе испытаний на острове Возрождения мы не получали. Там не было телефона, а единственным средством общения с Аральском были шифрограммы, посылаемые из закрытого армейского центра связи. Поэтому до возвращения моих коллег обратно в Омутнинск я не имел никаких сведений о том, что происходило на острове.
Когда удалось наконец расшифровать результаты проведенных тестов, они оказались куда лучше, чем мог кто-либо ожидать. Почти все вакцинированные обезьяны погибли. Мне позвонил не скрывавший своего торжества Калинин.
— Канатжан! — закричал он в телефонную трубку, впервые назвав меня по имени. — Ты — гений!
Затем последовали поздравления из Москвы от коллег, услышавших о результатах испытаний. Через несколько недель я уехал в столицу. На этот раз для того, чтобы получить медаль «За боевые заслуги» из рук довольного Калинина.
Время шло, но из 15-го Управления не было никакой реакции, даже простого уведомления о том, что результаты испытаний ими получены и рассмотрены. Но потом мы получили из Министерства обороны письмо, выдержанное в весьма высокопарном стиле: «Данное оружие не может быть принято на снабжение, — значилось в нем. — Проведенное нами расследование показало, что предварительные анализы образцов крови зараженных животных были проведены некорректно».
Представители министерства оказались правы. Генерал Воробьев, спеша поскорее подготовить обезьян к испытаниям, счел возможным отказаться от нескольких установленных правилами процедур. Эта небольшая ошибка практически не повлияла на результаты испытаний, но военные решили воспользоваться этой возможностью, чтобы поставить нас на место. Представители 15-го Управления не собирались потакать своим соперникам, особенно когда речь шла о проекте, автором которого был какой-то «щенок». Калинин был в ярости.
Конечно, мы потерпели поражение, но ненадолго. Уже следующим летом, скрупулезно выполнив все предписания, мы провели новую серию испытаний с новым штаммом вируса туляремии, оказавшимся еще более эффективным, и новое оружие было наконец принято. Этот успех позволил «Биопрепарату» утвердиться в качестве влиятельной силы. Калинин хорошо устроился в обществе кремлевских военных политиков, а я чувствовал себя так, словно меня наконец приняли в некое братство.
А тем временем на острове Возрождения все, так или иначе связанное с испытаниями вируса туляремии, от записей тестов и образцов крови до трупов зараженных обезьян, предстояло сжечь. Испытательный полигон должен был быть очищен от всего, что могло натолкнуть на мысль о присутствии там подопытных животных, и самым тщательным образом продезинфицирован, чтобы уничтожить все «следы» биологической активности.
Испытания на острове Возрождения прекратились только в 1992 году. Все записи о том, что там происходило, были уничтожены.
3
Несколько сотен лет воюющие стороны пытались использовать эпидемии смертельных болезней для достижения своих целей. Римляне, например, в осажденных крепостях отравляли колодцы, чтобы заставить врагов сдаться. В восемнадцатом веке, во время борьбы за колонии между Англией и Францией, англичане отдавали индейцам одеяла, взятые у больных оспой. Во время гражданской войны между Севером и Югом отряды конфедератов оставляли гнить в окопах трупы лошадей на всем пути продвижения армии северян. Во время Второй мировой войны японские самолеты сбрасывали над Маньчжурией фарфоровые сферы, содержавшие миллиарды блох, зараженных чумой.
Заражение через воздух, которым мы дышим, является самым действенным методом, однако создать на этой основе оружие было достаточно сложно. Советские ученые объединили знания, полученные в результате послевоенных исследований в области биохимии и генетики, с современными промышленными технологиями и разработали то, что мы сейчас называем «аэрозольными» видами оружия.
Однако эффективность аэрозольных средств поражения сильно зависит от температуры окружающей среды и погодных условий. Бактерии и вирусы, как правило, чрезвычайно чувствительны к солнечному свету: ультрафиолетовые лучи для них губительны. Сильный дождь или снег, порывистый ветер и влажность тоже значительно снижают эффект от их применения.
Подобные обстоятельства усложняют планирование биологической атаки, но реальные пути преодоления этих трудностей все же существуют. Специалист по биовооружению знает, что лучшее время для нападения — сумерки, когда на слой теплого воздуха, покрывающего землю, ложится слой холодного, который не позволяет ветру унести частички биологического вещества. Мы начиняли разработанными нами биологическими веществами небольшие металлические контейнеры, которые взрывались в нескольких километрах от выбранного в качестве цели города с подветренной стороны. Чтобы максимально эффективно поразить сразу несколько городов, необходим был точный расчет. А для единичной бомбовой атаки с самолета или распыления аэрозоля не требовалось особого мастерства.
Примитивные аэрозоли быстро рассеивались в воздухе и тут же теряли свою вирулентность. В лабораториях мы проводили эксперименты со специальными добавками и старались добиться того, чтобы наши аэрозоли не теряли своей эффективности при перемещении на большие расстояния и чтобы они не погибали при любых, даже самых неблагоприятных погодных условиях. Именно эти обработанные вещества, более устойчивые и обладающие большей поражающей способностью, и стали основой биологического оружия.
Созданные нами вещества проходили лабораторные испытания в специальных камерах, куда подавался поток воздуха и где можно было следить за рассеиванием частиц после распыления или небольшого взрыва. Последней стадией проверки эффективности вооружения были эксперименты на животных, именно этим мы и занимались на острове Возрождения в Аральском море.
Эксперименты проводились, как правило, над кроликами и морскими свинками, но лучше всего подходили для наших целей обезьяны, чьи органы дыхания очень похожи на человеческие. Обезьяна в минуту пропускает через свои легкие около четырех литров воздуха, а человек — порядка десяти. И если во время испытаний аэрозоля всего четыре частички вещества в данном объеме воздуха становились смертельными для 50 процентов обезьян, мы делали вывод, что десять частиц того же вещества будут смертельными и для человека.
Q50 — так нами обозначался обычный уровень эффективности биологического оружия. Эта величина показывала, сколько потребуется данного вещества, чтобы инфицировать 50 процентов от предполагаемого количества людей, находящихся на площади в один квадратный километр. Огромные средства за многие годы были потрачены Советским Союзом на разработку концентрированных аэрозолей с эффективностью действия Q50 и содержащих при этом минимальное количество вирусных частиц и клеток бактерий.
Некоторые виды биологического оружия даже через продолжительное время после атаки остаются смертельно опасными. Так, например, вирус Марбург настолько опасен, что если по прошествии несколько дней после биологической атаки вы случайно вдохнете всего три его микроскопические частицы, то ничто в мире уже не спасет вас от смерти. Для тех, кто планирует биологическое нападение, важна способность биологических веществ вызывать эпидемии заболеваний.
В отличие от ядерного вооружения, уничтожающего все в радиусе взрыва, биологическое оружие оставляет нетронутыми дома, транспорт и другие материальные ценности. Поэтому его с полным основанием можно назвать средством массового уничтожения людей.
Вернемся к истории «Биопрепарата». Сначала его возглавлял генерал армии Всеволод Огарков, ничем не примечательный, но достаточно приятный человек. Его перевели из 15-го Управления Минобороны, курировавшего еще во время Второй мировой войны разработку биологического оружия.
Руководители 15-го Управления считали, что «Биопрепарат» должен контролироваться ими, так как занимается исследованиями в военных целях. Официально функционируя как гражданский объект под видом фармацевтического предприятия, «Биопрепарат» мог участвовать в исследованиях в области генетики, не вызывая при этом никаких подозрений. Его сотрудники могли принимать участие в международных конференциях, общаться с членами мирового научного сообщества и получать штаммы различных бактерий из зарубежных банков микроорганизмов. Для других научно-исследовательских предприятий ВПК все это было совершенно невозможно.
Конфликт между 15-м Управлением и «Биопрепаратом» был неизбежен. Армейские чины, занимавшие верхние ступеньки иерархической лестницы, совершенно не воспринимали ту относительную свободу, с которой велись исследования в «Биопрепарате». Многие полковники и генералы, переехавшие из своих штабов в здание на Самокатной улице, сами были учеными, и им достаточно было снять форму и переодеться в гражданское, чтобы проникнуться атмосферой, царившей в «Биопрепарате». Воодушевленные перспективой участия в новейших научных исследованиях, кое-кто из них становился больше ученым, чем военным.
Военные начальники отвечали на это тем, что изо всех сил старались критиковать «Биопрепарат», который сильно отличался от военных структур. Огарков, в достаточной степени к тому времени измученный нескончаемыми бюрократическими попреками, что он якобы создал свое «государство в государстве», уже не имел сил с ними бороться. В 1975 году из министерства был прислан пятилетний план по созданию новых типов биологического оружия. Прошло около четырех лет, а ничего принципиально нового так и не было создано.
Мало кто ожидал, что с появлением в «Биопрепарате» Калинина там хоть что-то изменится. С самого начала все считали его «темной лошадкой»; он плохо разбирался в биологическом оружии, и друзей в 15-м Управлении у него было немного. Однако Калинин успел к тому времени проявить себя истинным мастером закулисной политической интриги, перебравшись с незавидной должности заведующего лабораторией в Загорске на пост начальника отдела одного из институтов «Биопрепарата», а вскоре возглавив и сам «Биопрепарат». Первый брак — на дочери заведующего лабораторией, и второй — на дочери генерала армии, тоже поспособствовали тому, что карьера его стремительно продвигалась вверх. Умение за* водить себе друзей исключительно среди руководства Академии наук и армейского генералитета оказалось весьма полезным.
Калинин не имел возможности прямо бросить вызов своим недругам в Министерстве обороны. С помощью влиятельных друзей новый руководитель «Биопрепарата» присматривал в научно-исследовательских институтах, находившихся в ведении других министерств, талантливых ученых, сулил им золотые горы и переманивал к себе. Так, за период с 1975 по 1980 год число сотрудников «Биопрепарата» увеличилось в пять раз. Выделяемые государством колоссальные денежные средства позволяли строить научно-исследовательские и производственные помещения или получать уже готовые здания.
Но Калинин знал, что его огромная империя так и останется колоссом на глиняных ногах до тех пор, пока он не предъявит руководству страны результаты своей работы. Настроение начальника «Биопрепарата» было отнюдь не безоблачным, так как со времени его назначения прошло уже около двух лет, а ни одного сколько-нибудь значимого проекта по производству биологического оружия так и не было создано.
В июне 1981 года он позвонил в лабораторию в Омутнинске, куда меня как раз назначили на должность начальника технологического отдела. Услышав в трубке голос Калинина, я вздрогнул. Все мы относились к Калинину с восторженным благоговением, но сама мысль о том, что большой человек мог снизойти до звонка обычному молодому ученому, невольно заставила меня призадуматься, уж не наломал ли я где-нибудь дров.
— Я хочу, чтобы ты приехал в Москву, — объявил Калинин.
— Да, конечно, — ответил я.
— Я думаю, что ты вполне сможешь справиться с должностью заместителя директора в Омутнинске.
Мне, конечно, было известно, что генерал отличается непредсказуемостью, но то, что мне довелось услышать сейчас, звучало просто фантастически, даже несколько пугающе. В конце концов, кто я такой? Обычный молодой капитан, всего лишь шесть лет назад закончивший военный факультет мединститута. За плечами — тридцать один год, а в активе — кипучая энергия молодости и ни одного серьезного изобретения, которым можно было бы гордиться. Мое имя стало известно кому-то из старших офицеров лишь благодаря совсе'м недавно разработанной мною технологии. К тому же я только-только начал привыкать к новой работе. Услышав предложение, я занервничал и сначала хотел отказаться.
— Ну, что скажешь? — Калинин все еще ждал моего ответа.
— Буду у вас завтра утром, — сказал я.
Я хорошо помню мое первое появление в кабинете Калинина. Поднявшись на второй этаж, я вошел в приемную и остановился возле стола, за которым сидела секретарь. Она радушно предложила мне стакан чаю.
— Вас пока не готовы принять, — в смущении проговорила она. — Наверное, это какое-то недоразумение.
Но я ее уже не слушал. Из-за неплотно закрытой двери кабинета Калинина доносились громкие голоса, часто срывающиеся на крик, но, как я ни старался, мне так и не удалось разобрать ни слова.
Секундой позже крик внезапно оборвался. Какой-то человек с побагровевшим лицом выскочил из кабинета. Заметив меня, он резко остановился, потом, смерив меня взглядом с головы до ног, рявкнул: «Не знаю, что ты там о себе вообразил! Наглый щенок!» — и вихрем вылетел из приемной.
Я ожидал еще около получаса. Вдруг из кабинета выглянул Калинин.
— Поезжай в гостиницу, — распорядился он, — перекуси немного. Я позвоню, когда освобожусь.
Я сделал, как мне было приказано, но так и не смог поесть. Сказать по правде, я хотел было вернуться назад в Омутнинск, и по возможности быстрее, сделав вид, что ничего и не было.
Калинин позвонил мне поздно вечером.
— Поздравляю с новой должностью, — ничего не объясняя, заявил он, — теперь ты заместитель директора.
Я пытался выдавить из себя подходящий ответ, но он нетерпеливо прервал меня на полуслове: «Давай мигом сюда».
В тот вечер Калинин был слишком разговорчив, что с ним, как я позже узнал, было нечасто. Казалось, он получал огромное удовольствие, когда рассказывал мне о случившемся. Естественно, он не мог упустить случая покрасоваться перед будущим подчинен-» ным, в глазах которого светилось откровенное восхищение. Но в то же время он сразу дал понять, кто здесь начальник.
— Все дело в том, — начал он, — что парочка генералов прямо тут, в этом самом кабинете, посмела не согласиться с твоим назначениеем. А больше всех Бенецкий.
Бенецкий был в то время заместителем Калинина, и именно он никогда не упускал случая устроить мне разнос по любому поводу. Это был типичный армейский чиновник, классический бюрократ, недавно прибывший из Министерства обороны. Все знали, что его боится даже сам Калинин.
— Бенецкий все твердил, что капитан, которому едва-едва перевалило за тридцать, не сможет держать в узде не то что подполковников, но даже майоров, — продолжал Калинин. — Говорил, что за всю свою жизнь не слышал ничего абсурднее и смешнее.
Губы Калинина растянулись в лукавой ухмылке:
— Но в конце концов я убедил его в том, что ты справишься, — добавил он.
— Каким образом? — с дрожью в голосе спросил я.
— Просто доведешь до конца проект с туляремией.
Получить такое предложение в самом начале карьеры — о таком я даже не смел мечтать. Уже несколько лет «Биопрепарат» и 15-е Управление бились над тем, чтобы сделать более эффективное оружие на базе туляремии. Возглавлять такой проект было рискованно, но вызов был уже брошен, и от предложения я не смог отказаться.
Опишу подробнее это заболевание. Туляремия распространена среди диких животных, обитающих в Скалистых горах, в США в штатах Калифорния и Оклахома, в некоторых областях Восточной Европы, а также во многих частях бывшего СССР. Вирус ее очень устойчив и способен существовать в гниющем трупе животного неделями, а то и месяцами. Человек может заразиться туляремией от животного через укусы комаров и клещей. Ее разносчиками могут быть дикие кролики, белки, овцы, даже кошки и собаки. И хотя сама по себе туляремия чрезвычайно заразна, непосредственно от человека к человеку она не передается.
Заболевший туляремией иногда неделями лежит пластом, дрожит в ознобе и страдает от приступов тошноты, мучится головными болями и сильным жаром. Если заболевание не лечить, то симптомы будут наблюдаться в течение двух-четырех недель. Francisella tularensis в 30 процентах случаев ведет к смерти.
После Второй мировой войны ученые США, Великобритании и Канады нашли способ использовать туляремию в качестве биологического оружия. Она могла вывести из строя сразу целую дивизию, поскольку каждому заболевшему солдату требовалась интенсивная медицинская помощь.
Но советское командование решило, что туляремия — достаточно непредсказуемое заболевание, чтобы использовать ее при ближнем бое. Слишком высок был риск заражения собственных солдат. Но из одного ведущего международного института в Европе нам удалось получить штамм, на который у обезьян после прививок от туляремии не было иммунитета.
Так как официально мы были гражданскими медиками, когда заказывали этот штамм, это не вызвало ни у кого вопросов. Насколько мне было известно, ни у кого в мире до тех пор не возникало даже мысли создать оружие массового поражения на основе устойчивого к вакцине штамма туляремии. Но Калинин увидел в этой идее шанс показать, на что способен «Биопрепарат».
Прошли месяцы подготовительной работы, и в начале лета 1982 года мы уже были готовы к испытаниям на острове Возрождения нашего нового оружия. Военные испытывали там другие виды биологического оружия уже много лет подряд, но это был первый случай, когда «Биопрепарату» довелось проводить в Аральском море свои испытания. Всем нам было известно, как бдительно будет следить наше военное командование за ходом испытаний и как сильно оно рассчитывает на то, что тесты закончатся полным провалом.
Со времени последней войны процесс разработки нового вида оружия для ведения биологической войны почти не изменился. Результаты испытаний необходимо было отправлять в Москву, чтобы представители ВПК проверили и оценили их. Кроме того, то, что мы между собой называли «окончательной рецептурой» — жидкость или порошок, которыми начинялись бомбы или распылители, должно было быть записано наподобие медицинского рецепта так, чтобы обычный технический персонал на любом из наших производственных комплексах мог бы без труда воспроизвести его от начала и до конца.
Если результаты тестов удовлетворяли Министерство обороны и если «окончательная рецептура» была правильной, то в Генеральный штаб армии посылался рапорт, а оттуда в свою очередь приходил приказ принять на вооружение новый вид оружия. На «рецепт» ставился гриф «совершенно секретно», после этого он должен был храниться в архиве, а копия с него посылалась на завод-изготовитель. Если же Министерство обороны было недовольно результатами испытаний, то исследования возобновлялись.
* * *
Для проведения испытаний на острове Возрождения со штаммом микроба туляремии нами были закуплены в Африке пятьсот обезьян. Для того, чтобы переправить подопытных животных с военного аэропорта в Кубинке на остров, был составлен план спецрейсов.Перевезти такое количество животных и не вызвать при этом никаких подозрений на первый взгляд кажется трудным. Но все приготовления были сделаны заблаговременно. Законспирированные зарубежные торговые организации, работавшие при советском Министерстве внешней торговли, снабдили нас клетками и специальным оборудованием. Не знаю, как удалось объяснить необходимость столь срочного заказа, если бы нас об этом спросили, но дело в том, что в Советском Союзе о таких вещах спрашивать было не принято.
Поскольку нам предстояло проводить испытания нового туля-ремийного оружия, невосприимчивого к вакцине, всем обезьянам еще до проведения тестов должны были сделать соответствующие прививки.
Вернувшись в Омутнинск в свои лаборатории, мы заполнили двадцать бомб новой рецептурой на основе туляремии и подготовили их для транспортировки на остров Возрождения.
Ответственными за испытания оружия на основе возбудителя туляремии в тот год были назначены двое — генерал Анатолий Воробьев, первый заместитель начальника «Биопрепарата», и генерал Лебединский из 15-го Управления. Мне было приказано остаться в Омутнинске и заниматься подготовкой альтернативной программы испытаний, которые должны были проводиться тем же летом, но чуть позже. Вскоре я понял, насколько мне трудно вновь сосредоточиться на лабораторной работе.
Сведений о ходе испытаний на острове Возрождения мы не получали. Там не было телефона, а единственным средством общения с Аральском были шифрограммы, посылаемые из закрытого армейского центра связи. Поэтому до возвращения моих коллег обратно в Омутнинск я не имел никаких сведений о том, что происходило на острове.
Когда удалось наконец расшифровать результаты проведенных тестов, они оказались куда лучше, чем мог кто-либо ожидать. Почти все вакцинированные обезьяны погибли. Мне позвонил не скрывавший своего торжества Калинин.
— Канатжан! — закричал он в телефонную трубку, впервые назвав меня по имени. — Ты — гений!
Затем последовали поздравления из Москвы от коллег, услышавших о результатах испытаний. Через несколько недель я уехал в столицу. На этот раз для того, чтобы получить медаль «За боевые заслуги» из рук довольного Калинина.
Время шло, но из 15-го Управления не было никакой реакции, даже простого уведомления о том, что результаты испытаний ими получены и рассмотрены. Но потом мы получили из Министерства обороны письмо, выдержанное в весьма высокопарном стиле: «Данное оружие не может быть принято на снабжение, — значилось в нем. — Проведенное нами расследование показало, что предварительные анализы образцов крови зараженных животных были проведены некорректно».
Представители министерства оказались правы. Генерал Воробьев, спеша поскорее подготовить обезьян к испытаниям, счел возможным отказаться от нескольких установленных правилами процедур. Эта небольшая ошибка практически не повлияла на результаты испытаний, но военные решили воспользоваться этой возможностью, чтобы поставить нас на место. Представители 15-го Управления не собирались потакать своим соперникам, особенно когда речь шла о проекте, автором которого был какой-то «щенок». Калинин был в ярости.
Конечно, мы потерпели поражение, но ненадолго. Уже следующим летом, скрупулезно выполнив все предписания, мы провели новую серию испытаний с новым штаммом вируса туляремии, оказавшимся еще более эффективным, и новое оружие было наконец принято. Этот успех позволил «Биопрепарату» утвердиться в качестве влиятельной силы. Калинин хорошо устроился в обществе кремлевских военных политиков, а я чувствовал себя так, словно меня наконец приняли в некое братство.
А тем временем на острове Возрождения все, так или иначе связанное с испытаниями вируса туляремии, от записей тестов и образцов крови до трупов зараженных обезьян, предстояло сжечь. Испытательный полигон должен был быть очищен от всего, что могло натолкнуть на мысль о присутствии там подопытных животных, и самым тщательным образом продезинфицирован, чтобы уничтожить все «следы» биологической активности.
Испытания на острове Возрождения прекратились только в 1992 году. Все записи о том, что там происходило, были уничтожены.
3
ВОЕННАЯ МЕДИЦИНА
СТАЛИНГРАД
1942 ГОД
Поступив в 1973 году в Томский медицинский институт на военно-медицинский факультет, я и подумать не мог, что мне когда-нибудь придется заниматься разработкой биологического оружия. До того самого дня, когда один из профессоров дал мне задание, определившее мою дальнейшую карьеру, я мечтал стать военным психиатром. Профессор попросил меня проанализировать неожиданную вспышку туляремии на советско-германском фронте, случившуюся незадолго до сражения под Сталинградом в 1942 году. Это задание относилось, скорее, к курсу эпидемиологии.
Большинство студентов недолюбливало полковника Аксененко, лысоватого профессора с суровым, будто каменным лицом, однако я относился к нему с уважением. Он не был таким тщеславным, как другие преподаватели, никогда не упускавшие случая перечислить свои титулы и звания. Я ходил на все его лекции по эпидемиологии. Но они привлекали мое внимание не больше и не меньше, чем другие предметы военной медицины, которыми мы должны были овладеть, прежде чем пройти военную комиссию и получить распределение.
Получив задание, я несколько вечеров просидел в институтской библиотеке, листая двадцатипятитомное издание «Истории советской военной медицины в Великой Отечественной войне. 1941–1945 гг.» и доставая с полок пыльные научные журналы военных и послевоенных лет. И вот что я там вычитал.
Первыми жертвами туляремии стали немецкие солдаты. Заболеваемость среди них к концу лета 1942 года достигла таких размеров, что даже наступление нацистов на юг России временно прекратилось. Прошла всего лишь неделя после разразившейся в немецких частях эпидемии, и туляремией заболели тысячи русских солдат. Потом болезнь принялась косить и гражданское население, жившее по берегам Волги. Советское командование отправило в этот район десять передвижных военных госпиталей, что свидетельствовало о невероятном количестве заболевших.
В большинстве журналов упоминалось об этом событии как о естественно возникшей эпидемии, однако в России таких вспышек никогда прежде не случалось. В одном из изданий по эпидемиологии была приведена следующая статистика: в 1941 году в Советском Союзе было зарегистрировано десять тысяч случаев заболевания туляремией. А в год Сталинградской битвы количество заболевших перевалило за сто тысяч. Однако уже к 1943 году оно снова снизилось до десяти тысяч.
Мне показалось странным, что такое количество людей вдруг сразу заразилось туляремией, причем в один и тот же год. Военные силы русских и немцев располагались так близко друг к другу, что одновременная вспышка болезни была почти неизбежной. Единственное объяснение этому — внезапное распыление большого количества микробов туляремии, которое и вызвало эпидемию в немецких воинских частях. Семьдесят процентов заразившихся поступили в госпитали с легочной формой заболевания, что лишь подтверждало умышленное распространение болезни.
Входя в кабинет профессора со своим исследованием в руках, я был уверен, что смог решить эту головоломку. Профессор был погружен в чтение свежего номера газеты «Красная Звезда».
— Итак, что вам удалось обнаружить? — улыбнувшись, спросил Аксененко и отложил газету в сторону.
— Я изучил источники, товарищ полковник, — осторожно начал я, — похоже на то, что эпидемия возникла не случайно.
Он смотрел мне прямо в глаза.
— Что же, no-вашему явилось причиной?
— Предполагаю, что туляремия была распространена намеренно.
Профессор оборвал меня на полуслове.
— Минуточку, — тихо сказал он. — Сделай одолжение и забудь о том, что ты только что сказал. Я также обещаю забыть об этом.
Смутившись, я озадаченно уставился на него.
— Все, о чем я тебя просил, это на примере данного случая объяснить, как бороться с эпидемиями, — Аксененко нахмурился, — а ты зарываешься! — и он сердито ткнул пальцем в листки, которые я положил перед ним на стол.
Большинство студентов недолюбливало полковника Аксененко, лысоватого профессора с суровым, будто каменным лицом, однако я относился к нему с уважением. Он не был таким тщеславным, как другие преподаватели, никогда не упускавшие случая перечислить свои титулы и звания. Я ходил на все его лекции по эпидемиологии. Но они привлекали мое внимание не больше и не меньше, чем другие предметы военной медицины, которыми мы должны были овладеть, прежде чем пройти военную комиссию и получить распределение.
Получив задание, я несколько вечеров просидел в институтской библиотеке, листая двадцатипятитомное издание «Истории советской военной медицины в Великой Отечественной войне. 1941–1945 гг.» и доставая с полок пыльные научные журналы военных и послевоенных лет. И вот что я там вычитал.
Первыми жертвами туляремии стали немецкие солдаты. Заболеваемость среди них к концу лета 1942 года достигла таких размеров, что даже наступление нацистов на юг России временно прекратилось. Прошла всего лишь неделя после разразившейся в немецких частях эпидемии, и туляремией заболели тысячи русских солдат. Потом болезнь принялась косить и гражданское население, жившее по берегам Волги. Советское командование отправило в этот район десять передвижных военных госпиталей, что свидетельствовало о невероятном количестве заболевших.
В большинстве журналов упоминалось об этом событии как о естественно возникшей эпидемии, однако в России таких вспышек никогда прежде не случалось. В одном из изданий по эпидемиологии была приведена следующая статистика: в 1941 году в Советском Союзе было зарегистрировано десять тысяч случаев заболевания туляремией. А в год Сталинградской битвы количество заболевших перевалило за сто тысяч. Однако уже к 1943 году оно снова снизилось до десяти тысяч.
Мне показалось странным, что такое количество людей вдруг сразу заразилось туляремией, причем в один и тот же год. Военные силы русских и немцев располагались так близко друг к другу, что одновременная вспышка болезни была почти неизбежной. Единственное объяснение этому — внезапное распыление большого количества микробов туляремии, которое и вызвало эпидемию в немецких воинских частях. Семьдесят процентов заразившихся поступили в госпитали с легочной формой заболевания, что лишь подтверждало умышленное распространение болезни.
Входя в кабинет профессора со своим исследованием в руках, я был уверен, что смог решить эту головоломку. Профессор был погружен в чтение свежего номера газеты «Красная Звезда».
— Итак, что вам удалось обнаружить? — улыбнувшись, спросил Аксененко и отложил газету в сторону.
— Я изучил источники, товарищ полковник, — осторожно начал я, — похоже на то, что эпидемия возникла не случайно.
Он смотрел мне прямо в глаза.
— Что же, no-вашему явилось причиной?
— Предполагаю, что туляремия была распространена намеренно.
Профессор оборвал меня на полуслове.
— Минуточку, — тихо сказал он. — Сделай одолжение и забудь о том, что ты только что сказал. Я также обещаю забыть об этом.
Смутившись, я озадаченно уставился на него.
— Все, о чем я тебя просил, это на примере данного случая объяснить, как бороться с эпидемиями, — Аксененко нахмурился, — а ты зарываешься! — и он сердито ткнул пальцем в листки, которые я положил перед ним на стол.