Страница:
Я не нашлась, что ответить, вместо меня это сделал Бен:
– Мистер Хаскелл вернулся в Англию лишь вчера, он понёс тяжёлую утрату.
– О, прошу прощения. – Кэтлин собралась было надкусить восковое яблоко, но в последний момент передумала и рассеянно сунула его в карман. – Можете мне поверить, отныне я непременно стану поминать мистера Хаскелла и всю вашу славную семью в своих молитвах. Жизнь иногда бывает трудной, не так ли? Дунстан так долго мечтал получить этот приход. Бродить по аллеям, где некогда гулял святой Этельворт. Жить неподалёку от руин этого монастыря – таково его представление о рае на земле. Но боюсь, этот переезд не пошёл ему на пользу. Сэр Каспер не ответил ни на одно из его писем. А Дунстан так надеялся хоть одним глазком ещё раз увидеть часовню Старого Аббатства. Много лет назад он бывал в этих краях и отец сэра Каспера показал ему часовню, но Дунстан мечтает освежить память, чтобы составить примечания для двенадцатого тома.
– О, не сомневаемся, ваш супруг внёс значительный вклад в науку!
Улыбка сбежала с лица Бена, и я испугалась, что он вот-вот снова вцепится в свои волосы.
– Обозреватель «Церковных ведомостей» назвал труд Дунстана монументальным.
Кэтлин аккуратно перешагнула через Тобиаса, который терпеливо ждал, когда со шляпки упадёт виноградина.
– Это о многом говорит.
Я не смогла придать своему голосу восторженных интонаций. Трудно испытывать всепоглощающий интерес к чужому мужу, когда тебя жжёт желание узнать, что творится с твоим собственным. Что же произошло? Машина в гараже, урана на кухонном шкафчике… Неужели пропало что-то ещё?.. А что, если… Неприятное подозрение закралось мне в душу. Я опустила голову, чтобы ненароком не прочесть в глазах Бена подтверждение своей догадки.
– Милому Дунстану всегда требовалась нянька, так что, можно сказать, нам нечаянно повезло, что у нас нет детей. – Кэтлин с грустной нежностью улыбнулась. – Выдающихся людей нужно баловать больше, чем кого бы то ни было. Они слишком заняты возвышенными мыслями, поэтому кто-то должен думать за них о приземлённом. А я бессовестно бросила бедняжку на произвол судьбы. Всему виной моя пьеса. Ведь на такую серьёзную постановку, как предстоящий спектакль, я ещё не решалась.
– Пьесу, без сомнения, ждёт большой успех, – скупо отозвался Бен.
Я с надеждой взглянула на Кэтлин: может, она всё же собирается покинуть нас?
– Спасибо, Элли, что одолжили серебряное блюдо. Вы не возражаете, если миссис Поттер, она у нас декоратор и бутафор, заглянет к вам, если нам понадобится что-нибудь ещё?
– Разумеется, разумеется.
– У вас случайно нет такой хитроумной зажигалки в форме пистолета?
– Увы, мы не курим.
– Я просто подумала, вдруг завалялась где. Много лет назад такие зажигалки были в моде. Теперь это, можно сказать, антиквариат, а ваш дом такой старинный. Мне удалось договориться о настоящем пистолете, но только для самого спектакля. На генеральную репетицию нам его не дадут. Я потому спрашиваю, – Кэтлин лучезарно улыбнулась, – что у вас, как у профессионального дизайнера, в загашнике полно всяких необычных вещичек. Какой-нибудь нелепой мебелишки… – Она махнула рукой в сторону моего любимого бюро. – Мы очень благодарны вам за помощь в постановке пьесы. Фредди, наверное, уже сказал, что генеральная репетиция состоится завтра днём.
– Замечательно! – воскликнула я, покосившись на Бена.
Он хранил угрюмое молчание, явно опасаясь, что миссис Эмблфорт решила до начала этой самой репетиции нас не покидать.
– Надеюсь, что утром Дунстан проведёт поминальную службу по жертве вчерашней аварии. – Кэтлин неуверенно взялась за дверную ручку. – Рут рассказала мне об этом ужасном происшествии, когда я выбегала из дома. Ей позвонила наша добрейшая миссис Поттер и поведала, что погибла неизвестная дама. Но кем бы ни была несчастная, не следует забывать, что все мы едины во Христе.
– Совершенно справедливо, – нарушил Бен обет молчания.
– А вы знаете, что племянник миссис Поттер – полицейский? – Кэтлин наконец соблаговолила выйти в холл. – Он холостяк и, судя по всему, жаждет остепениться. Поэтому можете звать меня старухой, сующей нос не в свои дела, – она застенчиво хихикнула, – но я всё время думаю, как бы свести их с Рут. Правда, девочка сейчас по уши влюблена в вашего кузена Фредди, но вы уж простите, Элли, мне кажется, он ей не пара. Слишком много в нём вольнодумства и вообще… – Она неопределённо помахала рукой.
Я промолчала, решив не говорить, что Фредди был бы на седьмом небе от счастья, если бы ему не позволили жениться на Рут.
– Как бы я не любила девочку, всё же Рут нуждается в крепкой мужской руке. За её кроткой внешностью скрывается своенравный и упрямый характер. У меня есть подозрение, что иногда Рут вместо прогулки привязывает собаку к дереву, а сама отправляется в бар. Мы с её дядей не против того, чтобы она развлекалась. Но на следующее утро её обычно не добудишься. А такая распущенность недопустима, если Рут хочет найти работу. А она этого хочет: я ведь знаю, что все юные девушки спят и видят, как бы поскорее улизнуть в Лондон и зажить самостоятельной жизнью. Но если ей суждено стать женой полицейского…
Кэтлин вышла за дверь, продолжая трещать без умолку. Наконец я смогла задать Бену терзавший меня вопрос:
– Урна опять пропала?
– Боюсь, что так.
– Но каким образом?
– Помнишь, Элли, я сказал тебе, что оставил её в кухне?
– Ну да, на шкафчике.
– Верно…
Бен схватился за голову и застонал.
– Я проводил викария, а когда вернулся, нашёл в кухне твоего отца, тётушку Лулу и фрау Грундман. Все трое сидели за столом, пили кофе и о чём-то непринуждённо болтали. Морли выглядел вполне сносно, я порадовался за него и тихонько улизнул в кабинет. Через полчаса я снова заглянул на кухню. Твоего отца и тётушки Лулу уже не было. Фрау Грундман сообщила, что «фрау Лулу ходить к Фредди готовить завтрак».
– Очень правдоподобно! А куда, по словам Урсулы, делся папа?
– Отправился в пансион «На утёсе», чтобы передать урну Хопперам.
– И она не попыталась его остановить?
– Фрау Грундман предложила составить ему компанию, но твой родитель отказался.
– Ох, Бен! И он до сих пор не вернулся… Что, если эти русские куклы вдруг ожили и расправились с бедным папой, пока мы болтали с Кэтлин? А мёртвые, как известно, молчат.
– Кто это сказал? Шекспир?
– Сейчас не время для плоских острот.
– Элли. – От этого рассудительного голоса даже самая правильная жена полезла бы на стенку. Я заскрежетала зубами. – Элли, если бы я хоть на минуту подумал, что твой отец в опасности, я бы не стал наблюдать, как Кэтлин Эмблфорт разбрасывает фрукты по нашей гостиной. Меня грызёт совсем другое – получается, что мы так и не узнаем, что же было в этой треклятой урне!
– Вот что, Бен! Необходимо забрать урну назад! А заодно и спасти папу. Ты случайно не помнишь, куда мы положили пистолет мистера Прайса?
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
– Мистер Хаскелл вернулся в Англию лишь вчера, он понёс тяжёлую утрату.
– О, прошу прощения. – Кэтлин собралась было надкусить восковое яблоко, но в последний момент передумала и рассеянно сунула его в карман. – Можете мне поверить, отныне я непременно стану поминать мистера Хаскелла и всю вашу славную семью в своих молитвах. Жизнь иногда бывает трудной, не так ли? Дунстан так долго мечтал получить этот приход. Бродить по аллеям, где некогда гулял святой Этельворт. Жить неподалёку от руин этого монастыря – таково его представление о рае на земле. Но боюсь, этот переезд не пошёл ему на пользу. Сэр Каспер не ответил ни на одно из его писем. А Дунстан так надеялся хоть одним глазком ещё раз увидеть часовню Старого Аббатства. Много лет назад он бывал в этих краях и отец сэра Каспера показал ему часовню, но Дунстан мечтает освежить память, чтобы составить примечания для двенадцатого тома.
– О, не сомневаемся, ваш супруг внёс значительный вклад в науку!
Улыбка сбежала с лица Бена, и я испугалась, что он вот-вот снова вцепится в свои волосы.
– Обозреватель «Церковных ведомостей» назвал труд Дунстана монументальным.
Кэтлин аккуратно перешагнула через Тобиаса, который терпеливо ждал, когда со шляпки упадёт виноградина.
– Это о многом говорит.
Я не смогла придать своему голосу восторженных интонаций. Трудно испытывать всепоглощающий интерес к чужому мужу, когда тебя жжёт желание узнать, что творится с твоим собственным. Что же произошло? Машина в гараже, урана на кухонном шкафчике… Неужели пропало что-то ещё?.. А что, если… Неприятное подозрение закралось мне в душу. Я опустила голову, чтобы ненароком не прочесть в глазах Бена подтверждение своей догадки.
– Милому Дунстану всегда требовалась нянька, так что, можно сказать, нам нечаянно повезло, что у нас нет детей. – Кэтлин с грустной нежностью улыбнулась. – Выдающихся людей нужно баловать больше, чем кого бы то ни было. Они слишком заняты возвышенными мыслями, поэтому кто-то должен думать за них о приземлённом. А я бессовестно бросила бедняжку на произвол судьбы. Всему виной моя пьеса. Ведь на такую серьёзную постановку, как предстоящий спектакль, я ещё не решалась.
– Пьесу, без сомнения, ждёт большой успех, – скупо отозвался Бен.
Я с надеждой взглянула на Кэтлин: может, она всё же собирается покинуть нас?
– Спасибо, Элли, что одолжили серебряное блюдо. Вы не возражаете, если миссис Поттер, она у нас декоратор и бутафор, заглянет к вам, если нам понадобится что-нибудь ещё?
– Разумеется, разумеется.
– У вас случайно нет такой хитроумной зажигалки в форме пистолета?
– Увы, мы не курим.
– Я просто подумала, вдруг завалялась где. Много лет назад такие зажигалки были в моде. Теперь это, можно сказать, антиквариат, а ваш дом такой старинный. Мне удалось договориться о настоящем пистолете, но только для самого спектакля. На генеральную репетицию нам его не дадут. Я потому спрашиваю, – Кэтлин лучезарно улыбнулась, – что у вас, как у профессионального дизайнера, в загашнике полно всяких необычных вещичек. Какой-нибудь нелепой мебелишки… – Она махнула рукой в сторону моего любимого бюро. – Мы очень благодарны вам за помощь в постановке пьесы. Фредди, наверное, уже сказал, что генеральная репетиция состоится завтра днём.
– Замечательно! – воскликнула я, покосившись на Бена.
Он хранил угрюмое молчание, явно опасаясь, что миссис Эмблфорт решила до начала этой самой репетиции нас не покидать.
– Надеюсь, что утром Дунстан проведёт поминальную службу по жертве вчерашней аварии. – Кэтлин неуверенно взялась за дверную ручку. – Рут рассказала мне об этом ужасном происшествии, когда я выбегала из дома. Ей позвонила наша добрейшая миссис Поттер и поведала, что погибла неизвестная дама. Но кем бы ни была несчастная, не следует забывать, что все мы едины во Христе.
– Совершенно справедливо, – нарушил Бен обет молчания.
– А вы знаете, что племянник миссис Поттер – полицейский? – Кэтлин наконец соблаговолила выйти в холл. – Он холостяк и, судя по всему, жаждет остепениться. Поэтому можете звать меня старухой, сующей нос не в свои дела, – она застенчиво хихикнула, – но я всё время думаю, как бы свести их с Рут. Правда, девочка сейчас по уши влюблена в вашего кузена Фредди, но вы уж простите, Элли, мне кажется, он ей не пара. Слишком много в нём вольнодумства и вообще… – Она неопределённо помахала рукой.
Я промолчала, решив не говорить, что Фредди был бы на седьмом небе от счастья, если бы ему не позволили жениться на Рут.
– Как бы я не любила девочку, всё же Рут нуждается в крепкой мужской руке. За её кроткой внешностью скрывается своенравный и упрямый характер. У меня есть подозрение, что иногда Рут вместо прогулки привязывает собаку к дереву, а сама отправляется в бар. Мы с её дядей не против того, чтобы она развлекалась. Но на следующее утро её обычно не добудишься. А такая распущенность недопустима, если Рут хочет найти работу. А она этого хочет: я ведь знаю, что все юные девушки спят и видят, как бы поскорее улизнуть в Лондон и зажить самостоятельной жизнью. Но если ей суждено стать женой полицейского…
Кэтлин вышла за дверь, продолжая трещать без умолку. Наконец я смогла задать Бену терзавший меня вопрос:
– Урна опять пропала?
– Боюсь, что так.
– Но каким образом?
– Помнишь, Элли, я сказал тебе, что оставил её в кухне?
– Ну да, на шкафчике.
– Верно…
Бен схватился за голову и застонал.
– Я проводил викария, а когда вернулся, нашёл в кухне твоего отца, тётушку Лулу и фрау Грундман. Все трое сидели за столом, пили кофе и о чём-то непринуждённо болтали. Морли выглядел вполне сносно, я порадовался за него и тихонько улизнул в кабинет. Через полчаса я снова заглянул на кухню. Твоего отца и тётушки Лулу уже не было. Фрау Грундман сообщила, что «фрау Лулу ходить к Фредди готовить завтрак».
– Очень правдоподобно! А куда, по словам Урсулы, делся папа?
– Отправился в пансион «На утёсе», чтобы передать урну Хопперам.
– И она не попыталась его остановить?
– Фрау Грундман предложила составить ему компанию, но твой родитель отказался.
– Ох, Бен! И он до сих пор не вернулся… Что, если эти русские куклы вдруг ожили и расправились с бедным папой, пока мы болтали с Кэтлин? А мёртвые, как известно, молчат.
– Кто это сказал? Шекспир?
– Сейчас не время для плоских острот.
– Элли. – От этого рассудительного голоса даже самая правильная жена полезла бы на стенку. Я заскрежетала зубами. – Элли, если бы я хоть на минуту подумал, что твой отец в опасности, я бы не стал наблюдать, как Кэтлин Эмблфорт разбрасывает фрукты по нашей гостиной. Меня грызёт совсем другое – получается, что мы так и не узнаем, что же было в этой треклятой урне!
– Вот что, Бен! Необходимо забрать урну назад! А заодно и спасти папу. Ты случайно не помнишь, куда мы положили пистолет мистера Прайса?
Глава двадцать вторая
К старинной гостинице, которая теперь называлась пансион «На утёсе», мы с Беном подъехали с интервалом в несколько секунд. Ехать решили порознь, поскольку всё равно надо было вернуть леди Гризуолд её «хонду», а на двух машинах преследовать злодеев проще. Низкие серые облака и пронизывающий ветер усиливали тревогу. Дрожа всем телом, я выбралась из машины и огляделась. Пёстрое великолепие осени исчезло, казалось, за одну ночь. На кустарниках поблёскивали искры инея. Бен присоединился ко мне, и, взявшись за руки, мы захрустели по гравиевой дорожке. У самого крыльца стоял папин драндулет.
– По-моему, всё не так плохо, Элли. Твой отец ещё здесь.
– Да, но цел ли он…
– Разумеется, цел! – Бен забарабанил дверным молоточком. – Даже если Хопперы задумали недоброе, вряд ли они решатся на злодейство прямо в пансионе.
– Ну да, в общей гостиной, возможно, и постесняются, но папу ведь так легко заманить в укромное местечко и там уже без помех расправиться. Хопперы намекнут, что у них огромная коллекция акварелей несравненной Харриет, и бедный папа с готовностью поспешит куда угодно, как агнец на заклание. А потом Хопперы пулей вылетят из пансиона и скроют в неизвестном направлении, прихватив с собой проклятую урну.
– Будет тебе, Элли, зачем давать волю воображению.
– Как зачем? Ведь папа…
– Наверняка единственная неприятность Морли сейчас в том, что ему приходится пить растворимый кофе и грызть окаменевшее печенье. И подаёт всё это миссис Блум. А если эта дама хоть капельку похожа на свою сестрицу миссис Поттер, то она ни за что на свете не уйдёт из гостиной, дабы не упустить ничего интересного.
– Они совсем не похожи, – буркнула я в ответ. – Миссис Блум – нелюдимая и замкнутая особа. Возможно, потому, что живёт в доме, некогда слывшем притоном контрабандистов.
Я понимала, что завелась настолько, что сам святой Этельворт мог бы потерять терпение, но остановиться не могла. Напряжённое ожидание, когда же наконец откроется дверь, выводило меня из себя. Даже Бен согласился, что прошла уже целая вечность и миссис Блум могла бы быть порасторопнее. Только я открыла рот, чтобы предложить выбить дверь, как раздался скрип петель и мы нос к носу очутились с миссис Блум. Это была высокая, тощая и костистая дама. Её лицо могло испугать даже самого отчаянного смельчака, который, беззаботно насвистывая, прогуливается по кладбищу в ночь на Хэллоуин.
– Мистер и миссис Хаскелл? Входите! (Гул пылесоса, подавившегося крупным мусором, звучит, по-моему, гораздо приятнее её голоса.) А я всё гадала, когда же вы наконец объявитесь. Вытрите ноги о коврик! Ни к чему тащить сюда всю грязь с улицы. Вот так!
Мы с Беном послушно заскребли ногами о видавший виды коврик. Миссис Блум с треском захлопнула дверь и проследовала в холл. Неровный пол из сосновых досок скрипел при каждом шаге, сквозь слабый запах плесени угадывался деревянный аромат бочонков с бренди. Воображение услужливо нарисовало, как тёмной ночью контрабандисты вкатывают бочонки в дом, освещая дорогу керосиновыми лампами. Но я не стала поддаваться очарованию древности.
– А почему… Так вы нас ждали? – спросила я спину миссис Блум.
– Вам разве не передали? – Хозяйка свернула в узенький коридорчик, освещаемый крошечной тусклой лампочкой.
– Что не передали?
– Мои слова. Я ведь беседовала с этой вашей миссис Мэллой.
– Мы её не видели. – Моё сердце колотилось так, будто под дверями гостиницы собралась вся королевская рать и требует её впустить. – Что вы хотели сообщить нам, миссис Блум?
– Мистер Саймонс появился здесь около часа назад. Стоило мне открыть дверь, и он буквально ввалился в дом. Ваш отец едва держался на ногах и не мог связать двух слов. Сколько я ни принюхивалась, но запаха спиртного так и не почувствовала, и тем не менее ваш родитель, миссис Хаскелл, был пьян! – Всё это миссис Блум выпалила на одном дыхании. – Повинуясь христианскому долгу, я отвела мистера Саймонса в заднюю комнату, чтобы он не попался на глаза моим постояльцам. Не хватало только объяснять, что я вовсе не якшаюсь с запойными пьяницами. У меня как-никак приличное заведение. Словом, я уложила вашего отца на диван, а сама отправилась звонить в Мерлин-корт. Когда же вернулась, мистер Саймонс принялся бормотать, что прибыл встретиться с семейством Хопперов, которые живут в моём пансионе. Разумеется, я не стала тревожить этих почтенных людей. Постояльцам прежде всего требуются тишина и покой, а не компания забубённых пьянчужек! Так и знайте, миссис Хаскелл!
Она распахнула дверь, и тут подал голос Бен.
– Мой тесть вовсе не пьяница, миссис Блум, – сердито сказал он. – Я уверен, что вы просто ошиблись.
– Не пьяница, говорите? А нос у него как у пьяницы! – Скорбное лицо миссис Блум ясно давало понять, что красный нос – верный признак алкоголизма. – У моего дяди был такой же, и вовсе не потому, что он поливал томатным соусом яичницу с беконом.
– Сегодня холодно, – натянуто ответила я. – Полагаю, что мой нос тоже покраснел.
– Всему виной бренди! В конце концов выпивка свела дядю Джорджа в могилу.
Сказать, как мало общего между её покойным дядей и моим отцом, я не успела, поскольку внезапно вспомнила, что с тех пор, как папа объявился в Мерлин-корте, мы регулярно вливали ему в глотку бренди. Взгляд Бена ясно говорил, что он думает о том же. Пришлось проглотить возражения и следом за миссис Блум войти в маленькую и тёмную комнатёнку.
На окнах висели дырявые пыльные шторы из красного бархата, мебель вся как на подбор была колченогая и кривобокая, из дивана во все стороны торчали пружины.
Между пружин торчали папины ноги.
– Оставляю вас с этой заблудшей душой! – Миссис Блум повернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила о своём христианском долге. – Наверное, надо бы угостить вас кофе. Растворимым. Мне некогда рассусоливать, надо ещё как следует прибраться.
Благодарили мы с Беном уже закрытую дверь. Опомнившись, я бросилась к папе, опустилась на колени и ласково погладила руку, свисавшую с дивана. Что же с ним? Миссис Блум, эта добрая душа, не сочла нужным послать за доктором. Значит, с папой всё в порядке… Какая чушь! Хозяйка пансиона поставила диагноз, припомнив своего дядюшку Джорджа, ей даже в голову не пришло, что, быть может, папа не пьян, а болен…
– Где я? – Папа открыл один глаз как раз тогда, когда я решила, что он находится в коме, из которой уже не выйдет.
– В пансионе «На утёсе», – прошептала я тихо.
– А что я здесь делаю?
– Вы приехали повидать Хопперов, – сказал Бен, выглядывая у меня из-за спины.
– Никогда о таких не слышал, – пробормотал папа.
У него амнезия!
– Это родственники Харриет. – Я едва сдерживала слёзы. – Ты собирался отдать им урну.
Папа попытался привстать, поморщился и вновь опустился на диван. Несколько мгновений он лежал совершенно неподвижно, затем ресницы его дрогнули и он с усилием открыл глаза. Во взгляде читалось смутное узнавание.
– О, дочь моя Жизель! Память мучительными и неспешными волнами возвращается ко мне. Наверное, в том вороватом священнике всё-таки взыграла совесть, и он вернул урну. Я нашёл её на кухне, на шкафчике… Помню, как вошла Лулу и фрау Грундман, а после этого… – голос его дрогнул, – всё исчезает в тумане.
– Это дело времени. Память непременно вернётся старина!
– Проклятая моя голова! – простонал отец. – Болит так, словно по ней какой-то негодяй колотил железным прутом. – Он поднял руку и тут же без сил уронил её, веки его медленно смежились. Я испугалась, что он снова впадёт в забытье, но папа вдруг дёрнулся и широко распахнул глаза. – Помню… Помню, как свет пронзает сплошную мглу. Я был в машине, а потом… а потом куда-то переместился… Да… Стоял и собирался с духом, чтобы выполнить обещание, данное Харриет, когда сзади послышался хруст гравия… кто-то приближался… Я повернулся, перед глазами мелькнуло знакомое лицо… темнота, дальше одна темнота…
Я склонилась над ним:
– Папа, милый папа, у тебя на голове сбоку шишка размером с яйцо!
– Кого вы увидели, Морли? – Бен решил не отклоняться от сути.
– Ценю твой интерес, дражайший Бентвик. Это был тот самый человек… Тот, что накинулся на меня в аэропорту, а затем появился у вас дома…
– Мистер Прайс, – процедила я сквозь зубы. – Думаю, теперь нам всем понятно, что вчера именно мистер Прайс предпринял неудачную попытку похитить у фрау Грундман её сумку с капустой. А сегодня утром он тебя подкараулил! – Ярость боролась в моей душе со страхом. – Полагаю, на этот раз, папа, он получил урну.
– Нет, дочь моя Жизель. По крайней мере в этом отношении я могу тебя успокоить. Возможно, ты будешь рада узнать, что несчастный негодяй не завладел драгоценным сосудом.
– Правда?! Замечательно! Так его кто-то напугал? А где урна?
– В Мерлин-корте.
– Ты забыл взять её с собой?
– Нет. – Папа скосил на меня глаза. – Я не страдаю прискорбной рассеянностью вашего нечестивого викария. Вчера… да, вчера я беседовал с Лулу и фрау Грундман. Я сказал им, что урну выбрал герр Фелькель. И как бы неприятно мне не было критиковать этого человека, считаю, худшего выбора он сделать не мог. Моя Харриет, моя прекрасная Харриет и этот, с позволения сказать, горшок! Дамы были так тронуты моей страстной речью, что невольно прослезились. И Лулу, добрая и щедрая душа, предложила выход… Как я мог считать эту женщину неумной?.. В её кармане случайно обнаружилась очаровательная серебряная коробочка, Лулу предполагает, что это пудреница. Сначала она хотела подарить её тебе, Жизель, в знак благодарности за гостеприимство.
– Весьма любезно с её стороны.
Сейчас не время пускаться в дискуссию и нравственном облике милой тётушки Лулу.
– Твоя сдержанность удивляет меня, дражайшая Жизель. Чуткая Лулу великодушно сказала, что, на её взгляд, серебряная шкатулка – наилучшее вместилище для праха Харриет, она не сомневалась, что ты с ней в этом согласишься. Её щедрость глубоко тронула меня. Как и деликатность фрау Грундман. Милая моя хозяйка сказала, что не в силах смотреть на мои страдания и мне вряд ли стоит самому пересыпать останки несравненной Харриет. Фрау Грундман объявила, что почтёт за честь выполнить эту печальную миссию вместо меня.
– Но, Морли, разве вы не видите, что на этот раз плохие парни победили? – Бен внимательно вгляделся в папино лицо. – Нет, конечно, не увидите, вас же ударили по голове. Им нужна была не урна, а её содержимое!
Папа закрыл глаза, и две слезинки медленно скатились по щекам.
– Каким бы я ни был глупцом, но именно этот удар по голове и открыл мне правоту Жизель о природе моих отношений с Харриет. Как бы сильно я ни любил Харриет, какими бы скорбными ни были мои чувства, должен признать, что обстоятельства в лице мистера Прайса свидетельствуют: меня обманом вовлекли в сомнительное с точки зрения закона предприятие. И всё же пусть Харриет лицемерила, чтобы использовать меня, но я не могу не испытывать радости. Она жива! Жива! Это слово музыкой отдаётся в моём истерзанном сердце.
Прежде чем я успела хоть как-то утешить бедного папу, в комнату вошла миссис Блум. В руках она держала поднос с кофейными чашками и тарелкой печенья, которое, судя по виду, пережило не одну мировую войну.
– Как я погляжу, вам лучше, мистер Саймонс, – проскрипела миссис Блум с весельем старухи с косой, заглянувшей на огонёк. – Только что мистер Хоппер спросил, не было ли от вас звонка. Я сообщила ему, что вы здесь, и он выразил живейшую готовность навестить вас. Так что мистер Хоппер с сёстрами сейчас прибудут. Если, конечно, вы готовы их принять.
Миссис Блум не добавила, что субъект в состоянии глубокого похмелья не имеет права на общение с достойными представителями рода человеческого. Она сунула этому субъекту кофе, и осуждение чувствовалось в каждом шуршании её юбки.
– Мне кажется, моего тестя следует отправить в больницу, – сказал Бен. – У него на голове большая шишка.
– Мой дядя Джордж, когда напивался, очень любил падать. И без шишек, к вашему сведению, не обходилось. Возмездие за грех, мистер Хаскелл! Вот что это такое – возмездие за грех! А вы что ж, думали, будто Господь ничего не видит и не слышит?!
С этими словами миссис Блум покинула комнату, оставив нас с Беном изумлённо смотреть друг на друга. Я машинально хлебнула кофе и снова повернулась к папе. Слабым голосом он попросил никому не рассказывать, что на него напали. Ему не хотелось выслушивать вопросы, на которые у него нет ответов.
Через несколько минут в дверь постучали и в комнатку проникли Хопперы. Сегодня на Сириле были те же чёрные брюки, а на Эдит и Дорис те же чёрные юбки, зато свитера на всех троих оказались одинаковые – красные. Маленькие толстые человечки из кошмара. Я бы ничуть не удивилась, выяснись, что у них на троих один разум. Но понимаю ли я что-нибудь в людях? Вот фрау Грундман понравилась мне с первого взгляда, и куда это привело меня или, точнее, папу?
Ни слова не говоря, Хопперы расположились на деревянной скамье, стоявшей напротив дивана. Сложили на коленях пухлые короткопалые ручки, чёрные блестящие глаза-бусины уставились на папу. Я с неприязнью подумала, что Хопперы, должно быть, покрыли свои глазки лаком, дабы они гармонировали с прилизанными волосами.
– Вы привезли урну? – спросил Сирил безжизненным голосом.
– Да, урну, – сказала Дорис.
– Урну Харриет, – сказала Эдит.
– Мистер Саймонс привёз её. – Бен заговорил прежде, чем папа успел открыть рот. – Но, к сожалению для него и для всех вас, на него напали и урну похитили. Мы хотим знать почему. Иными словами, что вы можете рассказать об урне? Нам известно, что никакой Харриет там не было.
Три русские куклы дружно моргнули. Переглянулись. В унисон вдохнули и выдохнули, и Сирил наконец заговорил:
– Мы ничего не знаем.
– Харриет попросила нас лишь забрать урну, – добавила Дорис.
– И не болтать слишком много, чтобы не проговориться, – внесла свою лепту Эдит.
– Но вы же только что сказали, что ничего не знаете, – ехидно заметила я.
– Ничего о том, что на самом деле находится в урне и кому она предназначена, мы не знаем. – На лице Сирила промелькнул едва заметный проблеск разума. – Харриет не хотела, чтобы мы сказали что-то такое, что могло бы отличаться от того, что она говорила мистеру Саймонсу. Она не желала, чтобы мистер Саймонс нашёл её, если вдруг поймёт, что Харриет одурачила его.
– Харриет сказала нам, что знает, как смешивать правду с выдумкой. – Эдит опустила лакированную голову. – Но для этого нужно много практиковаться, а мы не умеем так выдумывать, как Харриет. Нам не следовало упоминать, что она работала в Оклендсе. Именно там, слушая рассказы пациентов о хитрых и удачливых преступниках, она решила заняться этим делом.
– Это случилось после того, как её оставил муж, – подхватила эстафету Дорис. – Ей нужны были деньги, чтобы ухаживать за нами. Мы очень нуждались в заботе. Мы не всегда выглядели так, как сейчас. Каждый из нас перенёс по нескольку операций. Сирила часто били в детстве, а надо мной и Эдит постоянно смеялись.
– Значит, Харриет действительно ваша кузина? – Я сжала папину руку.
– Конечно, – ответил Сирил.
– Это дело должно было стать последним, – тускло проговорила Эдит. – Мы с Харриет собирались поселиться в Девоне, купить там домик, денег не хватало, но после этой операции мы набрали бы нужную сумму. В детстве мы однажды побывали в Долише, это городок в Девоне, и с тех пор мечтаем поселиться там.
– А кто такие герр Фелькель и его жена? Какое они имеют отношение ко всей этой истории? – спросил Бен.
Я оглянулась на папу – он находился в полубессознательном состоянии.
– Фелькель? – Лицо Дорис ничего не выражало. Две другие чёрные головы склонились к ней, а она закивала так, словно, чтобы её остановить, требовалось дёрнуть за верёвочку. – Теперь я понимаю, о ком вы говорите. Это не настоящее имя. Они каждый раз его меняют. Они иногда работают вместе. Мужчина, женщина и старуха-мать. Харриет их недолюбливала. Этот человек постоянно стремился втянуть её в крупное дело, а она хотела всего лишь получать честную плату за нечестную работу. Так это называла Харриет. Но на этот раз всё обстояло совсем иначе, дело в том, что ей нравился мистер Саймонс. Больше чем нравился.
– Харриет влюбилась в вас. – Сирил посмотрел на папу, и глаза его вдруг перестали быть лакированными бусинами, они светились сочувствием.
– Она не хотела влюбляться, – вздохнула Эдит.
Дорис согласно кивнула:
– Да, не хотела, но сердце её оказалось разбито.
– Зачем вы всё это говорите? – слабым голосом прошептал папа.
– Потому что теперь это уже не имеет значения. – Голос Сирила треснул. – Ещё вчера мы решили, что случилось что-то нехорошее. Харриет не приехала за урной, как собиралась. А она всегда была очень пунктуальна. Позже мы узнали об аварии и поняли, почему Харриет не появилась. Даже не стали расспрашивать миссис Блум, какого цвета разбившаяся машина и кто погиб, мужчина или женщина… Мы уже не сомневались, что наша Харриет мертва.
– По-моему, всё не так плохо, Элли. Твой отец ещё здесь.
– Да, но цел ли он…
– Разумеется, цел! – Бен забарабанил дверным молоточком. – Даже если Хопперы задумали недоброе, вряд ли они решатся на злодейство прямо в пансионе.
– Ну да, в общей гостиной, возможно, и постесняются, но папу ведь так легко заманить в укромное местечко и там уже без помех расправиться. Хопперы намекнут, что у них огромная коллекция акварелей несравненной Харриет, и бедный папа с готовностью поспешит куда угодно, как агнец на заклание. А потом Хопперы пулей вылетят из пансиона и скроют в неизвестном направлении, прихватив с собой проклятую урну.
– Будет тебе, Элли, зачем давать волю воображению.
– Как зачем? Ведь папа…
– Наверняка единственная неприятность Морли сейчас в том, что ему приходится пить растворимый кофе и грызть окаменевшее печенье. И подаёт всё это миссис Блум. А если эта дама хоть капельку похожа на свою сестрицу миссис Поттер, то она ни за что на свете не уйдёт из гостиной, дабы не упустить ничего интересного.
– Они совсем не похожи, – буркнула я в ответ. – Миссис Блум – нелюдимая и замкнутая особа. Возможно, потому, что живёт в доме, некогда слывшем притоном контрабандистов.
Я понимала, что завелась настолько, что сам святой Этельворт мог бы потерять терпение, но остановиться не могла. Напряжённое ожидание, когда же наконец откроется дверь, выводило меня из себя. Даже Бен согласился, что прошла уже целая вечность и миссис Блум могла бы быть порасторопнее. Только я открыла рот, чтобы предложить выбить дверь, как раздался скрип петель и мы нос к носу очутились с миссис Блум. Это была высокая, тощая и костистая дама. Её лицо могло испугать даже самого отчаянного смельчака, который, беззаботно насвистывая, прогуливается по кладбищу в ночь на Хэллоуин.
– Мистер и миссис Хаскелл? Входите! (Гул пылесоса, подавившегося крупным мусором, звучит, по-моему, гораздо приятнее её голоса.) А я всё гадала, когда же вы наконец объявитесь. Вытрите ноги о коврик! Ни к чему тащить сюда всю грязь с улицы. Вот так!
Мы с Беном послушно заскребли ногами о видавший виды коврик. Миссис Блум с треском захлопнула дверь и проследовала в холл. Неровный пол из сосновых досок скрипел при каждом шаге, сквозь слабый запах плесени угадывался деревянный аромат бочонков с бренди. Воображение услужливо нарисовало, как тёмной ночью контрабандисты вкатывают бочонки в дом, освещая дорогу керосиновыми лампами. Но я не стала поддаваться очарованию древности.
– А почему… Так вы нас ждали? – спросила я спину миссис Блум.
– Вам разве не передали? – Хозяйка свернула в узенький коридорчик, освещаемый крошечной тусклой лампочкой.
– Что не передали?
– Мои слова. Я ведь беседовала с этой вашей миссис Мэллой.
– Мы её не видели. – Моё сердце колотилось так, будто под дверями гостиницы собралась вся королевская рать и требует её впустить. – Что вы хотели сообщить нам, миссис Блум?
– Мистер Саймонс появился здесь около часа назад. Стоило мне открыть дверь, и он буквально ввалился в дом. Ваш отец едва держался на ногах и не мог связать двух слов. Сколько я ни принюхивалась, но запаха спиртного так и не почувствовала, и тем не менее ваш родитель, миссис Хаскелл, был пьян! – Всё это миссис Блум выпалила на одном дыхании. – Повинуясь христианскому долгу, я отвела мистера Саймонса в заднюю комнату, чтобы он не попался на глаза моим постояльцам. Не хватало только объяснять, что я вовсе не якшаюсь с запойными пьяницами. У меня как-никак приличное заведение. Словом, я уложила вашего отца на диван, а сама отправилась звонить в Мерлин-корт. Когда же вернулась, мистер Саймонс принялся бормотать, что прибыл встретиться с семейством Хопперов, которые живут в моём пансионе. Разумеется, я не стала тревожить этих почтенных людей. Постояльцам прежде всего требуются тишина и покой, а не компания забубённых пьянчужек! Так и знайте, миссис Хаскелл!
Она распахнула дверь, и тут подал голос Бен.
– Мой тесть вовсе не пьяница, миссис Блум, – сердито сказал он. – Я уверен, что вы просто ошиблись.
– Не пьяница, говорите? А нос у него как у пьяницы! – Скорбное лицо миссис Блум ясно давало понять, что красный нос – верный признак алкоголизма. – У моего дяди был такой же, и вовсе не потому, что он поливал томатным соусом яичницу с беконом.
– Сегодня холодно, – натянуто ответила я. – Полагаю, что мой нос тоже покраснел.
– Всему виной бренди! В конце концов выпивка свела дядю Джорджа в могилу.
Сказать, как мало общего между её покойным дядей и моим отцом, я не успела, поскольку внезапно вспомнила, что с тех пор, как папа объявился в Мерлин-корте, мы регулярно вливали ему в глотку бренди. Взгляд Бена ясно говорил, что он думает о том же. Пришлось проглотить возражения и следом за миссис Блум войти в маленькую и тёмную комнатёнку.
На окнах висели дырявые пыльные шторы из красного бархата, мебель вся как на подбор была колченогая и кривобокая, из дивана во все стороны торчали пружины.
Между пружин торчали папины ноги.
– Оставляю вас с этой заблудшей душой! – Миссис Блум повернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила о своём христианском долге. – Наверное, надо бы угостить вас кофе. Растворимым. Мне некогда рассусоливать, надо ещё как следует прибраться.
Благодарили мы с Беном уже закрытую дверь. Опомнившись, я бросилась к папе, опустилась на колени и ласково погладила руку, свисавшую с дивана. Что же с ним? Миссис Блум, эта добрая душа, не сочла нужным послать за доктором. Значит, с папой всё в порядке… Какая чушь! Хозяйка пансиона поставила диагноз, припомнив своего дядюшку Джорджа, ей даже в голову не пришло, что, быть может, папа не пьян, а болен…
– Где я? – Папа открыл один глаз как раз тогда, когда я решила, что он находится в коме, из которой уже не выйдет.
– В пансионе «На утёсе», – прошептала я тихо.
– А что я здесь делаю?
– Вы приехали повидать Хопперов, – сказал Бен, выглядывая у меня из-за спины.
– Никогда о таких не слышал, – пробормотал папа.
У него амнезия!
– Это родственники Харриет. – Я едва сдерживала слёзы. – Ты собирался отдать им урну.
Папа попытался привстать, поморщился и вновь опустился на диван. Несколько мгновений он лежал совершенно неподвижно, затем ресницы его дрогнули и он с усилием открыл глаза. Во взгляде читалось смутное узнавание.
– О, дочь моя Жизель! Память мучительными и неспешными волнами возвращается ко мне. Наверное, в том вороватом священнике всё-таки взыграла совесть, и он вернул урну. Я нашёл её на кухне, на шкафчике… Помню, как вошла Лулу и фрау Грундман, а после этого… – голос его дрогнул, – всё исчезает в тумане.
– Это дело времени. Память непременно вернётся старина!
– Проклятая моя голова! – простонал отец. – Болит так, словно по ней какой-то негодяй колотил железным прутом. – Он поднял руку и тут же без сил уронил её, веки его медленно смежились. Я испугалась, что он снова впадёт в забытье, но папа вдруг дёрнулся и широко распахнул глаза. – Помню… Помню, как свет пронзает сплошную мглу. Я был в машине, а потом… а потом куда-то переместился… Да… Стоял и собирался с духом, чтобы выполнить обещание, данное Харриет, когда сзади послышался хруст гравия… кто-то приближался… Я повернулся, перед глазами мелькнуло знакомое лицо… темнота, дальше одна темнота…
Я склонилась над ним:
– Папа, милый папа, у тебя на голове сбоку шишка размером с яйцо!
– Кого вы увидели, Морли? – Бен решил не отклоняться от сути.
– Ценю твой интерес, дражайший Бентвик. Это был тот самый человек… Тот, что накинулся на меня в аэропорту, а затем появился у вас дома…
– Мистер Прайс, – процедила я сквозь зубы. – Думаю, теперь нам всем понятно, что вчера именно мистер Прайс предпринял неудачную попытку похитить у фрау Грундман её сумку с капустой. А сегодня утром он тебя подкараулил! – Ярость боролась в моей душе со страхом. – Полагаю, на этот раз, папа, он получил урну.
– Нет, дочь моя Жизель. По крайней мере в этом отношении я могу тебя успокоить. Возможно, ты будешь рада узнать, что несчастный негодяй не завладел драгоценным сосудом.
– Правда?! Замечательно! Так его кто-то напугал? А где урна?
– В Мерлин-корте.
– Ты забыл взять её с собой?
– Нет. – Папа скосил на меня глаза. – Я не страдаю прискорбной рассеянностью вашего нечестивого викария. Вчера… да, вчера я беседовал с Лулу и фрау Грундман. Я сказал им, что урну выбрал герр Фелькель. И как бы неприятно мне не было критиковать этого человека, считаю, худшего выбора он сделать не мог. Моя Харриет, моя прекрасная Харриет и этот, с позволения сказать, горшок! Дамы были так тронуты моей страстной речью, что невольно прослезились. И Лулу, добрая и щедрая душа, предложила выход… Как я мог считать эту женщину неумной?.. В её кармане случайно обнаружилась очаровательная серебряная коробочка, Лулу предполагает, что это пудреница. Сначала она хотела подарить её тебе, Жизель, в знак благодарности за гостеприимство.
– Весьма любезно с её стороны.
Сейчас не время пускаться в дискуссию и нравственном облике милой тётушки Лулу.
– Твоя сдержанность удивляет меня, дражайшая Жизель. Чуткая Лулу великодушно сказала, что, на её взгляд, серебряная шкатулка – наилучшее вместилище для праха Харриет, она не сомневалась, что ты с ней в этом согласишься. Её щедрость глубоко тронула меня. Как и деликатность фрау Грундман. Милая моя хозяйка сказала, что не в силах смотреть на мои страдания и мне вряд ли стоит самому пересыпать останки несравненной Харриет. Фрау Грундман объявила, что почтёт за честь выполнить эту печальную миссию вместо меня.
– Но, Морли, разве вы не видите, что на этот раз плохие парни победили? – Бен внимательно вгляделся в папино лицо. – Нет, конечно, не увидите, вас же ударили по голове. Им нужна была не урна, а её содержимое!
Папа закрыл глаза, и две слезинки медленно скатились по щекам.
– Каким бы я ни был глупцом, но именно этот удар по голове и открыл мне правоту Жизель о природе моих отношений с Харриет. Как бы сильно я ни любил Харриет, какими бы скорбными ни были мои чувства, должен признать, что обстоятельства в лице мистера Прайса свидетельствуют: меня обманом вовлекли в сомнительное с точки зрения закона предприятие. И всё же пусть Харриет лицемерила, чтобы использовать меня, но я не могу не испытывать радости. Она жива! Жива! Это слово музыкой отдаётся в моём истерзанном сердце.
Прежде чем я успела хоть как-то утешить бедного папу, в комнату вошла миссис Блум. В руках она держала поднос с кофейными чашками и тарелкой печенья, которое, судя по виду, пережило не одну мировую войну.
– Как я погляжу, вам лучше, мистер Саймонс, – проскрипела миссис Блум с весельем старухи с косой, заглянувшей на огонёк. – Только что мистер Хоппер спросил, не было ли от вас звонка. Я сообщила ему, что вы здесь, и он выразил живейшую готовность навестить вас. Так что мистер Хоппер с сёстрами сейчас прибудут. Если, конечно, вы готовы их принять.
Миссис Блум не добавила, что субъект в состоянии глубокого похмелья не имеет права на общение с достойными представителями рода человеческого. Она сунула этому субъекту кофе, и осуждение чувствовалось в каждом шуршании её юбки.
– Мне кажется, моего тестя следует отправить в больницу, – сказал Бен. – У него на голове большая шишка.
– Мой дядя Джордж, когда напивался, очень любил падать. И без шишек, к вашему сведению, не обходилось. Возмездие за грех, мистер Хаскелл! Вот что это такое – возмездие за грех! А вы что ж, думали, будто Господь ничего не видит и не слышит?!
С этими словами миссис Блум покинула комнату, оставив нас с Беном изумлённо смотреть друг на друга. Я машинально хлебнула кофе и снова повернулась к папе. Слабым голосом он попросил никому не рассказывать, что на него напали. Ему не хотелось выслушивать вопросы, на которые у него нет ответов.
Через несколько минут в дверь постучали и в комнатку проникли Хопперы. Сегодня на Сириле были те же чёрные брюки, а на Эдит и Дорис те же чёрные юбки, зато свитера на всех троих оказались одинаковые – красные. Маленькие толстые человечки из кошмара. Я бы ничуть не удивилась, выяснись, что у них на троих один разум. Но понимаю ли я что-нибудь в людях? Вот фрау Грундман понравилась мне с первого взгляда, и куда это привело меня или, точнее, папу?
Ни слова не говоря, Хопперы расположились на деревянной скамье, стоявшей напротив дивана. Сложили на коленях пухлые короткопалые ручки, чёрные блестящие глаза-бусины уставились на папу. Я с неприязнью подумала, что Хопперы, должно быть, покрыли свои глазки лаком, дабы они гармонировали с прилизанными волосами.
– Вы привезли урну? – спросил Сирил безжизненным голосом.
– Да, урну, – сказала Дорис.
– Урну Харриет, – сказала Эдит.
– Мистер Саймонс привёз её. – Бен заговорил прежде, чем папа успел открыть рот. – Но, к сожалению для него и для всех вас, на него напали и урну похитили. Мы хотим знать почему. Иными словами, что вы можете рассказать об урне? Нам известно, что никакой Харриет там не было.
Три русские куклы дружно моргнули. Переглянулись. В унисон вдохнули и выдохнули, и Сирил наконец заговорил:
– Мы ничего не знаем.
– Харриет попросила нас лишь забрать урну, – добавила Дорис.
– И не болтать слишком много, чтобы не проговориться, – внесла свою лепту Эдит.
– Но вы же только что сказали, что ничего не знаете, – ехидно заметила я.
– Ничего о том, что на самом деле находится в урне и кому она предназначена, мы не знаем. – На лице Сирила промелькнул едва заметный проблеск разума. – Харриет не хотела, чтобы мы сказали что-то такое, что могло бы отличаться от того, что она говорила мистеру Саймонсу. Она не желала, чтобы мистер Саймонс нашёл её, если вдруг поймёт, что Харриет одурачила его.
– Харриет сказала нам, что знает, как смешивать правду с выдумкой. – Эдит опустила лакированную голову. – Но для этого нужно много практиковаться, а мы не умеем так выдумывать, как Харриет. Нам не следовало упоминать, что она работала в Оклендсе. Именно там, слушая рассказы пациентов о хитрых и удачливых преступниках, она решила заняться этим делом.
– Это случилось после того, как её оставил муж, – подхватила эстафету Дорис. – Ей нужны были деньги, чтобы ухаживать за нами. Мы очень нуждались в заботе. Мы не всегда выглядели так, как сейчас. Каждый из нас перенёс по нескольку операций. Сирила часто били в детстве, а надо мной и Эдит постоянно смеялись.
– Значит, Харриет действительно ваша кузина? – Я сжала папину руку.
– Конечно, – ответил Сирил.
– Это дело должно было стать последним, – тускло проговорила Эдит. – Мы с Харриет собирались поселиться в Девоне, купить там домик, денег не хватало, но после этой операции мы набрали бы нужную сумму. В детстве мы однажды побывали в Долише, это городок в Девоне, и с тех пор мечтаем поселиться там.
– А кто такие герр Фелькель и его жена? Какое они имеют отношение ко всей этой истории? – спросил Бен.
Я оглянулась на папу – он находился в полубессознательном состоянии.
– Фелькель? – Лицо Дорис ничего не выражало. Две другие чёрные головы склонились к ней, а она закивала так, словно, чтобы её остановить, требовалось дёрнуть за верёвочку. – Теперь я понимаю, о ком вы говорите. Это не настоящее имя. Они каждый раз его меняют. Они иногда работают вместе. Мужчина, женщина и старуха-мать. Харриет их недолюбливала. Этот человек постоянно стремился втянуть её в крупное дело, а она хотела всего лишь получать честную плату за нечестную работу. Так это называла Харриет. Но на этот раз всё обстояло совсем иначе, дело в том, что ей нравился мистер Саймонс. Больше чем нравился.
– Харриет влюбилась в вас. – Сирил посмотрел на папу, и глаза его вдруг перестали быть лакированными бусинами, они светились сочувствием.
– Она не хотела влюбляться, – вздохнула Эдит.
Дорис согласно кивнула:
– Да, не хотела, но сердце её оказалось разбито.
– Зачем вы всё это говорите? – слабым голосом прошептал папа.
– Потому что теперь это уже не имеет значения. – Голос Сирила треснул. – Ещё вчера мы решили, что случилось что-то нехорошее. Харриет не приехала за урной, как собиралась. А она всегда была очень пунктуальна. Позже мы узнали об аварии и поняли, почему Харриет не появилась. Даже не стали расспрашивать миссис Блум, какого цвета разбившаяся машина и кто погиб, мужчина или женщина… Мы уже не сомневались, что наша Харриет мертва.
Глава двадцать третья
– Мертва! Разве я не знал об этом с самого начала? – Папа вышел из оцепенения, словно раненый лев, которому наступили на хвост. – Разве в душе моей не поселилась печаль?! Я знал, всегда знал, что моя любимая, моя несравненная Харриет безвозвратно исчезла, ушла… Я знал, что она никогда больше не вернётся!
– Папа, мне кажется, тебе лучше полежать в тишине и покое, а мы побеседуем с Хопперами в другой комнате.
Я попыталась погладить папу по руке, но он отшатнулся и свирепо зарычал. Никогда не думала, что у него столько зубов.
– Должно быть, вам трудно осознать всё это. – Бен предусмотрительно отодвинулся подальше от папиных зубов. – Вас жестоко обманули, Морли. Вероятно, не многие оказывались в вашем положении – дважды пережить смерть любимой. Но так уж получилось, старина. В Германии не было никакой аварии. Герр Фелькель вам попросту солгал, и вашу встречу разыграли как по нотам. Представление с прахом несчастной Харриет – это уловка, чтобы заставить вас привезти урну в Англию. Только лишь сейчас она мертва и…
– Меня охватывает ужасное подозрение, Бентвик. – Папин рык потряс балки старой гостиницы. – Ужасное подозрение! Уж не в сговоре ли вы с этими жалкими представителями человеческого рода?! Вы и моя лживая дщерь! – Он соскочил с дивана и кинулся к Хопперам. Дружно пискнув, они нырнули под скамейку. – Бог знает, может, вы думаете, будто действуете в моих интересах?! – ревел он, ломая руки. – Да-да! Так оно и есть! Вы решили опорочить мою бедную Харриет, чтобы я быстрее оправился от утраты. Но говорю вам – никакие слова не смогут поколебать мою веру в её божественность и никакие наветы не затмят память о днях, проведённых с ней, ангелом небесным!
– Папа, мне кажется, тебе лучше полежать в тишине и покое, а мы побеседуем с Хопперами в другой комнате.
Я попыталась погладить папу по руке, но он отшатнулся и свирепо зарычал. Никогда не думала, что у него столько зубов.
– Должно быть, вам трудно осознать всё это. – Бен предусмотрительно отодвинулся подальше от папиных зубов. – Вас жестоко обманули, Морли. Вероятно, не многие оказывались в вашем положении – дважды пережить смерть любимой. Но так уж получилось, старина. В Германии не было никакой аварии. Герр Фелькель вам попросту солгал, и вашу встречу разыграли как по нотам. Представление с прахом несчастной Харриет – это уловка, чтобы заставить вас привезти урну в Англию. Только лишь сейчас она мертва и…
– Меня охватывает ужасное подозрение, Бентвик. – Папин рык потряс балки старой гостиницы. – Ужасное подозрение! Уж не в сговоре ли вы с этими жалкими представителями человеческого рода?! Вы и моя лживая дщерь! – Он соскочил с дивана и кинулся к Хопперам. Дружно пискнув, они нырнули под скамейку. – Бог знает, может, вы думаете, будто действуете в моих интересах?! – ревел он, ломая руки. – Да-да! Так оно и есть! Вы решили опорочить мою бедную Харриет, чтобы я быстрее оправился от утраты. Но говорю вам – никакие слова не смогут поколебать мою веру в её божественность и никакие наветы не затмят память о днях, проведённых с ней, ангелом небесным!