Страница:
– Морли Саймонс, не из вашего прихода.
– Овца из другой отары, – пробормотал мистер Эмблфорт.
– Вообще-то я никогда не рвался в церковь, викарий, – брюзгливо продолжал папа. – Но наступает время, когда привлекательность загробной жизни становится неоспоримой. Великое упущение с моей стороны, что я хотя бы изредка не сидел по воскресеньям на церковной скамье.
– И последние могут стать первыми, сын мой, надо лишь вовремя замолить грехи.
Эта идея и прежде казалась мне слегка несправедливой, а теперь, когда я не знала, куда засунуть своё раздражение, хотелось только одного: чтобы эти двое отправились в ближайшую пивную и помолились там за кружечкой-другой. Тогда я смогу в одиночку и без помех нырнуть в ворота Старого Аббатства и встретиться наконец со своей аристократической клиенткой.
– Возможно, при случае я выберусь в церковь и посмотрю, как вы работаете, викарий, – произнёс отец. – Дух мой нуждается в бальзаме утешения, а за предоставление этой услуги вам, как известно, и платят. Моя дражайшая дочь Жизель, наверное, уже рассказывала о трагической потере, которую я недавно понёс…
Услышав звук приближающейся машины, я настоятельно посоветовала мистеру Эмблфорту отойти к обочине. Он послушался, хотя определённо не испытывал страха и трепета ни за себя, ни за велосипед. Когда мимо нас со свистом пронеслись один за другим два автомобиля, викарий благоразумно предложил продолжить путь к Старому Аббатству, где он намеревался отдохнуть среди монастырских развалин и пообщаться с духом святого Этельворта.
– Мы тоже туда направляемся. Только не к развалинам, а в дом их светлостей. У меня назначена встреча с леди Гризуолд.
– А-а, – протянул мистер Эмблфорт, – помню-помню, очаровательная юная женщина. Такая жалость, что Бог не наградил её и сэра Каспера потомством. Трудно отделаться от мысли, что легенда говорит правду.
И на этой пикантной подробности он нажал на педали.
– Надо же, какой странный тип, – заметил папа и покрепче обхватил драгоценную торбу.
Наш автомобиль не спеша последовал за священником.
Через несколько мгновений мы очутились на широкой подъездной дорожке, впереди виднелся дом. Построенный в правление Георга II, особняк на первый взгляд казался нарисованным рукой ребёнка. Его красота состояла в необычности линий и удивительной точности пропорций. Со временем кирпич приобрёл желтоватый оттенок, а крыша стала серой; там, где на неё падала тень, она казалась сиреневой. Я порадовалась, что «викторианцы» не испортили это чудесное здание гигантскими уродливыми пристройками, и едва снова не наехала на велосипед мистера Эмблфорта, валявшийся прямо на дорожке. Надавив на тормоза, после чего двигатель заглох второй раз за это утро, я посмотрела направо и увидела развалины монастыря Святого Этельворта.
Такие места более эффектно выглядят ночью, когда лунный свет серебрит нагромождения разрушенных стен и выступающие остатки каменных лестниц. Но даже днём руины производили впечатление. Викарий сидел под остатками готического свода. Я покосилась на папу. Вид у него был далеко не радостный. И я его понимала. Подобное путешествие, должно быть, не слишком понравилось бедняжке Харриет. Удивительно, как она до сих пор не открыла крышку! Я уже собиралась выйти из машины и прислонить велосипед к дереву, когда из-за кустов вынырнул человек.
В руках он держал садовые ножницы. Глядя на пожелтевшее морщинистое лицо, я решила, что ему по меньшей мере девяносто. Согбенная спина, наверное, уже добрый десяток лет не позволяла ему видеть небо, но маленькие глазки были пытливыми, как у ребёнка. Да и походка оказалась на редкость бодрая – передвигался старичок вприпрыжку.
– Добрый день, миссис. – Он облокотился о капот машины и оказался со мной нос к носу. – Пришли поболтать с леди Гризуолд о том, как приукрасить это старое местечко?
– Совершенно верно. Я Элли Хаскелл.
– Ну да, кто же ещё! – Блестящие глазки пытливо изучали моё лицо. – А я давненько уж вас поджидаю. Не сочтите за наглость, но мне хотелось бы посоветовать вам не особливо куролесить в доме. Понимаете, это может до добра не довести. Я работаю здесь с тех пор, когда был не выше вон того пня, и знаю, о чём говорю.
– Сэр Каспер расстроен тем, что леди Гризуолд хочет по-новому всё оформить?
– Он-то нет, старый хозяин полностью за. Всё сделает ради милой улыбки её светлости. Да уж ладно, хозяин, как говорится, барин. А вот егосердить нельзя!
Старик поёжился и посмотрел в сторону развалин, где по-прежнему восседал мистер Эмблфорт.
– Викария? – Я удивлённо вздрогнула и случайно пихнула локтем папу, который доселе не обращал никакого внимания на разговор. – Какое он имеет отношение к переустройству Старого Аббатства?
– Никакого.
– Тогда не понимаю.
– Я вам толкую о старине Ворти. Он построил этот старый монастырь, от которого не осталось ничего, кроме груды камней.
– А, так вы говорите о святом Этельворте?
– Ну, если называть его по всей чести. – Старик забавно подпрыгнул, чуть не проткнув себе подбородок острием секатора. – Я же вырос в этих местах и потому думаю о нём так же, как о моём дяде Нэде, в честь которого меня назвали. Любовь пополам со страхом, если вы меня понимаете. Делай всё, чтобы потрафить старине Ворти, и тогда он не причинит тебе вреда.
– А какой вред он мог бы причинить? – Я поймала себя на том, что дрожу точно так же, как и тогда, на Рыночной площади, во время разговора с цыганкой.
– Всё началось ещё в те времена, когда здесь стоял старый дом, – задумчиво ответил Нэд. – Его построили, когда Генрих VIII ни с того ни с сего прогнал монахов. Во времена Елизаветы хозяйке дома, запамятовал её имя, как-то ночью в часовне было видение. К ней явился святой, и, говорят, она дала ему торжественную клятву, а он пообещал, что род Гризуолдов всегда будет обитать в Старом Аббатстве. Но отец сэра Каспера – сэр Уолтер – взял да и нарушил слово. И старый Ворти тут же дал понять, что он не из тех, кому можно натянуть нос.
– Сегодня, когда мы встретили по пути мистера Эмблфорта, он выразил сожаление, что Господь не подарил сэру Касперу и леди Гризуолд детей. Неужели вы думаете, будто причина в том, что сэр Уолтер когда-то рассердил святого Этельворта?
Я выжидательно смотрела на Нэда. Папа хранил безмятежное спокойствие. Позже я сообразила, что он радовался затянувшемуся визиту и надеялся, что родственники Харриет уедут, так и не дождавшись нас.
– У первой жены сэра Каспера тоже не было детей, хотя, по слухам, ради этого она надорвала сердце и здоровье. – Нэд возвёл глаза к небу.
– А что та дама пообещала святому Этельворту? – спросила я.
Старик то ли плохо расслышал, то ли сознательно уклонился от ответа.
– Мамаша сэра Уолтера. Она была немкой, и, как говорят, у неё вдруг взыграла кровь.
– Но какое всё это, – попыталась я зайти с другой стороны, – имеет отношение к намерениям леди Гризуолд переустроить дом?
– Старина Ворти и так уже рассержен, но может ещё больше разозлиться. Он не любит перемен. – Нэд отошёл от машины, сложил пальцы в трубочку наподобие бинокля и посмотрел в сторону дома. – Каждый раз, когда её светлость что-то переставляет, картину там или вазу какую, этот предмет возвращается на старое место. Всегда посреди ночи. И делает это не сэр Каспер, так как желание леди Гризуолд – для него закон. И кузина хозяина, мисс Финчпек, тоже на такие шутки не способна. Бедняжка собственной тени боится. Кстати, по-моему, это она стоит на ступенях и смотрит в нашу сторону. Так что я лучше не буду вас больше задерживать.
– Было интересно с вами побеседовать, Нэд.
– Похоже, дождь начинается. – Старик вытер лоб. – Когда пойдёте в дом, оставьте ключи в машине, и я загоню её в гараж. Велосипед священника тоже туда поставлю. Хотя дальше ему ржаветь всё равно некуда.
Оттащив многострадальное транспортное средство к краю дорожки, он смотрел, как я неуверенно трогаюсь с места. Машина пару раз дёрнулась, и холщовая сумка недовольно подпрыгнула на отцовских коленях.
Мы въехали во внутренний дворик. Два каменных льва несли стражу у подножия величественной лестницы, которая вела к парадной двери. Рядом с ней стояла худощавая седая женщина с лейкой в руках.
– Торжественная встреча? – пробормотал отец, выбираясь из машины.
Ветер свирепо накинулся на нас, сухие листья стервятниками кружили над нашими головами. Я поёжилась, ощутив, как за шиворот проникла ледяная капля. Мой наряд явно не годился для ненастья. Скорей бы оказаться внутри и получить чашку горячего чая или кофе. Правда, как бы чай не встал поперёк горла, если с нами будет урна. Я вовсе не жаждала общества праха незабвенной Харриет. Быть может, моё мрачное настроение объяснялось шоком, который я испытала, едва не слетев с обрыва. А возможно, дело в том, что я просто не отличаюсь широтой взглядов. Но в одном я не сомневалась: сидеть напротив отца и любоваться, как он баюкает этот образец гончарного искусства, у меня не было ни малейшего желания.
– Папа, тебе придётся оставить Харриет в машине.
– Дорогая Жизель, я не в силах это сделать. – Он посмотрел на меня так, словно на моей голове было больше змей, чем у Медузы-горгоны. – Моя возлюбленная боялась замкнутого пространства. Она как-то мне об этом сказала.
– Сейчас все эти страхи для неё позади. – Родительское неодобрение лишило меня твёрдости духа. – Это деловой визит, и, мне кажется, было бы неправильно отвлекать леди Гризуолд от обсуждения наших планов. Да-да, знаю, – добавила я, увидев, что папа собирается запротестовать. – Я действительно говорила, что ты можешь взять с собой урну. Вероятно, это нечестно с моей стороны, но я передумала. Попробуй поставить себя на моё место.
– Очень хорошо. – Отец с шумом втянул воздух и раздулся до ещё более гигантских размеров. – Тогда я останусь с Харриет в машине.
– Замечательно! – сказала я, теряя остатки терпения. – Тогда придётся скомкать обсуждение, и создастся впечатление, что меня не интересует работа, которая выпадает раз в жизни. После чего леди Гризуолд ещё подумает, стоит ли ей связываться с такой капризной особой. Хороший же из тебя отец!
Мои нервы всё ещё были на взводе после недавнего шока, а рассказ старика Нэда о видениях и нарушенной клятве оставил в душе странное ощущение, будто по пятам за нами следуют призраки. А тут ещё Харриет в своём горшке… Впрочем, это не оправдание для грубости. Я тут же устыдилась. Если папе хочется, пусть остаётся в машине. Но он открыл дверцу и аккуратно поставил холщовую сумку на сиденье водителя.
– Ты совершенно права, Жизель. – Жалкая улыбка придала его лицу ещё более горестное выражение. – Тебе нужно думать о своей карьере, как это принято у современных женщин. Её светлость вправе сполна получить за свои деньги, даже если мне придётся просидеть у неё до вечера. Понимаю твои опасения. Увидев мою скорбную ношу, она наверняка захочет поскорее выставить нас из дома.
– Спасибо, папа, спасибо!
Я повернулась к лестнице. Седая дама неторопливо спускалась к нам по каменным ступеням. После того как я представилась, она поставила лейку у наших ног и зябко стянула кардиган на худосочной груди.
– Совершенно верно, оформители. Меня зовут Тимотия Финчпек. Я кузина сэра Каспера. Я проведу вас к её светлости. Меня это не затруднит. – У неё был тихий тоненький голосок, а лицо не выражало ровным счётом ничего. – Я собиралась сходить к бочке и принести воды. Моя мать всегда говорила, что нельзя мыть голову водой из обычного крана. В водопроводной воде слишком много химии. Но я не предполагала, что на улице такой холод, вот и стояла, раздумывая, не вернуться ли за пальто.
И сколько бы она ещё так раздумывала, не появись мы с папой? Пройдя за Тимотией в дом, мы проследовали через квадратный холл мимо портретов предков, развешанных на стенах, ступили на роскошный ковёр, устилавший паркетный пол, миновали изящную балюстраду, поднимавшуюся к полукруглой галерее. И оказались в уютной гостиной. От пола до потолка она была обшита сосновыми панелями золотисто-янтарного цвета. Камин, в котором пламя весело лизало большое полено, представлял собой простое каменное сооружение, на каминной полке выстроились незатейливые оловянные кружки и подсвечники. Тёмно-зелёный диван и обтянутые ситцем кресла так и манили присесть, маленькие столики, казалось, только и ждали, когда на них появятся чашки с блюдцами и корзинка с вязанием. Длинные и узкие окна были задрапированы рыжеватыми бархатными шторами. В двух застеклённых угловых шкафчиках виднелись декоративные пивные кружки и серебряные кубки за победы в скачках. Я стояла, впитывая атмосферу комнаты и спрашивая себя, можно ли здесь хоть что-то изменить без риска навлечь гнев призраков.
Включив пару настольных ламп, Тимотия Финчпек жестом пригласила нас поближе к огню.
– Это любимая комната первой жены сэра Каспера. Нынешняя леди Гризуолд использует её в качестве личной гостиной, хотя, думается, она бы предпочла ту, что находится в задней части дома, подальше от снующих людей. Но, по-моему, вы здесь уже бывали, миссис Хаскелл, хотя я не помню, по какому случаю.
– Да, пару дней назад, – отозвалась я, опускаясь в кресло, – но не в этой комнате. Мы с леди Гризуолд беседовали в библиотеке.
– Наверное, я тогда слегла с простудой, – сообщила мисс Финчпек гундосым шёпотом. – У меня очень слабая грудь. Как говорила мама, это всё потому, что я родилась в ужасный туман и сырость проникла в мои лёгкие ещё до того, как я сделала первый вдох.
– Тяжело, когда имеешь слабое здоровье, – подхватил отец, втягивая живот в тщетной попытке не выглядеть бесстыдным здоровяком. – Увы, каждый вынужден играть теми картами, какие сдаёт нам жизнь. А вы, дорогая, должны утешаться тем, что порой и чахлая роза способна цвести дольше своих сестёр.
– Остаётся уповать на это. – Более тоскливого вида, чем у миссис Финчпек, и придумать было трудно. – Я делаю всё, что могу: каждый день изнуряю себя зарядкой, принимаю тонизирующие средства и витамины, чтобы исправить то, чем меня наделила природа. Что вы думаете о библиотеке, миссис Хаскелл?
Выцветшие глаза безучастно скользнули в мою сторону.
– Чудесная комната. Никогда не видела столько книг в кожаных переплётах!
– Некоторые из них попали сюда ещё из старого дома.
– Из того самого, что построили, когда Генрих VIII даровал эту землю вашему роду? А чем ваши предки заслужили монаршую благосклонность?
Горя желанием прослушать урок истории, я и представить не могла, что в моём интересе есть что-то непристойное, но миссис Финчпек всю передёрнуло, словно чопорную гувернантку, которую хозяин дома зажал в углу.
– Меня этот вопрос никогда не занимал, миссис Хаскелл. Мой отец крайне неодобрительно относился к женщинам, интересующимся политикой. Пусть он и умер много лет назад, я осталась верна его убеждениям. А теперь, с вашего разрешения, я приведу её светлость.
Она исчезла, словно кучка пыли, сметённая рукой опытной горничной, и нам с отцом не осталось ничего иного, как смотреть друг на друга.
– Слава богу, что вы с мамой позволили мне всё решать за себя самой.
Великодушно махнув рукой, папа задрал ноги на пуфик, который до этого казался лишь пустым украшением.
– Дорогая моя девочка, понимаю, что ты должна нервничать, глядя на мои страдания. Возможно, я не слишком успешно скрываю свою тоску. Но всё же полагаю, что занудой я не был. А эта бедная мисс Финчпенни…
– Финчпек.
– Какая грустная маленькая женщина! Очень-очень грустная. – Папа смаковал эти слова. – И как это можно терпеть её день за днём? Словно туман, который никогда не рассеивается.
– Да, она выглядит слегка подавленной, – поспешно согласилась я, пока он не добавил, что Харриет была неудержимым потоком солнечного света.
– Твоя мать тоже всегда мыла голову дождевой водой. – Папа улыбнулся, и я почувствовала, что между нами словно открылась дверь.
Послышался неясный шум, и в комнату вошла леди Гризуолд. Это был эффектный выход – с непередаваемой грацией к нам направлялась самая прекрасная женщина на свете. У меня мелькнула мысль, что у Тимотии Финчпек есть все основания относиться к ней с затаённой злобой бедной родственницы, обречённой всю жизнь провести в тени вместе с остальными призраками Старого Аббатства.
Глава двенадцатая
– Овца из другой отары, – пробормотал мистер Эмблфорт.
– Вообще-то я никогда не рвался в церковь, викарий, – брюзгливо продолжал папа. – Но наступает время, когда привлекательность загробной жизни становится неоспоримой. Великое упущение с моей стороны, что я хотя бы изредка не сидел по воскресеньям на церковной скамье.
– И последние могут стать первыми, сын мой, надо лишь вовремя замолить грехи.
Эта идея и прежде казалась мне слегка несправедливой, а теперь, когда я не знала, куда засунуть своё раздражение, хотелось только одного: чтобы эти двое отправились в ближайшую пивную и помолились там за кружечкой-другой. Тогда я смогу в одиночку и без помех нырнуть в ворота Старого Аббатства и встретиться наконец со своей аристократической клиенткой.
– Возможно, при случае я выберусь в церковь и посмотрю, как вы работаете, викарий, – произнёс отец. – Дух мой нуждается в бальзаме утешения, а за предоставление этой услуги вам, как известно, и платят. Моя дражайшая дочь Жизель, наверное, уже рассказывала о трагической потере, которую я недавно понёс…
Услышав звук приближающейся машины, я настоятельно посоветовала мистеру Эмблфорту отойти к обочине. Он послушался, хотя определённо не испытывал страха и трепета ни за себя, ни за велосипед. Когда мимо нас со свистом пронеслись один за другим два автомобиля, викарий благоразумно предложил продолжить путь к Старому Аббатству, где он намеревался отдохнуть среди монастырских развалин и пообщаться с духом святого Этельворта.
– Мы тоже туда направляемся. Только не к развалинам, а в дом их светлостей. У меня назначена встреча с леди Гризуолд.
– А-а, – протянул мистер Эмблфорт, – помню-помню, очаровательная юная женщина. Такая жалость, что Бог не наградил её и сэра Каспера потомством. Трудно отделаться от мысли, что легенда говорит правду.
И на этой пикантной подробности он нажал на педали.
– Надо же, какой странный тип, – заметил папа и покрепче обхватил драгоценную торбу.
Наш автомобиль не спеша последовал за священником.
Через несколько мгновений мы очутились на широкой подъездной дорожке, впереди виднелся дом. Построенный в правление Георга II, особняк на первый взгляд казался нарисованным рукой ребёнка. Его красота состояла в необычности линий и удивительной точности пропорций. Со временем кирпич приобрёл желтоватый оттенок, а крыша стала серой; там, где на неё падала тень, она казалась сиреневой. Я порадовалась, что «викторианцы» не испортили это чудесное здание гигантскими уродливыми пристройками, и едва снова не наехала на велосипед мистера Эмблфорта, валявшийся прямо на дорожке. Надавив на тормоза, после чего двигатель заглох второй раз за это утро, я посмотрела направо и увидела развалины монастыря Святого Этельворта.
Такие места более эффектно выглядят ночью, когда лунный свет серебрит нагромождения разрушенных стен и выступающие остатки каменных лестниц. Но даже днём руины производили впечатление. Викарий сидел под остатками готического свода. Я покосилась на папу. Вид у него был далеко не радостный. И я его понимала. Подобное путешествие, должно быть, не слишком понравилось бедняжке Харриет. Удивительно, как она до сих пор не открыла крышку! Я уже собиралась выйти из машины и прислонить велосипед к дереву, когда из-за кустов вынырнул человек.
В руках он держал садовые ножницы. Глядя на пожелтевшее морщинистое лицо, я решила, что ему по меньшей мере девяносто. Согбенная спина, наверное, уже добрый десяток лет не позволяла ему видеть небо, но маленькие глазки были пытливыми, как у ребёнка. Да и походка оказалась на редкость бодрая – передвигался старичок вприпрыжку.
– Добрый день, миссис. – Он облокотился о капот машины и оказался со мной нос к носу. – Пришли поболтать с леди Гризуолд о том, как приукрасить это старое местечко?
– Совершенно верно. Я Элли Хаскелл.
– Ну да, кто же ещё! – Блестящие глазки пытливо изучали моё лицо. – А я давненько уж вас поджидаю. Не сочтите за наглость, но мне хотелось бы посоветовать вам не особливо куролесить в доме. Понимаете, это может до добра не довести. Я работаю здесь с тех пор, когда был не выше вон того пня, и знаю, о чём говорю.
– Сэр Каспер расстроен тем, что леди Гризуолд хочет по-новому всё оформить?
– Он-то нет, старый хозяин полностью за. Всё сделает ради милой улыбки её светлости. Да уж ладно, хозяин, как говорится, барин. А вот егосердить нельзя!
Старик поёжился и посмотрел в сторону развалин, где по-прежнему восседал мистер Эмблфорт.
– Викария? – Я удивлённо вздрогнула и случайно пихнула локтем папу, который доселе не обращал никакого внимания на разговор. – Какое он имеет отношение к переустройству Старого Аббатства?
– Никакого.
– Тогда не понимаю.
– Я вам толкую о старине Ворти. Он построил этот старый монастырь, от которого не осталось ничего, кроме груды камней.
– А, так вы говорите о святом Этельворте?
– Ну, если называть его по всей чести. – Старик забавно подпрыгнул, чуть не проткнув себе подбородок острием секатора. – Я же вырос в этих местах и потому думаю о нём так же, как о моём дяде Нэде, в честь которого меня назвали. Любовь пополам со страхом, если вы меня понимаете. Делай всё, чтобы потрафить старине Ворти, и тогда он не причинит тебе вреда.
– А какой вред он мог бы причинить? – Я поймала себя на том, что дрожу точно так же, как и тогда, на Рыночной площади, во время разговора с цыганкой.
– Всё началось ещё в те времена, когда здесь стоял старый дом, – задумчиво ответил Нэд. – Его построили, когда Генрих VIII ни с того ни с сего прогнал монахов. Во времена Елизаветы хозяйке дома, запамятовал её имя, как-то ночью в часовне было видение. К ней явился святой, и, говорят, она дала ему торжественную клятву, а он пообещал, что род Гризуолдов всегда будет обитать в Старом Аббатстве. Но отец сэра Каспера – сэр Уолтер – взял да и нарушил слово. И старый Ворти тут же дал понять, что он не из тех, кому можно натянуть нос.
– Сегодня, когда мы встретили по пути мистера Эмблфорта, он выразил сожаление, что Господь не подарил сэру Касперу и леди Гризуолд детей. Неужели вы думаете, будто причина в том, что сэр Уолтер когда-то рассердил святого Этельворта?
Я выжидательно смотрела на Нэда. Папа хранил безмятежное спокойствие. Позже я сообразила, что он радовался затянувшемуся визиту и надеялся, что родственники Харриет уедут, так и не дождавшись нас.
– У первой жены сэра Каспера тоже не было детей, хотя, по слухам, ради этого она надорвала сердце и здоровье. – Нэд возвёл глаза к небу.
– А что та дама пообещала святому Этельворту? – спросила я.
Старик то ли плохо расслышал, то ли сознательно уклонился от ответа.
– Мамаша сэра Уолтера. Она была немкой, и, как говорят, у неё вдруг взыграла кровь.
– Но какое всё это, – попыталась я зайти с другой стороны, – имеет отношение к намерениям леди Гризуолд переустроить дом?
– Старина Ворти и так уже рассержен, но может ещё больше разозлиться. Он не любит перемен. – Нэд отошёл от машины, сложил пальцы в трубочку наподобие бинокля и посмотрел в сторону дома. – Каждый раз, когда её светлость что-то переставляет, картину там или вазу какую, этот предмет возвращается на старое место. Всегда посреди ночи. И делает это не сэр Каспер, так как желание леди Гризуолд – для него закон. И кузина хозяина, мисс Финчпек, тоже на такие шутки не способна. Бедняжка собственной тени боится. Кстати, по-моему, это она стоит на ступенях и смотрит в нашу сторону. Так что я лучше не буду вас больше задерживать.
– Было интересно с вами побеседовать, Нэд.
– Похоже, дождь начинается. – Старик вытер лоб. – Когда пойдёте в дом, оставьте ключи в машине, и я загоню её в гараж. Велосипед священника тоже туда поставлю. Хотя дальше ему ржаветь всё равно некуда.
Оттащив многострадальное транспортное средство к краю дорожки, он смотрел, как я неуверенно трогаюсь с места. Машина пару раз дёрнулась, и холщовая сумка недовольно подпрыгнула на отцовских коленях.
Мы въехали во внутренний дворик. Два каменных льва несли стражу у подножия величественной лестницы, которая вела к парадной двери. Рядом с ней стояла худощавая седая женщина с лейкой в руках.
– Торжественная встреча? – пробормотал отец, выбираясь из машины.
Ветер свирепо накинулся на нас, сухие листья стервятниками кружили над нашими головами. Я поёжилась, ощутив, как за шиворот проникла ледяная капля. Мой наряд явно не годился для ненастья. Скорей бы оказаться внутри и получить чашку горячего чая или кофе. Правда, как бы чай не встал поперёк горла, если с нами будет урна. Я вовсе не жаждала общества праха незабвенной Харриет. Быть может, моё мрачное настроение объяснялось шоком, который я испытала, едва не слетев с обрыва. А возможно, дело в том, что я просто не отличаюсь широтой взглядов. Но в одном я не сомневалась: сидеть напротив отца и любоваться, как он баюкает этот образец гончарного искусства, у меня не было ни малейшего желания.
– Папа, тебе придётся оставить Харриет в машине.
– Дорогая Жизель, я не в силах это сделать. – Он посмотрел на меня так, словно на моей голове было больше змей, чем у Медузы-горгоны. – Моя возлюбленная боялась замкнутого пространства. Она как-то мне об этом сказала.
– Сейчас все эти страхи для неё позади. – Родительское неодобрение лишило меня твёрдости духа. – Это деловой визит, и, мне кажется, было бы неправильно отвлекать леди Гризуолд от обсуждения наших планов. Да-да, знаю, – добавила я, увидев, что папа собирается запротестовать. – Я действительно говорила, что ты можешь взять с собой урну. Вероятно, это нечестно с моей стороны, но я передумала. Попробуй поставить себя на моё место.
– Очень хорошо. – Отец с шумом втянул воздух и раздулся до ещё более гигантских размеров. – Тогда я останусь с Харриет в машине.
– Замечательно! – сказала я, теряя остатки терпения. – Тогда придётся скомкать обсуждение, и создастся впечатление, что меня не интересует работа, которая выпадает раз в жизни. После чего леди Гризуолд ещё подумает, стоит ли ей связываться с такой капризной особой. Хороший же из тебя отец!
Мои нервы всё ещё были на взводе после недавнего шока, а рассказ старика Нэда о видениях и нарушенной клятве оставил в душе странное ощущение, будто по пятам за нами следуют призраки. А тут ещё Харриет в своём горшке… Впрочем, это не оправдание для грубости. Я тут же устыдилась. Если папе хочется, пусть остаётся в машине. Но он открыл дверцу и аккуратно поставил холщовую сумку на сиденье водителя.
– Ты совершенно права, Жизель. – Жалкая улыбка придала его лицу ещё более горестное выражение. – Тебе нужно думать о своей карьере, как это принято у современных женщин. Её светлость вправе сполна получить за свои деньги, даже если мне придётся просидеть у неё до вечера. Понимаю твои опасения. Увидев мою скорбную ношу, она наверняка захочет поскорее выставить нас из дома.
– Спасибо, папа, спасибо!
Я повернулась к лестнице. Седая дама неторопливо спускалась к нам по каменным ступеням. После того как я представилась, она поставила лейку у наших ног и зябко стянула кардиган на худосочной груди.
– Совершенно верно, оформители. Меня зовут Тимотия Финчпек. Я кузина сэра Каспера. Я проведу вас к её светлости. Меня это не затруднит. – У неё был тихий тоненький голосок, а лицо не выражало ровным счётом ничего. – Я собиралась сходить к бочке и принести воды. Моя мать всегда говорила, что нельзя мыть голову водой из обычного крана. В водопроводной воде слишком много химии. Но я не предполагала, что на улице такой холод, вот и стояла, раздумывая, не вернуться ли за пальто.
И сколько бы она ещё так раздумывала, не появись мы с папой? Пройдя за Тимотией в дом, мы проследовали через квадратный холл мимо портретов предков, развешанных на стенах, ступили на роскошный ковёр, устилавший паркетный пол, миновали изящную балюстраду, поднимавшуюся к полукруглой галерее. И оказались в уютной гостиной. От пола до потолка она была обшита сосновыми панелями золотисто-янтарного цвета. Камин, в котором пламя весело лизало большое полено, представлял собой простое каменное сооружение, на каминной полке выстроились незатейливые оловянные кружки и подсвечники. Тёмно-зелёный диван и обтянутые ситцем кресла так и манили присесть, маленькие столики, казалось, только и ждали, когда на них появятся чашки с блюдцами и корзинка с вязанием. Длинные и узкие окна были задрапированы рыжеватыми бархатными шторами. В двух застеклённых угловых шкафчиках виднелись декоративные пивные кружки и серебряные кубки за победы в скачках. Я стояла, впитывая атмосферу комнаты и спрашивая себя, можно ли здесь хоть что-то изменить без риска навлечь гнев призраков.
Включив пару настольных ламп, Тимотия Финчпек жестом пригласила нас поближе к огню.
– Это любимая комната первой жены сэра Каспера. Нынешняя леди Гризуолд использует её в качестве личной гостиной, хотя, думается, она бы предпочла ту, что находится в задней части дома, подальше от снующих людей. Но, по-моему, вы здесь уже бывали, миссис Хаскелл, хотя я не помню, по какому случаю.
– Да, пару дней назад, – отозвалась я, опускаясь в кресло, – но не в этой комнате. Мы с леди Гризуолд беседовали в библиотеке.
– Наверное, я тогда слегла с простудой, – сообщила мисс Финчпек гундосым шёпотом. – У меня очень слабая грудь. Как говорила мама, это всё потому, что я родилась в ужасный туман и сырость проникла в мои лёгкие ещё до того, как я сделала первый вдох.
– Тяжело, когда имеешь слабое здоровье, – подхватил отец, втягивая живот в тщетной попытке не выглядеть бесстыдным здоровяком. – Увы, каждый вынужден играть теми картами, какие сдаёт нам жизнь. А вы, дорогая, должны утешаться тем, что порой и чахлая роза способна цвести дольше своих сестёр.
– Остаётся уповать на это. – Более тоскливого вида, чем у миссис Финчпек, и придумать было трудно. – Я делаю всё, что могу: каждый день изнуряю себя зарядкой, принимаю тонизирующие средства и витамины, чтобы исправить то, чем меня наделила природа. Что вы думаете о библиотеке, миссис Хаскелл?
Выцветшие глаза безучастно скользнули в мою сторону.
– Чудесная комната. Никогда не видела столько книг в кожаных переплётах!
– Некоторые из них попали сюда ещё из старого дома.
– Из того самого, что построили, когда Генрих VIII даровал эту землю вашему роду? А чем ваши предки заслужили монаршую благосклонность?
Горя желанием прослушать урок истории, я и представить не могла, что в моём интересе есть что-то непристойное, но миссис Финчпек всю передёрнуло, словно чопорную гувернантку, которую хозяин дома зажал в углу.
– Меня этот вопрос никогда не занимал, миссис Хаскелл. Мой отец крайне неодобрительно относился к женщинам, интересующимся политикой. Пусть он и умер много лет назад, я осталась верна его убеждениям. А теперь, с вашего разрешения, я приведу её светлость.
Она исчезла, словно кучка пыли, сметённая рукой опытной горничной, и нам с отцом не осталось ничего иного, как смотреть друг на друга.
– Слава богу, что вы с мамой позволили мне всё решать за себя самой.
Великодушно махнув рукой, папа задрал ноги на пуфик, который до этого казался лишь пустым украшением.
– Дорогая моя девочка, понимаю, что ты должна нервничать, глядя на мои страдания. Возможно, я не слишком успешно скрываю свою тоску. Но всё же полагаю, что занудой я не был. А эта бедная мисс Финчпенни…
– Финчпек.
– Какая грустная маленькая женщина! Очень-очень грустная. – Папа смаковал эти слова. – И как это можно терпеть её день за днём? Словно туман, который никогда не рассеивается.
– Да, она выглядит слегка подавленной, – поспешно согласилась я, пока он не добавил, что Харриет была неудержимым потоком солнечного света.
– Твоя мать тоже всегда мыла голову дождевой водой. – Папа улыбнулся, и я почувствовала, что между нами словно открылась дверь.
Послышался неясный шум, и в комнату вошла леди Гризуолд. Это был эффектный выход – с непередаваемой грацией к нам направлялась самая прекрасная женщина на свете. У меня мелькнула мысль, что у Тимотии Финчпек есть все основания относиться к ней с затаённой злобой бедной родственницы, обречённой всю жизнь провести в тени вместе с остальными призраками Старого Аббатства.
Глава двенадцатая
Даже папа, верный памяти Харриет, не мог скрыть восхищения. Вскочив на ноги, он во все глаза смотрел, как леди Гризуолд пожимает мне руку. Движения её были удивительно грациозны, а улыбка на редкость пленительна. Правда, я села на место со смутным ощущением, что атласно-гладкие чёрные волосы и тёмные глаза хозяйки меня несколько разочаровали. Ей следовало быть холодной блондинкой в синем или цвета морской волны платье, а не в этой ржаво-коричневой юбке и чёрной водолазке, перепоясанной тонкой золотой цепочкой, которая, если не считать обручального кольца, была единственным украшением.
Её светлость тем временем обратилась к папе:
– Очень мило, что ваша дочь сумела привести вас. – Голос у неё был мелодичным, но не слишком выразительным.
– Морли Саймонс к вашим услугам. Крайне любезно с вашей стороны, что вы не возражаете против моего вторжения, ваша светлость. – Отец склонился над рукой леди Гризуолд так низко, как позволял его объёмистый живот.
– Прошу вас, зовите меня Филлис. До вашей дочери, вероятно, уже дошли слухи, что я вовсе не родилась аристократкой. – Она расположилась на диване, чинно скрестив ноги, и подождала, пока мы с папой вновь устроимся в креслах. – Мой отец был почтальоном, а мама работала в прачечной. И хотя я всегда стремилась к более обеспеченной жизни, но всё-таки не забыла о своём происхождении, как можно было ожидать. – Её светлость не добавила: «Так и передайте этим сплетницам», однако было очевидно, что именно это она имела в виду.
– Нам повезло, что вы живёте в наших краях. – Я разглаживала складки на юбке, спрашивая себя, осознаёт ли она, что люди в её присутствии чувствуют себя помятыми уродцами. – Кэтлин Эмблфорт счастлива, что вы принимаете участие в её постановке.
– Она вкладывает душу в спектакль. – Леди Гризуолд поправила диванные подушки. – Это совсем неплохой фарс для любительской сцены. Конечно, изначально, как водится, юмор там и не предполагается, но у вашего кузена Фредди настоящий дар комика. Отличный выбор на роль героя, который не видит за деревьями леса. По счастью, миссис Эмблфорт стоически восприняла открытие, что публика на её спектакле рыдать не будет. Полагаю, она умеет приспосабливаться в любой области жизни. А что ещё остаётся делать, будучи замужем за столь странным человек, одержимым святым Этельвортом? Я ничуть не удивлюсь, если он сейчас сидит как истукан среди монастырских руин. Надеюсь, это всё же не так…
– Уважаемая леди, не стоит обманывать себя. – В папином голосе, исходившем из глубин кресла, слышалась радость человека, сообщающего дурную весть, которая никоим образом его не касается. – Мы с Жизель встретили священника перед вашими воротами. Он катил на обшарпанном велосипеде, из-за него мы чуть не слетели с обрыва.
– Да, Скалистая дорога очень коварна. Странно, что несчастные случаи достаточно редки. – Лицо леди Гризуолд осталось невозмутимым, на нём не отражалось ничего, кроме светской вежливости. – Но вряд ли происшествие настолько расстроило мистера Эмблфорта, что он решил вернуться. Он целыми днями просиживает рядом с нашим домом. Думаю, скоро он начнёт колотить в дверь и просить, чтобы ему в сотый раз показали часовню. Сэр Каспер шарахается от него как от чумы.
– У преподобного вошло в привычку бродить по вашему поместью? – Папа покачал головой и скривил губы, словно чудачества совершенно чужды его натуре.
– Я среди ночи видела его из своего окна. А бедняжка Тимми однажды позвонила в полицию, решив, что в сад забрался грабитель. Вы познакомились с кузиной моего мужа?
Я кивнула:
– Мисс Финчпек впустила нас в дом.
– Да, конечно. Но я подумала, что вы могли принять её за экономку; люди часто допускают такую ошибку. Тимми прожила здесь большую часть жизни. Куда ещё было ей податься? А поскольку первая жена Каспера не возражала против её присутствия, то и мне пришлось приспособиться. – Всё это было сказано совершенно равнодушно. – Я попросила Тимми принести журналы, о которых мы с вами разговаривали, Элли. Вы не возражаете, если я так вас буду называть?
– Разумеется, нет. Мне не терпится узнать, что вы задумали.
– Иметь такую замечательную дочь с такой замечательной профессией! Остаётся только надуться от гордости! – Возможно, папа просто молол вздор, чтобы поддержать разговор, но сердце моё было тронуто, а глаза леди Гризуолд оживились.
– Должно быть, ваш приезд очень обрадовал и Элли, и всю её семью. Вы приехали издалека?
– Из Южной Германии, из деревушки Шенбрунн.
Отец ещё глубже погрузился в кресло, умудрившись прямо на глазах постареть лет на десять. Правда, от рыданий он, к счастью, воздержался.
– Мне кажется, я где-то слышала это название… – Леди Гризуолд подалась вперёд, подперев подбородок тонкими длинными пальцами.
– Ближайший город – Летцинн.
– А Шенбрунн – живописное место?
– Самое прекрасное в мире!
Картинным жестом папа извлёк из кармана белоснежный платок. Я поймала себя на нелепой мысли: а стирала ли ему фрау Грундман, пока он жил в её пансионе?
– Летцинн, вы сказали. – Казалось, её светлость впала в задумчивость. – Возможно, я где-то читала о нём. Там нет церкви? Католической, которая построена после Второй мировой войны? Там ещё знаменитый то ли неф, то ли витражи…
– Увы, до сих пор я редко бывал в церкви. – Папа с такой энергичностью орудовал платком, что на другом конце комнаты заколыхались шторы. – Но теперь мои глаза обращены к небесам и я буду более ревностно соблюдать все церковные ритуалы.
Я затаила дыхание, ожидая, что сейчас он начнёт разглагольствовать о своей недавней потере, но её светлость заговорила прежде, чем папа успел произнести имя Харриет.
– Это не там в недавнем прошлом был скандал, который попал в газеты? Священник скрылся с церковными деньгами и прямиком отправился в Монте-Карло, играть в рулетку? Или это случилось где-то в другом месте?
– Ты не слышал про эту историю, папа?
– Какую? – Судя по далёкому голосу, папа, наверное, витал под самым потолком, но через пару секунд он уже вернулся обратно и сфокусировал взгляд на леди Гризуолд. – Что с одной из церквей Летцинна связано какое-то неприглядное событие? Мы об этом говорим? Надеюсь, это не имеет отношения к церковному хору мальчиков? И речь не идёт о скабрезных надписях на фресках? Моя возлюбленная Харриет была бы глубоко потрясена. Она благоговела перед древностями.
– Папа, леди Гризуолд… Филлис говорит о краже.
– Возможно, пропали вовсе не деньги. – Её светлость пристально посмотрела на папу. – Возможно, это чаша или старинная статуэтка. Я сам не очень религиозна, но, живя здесь, на древней монастырской земле, невозможно не интересоваться церковными вопросами. Однако если вы не слышали ни о чём подобном, значит, я, видимо, что-то перепутала. Тем не менее название Летцинн засело у меня в голове.
И прежде чем папа ответить, добавила:
– Морли, а кто эта Харриет, о которой вы упомянули?
– Богиня всех земных наслаждений! Бриллиант чистейшей воды! Цветок, который не смогли бы вывести лучшие садоводы мира! Простите меня, дражайшая Филлис, но я теряю самообладание, когда говорю о ней.
«Зато никогда не теряешь слов», – сердито подумала я. Нехорошо с моей стороны. Но справедливости ради надо заметить, что я-то пришла сюда по делу, а папа, если случайно не подавится платком, будет битый час изливать потоки слёз. Пока он шумно сглатывал, пытаясь справиться с судорожными рыданиями, я поспешила конспективно изложить суть дела:
– Отец встретился с Харриет в Шенбрунне, и они полюбили друг друга. Но случилась трагедия, и Харриет погибла в дорожной катастрофе. Вчера вечером папа приехал в Мерлин-корт вместе с прахом своей возлюбленной. Исполняя печальный долг, он должен сегодня днём передать урну родственникам погибшей.
– Нет никаких сомнений, что моя жизнь закончилась вместе со смертью моей обожаемой возлюбленной! – не унимался отец, и трудно было найти возможность заткнуть ему рот, не представ в чужих глазах бесчувственной тварью.
Но – о чудо! – её светлости удалось прервать его рыдания.
– Её прах у вас дома?
Интересно, это она поддерживает разговор? Или леди Гризуолд настолько брезглива, что сама мысль о прахе представляется ей отталкивающей?
– Сейчас нет, – быстро ответил папа, прежде чем я успела вставить хоть слово. – Прах моей ненаглядной Харриет покоится на переднем сиденье машины Жизель.
– Такая аккуратная маленькая урночка с очень, очень плотно пригнанной крышкой, – услышала я свой судорожный писк.
– Харриет часто говорила о том, что очень любит езду на автомобиле! – Папины глаза подёрнулись дымкой воспоминаний. Но я знала, что пройдёт всего несколько секунд и он вспомнит, как именно она встретила свою смерть. И мы в подробностях услышим историю о трагической поездке Харриет в Трир.
Её светлость тем временем обратилась к папе:
– Очень мило, что ваша дочь сумела привести вас. – Голос у неё был мелодичным, но не слишком выразительным.
– Морли Саймонс к вашим услугам. Крайне любезно с вашей стороны, что вы не возражаете против моего вторжения, ваша светлость. – Отец склонился над рукой леди Гризуолд так низко, как позволял его объёмистый живот.
– Прошу вас, зовите меня Филлис. До вашей дочери, вероятно, уже дошли слухи, что я вовсе не родилась аристократкой. – Она расположилась на диване, чинно скрестив ноги, и подождала, пока мы с папой вновь устроимся в креслах. – Мой отец был почтальоном, а мама работала в прачечной. И хотя я всегда стремилась к более обеспеченной жизни, но всё-таки не забыла о своём происхождении, как можно было ожидать. – Её светлость не добавила: «Так и передайте этим сплетницам», однако было очевидно, что именно это она имела в виду.
– Нам повезло, что вы живёте в наших краях. – Я разглаживала складки на юбке, спрашивая себя, осознаёт ли она, что люди в её присутствии чувствуют себя помятыми уродцами. – Кэтлин Эмблфорт счастлива, что вы принимаете участие в её постановке.
– Она вкладывает душу в спектакль. – Леди Гризуолд поправила диванные подушки. – Это совсем неплохой фарс для любительской сцены. Конечно, изначально, как водится, юмор там и не предполагается, но у вашего кузена Фредди настоящий дар комика. Отличный выбор на роль героя, который не видит за деревьями леса. По счастью, миссис Эмблфорт стоически восприняла открытие, что публика на её спектакле рыдать не будет. Полагаю, она умеет приспосабливаться в любой области жизни. А что ещё остаётся делать, будучи замужем за столь странным человек, одержимым святым Этельвортом? Я ничуть не удивлюсь, если он сейчас сидит как истукан среди монастырских руин. Надеюсь, это всё же не так…
– Уважаемая леди, не стоит обманывать себя. – В папином голосе, исходившем из глубин кресла, слышалась радость человека, сообщающего дурную весть, которая никоим образом его не касается. – Мы с Жизель встретили священника перед вашими воротами. Он катил на обшарпанном велосипеде, из-за него мы чуть не слетели с обрыва.
– Да, Скалистая дорога очень коварна. Странно, что несчастные случаи достаточно редки. – Лицо леди Гризуолд осталось невозмутимым, на нём не отражалось ничего, кроме светской вежливости. – Но вряд ли происшествие настолько расстроило мистера Эмблфорта, что он решил вернуться. Он целыми днями просиживает рядом с нашим домом. Думаю, скоро он начнёт колотить в дверь и просить, чтобы ему в сотый раз показали часовню. Сэр Каспер шарахается от него как от чумы.
– У преподобного вошло в привычку бродить по вашему поместью? – Папа покачал головой и скривил губы, словно чудачества совершенно чужды его натуре.
– Я среди ночи видела его из своего окна. А бедняжка Тимми однажды позвонила в полицию, решив, что в сад забрался грабитель. Вы познакомились с кузиной моего мужа?
Я кивнула:
– Мисс Финчпек впустила нас в дом.
– Да, конечно. Но я подумала, что вы могли принять её за экономку; люди часто допускают такую ошибку. Тимми прожила здесь большую часть жизни. Куда ещё было ей податься? А поскольку первая жена Каспера не возражала против её присутствия, то и мне пришлось приспособиться. – Всё это было сказано совершенно равнодушно. – Я попросила Тимми принести журналы, о которых мы с вами разговаривали, Элли. Вы не возражаете, если я так вас буду называть?
– Разумеется, нет. Мне не терпится узнать, что вы задумали.
– Иметь такую замечательную дочь с такой замечательной профессией! Остаётся только надуться от гордости! – Возможно, папа просто молол вздор, чтобы поддержать разговор, но сердце моё было тронуто, а глаза леди Гризуолд оживились.
– Должно быть, ваш приезд очень обрадовал и Элли, и всю её семью. Вы приехали издалека?
– Из Южной Германии, из деревушки Шенбрунн.
Отец ещё глубже погрузился в кресло, умудрившись прямо на глазах постареть лет на десять. Правда, от рыданий он, к счастью, воздержался.
– Мне кажется, я где-то слышала это название… – Леди Гризуолд подалась вперёд, подперев подбородок тонкими длинными пальцами.
– Ближайший город – Летцинн.
– А Шенбрунн – живописное место?
– Самое прекрасное в мире!
Картинным жестом папа извлёк из кармана белоснежный платок. Я поймала себя на нелепой мысли: а стирала ли ему фрау Грундман, пока он жил в её пансионе?
– Летцинн, вы сказали. – Казалось, её светлость впала в задумчивость. – Возможно, я где-то читала о нём. Там нет церкви? Католической, которая построена после Второй мировой войны? Там ещё знаменитый то ли неф, то ли витражи…
– Увы, до сих пор я редко бывал в церкви. – Папа с такой энергичностью орудовал платком, что на другом конце комнаты заколыхались шторы. – Но теперь мои глаза обращены к небесам и я буду более ревностно соблюдать все церковные ритуалы.
Я затаила дыхание, ожидая, что сейчас он начнёт разглагольствовать о своей недавней потере, но её светлость заговорила прежде, чем папа успел произнести имя Харриет.
– Это не там в недавнем прошлом был скандал, который попал в газеты? Священник скрылся с церковными деньгами и прямиком отправился в Монте-Карло, играть в рулетку? Или это случилось где-то в другом месте?
– Ты не слышал про эту историю, папа?
– Какую? – Судя по далёкому голосу, папа, наверное, витал под самым потолком, но через пару секунд он уже вернулся обратно и сфокусировал взгляд на леди Гризуолд. – Что с одной из церквей Летцинна связано какое-то неприглядное событие? Мы об этом говорим? Надеюсь, это не имеет отношения к церковному хору мальчиков? И речь не идёт о скабрезных надписях на фресках? Моя возлюбленная Харриет была бы глубоко потрясена. Она благоговела перед древностями.
– Папа, леди Гризуолд… Филлис говорит о краже.
– Возможно, пропали вовсе не деньги. – Её светлость пристально посмотрела на папу. – Возможно, это чаша или старинная статуэтка. Я сам не очень религиозна, но, живя здесь, на древней монастырской земле, невозможно не интересоваться церковными вопросами. Однако если вы не слышали ни о чём подобном, значит, я, видимо, что-то перепутала. Тем не менее название Летцинн засело у меня в голове.
И прежде чем папа ответить, добавила:
– Морли, а кто эта Харриет, о которой вы упомянули?
– Богиня всех земных наслаждений! Бриллиант чистейшей воды! Цветок, который не смогли бы вывести лучшие садоводы мира! Простите меня, дражайшая Филлис, но я теряю самообладание, когда говорю о ней.
«Зато никогда не теряешь слов», – сердито подумала я. Нехорошо с моей стороны. Но справедливости ради надо заметить, что я-то пришла сюда по делу, а папа, если случайно не подавится платком, будет битый час изливать потоки слёз. Пока он шумно сглатывал, пытаясь справиться с судорожными рыданиями, я поспешила конспективно изложить суть дела:
– Отец встретился с Харриет в Шенбрунне, и они полюбили друг друга. Но случилась трагедия, и Харриет погибла в дорожной катастрофе. Вчера вечером папа приехал в Мерлин-корт вместе с прахом своей возлюбленной. Исполняя печальный долг, он должен сегодня днём передать урну родственникам погибшей.
– Нет никаких сомнений, что моя жизнь закончилась вместе со смертью моей обожаемой возлюбленной! – не унимался отец, и трудно было найти возможность заткнуть ему рот, не представ в чужих глазах бесчувственной тварью.
Но – о чудо! – её светлости удалось прервать его рыдания.
– Её прах у вас дома?
Интересно, это она поддерживает разговор? Или леди Гризуолд настолько брезглива, что сама мысль о прахе представляется ей отталкивающей?
– Сейчас нет, – быстро ответил папа, прежде чем я успела вставить хоть слово. – Прах моей ненаглядной Харриет покоится на переднем сиденье машины Жизель.
– Такая аккуратная маленькая урночка с очень, очень плотно пригнанной крышкой, – услышала я свой судорожный писк.
– Харриет часто говорила о том, что очень любит езду на автомобиле! – Папины глаза подёрнулись дымкой воспоминаний. Но я знала, что пройдёт всего несколько секунд и он вспомнит, как именно она встретила свою смерть. И мы в подробностях услышим историю о трагической поездке Харриет в Трир.