Кенни Поль. Засада в сумерках

   — Вечером. Например, завтра. Офицер кивнул, показывая, что понял.
   — Я буду ждать вас здесь в половине шестого... Или нет: я пришлю за вами в гостиницу джип.
   — Ваша доброта меня смущает, — заявил Коплан. — Вы окажете нам удовольствие, поужинав с нами сегодня вечером?
   Седеющие брови капитана сдвинулись. Он посмотрел на свои наручные часы, потом расписание дежурств, висевшее на стене.
   — Думаю, это возможно. Но я прошу вас извинить меня за короткую отлучку. Мне нужно отдать приказы моим офицерам.
   — Прошу вас, — ответил Коплан.
   Капитан встал, вышел из кабинета и закрыл дверь. Быстрым гибким движением Коплан вскочил со стула, чтобы рассмотреть различные таблицы с расписаниями, графиками и порядком передвижения подразделений.
   — Что ты делаешь? — прошептала встревоженная Клодин.
   Повелительным жестом он заставил ее замолчать.

Глава VI

   Коплан сразу убедился в бесполезности своей попытки: для непосвященного, тем более иностранца, эти таблицы были абсолютно непонятны.
   Маршрута подразделений охраны нигде не было.
   Военная карта северной части Иордании содержала мельчайшие географические детали, но на ней не было и следа путей передвижения патрулей.
   Разочарованный Коплан сел рядом с Клодин и сказал нормальным голосом:
   — Капитан очень любезен... Но, кажется, жизнь в этой глуши невеселая.
   Клодин поняла, что он хочет просто обменяться с ней несколькими банальными фразами, чтобы создать видимость нормального разговора супругов. Она легко включилась в игру, и они болтали до возвращения офицера.
   — Ну вот, — сказал Саббах, — теперь я могу ехать со спокойной совестью.
   Пара встала и по знаку капитана направилась к двери. Коплан услышал, что в одном из соседних помещений работает радиоприемник. Через треск и помехи гортанные голоса обменивались репликами.
   — У нас есть телефонная связь, — сообщил Саббах, вышедший вместе с гостями на улицу. — Это самое современное, что есть в лагере.
   Втроем они разместились на заднем сиденье «воксхолла». Клодин оказалась между мужчинами. Машина покатила к воротам.
   Они проехали мимо маленькой колонны из трех вездеходов, в которых сидели солдаты в полевой форме. Саббах посмотрел на часы.
   — Это взвод, вернувшийся с западного участка, — сказал он.
   Выехав на дорогу, «воксхолл» набрал скорость.
   — Обычно вы очень заняты? — обратился Коплан к иорданцу.
   — Еще как! Мой пост не синекура. Часть выполняет здесь задачи, которые в других странах ложатся на гражданскую администрацию. Теоретически мой гарнизон прикрывает сто километров границы. А фактически мы выполняем полицейские функции на обширной территории: охраняем нефтепровод, участвуем в ликвидации стихийных бедствий и так далее.
   Саббах был рад возможности поговорить о хорошо знакомых вещах. Это отвлекало от магнетизма, исходившего от прижатой к нему молодой женщины.
   — Бывают у вас инциденты? — спросил Франсис.
   — Знаете, политическая напряженность создает немало проблем.
   Вскоре машина подъехала к первым домам Мафрака.
   — Доверяю вам выбор ресторана, — сказал Коплан. — Мы не очень хорошо знаем возможности города.
   Капитан насмешливо поморщился.
   — Я тоже, — признался он. — Боюсь, они очень скудны.
   Однако после секундного раздумья он обратился к шоферу и назвал адрес. Повернувшись к Клодин, он произнес по-французски:
   — Иорданская кухня не очень хороша... Смесь английской кухни с арабской.
   — Я обожаю экзотические блюда! — бойко соврала она. — Это будет чудесно.
   Действительность разрушила иллюзии. Блюда были едва съедобными. Компромисс между двумя противоположными гастрономическими концепциями сделал меню весьма причудливым.
   Однако ужин привел к желаемому результату. Капитан с огромным трудом скрывал свои чувства к молодой женщине. Ей совершенно не пришлось усиливать его желание тонкими маневрами: Саббах пожирал ее глазами, а в отношении Коплана проявлял немного натянутую любезность.
   Около полуночи Саббах с сожалением расстался со своими друзьями перед их гостиницей. Прощание несколько затянулось. Наконец капитан решил вернуться в свой лагерь.
   — Уф, — сказала Клодин, когда вместе с Фрэнсисом вошла в их номер. — Я думала, он никогда не уйдет. Тебе не кажется, что он клюнул?
   Коплан закрыл дверь, задвинул щеколду, потом снял пиджак и повесил его на спинку стула, после чего закурил сигарету, так и не ответив.
   — Ты что, оглох? — спросила Клодин с ноткой раздражения.
   — Нет. Стараюсь решить одну проблему.
   — Самое время! Поможешь мне расстегнуть платье? Он встал у нее за спиной, приподнял локоны, чтобы найти застежку. Затем он расстегнул «молнию».
   — Готово, — сказал он, отступая.
   Она со спокойным бесстыдством стянула платье через голову. Комбинации на ней не было.
   В трусиках, чулках и туфлях она прошлась по комнате, остановилась перед зеркалом, вытерла свои накрашенные губы бумажной салфеткой.
   — В чем заключается проблема? — спросила она, изучая свое лицо в зеркале.
   Стоя на высоких каблуках, слегка наклонившись вперед, она представляла собой очень соблазнительное зрелище.
   — Скажи, — обратился к ней Коплан, — тебе очень трудно надеть халат? Здесь ты не у Халати.
   Она обернулась с искаженным лицом.
   — Я ведь не заставляю тебя смотреть на меня, правда? Зачем ты меня привез? Чтобы я переспала с тем военным. И у тебя еще хватает наглости делать мне замечания?
   — Э! Спокойнее, — добродушно произнес он. — Какая муха тебя укусила?
   Ее трясло от возмущения, но грусть, казалось, брала верх над гневом; ее лицо дрожало, как будто она собиралась расплакаться.
   — За кого ты меня принимаешь? — горячо упрекнула она. — С того момента как мы познакомились, у тебя не нашлось для меня ни единого доброго слова. Ты едва отвечаешь, когда я обращаюсь к тебе. А ведь мы могли поладить. Ты показался мне симпатичным. Но ты видишь во мне уличную девку, всего лишь уличную девку...
   Ее голос сломался, из глаз брызнули слезы. Она пробежала по комнате, бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку, обхватив голову руками. Но из ее горла не вырвалось ни одного всхлипа.
   Коплан спокойно погасил сигарету.
   Он подошел к молодой женщине, сел рядом с ней и погладил ее плечо.
   — Послушай, малышка, — шепнул он. — Это будет самой противной штукой, которая может с нами случиться, если мы привяжемся друг к другу, понимаешь? Между двумя одинокими неприкаянными людьми, вроде нас, это почти неизбежно. Поэтому я и сохраняю дистанцию. Через несколько дней, закончив эту работу, мы расстанемся. И что тогда?
   Он чувствовал, как подрагивает под его пальцами полное жизни нежное тело, и изо всех сил сопротивлялся желанию продолжить ласку.
   Клодин тяжело вздохнула, потом повернулась и посмотрела на Коплана влажными глазами.
   — Вот именно, — произнесла она слабым голосом. — Мы знаем, что это продлится недолго. Так не надо портить эти несколько дней. Мы можем стать хотя бы друзьями.
   Озабоченно нахмурив лоб, Коплан пожал плечами.
   — Знаешь, в подобных случаях трудно оставаться просто друзьями. Это быстро переходит... А потом, ты воображаешь, я бы спокойно думал о том, что ты проведешь ночь с Саббахом, если бы полюбил тебя?
   Она приподнялась на локте. В ее голубых глазах появилась нежность.
   — Вот видишь, — сказала она, — ты можешь быть милым. Со мной уже давно никто так не говорил. Ты совсем не такой, как остальные.
   — Вот еще! — язвительно отозвался он, укрывая Клодин простыней до подбородка. — Я не смешиваю дела и чувства, вот и все. В остальном...
   — Нет, — задумчиво проговорила она. — Не знаю, что ты скрываешь и почему хочешь выглядеть грубым, но я вижу тебя таким, каков ты есть. И я сделаю все, что угодно, лишь бы ты полюбил меня. Хотя бы немного.
   Он по-братски потрепал ее по щеке и прищурил глаза.
   — Тогда не искушай меня; не расхаживай в соблазнительном виде. Не напоминай мне каждую секунду, что побывала у Халати. Это меня расстраивает.
   Он дружески поцеловал ее за ухом. Вдруг он встал, сунул руки в карманы и резко изменил тон:
   — Завтра, во время посещения Умм-эль-Джемаля, ты разогреешь капитана до такой степени, чтобы он совсем потерял голову. Раскалишь его добела, убедишь, что мечтой твоей жизни всегда было стать рабыней воина пустыни; будешь только незаметно строить глазки и слегка касаться его. Но лишь в необходимых дозах, чтобы все выглядело серьезно. Если он очень сильно прижмет тебя, отодвигайся, покраснев. Нужно, чтобы к возвращению в лагерь он горел. Усекла?
   — Я все сделаю наилучшим образом, — пообещала она покорно, хотя и разочарованно.
   — Я устрою так, чтобы оставить вас вдвоем раза два-три на довольно большое время. Он в любом случае не изнасилует тебя в руинах. Особенно если ты дашь ему понять, что будешь рада встретиться с ним тет-а-тет.
   Он перестал ходить по комнате, начал снимать рубашку.
   Потом встал перед умывальником, открыл холодную воду и плеснул ее себе на лицо и шею. Схватил полотенце и энергично вытерся.
   Клодин разделась под покрывалом.
   Ее трусики, пояс, чулки и туфли упали на пол.
   — Я могу сегодня спать у тебя на плече? — спросила она. Он взял одну из подушек и бросил ее на ковер возле постели.
   — Этой ночью нет, — сухо ответил он. — И в следующую тоже.
   Экскурсия в развалины старинного христианского города, от которого остались только куски стен, несколько арок и разбитые колоннады, прошла именно так, как надеялся Коплан.
   Обещанный капитаном эскорт был очень невелик: он сам да два солдата, которых на время осмотра оставили у крепостной стены.
   Затем Коплан и Клодин снова поужинали с иорданским офицером, и Коплан заметил, что Саббах вцепился в крючок всеми зубами.
   Прежде чем Саббах вернулся в лагерь, Франсис горячо поблагодарил его.
   — Послезавтра мы возвращаемся в Дамаск, — сообщил он, — но, может быть, мы выкроим время угостить вас последним стаканчиком. Я могу позвонить вам в лагерь?
   — Конечно, — быстро ответил офицер. — Номер шестьсот семьдесят восемь — телефонист Мафрака понимает английский.
   Он бросил из-под век вопросительный взгляд на Клодин. Молодая женщина незаметно взмахнула ресницами в знак согласия.
   Наконец Саббах ушел, а Коплан и Клодин поднялись в свой номер, довольные тем, что могут стать самими собой и прекратить комедию, продолжавшуюся почти семь часов.
   — Ты хорошо поработала, — сказал Франсис, обняв свою спутницу за плечи. — В некоторые моменты мне казалось, что наш друг взорвется. Теперь он созрел...
   Она мягко высвободилась, подошла к зеркалу и сняла клипсы, украшавшие ее уши.
   — Не так уж и трудно играть соблазнительницу, — заявила она с презрительной улыбкой в уголках губ. — Если хочешь знать мое мнение, я недовольна. Какую гадость ты готовишь этому бедняге?
   Лицо Коплана насупилось.
   — Не собираешься ли ты пожалеть его? — сказал он.
   — Почему бы нет? В конце концов, это могло бы облегчить мне работу.
   Он посмотрел на отражение Клодин в зеркале и сделал к ней три шага. Взяв молодую женщину за талию, он заставил ее повернуться. Глядя ей в глаза, сказал сдерживаемым голосом:
   — Если я просил тебя раскалить его добела, то именно для того, чтобы избавить тебя от неприятной работы, намеченной Халати.
   Удивленная как его жестом, так и утверждением, Клодин отступила.
   — Что ты говоришь?
   — Я говорю, что достаточно было, чтобы ты влюбила его в себя до безумия. Остальное я беру на себя.
   Он отпустил ее, повернулся спиной и закончил:
   — Теперь у тебя есть дополнительная причина пожалеть принца пустыни.
   Пока он развязывал галстук, Клодин смотрела на него, затем подошла к нему и взяла за руку.
   — Ты... немного ревновал?
   — Шиш! — буркнул он. — Просто я нашел лучший способ.
   Он решительно взял свою подушку и бросил ее на пол с намерением провести ночь на коврике.
   Около одиннадцати часов вечера двадцать восьмого к капитану Саббаху прибежал дежурный.
   Сильно взволнованный солдат объявил, что загорелся склад возле вокзала. Фляги с маслом, стоявшие на земле, взрываются одна за другой.
   Саббах бросился в свой штаб.
   Лагерь был поднят по тревоге. В темноте звучали свистки, воздух наполнил рев моторов.
   В барак прибежали лейтенант и два сержанта. Саббах выяснял расположение своих людей и подсчитывал средства, которые мог немедленно бросить на помощь.
   Короткими отрывистыми фразами он изложил ситуацию своим подчиненным и отдал им приказы. Главное было ограничить очаг огня, чтобы он не перекинулся на дома города.
   Несколько минут спустя, включив фары, моторизованное подразделение на полной скорости помчалось к вокзалу Мафрака.
   Одновременно по радио предупредили взводы, патрулировавшие к западу от местечка, и приказали им срочно отправиться к вокзалу. Не был оголен только сектор обоих нефтепроводов. Район, включавший в себя шоссе на Багдад, сирийскую границу, железнодорожный путь и насосную станцию, как и обычно, оставался под охраной трех взводов.
   Саббах все время был в своем кабинете. Включенный громкоговоритель соединял кабинет с радиостанцией, установленной в соседнем бараке, и капитан был в курсе развития ситуации.
   В половине первого ночи, несмотря на энергичные усилия солдат и части населения, пожар все еще бушевал и по-прежнему угрожал зданию вокзала.
   Нервничая, капитан принял решение мобилизовать подкрепление. Он отправил в город всех имевшихся у него людей на двух грузовиках.
   Без четверти час зазвонил телефон, стоявший у него на столе. Офицер быстро снял трубку.
   — Капитан, — сказал ему встревоженным голосом Коплан, — вы должны мне помочь. Пропала моя жена.
   — Что? — крикнул иорданец. — Это невероятно! Когда?
   — Примерно в половине двенадцатого... Мы пошли смотреть на пожар, и я потерял ее в толпе. Я пошел в гостиницу, надеясь, что она вернулась туда, но ее нет. Я теперь не нахожу себе места. С ней наверняка что-то случилось.
   Саббах сжал кулак. Такая привлекательная женщина одна, без защиты, на улицах Мафрака подвергалась огромному риску. Как знать, может быть, ее уже похитили бедуины-кочевники.
   Кровь офицера застыла.
   — Почему вы так долго ждали, прежде чем предупредить меня? — в ярости закричал он. — Если немедленно не установлю вокруг города оцепление, вы никогда не увидите вашу жену!
   — Я надеялся, что она вернется с минуты на минуту, — извинился ошарашенный Коплан. — В каком точно месте вы потеряли друг друга? — спросил Саббах, сходя с ума от ярости.
   — Совсем рядом с церковью...
   — И где вы сейчас?
   — В гостинице.
   — Никуда не уходите, чтобы я мог созвониться с вами в любой момент.
   Он бросил трубку.
   Перед ним встала ужасная дилемма. Он не мог отвлекать своих солдат от борьбы с пожаром ради поисков христианки. Под рукой у него никого не было.
   Оставался единственный выход, но он требовал нарушения военного устава. Хотя, с другой стороны, если эта слишком привлекательная белая женщина не будет немедленно найдена, это может вызвать дипломатический инцидент.
   Две минуты Саббах терзался сомнениями. Наконец безудержное желание, которое он испытал к Клодин, определило его решение.
   Он отозвал патрули из восточного сектора и направил их в Мафрак.

Глава VII

   В середине ночи грузовик, остановившийся в степи возле иорданской границы, но на сирийской стороне, тихо тронулся на юг, погасив огни. Он вез шесть человек и специальное оборудование.
   Автомобиль с трудом ехал по каменистой, выжженной солнцем земле. Стоя на кабине шофера, наблюдатель всматривался в бинокль для ночного видения в огромное пустынное пространство, расстилавшееся перед ним. Темноту нарушал только слабый свет звезд.
   В этой глуши точная линия границы не определена, но через четверть часа шофер понял, что она осталась позади. Наблюдатель тоже понял это и удвоил бдительность. Ему гарантировали, что между двумя и четырьмя часами иорданских патрулей в районе не будет, но он предпочитал смотреть повнимательнее.
   Грузовик ехал еще минут двадцать, прежде чем в объективах бинокля появилась черная линия нефтепровода.
   Наблюдатель дважды стукнул каблуком по крыше кабины, предупреждая водителя. Тот опустил доску, отделявшую его от четырех человек, сидевших в кузове, и велел им приготовиться.
   Несколько секунд спустя все участники экспедиции вышли возле трубы нефтепровода; следуя тщательно разработанному плану, они начали действовать.
   На соединении двух секций трубы они отвинтили нижние болты огромными гаечными ключами на длинных рукоятках. На землю потекла тоненькая струйка нефти. Теперь нужно было действовать очень быстро, поскольку сильный запах растекающейся нефти мог отравить диверсантов. Кроме того, достаточно было гаечному ключу сорваться и высечь искру, чтобы вспыхнул огромный пожар и молниеносно изжарил саботажников и их грузовик.
   Работа продолжалась. Развинченные по всему диаметру, две части нефтепровода медленно разошлись. Теперь нефть лилась ручьем.
   Место было выбрано хорошо: вместо того чтобы скапливаться и образовывать озеро, зловонная жидкость стекала по небольшому склону и должна быть образовать лужу в естественной впадине метров на сто дальше.
   Затем сирийцы вооружились толстыми стальными прутьями, оттолкнули одну из секций трубы и сдвинули ее с обычного места. Они отодвинули ее примерно на метр от обычного положения, а нефть тем временем лилась большой струей из обеих разделенных секций.
   Та же операция была проделана и со второй секцией. Потом с помощью тяжелых молотков, обернутых войлоком, концы труб были смяты, чтобы помешать их дальнейшему использованию.
   Без четверти четыре шофер велел группе сложить оборудование в машину и возвращаться. Они сделали хорошую работу: нефтепровод был выведен из строя на значительное время.
   Шестеро мужчин сели в машину, и она поехала к границе.
   Насосная станция еще в три часа ночи определила, что происходит падение давления в нижней части трубы. Это могло быть только утечкой.
   По багдадскому шоссе на запад срочно выехала ремонтная бригада. Одновременно станция известила по радио военный лагерь Мафрака, что участок нефтепровода, находящийся под его охраной, поврежден, и спросила, не заметил ли патруль чего-либо странного.
   Услышав это сообщение, капитан Саббах побледнел. Он впервые нарушил правила, и надо же было аварии случиться именно сегодня!
   Возможно, он сумеет оправдаться, если придется давать объяснения, поскольку пожар мобилизовал личный состав его части почти полностью, но в любом случае тюрьмы не избежать. И поскольку огонь к этому времени был практически потушен, капитан смог отдать моторизованным подразделениям приказ немедленно отправляться на багдадское шоссе и возобновить патрулирование границы. Он рассчитывал, что сможет скрыть двухчасовое «окно», во время которого район был оставлен без какого бы то ни было охранения.
   Саббах полностью реорганизовал передвижение своих подразделений, приказал, чтобы любое кочевое племя останавливали и подвергали проверке с целью узнать, не была ли им насильно увезена белая женщина.
   Около пяти часов утра капитан узнал еще одну новость, самую ужасную: северный нефтепровод, принадлежащий ИПК^[2], стал объектом умышленного вредительства; работа была выполнена специалистами, и труба оказалась полностью выведенной из строя.
   Смертельно бледный Саббах немедленно сообщил об этом военному начальству, как и должен был поступить. Теперь он был почти уверен, что предстанет перед трибуналом. Удар был нанесен сирийцами, а теперь они уже были в недосягаемости...
   Цедя сквозь зубы ругательства, офицер проклинал непредвиденные обстоятельства, превратившие эту ночь в долгий кошмар. Его обычная философичность больше ему не помогала. Разум его восставал против непонятного рока, желавшего, чтобы все несчастья обрушились разом в тот момент, когда их меньше всего ждешь.
   Около шести часов он почти равнодушно принял информацию, что пропавшая была найдена в самом центре города и что молодую женщину проводили в гостиницу с надежным эскортом.
   Когда она потерялась в толпе, ее окликнули арабы. Она испугалась и спряталась в церкви. Там, дрожа от страха, она просидела в исповедальне всю ночь, боясь высунуться наружу.
   Утром она наконец решилась выйти из здания и через несколько секунд была остановлена солдатами.
   Хотя Саббах падал от усталости и нервы его были напряжены до предела, он не думал об отдыхе. Мало-помалу события входили в нормальное русло, но дело с нефтепроводом далеко не закончилось. Оно несомненно получит огласку в Аммане и за границей.
   Иракцы и нефтяники встанут на дыбы. Этого можно было ожидать.
   В десять часов, когда капитан боролся с новыми трудностями, Коплан и Клодин приехали в лагерь на машине. Прежде чем уехать в Дамаск, они хотели горячо поблагодарить офицера за его неистощимую любезность.
   Саббах уделил им несколько минут.
   Видя его измученное и мрачное лицо, Коплан и Клодин почувствовали укол в сердце. Бедняга действительно заслуживал их сочувствия.
   — У вас утомленный вид, капитан, — заботливо сказал Коплан. — Этот пожар доставил вам, наверное, большие неприятности?
   Саббах горько поморщился.
   — Это еще не самое страшное, — ответил он хриплым голосом. — Этой ночью была совершена диверсия на нефтепроводе.
   — Да? — оглушенно спросил Коплан. — У вас в районе есть диверсанты?
   — Возможно, сирийцы, — ответил удрученный офицер. — Кстати, контроль на границе будет намного строже, чем при вашем приезде. Я дам вам пропуск, чтобы вам не очень досаждали.
   На бумаге с официальным грифом королевства он написал по-арабски, поставил свою подпись и передал документ Коплану, который убрал его в карман, снова рассыпавшись в благодарностях.
   В момент прощания во взгляде Клодин блеснула непритворная симпатия, когда она пожимала капитану руку. Теперь она спешила уйти, потому что начала понимать последствия сыгранной ею роли.
   Однако она заговорила об этом только тогда, когда Франсис и она вновь оказались наедине в купе первого класса поезда Амман — Дамаск.
   — Это ты поджег тот склад? — небрежно спросила она, когда поезд шел по пустыне.
   — Да, — признался он, глядя в открытое окно.
   — Нужно было заставить Саббаха использовать всех своих людей до последнего, чтобы можно было повредить нефтепровод?
   — Полагаю, у Халати была именно эта цель, — согласился по-прежнему рассеянный Коплан.
   — И что будет с капитаном после этой диверсии?
   — Не знаю, это меня не касается.
   Клодин внезапно дернула его за рукав, чтобы заставить повернуться к ней.
   — Послушай, — сказала она с неожиданной решительностью. — Хватит и того, что из меня сделали девку. Я больше не буду участвовать в историях вроде мафракской. Я этим не занимаюсь!
   Он весело посмотрел на нее. Ее щеки порозовели, глаза блестели.
   — Первое, — спокойно сказал он, — все претензии к Халати. Посмотрим, будешь ли ты такой же разговорчивой с ним. Второе: на что ты жалуешься? Ты получила туристические каникулы, период целомудрия, да еще недовольна?
   — Нет. Рано или поздно подобные трюки плохо заканчиваются. От этих дел мерзко пахнет.
   Коплан, сидевший напротив нее, откинулся на подушки. Он закинул ногу на ногу и достал из кармана пачку сигарет.
   — Жаль, — произнес он, склонившись к пламени спички. — А я как раз собирался заняться твоим будущим.
   Он сделал несколько затяжек, выпустил дым из ноздрей и снова посмотрел в окно. Клодин взглянула на него.
   — Как это «заняться» моим будущим?
   Он поставил локти на колени, поднял на нее глаза.
   — Ну да. Какие у тебя перспективы? Ты вернешься в Дамаск и снова станешь игрушкой Халати. Через некоторое время он запрет тебя в доме, где будет продавать типам, от которых надеется что-то получить. Когда ты потеряешь красоту, то закончишь жизнь в дешевом борделе. Это станет последней стадией падения. Убежать от этой жизни ты не сможешь. Куда бы ты ни отправилась, за тобой будет охотиться банда, привезшая тебя на Восток. Эти люди не прощают. Такая программа тебя устраивает?
   Она приняла упрямый вид, свойственный женщинам, когда им открывают глаза на вещи, подумать о которых у них не хватает смелости.
   — А что мне предлагаешь ты? — недоверчиво спросила она. — Замок в Иль-де-Франс?
   — Взлеты и падения, жестокие удары, а при случае и побои, черный хлеб сегодня и дворец завтра. Но вдвоем.
   Он взмахнул сигаретой, подчеркнув последнее слово, произнесенное им.
   Клодин молчала. Постукивание поезда на стыках рельсов не способствовало напряженной умственной работе.
   — Думай сколько угодно, — сказал Коплан, усаживаясь поудобнее. — Это не горит.
   Через секунду она возобновила разговор:
   — А Халати? Думаешь, он согласится?
   — Посмотрим. Но я не хочу ничего предпринимать, не узнав, согласна ли ты.
   Одним прыжком она вскочила к нему на колени, обхватила голову руками и запечатлела на его губах поцелуй, от которого у него закружилась голова.
   Он помимо воли обнял ее гибкое тело, прижал его к себе.