Кенни Поль. Засада в сумерках

   — Давай, Муссали! — завопили два или три типа, знавшие пылкий темперамент своего коллеги. — Не стесняйся, она только этого и ждет!
   Сцена привлекла взгляды всех присутствующих. С горящими глазами они присоединили свои подбадривающие крики к словам веселых парней, державших девицу за руки и за ноги, не давая ей двигаться. Дрожь нездорового удовольствия быстро прекратила реплики, бросаемые многочисленными голосами, и повисла тяжелая тишина.
   Тот, кого звали Муссали, больше не осознавал, что происходит вокруг него. Стиснув зубы, с натянутыми как струны нервами, он лихорадочно действовал на глазах у всех. Из горла лежавшей женщины вырвались смущенные хриплые крики.
   Это продолжалось всего несколько секунд и закончилось в хоре игривых замечаний и нервных аплодисментов. Зрители потеряли интерес к происходящему в этом уголке гостиной, хотя у Муссали уже появился преемник.
   Коплан и Клодин сидели, обнявшись: они не хотели выделяться и вели себя почти так же, как остальные члены банды, но сохраняли голову холодной.
   — Видишь, — шепнула ему на ухо Клодин, — все время одно и то же. А когда они напьются, становится еще хуже. Только не отпускай меня от себя.
   Он успокоил ее легким объятием.
   Халати с двумя девицами на коленях давал полный выход своим наклонностям. Он объяснял своим спутницам, чего ждет от них, и вверялся их опытным ласкам.
   В другом месте Якобсен ревел от радости, лапая подряд всех женщин, оказавшихся вблизи него. Он был пьян и переходил от одной к другой, вызывая резкий протест приятелей, которым не нравились его вторжения.
   Вдруг скандинав заметил Клодин, полулежавшую рядом с Фрэнсисом среди нагромождения подушек.
   Прельстившись, он сел рядом с ней, непринужденным жестом сунул руку ей под платье и провел ею до паха, лаская ногу молодой женщины.
   Коплан, смотревший в потолок, ничего не видел, но почувствовал, как напряглось тело Клодин, и быстро опустил глаза.
   Посмеиваясь, Якобсен ловко продолжил свою непристойную ласку.
   Коплан, вскочив с удивительной быстротой, ударил скандинава кулаком в лицо. Колосс не увидел, откуда пришелся удар. Оглушенный, но не нокаутированный, он тупо смотрел на своего противника. Его рука отпустила Клодин.
   — Убирайтесь отсюда, — приказал Коплан с недобрым видом.
   Изумление Якобсена перешло в ярость.
   — Что? — произнес он. — Месье хочет устроить сцену ревности?
   — Ревности или нет, но смените сектор, — ответил Франсис. Вместо ответа Якобсен выбросил обе ноги с сокрушительной силой. Коплан уклонился от удара, вовремя повернувшись на четверть оборота, и одновременна обрушил свой левый кулак на живот скандинава.
   Схватка, которая до сих пор была незамеченной, привлекла внимание остальных приглашенных. Но прежде чем они успели вмешаться, начался бой.
   Якобсен сумел встать на ноги; он, как горилла, обхватил Коплана руками, словно собирался раздавить его о свою грудь. Франсис сунул палец ему в нос и запрокинул голову назад, с силой давя снизу вверх. Скандинаву пришлось разжать руки. Коплан воспользовался мгновением, чтобы ударить гиганта хуком по ребрам. Потом ударил его еще раз — левой в челюсть.
   Сильно пострадавший Якобсен покачнулся. Но ярость исказила его лицо, и, не думая об ожидающем его приеме, он попытался снова схватить противника, чтобы задушить его и переломать ему кости.
   Коплан понял, что действительно имеет дело со скандинавом, возможно норвежцем. В схватке они больше борются, чем дерутся. Дзюдо — идеальный способ противостоять им.
   В тот момент, когда Якобсен пытался схватить противника, он вдруг почувствовал, что его ноги отрываются от пола, и с невероятной быстротой рухнул.
   Коплан собирался сломать ему руку, когда в свою очередь был скручен двумя типами, напавшими на него. Полуголые женщины с расширившимися от ужаса глазами пронзительно кричали.
   На полу Якобсен сражался с двумя типами, которые просто хотели помочь ему подняться, но, видя его агрессивность, оглушили ударом бутылки по голове.
   — Ну и?..
   Это восклицание, брошенное Халати, щелкнуло, как пистолетный выстрел. Оно было тем более убедительным, что сириец действительно держал в руке револьвер. Коплан, который ничего не предпринимал, чтобы освободиться от двух подручных Халати, демонстрировал замечательное хладнокровие.
   — Ничего особенного, — сказал он посреди тяжелой тишины. — Якобсен стал слишком назойливым и нуждался в уроке.
   — Возможно, — ответил Халати, — но мой дом не ринг. Я не позволю моим людям драться между собой. Запомните это.
   — Хорошо, шеф, — недовольно согласился Франсис.
   Успокоенный этим мгновенным подчинением, Халати тут же забыл про свое раздражение. Он убрал револьвер в карман и велел подручным:
   — Ладно, отпустите его. Второго суньте в ванную и закройте дверь.
   Девицы пытались поправить туалеты, было наведено какое-то подобие порядка, потом развлечения продолжились, как будто ничего не было.
   Клодин, побледневшая, села возле Коплана и шепнула:
   — Эта драка могла тебе дорого стоить. Здесь позволено все кроме ссор; на этот счет Халати непреклонен.
   — Не бери в голову, я знаю что делаю, — еле слышно ответил Франсис.
   Он надеялся, что этот инцидент избавит Клодин от судьбы танцовщицы и других присутствующих женщин, терпевших циничные и повторяющиеся ласки. Однако если бы она стала объектом вожделения еще одного из присутствующих, он не смог бы вмешаться вторично, не подвергаясь опасности.
   Несмотря на свое внешнее спокойствие, он все еще кипел. Он жалел, что не сломал скандинаву два или три сустава. Его бесстыдное поведение по отношению к Клодин послужило предлогом, но главным образом мускулы Коплана наэлектризовала сцена в лощине. Эта маленькая драка не исчерпала счет.
   Выпив бокал шампанского, Франсис вдруг стал более активно оказывать Клодин знаки внимания. Он начал ласкать ее, целуя в губы, прижимал ее к себе, гладя по спине.
   Она с жаром отвечала ему, думая, однако, что поведение Франсиса, может быть, продиктовано вовсе не чувствами, а чем-то другим.
   — О... нет... — прошептала она прерывающимся голосом. — Или прекрати, или иди до конца.
   — Не здесь, — ответил он, тоже опьяненный, но сохранивший ясность рассудка. — Я отвезу тебя в отель. Здесь слишком шумно.
   — Ты так считаешь? — спросила она с веселым огоньком в голубых глазах.
   Франсис закрыл ей рот поцелуем и продолжил свои галантные маневры, не заботясь о происходящем вокруг них. Впрочем, некоторыми группами уже овладела усталость.
   Пройдя наивысшую точку, вечер заканчивался попойкой.
   Два типа дремали в объятиях усталых девиц. Трое других вели бессвязный разговор с неожиданной серьезностью. Шестой, более крепкий, демонстрировал свою силу, катая повисших на нем трех женщин. Что касается Халати, то, утомленный знаками внимания со стороны двух своих любимиц, он лежал между ними, бледный, с заострившимися чертами.
   Около трех часов ночи он объявил, что праздник окончен. Каждый привел свою одежду в порядок в той степени, в какой это было еще возможно: ни одно платье не осталось целым, чулки порвались, туфли потерялись, во всех углах валялись трусики.
   Коплан со строгим видом подошел к Халати проститься.
   — Я прошу прощения за ту стычку, — сказал он, внешне вполне искренне. — У вас очень весело.
   Халати великодушным жестом показал, что инцидент исчерпан.
   — Вы мне позволите увезти Клодин? — спросил Франсис. — Ее багаж все еще в отеле.
   Сириец посмотрел на него с удивлением.
   — Черт, — проронил он. — Вы еще не устали?
   Поскольку он не обращал на поведение Франсиса особого внимания, то полагал, что тот вел себя так же, как и все остальные.
   — Не в этом дело, — ответил Коплан. — Эта девушка меня интересует. Из нее можно кое-что сделать. Я бы хотел с вами поговорить об этом завтра.
   Халати равнодушно пожал плечами.
   — Забирайте ее. Мне в любом случае нужно будет завтра поговорить с вами. Приходите к девяти вечера. Меня беспокоит один момент в отношении вас.
   — Да? — переспросил Коплан, не придавая особого значения фразе. — Тогда не сомневайтесь, я обязательно приду. И спасибо за...
   Он подмигнул, показывая на Клодин. Халати кивнул. Быстро простившись с остальными членами группы, Коплан взял Клодин под руку и спустился вместе с ней по лестнице. Счастливая, она прижалась к нему.
   Стояла чудесная ночь. Слабый бриз, прилетевший со Средиземного моря, шевелил пальмы. Небо было усыпано звездами.
   Вдыхая полной грудью, чтобы забыть тяжелые запахи, витавшие в доме Халати, Коплан решил пойти пешком. Клодин охотно согласилась пройти несколько сотен метров.
   — На этих празднествах всегда присутствуют одни и те же? — небрежно спросил Коплан.
   — О нет... одни бывают довольно часто, другие только раз. С девушками то же самое.
   — И как долго ты жила у Халати?
   — Шесть или семь месяцев.
   Он прошел несколько шагов молча, потом спросил:
   — У тебя никогда не возникало чувство, что среди гостей был тип, чуть повыше, чем парни, пришедшие сегодня вечером? Ты понимаешь, что я хочу сказать? Шеф, босс того же ранга, что Халати... или даже повыше.
   Она подумала.
   — Знаешь, в этих обстоятельствах мне было не до разглядывания людей. Для меня это банда мерзавцев и грязная работа. Почему ты меня об этом спрашиваешь?
   — Простое любопытство, — ответил он. — Вдруг один из них произвел на тебя сильное впечатление?
   — Ты с ума сошел, — обиженно ответила она. Она бы предпочла, чтобы он говорил о другом.
   А он спрашивал себя, каким безотказным способом банда Халати перехватила одного за другим агентов Второго бюро.

Глава X

   В «Ныо-Семирамис» заботы Коллана мгновенно исчезли, едва он открыл дверь номера. В течение нескольких минут он не произнес ни слова, и между ним и Клодин возникла натянутость. Оба были до предела напряжены, покорены повелительным голодом плоти.
   Не говоря ни слова, не обращая друг на друга внимания, они разделись, легли в постель и выключили свет. Но едва комната погрузилась в темноту, непреодолимая сила потянула их друг к другу и они соединились в страстных объятиях.
   Потом погрузились в счастливый сон. Они крепко проспали до десяти утра, а когда проснулись, обнялись, охваченные невыразимым блаженством.
   Но мало-помалу к Коплану вернулось чувство реальности, и спокойствие его исчезло. Почти сразу же он столкнулся с неприятными проблемами. Чтобы не вступать в трясину бесплодных предположений, он встал, несмотря на протесты Клодин.
   Его беспокоила предстоящая встреча с Халати. Что сириец хотел сказать своей безобидной фразой?
   Ровно в девять часов вечера он вошел в дом на улице Халбуни. Халати принял его немедленно. Сидя перед крохотными чашечками кофе, они начали разговор о ничего не значащих вещах, потом сириец внезапно спросил:
   — В Хартуме в разговоре с Махмудие вы упомянули о сделке по нефти, заключенной вами несколько лет назад.
   Коплан вздрогнул.
   — Это так, — ответил он.
   — Я никогда не принимаю слова за чистую монету, — заявил Халати, опустив глаза. — Поскольку я располагаю большими возможностями, я захотел проверить. Вы вели переговоры с сенатором по имени Баджистан, не так ли?
   — Да. Кстати, мы с ним пришли к соглашению.
   — Мне известно. Но я хотел бы узнать, почему вскоре после этого иранская служба безопасности арестовала вас.
   Загадочная улыбка заиграла на губах Коплана.
   — Трюк англичан в качестве наказания, — сказал он. — Они хотели посадить меня за решетку, потому что моя маленькая операция нарушала блокаду, объявленную ими в ответ на национализацию нефтеперерабатывающих заводов. Они меня скомпрометировали, обвинив в убийстве.
   Несколько секунд Халати раздумывал. Коплан был далеко не так спокоен, как выглядел. Его объяснение могло пройти при условии, что сириец не знал некоторых подробностей. В частности, истинной причины пребывания Коплана в Тегеране в то время.
   — Хм... Это правдоподобно, — признал наконец Халати, поглаживая свою щеку. — Но если я правильно понимаю, вам лучше больше не появляться в Иране.
   — Для меня не может быть и речи о возвращении туда, — заявил Коплан. — Отправляйте меня куда хотите, только не туда.
   Халати поглаживал свою плохо выбритую щеку. Наконец он поднял глаза на собеседника и сказал:
   — Жаль. У меня бы нашлась для вас работа в этой стране. Она была бы вам по плечу. Ладно, не будем больше об этом думать.
   Коплан мимикой выразил сожаление.
   — Может, этим мог бы заняться Якобсен? — предположил он.
   Халати взмахом руки отверг предложение.
   — Он слишком похож на русского, — задумчиво проговорил он.
   С души Коплана свалился огромный груз. Раз сириец сказал это, значит, у него не было сомнений на этот счет.
   — А в районе Багдада? — спросил Халати. — В этом городе у вас никогда не было неприятностей?
   — Я ни разу не бывал в Ираке.
   — В таком случае я отправлю вас туда. Незачем вам болтаться в Дамаске, где я пока не могу предложить вам ничего интересного. Вы ведь инженер, не так ли?
   — Да, но не работаю по специальности уже давно.
   — Неважно. Главное, чтобы вы умели ориентироваться в технических вопросах. Я считаю, что вы можете одинаково успешно справиться как с активной операцией, так и...
   Он поискал выражение и произнес с хитринкой:
   — ... так и с дипломатической миссией.
   — Вам решать, — сдержанно сказал Коплан. — О чем речь?
   Халати закурил длинную сигарету с белым табаком. Остановив на Франсисе пронзительный взгляд, он спросил вместо того, чтобы ответить:
   — Что вы хотели мне сказать насчет малышки Серве? Коплан принял серьезный вид.
   — Клодин слишком умная девушка, чтобы заниматься вульгарной проституцией, — ответил он. — У нее есть достоинства, которые можно использовать с гораздо большим успехом. Посмотрите... В Мафраке она в лучшем стиле в два счета вскружила голову тому гарнизонному офицерику. Я направлял ее действия так, чтобы она по-настоящему свела Саббаха с ума, даже не поцеловав его. Такая девушка, если ею хорошо руководить, эффективнее незаполненного банковского счета с подписью или автомата. Нужно еще сыграть на ее настроении и не принуждать ее слишком грубо.
   — Вы хорошо изучили проблему, — сыронизировал Халати. — Понятно, почему вас осудили за сутенерство. Сколько таких работало на вас?
   — Три, не больше, — невозмутимо ответил Коплан. — Они действовали на Елисейских полях. Клиентура была, естественно, высокого полета. Дела шли неплохо.
   — Забавно, — заметил сириец. — Вы похожи на кого угодно, только не на сутенера.
   — Да, смешно, — весело признал Коплан. — А вы скорее наоборот.
   Сириец не воспринял это двусмысленное замечание как оскорбление. Скорее оно польстило ему.
   — Короче, — заключил он, — вы хотите закрепить Клодин за собой?
   — Я даже готов купить ее у вас, если это можно. На мой взгляд, это хорошее вложение капитала.
   — Я сдам вам ее во временное пользование, — согласился Халати. — За собой я оставлю право забрать ее у вас в случае необходимости.
   — Спасибо, — сказал Коплан. — В любом случае, я буду использовать ее для нашего общего блага. Это само собой разумеется.
   — Именно так я вижу дело. Ладно, везите ее в Багдад и крепко держите в руках.
   Довольный успехом, Франсис спросил:
   — Что там нужно делать?
   Халати щелчком стряхнул пепел с сигареты.
   — Вы поступите в распоряжение одного из моих коллег, руководящего деятельностью нашей организации в Ираке. Я вам расскажу, как можно с ним связаться.
   Через день, утром, самолет, на котором летели Коплан и Клодин, приземлился в аэропорту иракской столицы.
   Окруженная пустынными равнинами, столица раскинулась по обоим берегам Тигра. На центральной улице, шедшей параллельно реке, движение машин было затруднено невообразимой толпой торговцев, перегруженных осликов и даже трудолюбивых верблюдов с их благородной походкой. Этот проспект, эр Рашид-стрит, был самым современным в Багдаде. Здесь были известные отели, дорогие магазины, учреждения и банковские конторы.
   На проспект выходили узенькие улочки, еще более заполненные людьми и невероятно зловонные.
   Выполняя указание Халати, Коплан и Клодин остановились в «Регент-паласе» на эр Рашид-стрит. Едва устроившись, Коплан захотел пройтись. Клодин не выразила желания сопровождать его, и он ушел в старый город халифов один.
   В скопище извилистых старых улочек было проложено несколько новых проспектов, но, искусственно прорубленные и застроенные жалкими домишками, они никак не напоминали улицы большого города.
   В основном город состоял из бесконечного лабиринта мрачных, пропахших мочой и горелым жиром улочек, что характерно для всех мусульманских городов.
   Несколько куполов и минаретов не вызывали воспоминаний о древней славе Багдада. Зато опытный глаз легко находил следы британского присутствия. Хотя королевство стало независимым, оно не порвало экономической связи с Великобританией, тем более что доходы оно получало от единственного богатства — нефти.
   После этой прогулки, которая помогла ему познакомиться с современным Багдадом, Коплан вернулся в отель поужинать с Клодин. Та, все еще радостно изумленная тем, что ускользнула от ужасной власти Халати, проявляла к Франсису искреннюю привязанность, в которой физическая любовь соединялась с боязливым восхищением. Однако это не мешало молодой женщине говорить свободно.
   Когда они выбрали столик в ресторане отеля и сели, она вдруг забеспокоилась о причине их присутствия в Багдаде, особенно о том, что касалось ее.
   — Я пока и сам не знаю, — ответил ей Коллан. — Сначала я должен увидеть типа, адрес которого мне дал Халати.
   — Мне пойти с тобой?
   — Нет. Я выведу тебя на сцену, когда это будет совершенно необходимо.
   — Какой ты хороший, — с признательностью проговорила она. — Но я буду смертельно скучать, пока тебя не будет.
   — Я не думаю, чтобы эта встреча была долгой. Полагаю, меня просто введут в курс дела.
   Они провели вторую половину дня в номере, за гораздо лучшим занятием, чем хождение по зловонным улочкам столицы.
   Около десяти часов вечера Коплан вышел из отеля, остановил одно из многочисленных такси, ездивших по городу.
   — Ночной клуб «Тамерлан», — сказал он шоферу.
   Тот подумал две секунды, потом, прежде чем тронуться с места, назначил цену за проезд.
   Удивленный Коплан заметил, что в машине нет счетчика. Он быстро подсчитал в уме, что запрошенная сумма соответствует примерно четыремстам франкам, согласился, и такси отправилось в путь.
   Ехали недолго. Через три минуты машина остановилась перед заведением с неоновой вывеской, и Франсис заметил, что начал вечер не с самой удачной сделки: машина проехала всего триста метров.
   Заплатив, он вошел в ночное заведение.
   В прихожей бархатный занавес синего цвета закрывал вход в собственно зал. Чисто выбритый мужчина в смокинге, с набриолиненными волосами, поприветствовал европейца с профессиональной почтительностью.
   — Я от Зайеда Халати, — сказал ему Коплан.
   Лицо человека тотчас изменилось. Он сбросил угодливую маску, его неестественная улыбка исчезла.
   — Как ваше имя? — спросил он как равный равного.
   — Франсис Коплан.
   Тот кивнул головой в знак одобрения.
   — Пойдемте, — сказал он.
   Он указал на дверь, которую Коплан не заметил, поскольку она сливалась со стеной прихожей. Только очень тонкая щель очерчивала ее контуры.
   Человек провел гостя по винтовой лестнице, потом по коридору, где витал тяжелый пряный запах.
   Подойдя к двери, он нажал на кнопку звонка. Дверь бесшумно открылась; Коплан увидел, что дверь стальная и имеет внушительную толщину.
   Проводник сделал еще несколько шагов по коридору, разделенному пополам металлической дверью, потом, дождавшись сигнала — вспышки маленькой красной лампы, — ввел Коплана в кабинет, обставленный с поразительной роскошью.
   Хозяин помещения — щеголь, одетый по-европейски, но турок или армянин по происхождению — сидел в глубоком кресле около стола и спокойно курил. Он бросил томный взгляд на вошедших, не выпуская янтарный мундштук, который держал в руке.
   Проводник заговорил с ним по-арабски, несомненно представляя европейца. Взмахом длинных ресниц владелец «Тамерлана» отпустил своего подчиненного.
   Коплан уже начал себя спрашивать, не является ли этот субъект с замашками сатрапа немым, когда наконец тот произнес слащавым голосом:
   — Дайте мне ваш документ, выданный Халати.
   — Простите, — ответил Коплан. — Кто вы?
   — Полагаю, вы должны об этом догадываться?
   — Естественно, но мне этого недостаточно. Я хочу быть уверен.
   — Нури Гарибьян, ответственный за иракское отделение.
   — Прекрасно. Вот документ.
   Коплан сделал два шага вперед и подал листок бумаги, сложенный вчетверо. Гарибьян тряхнул листок, чтобы развернуть его. Он неторопливо прочел текст, написанный его сирийским коллегой, и мягко уронил бумагу на ковер.
   — Значит, вы француз? Вы говорите по-английски без малейшего акцента.
   — Три года в колледже Итен. Гарибьян кивнул.
   — И вы инженер, судя по тому, что мне сообщают. Вы умеете обращаться со взрывчатыми веществами?
   — Да, с распространенными видами взрывчатки: динамитом, нитроглицерином, пластиком.
   Армянин вновь погрузился в раздумья.
   — Я предполагаю поручить вам достаточно деликатную работу, — произнес он наконец. — Скажите мне прямо, способны ли вы успешно выполнить ее или предпочитаете, чтобы я поручил ее кому-нибудь другому?
   — Объясните, о чем идет речь?
   Гарибьян спокойно положил янтарную трубку на край подноса и с усилием выбрался из кресла.
   — Вы знаете эту страну? — рассеянно осведомился он, подходя к шкафу, служившему баром и секретером одновременно.
   — Нет, совсем не знаю, — сказал Коплан.
   Владелец заведения со взятой из шкафа картой вернулся к столу и развернул ее.
   — Посмотрите, — пригласил он.
   Сунув руки в карманы, Коплан встал рядом с Гарибьяном. Тот был надушен, как танцовщица. Указательным пальцем, украшенным огромным драгоценным камнем, он показал две точки на карте:
   — Мосул... Киркук... Это основные центры нефтяного производства в Ираке.
   Его палец прочертил линию между городами. Жест сопровождался комментариями:
   — Нефтепровод, идущий от первого месторождения, соединяется с тем, который транспортирует продукцию второго. Таким образом, по следующему участку транспортируется вся нефть, добытая в Ираке для нужд Европы. Вы понимаете?
   — Прекрасно понимаю, — согласился Франсис.
   Указательный палец Гарибьяна прочертил прямую линию влево, потом остановился на перекрестке, образованном тремя черными линиями.
   — Здесь главный трубопровод разделяется на четыре: два диаметром в двенадцать дюймов идут в Триполи, в Ливан; один, в тридцать дюймов — в Банияс, в Сирию; последний, проходящий через Иорданию, выходит на средиземноморское побережье Ливана, в Сайду.
   Этот был знаком Коплану лучше. Именно его несколько дней назад повредили вблизи Мафрака люди Халати. Гарибьян продолжал:
   — Здесь, — сказал он, рисуя маленький кружок, — возле местечка Хадита на Евфрате, находится жизненный центр распределения иракской нефти. С одной стороны поступает нефть с месторождений, в другую уходят четыре трубы. Все эти нефтепроводы сходятся в мощной насосной станции, защищенной небольшим фортом.
   На оливковом лице армянина появилась тревожащая улыбка.
   Коплан, оторвав глаза от карты, посмотрел на своего собеседника. Тот обошел стол и снова сел в кресло, словно устал так стоять.
   — ИПК — компания, семьдесят пять процентов акций которой контролируют иностранные фирмы, ее продукция снабжает большую часть Западной Европы. Вы сделали вывод? Он напрашивается!
   Коплан, нахмурившись, вернулся в центр комнаты.
   — Да, — сказал он, — вижу. Но в чем практически выразится эта работа?
   Гарибьян произнес удивительно мягким голосом:
   — Надо просто взорвать эту насосную станцию.

Глава XI

   — Я должен буду выполнить эту работу один или мне будет помогать группа? — спросил Коплан.
   — Это решайте сами, — заявил Гарибьян, беря наргиле. — Я могу дать вам некоторые предварительные сведения, но затем вам придется съездить и посмотреть место самому. Район наш набит археологическими достопримечательностями, ученые со всего мира шныряют там без конца. Ваше присутствие в Хадите не вызовет подозрений. Это позволит вам разработать план атаки, дающий максимум шансов на успех.
   Коплан озабоченно почесал затылок.
   Представлявшийся ему случай был фантастическим, но, с другой стороны, он внутренне сопротивлялся нанесению такого ужасного удара по снабжению нефтью Франции и Англии. Он не мог ни принять, ни отвергнуть это неожиданное предложение.
   — На первый взгляд, — произнес он, — подобная операция представляет собой огромный риск. И не только при ее выполнении, но и после. Такая акция поставит на ноги все военные и полицейские силы страны.