Страница:
Взгляд Ауты сразу же изменился. Теперь раб смотрел умоляюще. Жрец понял и отрицательно покачал головой:
— Нет! Камни находятся далеко, несколько дней пути, а мы отправляемся завтра.
Аута стал грустным и опустил глаза, Тефнахт не то улыбнулся, не то злобно скривил губы в улыбке.
— Не советую тебе уходить самовольно: по ту сторону границы лагеря тебя ожидает смерть. При этих словах Аута поднял голову.
— Моему господину не стоит беспокоиться. Я не могу предпочесть пустыню книгам Святой Вершины.
Тефнахт сделал вид, что не расслышал, хотя от этих слов у него перехватило в горле. Затем он сказал с раздражением:
— Даже если бы ты мог взять с собой такой камень, что бы ты мог узнать о нем? Камни не говорят.
Аута не мог сдержать улыбку. Тефнахт поднял брови, словно бы удивленный его веселым настроением.
— Если бы мой господин не стал сердиться, я ответил бы на это, — произнес раб. — Я сказал бы другое, не то, что говорил господин.
— Говори! — приказал Тефнахт, испытующе разглядывая его.
— Я думаю, что камень, как и любая неодушевленная вещь, говорит. Правда, не у всех есть уши, которые могут слышать…
Он остановился в нерешительности. Тефнахт рассмеялся:
— Я сказал почти то же самое. Ни ты, ни даже мы не знаем язык тех камней, о которых ничего не написано на человеческом языке.
— Я хотел бы сказать, господин, что иногда мы слышим язык меди. Мы знаем, где ее искать и как ее плавить. Знаем, для чего она используется.
— А какую медь ты знаешь? — перебил его жрец. — Скажи, из чего состоит она?
Аута смущенно поглядел на него. Тефнахт продолжал:
— Вот то-то. А камни, которые довели тебя до болезни, прибыли с неба. Медь — из земли, а ты не знаешь ее состава… Разве не легко уверовать в то, что камни брошены богами? — заключил он, громко смеясь.
— Богами или нет, эти камни все равно не дают мне покоя, господин… Уж лучше бы я их не видел!
Тефнахт смотрел в сторону моря. Теперь корабли были совсем близко. Вдруг Аута голосом, выдававшим его волнение, произнес:
— Господин, я видел море и землю. Видел я и горы, и пещеры. Почему ни один из тысячи неподвижных камней, к которым я прикасался, не свалил меня, как тот, к которому я даже не приблизился?
Он хотел еще что-то сказать, но остановился, почувствовав, что такое признание вызовет гнев Тефнахта. Однако, то ли не желая оставлять без ответа последний вопрос раба, то ли стремясь самому найти на него ответ, жрец, улыбаясь, повернулся спиной к морю.
— Я раскрою тебе тайну, за которую ты будешь мне признателен, — начал медленно Тефнахт. — Послушай, отец моего отца был жрецом Бога Огня. И перед тем как умереть, он мне рассказал вот что. В годы молодости он видел, как этот бог спустился на землю атлантов. Однажды, когда ярко светило солнце, на небе появился какой-то странный свет, почти равный солнечному. Свет этот, как огненный столб, пробил небо со скоростью самого быстрого копья. Отец моего отца гулял по пустому, только что скошенному полю. Он был молодым жрецом и поклонялся Богу Вод. Вдали, на обочине поля, люди жарили козу, готовясь к обеду. В каких-нибудь пятидесяти шагах от отца моего отца с неба врезался в поле столб огня. Отец моего отца упал на землю от удара ветра, подувшего с силой средь ясного неба. Потом он поднялся. Был уже вечер. В городе скоро все жители узнали о случившемся от тех, кто, бросив козу на вертеле, со страху убежал, чтобы предупредить о смерти жреца. Но отец моего отца, увидев, что он в состоянии поднять лежащий неподалеку столб, который уже к этому времени перестал светиться и стал холодным, взял его и понял, что в его руках огромный кремень. Когда отец моего отца, живой и здоровый, пришел в город, люди уже знали от косцов об огненном столбе. И тогда многие решили, что Бог Огня сам указал им, кого выбрать в его служители. Возможно, ты удивляешься, зачем я именно тебе рассказал все это?.. Подумай и поймешь. Бог Огня был камнем, как все камни, но он ударил с неба, и тот жрец упал…
— Позволь, господин мой, добавить кое-что, — сказал Аута.
— Добавляй.
— Отец отца моего господина, мудрого Тефнахта, упал на землю, так как, падая, камень сильно толкнул кругом себя воздух. Камни, найденные твоим рабом, были слишком малы, чтобы сотрясти воздух, и они упали накануне…
— Знаю, — мрачно перебил его Тефнахт. — Но ты же прекрасно понимаешь, что если бы даже, трогая их, ты не лишился чувств, ты все равно ничего не узнал бы. Довольствуйся тем, что знаешь. Тебя беспокоит незнакомая звезда. Возможно, и она упадет, как камень, о котором мы говорили. Так что увидишь его или нет, разве ты что-нибудь потеряешь или чего-нибудь добьешься, трогая камень, пришедший с неба? Жрецом его ты все равно не сможешь быть!
— Да, господин, но…
— Жизнь человека коротка. Чего же отравлять ее вопросами, на которые никто не может ответить! Не забывай, что ты более счастливый раб, чем другие рабы, и даже счастливей многих свободных людей. Довольствуйся тем, чем обладаешь: как бы однажды не потерять все сразу. Я советую тебе оценить это счастливое мгновение и воспользоваться им.
— Самое счастливое мгновение, господин, это то, которого еще не было.
Жрец Тефнахт взглянул на него и ухмыльнулся:
— Лучше бы здесь выбрал себе рабыню. Ты можешь взять ее с собой на корабль.
— Я уже выбрал, господин, — ответил Аута резко. — Одну на Атлантиде. Но она не рабыня и не черная. Вот почему я не могу определить самое счастливое мгновение…
— Тогда ты глупец! Или опять забываешь, что ты раб? Пользуйся счастьем, на которое у тебя есть право!
Щеки у Ауты дрогнули. Глаза стали влажными. И он произнес сдавленным голосом:
— Право, господин, мерится по-разному.
Тефнахт захохотал:
— Ты или очень молод, или глупец. Иди в свою палатку. Смотри, корабли входят в гавань.
На берегу, согнувшись под тяжестью ноши, по наклонным доскам, брошенным между берегом и палубой кораблей, бежали рабы. В воздухе стоял рев быков, антилоп, раздавался свист бичей, бряцали солдатские доспехи, о чем-то кричали воинские начальники. Корабельщики распевали на палубе песни или бранили грузчиков-рабов. Натруженно кряхтели невольники, согнувшись под тяжестью грузов.
Атланты были готовы к отплытию. Перед ними распростерлась разграбленная страна Та Кемет. Из пустыни надвигалась сиреневая темнота.
ГЛАВА IX
ГЛАВА Х
— Нет! Камни находятся далеко, несколько дней пути, а мы отправляемся завтра.
Аута стал грустным и опустил глаза, Тефнахт не то улыбнулся, не то злобно скривил губы в улыбке.
— Не советую тебе уходить самовольно: по ту сторону границы лагеря тебя ожидает смерть. При этих словах Аута поднял голову.
— Моему господину не стоит беспокоиться. Я не могу предпочесть пустыню книгам Святой Вершины.
Тефнахт сделал вид, что не расслышал, хотя от этих слов у него перехватило в горле. Затем он сказал с раздражением:
— Даже если бы ты мог взять с собой такой камень, что бы ты мог узнать о нем? Камни не говорят.
Аута не мог сдержать улыбку. Тефнахт поднял брови, словно бы удивленный его веселым настроением.
— Если бы мой господин не стал сердиться, я ответил бы на это, — произнес раб. — Я сказал бы другое, не то, что говорил господин.
— Говори! — приказал Тефнахт, испытующе разглядывая его.
— Я думаю, что камень, как и любая неодушевленная вещь, говорит. Правда, не у всех есть уши, которые могут слышать…
Он остановился в нерешительности. Тефнахт рассмеялся:
— Я сказал почти то же самое. Ни ты, ни даже мы не знаем язык тех камней, о которых ничего не написано на человеческом языке.
— Я хотел бы сказать, господин, что иногда мы слышим язык меди. Мы знаем, где ее искать и как ее плавить. Знаем, для чего она используется.
— А какую медь ты знаешь? — перебил его жрец. — Скажи, из чего состоит она?
Аута смущенно поглядел на него. Тефнахт продолжал:
— Вот то-то. А камни, которые довели тебя до болезни, прибыли с неба. Медь — из земли, а ты не знаешь ее состава… Разве не легко уверовать в то, что камни брошены богами? — заключил он, громко смеясь.
— Богами или нет, эти камни все равно не дают мне покоя, господин… Уж лучше бы я их не видел!
Тефнахт смотрел в сторону моря. Теперь корабли были совсем близко. Вдруг Аута голосом, выдававшим его волнение, произнес:
— Господин, я видел море и землю. Видел я и горы, и пещеры. Почему ни один из тысячи неподвижных камней, к которым я прикасался, не свалил меня, как тот, к которому я даже не приблизился?
Он хотел еще что-то сказать, но остановился, почувствовав, что такое признание вызовет гнев Тефнахта. Однако, то ли не желая оставлять без ответа последний вопрос раба, то ли стремясь самому найти на него ответ, жрец, улыбаясь, повернулся спиной к морю.
— Я раскрою тебе тайну, за которую ты будешь мне признателен, — начал медленно Тефнахт. — Послушай, отец моего отца был жрецом Бога Огня. И перед тем как умереть, он мне рассказал вот что. В годы молодости он видел, как этот бог спустился на землю атлантов. Однажды, когда ярко светило солнце, на небе появился какой-то странный свет, почти равный солнечному. Свет этот, как огненный столб, пробил небо со скоростью самого быстрого копья. Отец моего отца гулял по пустому, только что скошенному полю. Он был молодым жрецом и поклонялся Богу Вод. Вдали, на обочине поля, люди жарили козу, готовясь к обеду. В каких-нибудь пятидесяти шагах от отца моего отца с неба врезался в поле столб огня. Отец моего отца упал на землю от удара ветра, подувшего с силой средь ясного неба. Потом он поднялся. Был уже вечер. В городе скоро все жители узнали о случившемся от тех, кто, бросив козу на вертеле, со страху убежал, чтобы предупредить о смерти жреца. Но отец моего отца, увидев, что он в состоянии поднять лежащий неподалеку столб, который уже к этому времени перестал светиться и стал холодным, взял его и понял, что в его руках огромный кремень. Когда отец моего отца, живой и здоровый, пришел в город, люди уже знали от косцов об огненном столбе. И тогда многие решили, что Бог Огня сам указал им, кого выбрать в его служители. Возможно, ты удивляешься, зачем я именно тебе рассказал все это?.. Подумай и поймешь. Бог Огня был камнем, как все камни, но он ударил с неба, и тот жрец упал…
— Позволь, господин мой, добавить кое-что, — сказал Аута.
— Добавляй.
— Отец отца моего господина, мудрого Тефнахта, упал на землю, так как, падая, камень сильно толкнул кругом себя воздух. Камни, найденные твоим рабом, были слишком малы, чтобы сотрясти воздух, и они упали накануне…
— Знаю, — мрачно перебил его Тефнахт. — Но ты же прекрасно понимаешь, что если бы даже, трогая их, ты не лишился чувств, ты все равно ничего не узнал бы. Довольствуйся тем, что знаешь. Тебя беспокоит незнакомая звезда. Возможно, и она упадет, как камень, о котором мы говорили. Так что увидишь его или нет, разве ты что-нибудь потеряешь или чего-нибудь добьешься, трогая камень, пришедший с неба? Жрецом его ты все равно не сможешь быть!
— Да, господин, но…
— Жизнь человека коротка. Чего же отравлять ее вопросами, на которые никто не может ответить! Не забывай, что ты более счастливый раб, чем другие рабы, и даже счастливей многих свободных людей. Довольствуйся тем, чем обладаешь: как бы однажды не потерять все сразу. Я советую тебе оценить это счастливое мгновение и воспользоваться им.
— Самое счастливое мгновение, господин, это то, которого еще не было.
Жрец Тефнахт взглянул на него и ухмыльнулся:
— Лучше бы здесь выбрал себе рабыню. Ты можешь взять ее с собой на корабль.
— Я уже выбрал, господин, — ответил Аута резко. — Одну на Атлантиде. Но она не рабыня и не черная. Вот почему я не могу определить самое счастливое мгновение…
— Тогда ты глупец! Или опять забываешь, что ты раб? Пользуйся счастьем, на которое у тебя есть право!
Щеки у Ауты дрогнули. Глаза стали влажными. И он произнес сдавленным голосом:
— Право, господин, мерится по-разному.
Тефнахт захохотал:
— Ты или очень молод, или глупец. Иди в свою палатку. Смотри, корабли входят в гавань.
На берегу, согнувшись под тяжестью ноши, по наклонным доскам, брошенным между берегом и палубой кораблей, бежали рабы. В воздухе стоял рев быков, антилоп, раздавался свист бичей, бряцали солдатские доспехи, о чем-то кричали воинские начальники. Корабельщики распевали на палубе песни или бранили грузчиков-рабов. Натруженно кряхтели невольники, согнувшись под тяжестью грузов.
Атланты были готовы к отплытию. Перед ними распростерлась разграбленная страна Та Кемет. Из пустыни надвигалась сиреневая темнота.
ГЛАВА IX
Корабли находились в море уже много дней. Яхубен, выйдя в первое утро для несения охраны на палубу корабля, на котором он плыл (корабль был большой — в сто пятьдесят локтей длиной, таких не делали в Та Кемете), прошел мимо рулевого и вдруг заметил Ауту. Яхубен, не знавший, что они поплывут вместе на одном и том же корабле, увидев раба, остановился обрадованный. Аута сидел на палубе и писал на глиняной дощечке. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза и тут же, широко улыбаясь, вскочил на ноги.
— Видишь, Яхубен, — сказал раб, — и это путешествие закончилось. Попутный ветер несет нас к сказочной стране, нашему счастью, — к Та Нутер, — и он засмеялся.
Корабль, на котором они плыли, был загружен рабами из Та Кемета. Теперь Яхубен был начальником стражи. Пуарем, довольный его службой, перед отплытием назначил его помощником сотника. Яхубен, придя в себя от радостного волнения, спросил Ауту, как ют оказался вместе с ним.
— Он послал тебя под мою охрану?
— Нет. Мне следовало быть на другом корабле, с Тефнахтом, но Пуарем потребовал от него послать меня куда угодно, лишь бы я не был у него на глазах. Я спросил у капитана, где ты, и попросил взять меня на этот корабль. Но, не заметив тебя вечером, я подумал, что попал на другой корабль.
— Видишь, мы опять вместе! — сказал Яхубен. — Боги не хотят нас разлучать.
Ветер дул с кормы, по дул слабо, и на кораблях взялись за весла. Друзья подошли к краю палубы, чтобы там никто не мешал им беседовать. Около них никого не было, только чуть ниже палубы, у прорези для весла, сидел какой-то гребец. Привязанный за поясницу веревкой, раб тяжело загребал веслом. Это был один из рабов роме, захваченный в низовьях страны Та Кемет. Вероятно, раньше он был землепашцем. Это было видно по его почерневшим, в ссадинах руках, согбенной спине и грустным глазам на высохшем, худом лице.
— О своих домашних взгрустнулось, Яхубен, не так ли? — спросил Аута, кинув взгляд в сторону гребца. — Мне как-то не довелось спросить, сколько у тебя детей.
— Четверо! — ответил с гордостью Яхубен. — Добро, что кончилось все с этой окаянной пустыней. Дома лучше! Теперь возвращаемся, как сказал ты, в нашу счастливую Та Нутер.
Гребец, до сих пор казавшийся равнодушным к их разговору, услышав из уст солдата название “Та Нутер”, имя загадочной страны, о которой столько говорилось в разных сказаниях, песнях, и которую он никогда не думал увидеть, злобно плюнул за борт. Он что-то словно бы для себя произнес, но Аута и Яхубен то ли не расслышали, то ли не поняли.
В этот момент спину гребца ожег бич надсмотрщика-атланта, как раз проходившего рядом.
Яхубен обернулся в сторону гребца и только теперь заметил надсмотрщика. Ему захотелось что-то сказать, но он так и не нашелся, что именно. И тогда произнес первое, что пришло ему в голову:
— В Та Нутер жизнь хорошая, — и, желая как-то утешить избитого раба, добавил: — Люди на Атлантиде не такие, как ты о них думаешь, они лучше, чем где бы то ни было.
По взгляду Ауты Яхубен понял, что ему не следовало говорить этого, и замолчал.
Раб роме посмотрел на него с отвращением. Удар бича не унял его, наоборот: казалось, ожесточил еще сильнее. Аута тоже посмотрел на раба и сам физически ощутил боль от удара. Гребец процедил сквозь зубы:
— Можешь трижды сказать, что волк есть коза, но молока от него все равно не нацедишь!
Бич надсмотрщика просвистел еще раз. Раб теперь греб молча.
— Как тебя зовут? — спросил его Яхубен, сам не зная зачем.
Надсмотрщик остановился.
— А тебе зачем мое имя? Уж не хочешь ли ты осквернить им свои уши или потешиться над ним своим языком? — сказал раб, зло загребая веслом.
Последние его слова слились со свистом бича. Яхубен почувствовал, как от волнения кровь ударила ему в лицо, но, встретив взгляд Ауты, овладел собой, поняв, что на месте раба он поступил бы точно так же.
Надсмотрщик прикрикнул на гребца:
— Ты у меня ответишь, селедка сушеная, когда у тебя спрашивает твое треклятое имя воин великого нашего господина, да будет он вечен, здоров и могуществен!
Яхубену не понравился неожиданный оборот дела, но он не знал, как исправить положение. Ему была понятна ненависть человека, которого оторвали, может быть, от жены и детей, и он виновато улыбнулся.
Раб замолчал и сплюнул за борт, не обращая внимания на кровоточащую спину. Бич снова засвистел. На сей раз ремень ударил по губам гребца, не пожелавшего ответить на вопрос. Надсмотрщик кипел от гнева и теперь шел кругом вдоль палубы, раздавая удары гребцам, чтобы напомнить им, что они рабы Атлантиды. Улучив момент, когда поблизости никого не было, Аута повернулся к смелому крестьянину и, показав на Яхубена, мягко сказал:
— Этот человек не хотел тебе плохого. Он пожелал лишь узнать твое имя.
Гребец открыл было окровавленный рот, чтобы дерзко ответить, но взгляд его встретился с глазами Ауты. От гнева не осталось и следа. Он тихо проговорил:
— Хунанупу. Вот ты и узнал все, что хотел. Но если бы я поинтересовался, как твое имя и ты мне не ответил бы, то тебя никто не отхлестал бы бичом. Теперь я знал бы, что сказать своим детям, которые часто спрашивали меня о стране Та Нутер. В то время я не знал, что им ответить. Только теперь моим детям некого будет спрашивать о Та Нутер.
Гребец снова плотно сжал губы и разжимал их лишь для того, чтобы сплюнуть сочащуюся кровь.
Желание поговорить пропало у Яхубена. Да и Аута молчал. На палубе, помимо моряков, появились какие-то люди. Яхубен прислушался к свисту бича, и почувствовал что-то незнакомо горячее, влажное на глазах, а когда вдруг понял, что это слезы, стыдливо отвернулся в сторону моря. Только Аута заметил их, но в присутствии надсмотрщика он не осмелился положить руку на плечо друга. Аута попробовал его утешить по-иному. И сказал так тихо, чтобы никто, кроме Яхубена, не услышал:
— Не печалься, ты же не виноват.
— А кто же? Его исполосовали из-за меня! Думаешь, я не знаю, как трудно оставить своих детей голодными и быть рабом у других? Мне не надо было спрашивать, как его зовут.
— Не твоя вина! — повторил Аута. — Виновата Атлантида, которая никак не насытится рабами.
— В конце концов, как ты говоришь, так оно и есть, — сказал Яхубен. — Я думаю, Хунанупу был крестьянином, как и те, что пели на поле, когда мы отправлялись домой. Жил он себе тихо, мирно, а мы взяли да и оторвали его от семьи.
Аута горько улыбнулся:
— Это не совсем так. Его жизнь была столь же спокойной, как того человека, на которого улегся спать лев. Ты думаешь, крестьяне Та Кемета не поют? Поют и от горя. Да ты сам говорил, что некоторые песни лгут.
— Твоя правда. А сколько у крестьян земли, чтоб прокормиться?
— Даже если бы они кормились ею одни, а не отдавали половину правителю края и четверть надсмотрщикам, им все равно не хватило бы. Работают до седьмого пота, а едва вернувшись с наступлением ночи домой, они должны снова идти на поле. И это когда все хорошо! Но ведь, подумай, иногда вода в Хапи не выходит из берегов, насколько это необходимо, и тогда на поле не остается ила, оно высыхает! Не все в состоянии сделать арыки для полива. Или когда перед покосом налетит саранча.
Яхубен вздрогнул.
— И что ж тогда с крестьянами?
— Каждый переселяется со своей родней в Страну Мертвецов.
— Тогда уж для них это самое лучшее. По крайней мере, на Атлантиде их будут кормить каждый день.
— Горсточка пищи — и скалу на плечи… Горсточка какой-нибудь еды — и множество плетей… А дети, оставшиеся где-то одни, они-то останутся сиротами. Слышь, Яхубен, ты вот ходишь завоевывать страны, ловить рабов и от детей уплываешь всего на несколько месяцев, принося им добычу, а этот Хунанупу своих больше никогда не увидит.
Аута повернулся лицом в сторону ветра. Ветер изменил направление. Он стал более влажным и теперь дул с носа судна. Большие птицы пронзительно кричали, низко кружа над морем.
— Думаю, надвигается буря, — тихо проговорил Аута, не отворачивая лица от ветра.
Но Яхубен не ответил ему. Уж слишком беспорядочны были его мысли, чтоб он мог что-нибудь расслышать. Вскоре Яхубен почувствовал, как стало тяжело дышать через нос. Попробовал дышать ртом, но это было нисколько не легче. Он посмотрел на других. Аута стоял неподвижно. Несколько надсмотрщиков вошли в трюм под палубой. Судно было довольно большим, но разбушевавшееся море бросало его по волнам, словно соломинку. Ветер поднимал на море высокие белые буруны, а само оно стало черным. Пошел дождь. Казалось, Бог Неба обрушил свой гнев на Бога Вод и принялся бить его десятками тысяч мокрых плетей. Исчезли из виду идущие впереди и сзади корабли атлантов. Люди хватались за все, что могли, лишь бы их не смыло волной с палубы. Наступила почти полная темнота, хотя был еще день. Яхубен почувствовал, как от качки все его внутренности выворачиваются наизнанку. Аута держался за поручни палубы, Яхубен же, стоя на коленях, вцепился руками в край прорези для уключины. Рядом с ними Хунанупу налегал изо всех сил на весло. Гребцам приказали бороться с волнами, чтобы корабль не сбился с курса. Парус был спущен. Весло длиной в шесть локтей или ударяло впустую, или его отбрасывало встречной волной.
— Если бы мы находились на корабле, которые строят в Та Кемете, нас давно позвал бы Озирис к себе в Страну Мертвецов! — крикнул Аута стоявшему от него в двух шагах Яхубену.
Все кругом так грохотало, что, кроме Яхубена, Ауту никто не слышал.
Раздался глухой удар, и последовавший за ним короткий стон заставил Яхубена взглянуть на гребца у края палубы. Хунанупу лежал, свалившись неподалеку от прорези для весла, правый висок его был в крови. Волны одна за другой смывали ее, но она появлялась вновь и вновь. Яхубен испуганными глазами стал искать Ауту и вдруг увидел его у мачты около связанного паруса, куда его забросила волна. Тогда Яхубен повернулся к Хупанупу. На какое-то мгновение им овладела нерешительность; он посмотрел кругом: не наблюдает ли кто-нибудь за ним, но в такой момент каждый заботился о себе. Яхубен, не раздумывая ни секунды, разорвал на себе рубашку и бросился к гребцу. Из выреза для весла нельзя было выпасть в море, но волны захлестывали и с борта и сверху, били гребца непрестанно. Если бы Яхубен не держался одной рукой за колоду, в которой качалось брошенное весло, ему бы размозжило голову о толстые стены. Другой рукой Яхубен, помогая себе грудью и зубами, туго забинтовал голову несчастному рабу. Он оттащил Хунанупу в сторону и стал грести сам. Почерневшее море ревело. Вдруг из него поднялся столб черной воды с верхушкой из белой пены и стал угрожающе надвигаться на корабль. На какое-то мгновение Яхубен от страха выпустил из рук весло. Еще никогда не попадал он в столь страшную бурю в своих недолгих путешествиях по морю.
“Это смерть!” — подумал он.
Затем принялся грести с еще большим упорством. Водяной столб высотой не менее сотни локтей прошел мимо корабля, не разбив его.
Неожиданно волны затихли. Ветер ослаб. Над морским простором, покрытым мелкими волнами и ставшим снова почти голубым, слева появился свет. Совсем близко виднелся песчаный берег пустыни, откуда они отправлялись в поход. Впереди, покачиваясь на волнах, один за другим плыли корабли атлантов. Вдали на горизонте возвышались два огромных каменных столба, олицетворяющие бога хананеев Мелкарта, стоящие на двух противоположных берегах. Образовавшийся здесь пролив открывал дорогу в Атлантическое море.
Яхубен взглянул на Хунанупу. Тот, очнувшись, растерянно оглядывался по сторонам. Яхубен достал из мешка горсть фиников, пшеничную лепешку и отдал ему. Раб посмотрел на него удивленно, потом схватил еду и начал жадно есть. Волны смыли с повязки на его голове запекшуюся кровь, об ударе напоминало лишь оставшееся на ней красное пятнышко. Яхубен, не переставая грести, взглянул на раба, затем на весло, потом снова на раба. Вдруг его глаза засветились: он увидел вблизи берег, затем бросил взгляд на видневшиеся вдали корабли. Яхубен немного привстал, оглядел палубу: она была пуста. Надсмотрщики спрятались в трюме корабля.
Яхубен наклонился к рабу:
— Ну как, пришел в себя?
Хунанупу, съев лепешку и финики, поднялся, чтобы взяться за весло. Он с признательностью смотрел на солдата-атланта.
— Я никогда бы не подумал, что ты сделаешь это… Но лучше было бы, если б ты не спасал меня!
Он ждал, когда Яхубен освободит место за веслом, но тот не вставал. Быстро перехватив весло одной рукой и тяжело загребая другой, помощник сотника вытащил из-за пояса нож и разрезал веревку, которой раб был привязан к кораблю.
— Теперь беги! — произнес он шепотом.
Раб глядел на него с недоумением. Но глаза Яхубена, полные братского участия, сказали больше, чем слова. Хунанупу понял все. Он с трудом пролез через прорезь для весла (раб был необычайно худ) и затем, не раздумывая, бросился в море. Вода поглотила его. Яхубен с беспокойством стал следить за ним. Хунанупу вынырнул в шагах пятидесяти — шестидесяти от корабля и поплыл к берегу.
Море вскоре совсем успокоилось. Какой-то надсмотрщик, решив проверить, все ли в порядке, стал делать обход вдоль палубы. Дойдя до Яхубена, он разинул от удивления рот.
— Ты что тут делаешь?
Яхубен хитро улыбнулся:
— Не видишь, гребу!
— А раб где? Разве ты гребец? Где же раб?
— Его смыло волной вместе с веревкой, — объяснил Яхубен. — Что ты спрашиваешь меня, где он? Наверно, утонул!
Надсмотрщик переступил с ноги на ногу.
— А зачем ты греб?
— Что за дурацкий вопрос! Как можно оставлять весло, если нет гребца? Ты вот почему спрятался и не пришел сменить гребца, если тот утонул?
Надсмотрщик повернулся и пошел прочь, зная по опыту своей долгой и полной превратностей жизни, что лучше не связываться с новоиспеченным помощником сотника. Вскоре пришел другой раб, его привязали новой веревкой и сунули ему в руки весло.
Яхубен вышел на палубу, поглядел кругом и с наслаждением всей грудью вдохнул морской воздух. Впереди себя он увидел Ауту, который пристально смотрел на горизонт. Яхубену захотелось подойти к нему и рассказать о случившемся, но он раздумал.
В последующие ночи Яхубен вместе с Аутой подолгу глядел на незнакомую звезду, которая теперь передвинулась к востоку. Яхубен рассказывал Ауте о путешествиях, в которых ему пришлось участвовать, о своих детях, но ни словом не обмолвился о исчезнувшем гребце Хунанупу.
Аута заметил, что помощник сотника чем-то особенно доволен, но решил, что причина тому, вероятно, или повышение в должности, или счастливый конец тяжелых испытаний во время бури, а может быть, просто приближение к своей родине, и ничего не спрашивал.
Аута смотрел на спокойное море. Было видно, как идущие впереди корабли, дойдя до горизонта, исчезали: сначала пропадал корпус, а потом парус. Аута знал, что если посмотреть назад, на корабли, идущие друг за другом на большом расстоянии, то можно заметить, что они появляются не сразу: сначала показывается парус, а потом корпус корабля.
Эту загадку Аута хотел разгадать, но не мог. Ночью его волновала странная звезда, днем — появление и исчезновение кораблей на горизонте в море.
Караван кораблей, потеряв два судна, теперь спокойно плыл. Вереница тяжелых судов благополучно прошла через пролив между каменными столбами бога Мелкарта. На одном берегу находилась северная страна, в которой, как говорили, только степи да бесконечные туманы. На другом берегу оставалась южная, знакомая теперь всем, кто плыл в этом караване.
После пролива корабли повернули на юг, в Атлантическое море.
Когда суда прибыли на место, то часть из них для разгрузки рабов причалила к берегу Огненной Горы, что на востоке Атлантиды; другие же оставили своих рабов у северных гор. Затем корабли с солдатами и надсмотрщиками, с награбленной добычей поплыли дальше, огибая берег с севера, с тем чтобы выйти на простор спокойного моря.
Караван пересек воды этого внутреннего моря и под попутным ветром, дующим из глубины защищенной от бурь гавани, стал подходить к Великому Городу.
— Видишь, Яхубен, — сказал раб, — и это путешествие закончилось. Попутный ветер несет нас к сказочной стране, нашему счастью, — к Та Нутер, — и он засмеялся.
Корабль, на котором они плыли, был загружен рабами из Та Кемета. Теперь Яхубен был начальником стражи. Пуарем, довольный его службой, перед отплытием назначил его помощником сотника. Яхубен, придя в себя от радостного волнения, спросил Ауту, как ют оказался вместе с ним.
— Он послал тебя под мою охрану?
— Нет. Мне следовало быть на другом корабле, с Тефнахтом, но Пуарем потребовал от него послать меня куда угодно, лишь бы я не был у него на глазах. Я спросил у капитана, где ты, и попросил взять меня на этот корабль. Но, не заметив тебя вечером, я подумал, что попал на другой корабль.
— Видишь, мы опять вместе! — сказал Яхубен. — Боги не хотят нас разлучать.
Ветер дул с кормы, по дул слабо, и на кораблях взялись за весла. Друзья подошли к краю палубы, чтобы там никто не мешал им беседовать. Около них никого не было, только чуть ниже палубы, у прорези для весла, сидел какой-то гребец. Привязанный за поясницу веревкой, раб тяжело загребал веслом. Это был один из рабов роме, захваченный в низовьях страны Та Кемет. Вероятно, раньше он был землепашцем. Это было видно по его почерневшим, в ссадинах руках, согбенной спине и грустным глазам на высохшем, худом лице.
— О своих домашних взгрустнулось, Яхубен, не так ли? — спросил Аута, кинув взгляд в сторону гребца. — Мне как-то не довелось спросить, сколько у тебя детей.
— Четверо! — ответил с гордостью Яхубен. — Добро, что кончилось все с этой окаянной пустыней. Дома лучше! Теперь возвращаемся, как сказал ты, в нашу счастливую Та Нутер.
Гребец, до сих пор казавшийся равнодушным к их разговору, услышав из уст солдата название “Та Нутер”, имя загадочной страны, о которой столько говорилось в разных сказаниях, песнях, и которую он никогда не думал увидеть, злобно плюнул за борт. Он что-то словно бы для себя произнес, но Аута и Яхубен то ли не расслышали, то ли не поняли.
В этот момент спину гребца ожег бич надсмотрщика-атланта, как раз проходившего рядом.
Яхубен обернулся в сторону гребца и только теперь заметил надсмотрщика. Ему захотелось что-то сказать, но он так и не нашелся, что именно. И тогда произнес первое, что пришло ему в голову:
— В Та Нутер жизнь хорошая, — и, желая как-то утешить избитого раба, добавил: — Люди на Атлантиде не такие, как ты о них думаешь, они лучше, чем где бы то ни было.
По взгляду Ауты Яхубен понял, что ему не следовало говорить этого, и замолчал.
Раб роме посмотрел на него с отвращением. Удар бича не унял его, наоборот: казалось, ожесточил еще сильнее. Аута тоже посмотрел на раба и сам физически ощутил боль от удара. Гребец процедил сквозь зубы:
— Можешь трижды сказать, что волк есть коза, но молока от него все равно не нацедишь!
Бич надсмотрщика просвистел еще раз. Раб теперь греб молча.
— Как тебя зовут? — спросил его Яхубен, сам не зная зачем.
Надсмотрщик остановился.
— А тебе зачем мое имя? Уж не хочешь ли ты осквернить им свои уши или потешиться над ним своим языком? — сказал раб, зло загребая веслом.
Последние его слова слились со свистом бича. Яхубен почувствовал, как от волнения кровь ударила ему в лицо, но, встретив взгляд Ауты, овладел собой, поняв, что на месте раба он поступил бы точно так же.
Надсмотрщик прикрикнул на гребца:
— Ты у меня ответишь, селедка сушеная, когда у тебя спрашивает твое треклятое имя воин великого нашего господина, да будет он вечен, здоров и могуществен!
Яхубену не понравился неожиданный оборот дела, но он не знал, как исправить положение. Ему была понятна ненависть человека, которого оторвали, может быть, от жены и детей, и он виновато улыбнулся.
Раб замолчал и сплюнул за борт, не обращая внимания на кровоточащую спину. Бич снова засвистел. На сей раз ремень ударил по губам гребца, не пожелавшего ответить на вопрос. Надсмотрщик кипел от гнева и теперь шел кругом вдоль палубы, раздавая удары гребцам, чтобы напомнить им, что они рабы Атлантиды. Улучив момент, когда поблизости никого не было, Аута повернулся к смелому крестьянину и, показав на Яхубена, мягко сказал:
— Этот человек не хотел тебе плохого. Он пожелал лишь узнать твое имя.
Гребец открыл было окровавленный рот, чтобы дерзко ответить, но взгляд его встретился с глазами Ауты. От гнева не осталось и следа. Он тихо проговорил:
— Хунанупу. Вот ты и узнал все, что хотел. Но если бы я поинтересовался, как твое имя и ты мне не ответил бы, то тебя никто не отхлестал бы бичом. Теперь я знал бы, что сказать своим детям, которые часто спрашивали меня о стране Та Нутер. В то время я не знал, что им ответить. Только теперь моим детям некого будет спрашивать о Та Нутер.
Гребец снова плотно сжал губы и разжимал их лишь для того, чтобы сплюнуть сочащуюся кровь.
Желание поговорить пропало у Яхубена. Да и Аута молчал. На палубе, помимо моряков, появились какие-то люди. Яхубен прислушался к свисту бича, и почувствовал что-то незнакомо горячее, влажное на глазах, а когда вдруг понял, что это слезы, стыдливо отвернулся в сторону моря. Только Аута заметил их, но в присутствии надсмотрщика он не осмелился положить руку на плечо друга. Аута попробовал его утешить по-иному. И сказал так тихо, чтобы никто, кроме Яхубена, не услышал:
— Не печалься, ты же не виноват.
— А кто же? Его исполосовали из-за меня! Думаешь, я не знаю, как трудно оставить своих детей голодными и быть рабом у других? Мне не надо было спрашивать, как его зовут.
— Не твоя вина! — повторил Аута. — Виновата Атлантида, которая никак не насытится рабами.
— В конце концов, как ты говоришь, так оно и есть, — сказал Яхубен. — Я думаю, Хунанупу был крестьянином, как и те, что пели на поле, когда мы отправлялись домой. Жил он себе тихо, мирно, а мы взяли да и оторвали его от семьи.
Аута горько улыбнулся:
— Это не совсем так. Его жизнь была столь же спокойной, как того человека, на которого улегся спать лев. Ты думаешь, крестьяне Та Кемета не поют? Поют и от горя. Да ты сам говорил, что некоторые песни лгут.
— Твоя правда. А сколько у крестьян земли, чтоб прокормиться?
— Даже если бы они кормились ею одни, а не отдавали половину правителю края и четверть надсмотрщикам, им все равно не хватило бы. Работают до седьмого пота, а едва вернувшись с наступлением ночи домой, они должны снова идти на поле. И это когда все хорошо! Но ведь, подумай, иногда вода в Хапи не выходит из берегов, насколько это необходимо, и тогда на поле не остается ила, оно высыхает! Не все в состоянии сделать арыки для полива. Или когда перед покосом налетит саранча.
Яхубен вздрогнул.
— И что ж тогда с крестьянами?
— Каждый переселяется со своей родней в Страну Мертвецов.
— Тогда уж для них это самое лучшее. По крайней мере, на Атлантиде их будут кормить каждый день.
— Горсточка пищи — и скалу на плечи… Горсточка какой-нибудь еды — и множество плетей… А дети, оставшиеся где-то одни, они-то останутся сиротами. Слышь, Яхубен, ты вот ходишь завоевывать страны, ловить рабов и от детей уплываешь всего на несколько месяцев, принося им добычу, а этот Хунанупу своих больше никогда не увидит.
Аута повернулся лицом в сторону ветра. Ветер изменил направление. Он стал более влажным и теперь дул с носа судна. Большие птицы пронзительно кричали, низко кружа над морем.
— Думаю, надвигается буря, — тихо проговорил Аута, не отворачивая лица от ветра.
Но Яхубен не ответил ему. Уж слишком беспорядочны были его мысли, чтоб он мог что-нибудь расслышать. Вскоре Яхубен почувствовал, как стало тяжело дышать через нос. Попробовал дышать ртом, но это было нисколько не легче. Он посмотрел на других. Аута стоял неподвижно. Несколько надсмотрщиков вошли в трюм под палубой. Судно было довольно большим, но разбушевавшееся море бросало его по волнам, словно соломинку. Ветер поднимал на море высокие белые буруны, а само оно стало черным. Пошел дождь. Казалось, Бог Неба обрушил свой гнев на Бога Вод и принялся бить его десятками тысяч мокрых плетей. Исчезли из виду идущие впереди и сзади корабли атлантов. Люди хватались за все, что могли, лишь бы их не смыло волной с палубы. Наступила почти полная темнота, хотя был еще день. Яхубен почувствовал, как от качки все его внутренности выворачиваются наизнанку. Аута держался за поручни палубы, Яхубен же, стоя на коленях, вцепился руками в край прорези для уключины. Рядом с ними Хунанупу налегал изо всех сил на весло. Гребцам приказали бороться с волнами, чтобы корабль не сбился с курса. Парус был спущен. Весло длиной в шесть локтей или ударяло впустую, или его отбрасывало встречной волной.
— Если бы мы находились на корабле, которые строят в Та Кемете, нас давно позвал бы Озирис к себе в Страну Мертвецов! — крикнул Аута стоявшему от него в двух шагах Яхубену.
Все кругом так грохотало, что, кроме Яхубена, Ауту никто не слышал.
Раздался глухой удар, и последовавший за ним короткий стон заставил Яхубена взглянуть на гребца у края палубы. Хунанупу лежал, свалившись неподалеку от прорези для весла, правый висок его был в крови. Волны одна за другой смывали ее, но она появлялась вновь и вновь. Яхубен испуганными глазами стал искать Ауту и вдруг увидел его у мачты около связанного паруса, куда его забросила волна. Тогда Яхубен повернулся к Хупанупу. На какое-то мгновение им овладела нерешительность; он посмотрел кругом: не наблюдает ли кто-нибудь за ним, но в такой момент каждый заботился о себе. Яхубен, не раздумывая ни секунды, разорвал на себе рубашку и бросился к гребцу. Из выреза для весла нельзя было выпасть в море, но волны захлестывали и с борта и сверху, били гребца непрестанно. Если бы Яхубен не держался одной рукой за колоду, в которой качалось брошенное весло, ему бы размозжило голову о толстые стены. Другой рукой Яхубен, помогая себе грудью и зубами, туго забинтовал голову несчастному рабу. Он оттащил Хунанупу в сторону и стал грести сам. Почерневшее море ревело. Вдруг из него поднялся столб черной воды с верхушкой из белой пены и стал угрожающе надвигаться на корабль. На какое-то мгновение Яхубен от страха выпустил из рук весло. Еще никогда не попадал он в столь страшную бурю в своих недолгих путешествиях по морю.
“Это смерть!” — подумал он.
Затем принялся грести с еще большим упорством. Водяной столб высотой не менее сотни локтей прошел мимо корабля, не разбив его.
Неожиданно волны затихли. Ветер ослаб. Над морским простором, покрытым мелкими волнами и ставшим снова почти голубым, слева появился свет. Совсем близко виднелся песчаный берег пустыни, откуда они отправлялись в поход. Впереди, покачиваясь на волнах, один за другим плыли корабли атлантов. Вдали на горизонте возвышались два огромных каменных столба, олицетворяющие бога хананеев Мелкарта, стоящие на двух противоположных берегах. Образовавшийся здесь пролив открывал дорогу в Атлантическое море.
Яхубен взглянул на Хунанупу. Тот, очнувшись, растерянно оглядывался по сторонам. Яхубен достал из мешка горсть фиников, пшеничную лепешку и отдал ему. Раб посмотрел на него удивленно, потом схватил еду и начал жадно есть. Волны смыли с повязки на его голове запекшуюся кровь, об ударе напоминало лишь оставшееся на ней красное пятнышко. Яхубен, не переставая грести, взглянул на раба, затем на весло, потом снова на раба. Вдруг его глаза засветились: он увидел вблизи берег, затем бросил взгляд на видневшиеся вдали корабли. Яхубен немного привстал, оглядел палубу: она была пуста. Надсмотрщики спрятались в трюме корабля.
Яхубен наклонился к рабу:
— Ну как, пришел в себя?
Хунанупу, съев лепешку и финики, поднялся, чтобы взяться за весло. Он с признательностью смотрел на солдата-атланта.
— Я никогда бы не подумал, что ты сделаешь это… Но лучше было бы, если б ты не спасал меня!
Он ждал, когда Яхубен освободит место за веслом, но тот не вставал. Быстро перехватив весло одной рукой и тяжело загребая другой, помощник сотника вытащил из-за пояса нож и разрезал веревку, которой раб был привязан к кораблю.
— Теперь беги! — произнес он шепотом.
Раб глядел на него с недоумением. Но глаза Яхубена, полные братского участия, сказали больше, чем слова. Хунанупу понял все. Он с трудом пролез через прорезь для весла (раб был необычайно худ) и затем, не раздумывая, бросился в море. Вода поглотила его. Яхубен с беспокойством стал следить за ним. Хунанупу вынырнул в шагах пятидесяти — шестидесяти от корабля и поплыл к берегу.
Море вскоре совсем успокоилось. Какой-то надсмотрщик, решив проверить, все ли в порядке, стал делать обход вдоль палубы. Дойдя до Яхубена, он разинул от удивления рот.
— Ты что тут делаешь?
Яхубен хитро улыбнулся:
— Не видишь, гребу!
— А раб где? Разве ты гребец? Где же раб?
— Его смыло волной вместе с веревкой, — объяснил Яхубен. — Что ты спрашиваешь меня, где он? Наверно, утонул!
Надсмотрщик переступил с ноги на ногу.
— А зачем ты греб?
— Что за дурацкий вопрос! Как можно оставлять весло, если нет гребца? Ты вот почему спрятался и не пришел сменить гребца, если тот утонул?
Надсмотрщик повернулся и пошел прочь, зная по опыту своей долгой и полной превратностей жизни, что лучше не связываться с новоиспеченным помощником сотника. Вскоре пришел другой раб, его привязали новой веревкой и сунули ему в руки весло.
Яхубен вышел на палубу, поглядел кругом и с наслаждением всей грудью вдохнул морской воздух. Впереди себя он увидел Ауту, который пристально смотрел на горизонт. Яхубену захотелось подойти к нему и рассказать о случившемся, но он раздумал.
В последующие ночи Яхубен вместе с Аутой подолгу глядел на незнакомую звезду, которая теперь передвинулась к востоку. Яхубен рассказывал Ауте о путешествиях, в которых ему пришлось участвовать, о своих детях, но ни словом не обмолвился о исчезнувшем гребце Хунанупу.
Аута заметил, что помощник сотника чем-то особенно доволен, но решил, что причина тому, вероятно, или повышение в должности, или счастливый конец тяжелых испытаний во время бури, а может быть, просто приближение к своей родине, и ничего не спрашивал.
Аута смотрел на спокойное море. Было видно, как идущие впереди корабли, дойдя до горизонта, исчезали: сначала пропадал корпус, а потом парус. Аута знал, что если посмотреть назад, на корабли, идущие друг за другом на большом расстоянии, то можно заметить, что они появляются не сразу: сначала показывается парус, а потом корпус корабля.
Эту загадку Аута хотел разгадать, но не мог. Ночью его волновала странная звезда, днем — появление и исчезновение кораблей на горизонте в море.
Караван кораблей, потеряв два судна, теперь спокойно плыл. Вереница тяжелых судов благополучно прошла через пролив между каменными столбами бога Мелкарта. На одном берегу находилась северная страна, в которой, как говорили, только степи да бесконечные туманы. На другом берегу оставалась южная, знакомая теперь всем, кто плыл в этом караване.
После пролива корабли повернули на юг, в Атлантическое море.
Когда суда прибыли на место, то часть из них для разгрузки рабов причалила к берегу Огненной Горы, что на востоке Атлантиды; другие же оставили своих рабов у северных гор. Затем корабли с солдатами и надсмотрщиками, с награбленной добычей поплыли дальше, огибая берег с севера, с тем чтобы выйти на простор спокойного моря.
Караван пересек воды этого внутреннего моря и под попутным ветром, дующим из глубины защищенной от бурь гавани, стал подходить к Великому Городу.
ГЛАВА Х
Верхом на осле, в сопровождении солдата Аута поднимался по извивающейся дороге Орлиной Горы, находящейся на самой северной оконечности Атлантиды, в цепи девяти гор, из которых Орлиная Гора была самой высокой. Слева от нее, по ту сторону неглубокой долины, находилась другая, местами поросшая зеленью скалистая гора. Чуть ниже, в стороне, где-то на середине дуги между северной и восточной сторонами, виднелась дымящаяся круглая гора, а далее к востоку, на горизонте, сливаясь с небесной голубизной, стояла третья продолговатая вершина, изрезанная, словно петушиный гребешок, ущельями. Чуть южнее едва виднелись три небольшие, расположенные треугольником вершины. А если вглядеться в полоску, что находится между северной и западной частью горизонта, то можно увидеть вдали две другие горы, одна темно-синего, другая беловатого цвета. На первой из них росло множество цветов, на другой, испещренной морщинистыми складками, преобладали голые скалы. Аута вспомнил, что там водилось много ворон. Наверное, поэтому и назвали ее Вороньей Горой. На севере тянулись еще две горные гряды. Их можно было увидеть лишь с Орлиной Горы, которую на всей Атлантиде называли Святой Вершиной. Туда-то и предстоял Ауте длинный путь.
До подножия горы солдат и Аута добирались на лодке вверх по течению Холодной Реки, а дальше ехали на ослах.
Ауту сопровождал пожилой молчаливый солдат. Высокий, как все атланты — в нем было без одной-двух ладони четыре локтя, — солдат, размеренно покачиваясь, ехал на очень маленьком для него ослике. Солдата ничто не интересовало, кроме тропинки, по которой ступало животное. Аута некоторое время искоса наблюдал за своим спутником, потом отвернулся, улыбнувшись. Во время последнего путешествия он привык видеть людей маленького роста. Жители восточных стран Шумер, Аккад или низкорослые хананеи не доходили до плеча среднему атланту. Поэтому Ауте казался необычным этот высокий, как жердь, странный солдат.
Он даже не сказал, как его зовут, да Аута и не спрашивал об этом. Осел вез солдата спокойно, и всадник, сняв шлем, чтобы освежить голову горным ветерком, не обращал внимания на спокойное и бесконечное бряцание меча, ударяющего по щиту при каждом неторопливом шаге осла.
Дорога к Святой Вершине была тяжелая и длинная. От подножия до вершины нужно было ехать верхом два дня. Путники проехали почти половину пути. Сзади остались леса и кусты лавра. Теперь гора была покрыта зелеными лугами, на которых, словно тысячи белых пятнышек, паслись овцы. Наступление сумерек сопровождал лай пастушеских собак. Он указывал путникам место привала.
Остановились в шалаше пастухов. Солдат наслаждался едой, не замечая вокруг никого и ни о чем не думая. Продолжая жевать, он направился под навес из балок и, завернувшись в пастушью накидку, тут же заснул. Пастухи, как всегда, даже перед сном были очень заняты своими делами. Аута некоторое время смотрел на желтоватое молоко, которое собралось в глиняных подойниках, потом взгляд его скользнул на небо. Ему не спалось от нетерпения побыстрее добраться до вершины горы, где находился дворец Великого Жреца. Но впереди еще предстоял целый день пути.
До подножия горы солдат и Аута добирались на лодке вверх по течению Холодной Реки, а дальше ехали на ослах.
Ауту сопровождал пожилой молчаливый солдат. Высокий, как все атланты — в нем было без одной-двух ладони четыре локтя, — солдат, размеренно покачиваясь, ехал на очень маленьком для него ослике. Солдата ничто не интересовало, кроме тропинки, по которой ступало животное. Аута некоторое время искоса наблюдал за своим спутником, потом отвернулся, улыбнувшись. Во время последнего путешествия он привык видеть людей маленького роста. Жители восточных стран Шумер, Аккад или низкорослые хананеи не доходили до плеча среднему атланту. Поэтому Ауте казался необычным этот высокий, как жердь, странный солдат.
Он даже не сказал, как его зовут, да Аута и не спрашивал об этом. Осел вез солдата спокойно, и всадник, сняв шлем, чтобы освежить голову горным ветерком, не обращал внимания на спокойное и бесконечное бряцание меча, ударяющего по щиту при каждом неторопливом шаге осла.
Дорога к Святой Вершине была тяжелая и длинная. От подножия до вершины нужно было ехать верхом два дня. Путники проехали почти половину пути. Сзади остались леса и кусты лавра. Теперь гора была покрыта зелеными лугами, на которых, словно тысячи белых пятнышек, паслись овцы. Наступление сумерек сопровождал лай пастушеских собак. Он указывал путникам место привала.
Остановились в шалаше пастухов. Солдат наслаждался едой, не замечая вокруг никого и ни о чем не думая. Продолжая жевать, он направился под навес из балок и, завернувшись в пастушью накидку, тут же заснул. Пастухи, как всегда, даже перед сном были очень заняты своими делами. Аута некоторое время смотрел на желтоватое молоко, которое собралось в глиняных подойниках, потом взгляд его скользнул на небо. Ему не спалось от нетерпения побыстрее добраться до вершины горы, где находился дворец Великого Жреца. Но впереди еще предстоял целый день пути.