Керр Филипп. Бледный преступник

   * * *
   Старый отель "Принц-Альбрехт-штрассе" представлял собой ничем не примечательное четырехэтажное здание со стрельчатыми окнами и ложными коринфскими колоннами, с двумя длинными внушительными балконами на втором этаже. Фасад венчали огромные, богато украшенные часы. В нем было семьдесят комнат, что означало, что он никогда не входил в число больших отелей, таких как "Бристоль" или "Адлон"; может быть, поэтому он и перешел теперь во владение СС. "СС-Хаус" - так его теперь называли - располагался рядом со штаб-квартирой Гестапо, в доме 8, и являлся также штаб-квартирой Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС.
   В отделе кадров на втором этаже я предъявил документы и объяснил цель своего визита.
   - СД поручило мне представить заключение о благонадежности одного члена СС, подходит ли его кандидатура для работы в аппарате генерала Гейдриха.
   Дежурный капрал СС напрягся при упоминании имени Гейдриха.
   - Чем могу служить? - спросил он с готовностью.
   - Я хочу посмотреть личное дело этого человека. Его имя Отто Ран.
   Капрал попросил меня подождать, а сам ушел в соседнюю комнату, чтобы найти нужный ящик. Через несколько минут он вернулся с личным делом в руках.
   - Вот, пожалуйста, - сказал он. - Боюсь, мне придется попросить вас просмотреть эту папку здесь. Личные дела разрешается выносить из этого кабинета только по распоряжению самого рейхсфюрера.
   - Естественно, я знаю об этом, - заявил я холодно. - Мне нужно только взглянуть на него. Это всего лишь формальная проверка.
   Я отошел в дальний конец комнаты за кафедру и начал просматривать содержимое папки. Там было кое-что интересное.
   "Штурмбаннфюрер СС Отто Ран родился 18 февраля 1904 г. в городе Михельштадт в Оденвальде; изучал филологию в Гейдельбергском университете, закончил его в 1928 г.; вступил в СС в марте 1936 г.; повышение по службе в СС - унтершарфюрер, апрель 1936 г.; назначение на должность в дивизии СС "Мертвая голова" в Верхней Баварии; концентрационный лагерь Дахау, сентябрь 1937 г.; переведен в Бюро по расовым вопросам и переселению, декабрь 1938 г.; общественный деятель и автор публикаций "Крестовый поход против Грааля" (1933) и "Слуги Люцифера" (1937)".
   * * *
   Далее шло несколько страниц, содержавших сведения о здоровье Отто Рана, и его характеристика, вместе с заключением некого группенфюрера СС Теодора Айке. Он отзывался о Ране как о человеке "добросовестном, но с некоторой долей эксцентричности". Насколько мне было известно, эти слова могли означать все что угодно - от способности к убийству до пристрастия носить длинные волосы. Я положил личное дело капралу на стол и покинул здание. Отто Ран. Чем больше я узнавал о нем, тем меньше считал его просто изощренным мошенником. Это был человек, которого интересовали не только деньги. Человек, которого вполне можно было назвать фанатиком. По пути назад в Штеглиц я проехал мимо дома Рана на Тиргартенштрассе и подумал, что меня не очень бы удивило, если бы я увидел, как из парадной двери вылетает Великая Блудница, сидящая на Звере Багряном, о которых упоминается в Апокалипсисе.
   * * *
   Уже совсем стемнело, когда мы подъехали к Каспар-Тайс-штрассе, что тянется к югу от Курфюрстендам по самому Грюневальду, тихой улице, застроенной виллами, которым не хватало совсем немного, чтобы выглядеть роскошными. Здесь жили в основном доктора и дантисты. Дом номер 33 стоял рядом с больницей, это был скромный коттедж на углу Паульсборнерштрассе, напротив большого цветочного магазина, где посетители больницы покупали цветы.
   Что-то напыщенное проглядывало в странном облике дома, куда пригласил нас Отто Ран. Цоколь и первый этаж из кирпича были выкрашены в коричневый цвет, а второй и третий - в кремовый. Левое крыло дома представляло из себя семиугольную башню, в центре располагалась деревянная лоджия, увенчанная балконом, а в правом крыле над двумя круглыми окнами нависал покрытый мхом деревянный фронтон.
   - Надеюсь, ты прихватила с собой зубок чеснока, чтобы отгонять нечистую силу? - обратился я к Хильдегард, припарковывая машину. Я видел, что ей не очень нравится это место, но она упорно молчала, продолжая внушать себе, что все идет как надо.
   Мы подошли к кованым железным воротам, украшенным знаками зодиака, и я с удивлением заметил двух эсэсовцев, куривших под одной из множества елей, росших перед домом. Интересно, как они здесь оказались? Однако в следующее мгновение у меня возник вопрос посерьезнее: что делают здесь не только эти эсэсовцы, но и сотрудники партийного аппарата, чьи машины стояли у тротуара?
   * * *
   Дверь открыл Отто Ран. Он с сочувственной миной приветствовал нас и проводил в гардероб, где помог нам снять пальто.
   - Прежде чем мы войдем, - сказал он, - я должен объяснить, что на сеансе будут присутствовать еще несколько человек. Благодаря своему дару ясновидения господин Вайстор* стал в Германии легендой. Думаю, я уже говорил вам, что многие лидеры партии с пониманием относятся к деятельности господина Вайстора - кстати, это его дом, - так что кроме господина Фогельмана и меня сегодня здесь будет еще один гость, вероятно, известный вам.
   ______________
   * В переводе с немецкого "белый безумец" и "признанный глупец".
   У Хильдегард чуть не отвалилась челюсть.
   - Неужели сам фюрер? - спросила она.
   - Нет, не он. Но кое-кто, очень близкий к нему. Он попросил, чтобы к нему относились так же, как и ко всем остальным, что поможет создать атмосферу, благоприятствующую установлению контакта. Поэтому я вас и предупреждаю, чтобы вы не слишком удивлялись, так как человек, которого я имею в виду, - это рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Вы, несомненно, видели на улице его охрану и, наверное, задали себе вопрос, почему здесь люди из СС. Рейсхфюрер оказывает нам покровительство в нашей работе и посетил уже много сеансов.
   Выйдя из гардероба, мы прошли через звуконепроницаемую дверь, обитую зеленой кожей, и очутились в большой, просто обставленной комнате в форме буквы "Г". В одном ее конце на толстом зеленом ковре стоял круглый стол, а в другом, около дивана с двумя креслами, расположилась группа людей, человек десять, не больше. Стены там, где их не закрывали панели из светлого дуба, были окрашены в белый цвет, зеленые занавеси опущены. В облике этой комнаты чувствовалось что-то типично немецкое, другими словами, теплоты и дружелюбия в ней было не больше, чем у швейцарского армейского ножа.
   Ран принес нам выпить и представил Хильдегард и меня гостям. Я сразу же заметил рыжеволосую голову Фогельмана, кивнул ему и стал искать глазами Гиммлера. Поскольку все гости были в штатском, трудно было узнать рейхсфюрера СС в человеке, одетом в темный двубортный костюм. Он оказался выше, чем я ожидал, и моложе - на вид ему не больше тридцати семи - тридцати восьми. Он производил впечатление человека с мягкими манерами, и, если не считать огромных золотых часов "Ролекс", его можно было бы скорее принять за директора школы, чем за главу германской секретной полиции. И что же в этих швейцарских часах так привлекает людей, обладающих властью? Но и для этого человека во власти какие-то там ручные часы оказались все-таки менее привлекательными, чем Хильдегард Штайнингер, и скоро они оба оживленно беседовали.
   - Господин Вайстор сейчас выйдет, - объяснил Ран. - Прежде чем соприкоснуться с миром духов, он обычно предается медитации в тишине. Позвольте мне представить вас Рейнхарду Ланге. Он владелец того журнала, который я оставил вашей жене.
   - Да, помню, "Урания".
   Так вот он какой! Низенький, пухленький, с ямочкой на двойном подбородке, нижняя губа обиженно выпячена; всем своим видом он, казалось, просил, чтобы его либо шлепнули, либо поцеловали. У него были довольно большие залысины, но в ушах проглядывало что-то детское. Бровей почти нет, глаза полузакрыты, даже прищурены, все это признаки человека слабого и капризного, таким, наверное, был император Нерон. Возможно, он не был ни тем, ни другим, но сильный запах одеколона, исходивший от него, самодовольный вид и слегка театральная манера речи только подтверждали мое первое впечатление. Моя работа научила меня быстро и точно схватывать характер, и мне хватило пятиминутного разговора с Ланге, чтобы убедиться, что я прав. Этот человек - всего лишь жалкий, бездарный гомик.
   Я извинился и вышел в туалет, который, как я заметил, располагался за гардеробом. Я уже решил, что после сеанса вернусь в дом Вайстора и посмотрю, нет ли чего-нибудь интересненького и в других комнатах. Поскольку в доме, по-видимому, не было собаки, нужно только позаботиться о том, чтобы суметь проникнуть в него. Я запер за собой дверь и стал вытаскивать защелку окна. Она подавалась с трудом, и мне удалось открыть ее только тогда, когда кто-то уже стучал в дверь. Это был Ран.
   - Господин Штайнингер? Вы здесь?
   - Одну минуточку.
   - Мы вот-вот начнем.
   - Уже иду, - сказал я. Приоткрыв окно сантиметра на два, я спустил воду и вернулся к остальным гостям.
   В комнате появился еще один человек - должно быть, сам Вайстор. На вид около шестидесяти пяти лет, одет в костюм-тройку из светло-коричневой фланели, в руках он держал тросточку с набалдашником из слоновой кости, украшенным причудливой резьбой. На пальце кольцо с такими же узорами. Внешне он напоминал постаревшего Гиммлера: маленькие усики, щеки, как у хомяка, вялый рот и скошенный подбородок; но он был крупнее, и если рейхсфюрер напоминал близорукую крысу, то в Вайсторе было что-то от бобра. Это впечатление усиливалось большой щелью между двумя его передними зубами.
   - Вы, должно быть, господин Штайнингер, - сказал он, пожимая мне руку. - Разрешите представиться, я - Карл Мария Вайстор. Я рад, что уже имел удовольствие познакомиться с вашей очаровательной супругой.
   Он говорил очень официально, с венским акцентом.
   - По крайней мере, в данном случае вам очень повезло. Будем надеяться, что я смогу помочь вам прежде, чем закончится вечер. Отто рассказал мне о вашей пропавшей дочери Эммелин и что ни полиция, ни наш дорогой друг Рольф Фогельман не смогли ее найти. Как я уже сказал вашей супруге, я уверен, что духи наших далеких германских предков не покинут нас и расскажут нам о том, что с ней случилось, как раньше они рассказывали нам о других вещах.
   Он повернулся и указал на стол.
   - Начнем? Господин Штайнингер, вы и ваша жена сядете по обе стороны от меня. Все возьмутся за руки. Это увеличит силу нашего сознания. Господин Штайнингер, старайтесь не отпускать руки, что бы вы ни услышали и ни увидели, поскольку это может привести к разрыву контакта. Вы хорошо меня поняли?
   Мы кивнули и заняли наши места. Когда все расселись, я заметил; что Гиммлер ухитрился сесть рядом с Хильдегард и оказывает ей всяческие знаки внимания. Я вдруг подумал, как бы повеселились Гейдрих и Небе, расскажи я им, что провел вечер, держа за руку Генриха Гиммлера. Я чуть было не рассмеялся и, чтобы скрыть улыбку, отвернулся от Вайстора и оказался лицом к лицу с высоким учтивым господином, похожим на Зигфрида, - в вечернем костюме, с такими мягкими и вкрадчивыми манерами, которые приобретаешь, только если искупаешься в крови дракона.
   - Меня зовут Киндерман, - представился он. - Доктор Ланц Киндерман к вашим услугам, господин Штайнингер. - И взглянул на мою руку так, словно это была не рука, а грязное посудное полотенце.
   - Вы, кажется, знаменитый психотерапевт? - спросил я.
   Он улыбнулся.
   - Сомневаюсь, что меня можно назвать знаменитым, - возразил он, но в его голосе я уловил удовлетворение. - Тем не менее благодарю вас за комплимент.
   - Вы австриец?
   - Да. А почему вы спрашиваете?
   - Хочу знать хоть что-нибудь о человеке, которого держу за руку, ответил я и крепко схватился за него.
   - Сейчас я попрошу нашего друга Отто выключить свет, - сказал Вайстор. - Но прежде я хотел бы, чтобы мы все закрыли глаза и глубоко вздохнули. Это нужно для того, чтобы расслабиться. Только если мы все расслабимся, духи будут чувствовать себя уютно и в награду расскажут нам все, что смогут увидеть.
   Вам будет легче, если вы станете думать о чем-нибудь умиротворяющем, например о цветах или облаках. - Он сделал паузу, в тишине было слышно только дыхание людей, сидящих вокруг стола, и тиканье часов на камине. Потом Фогельман прочистил горло, и Вайстор заговорил снова: - Попытайтесь мысленно полностью слиться с теми, кто сидит с вами рядом, так, чтобы мы смогли чувствовать силу нашего круга. Когда Отто выключит свет, я войду в транс и позволю духу овладеть моим телом. Он будет управлять моей речью и всеми функциями моего тела, поэтому я буду очень уязвим. Не издавайте резких звуков и не перебивайте меня. Если хотите обратиться к духу, говорите тихо или пусть Отто говорит за вас. - Он еще помолчал. - Отто, свет, пожалуйста.
   Я услышал, как Ран встал, словно только что очнувшись после глубокого сна, и, еле передвигая ноги, пошел по ковру.
   - С этого момента Вайстор заговорит только тогда, когда дух войдет в его тело, - сообщил он. - Вы будете слышать мой голос, я буду говорить с ним во время транса.
   Он выключил свет, и через несколько секунд я услышал, как он вернулся на свое место в круге.
   Я пристально всматривался в темноту, туда, где сидел Вайстор, но, как ни старался, не видел ничего, кроме странных расплывчатых фигур, которые появляются перед глазами, когда вдруг резко наступает темнота. Я обнаружил, что слова Вайстора об облаках и цветах напомнили мне об автоматическом маузере, спрятанном у меня под пиджаком, в обойме которого в полном боевом порядке лежат девятимиллиметровые патроны.
   Первое, что я почувствовал, дыхание Вайстора изменилось - он начал дышать медленнее и глубже. Через некоторое время оно стало почти неуловимым, и, если бы его рука не сжимала мою, хотя и гораздо слабее, чем прежде, я мог бы подумать, что он исчез.
   Наконец он заговорил, но это был голос, от которого у меня мурашки побежали по коже и волосы на голове зашевелились.
   - В меня вселился мудрый король из очень, очень далекого прошлого, произнес он, и вдруг его рука с силой сжала мою. - Из того времени, когда три Солнца сияли на северном небосклоне. - Вайстор вздохнул долгим тягостным вздохом. - Он потерпел жестокое поражение от Шарлеманя и его христианского войска.
   - Вы были саксонцем? - тихо спросил Ран.
   - Да, саксонцем. Франки называли их язычниками и за это предавали ужасной, мучительной смерти. - Казалось, он колеблется. - Это очень трудно пересказать. Он говорит, что за кровь нужно платить. Он говорит, что германские язычники опять стали сильными, и они должны отомстить франкам и их религии во имя старых богов. - Затем он издал хрюкающий звук, как будто его ударили, и снова замолчал.
   - Не беспокойтесь, - пробормотал Ран. - Духи уходят иногда довольно грубо.
   Через несколько минут Вайстор снова заговорил.
   - Кто ты? - спросил он мягко. - Девушка? Не скажешь ли нам свое имя, дитя? Нет? Ну, давай же...
   - Не пугайся, - сказал Ран. - Пожалуйста, подойди к нам.
   - Ее зовут Эммелин, - сообщил Вайстор. Я услышал, как Хильдегард судорожно вздохнула.
   - Твое имя Эммелин Штайнингер? - спросил Ран. - Если это так, то здесь твоя мать и твой отец. Они хотят поговорить с тобой, дитя.
   - Она говорит, что она не дитя, - прошептал Вайстор. - И что один из этих двоих людей не является ее настоящим родителем.
   Я напрягся. А что, если это все по-настоящему и Вайстор действительно обладает даром ясновидения?
   - Я - ее мачеха, - сказала Хильдегард с дрожью в голосе, и я подумал: неужели она не поняла, что Вайстор должен был сказать: "Вы оба не являетесь ее настоящими родителями"?
   - Она говорит, что скучает по своим урокам танцев. Но особенно она скучает по вам обоим.
   - Мы тоже по тебе скучаем, дорогая.
   - Где ты, Эммелин? - спросил я.
   Последовало долгое молчание, и я повторил вопрос.
   - Они убили ее, - произнес Вайстор, запинаясь. - И где-то спрятали.
   - Эммелин, ты должна попытаться помочь нам, - сказал Ран. - Ты можешь сказать нам, где они тебя положили?
   - Да, она скажет. Она говорит, что за окном есть холм. У подножия холма есть маленький водопад. Что это? На вершине холма стоит крест или что-то очень высокое, вроде башни.
   - Кройцберг? - спросил я.
   - Это Кройцберг? - переспросил Ран.
   - Она не знает названия, - прошептал Вайстор. - Где это? О, это ужасно. Она говорит, что лежит в ящике. Извини, Эммелин, я не уверен, что понял тебя правильно. Не в ящике? Бочке? Да, в бочке. Прогнившая вонючая бочка в погребе, где свалены старые гнилые бочки.
   - Похоже на пивоварню, - сказал Киндерман.
   - Не имеешь ли ты в виду пивоварню Шультхайса? - спросил Ран.
   - Она думает, может быть, это и так, хотя здесь и не бывает много людей. Некоторые бочки старые и дырявые. Она может смотреть сквозь одну из дыр. Нет, моя дорогая, в ней не стали был держать пиво, я согласен.
   Хильдегард что-то прошептала, но я не услышал что.
   - Мужайтесь, дорогая, - сказал Ран. - Мужайтесь. - Затем громче: - Кто тебя убил, Эммелин? И почему?
   Вайстор глухо застонал.
   - Она не знает их имен, но думает, что это был обряд крови. Как ты узнала это. Эммелин? Это одна из множества вещей, о которых узнаешь, когда умираешь. Понимаю. Они убили ее так, как убивают своих животных, и смешали ее кровь с вином и хлебом. Она думает, что это, наверное, связано с каким-то религиозным ритуалом, но она никогда не видела таких ритуалов.
   - Эммелин, - раздался чей-то голос, который, как мне показалось, принадлежал Гиммлеру, - те, кто убил тебя, были евреи? Те, кто взял твою кровь, были евреи?
   Снова долгое молчание.
   - Она не знает, - сообщил Вайстор. - Они не говорили, кто они. Они не похожи на те изображения, которые она видела. Что-что, дорогая? Она говорит: может быть, это были они, но она не хочет никому зла, несмотря на то что они сделали с ней. Она говорит, что если это были евреи, то очень плохие евреи, и не все евреи одобрили бы их поступок. Она ничего больше не хочет говорить об этом. Она только просит, чтобы кто-нибудь пришел и забрал ее из этой грязной бочки. Да, я уверен, что кто-нибудь позаботится об этом, Эммелин. Не беспокойся.
   - Скажите ей, что я лично прослежу, чтобы это было сделано сегодня же, - сказал Гиммлер. - Даю слово этому ребенку.
   - Что ты сказала? Хорошо. Эммелин говорит, что благодарит вас за ваше желание помочь ей. И просит передать ее матери и отцу, что очень любит их и просит не Печалиться о ней. Ничто не вернет ее назад. Вы должны продолжать жить и не думать больше о том, что случилось с ней. Попытайтесь быть счастливыми. Теперь Эммелин должна уйти.
   - Прощай, Эммелин, - всхлипнула Хильдегард.
   - Прощай, - подхватил я.
   Снова наступило молчание, я слышал только, как кровь стучит у> меня в висках. Хорошо, что темнота скрывала мое лицо, на котором была написана ярость, и я смог вновь принять выражение спокойной скорби и отрешенности. Если бы свет включили сразу же после того, когда Вайстор кончил говорить, а не спустя две или три минуты, то я бы, наверное, перестрелял всех, кто сидел за столом: Вайстора, Рана, Фогельмана, Ланге. О чёрт, я бы уничтожил всю эту гнусную компанию, только чтобы насладиться зрелищем их смерти! Я вставлял бы в рот каждому из них ствол моего маузера и смотрел, как их черепа разлетаются на куски. Гиммлеру я выстрелил бы в ноздрю. А Киндерману пустил бы пулю в углубление третьего глаза.
   Когда зажегся свет, я все еще тяжело дышал, но это можно было принять за проявление горя. Лицо Хильдегард было мокрым от слез, и Гиммлер обнял ее за плечи. Встретив мои взгляд, он мрачно кивнул.
   Последним поднялся со своего места Вайстор. Он покачнулся, словно готов был упасть, и Ран поддержал его за локоть. Вайстор улыбнулся и благодарно похлопал своего друга по руке.
   - Я вижу по вашему лицу, милая дама, что ваша дочь приходила.
   Она кивнула.
   - Я хочу поблагодарить вас, господин Вайстор. Спасибо вам большое за помощь. - Она громко шмыгнула носом и достала платок.
   - Карл, вы были сегодня просто великолепны, - сказал Гиммлер. Замечательный сеанс.
   Все, кто сидел за столом, включая и меня, дружно поддержали Гиммлера. Гиммлер все еще качал головой и удивлялся.
   - Да-да, замечательный, - повторял он. - Можете быть уверены, что я сам свяжусь с соответствующими органами и прикажу немедленно вызвать наряд полиции, чтобы обыскать пивоварню Шультхайса и найти тело этого несчастного ребенка. - Гиммлер теперь смотрел прямо на меня, и я молча кивнул в ответ. И ни минуты не сомневаюсь, что они найдут ее там. Я полностью уверен, что мы слышали голос девочки. Она говорила с Карлом, чтобы ваша душа могла наконец успокоиться. Я думаю, самое лучшее для вас сейчас - это пойти домой и ждать звонка из полиции.
   - Да, конечно.
   Я обошел вокруг стола, взял Хильдегард за руку и освободил ее из объятий рейхсфюрера. Затем мы пожали всем руки, приняли соболезнования и в сопровождении Рана направились к двери.
   - Что тут можно сказать? - рассуждал Ран с важностью. - Разумеется, я очень сожалею, что Эммелин перешла в мир иной. Но, как сказал сам рейхсфюрер, это счастье, что вы теперь все знаете.
   - Да. - Хильдегард шмыгнула носом. - Лучше все знать.
   Ран сузил глаза и со страдальческим выражением на лице сжал мою руку ниже локтя.
   - Я думаю, вы согласитесь, что для вас же будет лучше ничего не говорить полицейским о событиях сегодняшнего вечера, когда они придут к вам и скажут, что действительно нашли ее. Боюсь, если выяснится, что вы знали, где находится тело вашей дочери, до того, как полиция его найдет, ваша жизнь может сильно осложниться. Вы ведь понимаете: полиция не очень-то разбирается в делах такого рода и вам могут задать вопросы, на которые трудно будет ответить. - Он пожал плечами. - Я хочу предупредить вас: у нас у всех возникают вопросы, когда дело касается мира иного. Это действительно загадка, и притом такая, которую мы на этом этапе не в силах разгадать.
   - Да, я знаю, как полиция может осложнить жизнь. Будьте уверены, я ничего не скажу о сегодняшнем вечере, и моя жена тоже, - пообещал я.
   - Господин Штайнингер, я знал, что вы все поймете. - Он открыл входную дверь. - Пожалуйста, без колебаний обращайтесь к нам, если вам когда-нибудь захочется поговорить с вашей дочерью. Но я бы не стал торопиться. Нехорошо, когда духов вызывают слишком часто.
   Мы снова попрощались и пошли к машине.
   - Увези меня отсюда, Берни, - прошептала Хильдегард, когда я открывал ей дверь. И пока я заводил мотор, она снова расплакалась. Но на этот раз от потрясения и ужаса.
   - Не хочется верить, что люди могут быть такими, такими... бесчеловечными! - воскликнула она.
   - Мне жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Мне действительно очень жаль. Я сделал бы все, чтобы избавить тебя от этого зловещего спектакля. Но это был единственный путь.
   Я доехал до конца улицы и оказался на Бисмаркплац, тихой площади, где пересекаются две пригородные улицы, с небольшим островком травы в центре. Только теперь я понял, как близко мы были от дома фрау Ланге на Гербертштрассе.
   Я заметил автомобиль Корша и припарковал свой сзади.
   - Берни! Ты думаешь, полиция найдет ее там?
   - Думаю, что найдет.
   - Но как он мог так играть, зная, где она? Откуда он узнал все про нее? Что она любит танцы?
   - Потому что именно он или кто-то из них уложил ее туда. Возможно, прежде чем убить, они разговаривали с Эммелин, задавали ей разные вопросы. Так, на всякий случай.
   Она высморкалась и взглянула на меня.
   - Почему мы остановились?
   - Потому что я собираюсь вернуться и кое-что выяснить. Посмотрим, удастся ли мне разгадать, что за грязную игру они затеяли. Перед нами стоит машина одного из моих людей. Его зовут Корш, он отвезет тебя домой.
   Она кивнула.
   - Пожалуйста, будь осторожен, Берни, - попросила она, задыхаясь, и низко опустила голову.
   - С тобой все в порядке, Хильдегард?
   Она ощупью искала ручку двери.
   - Кажется, меня сейчас вырвет. - Она распахнула наконец дверцу и выпала на тротуар. Рвота брызнула фонтаном в канаву и на руку, которой она оперлась о мостовую. Я выпрыгнул из машины и кинулся к ней, но Корш опередил меня. Он поддерживал Хильдегард за плечи до тех пор, пока ее дыхание не выровнялось.
   - Господи, - ужаснулся он, - что здесь происходит?
   Я присел на корточки рядом с ней, вытер с лица Хильдегард пот и обтер ей губы. Она взяла у меня платок и позволила Коршу усадить ее.
   - Это длинная история, - сказал я. - И боюсь, что с ней еще придется долго разбираться. Я хочу, чтобы ты отвез ее домой, а потом подождал меня в Алексе. Вызови туда же Беккера. Похоже, что у нас сегодня будет ночка не из легких.
   - Извините, теперь я в порядке. - Хильдегард бодро улыбнулась. Мы с Коршем помогли ей подняться и, поддерживая за талию, отвели к машине Корша.
   - Будьте осторожны, комиссар.
   Он сел за руль и включил мотор. Я велел ему не беспокоиться.
   * * *
   Когда они уехали, я еще с полчаса подождал в своей машине, а потом пешком отправился по Каспар-Тайс-штрассе. Ветер все усиливался, и порою он с таким шумом обрушивался на верхушки деревьев, что, будь я настроен более мистически, пожалуй, подумал бы, что этот ветер как-то связан с происшедшим в доме Вайстора, возможно, мы нарушили покой духов или что-нибудь в этом роде. Как бы то ни было, у меня возникло ощущение опасности, и, конечно, вой ветра и затянутое облаками небо только усугубило его, но, когда я вновь увидел этот напыщенный дом, мне стало совсем не по себе.
   Теперь на тротуаре у дома не было никаких машин, но я все-таки приближался к саду, соблюдая меры предосторожности: а вдруг те два эсэсовца все еще торчат там? Убедившись, что дом не охраняется, я на цыпочках пробрался к незапертому окну в туалете. Я ступал очень осторожно, так как в окне туалета горел свет и отчетливо слышалось, как кто-то тужится, сидя на унитазе. Распластавшись по стене, я ждал, как мне показалось, целую вечность. Минут через десять - пятнадцать наконец послышался шум спускаемой воды, и свет погас.