Сегодня столкнулся с Дианой Муди, рассекающей по 200-й улице походкой явной шлюхи. Я перешел через улицу ей навстречу стрельнуть монету. Она только что вернулась от какого-то чувака, обитающего в северном захолустье, где пыталась тормознуться с довольно плотной подсадкой, «принимая время от времени транки», как она заявила. Выглядела она, как всегда, потрясающе в обтягивающей белой мини и моднявых солнечных очках и, по большому счету, более собранно, чем когда нам доводилось пересекаться с тех пор, как она начала торчать пару лет назад. Я ей это сообщил, и в ответ она улыбнулась. Диана из тех, кто стал ширяться раз от разу из романтических представлений, что наркотику присуще некое фаталистское очарование, которое ставит девушек, подобных ей, выше правильных баб. То есть она устала трахаться со всеми подряд из своего квартала и искала повод оправдать перемены в себе, чтобы не казаться занудой. Она подсела через шесть месяцев после того, как придумала эту фигню насчет романтики и обнаружила, что вместо того, чтобы держаться гордо и бодро, ебет за деньги старых уродов. Мы всегда были в довольно дружеских отношениях, и она дала мне доллар, а я сказал, дескать, очень клево, что ты слезла. Добавил, что увидимся, и она пошла дальше. Я подумал, что она подсядет обратно примерно недели через две.
Конец эпохи ЛСД прошлым вечером... было очень погано, словно во сне тебя проглотили. Большой город тебя проглотил. В поезде маршрута «А» съел голубую марку, но по прибытии в парк не нашел там ни одного члена клуба любителей кислоты среди учащихся старших классов, собирающегося там по пятницам. «Ну и на хуй их, — решил я, — займемся соло». И проглотил вторую марку. И вперед, без спешки. Добрел до Музея современного искусства, и тут накатило. На меня с холста начали скакать цветы. И стали душить. Вдруг я осознал, что со мной происходит нечто, ранее не бывалое: Я ОДИН ... и не только я, доктор, МЫ ВСЕ одни. Я обречен на вечное одиночество, а кто находится там, на другом конце бесконечного туннеля, по которому я бежал вдоль 5-й авеню, где небоскребы похожи на обои? Мне кажется, по сравнению с прошлыми прекрасными трипами, этот один из наихудших...черт, а ведь было и совсем плохо. Один. Иду на Бельвю... спускаюсь... перед глазами лишь бородатые врачи с заплатами, нашитыми на лоб, «не звони нам, мы сами тебе позвоним... в конце концов», много белых комнат. Одиночество имеет белый цвет.
Короче, добегаю до 72-й и звоню Стиву: «Мне. Хреново. Ты. Не. Подойдешь? Пожалуйста?» Он крикнул: «Буду через пять минут!» Я жду, жду, но пять минут это слишком долго, когда видишь, как проплывают секунды вместе с каждой проходящей машиной. Стал шляться. 72-я западная — вторая по гнусности улица Нью-Йорка. Позади меня приплясывают страшненькие картонные человечки. А потом встречаю Белокурую Бабищу, слышу ее больничный голос... она берет меня лапой, кормит таблетками и мощно дует мне вслед. Короче сегодня я скажу следующее: дайте мне баян, por favor.Лучше тысячу лет торчать, чем один раз пережить подобный вечерок. Теперь мы знаем, что за штучка этот белый порошок.
Сегодня целое утро, как мудак, носился по кварталу, весь разбитый, пытаясь взять дозу, но абсолютно у всех не было. «У меня только на утро вмазаться, и на вечер оставить, — только и слышал я. — Слыхал, на 134-й легавые устроили большой шмон, и пока все тихо». Одно и тоже от каждого встреченного мной дилера, впрочем, их было немного, поскольку шестнадцать челов вчера вечером зажопили либо в бильярдной, либо перед кондитерским магазином, либо на стройке — нарко-копы налетали на всякий повстречавшийся им карман. Теперь народ на измене насчет того, что кто-нибудь из заловленных сейчас сдает всех подряд, спасая собственную задницу, словно голубь домашней породы на пожаре. Короче, я спустился обратно в метро и двинул к Виллиджу, а там, на 2-й Восточной улице, столкнулся с amigoКуки и его чувихой Даймонд. Они мне рассказали ту же историю, но зато они толкали метадон, утверждая, что он нормальный. Я дружу с обоими, вместе мы немало полазили по Нью-Йорку, рыская зимними ночами в поисках дозы. Я верю им, насколько можно верить джанки, а, по большому счету, кто он, неважно, однако не время быть требовательным. Я пробовал метадон и раньше, у меня к нему от природы высокая толерантность, но ее превозмогут двести миллиграммов. Тогда я отвалил за них одиннадцать баксов, что очень неплохо за такое количество, и опрокинул, не сходя с места, пузырек. С метадоном такая фигня, что его принято бодяжить апельсиновым соком или еще чем, чтобы забить привкус, и дилеры запросто этим злоупотребляют, но мой продукт на вкус оказался горек, и я счел, что все ништяк. Конечно, плохо, что нельзя этим делом вмазаться, и прежде, чем тебя торкнет, должен пройти целый час, только тогда ощутишь, как в твоем больном животе прорастают теплые стебельки. И уж будьте уверены, этот час покажется вам долгим, прямо из паха в черепушку стреляют холодные искры, мышцы будто деревянные, сил хватает лишь ныть и занудствовать. Да, я теперь реально подсел, без дураков, а мое вяканье, что у меня, типа все под контролем, смешалось с миллионы раз повторенным писком миллионов других, столь же умных придурков, рассекающих по нездоровым улицам города, словно призраки, неотличимые друг от друга, с тем же, что и у меня, больным местом. И вот метадон закачивает обратно в меня тепло, и я перестал распадаться на куски, но оно совсем не то, что приход с вмазки, тот кайф остался в прошлом... теперь я снова нормальный организм, функционирующий так же, как и организмы людей, мимо которых я прохожу, возвращаясь в верхнюю часть города, только им не надо выкладывать бабло, чтобы чувствовать себя нормальным. Однако, на хуй, ведь когда тебя прижмет, даже жалеть себя насрать, хотя большинству джанки только это и осталось. Чем больше лаве, тем меньше мозгов. Вот так вот, и так далее и тому подобное.
Должен, просто обязан, признать, что сегодня впервые за всю жизнь завелся от ловли педиков. Правда, совсем чуть-чуть. Порнокинотеатр на 14-й улице, хотя фильмы там исключительно с бабами, собирает целую толпень педиков, шныряющих у мужского туалета и зальчика, расположенного в подвале. Самые разнообразные типы голодных челов, прогуливающихся с видом женоподобных охотничьих ястребов. Происходит все наподобие как где-нибудь в метро: «подглядывай, но не подслушивай»; начинаешь ссать, и к ближайшему мочеприемнику сразу подскакивает какой-нибудь экземпляр и начинает наяривать, не отрывая округлившихся глазенок от соседа. Я обрабатывал свой объект на совесть, только пальцы мелькали, и он осторожно и угрюмо вынимает тридцать зеленых (я успел заметить, что тут клиентов снимать не принято, чувак, похоже, считал, что платит за то, что, вообще-то, бесплатно), сует их мне в карман, тянет пальчики к пульсирующей кровью покупке и несколько раз шустро дергает. Тут я понял, что дверь на лестнице сделана такой громко-хлопающей специально. Все принимают нормальные, если можно выразиться, позы, пока стоящий на шухере у входа не даст знак, что все в порядке, это не парни в форме: все так банально, что даже немного сексуально в определенном мелодраматическом смысле. Короче, еще пара рывков, и мой дружок опустился на колени, когда народ побежал из соседней комнаты занимать первые места в зрительном зале. А он уже насвистывал внизу привычную мелодию.
Теперь из верности богине правды должен вырвать это из дальних уголков души и признать, что получил странное удовольствие от отвратительного акта перверсии, совершаемого ради денег...
Но, без говна, странное ощущение действительнопронеслось ракетой по моей кровеносной системе к мозгам. Невероятное чувство власти потрясло меня, пока любопытные физиономии глазели на мое тело, ебущее в рот другое тело, стоящее на коленях...
Стая самых разных лиц, я запомнил каждое. Некоторые невыносимо гнусны, некоторых из-за прикида не отличить от femmes [27], любители садо-мазо с торчащими, как у бычья, «ежиками» (эти извращенцы в коже выглядят сурово, но им меня не надуть; стоит им очутиться в койке, и они сразу переворачиваются на живот и жаждут быть выебанными столь же изысканно, как тот трансвестит), и, неизбежно, седые веселые дедки. Этим секс больше не грозит, но приятно посмотреть и вспомнить... Я оглядел их всех, и они прямо сейчас стоят перед моими глазами, жирные слюнявые герои... одни дрочат уже в открытую, вторые втихушку, третьи обмениваются друг с другом впечатлениями. Я отдался во власть фантазий, распаляясь все сильнее и жарче: видел всех когда-либо преподававших у меня учителей, разъевшихся школьных директоров, тренеров по баскетболу, старого управляющего с 6-й улицы, когда мне было семь, знаменитых поэтов всех времен... небритый трансвестит, хихикающий в углу, он — все телки, которых я трахал; я воображал избивающих меня копов, судей, о да, всехсудей, несущих чепуху... Дверь наверху хлопнула, неожиданная пауза. Взволнованный еврей сигналит, все ништяк. Он смотрит на меня и с мягкой настойчивостью в голосе... произносит «Все хорошо, продолжай», — превращаясь в одного человека из моего прошлого, о ком я забыл, но теперь снова его вижу, спуская мощной струей в лицо внизу. Торопливо застегиваю ширинку, и лица снова становятся черно-белыми физиономиями из мультяшек. Унылые жители мегаполисной ночи.
Люди привыкли считать джанки жалкими отбросами общества. Оно не совсем так, лохи. Настоящего джанки следует поставить выше всех остальных, ведь он шлет на хуй весь город — он рискует, преодолевает преграды, добивается своего всеми правдами и неправдами, готов отвечать за свои дела. Запомните: существует несколько типов потребителей джанка. Во-первых, богатый и безмозглый отпрыск из золотой молодежи, кто время от времени бахается из любопытства, а если почует, что приближается к некой опасной точке, у него всегда достанет лаве немедленно съебаться на Ривьеру. К тому же с ним тусит какой-нибудь простофиля, который берет для него наркоту, то есть, если поднимается шухер, таких никогда не залавливают. Уличные джанки терпеть не могут подобных мудозвонов, но они падки на бабки, и из-за них таких типов терпят. Многие из них относятся к сливкам общества, отвисают по барам Ист-сайда, последнее время о них пишут в «Life», у них спортивные машины и прочее, много среди таких типов любителей рок-н-ролла, желающих раз-другой встряхнуться. Затем следуют наркоманящая по выходным буржуазия Уэстчестера, выпускники частных средних школ и тому подобное, по большому счету, от вышеуказанного типа не отличается. Ходят в Гарлем за товаром по пятницам или притаскивают в свой кампус. Таким всегда впаривают наиговенейший продукт, по всякому поводу они огребают, и периодически дело доходит до ножа. За недавнее время они принесли пользу обществу, открыв глаза мамочкам и папочкам на страшный «социальный вирус», и впервые за все время государственную политику тормознули те, кто имеет в ней определенный вес. И теперь придуманы программы по реабилитации, к джанки, наконец, стали относиться, как к людям, и на воле, и в тюрьме. Останься эта хуйня в гетто, неважно, черном или белом, как оно было долгие годы, всем было бы плевать на то, что временами всплывает. Потом, мы — дети улицы, мы пробуем очень рано, лет в тринадцать или около, долго считаем, что все под контролем и мы не подсели. Но так редко бывает, я тому пример. То есть через два-три года сдерживания, я вынужден признать: я подсел и целые дни провожу в погоне за дозняком. И все способы хороши, так то. И на Ривьеру не свалишь, и богатую мамашу не раскрутишь. Одним прекрасным утром, когда просыпаешься, понимаешь, что ты стал настоящим джанки, и говоришь себе, полностью осознавая свои слова, и готовый за них отвечать: «Сегодня я либо надыбаю на ширку, либо пусть меня гребут в мусарню, и на хуй все».
Настали плохие времена, на улицах подняли большой шухер из-за наркоты, и, как следствие, цены растут на глазах. Согласно противоречивым (это я узнал еще в школе) законам джанка, следует искать более прибыльные способы добывания финансов, нежели отъем сумочек и приставление ножа к горлу граждан в парке. И сегодня вечером Жирный Генри, я и некий восторженный пионер-деревенщина завалили от нечего делать в один тоскливый новый бар с попсовой дискотекой, находящийся на перекрестке 96-й улицы и 2-й авеню, чтобы послушать одного моего кореша, играющего со своей группой на торжественном открытии (бууумммм). В баре исключительно обшарпанные пьянчуги и неудачники, пытающиеся подснять на танцах девчонок... У Жирного Генри сиськи и то больше, а бэнд умеет играет только репертуар из «Louie, Louie», сторона В. Попросил приятеля сыграть Дилана... «Это кто?» Я убит окончательно, мы сваливаем. Пора переходить к новому методу делать деньги: угонять машины.
Сейчас у меня нет связей среди торговцев палеными тачками, но я отлично умею взламывать замки и «подключать на горячую», а это два основных навыка для угона. И я решил приступать прямо сейчас, а покупатели найдутся. «Слэпджек» представляет собой штуковину, похожую на очень длинную отвертку, с противовесом, скользящим, когда вставляешь длинный острый конец в замок на дверце тачки. Бах! Нажимаешь противовесом на кончик, и копец тумблеру в замке. Открываешь дверь. Теперь надо «подключить на горячую» эту консервную банку, в нашем случае — новенький «порше». Просто-напросто соединяешь нужные проводки под приборной доской и вперед-вперед-вперед! Короче, наш неумный товарищ с победоносно сияющей физиономией плюхается на водительское сиденье, и мы втроем отчаливаем. Казалось, теперь нам осталось лишь прискакать на 96-ю на Ист-ривер-драйв, оттуда в город и заныкать тачку на одной из богом забытых улочек, окружающих машинные кладбища, неподалеку от нашего квартала. У меня есть приятель, с которым мы пересеклись ненадолго в колонии на Райкер-Айленд, а у него есть знакомый, готовый поучаствовать в подобном деле; затем, есть еще старший брат старины Герби из Нижнего Ист-сайда, научивший нас «подключать на горячую», когда нам было еще по двенадцать (бандиты с пеленок), и я уверен, что он возьмется толкнуть колымагу. Тем временем наш урод гонит со всей мочи, петляет по Драйву, как псих, каждые десять секунд мы просим его не дурить, чтобы нас не тормознули легавые, а то пиздец предприятию. (По-моему, я рассказывал о своей прошлой попытке угона авто в предыдущем дневнике? Нет, не рассказывал? Как нам сели на хвост, мы сматывались, но нас зажопили?) Но на сей раз нам сопутствовала удача и, несмотря на идиота-лихача за баранкой, мы выехали с Драйва на Дикмэн-стрит и прилетели в «Штабы». Я скомандовал нашему придурку парковаться в тихом темном переулке, там он присмотрит за тачкой, пока мы с Жирдяем сбегаем в «Штабы», найдем телефон, позвоним и договоримся о сделке. Когда мы поднялись наверх, там тусовалось всего трое челов. Укуренные Брайан и Мучер валялись на диване и смотрели кино, между ними примостился кальян. Мэнкоул успел убиться и скрючился в утробной позе на раскладном кресле. Я решил, что в качестве партнера стоит предпочесть старшего братана Герби Рона, набрал его номер, и он сообщил, что знает чела из Восточного Бронкса, который классно работает со стремными «порше». Добавил, что, возможно, получится провернуть дело сегодня же вечером и что он свяжется с тем типом, перезвонит нам, постарается подрулить и нас встретить... Я предложил делить прибыль поровну, а он отвечал, что выйдет примерно по три сотни на нос. То есть скорее по две с половиной, но я не разбираюсь в ценах в таких делах, и подобный расклад меня устроил. Пока мы дожидались его звонка, я заглянул в заначку Мэнкоула и стащил бумажную фасовку с дозой. Зашел в ванную вмазаться и только выхожу, как явился наш третий безбашенный компаньон с оравой какого-то встреченного им в баре народа. Он растрепал им обо всем нашем вечернем мероприятии и продолжал гнать всем, кто подсасывался, изобретая всякий раз новые любопытные мудацкие подробности. Я уж забеспокоился, куда пропал Рон (уже прошло два часа, а он не перезвонил), как он нарисовался в дверях на пару с толстеньким итальяшкой. Невменяемый Мучер подскочил к нему и всучил пару баксов... Ебанутый дурак принял его за доставщика заказанной им пиццы.
Мы двинули туда, где наш чепушилла припарковал тачку. С этого момента в мои записи врывается печальная нота, короче, абзац нашим хлопотам. Похоже, что эта сука даже не потрудилась прочесть мерцающие везде вокруг, куда ни кинь взгляд, знаки: ПАРКОВКА ПОСЛЕ ШЕСТИ ВЕЧЕРА ЗАПРЕЩЕНА... АВТОМОБИЛИ БУДУТ ОТБУКСИРОВАНЫ. Господи, как я упал духом при виде желтых лампочек на тягаче и знакомых вишневых мигалок коповозов, светящих на растрескавшийся асфальт, где стоял наш «порше». Мы с Генри обернулись к нашему придурку с искренним недвусмысленным жестом. Итальяшка, видимо, неотличающийся наблюдательностью, говорит: «А в которое место вы ее будете ставить? У вас есть гараж, да?» «Тихо, проезжаем», — отвечаю я. Прощай, автомобильный бизнес.
Сегодня суббота, утром для разнообразия проснулся пораньше и отправился на стрелку с Элом Доланом, обещавшим взять меня с собой в отделение Американского Легиона, расположенного на 207-й улице, и надыбать там лаве. Пришли мы туда, Эл отвлекал внимание начальника, а я стащил десяток лотерейных билетов, которые потом мы собирались толкнуть по 2 доллара за штуку. Для меня плевое дело стырить эти бумажки со стола и поместить их за распоротую подкладку пальто, пока Эл гнал тому фраеру о том, как невежливо вели себя организаторы лотереи, приходившие к нему домой, и он вынужден подать на них жалобу. Старый хрен принес Элу глубочайшие извинения, и мы очистили помещение, унося трофеи на 24 бакса за моей надежной подкладкой.
Мы открыли торговлю на Шерман-авеню, и там каждый избавился от четырех билетов. Местные тупорылые ирландцы купят что угодно, ради спасаемого Богом Легиона, то есть, как видите, недоделкам, типа нас, легко на этом нагреть руки во всякий унылый субботний денек, если рубиться в мяч в парке слишком сыро, а торчать неохота по слабости здоровья.
Наша везуха поуменьшилась, когда мы переместились в еврейский квартал, раскинувшийся на холмах Оверлук-террас. За час-другой спихнули только по одной штуке, а хотелось сбыть их все, то есть следовало менять дислокацию. Тогда перенесли точку на 204-ю улицу, я продал свой последний экземпляр, обратил к Элу умоляющий взгляд, но у него оставался еще один. Он поскребся в дверь, а оттуда вдруг выглянула старая спермовыжималка в коротенькой фривольной ночнушке и, прости господи, какие у нее были сиськи! «Чем могу помочь, ребятки?» — спросила она. Я чуть не подавился. Пришлось поддерживать разговор мне (поскольку Эл окаменел на месте): «Знаете, мы с другом приглашаем вас принять участие в лотерее, где вы сможете на следующей неделе выиграть «Мустанг» новой марки, если рискнете приобрести билет, ценой в два доллара». «Боюсь, у меня нет сейчас с собой наличных, — отвечала она, — но, может, вы с другом не откажетесь зайти ко мне, выпить по стаканчику? Вы ведьпьете спиртное, правда?» Да, разумеется, мы пьем спиртное. Мы заходим к ней, присаживаемся на кушетку, ждем ее, она возвращается с двумя бокалами отвертки и шлепается между нами. Обзывайте меня Эдипом, если хотите, но я заволновался: я сильно возбуждаюсь на женщин старше меня, а тут мы поняли, что она реальная баба, не сравнить со старухами, ошивающимися на вокзале Гранд-Сентрал и в подобных местах, которые кончают, когда заведут тебя в укромное местечко, а потом зовут на помощь всю Национальную Гвардию [28], едва ты к ней приблизишься. Вот отпили мы по полстакана, она тянет руки к нашим брюкам, вынимает наши игрушки и тянем-потянем. «Вы такие красивые высокие ребята!» Вот так нежданно повезло, и как у меня встал... тянем-потянем. Расстегнуть молнию... раз... нет слов, как следует описать... тянем-тянем-тянем, довольно сказать, что у нее был дар закатывать солнце вручную, и этому занятию она предавалась, пока наши руки гуляли по ее телу. Нет ничего приятней неожиданного секса, особенно когда продаешь лотерейные билеты Американского Легиона, и мы оба кончили спустя считанные минуты, а она облизала пальцы и застегнула нам обратно штаны, прямо как в грязных книжках, которые несколько лет назад я прятал под матрас. Думаю, они и по сей день там. Вот так-то. И мы двинули дальше, нас приглашали заходить в любое время. Хорошая баба, и вы удивитесь, узнав, сколько таких на свете. Некоторые любят просто поддразнить, открывая на звонок дверь в явно неполном прикиде, но большинство предлагает зайти со всем, что за этим следует. Любой разносчик подтвердит мои слова. Это не просто сцена из кино, и, спорим, я хоть сейчас могу назвать номер ее квартиры. Но ведь у Эла остается еще один билет, и его надо продать. Тут он потерял голову, и, когда какая-то баба не открыла дверь, поднял ор, словно обезумевший Отелло, что она — враг церкви и именем Господа проклята, не переставая ломиться к ней со всей дури. Наконец, она приоткрыла и посоветовала Элу утихомириться, иначе вызовет полицию. Эл в ответ кинулся к щели и принялся корчить старой дуре немыслимые рожи. Тут, представьте себе, она ткнула ему в рыло здоровым карандашом, сильно поранив ему губу. Я чуть со смеху не окочурился, придя в восторг от находчивости дамы, а Эл же, по-моему, не догнал ее прикола, обхаркал ей всю дверь и выбежал из здания на улицу, продолжая браниться, будто спятивший монах. Из губы у Эла хлестала кровь, мы решили забить на последний билет и вложить выручку в приобретение ложки кокаина. Именно это мы и сделали и остаток дня, балдея, ловили крутой кокаиновый приход со всеми вытекающими.
Сегодня пробовал бутоны пейота (галлюциноген мексиканских индейцев) вместе с Марком Клатчером, протащившим эту фигню из Мексики в магнитофоне. Рассказал мне, что принимал их в компании индейцев и других «гринго», и происходило все типа так: сидят девять челов в одной устроенной наподобие типи палатке, трескают бутоны, попивают чаек, заваренный вместе с этим делом, потом ровно десять часов молчат, не шевелятся, ничего... вокруг сплошной космический зуд, ни музыки, ни огней, ни хера подобного тому, что мы потеряли с той поры, как «Life» опубликовал статью об ЛСД, а за ними вся пресса подняла истерику, и копы его запретили. Черт, а так было хорошо, когда мы впервые с ним познакомились два года назад, и никто про него не знал. Продукт продавали чистым, не то, что та хрень домашней выделки, которую впаривают сейчас, разбодяжив метедрином и еще бог знает чем.
Короче, съел я несколько штук, Марк тоже, через двадцать минут нас затошнило со страшной силой, но мы крепились, чтобы не сблевать, пока вещество не всосется в организм. Через час Марк проблевался, но он чувствовал, что ему начинает вставлять, так что все нормально. Неожиданно мне полегчало, следовать его примеру не пришлось. Опыт был неописуемым, непохожим на кислотный приход, и мне сложно его передать. Как обычно, если не могу описать словами, не буду тратить время. Но произошла одна штука, никогда не случавшаяся со мной под кислотой: у меня была полноценная, глобальная галлюцинация. Я стоял в Центральном парке у пруда и смотрел, как плакучая ива превращается в гигантского петуха и улетает. От дерева не осталось и следа. Большая синяя домашняя птица красиво упорхнула в небо. И за ним последовало мое сознание в такие дали, которые вы, лысые генералы и прикованные к инвалидным креслам сенаторы, и представить себе не можете.
Сижу в «Штабах» на толчке, болею уже три дня, пытаюсь одолеть ломку, но последнее время сижу я реально плотно, и привычка изводит меня по-крупному. Сейчас бы пересказать, как оно на самом деле ощущается, однако идея писать представляется хуевой... но отвернуться и забыть невозможно... спишь, как, должно быть, спится мерзкому швейцару внизу, в квартире стоит собачья стужа, из батареи, у которой я лежу, сочится ледяная вода, как сопли из больного носа.
Я закутался в пальто, и еще два одеяла сверху, только так окутывает тело тепло, превращаясь в ужасные вспышки жара, текущие сквозь всего тебя, пока не начнешь сбрасывать с себя покрывала, и морозные волны пронизывают от паха к черепу. А потом крутит кишки, страшный срач, сегодня, откровенно говоря, думаю, что будет хуже всего... и никогда не знаешь, что последует дальше, ведь у двух джанки ломка проходит по-разному. Меня никогда не тошнит при ломке, а Мэнкоула и Жирного Генри наоборот. Самый большой мой пиздец — приступы чихания, иногда по пять минут безостановочно... а если я пробую пройтись, внутри головы все дрожит, будто разваливается, и ток крови просто-напросто останавливается, возвращается липкий смертельный озноб, окутывающий тебя от пальцев ног до башки, всплески жара и холода, понос и так далее... и мысль, что надо перетерпеть этот кошмар сейчас, ведь мне возвращаться в мою ебаную ШКОЛУ через две недели! Что за хуевая шутка. В смысле, не укладывается в мозгах, как я подыхаю.
Около недели я ничего не заносил в дневник, фактически, последние записи, сделанные мной, наверно, несколько не в тему, ведь меня ломало три дня подряд, когда я царапал слова, сидя на холодном долбанном толчке в «Штабах». Если честно, моей «завязки» хватило не больше чем на один день, а потом я вмазался содержимым фасовки «нюхательной» смеси, которую спер из кармана пальто Мэнкоула. И вот я снова, как всегда, здоров или болен, ношусь туда-сюда... сегодня в парке втроем обули одного прогуливающегося собаковода на часы и бумажник, а это означает, что я снова вооружаюсь холодным оружием и опять занимаюсь налетами. На самом деле, меня это дерьмо не прикалывает, но меня так достали озабоченные пидоры, что иного варианта не вижу.