Страница:
-- Какая? -- спросила королева.
-- Боюсь, -- отвечал король, -- что мы не уедем отсюда. Пока царевич
еще надеялся, мы были почетными гостями. С той минуты, как ты ему откажешь,
клянусь Гривой Аслана, мы -- пленники.
Один из гномов тихо свистнул.
-- Я пр-р-редупреждал ваши величества, -- сказал ворон. -- Войти легко,
выйти трудно, как сказал омар, когда его варили.
-- Я видел царевича утром, -- продолжал король. -- Как ни жаль, он не
привык, чтобы ему перечили. Он требовал от меня -- то есть от тебя --
окончательного ответа. Я шутил, как мог, над женскими капризами, но все же
дал понять, что надежды у него мало. Он страшно рассердился. Он даже угрожал
мне, конечно, в их слащавой манере.
-- Да, -- сказал фавн, -- когда я ужинал с великим визирем, было то же
самое. Он меня спросил, нравится ли мне Ташбаан. Конечно, я не мог сказать,
что мне тут каждый камень противен, а лгать не умею -- и я ответил, что
летом, в жару, сердце мое томится по прохладным лесам и мокрым травам. Он
неприятно улыбнулся и сказал: "Никто тебя не держит, козлиное копытце, --
езжай, пляши в своих лесах, а нам оставь жену для царевича".
-- Ты думаешь, он сделает меня своей женой насильно? -- воскликнула
Сьюзен.
-- Женой... -- отвечал король. -- Спасибо, если не рабой. ... -- Как же
он может? Разве царь Тисрок это потерпит?
-- Не сошел же он с ума! -- сказал Перидан. -- Он знает, что в Нарнии
есть добрые копья.
-- Мне кажется, -- сказал Эдмунд, -- что Тисрок очень мало боится нас.
Страна у нас небольшая. Владетелям империй не нравятся маленькие страны у их
границ. Они хотят победить, поглотить их. Не затем ли он послал к нам
царевича, чтобы затеять ссору? Он рад бы прибрать к рукам и Нарнию, и
Орландию.
-- Пускай попробует! -- вскричал гном. -- Между ним и нами лежит
пустыня! Что скажешь, ворон?
-- Я знаю ее, -- сказал ворон. -- Я облетел ее вдоль и поперек, когда
был молод. (Не сомневайтесь, что Шаста навострил уши). Если Тисрок пойдет
через большой оазис, он Орландии не достигнет -- людям его и коням не хватит
там воды. Но есть и другая дорога.
Шаста стал слушать еще внимательнее.
-- Ведет она от древних усыпальниц, -- продолжал ворон, -- на
северо-запад, и тому, кто по ней движется, все время видна двойная вершина
горы. Довольно скоро, через сутки, начнется каменистое ущелье, очень узкое,
почти незаметное со стороны. Кажется, что в нем нет ни травы, ни воды,
ничего. Но если спуститься туда, увидишь, что по нему течет речка. Держась
ее, можно добраться до самой Орландии.
-- Знают ли тархистанцы об этой дороге? -- спросила королева.
-- Друзья мои, -- воскликнул король, -- к чему эти речи? Дело не в том,
кто победит, если Тархистан нападет на нас. Дело в том, как выбраться из
этого проклятого города. Даже если брат мой Питер, Верховный Король, одолеет
Тисрока десять раз, мы уже будем давно мертвецами, а сестра моя королева --
женой или рабой царевича.
-- У нас есть оружие, -- сказал гном. -- Мы можем защитить этот замок.
-- Я не сомневаюсь, -- сказал король, -- что каждый из нас дорого
продаст свою жизнь. Королеву они получат только через наши трупы. Но мы тут
как мыши в мышеловке.
-- Недар-р-ром гово-р-рится, -- прокаркал ворон, -- "В доме остаться --
с жизнью расстаться". И еще: "В доме запрут -- дом подожгут".
-- Ах, все это из-за меня! -- заплакала Сьюзен. -- Не надо мне было
покидать Кэр-Паравел! Как было хорошо! Кроты уже почти кончили перекапывать
сад... а я... а я... -- и она закрыла лицо руками.
-- Мужайся, Сью, мужайся -- начал король Эдмунд, но вдруг увидел, что
фавн, сжав руками голову, раскачивается, как от боли.
-- Минутку, минутку... -- говорил он. -- Я думаю, я сейчас придумаю...
Подождите, сейчас, сейчас!..
Все подождали и, наконец, фавн с облегчением вздохнул, а потом вытер
лоб.
-- Трудно одно, -- сказал он, -- добраться до корабля так, чтобы нас не
заметили и не схватили.
-- Да, -- сказал гном. -- "Рад бы нищий скакать, да коня нету".
-- Постой, постой, -- сказал фавн. -- Нужно одно: пойти под
каким-нибудь предлогом на корабль, оставить там матросов...
-- Наверное, ты прав... -- сказал король Эдмунд.
-- Ваше величество, -- продолжал фавн, -- не пригласите ли вы царевича
на пир? Устроим мы этот пир на нашем корабле завтра вечером. Ради пользы
дела намекните, что ее величество может дать там ответ, не нанося урона
своей чести. Царевич подумает, что она готова уступить.
-- Пр-рекрасный совет! -- сказал ворон.
-- Все будут думать, -- взволнованно говорил фавн, -- что мы готовимся
к пиру. Кого-нибудь пошлем на базар, купить сластей, вина и фруктов...
Пригласим шутов и колдунов, и плясуний, и флейтистов...
-- Так, так, -- сказал король, потирая руки.
-- А когда стемнеет, -- сказал фавн, -- мы уже будем на борту...
-- Поставим паруса, возьмем весла! -- воскликнул король.
-- И выйдем в море! -- закончил фавн и пустился в пляс.
-- На Север! -- вскричал гном.
-- В Нарнию! -- крикнули все. -- Ура!
-- Дорогой фавн, -- сказала королева, -- ты меня спас! -- и, схватив
его за руки, закружилась по комнате. -- Ты спас нас всех!
-- Царевич пустится в погоню, -- сказал вельможа, чьего имени Шаста не
знал.
-- Ничего, -- сказал король. -- У него нет хороших кораблей и быстрых
галер. Царь Тисрок держит их для себя. Пускай гонятся! Мы потопим их, если
они вообще нас догонят.
-- Совещайся мы неделю, -- сказал ворон, -- лучше не придумаешь. Однако
недаром говорится: "Сперва -- гнездо, потом -- яйцо". Прежде, чем приняться
за дело, подкрепимся.
Тогда все встали и открыли двери и пропустили в них первыми королеву и
короля. Шаста замешкался, но фавн сказал ему:
-- Отдохните, ваше высочество, я принесу вам поесть. Лежите, пока мы не
станем перебираться на корабль.
Шаста опустил голову на мягкие подушки и остался в комнате один.
"Какой ужас!.." -- думал он. Ему и в голову не приходило сказать всю
правду и попросить о помощи. Вырос он среди жестоких черствых людей, и
привык ничего не говорить взрослым, чтобы хуже не было. Может быть, этот
король не обидит говорящих коней, они из Нарнии, но Аравита -- здешняя, он
продаст ее в рабство или вернет отцу. "А я... -- думал он, -- а я не посмею,
сказать им, что я не принц Корин. Я слышал их тайны. Если они узнают, что я
не из них, они меня живым не отпустят. Они побоятся, что я их выдам. Они
меня убьют. А если Корин придет? Тогда уж наверное..." Понимаете, Шаста не
знал, как ведут себя свободные, благородные люди .
"Что же мне делать, что делать? А, вон идет этот козел!.." Фавн, слегка
приплясывая, внес в комнату огромный поднос и поставил его на столик у
дивана.
-- Ну, милый принц, -- сказал он и сел на ковер, скрестив ноги, -- ешь,
это последний твой обед в Ташбаане .
Обед был хорош. Не знаю, понравился бы он вам, но Шасте понравился. Он
жадно съел и омаров, и овощи, и бекаса, фаршированного трюфелями и миндалем,
и сложное блюдо из риса, изюма, орехов и цыплячьих печенок, и дыню, и ягоды,
и какие-то дивные ледяные сласти, вроде нашего мороженого. Выпил он и вина,
которое зовется белым, хотя оно светло-желтое.
Фавн тем временем развлекал его беседой. Думая, что принц нездоров, он
пытался обрадовать его и говорил о том, как они вернутся домой, и о добром
короле Луме, и о небольшом замке на склоне горы.
-- Не забывай, -- сказал он, -- что ко дню рожденья тебе обещали
кольчугу и коня, а года через два сам король Питер посвятит тебя в рыцари.
Пока что мы часто будем ездить к вам, вы -- к нам, через горы. Ты помнишь,
конечно, что обещал приехать ко мне на Летний Праздник, там будут костры и
ночные пляски с дриадами, а может -- кто знает? -- нас посетит сам Аслан.
Когда Шаста съел все подчистую, фавн сказал:
-- А теперь поспи. Не бойся, я за тобой зайду, когда будем перебираться
на корабль. А потом -- домой, на Север!
Шасте так понравился и обед, и рассказы фавна, что он уже не мог
размышлять о неприятном. Он надеялся, что принц Корин не придет, опоздает, и
его самого увезут на Север. Боюсь, он не подумал, что станется с принцем,
если тот будет один в Ташбаане. Об Аравите и о лошадях он чуть-чуть
беспокоился, но сказал себе: "Что поделаешь? И вообще, Аравите самой так
лучше, очень я ей нужен", -- ощущая при этом, что куда приятней плыть по
морю, чем одолевать пустыню.
Подумав так, он заснул, как заснули бы и вы, если бы встали затемно,
долго шли, а потом, лежа на мягком диване, столько съели.
Разбудил его громкий звон. Испуганно привстав, он увидел, что и тени, и
свет сместились, а на полу лежат осколки драгоценной вазы. Но главное было
не это: в подоконник вцепились чьи-то руки. Они сжимались все крепче
(костяшки пальцев становились все белее), потом появились голова и плечи.
Через секунду какой-то мальчик перемахнул через подоконник и сел, свесив
вниз одну ногу.
Шаста никогда не гляделся в зеркало, а если бы и гляделся, не понял бы,
что незнакомец очень похож на него, ибо тот был сейчас ни на кого не похож.
Под глазом у него красовался огромный синяк, под носом запеклась кровь,
одного зуба не было, одежда, некогда очень красивая, висела лохмотьями.
-- Ты кто такой? -- шепотом спросил мальчик.
-- А ты принц Корин? -- в свою очередь спросил Шаста.
-- Конечно, -- ответил мальчик. -- А ты кто?
-- Никто, наверное, -- сказал Шаста. -- Король Эдмунд увидел меня на
улице и подумал, что это ты. Можно отсюда выбраться?
-- Можно, если ты хорошо лазаешь, -- сказал Корин. -- Куда ты спешишь?
Мы так похожи, давай еще кого-нибудь разыграем!
-- Нет, нет, -- заторопился Шаста. -- Мне нельзя оставаться. Вдруг фавн
придет, увидит нас вместе? Мне пришлось притвориться, что я -- это ты. Вы
сегодня отплываете. А где ты был все время?
-- Один мальчишка сказал гадость про королеву Сьюзен, -- ответил принц.
-- Я его побил. Он заорал и побежал за братом. Тогда я побил брата. Они
погнались за мной и меня поймали такие люди, с копьями, называются стража. Я
подрался и с ними. Тут стало темнеть. Они меня куда-то увели. По дороге я
предложил им выпить вина. Они напились и заснули, а я тихо выбрался и пошел
дальше, и встретил первого мальчишку. Ну, мы подрались. Я его опять побил.
Потом я влез по водосточной трубе на крышу и ждал, пока рассветет. А потом
искал дорогу. Попить нету?
-- Нет, я все выпил, -- сказал Шаста. -- Покажи мне, как ты сюда влез.
Надо поскорей уходить. А сам ложись на диван. Ах ты, они не поверят, что это
я... то есть ты... У тебя такой синяк... Придется тебе сказать правду.
-- Как же иначе? -- сердито спросил принц. -- А все-таки, кто ты такой?
-- Некогда объяснять, -- быстро зашептал Шаста. -- Наверное, я родился
в Нарнии. Но вырос я здесь и теперь бегу домой, через пустыню, с говорящим
конем. Ну, как мне лезть?
-- Вот так, -- показал Корин. -- Смотри, тут плоская крыша. Иди очень
тихо, на цыпочках, а то услышит кто-нибудь! Сверни налево, потом залезь,
если умеешь лазать, на стену, пройди по ней до угла и спрыгни на кучу
мусора.
-- Спасибо, -- сказал Шаста с подоконника. Мальчики посмотрели друг на
друга и обоим показалось, что теперь они Друзья.
-- До свиданья, -- сказал Корин. -- Доброго тебе пути.
-- До свиданья, -- сказал Шаста. -- И храбрый же ты!
-- Куда мне до тебя! -- сказал принц. -- Ну, прыгай! Да, доберешься до
Орландии, скажи моему отцу, королю Луму, что ты мой друг! Скорее, кто-то
идет!
Шаста неслышно пробежал по крыше, такой горячей, что он чуть не обжег
ноги, взлетел вверх по стене, добрался до угла и мягко спрыгнул на кучу
мусора в узкой, грязной улочке. Прежде, чем спрыгнуть, он огляделся,
по-видимому, он был на самом верху горы, на которой стоит Ташбаан. Вокруг
все уходило вниз, плоские крыши спускались уступами до городской стены и
сторожевых башен. За ними, с Севера, текла река, за ней цвели сады, а уж за
ними лежало странное, голое, желтоватое пространство, уходившее за горизонт,
словно неподвижное море. Где-то в небе, совсем далеко, синели какие-то глыбы
с белым верхом. "Пустыня и горы", -- подумал он.
Спрыгнув со стены, он поспешил вниз по узкой улочке, и вышел на
широкую. Там был народ, но никто не обращал внимания на босоногого оборвыша,
Однако он все-таки боялся, пока перед ним из-за какого-то угла не возникли
городские ворота. Вышел он в густой толпе. По мосту она двигалась медленно,
как очередь. Здесь, над водой, было приятно вздохнуть после жары и запахов
Ташбаана.
За мостом толпа стала таять, народ расходился, кто налево, кто направо,
Шаста же пошел прямо вперед, между какими-то садами. Дойдя до того места,
где трава сменялась песком, он уже был совсем один, и в удивлении
остановился, словно увидел не край пустыни, а край света. Трава кончалась
сразу; дальше, прямо в бесконечность, уходило что-то вроде морского берега,
только пожестче, ибо здесь песок не смачивала вода. Впереди, как будто бы
еще дальше, маячили горы. Минут через пять он увидел слева высокие камни,
вроде ульев, но поуже. Шаста знал от коня, что это и есть усыпальницы
древних царей. За ними садилось солнце, и они мрачно темнели на сверкающем
фоне.
Свернув на запад, Шаста направился к ним. Солнце слепило его, но все же
он ясно видел, что ни лошадей, ни девочки на кладбище нет. "Наверное, они за
последней усыпальницей, -- подумал он. -- Чтобы отсюда не заметили".
Усыпальниц было штук двенадцать, стояли они как попало. В каждой чернел
низенький вход. Шаста обошел кругом каждую из них, и никого не нашел. Когда
он присел на песок, солнце уже село.
В ту же минуту раздался очень страшный звук. Шаста чуть не закричал, но
вспомнил -- это трубы оповещают Ташбаан, что ворота закрылись. "Не дури, --
подумал он. -- Не трусь, ты слышал этот звук утром", -- но прекрасно
понимал, что одно дело -- слышать такие звуки при свете, среди друзей, и
совсем другое -- одному и в темноте, "Теперь, -- думал он, -- они не придут
до утра. Они там заперты. Нет, Аравита увела их раньше, без меня. С нее
станется! Что это я? Игого никогда на это не согласится!" К Аравите он был
несправедлив. Она бывала и черствой, и гордой, но верности не изменяла, и ни
за что не бросила бы спутника, нравится он ей или нет.
Как бы то ни было, ночевать ему предстояло тут, а место это с каждой
минутой привлекало его все меньше. Большие, молчаливые глыбы все-таки пугали
его. Шаста изо всех сил старался не думать о привидениях, и уже немного
успокоился, когда что-то коснулось его ноги.
"Помоги-и-те!" -- закричал он неведомо кому, окаменев от страха. Бежать
он не смел; все-таки, совсем уж плохо, когда бежишь среди могил, не смея
взглянуть, кто за тобой гонится. Потом, собрав все свое мужество, он сделал
самое разумное, что мог -- обернулся; и увидел кота.
Кот, очень темный в темноте, был велик и важен -- гораздо важнее и
больше тех его собратьев, которых Шасте доводилось встречать. Глаза его
таинственно сверкали и казалось, что он много знает -- но не скажет.
-- Кис-кис-кис, -- неуверенно сказал Шаста. -- Ты говорить не умеешь?
Кот сурово поглядел на него и медленно пошел куда-то, а Шаста, конечно,
пошел за ним. Через некоторое время они миновали усыпальницы. Тогда кот
уселся на песок, обернув хвост вокруг передних лап. Глядел он на Север --
туда, где лежала Нарния -- и был так неподвижен, что Шаста спокойно лег
спиной к нему, лицом к могилам, словно чувствовал, что кот охраняет его от
врагов. Когда тебе страшно, самое лучшее -- повернуться лицом к опасности и
чувствовать что-то теплое и надежное за спиной. Песок показался бы вам не
очень удобным, но Шаста и прежде спал на земле, и скоро заснул, думая во
сне, где же сейчас Игого, Уинни и Аравита.
Разбудил его странный и страшный звук. "Наверное, мне все приснилось"
-- подумал он. И тут же ощутил, что кота за спиной нету, и очень огорчился,
но лежал тихо, не решаясь даже открыть глаза, как лежим иногда мы с вами,
закрыв простыней голову. Звук раздался снова -- пронзительный вой или вопль;
тут глаза у Шасты открылись сами, и он присел на песке.
Луна ярко светила; усыпальницы стали как будто больше, но казались не
черными, а серыми. Они очень уж походили на огромных людей, закрывших голову
и лицо серым покрывалом. Что и говорить, это не радует. Однако звук шел не
от них, а сзади, из пустыни. Сам того не желая, Шаста обернулся и посмотрел
на пустыню.
"Хоть бы не львы!.." -- подумал он. Звук и впрямь не походил на рычание
льва, но Шаста этого не знал. Выли шакалы (это тоже не слишком приятно).
"Их много, -- подумал Шаста, сам не зная о ком. -- Они все ближе..."
Мне кажется, будь он поумнее, он вернулся бы к реке, там были дома, но он
боялся пройти мимо усыпальниц. Кто его знает, что вылезет из черных
отверстий? Глупо это или не глупо, Шаста предпочел диких зверей. Но крики
приближались -- и он изменил мнение...
Он уже собирался бежать, когда увидел на фоне луны огромного зверя.
Зверь этот шел медленно и степенно, как бы не замечая его. Потом он
остановился, издал низкий, оглушительный рев, эхом отдавшийся в камне
усыпальниц. Прежние вопли стихли, зашуршал песок, словно какие-то существа
бросились врассыпную. Тогда огромный зверь обернулся к Шасте.
"Это лев, -- подумал тот. -- Ну, все. Очень будет больно или нет?.. Ох,
поскорей бы!.. А что бывает потом, когда умрешь? Ой-ой-ой-ой!!!" -- и он
закрыл глаза, сжал зубы.
Ничего не случилось, и когда он решился их открыть, что-то теплое
лежало у его ног. "Да он не такой большой! -- в удивлении подумал Шаста. --
Вполовину меньше, чем мне показалось. Нет, вчетверо... Ой, это кот! Значит,
лев мне приснился!" Действительно, у него в ногах лежал большой кот, глядя
на него зелеными немигающими глазами. Таких огромных котов он не видал.
-- Как хорошо, что это ты! -- сказал ему Шаста. -- Мне снился страшный
сон. -- И, прижавшись к коту, он почувствовал, как и прежде, его
животворящее тепло.
-- Никогда не буду обижать кошек, -- подумал или даже сказал он, --
знаешь, я один раз бросил камнем в старую голодную кошку. Эй, что это ты? --
вскрикнул он, потому что кот именно в этот миг его царапнул. -- Ну, ну! Ты
что, понимаешь? -- и он уснул.
Наутро, когда он проснулся, кота не было, солнце ярко светило, песок
уже нагрелся. Шаста приподнялся и протер глаза. Ему очень хотелось пить.
Пустыня сверкала белизной. Из города доносился смутный шум, но здесь было
очень тихо. Когда он посмотрел немного влево, к западу, чтобы солнце не
слепило, он увидел горы вдали, такие четкие, что казалось, будто они совсем
близко. Одна из них была как бы двойная, и он подумал: "Вот, туда и надо
идти", -- и провел ногой по песку ровную полосу, чтобы не терять времени,
когда все при-- дут. Потом он решил чего-нибудь поесть и направился к реке.
Усыпальницы были совсем не страшные, он даже удивился, что они его так
пугали. Народ здесь был, ворота открылись давно, толпа уже вошла в город, и
оказалось нетрудно, как сказал бы Игого, что-нибудь позаимствовать. Он
перелез через стену, и взял в саду три апельсина, две-три смоквы и гранат.
Потом он подошел к реке, у самого моста, и напился. Вода ему так
понравилась, что он еще и выкупался -- ведь он всегда жил на берегу и
научился плавать тогда же, когда научился ходить.
Потом он лег на траву и стал смотреть на Ташбаан, гордый, большой и
прекрасный. Вспомнил он и о том, как опасно там было, и вдруг понял, что,
пока он купался, Аравита и лошади, наверное, добрались до кладбища ("и не
нашли меня, и ушли" -- подумал он). Быстро одевшись, он побежал обратно, и
так запыхался и вспотел, что мог бы и не купаться.
Когда ты один чего-нибудь ждешь, день кажется очень долгим. Конечно,
ему было о чем подумать, но думать одному довольно скучно. Думал он о
Нарнии, еще больше -- о Корине, о том, что случилось, когда нарнийцы узнали
о своей ошибке. Ему было очень неприятно, что такие хорошие люди сочтут его
предателем.
Солнце медленно ползло вверх по небу, потом -- медленно опускалось,
никто не шел, не случалось ничего, и ему стало совсем уж не по себе. Теперь
он понял, что они решили здесь встретиться и ждать друг друга, но не
сказали, как долго. Не до старости же! Скоро стемнеет, опять начнется
ночь... Десятки планов сменялись в его мозгу, пока он не выбрал самый
худший. Он решил потерпеть до темноты, вернуться к реке, украсть столько
дынь, сколько сможет, и пойти к той горе один.
Если бы он прочитал столько, сколько ты, о путешествиях через пустыню,
он бы понял, что это очень глупо. Но он еще не читал книг.
Прежде, чем солнце село, что-то все-таки случилось. Когда тени
усыпальниц стали совсем длинными, а Шаста давно съел все, что припас на
день, сердце у него подпрыгнуло: он увидел двух лошадей. То были Уинни и
Игого, прекрасные и гордые, как прежде, под дорогими седлами, а вел их
человек в кольчуге, похожий на слугу из знатного дома. "Аравиту поймали, --
в ужасе решил Шаста. -- Она все выдала, его послали за мной, они хотят,
чтобы я кинулся к Игого и заговорил! А если не кинусь -- тогда я точно
остался один... Что же мне делать?" -- и он юркнул за усыпальницу, и стал
все время выглядывать оттуда, гадая, что опасней, что -- безопасней.
А вот что случилось на самом деле: когда Аравита увидела, что Шасту
куда-то тащат, и осталась одна с лошадьми, которые (очень разумно) не
говорили ни слова, она ни на миг не растерялась. Сердце у нее сильно билось,
но она ничем этого не выказала. Как только белокожие господа прошли мимо,
она попыталась двинуться дальше. Однако снова раздался крик:
"Дорогу! Дорогу тархине!" -- и появились четыре вооруженных раба, а за
ними -- четыре носильщика, на плечах у которых едва покачивался роскошный
паланкин. За ним, в облаке ароматов, следовали рабыни, гонцы, пажи и еще
какие-то слуги. И тут Аравита совершила первую свою ошибку.
Она прекрасно знала ту, что лениво покоилась на носилках. Это была
Лазорилина, недавно вышедшая замуж за одного из самых богатых и
могущественных тарханов. Девочки часто встречались в гостях, а это почти то
же самое, что учиться в одной школе. Ну, как тут было не посмотреть, какой
стала старая подруга, когда она вышла замуж и обрела большую власть? Аравита
посмотрела, и подруга посмотрела на нее.
-- Аравита! -- закричала она. -- Что ты здесь делаешь? А твой отец...
Отпустив лошадей, беглянка ловко вскочила в паланкин и быстро
прошептала:
-- Тише! Спрячь меня. Скажи своим людям...
-- Нет, ты мне скажи... -- громко перебила ее Лазорилина, очень
любившая привлекать внимание.
-- Скорее! -- прошипела Аравита. -- Это очень важно!.. Прикажи своим
людям, чтобы вели за нами вон тех лошадей, и задерни полог. Ах, поскорее!
-- Хорошо, хорошо, -- томно отвечала тархина. -- Эй, вы, возьмите
лошадей! А зачем задергивать занавески в такую жару, не понимаю?..
Но Аравита уже задернула их сама, и обе тархины оказались как бы в
душной, сладко благоухающей палатке.
-- Я прячусь, -- сказала Аравита. -- Отец не знает, что я здесь. Я
сбежала.
-- Какой ужас... -- протянула Лазорилина. -- Расскажи мне все
поскорей... Ах, ты сидишь на моем покрывале! Слезь, пожалуйста. Вот так. Оно
тебе нравится? Представляешь, я его...
-- Потом, потом, -- перебила ее Аравита. -- Где отец?
-- А ты не знаешь? -- сказала жена вельможи. -- Здесь, конечно. Прибыл
вчера и повсюду тебя ищет. Если бы он сейчас нас увидел... -- и она
захихикала. Она вообще любила хихикать.
-- Ничего тут нет смешного, -- сказала Аравита. -- Где ты спрячешь
меня?
-- В моем дворце, конечно, -- отвечала ее подруга. -- Муж уехал, никто
тебя не увидит. Ах, как жаль, кстати, что никто не видит сейчас моего нового
покрывала! Нравится оно тебе ?
-- И вот еще что, -- продолжала Аравита. -- С этими лошадьми надо
обращаться особенно. Они говорящие. Из Нарнии, понимаешь?
-- Не может быть... -- протянула Лазорилина. -- Как интересно...
Кстати, ты видела эту дикарку, королеву? Не понимаю, что в ней находят!..
Говорят, Рабадаш от нее без ума. Вот мужчины у них -- красавцы. Какие теперь
балы, какие пиры, охоты!.. Позавчера пировали у реки, и на мне было...
-- Да, -- сказала Аравита, -- твои люди не пустят слух, что у тебя
гостит какая-то нищая в отрепьях? Дойдет до отца...
-- Ах, не беспокойся ты по пустякам! -- отвечала Лазорилина, -- мы тебя
оденем. Ну, вот!
Носильщики остановились и опустили паланкин на землю. Раздвинув
занавески, Аравита увидела, что она -- в красивом саду, примерно таком же,
как тот, в который попал Шаста по другую сторону реки. Лазорилина пошла было
в дом, но беглянка шепотом напомнила ей, что надо предупредить слуг.
-- Ах, прости, совсем забыла! -- сказала хозяйка. -- Эй, вы! Сегодня
никто никуда не выйдет. Узнаю, что пошли сплетни, сожгу живьем, засеку до
смерти, а потом посажу на хлеб и воду.
Хотя Лазорилина сказала, что очень хочет услышать историю Аравиты, она
все время говорила сама. Она настояла на том, чтобы Аравита выкупалась (в
Тархистане купаются долго и очень роскошно), потом одела ее в лучшие одежды.
Выбирала она их так долго, что Аравита чуть с ума не сошла. Теперь она
вспомнила, что Лазорилина всегда любила наряды и сплетни; сама она
предпочитала собак, лошадей и охоту. Нетрудно догадаться, что каждой из них
другая казалась глупой. Наконец, они поели (главным образом -- взбитых
сливок и желе, и фруктов, и мороженого), расположились в красивой комнате
(которая понравилась бы гостье еще больше, если бы ручная обезьянка не
лазила все время по колоннам) и Лазорилина спросила, почему же ее подруга
убежала из дому. Когда Аравита кончила свой рассказ, она вскричала:
-- Ах, непременно выходи за Ахошту-тархана! У нас тут от него все без
ума. Мой муж говорит, что он будет великим человеком. Теперь, когда старый
Ашарта умер, он стал великим визирем, ты знаешь?
-- Не знаю, и знать не хочу, -- отвечала Аравита.
-- Нет, ты подумай! Три дворца, один -- тот, красивый, у озера Илкина.
Горы жемчуга... Купается в ослином молоке... Да, и ты меня будешь часто
видеть!
-- Боюсь, -- отвечал король, -- что мы не уедем отсюда. Пока царевич
еще надеялся, мы были почетными гостями. С той минуты, как ты ему откажешь,
клянусь Гривой Аслана, мы -- пленники.
Один из гномов тихо свистнул.
-- Я пр-р-редупреждал ваши величества, -- сказал ворон. -- Войти легко,
выйти трудно, как сказал омар, когда его варили.
-- Я видел царевича утром, -- продолжал король. -- Как ни жаль, он не
привык, чтобы ему перечили. Он требовал от меня -- то есть от тебя --
окончательного ответа. Я шутил, как мог, над женскими капризами, но все же
дал понять, что надежды у него мало. Он страшно рассердился. Он даже угрожал
мне, конечно, в их слащавой манере.
-- Да, -- сказал фавн, -- когда я ужинал с великим визирем, было то же
самое. Он меня спросил, нравится ли мне Ташбаан. Конечно, я не мог сказать,
что мне тут каждый камень противен, а лгать не умею -- и я ответил, что
летом, в жару, сердце мое томится по прохладным лесам и мокрым травам. Он
неприятно улыбнулся и сказал: "Никто тебя не держит, козлиное копытце, --
езжай, пляши в своих лесах, а нам оставь жену для царевича".
-- Ты думаешь, он сделает меня своей женой насильно? -- воскликнула
Сьюзен.
-- Женой... -- отвечал король. -- Спасибо, если не рабой. ... -- Как же
он может? Разве царь Тисрок это потерпит?
-- Не сошел же он с ума! -- сказал Перидан. -- Он знает, что в Нарнии
есть добрые копья.
-- Мне кажется, -- сказал Эдмунд, -- что Тисрок очень мало боится нас.
Страна у нас небольшая. Владетелям империй не нравятся маленькие страны у их
границ. Они хотят победить, поглотить их. Не затем ли он послал к нам
царевича, чтобы затеять ссору? Он рад бы прибрать к рукам и Нарнию, и
Орландию.
-- Пускай попробует! -- вскричал гном. -- Между ним и нами лежит
пустыня! Что скажешь, ворон?
-- Я знаю ее, -- сказал ворон. -- Я облетел ее вдоль и поперек, когда
был молод. (Не сомневайтесь, что Шаста навострил уши). Если Тисрок пойдет
через большой оазис, он Орландии не достигнет -- людям его и коням не хватит
там воды. Но есть и другая дорога.
Шаста стал слушать еще внимательнее.
-- Ведет она от древних усыпальниц, -- продолжал ворон, -- на
северо-запад, и тому, кто по ней движется, все время видна двойная вершина
горы. Довольно скоро, через сутки, начнется каменистое ущелье, очень узкое,
почти незаметное со стороны. Кажется, что в нем нет ни травы, ни воды,
ничего. Но если спуститься туда, увидишь, что по нему течет речка. Держась
ее, можно добраться до самой Орландии.
-- Знают ли тархистанцы об этой дороге? -- спросила королева.
-- Друзья мои, -- воскликнул король, -- к чему эти речи? Дело не в том,
кто победит, если Тархистан нападет на нас. Дело в том, как выбраться из
этого проклятого города. Даже если брат мой Питер, Верховный Король, одолеет
Тисрока десять раз, мы уже будем давно мертвецами, а сестра моя королева --
женой или рабой царевича.
-- У нас есть оружие, -- сказал гном. -- Мы можем защитить этот замок.
-- Я не сомневаюсь, -- сказал король, -- что каждый из нас дорого
продаст свою жизнь. Королеву они получат только через наши трупы. Но мы тут
как мыши в мышеловке.
-- Недар-р-ром гово-р-рится, -- прокаркал ворон, -- "В доме остаться --
с жизнью расстаться". И еще: "В доме запрут -- дом подожгут".
-- Ах, все это из-за меня! -- заплакала Сьюзен. -- Не надо мне было
покидать Кэр-Паравел! Как было хорошо! Кроты уже почти кончили перекапывать
сад... а я... а я... -- и она закрыла лицо руками.
-- Мужайся, Сью, мужайся -- начал король Эдмунд, но вдруг увидел, что
фавн, сжав руками голову, раскачивается, как от боли.
-- Минутку, минутку... -- говорил он. -- Я думаю, я сейчас придумаю...
Подождите, сейчас, сейчас!..
Все подождали и, наконец, фавн с облегчением вздохнул, а потом вытер
лоб.
-- Трудно одно, -- сказал он, -- добраться до корабля так, чтобы нас не
заметили и не схватили.
-- Да, -- сказал гном. -- "Рад бы нищий скакать, да коня нету".
-- Постой, постой, -- сказал фавн. -- Нужно одно: пойти под
каким-нибудь предлогом на корабль, оставить там матросов...
-- Наверное, ты прав... -- сказал король Эдмунд.
-- Ваше величество, -- продолжал фавн, -- не пригласите ли вы царевича
на пир? Устроим мы этот пир на нашем корабле завтра вечером. Ради пользы
дела намекните, что ее величество может дать там ответ, не нанося урона
своей чести. Царевич подумает, что она готова уступить.
-- Пр-рекрасный совет! -- сказал ворон.
-- Все будут думать, -- взволнованно говорил фавн, -- что мы готовимся
к пиру. Кого-нибудь пошлем на базар, купить сластей, вина и фруктов...
Пригласим шутов и колдунов, и плясуний, и флейтистов...
-- Так, так, -- сказал король, потирая руки.
-- А когда стемнеет, -- сказал фавн, -- мы уже будем на борту...
-- Поставим паруса, возьмем весла! -- воскликнул король.
-- И выйдем в море! -- закончил фавн и пустился в пляс.
-- На Север! -- вскричал гном.
-- В Нарнию! -- крикнули все. -- Ура!
-- Дорогой фавн, -- сказала королева, -- ты меня спас! -- и, схватив
его за руки, закружилась по комнате. -- Ты спас нас всех!
-- Царевич пустится в погоню, -- сказал вельможа, чьего имени Шаста не
знал.
-- Ничего, -- сказал король. -- У него нет хороших кораблей и быстрых
галер. Царь Тисрок держит их для себя. Пускай гонятся! Мы потопим их, если
они вообще нас догонят.
-- Совещайся мы неделю, -- сказал ворон, -- лучше не придумаешь. Однако
недаром говорится: "Сперва -- гнездо, потом -- яйцо". Прежде, чем приняться
за дело, подкрепимся.
Тогда все встали и открыли двери и пропустили в них первыми королеву и
короля. Шаста замешкался, но фавн сказал ему:
-- Отдохните, ваше высочество, я принесу вам поесть. Лежите, пока мы не
станем перебираться на корабль.
Шаста опустил голову на мягкие подушки и остался в комнате один.
"Какой ужас!.." -- думал он. Ему и в голову не приходило сказать всю
правду и попросить о помощи. Вырос он среди жестоких черствых людей, и
привык ничего не говорить взрослым, чтобы хуже не было. Может быть, этот
король не обидит говорящих коней, они из Нарнии, но Аравита -- здешняя, он
продаст ее в рабство или вернет отцу. "А я... -- думал он, -- а я не посмею,
сказать им, что я не принц Корин. Я слышал их тайны. Если они узнают, что я
не из них, они меня живым не отпустят. Они побоятся, что я их выдам. Они
меня убьют. А если Корин придет? Тогда уж наверное..." Понимаете, Шаста не
знал, как ведут себя свободные, благородные люди .
"Что же мне делать, что делать? А, вон идет этот козел!.." Фавн, слегка
приплясывая, внес в комнату огромный поднос и поставил его на столик у
дивана.
-- Ну, милый принц, -- сказал он и сел на ковер, скрестив ноги, -- ешь,
это последний твой обед в Ташбаане .
Обед был хорош. Не знаю, понравился бы он вам, но Шасте понравился. Он
жадно съел и омаров, и овощи, и бекаса, фаршированного трюфелями и миндалем,
и сложное блюдо из риса, изюма, орехов и цыплячьих печенок, и дыню, и ягоды,
и какие-то дивные ледяные сласти, вроде нашего мороженого. Выпил он и вина,
которое зовется белым, хотя оно светло-желтое.
Фавн тем временем развлекал его беседой. Думая, что принц нездоров, он
пытался обрадовать его и говорил о том, как они вернутся домой, и о добром
короле Луме, и о небольшом замке на склоне горы.
-- Не забывай, -- сказал он, -- что ко дню рожденья тебе обещали
кольчугу и коня, а года через два сам король Питер посвятит тебя в рыцари.
Пока что мы часто будем ездить к вам, вы -- к нам, через горы. Ты помнишь,
конечно, что обещал приехать ко мне на Летний Праздник, там будут костры и
ночные пляски с дриадами, а может -- кто знает? -- нас посетит сам Аслан.
Когда Шаста съел все подчистую, фавн сказал:
-- А теперь поспи. Не бойся, я за тобой зайду, когда будем перебираться
на корабль. А потом -- домой, на Север!
Шасте так понравился и обед, и рассказы фавна, что он уже не мог
размышлять о неприятном. Он надеялся, что принц Корин не придет, опоздает, и
его самого увезут на Север. Боюсь, он не подумал, что станется с принцем,
если тот будет один в Ташбаане. Об Аравите и о лошадях он чуть-чуть
беспокоился, но сказал себе: "Что поделаешь? И вообще, Аравите самой так
лучше, очень я ей нужен", -- ощущая при этом, что куда приятней плыть по
морю, чем одолевать пустыню.
Подумав так, он заснул, как заснули бы и вы, если бы встали затемно,
долго шли, а потом, лежа на мягком диване, столько съели.
Разбудил его громкий звон. Испуганно привстав, он увидел, что и тени, и
свет сместились, а на полу лежат осколки драгоценной вазы. Но главное было
не это: в подоконник вцепились чьи-то руки. Они сжимались все крепче
(костяшки пальцев становились все белее), потом появились голова и плечи.
Через секунду какой-то мальчик перемахнул через подоконник и сел, свесив
вниз одну ногу.
Шаста никогда не гляделся в зеркало, а если бы и гляделся, не понял бы,
что незнакомец очень похож на него, ибо тот был сейчас ни на кого не похож.
Под глазом у него красовался огромный синяк, под носом запеклась кровь,
одного зуба не было, одежда, некогда очень красивая, висела лохмотьями.
-- Ты кто такой? -- шепотом спросил мальчик.
-- А ты принц Корин? -- в свою очередь спросил Шаста.
-- Конечно, -- ответил мальчик. -- А ты кто?
-- Никто, наверное, -- сказал Шаста. -- Король Эдмунд увидел меня на
улице и подумал, что это ты. Можно отсюда выбраться?
-- Можно, если ты хорошо лазаешь, -- сказал Корин. -- Куда ты спешишь?
Мы так похожи, давай еще кого-нибудь разыграем!
-- Нет, нет, -- заторопился Шаста. -- Мне нельзя оставаться. Вдруг фавн
придет, увидит нас вместе? Мне пришлось притвориться, что я -- это ты. Вы
сегодня отплываете. А где ты был все время?
-- Один мальчишка сказал гадость про королеву Сьюзен, -- ответил принц.
-- Я его побил. Он заорал и побежал за братом. Тогда я побил брата. Они
погнались за мной и меня поймали такие люди, с копьями, называются стража. Я
подрался и с ними. Тут стало темнеть. Они меня куда-то увели. По дороге я
предложил им выпить вина. Они напились и заснули, а я тихо выбрался и пошел
дальше, и встретил первого мальчишку. Ну, мы подрались. Я его опять побил.
Потом я влез по водосточной трубе на крышу и ждал, пока рассветет. А потом
искал дорогу. Попить нету?
-- Нет, я все выпил, -- сказал Шаста. -- Покажи мне, как ты сюда влез.
Надо поскорей уходить. А сам ложись на диван. Ах ты, они не поверят, что это
я... то есть ты... У тебя такой синяк... Придется тебе сказать правду.
-- Как же иначе? -- сердито спросил принц. -- А все-таки, кто ты такой?
-- Некогда объяснять, -- быстро зашептал Шаста. -- Наверное, я родился
в Нарнии. Но вырос я здесь и теперь бегу домой, через пустыню, с говорящим
конем. Ну, как мне лезть?
-- Вот так, -- показал Корин. -- Смотри, тут плоская крыша. Иди очень
тихо, на цыпочках, а то услышит кто-нибудь! Сверни налево, потом залезь,
если умеешь лазать, на стену, пройди по ней до угла и спрыгни на кучу
мусора.
-- Спасибо, -- сказал Шаста с подоконника. Мальчики посмотрели друг на
друга и обоим показалось, что теперь они Друзья.
-- До свиданья, -- сказал Корин. -- Доброго тебе пути.
-- До свиданья, -- сказал Шаста. -- И храбрый же ты!
-- Куда мне до тебя! -- сказал принц. -- Ну, прыгай! Да, доберешься до
Орландии, скажи моему отцу, королю Луму, что ты мой друг! Скорее, кто-то
идет!
Шаста неслышно пробежал по крыше, такой горячей, что он чуть не обжег
ноги, взлетел вверх по стене, добрался до угла и мягко спрыгнул на кучу
мусора в узкой, грязной улочке. Прежде, чем спрыгнуть, он огляделся,
по-видимому, он был на самом верху горы, на которой стоит Ташбаан. Вокруг
все уходило вниз, плоские крыши спускались уступами до городской стены и
сторожевых башен. За ними, с Севера, текла река, за ней цвели сады, а уж за
ними лежало странное, голое, желтоватое пространство, уходившее за горизонт,
словно неподвижное море. Где-то в небе, совсем далеко, синели какие-то глыбы
с белым верхом. "Пустыня и горы", -- подумал он.
Спрыгнув со стены, он поспешил вниз по узкой улочке, и вышел на
широкую. Там был народ, но никто не обращал внимания на босоногого оборвыша,
Однако он все-таки боялся, пока перед ним из-за какого-то угла не возникли
городские ворота. Вышел он в густой толпе. По мосту она двигалась медленно,
как очередь. Здесь, над водой, было приятно вздохнуть после жары и запахов
Ташбаана.
За мостом толпа стала таять, народ расходился, кто налево, кто направо,
Шаста же пошел прямо вперед, между какими-то садами. Дойдя до того места,
где трава сменялась песком, он уже был совсем один, и в удивлении
остановился, словно увидел не край пустыни, а край света. Трава кончалась
сразу; дальше, прямо в бесконечность, уходило что-то вроде морского берега,
только пожестче, ибо здесь песок не смачивала вода. Впереди, как будто бы
еще дальше, маячили горы. Минут через пять он увидел слева высокие камни,
вроде ульев, но поуже. Шаста знал от коня, что это и есть усыпальницы
древних царей. За ними садилось солнце, и они мрачно темнели на сверкающем
фоне.
Свернув на запад, Шаста направился к ним. Солнце слепило его, но все же
он ясно видел, что ни лошадей, ни девочки на кладбище нет. "Наверное, они за
последней усыпальницей, -- подумал он. -- Чтобы отсюда не заметили".
Усыпальниц было штук двенадцать, стояли они как попало. В каждой чернел
низенький вход. Шаста обошел кругом каждую из них, и никого не нашел. Когда
он присел на песок, солнце уже село.
В ту же минуту раздался очень страшный звук. Шаста чуть не закричал, но
вспомнил -- это трубы оповещают Ташбаан, что ворота закрылись. "Не дури, --
подумал он. -- Не трусь, ты слышал этот звук утром", -- но прекрасно
понимал, что одно дело -- слышать такие звуки при свете, среди друзей, и
совсем другое -- одному и в темноте, "Теперь, -- думал он, -- они не придут
до утра. Они там заперты. Нет, Аравита увела их раньше, без меня. С нее
станется! Что это я? Игого никогда на это не согласится!" К Аравите он был
несправедлив. Она бывала и черствой, и гордой, но верности не изменяла, и ни
за что не бросила бы спутника, нравится он ей или нет.
Как бы то ни было, ночевать ему предстояло тут, а место это с каждой
минутой привлекало его все меньше. Большие, молчаливые глыбы все-таки пугали
его. Шаста изо всех сил старался не думать о привидениях, и уже немного
успокоился, когда что-то коснулось его ноги.
"Помоги-и-те!" -- закричал он неведомо кому, окаменев от страха. Бежать
он не смел; все-таки, совсем уж плохо, когда бежишь среди могил, не смея
взглянуть, кто за тобой гонится. Потом, собрав все свое мужество, он сделал
самое разумное, что мог -- обернулся; и увидел кота.
Кот, очень темный в темноте, был велик и важен -- гораздо важнее и
больше тех его собратьев, которых Шасте доводилось встречать. Глаза его
таинственно сверкали и казалось, что он много знает -- но не скажет.
-- Кис-кис-кис, -- неуверенно сказал Шаста. -- Ты говорить не умеешь?
Кот сурово поглядел на него и медленно пошел куда-то, а Шаста, конечно,
пошел за ним. Через некоторое время они миновали усыпальницы. Тогда кот
уселся на песок, обернув хвост вокруг передних лап. Глядел он на Север --
туда, где лежала Нарния -- и был так неподвижен, что Шаста спокойно лег
спиной к нему, лицом к могилам, словно чувствовал, что кот охраняет его от
врагов. Когда тебе страшно, самое лучшее -- повернуться лицом к опасности и
чувствовать что-то теплое и надежное за спиной. Песок показался бы вам не
очень удобным, но Шаста и прежде спал на земле, и скоро заснул, думая во
сне, где же сейчас Игого, Уинни и Аравита.
Разбудил его странный и страшный звук. "Наверное, мне все приснилось"
-- подумал он. И тут же ощутил, что кота за спиной нету, и очень огорчился,
но лежал тихо, не решаясь даже открыть глаза, как лежим иногда мы с вами,
закрыв простыней голову. Звук раздался снова -- пронзительный вой или вопль;
тут глаза у Шасты открылись сами, и он присел на песке.
Луна ярко светила; усыпальницы стали как будто больше, но казались не
черными, а серыми. Они очень уж походили на огромных людей, закрывших голову
и лицо серым покрывалом. Что и говорить, это не радует. Однако звук шел не
от них, а сзади, из пустыни. Сам того не желая, Шаста обернулся и посмотрел
на пустыню.
"Хоть бы не львы!.." -- подумал он. Звук и впрямь не походил на рычание
льва, но Шаста этого не знал. Выли шакалы (это тоже не слишком приятно).
"Их много, -- подумал Шаста, сам не зная о ком. -- Они все ближе..."
Мне кажется, будь он поумнее, он вернулся бы к реке, там были дома, но он
боялся пройти мимо усыпальниц. Кто его знает, что вылезет из черных
отверстий? Глупо это или не глупо, Шаста предпочел диких зверей. Но крики
приближались -- и он изменил мнение...
Он уже собирался бежать, когда увидел на фоне луны огромного зверя.
Зверь этот шел медленно и степенно, как бы не замечая его. Потом он
остановился, издал низкий, оглушительный рев, эхом отдавшийся в камне
усыпальниц. Прежние вопли стихли, зашуршал песок, словно какие-то существа
бросились врассыпную. Тогда огромный зверь обернулся к Шасте.
"Это лев, -- подумал тот. -- Ну, все. Очень будет больно или нет?.. Ох,
поскорей бы!.. А что бывает потом, когда умрешь? Ой-ой-ой-ой!!!" -- и он
закрыл глаза, сжал зубы.
Ничего не случилось, и когда он решился их открыть, что-то теплое
лежало у его ног. "Да он не такой большой! -- в удивлении подумал Шаста. --
Вполовину меньше, чем мне показалось. Нет, вчетверо... Ой, это кот! Значит,
лев мне приснился!" Действительно, у него в ногах лежал большой кот, глядя
на него зелеными немигающими глазами. Таких огромных котов он не видал.
-- Как хорошо, что это ты! -- сказал ему Шаста. -- Мне снился страшный
сон. -- И, прижавшись к коту, он почувствовал, как и прежде, его
животворящее тепло.
-- Никогда не буду обижать кошек, -- подумал или даже сказал он, --
знаешь, я один раз бросил камнем в старую голодную кошку. Эй, что это ты? --
вскрикнул он, потому что кот именно в этот миг его царапнул. -- Ну, ну! Ты
что, понимаешь? -- и он уснул.
Наутро, когда он проснулся, кота не было, солнце ярко светило, песок
уже нагрелся. Шаста приподнялся и протер глаза. Ему очень хотелось пить.
Пустыня сверкала белизной. Из города доносился смутный шум, но здесь было
очень тихо. Когда он посмотрел немного влево, к западу, чтобы солнце не
слепило, он увидел горы вдали, такие четкие, что казалось, будто они совсем
близко. Одна из них была как бы двойная, и он подумал: "Вот, туда и надо
идти", -- и провел ногой по песку ровную полосу, чтобы не терять времени,
когда все при-- дут. Потом он решил чего-нибудь поесть и направился к реке.
Усыпальницы были совсем не страшные, он даже удивился, что они его так
пугали. Народ здесь был, ворота открылись давно, толпа уже вошла в город, и
оказалось нетрудно, как сказал бы Игого, что-нибудь позаимствовать. Он
перелез через стену, и взял в саду три апельсина, две-три смоквы и гранат.
Потом он подошел к реке, у самого моста, и напился. Вода ему так
понравилась, что он еще и выкупался -- ведь он всегда жил на берегу и
научился плавать тогда же, когда научился ходить.
Потом он лег на траву и стал смотреть на Ташбаан, гордый, большой и
прекрасный. Вспомнил он и о том, как опасно там было, и вдруг понял, что,
пока он купался, Аравита и лошади, наверное, добрались до кладбища ("и не
нашли меня, и ушли" -- подумал он). Быстро одевшись, он побежал обратно, и
так запыхался и вспотел, что мог бы и не купаться.
Когда ты один чего-нибудь ждешь, день кажется очень долгим. Конечно,
ему было о чем подумать, но думать одному довольно скучно. Думал он о
Нарнии, еще больше -- о Корине, о том, что случилось, когда нарнийцы узнали
о своей ошибке. Ему было очень неприятно, что такие хорошие люди сочтут его
предателем.
Солнце медленно ползло вверх по небу, потом -- медленно опускалось,
никто не шел, не случалось ничего, и ему стало совсем уж не по себе. Теперь
он понял, что они решили здесь встретиться и ждать друг друга, но не
сказали, как долго. Не до старости же! Скоро стемнеет, опять начнется
ночь... Десятки планов сменялись в его мозгу, пока он не выбрал самый
худший. Он решил потерпеть до темноты, вернуться к реке, украсть столько
дынь, сколько сможет, и пойти к той горе один.
Если бы он прочитал столько, сколько ты, о путешествиях через пустыню,
он бы понял, что это очень глупо. Но он еще не читал книг.
Прежде, чем солнце село, что-то все-таки случилось. Когда тени
усыпальниц стали совсем длинными, а Шаста давно съел все, что припас на
день, сердце у него подпрыгнуло: он увидел двух лошадей. То были Уинни и
Игого, прекрасные и гордые, как прежде, под дорогими седлами, а вел их
человек в кольчуге, похожий на слугу из знатного дома. "Аравиту поймали, --
в ужасе решил Шаста. -- Она все выдала, его послали за мной, они хотят,
чтобы я кинулся к Игого и заговорил! А если не кинусь -- тогда я точно
остался один... Что же мне делать?" -- и он юркнул за усыпальницу, и стал
все время выглядывать оттуда, гадая, что опасней, что -- безопасней.
А вот что случилось на самом деле: когда Аравита увидела, что Шасту
куда-то тащат, и осталась одна с лошадьми, которые (очень разумно) не
говорили ни слова, она ни на миг не растерялась. Сердце у нее сильно билось,
но она ничем этого не выказала. Как только белокожие господа прошли мимо,
она попыталась двинуться дальше. Однако снова раздался крик:
"Дорогу! Дорогу тархине!" -- и появились четыре вооруженных раба, а за
ними -- четыре носильщика, на плечах у которых едва покачивался роскошный
паланкин. За ним, в облаке ароматов, следовали рабыни, гонцы, пажи и еще
какие-то слуги. И тут Аравита совершила первую свою ошибку.
Она прекрасно знала ту, что лениво покоилась на носилках. Это была
Лазорилина, недавно вышедшая замуж за одного из самых богатых и
могущественных тарханов. Девочки часто встречались в гостях, а это почти то
же самое, что учиться в одной школе. Ну, как тут было не посмотреть, какой
стала старая подруга, когда она вышла замуж и обрела большую власть? Аравита
посмотрела, и подруга посмотрела на нее.
-- Аравита! -- закричала она. -- Что ты здесь делаешь? А твой отец...
Отпустив лошадей, беглянка ловко вскочила в паланкин и быстро
прошептала:
-- Тише! Спрячь меня. Скажи своим людям...
-- Нет, ты мне скажи... -- громко перебила ее Лазорилина, очень
любившая привлекать внимание.
-- Скорее! -- прошипела Аравита. -- Это очень важно!.. Прикажи своим
людям, чтобы вели за нами вон тех лошадей, и задерни полог. Ах, поскорее!
-- Хорошо, хорошо, -- томно отвечала тархина. -- Эй, вы, возьмите
лошадей! А зачем задергивать занавески в такую жару, не понимаю?..
Но Аравита уже задернула их сама, и обе тархины оказались как бы в
душной, сладко благоухающей палатке.
-- Я прячусь, -- сказала Аравита. -- Отец не знает, что я здесь. Я
сбежала.
-- Какой ужас... -- протянула Лазорилина. -- Расскажи мне все
поскорей... Ах, ты сидишь на моем покрывале! Слезь, пожалуйста. Вот так. Оно
тебе нравится? Представляешь, я его...
-- Потом, потом, -- перебила ее Аравита. -- Где отец?
-- А ты не знаешь? -- сказала жена вельможи. -- Здесь, конечно. Прибыл
вчера и повсюду тебя ищет. Если бы он сейчас нас увидел... -- и она
захихикала. Она вообще любила хихикать.
-- Ничего тут нет смешного, -- сказала Аравита. -- Где ты спрячешь
меня?
-- В моем дворце, конечно, -- отвечала ее подруга. -- Муж уехал, никто
тебя не увидит. Ах, как жаль, кстати, что никто не видит сейчас моего нового
покрывала! Нравится оно тебе ?
-- И вот еще что, -- продолжала Аравита. -- С этими лошадьми надо
обращаться особенно. Они говорящие. Из Нарнии, понимаешь?
-- Не может быть... -- протянула Лазорилина. -- Как интересно...
Кстати, ты видела эту дикарку, королеву? Не понимаю, что в ней находят!..
Говорят, Рабадаш от нее без ума. Вот мужчины у них -- красавцы. Какие теперь
балы, какие пиры, охоты!.. Позавчера пировали у реки, и на мне было...
-- Да, -- сказала Аравита, -- твои люди не пустят слух, что у тебя
гостит какая-то нищая в отрепьях? Дойдет до отца...
-- Ах, не беспокойся ты по пустякам! -- отвечала Лазорилина, -- мы тебя
оденем. Ну, вот!
Носильщики остановились и опустили паланкин на землю. Раздвинув
занавески, Аравита увидела, что она -- в красивом саду, примерно таком же,
как тот, в который попал Шаста по другую сторону реки. Лазорилина пошла было
в дом, но беглянка шепотом напомнила ей, что надо предупредить слуг.
-- Ах, прости, совсем забыла! -- сказала хозяйка. -- Эй, вы! Сегодня
никто никуда не выйдет. Узнаю, что пошли сплетни, сожгу живьем, засеку до
смерти, а потом посажу на хлеб и воду.
Хотя Лазорилина сказала, что очень хочет услышать историю Аравиты, она
все время говорила сама. Она настояла на том, чтобы Аравита выкупалась (в
Тархистане купаются долго и очень роскошно), потом одела ее в лучшие одежды.
Выбирала она их так долго, что Аравита чуть с ума не сошла. Теперь она
вспомнила, что Лазорилина всегда любила наряды и сплетни; сама она
предпочитала собак, лошадей и охоту. Нетрудно догадаться, что каждой из них
другая казалась глупой. Наконец, они поели (главным образом -- взбитых
сливок и желе, и фруктов, и мороженого), расположились в красивой комнате
(которая понравилась бы гостье еще больше, если бы ручная обезьянка не
лазила все время по колоннам) и Лазорилина спросила, почему же ее подруга
убежала из дому. Когда Аравита кончила свой рассказ, она вскричала:
-- Ах, непременно выходи за Ахошту-тархана! У нас тут от него все без
ума. Мой муж говорит, что он будет великим человеком. Теперь, когда старый
Ашарта умер, он стал великим визирем, ты знаешь?
-- Не знаю, и знать не хочу, -- отвечала Аравита.
-- Нет, ты подумай! Три дворца, один -- тот, красивый, у озера Илкина.
Горы жемчуга... Купается в ослином молоке... Да, и ты меня будешь часто
видеть!