Страница:
не видали, даже вообразить не могли таких зеленых, светлых холмов. Реку,
текущую на восток, нельзя было переплыть, но, поискав справа и слева, наши
путники нашли брод. Рев воды, холодный ветер и стремительные стрекозы
привели Шасту в полный восторг.
-- Друзья, мы в Орландии! -- гордо сказал Игого, выходя на северный
берег. -- Кажется, эта река называется Орлянка.
-- Надеюсь, мы не опоздали, -- тихо прибавила Уинни. Они стали медленно
подниматься, петляя, ибо склоны были круты. Деревья росли редко, не образуя
леса; Шаста, выросший в краях, где деревьев мало, никогда не видел их
столько сразу. Вы бы узнали (он не узнал) дубы, буки, клены, березы и
каштаны. Под ними сновали кролики и вдруг промелькнуло целое стадо оленей.
-- Какая красота! -- воскликнула Аравита.
На первом уступе Шаста обернулся и увидел одну лишь пустыню -- Ташбаан
исчез. Радость его была бы полной, если бы он не увидел при этом и чего-то
вроде облака.
-- Что это? -- спросил он.
-- Наверное, песчаный смерч, -- сказал Игого.
-- Ветер для этого слаб, -- сказала Аравита.
-- Смотрите! -- воскликнула Уинни. -- Там что-то блестит -- ой, это
шлемы... и кольчуги!
-- Клянусь великой Таш, -- сказала Аравита, -- это они, это -- царевич.
-- Конечно, -- сказала Уинни. -- Скорей! Опередим их! -- и понеслась
стрелой вверх, по крутым холмам. Игого опустил голову и поскакал за нею.
Скакать было трудно. За каждым уступом лежала долинка, потом шел другой
уступ; они знали, что не сбились с дороги, но не знали, далеко ли до
Анварда. Со второго уступа Шаста оглянулся опять и увидел уже не облако, а
тучу или полчище муравьев у самой реки. Без сомненья, армия Рабадаша искала
брод.
-- Они у реки! -- дико закричал он.
-- Скорей, скорей! -- воскликнула Аравита. -- Скачи, Игого! Вспомни, ты
-- боевой конь.
Шаста понукать коня не хотел, он подумал: "И так, бедняга, скачет изо
всех сил".
На самом же деле лошади скорее полагали, что быстрее скакать не могут,
а это не совсем одно и то же. Игого поравнялся с Уинни; Уинни хрипела.
И в эту минуту сзади раздался странный звук -- не звон оружия и не
цокот копыт, и не боевые крики, а рев, который -- Шаста слышал той ночью,
когда встретил Уинни и Аравиту. Игого узнал этот рев, глаза его налились
кровью, и он неожиданно понял, что бежал до сих пор совсем не изо всех сил.
Через несколько секунд он оставил Уинни далеко позади.
"Ну что это такое! -- думал Шаста. -- И тут львы!" Оглянувшись через
плечо, он увидел огромного льва, который несся, стелясь по земле, как кошка,
убегающая от собаки. Взглянув вперед, Шаста тоже не увидел ничего хорошего:
дорогу перегораживала зеленая стена футов в десять. В ней были воротца; в
воротцах стоял человек. Одежды его -- цвета осенних листьев -- ниспадали к
босым ногам, белая борода доходила до колен.
Шаста обернулся -- лев уже почти схватил Уинни -- и крикнул Игого:
-- Назад! Надо им помочь!
Всегда, всю свою жизнь, Игого утверждал, что не понял его или не
расслышал. Всем известна его правдивость, и мы поверим ему.
Шаста спрыгнул с коня на полном скаку (а это очень трудно и, главное,
страшно). Боли он не ощутил, ибо кинулся на помощь Аравите. Никогда в жизни
он так не поступал, у не знал, почему делает это сейчас.
Уинни закричала, это был очень страшный и жалобный звук. Аравита,
прижавшись к ее холке, пыталась вынуть кинжал. Все трое -- лошадь, Аравита и
лев -- нависли над Шастой. Но лев не тронул его -- он встал на задние лапы и
ударил Аравиту правой лапой, передней. Шаста увидел его страшные когти;
Аравита дико закричала и покачнулась в седле. У Шасты не было ни меча, ни
палки, ни даже камня. Он кинулся было на страшного зверя, глупо крича:
"Прочь! Пошел отсюда!". Малую часть секунды он глядел в разверстую алую
пасть. Потом, к великому его удивлению, лев перекувырнулся и удалился не
спеша.
Шаста решил, что он вот-вот вернется, и кинулся к зеленой стене, о
которой только теперь вспомнил. Уинни, вся дрожа, вбежала тем временем в
ворота. Аравита сидела прямо, по спине ее струилась кровь.
-- Добро пожаловать, дочь моя, -- сказал старик. -- Добро пожаловать,
сын мой, -- и ворота закрылись за еле дышащим Шастой.
Беглецы оказались в большом дворе, окруженном стеной " из торфа. Двор
был совершенно круглым, а в самой его середине тихо сиял круглый маленький
пруд, У пруда, осеняя его й ветвями, росло самое большое и самое красивое
дерево, какое Шаста видел. В глубине двора стоял невысокий домик, крытый
черепицей, около него гуляли козы. Земля была сплошь покрыта сочной свежей
травой.
-- Вы... вы... Лум, король Орландии? -- выговорил Шаста. Старик покачал
головой.
-- Нет, -- сказал он. -- Я отшельник. Не трать времени на вопросы, а
слушай меня, сын мой. Девица ранена, лошади измучены. Рабадаш только что
отыскал брод. Беги, и ты успеешь предупредить короля Лума.
Сердце у Шасты упало -- он знал, что бежать не может. Он подивился
жестокости старика, ибо еще не ведал, что стоит нам сделать что-нибудь
хорошее, как мы должны, в награду, сделать то, что еще лучше и еще труднее.
Но сказал он почему-то:
-- Где король?
Отшельник обернулся и указал посохом на север.
-- Гляди, -- сказал он, -- вон другие ворота. Открой их, и беги прямо,
вверх и вниз, по воде и посуху, не сворачивая. Там ты найдешь короля. Беги!
Шаста кивнул и скрылся за северными воротами. Тогда отшельник, все это
время поддерживающий Аравиту левой рукой, медленно повел ее к дому. Вышел он
нескоро.
-- Двоюродный брат мой, двоюродная сестра, -- обратился он к лошадям.
-- Теперь ваша очередь.
Не дожидаясь ответа, он расседлал их, а потом почистил скребницей лучше
самого королевского конюха.
-- Пейте воду и ешьте траву, -- сказал он, -- и отдыхайте. Когда я
подою двоюродных сестер моих коз, я дам вам еще поесть.
-- Господин мой, -- сказала Уинни, -- выживет ли тархина?
-- Я знаю много о настоящем, -- отвечал старец, -- мало -- о будущем.
Никто не может сказать, доживет ли человек или зверь до сегодняшней ночи. Но
не отчаивайся. Девица здорова, и, думаю, проживет столько, сколько любая
девица ее лет.
Когда Аравита очнулась, она обнаружила, что покоится на мягчайшем ложе,
в прохладной беленой комнате. Она не понимала, почему лежит ничком, но
попытавшись повернуться, вскрикнула от боли и вспомнила все. Из чего сделано
ложе, она не знала и знать не могла, ибо то был вереск. Спать на нем --
мягче всего.
Открылась дверь и вошел отшельник с деревянной миской в руке. Осторожно
поставив ее, он спросил:
-- Лучше ли тебе, дочь моя?
-- Спина болит, отец мой, -- отвечала она. -- А так ничего. Он
опустился на колени, потрогал ее лоб и пощупал пульс.
-- Жара нет, -- сказал он. -- Завтра ты встанешь. А сейчас выпей это.
Пригубив, Аравита поморщилась -- козье молоко противно с непривычки --
но выпила, очень уж ей хотелось пить.
-- Спи, сколько хочешь, дочь моя, -- сказал отшельник. -- Я промыл и
смазал бальзамом твои раны. Они не глубже ударов бича. Какой удивительный
лев! Не стянул тебя с седла, не вонзил в тебя зубы, только поцарапал. Десять
полосок... Больно, но не опасно.
-- Мне повезло, -- сказала Аравита.
-- Дочь моя, -- сказал отшельник, -- я прожил сто девять зим и ни разу
не видел, чтобы кому-нибудь так везло. Нет, тут что-то иное. Я не знаю, что,
но если надо, мне откроется и это.
-- А где Рабадаш и его люди? -- спросила Аравита.
-- Думаю, -- сказал отшельник, -- здесь они не пойдут, возьмут правее.
Они хотят попасть прямо в Анвард.
-- Бедный Шаста! -- сказала Аравита. -- Далеко он убежал? Успеет он?
-- Надеюсь, -- сказал отшельник.
Аравита осторожно легла, теперь -- на бок, и спросила: -- А долго я
спала? Уже темнеет.
Отшельник посмотрел в окно, выходящее на север.
-- Это не вечер, -- сказал он. -- Это тучи. Они ползут с Вершины Бурь;
непогода в наших местах всегда идет оттуда. Ночью будет туман.
Назавтра спина еще болела, но Аравита совсем оправилась, и после
завтрака (овсянки и сливок) отшельник разрешил ей встать. Конечно, она сразу
же побежала к лошадям. Погода переменилась. Зеленая чаша двора была полна до
краев сияющим светом. Здесь было очень укромно и тихо.
Уинни кинулась к Аравите и тронула ее влажными губами.
-- Где Игого? -- спросила беглянка, когда они справились друг у друга о
здоровье.
-- Вон там, -- отвечала Уинни. -- Поговори с ним, он молчит, когда я с
ним заговариваю.
Игого лежал у задней стены, отвернувшись, и не ответил на их
приветствие.
-- Доброе утро, Игого, -- сказала Аравита. -- как ты себя чувствуешь?
Конь что-то пробурчал.
-- Отшельник думает, что Шаста успел предупредить короля, -- продолжала
она. -- Беды наши кончились. Скоро мы будем в Нарнии.
-- Я там не буду, -- сказал Игого.
-- Тебе нехорошо? -- всполошились и лошадь, и девочка. Он обернулся и
проговорил:
-- Я вернусь в Тархистан.
-- Как? -- воскликнула Аравита. -- Туда, в рабство?
-- Я лучшего не стою, -- сказал он. -- Как я покажусь благородным
нарнийским лошадям? Я, оставивший двух дам и мальчика на съедение льву!
-- Мы все убежали, -- сказала Уинни.
-- Мы, но не он! -- вскричал Игого. -- Он побежал спасать вас. Ах,
какой стыд! Я кичился перед ним, а ведь он ребенок и в бою не бывал, и
примера ему не с кого брать...
-- Да, -- сказала Аравита. -- И мне стыдно. Он молодец. Я вела себя не
лучше, чем ты, Игого. Я смотрела на него сверху вниз, тогда как он -- самый
благородный из нас. Но я хочу просить у него прощенья, а не возвращаться в
Тархистан.
-- Как знаешь, -- сказал Игого. -- Ты осрамилась, не больше. Я потерял
все.
-- Добрый мой конь, -- сказал отшельник, незаметно подошедший к ним, --
ты не потерял ничего, кроме гордыни. Не тряси гривой. Если ты и впрямь так
сильно казнишься, выслушай меня. Когда ты жил среди бедных немых коней, ты
много о себе возомнил. Конечно, ты храбрей и умнее их -- это нетрудно. Но в
Нарнии немало таких, как ты. Помни, что ты -- один из многих, и ты станешь
одним из лучших. А теперь, брат мой и сестра, пойдемте, вас ждет угощение.
Миновав ворота, Шаста побежал дальше, сперва -- по траве, потом -- по
вереску. Он ни о чем не думал и ничего не загадывал, только бежал. Ноги у
него подкашивались, в боку сильно кололо, пот заливал лицо, мешая смотреть,
а к довершенью бед он чуть не вывихнул лодыжку, споткнувшись о камень.
Деревья росли все гуще. Прохладней не стало -- был один из тех душных,
пасмурных дней, когда мух вдвое больше, чем обычно. Мухи эти непрестанно
садились ему на лоб и на нос, он их не отгонял.
Вдруг он услышал звук охотничьего рога -- не грозный, как в Ташбаане, а
радостный и веселый. И почти сразу увидел пеструю, веселую толпу.
На самом деле то была не толпа, а всего человек двадцать, в
ярко-зеленых камзолах. Одни сидели в седле, другие стояли, держа коней под
уздцы. В самом центре высокий оруженосец придерживал стремя для своего
господина; а господин этот был на диво приветливым, круглолицым, ясноглазым
королем.
Завидев Шасту, король не стал садиться на коня. Лицо его просветлело.
Он громко и радостно закричал, протягивая к мальчику руки:
-- Корин, сынок! Почему ты бежишь, почему ты в лохмотьях?
-- Я не принц Корин, -- еле выговорил Шаста. -- Я... я его видел в
Ташбаане... он шлет вам привет.
Король глядел на него пристально и странно.
-- Вы король Лум? -- задыхаясь, спросил Шаста и продолжал, не дожидаясь
ответа: -- Бегите... в Анвард... заприте ворота... сюда идет Рабадаш... с
ним двести воинов.
-- Как ты это докажешь? -- спросил один из придворных.
-- Я видел их, -- отвечал Шаста. -- Видел своими глазами. Я проделал
тот же путь.
-- Пешком? -- удивился придворный.
-- Верхом, -- отвечал Шаста. -- Лошади сейчас у отшельника.
-- Не расспрашивай его, Дарин, -- сказал король. -- Он не лжет.
Подведите ему коня. Ты умеешь скакать во весь опор, сынок?
Шаста, не отвечая, взлетел в седло и был несказанно рад, когда Дарин
сказал королю:
-- Какая выправка, ваше величество! Этот мальчик знатного рода.
-- Ах, Дарин, -- сказал король, -- об этом я и думаю! -- и снова
пристально посмотрел на Шасту добрыми серыми глазами.
Тот и впрямь прекрасно сидел в седле, но совершенно не знал, что делать
с поводьями. Он внимательно, хотя и украдкой глядел, что делают другие (как
глядим мы в гостях, когда не знаем, какую взять вилку), и все же надеялся,
что конь сам разберет, куда идти. Конь был не говорящий, но умный; он
понимал, что мальчик без шпор -- ему не хозяин. Поэтому Шаста вскоре
оказался в хвосте отряда.
Впервые с тех пор, как он вошел в Ташбаан, у него полегчало на сердце,
и он посмотрел вверх, чтобы определить, насколько приблизилась вершина.
Однако он увидел лишь какие-то серые глыбы. Он никогда не бывал в горах, и
ему показалось очень занятным проехать сквозь тучу. "Тут мы и впрямь в небе,
-- подумал он, -- посмотрю, что в туче, внутри. Мне давно хотелось..."
Далеко слева садилось солнце.
Дорога теперь была нелегкая, но двигались они быстро. Шаста все еще
ехал последним. Раза два, когда тропа сворачивала, он на мгновение терял
других из вида (по сторонам стоял густой, сплошной лес).
Потом они нырнули в туман или, если хотите, туман поглотил их. Все
стало серым. Шаста не подозревал, как холодно и мокро внутри тучи, и как
темно. Серое слишком уж быстро становилось черным.
Кто-то впереди отряда иногда трубил в рог, и звук этот был все дальше.
Шаста опять никого не видел, и думал, что увидит, когда минет очередной
поворот. Но нет -- и за поворотом он не увидел никого. Конь шел шагом.
"Скорее, ну, скорей!" -- сказал ему Шаста. Вдалеке протрубил рог. Игого
вечно твердил, что нельзя и коснуться пяткой его бока, и Шаста думал, что
если он коснется, произойдет что-то страшное. Но сейчас он задумался. "Вот
что, конь, -- сказал он. -- Если ты будешь так тащиться, я тебя... ну... как
бы пришпорю. Да, да!" Конь не обратил на это внимания. Шаста сел покрепче в
седле, сжал зубы и выполнил свою угрозу.
Толку не было -- конь буквально шагов пять протрусил рысью, не больше.
Совсем стемнело, рог умолк, только ветки похрустывали справа и слева.
-- Куда-нибудь, да выйдем, -- сказал Шаста. -- Хорошо бы не к
Рабадашу!..
Коня своего он почти ненавидел, и ему хотелось есть.
Наконец он доехал до развилки. Когда он прикидывал, какая же дорога
ведет в Анвард, сзади послышался цокот копыт. "Рабадаш! -- подумал он. -- По
какой же он пойдет дороге? Если я пойду по одной, он может пойти по другой,
если я буду тут стоять -- он меня, наверное, схватит". И он спешился, и как
можно быстрее повел коня по правой дороге.
Цокот копыт приближался; минуты через две воины были у развилки. Шаста
затаил дыхание. Тут раздался голос:
-- Помните мой приказ! Завтра, в Нарнии, каждая капля их крови будет
ценней, чем галлон вашей. Я сказал: "завтра". Боги пошлют нам лучшие дни, и
мы не оставим живым никого между Кэр-Паравелом и Западной Степью. Но мы еще
не в Нарнии. Здесь, в Орландии, в замке Лума, важно одно: действовать
побыстрей. Возьмите его за час. Вся добыча -- ваша. Убивайте всех мужчин,
даже новорожденных младенцев, а женщин, золото, камни, оружие, вино делите,
как хотите. Если кто уклонится от битвы, сожгу живьем. А теперь, во имя
великой Таш -- вперед!
Звеня оружием, отряд двинулся по другой дороге. Шаста много раз за эти
дни повторял слова: "двести лошадей", но до сих пор не понимал, как долго
проходит мимо такое войско. Наконец последний звук угас в тумане, и Шаста
вздохнул с облегчением. Теперь он знал, какая из дорог ведет в Анвард, но
двинуться по ней не мог. "Что же делать?" -- думал он. Тем временем и он, и
конь шли по другой дороге.
"Ну, куда-нибудь я приеду", -- утешал себя Шаста. И впрямь, куда-то
дорога вела; лес становился все гуще, воздух -- все холоднее. Резкий ветер
словно бы пытался и не мог развеять тумана. Если бы Шаста бывал в горах, он
бы понял, что это значит: они с конем были уже очень высоко.
"Какой я несчастный!.. -- думал Шаста. -- Всем хорошо, мне одному
плохо. Король и королева Нарнии, да и свита их, бежали из Ташбаана, а я
остался. Аравита, Уинни и Игого сидят у отшельника и горя не знают, а меня,
конечно, послали сюда. Король Лум и его люди, наверно уже в замке, и успеют
закрыть ворота, а я... да что и говорить!.." От голода, от усталости и от
жалости к себе он горько заплакал.
Но плакал он недолго -- он очень испугался. Кто-то шел за ним. Он не
видел ничего, слышал -- дыхание, и ему казалось, что неведомое существо --
очень большое. Он вспомнил, что в этих краях живут великаны. Теперь ему было
о чем плакать -- но слезы сразу высохли.
Что-то (или кто-то) шло (шел?) так тихо, что Шаста подумал, не
померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и
почувствовал на левой щеке горячее дыхание.
Если бы конь был получше -- или если бы он знал, как с ним справиться
-- он бы пустился вскачь; но он понимал, что это невозможно .
Конь шел неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько
мог; наконец, он спросил:
-- Кто ты такой? -- и услышал негромкий, но очень глубокий голос:
-- Тот, кто долго тебя ждал.
-- Ты... великан? -- тихо спросил Шаста.
-- Можешь звать меня великаном, -- отвечал голос. -- Но я не из тех, о
ком ты думаешь.
-- Я не вижу тебя, -- сказал Шаста и вдруг страшно испугался. -- А
ты... ты не мертвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал? Нет, почему
мне хуже всех?
Теплое дыхание коснулось его руки и лица.
-- Ну как, живой я? -- спросил голос. -- Расскажи мне свои печали.
И Шаста рассказал ему все -- что он не знает своих родителей, что его
растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что в Ташбаане
случилась беда, что он настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне
выли звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели еще один лев
погнался за ними и ранил Аравиту. Еще он сказал, что давно ничего не ел.
-- Я не назвал бы тебя несчастным, -- сказал голос.
-- Что же, по-твоему, приятно встретить столько львов? -- спросил
Шаста.
-- Лев был только один, -- сказал голос.
-- Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и еще...
-- Лев был один, -- сказал голос. -- Только он быстро бежал.
-- А ты откуда знаешь? -- удивился Шаста.
-- Это я и был, -- отвечал голос.
Шаста онемел от удивления, а голос продолжал:
-- Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и
охранял тебя среди усыпальниц. Это я, -- уже львом, а не котом, отогнал от
тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты
успел предупредить короля Лума. Это я, хотя ты того и не помнишь, пригнал
своим дыханьем к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребенок,
-- И Аравиту ранил ты?
-- Да, я.
-- Зачем же?
-- Сын мой, -- сказал голос, -- я говорю о тебе, не о ней. Я
рассказываю каждому только его историю.
-- Кто ты такой? -- спросил Шаста.
-- Я -- это я, -- сказал голос так, что задрожали камни. -- Я -- это я,
-- громко и ясно повторил он. -- Я -- это я, -- прошептал он едва слышно,
словно слова эти прошелестели в листве.
Шаста уже не боялся, что кто-то его съест, и не боялся, что кто-то --
мертвый. Но он боялся -- и радовался.
Туман стал серым, потом белым, потом сияющим. Где-то впереди запели
птицы. Золотой свет падал сбоку на голову лошади. "Солнце встает", --
подумал Шаста и, поглядев в сторону, увидел огромнейшего льва. Лошадь его не
боялась, или не видела, хотя светился именно он, солнце еще не встало. Лев
был очень страшный и невыразимо прекрасный.
Шаста жил до сих пор так далеко, что ни разу не слышал тархистанских
толков о страшном демоне, который ходит по Нарнии в обличье льва. Тем более
не слышал он правды об Аслане, великом Отце, Царе царей. Но взглянув на
льва, он соскользнул на землю и поклонился ему. Он ничего не сказал и
сказать не мог, и знал, что говорить не нужно.
Царь царей коснулся носом его лба. Шаста посмотрел на него, глаза их
встретились. Тогда прозрачное сиянье воздуха и золотое сиянье льва слились
воедино и ослепили Шасту, а когда он прозрел, на зеленом склоне, под синим
небом, были только он и конь, да на деревьях пели птицы.
"Снилось мне это или нет?" -- думал Шаста, когда увидел на дороге
глубокий след львиной лапы (это была правая лапа, передняя). Ему стало
страшно при мысли о том, какой надо обладать силой, чтобы оставить столь
огромный и глубокий след. Но тут же он заметил еще более удивительную вещь;
след на глазах наполнялся водою, она переливалась через край, и резвый
ручеек побежал вниз по склону, петляя по траве.
Шаста слез с коня, напился вволю, окунул в ручей лицо и побрызгал водой
на голову. Вода была очень холодная и чистая, как стекло. Потом он встал с
колен, вытряхивая воду из ушей, убрал со лба мокрые волосы и огляделся.
По-видимому, было очень рано. Солнце едва взошло; далеко внизу, справа,
зеленел лес. Впереди и слева лежала страна, каких он до сих пор не видел:
зеленые долины, редкие деревья, мерцанье серебристой реки. По ту сторону
долины виднелись горы, невысокие, но совсем не похожие на те, которые он
только что одолел. И тут он внезапно понял, что это за страна.
"Вон что! -- подумал он. -- Я перевалил через хребет, отделяющий
Орландию от Нарнии. И ночью... Как мне повезло, однако! Нет, причем тут
"повезло", это все он! Теперь я в Нарнии".
Шаста расседлал коня, который тут же принялся щипать траву.
-- Ты очень плохой конь, -- сказал Шаста, но тот и ухом не повел. Он
тоже был о Шасте невысокого мнения.
"Ах, если бы я ел траву! -- подумал Шаста. -- В Анвард идти нельзя, он
осажден. Надо спуститься в долину, может быть кто-нибудь меня накормит".
И он побежал вниз по холодной, мокрой траве. Добежав до рощи, он
услышал низкий, глуховатый голос:
-- Доброе утро, сосед.
Шаста огляделся и увидел небольшое существо, которое вылезло из-за
деревьев. Нет, оно было небольшим для человека, а для ежа -- просто
огромным.
-- Доброе утро, -- отвечал он. -- Я не сосед, я нездешний.
-- Да? -- сказал еж.
-- Да, -- ответил Шаста. -- Вчера я был в Орландии, а еще раньше...
-- Орландия -- это далеко, -- сказал еж. -- Я там не бывал.
-- Понимаешь, злые тархистанцы хотят взять Анвард, -- сказал Шаста. --
Надо сказать об этом вашему королю.
-- Ну, что ты! -- сказал еж. -- Эти тархистанцы очень далеко, на краю
света, за песчаным морем.
-- Не так они далеко, -- сказал Шаста -- Что-то надо делать.
-- Да, делать надо, -- согласился еж. -- Но сейчас я занят, иду спать.
Здравствуй, сосед!
Слова эти относились к огромному желтоватому кролику, которому еж
немедленно рассказал новость. Кролик согласился, что делать что-то надо, и
так и пошло: каждые несколько минут то с ветки, то из норы появлялось
какое-нибудь существо, пока наконец не собрался отрядец из пяти кроликов,
белки, двух галок, козлоногого фавна и мыши, причем все они говорили
одновременно, соглашаясь с ежом. В то золотое время, когда, победив
Колдунью, Нарнией правил король Питер с братом и двумя сестрами, мелкие
лесные твари жили так счастливо, что несколько распустились.
Вскоре пришли два существа поразумней: гном по имени Даффл и прекрасный
олень с такими тонкими, красивыми ногами, что их, казалось, можно переломить
двумя пальцами.
-- Клянусь Асланом! -- проревел гном, услышав новость. -- Что же мы
стоим и болтаем? Враг в Орландии! Скорее в Кэр-Паравел! Нарния поможет
доброму королю Луму.
-- Ф-фух! -- сказал еж, -- Король Питер не в Кэр-Паравеле, он на
севере, где великаны. Кстати о великанах, я вспомнил...
-- Кто же туда побежит? -- перебил его Даффл. -- Я не умею быстро
бегать.
-- А я умею, -- сказал олень. -- Что передать? Сколько там
тархистанцев?
-- Двести, -- едва успел ответить Шаста, а олень уже несся стрелой к
Кэр-Паравелу.
-- Куда он спешит? -- сказал кролик. -- Короля Питера нету...
-- Королева Люси в замке, -- ответил гном. -- Человечек, что это с
тобой? Ты совсем бледный. Когда ты ел в последний раз?
-- Вчера утром, -- сказал Шаста.
Гном сразу же обнял его коротенькой рукой.
-- Идем, идем, -- сказал он. -- Ах, друзья мои, как стыдно! Идем,
сейчас мы тебя накормим. А то стоим, болтаем...
Даффл быстро повел путника в самую чащу маленького леса. Шаста не мог
пройти и нескольких шагов, ноги дрожали, но тут они вышли на лужайку. Там
стоял домик, из трубы шел дым, дверь была открыта. Даффл крикнул:
-- Братцы, а у нас гость!
В тот же миг Шаста почуял дивный запах, неведомый ему, но ведомый нам с
вами -- запах яичницы с ветчиной и жарящихся грибов.
-- Смотри, не ушибись, -- предупредил гном, но поздно -Шаста уже
стукнулся головой о притолоку. -- Теперь садись к столу. Он низковат, но и
стул маленький. Вот так. -- Перед Шастой поставили миску овсянки и кружку
сливок. Он еще не доел кашу, а братья Даффла, Роджин и Брикл, уже несли
сковороду с яичницей, грибы и дымящийся кофейник.
Шаста в жизни не ел и не пил ничего подобного. Он даже не знал, что за
ноздреватые прямоугольники лежат в особой корзинке, и почему карлики
покрывают их чем-то мягким и желтым (в Тархистане есть только оливковое
масло).
Домик был совсем другой, чем темная, пропахшая рыбой хижина или
роскошный дворец в Ташбаане. Все правилось ему -- и низкий потолок, и
деревянная мебель, и часы с кукушкой, и букет полевых цветов, и скатерть в
красную клетку, и белые занавески. Одно было плохо: посуда оказалась для
него слишком маленькой; но справились и с этим -- и миску его, и чашку
наполняли много раз, приговаривая: "Кофейку?", "Грибочков?", "Может, еще
яичницы?" Когда пришла пора мыть посуду, они бросили жребий. Роджин остался
убирать; Даффл и Брикл вышли из домика, сели на скамейку и с облегчением
вздохнув, закурили трубки. Роса уже высохла, солнце припекало. Если бы не
ветерок, было бы жарко.
-- Чужеземец, -- сказал Даффл, -- смотри, вот наша Нарния. Отсюда видно
все до южной границы, и мы этим очень гордимся. По правую руку -- Западные
текущую на восток, нельзя было переплыть, но, поискав справа и слева, наши
путники нашли брод. Рев воды, холодный ветер и стремительные стрекозы
привели Шасту в полный восторг.
-- Друзья, мы в Орландии! -- гордо сказал Игого, выходя на северный
берег. -- Кажется, эта река называется Орлянка.
-- Надеюсь, мы не опоздали, -- тихо прибавила Уинни. Они стали медленно
подниматься, петляя, ибо склоны были круты. Деревья росли редко, не образуя
леса; Шаста, выросший в краях, где деревьев мало, никогда не видел их
столько сразу. Вы бы узнали (он не узнал) дубы, буки, клены, березы и
каштаны. Под ними сновали кролики и вдруг промелькнуло целое стадо оленей.
-- Какая красота! -- воскликнула Аравита.
На первом уступе Шаста обернулся и увидел одну лишь пустыню -- Ташбаан
исчез. Радость его была бы полной, если бы он не увидел при этом и чего-то
вроде облака.
-- Что это? -- спросил он.
-- Наверное, песчаный смерч, -- сказал Игого.
-- Ветер для этого слаб, -- сказала Аравита.
-- Смотрите! -- воскликнула Уинни. -- Там что-то блестит -- ой, это
шлемы... и кольчуги!
-- Клянусь великой Таш, -- сказала Аравита, -- это они, это -- царевич.
-- Конечно, -- сказала Уинни. -- Скорей! Опередим их! -- и понеслась
стрелой вверх, по крутым холмам. Игого опустил голову и поскакал за нею.
Скакать было трудно. За каждым уступом лежала долинка, потом шел другой
уступ; они знали, что не сбились с дороги, но не знали, далеко ли до
Анварда. Со второго уступа Шаста оглянулся опять и увидел уже не облако, а
тучу или полчище муравьев у самой реки. Без сомненья, армия Рабадаша искала
брод.
-- Они у реки! -- дико закричал он.
-- Скорей, скорей! -- воскликнула Аравита. -- Скачи, Игого! Вспомни, ты
-- боевой конь.
Шаста понукать коня не хотел, он подумал: "И так, бедняга, скачет изо
всех сил".
На самом же деле лошади скорее полагали, что быстрее скакать не могут,
а это не совсем одно и то же. Игого поравнялся с Уинни; Уинни хрипела.
И в эту минуту сзади раздался странный звук -- не звон оружия и не
цокот копыт, и не боевые крики, а рев, который -- Шаста слышал той ночью,
когда встретил Уинни и Аравиту. Игого узнал этот рев, глаза его налились
кровью, и он неожиданно понял, что бежал до сих пор совсем не изо всех сил.
Через несколько секунд он оставил Уинни далеко позади.
"Ну что это такое! -- думал Шаста. -- И тут львы!" Оглянувшись через
плечо, он увидел огромного льва, который несся, стелясь по земле, как кошка,
убегающая от собаки. Взглянув вперед, Шаста тоже не увидел ничего хорошего:
дорогу перегораживала зеленая стена футов в десять. В ней были воротца; в
воротцах стоял человек. Одежды его -- цвета осенних листьев -- ниспадали к
босым ногам, белая борода доходила до колен.
Шаста обернулся -- лев уже почти схватил Уинни -- и крикнул Игого:
-- Назад! Надо им помочь!
Всегда, всю свою жизнь, Игого утверждал, что не понял его или не
расслышал. Всем известна его правдивость, и мы поверим ему.
Шаста спрыгнул с коня на полном скаку (а это очень трудно и, главное,
страшно). Боли он не ощутил, ибо кинулся на помощь Аравите. Никогда в жизни
он так не поступал, у не знал, почему делает это сейчас.
Уинни закричала, это был очень страшный и жалобный звук. Аравита,
прижавшись к ее холке, пыталась вынуть кинжал. Все трое -- лошадь, Аравита и
лев -- нависли над Шастой. Но лев не тронул его -- он встал на задние лапы и
ударил Аравиту правой лапой, передней. Шаста увидел его страшные когти;
Аравита дико закричала и покачнулась в седле. У Шасты не было ни меча, ни
палки, ни даже камня. Он кинулся было на страшного зверя, глупо крича:
"Прочь! Пошел отсюда!". Малую часть секунды он глядел в разверстую алую
пасть. Потом, к великому его удивлению, лев перекувырнулся и удалился не
спеша.
Шаста решил, что он вот-вот вернется, и кинулся к зеленой стене, о
которой только теперь вспомнил. Уинни, вся дрожа, вбежала тем временем в
ворота. Аравита сидела прямо, по спине ее струилась кровь.
-- Добро пожаловать, дочь моя, -- сказал старик. -- Добро пожаловать,
сын мой, -- и ворота закрылись за еле дышащим Шастой.
Беглецы оказались в большом дворе, окруженном стеной " из торфа. Двор
был совершенно круглым, а в самой его середине тихо сиял круглый маленький
пруд, У пруда, осеняя его й ветвями, росло самое большое и самое красивое
дерево, какое Шаста видел. В глубине двора стоял невысокий домик, крытый
черепицей, около него гуляли козы. Земля была сплошь покрыта сочной свежей
травой.
-- Вы... вы... Лум, король Орландии? -- выговорил Шаста. Старик покачал
головой.
-- Нет, -- сказал он. -- Я отшельник. Не трать времени на вопросы, а
слушай меня, сын мой. Девица ранена, лошади измучены. Рабадаш только что
отыскал брод. Беги, и ты успеешь предупредить короля Лума.
Сердце у Шасты упало -- он знал, что бежать не может. Он подивился
жестокости старика, ибо еще не ведал, что стоит нам сделать что-нибудь
хорошее, как мы должны, в награду, сделать то, что еще лучше и еще труднее.
Но сказал он почему-то:
-- Где король?
Отшельник обернулся и указал посохом на север.
-- Гляди, -- сказал он, -- вон другие ворота. Открой их, и беги прямо,
вверх и вниз, по воде и посуху, не сворачивая. Там ты найдешь короля. Беги!
Шаста кивнул и скрылся за северными воротами. Тогда отшельник, все это
время поддерживающий Аравиту левой рукой, медленно повел ее к дому. Вышел он
нескоро.
-- Двоюродный брат мой, двоюродная сестра, -- обратился он к лошадям.
-- Теперь ваша очередь.
Не дожидаясь ответа, он расседлал их, а потом почистил скребницей лучше
самого королевского конюха.
-- Пейте воду и ешьте траву, -- сказал он, -- и отдыхайте. Когда я
подою двоюродных сестер моих коз, я дам вам еще поесть.
-- Господин мой, -- сказала Уинни, -- выживет ли тархина?
-- Я знаю много о настоящем, -- отвечал старец, -- мало -- о будущем.
Никто не может сказать, доживет ли человек или зверь до сегодняшней ночи. Но
не отчаивайся. Девица здорова, и, думаю, проживет столько, сколько любая
девица ее лет.
Когда Аравита очнулась, она обнаружила, что покоится на мягчайшем ложе,
в прохладной беленой комнате. Она не понимала, почему лежит ничком, но
попытавшись повернуться, вскрикнула от боли и вспомнила все. Из чего сделано
ложе, она не знала и знать не могла, ибо то был вереск. Спать на нем --
мягче всего.
Открылась дверь и вошел отшельник с деревянной миской в руке. Осторожно
поставив ее, он спросил:
-- Лучше ли тебе, дочь моя?
-- Спина болит, отец мой, -- отвечала она. -- А так ничего. Он
опустился на колени, потрогал ее лоб и пощупал пульс.
-- Жара нет, -- сказал он. -- Завтра ты встанешь. А сейчас выпей это.
Пригубив, Аравита поморщилась -- козье молоко противно с непривычки --
но выпила, очень уж ей хотелось пить.
-- Спи, сколько хочешь, дочь моя, -- сказал отшельник. -- Я промыл и
смазал бальзамом твои раны. Они не глубже ударов бича. Какой удивительный
лев! Не стянул тебя с седла, не вонзил в тебя зубы, только поцарапал. Десять
полосок... Больно, но не опасно.
-- Мне повезло, -- сказала Аравита.
-- Дочь моя, -- сказал отшельник, -- я прожил сто девять зим и ни разу
не видел, чтобы кому-нибудь так везло. Нет, тут что-то иное. Я не знаю, что,
но если надо, мне откроется и это.
-- А где Рабадаш и его люди? -- спросила Аравита.
-- Думаю, -- сказал отшельник, -- здесь они не пойдут, возьмут правее.
Они хотят попасть прямо в Анвард.
-- Бедный Шаста! -- сказала Аравита. -- Далеко он убежал? Успеет он?
-- Надеюсь, -- сказал отшельник.
Аравита осторожно легла, теперь -- на бок, и спросила: -- А долго я
спала? Уже темнеет.
Отшельник посмотрел в окно, выходящее на север.
-- Это не вечер, -- сказал он. -- Это тучи. Они ползут с Вершины Бурь;
непогода в наших местах всегда идет оттуда. Ночью будет туман.
Назавтра спина еще болела, но Аравита совсем оправилась, и после
завтрака (овсянки и сливок) отшельник разрешил ей встать. Конечно, она сразу
же побежала к лошадям. Погода переменилась. Зеленая чаша двора была полна до
краев сияющим светом. Здесь было очень укромно и тихо.
Уинни кинулась к Аравите и тронула ее влажными губами.
-- Где Игого? -- спросила беглянка, когда они справились друг у друга о
здоровье.
-- Вон там, -- отвечала Уинни. -- Поговори с ним, он молчит, когда я с
ним заговариваю.
Игого лежал у задней стены, отвернувшись, и не ответил на их
приветствие.
-- Доброе утро, Игого, -- сказала Аравита. -- как ты себя чувствуешь?
Конь что-то пробурчал.
-- Отшельник думает, что Шаста успел предупредить короля, -- продолжала
она. -- Беды наши кончились. Скоро мы будем в Нарнии.
-- Я там не буду, -- сказал Игого.
-- Тебе нехорошо? -- всполошились и лошадь, и девочка. Он обернулся и
проговорил:
-- Я вернусь в Тархистан.
-- Как? -- воскликнула Аравита. -- Туда, в рабство?
-- Я лучшего не стою, -- сказал он. -- Как я покажусь благородным
нарнийским лошадям? Я, оставивший двух дам и мальчика на съедение льву!
-- Мы все убежали, -- сказала Уинни.
-- Мы, но не он! -- вскричал Игого. -- Он побежал спасать вас. Ах,
какой стыд! Я кичился перед ним, а ведь он ребенок и в бою не бывал, и
примера ему не с кого брать...
-- Да, -- сказала Аравита. -- И мне стыдно. Он молодец. Я вела себя не
лучше, чем ты, Игого. Я смотрела на него сверху вниз, тогда как он -- самый
благородный из нас. Но я хочу просить у него прощенья, а не возвращаться в
Тархистан.
-- Как знаешь, -- сказал Игого. -- Ты осрамилась, не больше. Я потерял
все.
-- Добрый мой конь, -- сказал отшельник, незаметно подошедший к ним, --
ты не потерял ничего, кроме гордыни. Не тряси гривой. Если ты и впрямь так
сильно казнишься, выслушай меня. Когда ты жил среди бедных немых коней, ты
много о себе возомнил. Конечно, ты храбрей и умнее их -- это нетрудно. Но в
Нарнии немало таких, как ты. Помни, что ты -- один из многих, и ты станешь
одним из лучших. А теперь, брат мой и сестра, пойдемте, вас ждет угощение.
Миновав ворота, Шаста побежал дальше, сперва -- по траве, потом -- по
вереску. Он ни о чем не думал и ничего не загадывал, только бежал. Ноги у
него подкашивались, в боку сильно кололо, пот заливал лицо, мешая смотреть,
а к довершенью бед он чуть не вывихнул лодыжку, споткнувшись о камень.
Деревья росли все гуще. Прохладней не стало -- был один из тех душных,
пасмурных дней, когда мух вдвое больше, чем обычно. Мухи эти непрестанно
садились ему на лоб и на нос, он их не отгонял.
Вдруг он услышал звук охотничьего рога -- не грозный, как в Ташбаане, а
радостный и веселый. И почти сразу увидел пеструю, веселую толпу.
На самом деле то была не толпа, а всего человек двадцать, в
ярко-зеленых камзолах. Одни сидели в седле, другие стояли, держа коней под
уздцы. В самом центре высокий оруженосец придерживал стремя для своего
господина; а господин этот был на диво приветливым, круглолицым, ясноглазым
королем.
Завидев Шасту, король не стал садиться на коня. Лицо его просветлело.
Он громко и радостно закричал, протягивая к мальчику руки:
-- Корин, сынок! Почему ты бежишь, почему ты в лохмотьях?
-- Я не принц Корин, -- еле выговорил Шаста. -- Я... я его видел в
Ташбаане... он шлет вам привет.
Король глядел на него пристально и странно.
-- Вы король Лум? -- задыхаясь, спросил Шаста и продолжал, не дожидаясь
ответа: -- Бегите... в Анвард... заприте ворота... сюда идет Рабадаш... с
ним двести воинов.
-- Как ты это докажешь? -- спросил один из придворных.
-- Я видел их, -- отвечал Шаста. -- Видел своими глазами. Я проделал
тот же путь.
-- Пешком? -- удивился придворный.
-- Верхом, -- отвечал Шаста. -- Лошади сейчас у отшельника.
-- Не расспрашивай его, Дарин, -- сказал король. -- Он не лжет.
Подведите ему коня. Ты умеешь скакать во весь опор, сынок?
Шаста, не отвечая, взлетел в седло и был несказанно рад, когда Дарин
сказал королю:
-- Какая выправка, ваше величество! Этот мальчик знатного рода.
-- Ах, Дарин, -- сказал король, -- об этом я и думаю! -- и снова
пристально посмотрел на Шасту добрыми серыми глазами.
Тот и впрямь прекрасно сидел в седле, но совершенно не знал, что делать
с поводьями. Он внимательно, хотя и украдкой глядел, что делают другие (как
глядим мы в гостях, когда не знаем, какую взять вилку), и все же надеялся,
что конь сам разберет, куда идти. Конь был не говорящий, но умный; он
понимал, что мальчик без шпор -- ему не хозяин. Поэтому Шаста вскоре
оказался в хвосте отряда.
Впервые с тех пор, как он вошел в Ташбаан, у него полегчало на сердце,
и он посмотрел вверх, чтобы определить, насколько приблизилась вершина.
Однако он увидел лишь какие-то серые глыбы. Он никогда не бывал в горах, и
ему показалось очень занятным проехать сквозь тучу. "Тут мы и впрямь в небе,
-- подумал он, -- посмотрю, что в туче, внутри. Мне давно хотелось..."
Далеко слева садилось солнце.
Дорога теперь была нелегкая, но двигались они быстро. Шаста все еще
ехал последним. Раза два, когда тропа сворачивала, он на мгновение терял
других из вида (по сторонам стоял густой, сплошной лес).
Потом они нырнули в туман или, если хотите, туман поглотил их. Все
стало серым. Шаста не подозревал, как холодно и мокро внутри тучи, и как
темно. Серое слишком уж быстро становилось черным.
Кто-то впереди отряда иногда трубил в рог, и звук этот был все дальше.
Шаста опять никого не видел, и думал, что увидит, когда минет очередной
поворот. Но нет -- и за поворотом он не увидел никого. Конь шел шагом.
"Скорее, ну, скорей!" -- сказал ему Шаста. Вдалеке протрубил рог. Игого
вечно твердил, что нельзя и коснуться пяткой его бока, и Шаста думал, что
если он коснется, произойдет что-то страшное. Но сейчас он задумался. "Вот
что, конь, -- сказал он. -- Если ты будешь так тащиться, я тебя... ну... как
бы пришпорю. Да, да!" Конь не обратил на это внимания. Шаста сел покрепче в
седле, сжал зубы и выполнил свою угрозу.
Толку не было -- конь буквально шагов пять протрусил рысью, не больше.
Совсем стемнело, рог умолк, только ветки похрустывали справа и слева.
-- Куда-нибудь, да выйдем, -- сказал Шаста. -- Хорошо бы не к
Рабадашу!..
Коня своего он почти ненавидел, и ему хотелось есть.
Наконец он доехал до развилки. Когда он прикидывал, какая же дорога
ведет в Анвард, сзади послышался цокот копыт. "Рабадаш! -- подумал он. -- По
какой же он пойдет дороге? Если я пойду по одной, он может пойти по другой,
если я буду тут стоять -- он меня, наверное, схватит". И он спешился, и как
можно быстрее повел коня по правой дороге.
Цокот копыт приближался; минуты через две воины были у развилки. Шаста
затаил дыхание. Тут раздался голос:
-- Помните мой приказ! Завтра, в Нарнии, каждая капля их крови будет
ценней, чем галлон вашей. Я сказал: "завтра". Боги пошлют нам лучшие дни, и
мы не оставим живым никого между Кэр-Паравелом и Западной Степью. Но мы еще
не в Нарнии. Здесь, в Орландии, в замке Лума, важно одно: действовать
побыстрей. Возьмите его за час. Вся добыча -- ваша. Убивайте всех мужчин,
даже новорожденных младенцев, а женщин, золото, камни, оружие, вино делите,
как хотите. Если кто уклонится от битвы, сожгу живьем. А теперь, во имя
великой Таш -- вперед!
Звеня оружием, отряд двинулся по другой дороге. Шаста много раз за эти
дни повторял слова: "двести лошадей", но до сих пор не понимал, как долго
проходит мимо такое войско. Наконец последний звук угас в тумане, и Шаста
вздохнул с облегчением. Теперь он знал, какая из дорог ведет в Анвард, но
двинуться по ней не мог. "Что же делать?" -- думал он. Тем временем и он, и
конь шли по другой дороге.
"Ну, куда-нибудь я приеду", -- утешал себя Шаста. И впрямь, куда-то
дорога вела; лес становился все гуще, воздух -- все холоднее. Резкий ветер
словно бы пытался и не мог развеять тумана. Если бы Шаста бывал в горах, он
бы понял, что это значит: они с конем были уже очень высоко.
"Какой я несчастный!.. -- думал Шаста. -- Всем хорошо, мне одному
плохо. Король и королева Нарнии, да и свита их, бежали из Ташбаана, а я
остался. Аравита, Уинни и Игого сидят у отшельника и горя не знают, а меня,
конечно, послали сюда. Король Лум и его люди, наверно уже в замке, и успеют
закрыть ворота, а я... да что и говорить!.." От голода, от усталости и от
жалости к себе он горько заплакал.
Но плакал он недолго -- он очень испугался. Кто-то шел за ним. Он не
видел ничего, слышал -- дыхание, и ему казалось, что неведомое существо --
очень большое. Он вспомнил, что в этих краях живут великаны. Теперь ему было
о чем плакать -- но слезы сразу высохли.
Что-то (или кто-то) шло (шел?) так тихо, что Шаста подумал, не
померещилось ли ему, и успокоился, но тут услышал очень глубокий вздох и
почувствовал на левой щеке горячее дыхание.
Если бы конь был получше -- или если бы он знал, как с ним справиться
-- он бы пустился вскачь; но он понимал, что это невозможно .
Конь шел неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько
мог; наконец, он спросил:
-- Кто ты такой? -- и услышал негромкий, но очень глубокий голос:
-- Тот, кто долго тебя ждал.
-- Ты... великан? -- тихо спросил Шаста.
-- Можешь звать меня великаном, -- отвечал голос. -- Но я не из тех, о
ком ты думаешь.
-- Я не вижу тебя, -- сказал Шаста и вдруг страшно испугался. -- А
ты... ты не мертвый? Уйди, уйди, пожалуйста! Что я тебе сделал? Нет, почему
мне хуже всех?
Теплое дыхание коснулось его руки и лица.
-- Ну как, живой я? -- спросил голос. -- Расскажи мне свои печали.
И Шаста рассказал ему все -- что он не знает своих родителей, что его
растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что в Ташбаане
случилась беда, что он настрадался от страха среди усыпальниц, а в пустыне
выли звери, и было жарко, и хотелось пить, а у самой цели еще один лев
погнался за ними и ранил Аравиту. Еще он сказал, что давно ничего не ел.
-- Я не назвал бы тебя несчастным, -- сказал голос.
-- Что же, по-твоему, приятно встретить столько львов? -- спросил
Шаста.
-- Лев был только один, -- сказал голос.
-- Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и еще...
-- Лев был один, -- сказал голос. -- Только он быстро бежал.
-- А ты откуда знаешь? -- удивился Шаста.
-- Это я и был, -- отвечал голос.
Шаста онемел от удивления, а голос продолжал:
-- Это я заставил тебя ехать вместе с Аравитой. Это я согревал и
охранял тебя среди усыпальниц. Это я, -- уже львом, а не котом, отогнал от
тебя шакалов. Это я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты
успел предупредить короля Лума. Это я, хотя ты того и не помнишь, пригнал
своим дыханьем к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребенок,
-- И Аравиту ранил ты?
-- Да, я.
-- Зачем же?
-- Сын мой, -- сказал голос, -- я говорю о тебе, не о ней. Я
рассказываю каждому только его историю.
-- Кто ты такой? -- спросил Шаста.
-- Я -- это я, -- сказал голос так, что задрожали камни. -- Я -- это я,
-- громко и ясно повторил он. -- Я -- это я, -- прошептал он едва слышно,
словно слова эти прошелестели в листве.
Шаста уже не боялся, что кто-то его съест, и не боялся, что кто-то --
мертвый. Но он боялся -- и радовался.
Туман стал серым, потом белым, потом сияющим. Где-то впереди запели
птицы. Золотой свет падал сбоку на голову лошади. "Солнце встает", --
подумал Шаста и, поглядев в сторону, увидел огромнейшего льва. Лошадь его не
боялась, или не видела, хотя светился именно он, солнце еще не встало. Лев
был очень страшный и невыразимо прекрасный.
Шаста жил до сих пор так далеко, что ни разу не слышал тархистанских
толков о страшном демоне, который ходит по Нарнии в обличье льва. Тем более
не слышал он правды об Аслане, великом Отце, Царе царей. Но взглянув на
льва, он соскользнул на землю и поклонился ему. Он ничего не сказал и
сказать не мог, и знал, что говорить не нужно.
Царь царей коснулся носом его лба. Шаста посмотрел на него, глаза их
встретились. Тогда прозрачное сиянье воздуха и золотое сиянье льва слились
воедино и ослепили Шасту, а когда он прозрел, на зеленом склоне, под синим
небом, были только он и конь, да на деревьях пели птицы.
"Снилось мне это или нет?" -- думал Шаста, когда увидел на дороге
глубокий след львиной лапы (это была правая лапа, передняя). Ему стало
страшно при мысли о том, какой надо обладать силой, чтобы оставить столь
огромный и глубокий след. Но тут же он заметил еще более удивительную вещь;
след на глазах наполнялся водою, она переливалась через край, и резвый
ручеек побежал вниз по склону, петляя по траве.
Шаста слез с коня, напился вволю, окунул в ручей лицо и побрызгал водой
на голову. Вода была очень холодная и чистая, как стекло. Потом он встал с
колен, вытряхивая воду из ушей, убрал со лба мокрые волосы и огляделся.
По-видимому, было очень рано. Солнце едва взошло; далеко внизу, справа,
зеленел лес. Впереди и слева лежала страна, каких он до сих пор не видел:
зеленые долины, редкие деревья, мерцанье серебристой реки. По ту сторону
долины виднелись горы, невысокие, но совсем не похожие на те, которые он
только что одолел. И тут он внезапно понял, что это за страна.
"Вон что! -- подумал он. -- Я перевалил через хребет, отделяющий
Орландию от Нарнии. И ночью... Как мне повезло, однако! Нет, причем тут
"повезло", это все он! Теперь я в Нарнии".
Шаста расседлал коня, который тут же принялся щипать траву.
-- Ты очень плохой конь, -- сказал Шаста, но тот и ухом не повел. Он
тоже был о Шасте невысокого мнения.
"Ах, если бы я ел траву! -- подумал Шаста. -- В Анвард идти нельзя, он
осажден. Надо спуститься в долину, может быть кто-нибудь меня накормит".
И он побежал вниз по холодной, мокрой траве. Добежав до рощи, он
услышал низкий, глуховатый голос:
-- Доброе утро, сосед.
Шаста огляделся и увидел небольшое существо, которое вылезло из-за
деревьев. Нет, оно было небольшим для человека, а для ежа -- просто
огромным.
-- Доброе утро, -- отвечал он. -- Я не сосед, я нездешний.
-- Да? -- сказал еж.
-- Да, -- ответил Шаста. -- Вчера я был в Орландии, а еще раньше...
-- Орландия -- это далеко, -- сказал еж. -- Я там не бывал.
-- Понимаешь, злые тархистанцы хотят взять Анвард, -- сказал Шаста. --
Надо сказать об этом вашему королю.
-- Ну, что ты! -- сказал еж. -- Эти тархистанцы очень далеко, на краю
света, за песчаным морем.
-- Не так они далеко, -- сказал Шаста -- Что-то надо делать.
-- Да, делать надо, -- согласился еж. -- Но сейчас я занят, иду спать.
Здравствуй, сосед!
Слова эти относились к огромному желтоватому кролику, которому еж
немедленно рассказал новость. Кролик согласился, что делать что-то надо, и
так и пошло: каждые несколько минут то с ветки, то из норы появлялось
какое-нибудь существо, пока наконец не собрался отрядец из пяти кроликов,
белки, двух галок, козлоногого фавна и мыши, причем все они говорили
одновременно, соглашаясь с ежом. В то золотое время, когда, победив
Колдунью, Нарнией правил король Питер с братом и двумя сестрами, мелкие
лесные твари жили так счастливо, что несколько распустились.
Вскоре пришли два существа поразумней: гном по имени Даффл и прекрасный
олень с такими тонкими, красивыми ногами, что их, казалось, можно переломить
двумя пальцами.
-- Клянусь Асланом! -- проревел гном, услышав новость. -- Что же мы
стоим и болтаем? Враг в Орландии! Скорее в Кэр-Паравел! Нарния поможет
доброму королю Луму.
-- Ф-фух! -- сказал еж, -- Король Питер не в Кэр-Паравеле, он на
севере, где великаны. Кстати о великанах, я вспомнил...
-- Кто же туда побежит? -- перебил его Даффл. -- Я не умею быстро
бегать.
-- А я умею, -- сказал олень. -- Что передать? Сколько там
тархистанцев?
-- Двести, -- едва успел ответить Шаста, а олень уже несся стрелой к
Кэр-Паравелу.
-- Куда он спешит? -- сказал кролик. -- Короля Питера нету...
-- Королева Люси в замке, -- ответил гном. -- Человечек, что это с
тобой? Ты совсем бледный. Когда ты ел в последний раз?
-- Вчера утром, -- сказал Шаста.
Гном сразу же обнял его коротенькой рукой.
-- Идем, идем, -- сказал он. -- Ах, друзья мои, как стыдно! Идем,
сейчас мы тебя накормим. А то стоим, болтаем...
Даффл быстро повел путника в самую чащу маленького леса. Шаста не мог
пройти и нескольких шагов, ноги дрожали, но тут они вышли на лужайку. Там
стоял домик, из трубы шел дым, дверь была открыта. Даффл крикнул:
-- Братцы, а у нас гость!
В тот же миг Шаста почуял дивный запах, неведомый ему, но ведомый нам с
вами -- запах яичницы с ветчиной и жарящихся грибов.
-- Смотри, не ушибись, -- предупредил гном, но поздно -Шаста уже
стукнулся головой о притолоку. -- Теперь садись к столу. Он низковат, но и
стул маленький. Вот так. -- Перед Шастой поставили миску овсянки и кружку
сливок. Он еще не доел кашу, а братья Даффла, Роджин и Брикл, уже несли
сковороду с яичницей, грибы и дымящийся кофейник.
Шаста в жизни не ел и не пил ничего подобного. Он даже не знал, что за
ноздреватые прямоугольники лежат в особой корзинке, и почему карлики
покрывают их чем-то мягким и желтым (в Тархистане есть только оливковое
масло).
Домик был совсем другой, чем темная, пропахшая рыбой хижина или
роскошный дворец в Ташбаане. Все правилось ему -- и низкий потолок, и
деревянная мебель, и часы с кукушкой, и букет полевых цветов, и скатерть в
красную клетку, и белые занавески. Одно было плохо: посуда оказалась для
него слишком маленькой; но справились и с этим -- и миску его, и чашку
наполняли много раз, приговаривая: "Кофейку?", "Грибочков?", "Может, еще
яичницы?" Когда пришла пора мыть посуду, они бросили жребий. Роджин остался
убирать; Даффл и Брикл вышли из домика, сели на скамейку и с облегчением
вздохнув, закурили трубки. Роса уже высохла, солнце припекало. Если бы не
ветерок, было бы жарко.
-- Чужеземец, -- сказал Даффл, -- смотри, вот наша Нарния. Отсюда видно
все до южной границы, и мы этим очень гордимся. По правую руку -- Западные