учтивостью и с таким величием, каких она не видела в Ташбаане.
-- Добро пожаловать, маленькая госпожа, -- сказал он. -- Если бы моя
дорогая королева была жива, тебе было бы здесь лучше, но мы сделаем для тебя
все, что можем. Сын мой Кор рассказал мне о твоих злоключениях и о твоем
мужестве.
-- Это он был мужественным, государь, -- отвечала Аравита.
Он кинулся на льва, чтобы спасти нас с Уинни.
Король просиял.
-- Вот как? -- воскликнул он. -- Этого я не слышал. Аравита все
рассказала, а Кор, который очень хотел, чтобы отец узнал об этом, совсем не
так радовался, как думал прежде. Скорее ему было неловко. Зато отец очень
радовался, и много раз пересказывал придворным подвиг своего сына, отчего
принц совсем уж смутился.
С Игого и Уинни король был учтив, как с Аравитой, и долго с ними
беседовал. Лошади отвечали нескладно -- они еще не привыкли говорить со
взрослыми людьми. К их облегчению, из замка вышла королева Люси, и король
сказал Аравите:
-- Дорогая моя, вот наш большой друг, королева Нарнии. Не пойдешь ли ты
с нею отдохнуть?
Люси поцеловала Аравиту, и они сразу полюбили друг друга, и ушли в
замок, беседуя о том, о чем беседуют девочки.
Завтрак подали на террасе (то были холодная дичь, пирог, вино и сыр),
и, когда все еще ели, король Лум нахмурился и сказал:
-- Ох-хо-хо! Нам надо что-то сделать с беднягой Рабадашем.
Люси сидела по правую руку от короля, Аравита -- по левую. Во главе
стола сидел король Эдмунд, напротив него лорды -- Дарий, Дар, Перидан; Корин
и Кор сидели напротив дам и короля Лума.
-- Отрубите ему голову, ваше величество, -- сказал Перидан.
-- Кто он, как не убийца?
-- Спору нет, он негодяй, -- сказал Эдмунд. -- Но и негодяй может
исправиться. Я знал такой случай, -- и он задумался.
-- Если мы убьем Рабадаша, на нас нападет Тисрок, -- сказал Дарин.
-- Ну что ты! -- сказал король Орландии. -- Сила его в том.
что у него огромное войско, а огромному войску не перейти пустыню. Я не
люблю убивать беззащитных. В бою -- дело другое, но так, хладнокровно...
-- Возьмите с него слово, что он больше не будет, -- сказала Люси. --
Может быть, он его и сдержит.
-- Скорей уж обезьяна его сдержит, -- сказал Эдмунд. Дай-то Лев, чтобы
он его нарушил в таком месте, где возможен честный бой.
-- Попробуем, -- сказал король Лум. -- Приведите пленника, друзья мои.
Рабадаша привели. Выглядел он так, словно его морили голодом, тогда как
на самом деле он не притронулся за эти сутки ни к пище, ни к питью от злости
и ярости. И комната у него была хорошая.
-- Вы знаете сами, ваше высочество, -- сказал король, -- что и по
справедливости, и по закону мы вправе лишить вас жизни. Однако, снисходя к
вашей молодости, а также к тому, что вы выросли, не ведая ни милости, ни
чести, среди рабов и тиранов, мы решили отпустить вас на следующих условиях:
во-первых...
-- Нечестивый пес! -- вскричал Рабадаш. -- Легко болтать со связанным
пленником! Дай мне меч, и я тебе покажу, каковы мои условия!
Мужчины вскочили, а Корин крикнул:
-- Отец! Разреши, я его побью!
-- Друзья мои, успокойтесь, -- сказал король Лум. -- Сядь. Корин, или я
тебя выгоню из-за стола. Итак, ваше высочество, условия мои...
-- Я не обсуждаю ничего с дикарями и чародеями! -- вскричал Рабадаш. --
Если вы оскорбите меня, отец мой Тисрок потопит ваши страны в крови. Убейте
-- и костры, казни, пытки тысячу лет не забудут в этих землях. Берегитесь!
Богиня Таш разит метко...
-- Куда же она смотрела, когда ты висел на крюке? -- спросил Корин.
-- Стыдись! -- сказал король. -- Не дерзи тем, кто слабее тебя. Тем,
кто сильнее... как хочешь.
-- Ах, Рабадаш! -- вздохнула Люси. -- Какой же ты глупый!.. Не успела
она кончить этой фразы, как -- к удивлению Кора -- отец его, дамы и двое
мужчин встали, молча глядя на что-то". Встал и он. А между столом и
пленником, мягко ступая, прошел огромный Лев.
-- Рабадаш, -- сказал Аслан, -- поспеши. Судьба твоя еще не решена.
Забудь о своей гордыне -- чем тебе гордиться? И о злобе -- кто обидел тебя?
Прими по собственной воле милость добрых людей.
Рабадаш выкатил глаза, жутко ухмыльнулся и (что совсем нетрудно)
зашевелил ушами. На тархистанцев все это действовало безотказно, самые
смелые просто тряслись, а кто послабей -- падал в обморок. Он не знал,
однако, что дело тут было не столько в самих гримасах, сколько в том, что по
его слову вас немедленно сварили бы живьем в кипящем масле. Здесь же эффекта
не было; только сердобольная Люси испугалась, что ему плохо.
-- Прочь! -- закричал Рабадаш. -- Я тебя знаю! Ты -- гнусный демон,
мерзкий северный бес, враг богов. Узнай, низменный призрак, что я -- потомок
великой богини, Таш-неумолимой! Она разит метко, и... Проклятье ее -- на
тебе. Тебя поразит молния... искусают скорпионы... здешние горы обратятся в
прах...
-- Тише, Рабадаш, -- кротко сказал Лев. -- Судьба твоя вот-вот
свершится, она -- у дверей, она их сейчас откроет.
-- Пускай! -- кричал Рабадаш. -- Пускай упадут небеса! Пускай
разверзнется земля! Пускай кровь зальет эти страны, огонь сожжет их! Я не
сдамся, пока не притащу в свой дворец за косы эту дочь гнусных псов, эту...
-- Час пробил, -- сказал Лев; и Рабадаш, к своему ужасу, увидел, что
все смеются.
Удержаться от смеха было трудно, ибо уши у пленника (он все еще шевелил
ими) стали расти и покрываться серой шерсткой. Пока все думали, где же они
видели такие уши, у него уже были копыта и на ногах, и на руках, а вскоре
появился и хвост. Глаза стали больше, лицо -- уже, оно как бы все
превратилось в нос. Он опустился на четвереньки, одежда исчезла, а смешней
(и страшнее) всего было, что последним он утратил дар слова, и успел
отчаянно прокричать:
-- Только не в осла! Хоть в коня... в коня-а-э-а-ио-о-о!
-- Слушай меня, Рабадаш, -- сказал Аслан. -- Справедливость смягчится
милостью. Ты не всегда будешь ослом.
Осел задвигал ушами, и все, как ни старались, захохотали снова.
-- Ты поминал богиню Таш, -- продолжал Аслан. -- В ее храме ты обретешь
человеческий облик. На осеннем празднике, в этом году, ты встанешь пред ее
алтарем, и, при всем народе, с тебя спадет ослиное обличье. Но если ты
когда-нибудь удалишься от этого храма больше, чем на десять миль, ты опять
станешь ослом, уже навсегда.
Сказав это, Аслан тихо ушел. Все как бы очнулись, но сиянье зелени, и
свежесть воздуха, и радость в сердце доказывали, что это не был сон. Кроме
того, осел стоял перед ними.
Король Лум был очень добрым, и, увидев врага в столь плачевном
положении, сразу забыл свой гнев.
-- Ваше высочество, -- сказал он. -- Мне очень жаль, что дошло до
этого. Вы сами знаете, что мы тут ни при чем. Не сомневайтесь, мы переправим
вас в Ташбаан, чтобы вас там... э-э... вылечили. Сейчас вам дадут самых
свежих репейников и морковки...
Неблагодарный осел дико взревел, лягнул одного из лордов, и на этом мы
кончим рассказ о царевиче Рабадаше; но мне хотелось бы сообщить, что его со
всей почтительностью отвезли в Ташбаан, и привели в храм богини на осенний
праздник, и тут он снова обрел человеческий облик. Множество народу -- тысяч
пять -- видели это, но что поделаешь; а когда умер Тисрок, в стране
наступила вполне сносная жизнь. Произошло это по двум причинам: Рабадаш не
вел никаких войн, ибо знал, что отпускать войско без себя очень опасно
(полководцы нередко свергают потом царей), а, кроме того, народ помнил, что
он некогда был ослом. В лицо его называли Ра-бадашем Миротворцем, а за глаза
-- Рабадашем Вислоухим. И если вы заглянете в историю его страны (спросите
ее в городской библиотеке), он значится там именно так. Даже теперь в
тархистанских школах говорят про глупого ученика: "Второй Рабадаш!" Когда
осла увезли, в замке Лума начался пир. Вино лилось рекой, сверкали огни,
звенел смех, а потом наступило молчание и на середину луга вышел певец с
двумя музыкантами. Кор и Аравита приготовились скучать, ибо не знали других
стихов, кроме тархистанских, но певец запел о том, как светловолосый Олвин
победил двухголового великана и обратил его в гору, и взял в жены прекрасную
Лилн, и песня эта -- или сказка -- им очень понравилась. Игого петь не умел,
но рассказал о битве при Зулиндрехе, а королева Люси -- о злой Колдунье,
Льве и платяном шкафе (историю эту знали все, кроме наших четырех героев).
Наконец король Лум послал младших спать, и прибавил на прощанье:
-- А завтра, Кор, мы осмотрим с тобою замок и земли, ибо когда я умру,
они будут твоими.
-- Отец, -- сказал Кор, -- править будет Корин.
-- Нет, -- отвечал Лум. -- Ты мой наследник.
-- Я не хочу, -- сказал Кор. -- Я бы лучше...
-- Дело не в том, чего ты хочешь, и не в том, чего хочу я. Таков закон.
-- Но мы ведь близнецы!
Король засмеялся:
-- Кто-то рождается первым. Ты старше его на двадцать минут. Надеюсь,
ты и лучше его, хотя это нетрудно. -- И он ласково взглянул на младшего
сына, который нимало не обиделся.
-- Разве ты не можешь назначить наследником, кого тебе угодно? --
спросил Кор.
-- Нет, -- сказал король. -- Мы, короли, подчиняемся закону. Лишь закон
и делает нас королями. Я не свободней, чем часовой на посту.
-- Ой! -- сказал Кор. -- Это мне не нравится. А Корин... я и не знал,
что подкладываю ему такую свинью.
-- Ура! -- крикнул Корин. -- Я не буду королем! Я всегда буду принцем,
это куда веселее.
-- Ты и не знаешь, Кор, как прав твой брат, -- сказал король Лум. --
Быть королем -- это значит идти первым в самый страшный бой, и отступать
последним, а когда бывает неурожай, надевать самые нарядные одежды и
смеяться как можно громче за самой скудной трапезой во всей стране.
Подходя к опочивальне, Кор еще раз спросил, нельзя ли это все изменить,
а Корин сказал:
-- Вот стукну, тогда узнаешь!
Я был бы рад завершить повесть словами о том, что больше братья никогда
не спорили, но мне не хочется лгать. Они ссорились и дрались ровно столько,
сколько ссорятся и дерутся все мальчишки их лет, и побеждал обычно Корин.
Когда же они выросли, Кор лучше владел мечом, но Корин дрался врукопашную
лучше всех в обоих королевствах. Потому его и прозвали Громовым Кулаком, и
потому он победил страшного медведя, который был говорящим, но сбежал к
немым, а это очень плохо. Корин пошел на него один, зимой, и победил на
тридцать третьем раунде, после чего медведь исправился.
Аравита тоже часто ссорилась с Кором (боюсь -- иногда и дралась), но
всегда мирилась, а когда они выросли и поженились, все это было им не в
новинку. После смерти старого короля они долго и мирно правили Орландией, и
Рам Великий -- их сын. Игого и Уинни счастливо жили в Нарнии и прожили очень
долго, но не поженились, каждый завел собственную семью, и оба они почти
каждый месяц переходили рысью перевал, чтобы навестить в Анварде своих
венценосных друзей.
-- Добро пожаловать, маленькая госпожа, -- сказал он. -- Если бы моя
дорогая королева была жива, тебе было бы здесь лучше, но мы сделаем для тебя
все, что можем. Сын мой Кор рассказал мне о твоих злоключениях и о твоем
мужестве.
-- Это он был мужественным, государь, -- отвечала Аравита.
Он кинулся на льва, чтобы спасти нас с Уинни.
Король просиял.
-- Вот как? -- воскликнул он. -- Этого я не слышал. Аравита все
рассказала, а Кор, который очень хотел, чтобы отец узнал об этом, совсем не
так радовался, как думал прежде. Скорее ему было неловко. Зато отец очень
радовался, и много раз пересказывал придворным подвиг своего сына, отчего
принц совсем уж смутился.
С Игого и Уинни король был учтив, как с Аравитой, и долго с ними
беседовал. Лошади отвечали нескладно -- они еще не привыкли говорить со
взрослыми людьми. К их облегчению, из замка вышла королева Люси, и король
сказал Аравите:
-- Дорогая моя, вот наш большой друг, королева Нарнии. Не пойдешь ли ты
с нею отдохнуть?
Люси поцеловала Аравиту, и они сразу полюбили друг друга, и ушли в
замок, беседуя о том, о чем беседуют девочки.
Завтрак подали на террасе (то были холодная дичь, пирог, вино и сыр),
и, когда все еще ели, король Лум нахмурился и сказал:
-- Ох-хо-хо! Нам надо что-то сделать с беднягой Рабадашем.
Люси сидела по правую руку от короля, Аравита -- по левую. Во главе
стола сидел король Эдмунд, напротив него лорды -- Дарий, Дар, Перидан; Корин
и Кор сидели напротив дам и короля Лума.
-- Отрубите ему голову, ваше величество, -- сказал Перидан.
-- Кто он, как не убийца?
-- Спору нет, он негодяй, -- сказал Эдмунд. -- Но и негодяй может
исправиться. Я знал такой случай, -- и он задумался.
-- Если мы убьем Рабадаша, на нас нападет Тисрок, -- сказал Дарин.
-- Ну что ты! -- сказал король Орландии. -- Сила его в том.
что у него огромное войско, а огромному войску не перейти пустыню. Я не
люблю убивать беззащитных. В бою -- дело другое, но так, хладнокровно...
-- Возьмите с него слово, что он больше не будет, -- сказала Люси. --
Может быть, он его и сдержит.
-- Скорей уж обезьяна его сдержит, -- сказал Эдмунд. Дай-то Лев, чтобы
он его нарушил в таком месте, где возможен честный бой.
-- Попробуем, -- сказал король Лум. -- Приведите пленника, друзья мои.
Рабадаша привели. Выглядел он так, словно его морили голодом, тогда как
на самом деле он не притронулся за эти сутки ни к пище, ни к питью от злости
и ярости. И комната у него была хорошая.
-- Вы знаете сами, ваше высочество, -- сказал король, -- что и по
справедливости, и по закону мы вправе лишить вас жизни. Однако, снисходя к
вашей молодости, а также к тому, что вы выросли, не ведая ни милости, ни
чести, среди рабов и тиранов, мы решили отпустить вас на следующих условиях:
во-первых...
-- Нечестивый пес! -- вскричал Рабадаш. -- Легко болтать со связанным
пленником! Дай мне меч, и я тебе покажу, каковы мои условия!
Мужчины вскочили, а Корин крикнул:
-- Отец! Разреши, я его побью!
-- Друзья мои, успокойтесь, -- сказал король Лум. -- Сядь. Корин, или я
тебя выгоню из-за стола. Итак, ваше высочество, условия мои...
-- Я не обсуждаю ничего с дикарями и чародеями! -- вскричал Рабадаш. --
Если вы оскорбите меня, отец мой Тисрок потопит ваши страны в крови. Убейте
-- и костры, казни, пытки тысячу лет не забудут в этих землях. Берегитесь!
Богиня Таш разит метко...
-- Куда же она смотрела, когда ты висел на крюке? -- спросил Корин.
-- Стыдись! -- сказал король. -- Не дерзи тем, кто слабее тебя. Тем,
кто сильнее... как хочешь.
-- Ах, Рабадаш! -- вздохнула Люси. -- Какой же ты глупый!.. Не успела
она кончить этой фразы, как -- к удивлению Кора -- отец его, дамы и двое
мужчин встали, молча глядя на что-то". Встал и он. А между столом и
пленником, мягко ступая, прошел огромный Лев.
-- Рабадаш, -- сказал Аслан, -- поспеши. Судьба твоя еще не решена.
Забудь о своей гордыне -- чем тебе гордиться? И о злобе -- кто обидел тебя?
Прими по собственной воле милость добрых людей.
Рабадаш выкатил глаза, жутко ухмыльнулся и (что совсем нетрудно)
зашевелил ушами. На тархистанцев все это действовало безотказно, самые
смелые просто тряслись, а кто послабей -- падал в обморок. Он не знал,
однако, что дело тут было не столько в самих гримасах, сколько в том, что по
его слову вас немедленно сварили бы живьем в кипящем масле. Здесь же эффекта
не было; только сердобольная Люси испугалась, что ему плохо.
-- Прочь! -- закричал Рабадаш. -- Я тебя знаю! Ты -- гнусный демон,
мерзкий северный бес, враг богов. Узнай, низменный призрак, что я -- потомок
великой богини, Таш-неумолимой! Она разит метко, и... Проклятье ее -- на
тебе. Тебя поразит молния... искусают скорпионы... здешние горы обратятся в
прах...
-- Тише, Рабадаш, -- кротко сказал Лев. -- Судьба твоя вот-вот
свершится, она -- у дверей, она их сейчас откроет.
-- Пускай! -- кричал Рабадаш. -- Пускай упадут небеса! Пускай
разверзнется земля! Пускай кровь зальет эти страны, огонь сожжет их! Я не
сдамся, пока не притащу в свой дворец за косы эту дочь гнусных псов, эту...
-- Час пробил, -- сказал Лев; и Рабадаш, к своему ужасу, увидел, что
все смеются.
Удержаться от смеха было трудно, ибо уши у пленника (он все еще шевелил
ими) стали расти и покрываться серой шерсткой. Пока все думали, где же они
видели такие уши, у него уже были копыта и на ногах, и на руках, а вскоре
появился и хвост. Глаза стали больше, лицо -- уже, оно как бы все
превратилось в нос. Он опустился на четвереньки, одежда исчезла, а смешней
(и страшнее) всего было, что последним он утратил дар слова, и успел
отчаянно прокричать:
-- Только не в осла! Хоть в коня... в коня-а-э-а-ио-о-о!
-- Слушай меня, Рабадаш, -- сказал Аслан. -- Справедливость смягчится
милостью. Ты не всегда будешь ослом.
Осел задвигал ушами, и все, как ни старались, захохотали снова.
-- Ты поминал богиню Таш, -- продолжал Аслан. -- В ее храме ты обретешь
человеческий облик. На осеннем празднике, в этом году, ты встанешь пред ее
алтарем, и, при всем народе, с тебя спадет ослиное обличье. Но если ты
когда-нибудь удалишься от этого храма больше, чем на десять миль, ты опять
станешь ослом, уже навсегда.
Сказав это, Аслан тихо ушел. Все как бы очнулись, но сиянье зелени, и
свежесть воздуха, и радость в сердце доказывали, что это не был сон. Кроме
того, осел стоял перед ними.
Король Лум был очень добрым, и, увидев врага в столь плачевном
положении, сразу забыл свой гнев.
-- Ваше высочество, -- сказал он. -- Мне очень жаль, что дошло до
этого. Вы сами знаете, что мы тут ни при чем. Не сомневайтесь, мы переправим
вас в Ташбаан, чтобы вас там... э-э... вылечили. Сейчас вам дадут самых
свежих репейников и морковки...
Неблагодарный осел дико взревел, лягнул одного из лордов, и на этом мы
кончим рассказ о царевиче Рабадаше; но мне хотелось бы сообщить, что его со
всей почтительностью отвезли в Ташбаан, и привели в храм богини на осенний
праздник, и тут он снова обрел человеческий облик. Множество народу -- тысяч
пять -- видели это, но что поделаешь; а когда умер Тисрок, в стране
наступила вполне сносная жизнь. Произошло это по двум причинам: Рабадаш не
вел никаких войн, ибо знал, что отпускать войско без себя очень опасно
(полководцы нередко свергают потом царей), а, кроме того, народ помнил, что
он некогда был ослом. В лицо его называли Ра-бадашем Миротворцем, а за глаза
-- Рабадашем Вислоухим. И если вы заглянете в историю его страны (спросите
ее в городской библиотеке), он значится там именно так. Даже теперь в
тархистанских школах говорят про глупого ученика: "Второй Рабадаш!" Когда
осла увезли, в замке Лума начался пир. Вино лилось рекой, сверкали огни,
звенел смех, а потом наступило молчание и на середину луга вышел певец с
двумя музыкантами. Кор и Аравита приготовились скучать, ибо не знали других
стихов, кроме тархистанских, но певец запел о том, как светловолосый Олвин
победил двухголового великана и обратил его в гору, и взял в жены прекрасную
Лилн, и песня эта -- или сказка -- им очень понравилась. Игого петь не умел,
но рассказал о битве при Зулиндрехе, а королева Люси -- о злой Колдунье,
Льве и платяном шкафе (историю эту знали все, кроме наших четырех героев).
Наконец король Лум послал младших спать, и прибавил на прощанье:
-- А завтра, Кор, мы осмотрим с тобою замок и земли, ибо когда я умру,
они будут твоими.
-- Отец, -- сказал Кор, -- править будет Корин.
-- Нет, -- отвечал Лум. -- Ты мой наследник.
-- Я не хочу, -- сказал Кор. -- Я бы лучше...
-- Дело не в том, чего ты хочешь, и не в том, чего хочу я. Таков закон.
-- Но мы ведь близнецы!
Король засмеялся:
-- Кто-то рождается первым. Ты старше его на двадцать минут. Надеюсь,
ты и лучше его, хотя это нетрудно. -- И он ласково взглянул на младшего
сына, который нимало не обиделся.
-- Разве ты не можешь назначить наследником, кого тебе угодно? --
спросил Кор.
-- Нет, -- сказал король. -- Мы, короли, подчиняемся закону. Лишь закон
и делает нас королями. Я не свободней, чем часовой на посту.
-- Ой! -- сказал Кор. -- Это мне не нравится. А Корин... я и не знал,
что подкладываю ему такую свинью.
-- Ура! -- крикнул Корин. -- Я не буду королем! Я всегда буду принцем,
это куда веселее.
-- Ты и не знаешь, Кор, как прав твой брат, -- сказал король Лум. --
Быть королем -- это значит идти первым в самый страшный бой, и отступать
последним, а когда бывает неурожай, надевать самые нарядные одежды и
смеяться как можно громче за самой скудной трапезой во всей стране.
Подходя к опочивальне, Кор еще раз спросил, нельзя ли это все изменить,
а Корин сказал:
-- Вот стукну, тогда узнаешь!
Я был бы рад завершить повесть словами о том, что больше братья никогда
не спорили, но мне не хочется лгать. Они ссорились и дрались ровно столько,
сколько ссорятся и дерутся все мальчишки их лет, и побеждал обычно Корин.
Когда же они выросли, Кор лучше владел мечом, но Корин дрался врукопашную
лучше всех в обоих королевствах. Потому его и прозвали Громовым Кулаком, и
потому он победил страшного медведя, который был говорящим, но сбежал к
немым, а это очень плохо. Корин пошел на него один, зимой, и победил на
тридцать третьем раунде, после чего медведь исправился.
Аравита тоже часто ссорилась с Кором (боюсь -- иногда и дралась), но
всегда мирилась, а когда они выросли и поженились, все это было им не в
новинку. После смерти старого короля они долго и мирно правили Орландией, и
Рам Великий -- их сын. Игого и Уинни счастливо жили в Нарнии и прожили очень
долго, но не поженились, каждый завел собственную семью, и оба они почти
каждый месяц переходили рысью перевал, чтобы навестить в Анварде своих
венценосных друзей.