Вы всегда глядите в Глубокое Небо, мало того -- вас еще и
забирают. Милость, оказанная вам, превыше всех милостей.
Рэнсом покачал головой:
-- Это не совсем так.
-- Наверное, -- сказала она. -- Малельдил послал тебя,
чтобы ты научил нас умирать.
-- Ты не поняла, -- сказал он, -- это все совсем не так.
Это очень страшно. Смерть даже пахнет дурно. Сам Малельдил
заплакал, когда увидел ее.
И голос его, и лицо, видимо, удивили се. Она изумилась --
не ужаснулась, просто изумилась, но лишь на секунду; потом
изумление растворилось в се покос, словно капля в океане. Она
сказала снова:
-- Не понимаю.
-- И не поймешь, госпожа, -- сказал он. -- Так уж устроен
наш мир -- не все, что там есть, приятно нам. Бывает и такое,
что руки и ноги себе отрежешь, лишь бы его не было -- и все же
это есть.
-- Как можно желать, чтобы нас не коснулась волна, которую
послал Малельдил?
Рэнсом знал, что спорить не стоит, и все же продолжал:
-- Да ведь и ты ждала Короля, когда повстречалась со мной.
Когда ты увидела, что это не он, лицо твое изменилось. Разве ты
этого хотела? Разве ты не хотела увидеть кого-то другого?
-- Ох! -- просто охнула Женщина и отвернулась от него. Она
опустила голову, стиснула руки, напряженно размышляя. Потом
вновь подняла взгляд, и сказала:
-- Не делай меня старше так быстро, я не вынесу, -- и
отступила от него на несколько шагов.
Рэнсом пытался понять, не причинил ли ей вреда. Он
догадался, что чистота ее и покой не установлены раз и
навсегда, как покой и неведение животного, -- они живые, а
значит, хрупкие. Равновесие удерживал разум, его можно
нарушить. Скажем так: велосипедисту нет причин упасть посреди
ровной дороги, и все же это может случиться в любую минуту.
Ничто не принуждало ее сменить мирное счастье на горести нашего
рода, но ничто и не ограждало ее... Опасность, которую Рэнсом
разглядел, ужаснула его; но когда он вновь увидел лицо
Королевы, он уже сказал бы не "опасно", а "стало интересно", а
там и забыл все определения. Снова не мог он глядеть на это
лицо -- он увидел то, что старые мастера пытались изобразить,
рисуя нимб. Лицо излучало и веселье, и строгость, сияние его
походило на сияние мученичества -- но без всякой боли. А когда
она заговорила, слов ее он опять не понял.
-- Я была такая молодая, вся моя жизнь была как сон...
Я-то думала, меня ведут или несут, а я шла сама...
Рэнсом спросил ее, что это значит.
-- То, что ты показал мне, -- продолжала она, -- это ведь
ясно, как небо, но раньше я не видела. А это происходит каждый
день. Я иду в лес, чтобы найти там еду, и уже думаю об одном
плоде больше, чем о другом. Но я могу найти другой плод, не
тот, о котором думала. Я ждала одну радость, а получила другую.
Раньше я не замечала, что в тот самый миг, когда я нахожу этот
плод, я что-то... ну, выбрасываю из головы, о чем-то забываю. Я
еще вижу тот плод, который не нашла. Если б я захотела... если
б это было возможно,.. я могла бы все время глядеть только на
этот плод. Душа отправилась бы искать то, чего она ждала, и
отвернулась бы от того, что ей послано. Так можно отказаться от
настоящего блага, и вкус плода, который ты держишь, покажется
пресным по сравнению с тем плодом, которого нет.
Рэнсом перебил ее:
-- Ну, это не то же самое, что найти незнакомца, когда
надеешься встретить мужа.
-- Именно так я все и поняла. Ты и Король различаетесь
куда больше, чем два плода. Радость встречи с ним и радость от
нового знания, которое ты мне дал, меньше похожи друг на друга,
чем вкус разных плодов. Когда разница так велика и благо,
которое ты ждешь, так важно, первая картинка держится в уме
гораздо дольше, сердце бьется много раз, после того, как уже
пришло иное благо. Вот это чудо, эту радость ты и показал мне,
Пятнистый, я сама отвернулась от того, чего я ждала, и приняла
то, что мне послано, сама, по своей воле. Можно представить
себе иную волю, иное сердце, которое поступит иначе -- будет
думать только о том, чего оно ждало, и не полюбит то, что ему
послано.
-- В чем же здесь чудо и радость? -- спросил Рэнсом.
Мысль ее была настолько выше его мыслей, глаза сверкали
таким торжеством, что на Земле оно непременно обернулось бы
презрением, но в этом мире презрения нет.
-- Я думала, -- сказала она, -- что меня несет воля Того,
Кого я люблю. А теперь я знаю, что по своей воле иду вслед за
Ним. Я думала, благо, которое Он посылает, вбирает меня и
несет, как волна несет острова, но это я сама бросаюсь в волну
и плыву, как плывем мы, когда купаемся. Мне показалось, что я
попала в ваш мир, где нет крыши, и люди живут прямо под
обнаженным небом. Это и радостно и страшно! Подумать только, я
сама иду рядом с Ним, так же свободно, как Он Сам, Он даже не
держит меня за руку. Как сумел Он создать то, что так отделено
от Него? Как пришло Ему это в голову? Мир гораздо больше, чем я
думала. Я думала, мы идем по готовым дорожкам, а дорожек нет.
Там, где я пройду, и будет тропа.
--А ты не боишься, -- спросил Рэнсом, -- что когда-нибудь
тебе будет трудно отвернуться от того, что ты хотела, ради
того, что пошлет Малельдил?
-- И это я понимаю, -- ответила она. -- Бывают очень
большие и быстрые волны. Нужны все силы, чтобы плыть вместе с
ними. Ты думаешь, Малельдил может послать мне и такое благо?
-- Да, такую волну, что всех твоих сил будет мало.
-- Так бывает, когда плаваешь, -- сказала Королева, -- в
этом-то и радость, правда?
-- Разве ты счастлива без Короля? Разве он тебе не нужен?
-- Не нужен? -- переспросила она. -- По-твоему, что-то в
мире может быть не нужно?
Ответы ее начали немного раздражать Рэнсома.
-- Не похоже, чтобы ты очень скучала по нему, раз ты
прекрасно обходишься одна, -- сказал он, и удивился своей
угрюмости.
-- Почему? -- спросила Королева. -- И еще, Пятнистый,
почему у тебя такие холмики и впадины на лбу, почему ты
приподнял плечи? Что это значит в твоем мире?
-- Ничего, -- поспешно ответил он. Казалось бы, что
такого, но в этом мире и так лгать нельзя. Когда он солгал, его
просто затошнило. Ложь стала бесконечно большой и важной,
заслонила все. Серебряный луг и золотое небо отбросили ее
назад, ему в лицо. Сам воздух исполнился гневом, жалил его -- и
он забормотал:
-- Я просто не сумел бы тебе объяснить...
Королева смотрела на него пристальней, чем раньше.
Возможно, глядя на первого потомка, которого ей довелось
встретить, она предчувствовала, что ожидает ее, когда у нее
будут собственные дети.
-- Мы достаточно говорили, -- сказала она наконец. Рэнсом
думал, что тут она повернется и уйдет; но она не двигалась. Он
поклонился, отступил на шаг -- она ничего не говорила, словно
забыла про него. Он повернулся и пошел сквозь густые заросли,
пока не потерял ее из виду. Аудиенция кончилась.
Как только она скрылась из виду, ему захотелось
взлохматить волосы, засвистать, закурить, сунуть руки в карманы
-- словом, проделать все то, что помогает мужчине облегчить
душу после долгого, напряженного разговора. Но сигарет у него
не было, да и карманов, а хуже всего было то, что он так и не
остался наедине с собой. С первой минуты, как он заговорил с
Королевой, он ощущал чье-то присутствие, и оно его угнетало. Не
исчезло оно и теперь, скорее усилилось. Общество Королевы все
же защищало его, а с ее уходом он остался не в приятном
одиночестве, а наедине с чем-то. Сперва это было невыносимо,
позже он говорил нам: "Для меня не осталось места". Но вскоре
он обнаружил, что странная сила становится невыносимой лишь в
определенные минуты -- как раз когда ему хочется закурить и
сунуть руки в карманы, то есть утвердить свою независимость,
право быть самому по себе. Тут даже воздух становился слишком
плотным, "без продыху"; место, где он стоял, заполнялось до
отказа, выталкивало его -- но и уйти он не мог. Стоило принять
это, сдаться -- и тяжесть исчезала, он просто жил ею, и даже
радовался, словно ел или пил золото, или дышал им, а оно питало
его, и не только вливалось в него, но и заливало. Вот ты сделал
что-то не то -- и задыхаешься, вот принял все как должно -- и
земная жизнь по сравнению с этим кажется полной пустотой.
Сперва, конечно, он часто допускал промахи. Но как раненый
знает, в каком положении болит рана и избегает неловкой позы,
так и Рэнсом отучался от этих ошибок, и с каждым часом
чувствовал себя все лучше.
За день он довольно тщательно исследовал остров. Море все
еще было спокойно и на многие острова можно было перебраться
одним прыжком. Его островок был на самом краю временного
архипелага, и с другого берега открывался вид на безбрежное
море. Острова стояли на месте или очень медленно плыли. Сейчас
они были недалеко от огромной зеленоватой колонны, которую он
увидел тогда, вначале. Теперь он мог хорошо разглядеть ее, до
нее было не больше мили. Это была высокая гора, вернее -- целая
цепь гор, а то и скал, высота их намного превосходила ширину,
они походили на огромные доломиты, только плавные и такие
гладкие, что вернее сравнить их с Геркулесовыми столпами.
Огромная гора росла не из моря, а из холмистой земли,
сглаживающейся к берегу, между скалами виднелись заросшие
долины и совсем узкие ущелья. Это, конечно, была настоящая
земля, Твердая Земля, уходившая корнями в планету. С того
места, где сидел Рэнсом, он не мог разглядеть, из чего состоит
покров этих гор. Ясно было одно: это земля, на ней можно жить.
Ему очень захотелось туда попасть. Выйти на берег там, видимо,
не сложно, и кто его знает -- может, и на гору он заберется.
Королеву в тот день он больше не встречал. Назавтра, рано
утром, накупавшись и впервые позавтракав тут, он спустился к
морю, высматривая путь на Твердую Землю. Вдруг он услышал за
спиной голос Королевы, оглянулся и увидел, что она выходит из
лесу, а за ней, как обычно, следуют разные твари. Она
поздоровалась с ним, но похоже, не хотела вступать в разговор,
просто подошла и стала рядом, глядя в сторону Твердой Земли.
-- Я отправлюсь туда, -- наконец сказала она.
-- Можно и мне с тобой? -- спросил он.
-- Если хочешь, -- ответила Королева, -- только там ведь
Твердая Земля.
-- Потому я и хочу попасть туда, -- сказал Рэнсом. -- В
моем мире вся земля неподвижна, и я был бы рад походить по ней.
Она вскрикнула от удивления и посмотрела на него.
-- А где же вы тогда живете? -- спросила она.
-- На земле.
-- Ты же сказал, она неподвижная?
-- Да. Мы живем на Твердой Земле.
Впервые с тех пор, как он повстречал Королеву, он увидел
на ее лице что-то хоть отдаленно похожее на страх или
отвращение.
-- Что же вы делаете ночью?
-- Ночью? -- в недоумении переспросил Рэнсом. -- Ночью мы
спим.
-- Где?
-- Там, где живем. На своей земле.
Она задумалась, и думала так долго, словно никогда не
заговорит. Но она заговорила, и голос ее стал спокойней и тише,
хотя прежняя радость еще не вернулась.
-- Он вам не запретил, -- сказала она; не спросила, просто
сказала.
-- Конечно, -- ответил Рэнсом.
-- Значит, разные миры устроены по-разному.
-- А у вас закон запрещает спать на Твердой Земле?
-- Да, -- сказала Королева. -- Он не хотел, чтобы мы там
жили. Мы можем приплыть туда и гулять, ведь этот мир
принадлежит нам. Но остаться там -- заснуть и проснуться... --
она содрогнулась.
-- В нашем мире такой закон невозможен, -- сказал Рэнсом.
-- У нас нет плавучих островов.
-- А сколько людей в вашем мире? -- внезапно спросила она.
Рэнсом сообразил, что точного числа он не знает, но
постарался объяснить ей, что такое "миллионы". Он надеялся ее
удивить, но числа сами по себе ее не интересовали.
-- Как же вам всем хватило места на Твердой Земле? --
допытывалась она.
-- Там не один такой кусок, а несколько, -- отвечал
Рэнсом, -- и они большие, почти такие же большие, как здесь --
океан.
-- Как же вы живете? -- удивилась она. -- Половина вашего
мира пустая и мертвая. Столько земли, и вся прикована ко дну.
Разве вам не тяжело даже думать об этом?
-- Ничуть, -- ответил Рэнеом. -- В нашем мире перепугались
бы, услышав, что у вас тут сплошной океан.
-- К чему же все это ведет? -- тихо сказала Королева,
обращаясь скорее к себе, чем к Рэнсому. -- Я стала такая
взрослая за эти несколько часов, вся моя прежняя жизнь --
словно голый ствол, а теперь ветви растут и растут во все
стороны. Они разрослись так, что вынести трудно. Сперва я
узнала, что сама веду себя от одного блага к другому, это тоже
трудно понять. А теперь получается, что благо в разных мирах --
разное. То, что Малельдил запретил в одном мире, Он разрешил в
другом.
-- Может быть, в нашем мире мы неправы... -- неуверенно
начал Рэнсом, встревоженный тем, что натворил.
-- Нет, -- отвечала она. -- Так говорит мне Сам Малельдил.
Да иначе и быть не могло, раз у вас нет плавучих островов.
Только Он не сказал мне, почему Он запретил это нам.
-- Наверное, есть важная причина, -- начал Рэнсом, но она
рассмеялась и перебила его.
-- Ах, Пятнистый, -- воскликнула она, все еще улыбаясь, --
как же много говорят в вашем мире!
-- Виноват, -- смущенно буркнул он.
-- В чем же ты провинился?
-- В том, что говорю слишком много.
-- Слишком много? Как я могу решать, что для вас много?
-- Когда в нашем мире скажут, что кто-то много болтает,
это значит, что его просят замолчать.
-- Почему же прямо не попросить?
-- А над чем ты смеялась? -- спросил Рэнсом, не зная, как
ей ответить.
-- Я засмеялась. Пятнистый, потому что ты, как и я, думал
о законе, который Малельдил дал одному миру, а не другому. Тебе
нечего было сказать о нем, и все же тебе удалось превратить это
в слова.
-- Кое-что я все-таки хотел сказать, -- тихо проговорил
Рэнсом. -- В вашем мире, -- добавил он громче, -- этот запрет
соблюдать нетрудно.
-- Опять ты говоришь странные слова, -- возразила
Королева. -- Кто сказал, что это трудно? Если я велю зверям
встать на голову, им трудно не будет. Наоборот, они обрадуются.
Вот так и я у Малельдила, и всякий Его приказ для меня радость.
Я не об этом думала. Я думала о том, что Его повеления бывают
разные -- есть, оказывается, два вида просьб.
-- Умные люди говорят... -- начал было Рэнсом, но она
снова перебила его.
-- Подождем Короля, спросим его, -- сказала она. -- Что-то
мне кажется, Пятнистый, ты тоже ничего об этом не знаешь.
-- Конечно, спросим, -- ответил Рэнсом. -- Если найдем. --
И тут же невольно вскрикнул по-английски: -- Что это?! Женщина
тоже вскрикнула. Падучая звезда промчалась по небу далеко слева
и через несколько секунд раздался невнятный грохот.
-- Что это? -- повторил он уже на здешнем языке.
-- Что-то упало с Глубоких Небес, -- ответила Королева. На
лице ее проступило и удивление, и любопытство, но мы так
привыкли видеть эти чувства только с примесью страха и отпора,
что выражение это опять показалось Рэнсому странным.
-- В самом деле, -- отозвался он. -- Эй, а это что такое?
Посреди спокойного моря вздулась волна; водоросли,
обрамлявшие остров, затрепетали. Через мгновение все
успокоилось -- волна прошла под их островом.
-- Что-то упало в морс, -- уверенно сказала Королева и
вернулась к прерванному разговору, словно ничего и не
произошло.
-- Я хотела сегодня отправиться на Твердую Землю, чтобы
поискать Короля. На этих островах его нет, я их все обыскала.
Но если мы взберемся на те горы, мы сразу увидим большую часть
моря. Мы увидим, нет ли тут еще островов.
-- Хорошо, -- сказал Рэнсом. -- Если нам удастся доплыть.
-- Мы поедем верхом, -- ответила Королева. Она опустилась
на колени -- все движения се были так точны и изящны, что
Рэнсом следил за ней с восторгом -- и трижды позвала, негромко,
на одной ноте. Сперва ничего не произошло; но вскоре Рэнсом
увидел маленькие волны, спешившие к их берегу. Еще минута, и
море возле острова кишело большими серебряными рыбами. Они
пускали фонтаном воду, изгибались, оттесняли друг друга,
стремясь к берегу, -- передние уже почти коснулись земли. Самые
крупные достигали девяти футов в длину, и все они были с виду
плотными и сильными. На земных рыб они похожи не были, нижняя
часть головы была намного шире, чем соединенная с ней часть
тела, но к хвосту туловище вновь расширялось. Если б не это,
они бы точь-в-точь напоминали бы гигантских головастиков; а так
они были скорее похожи на пузатых стариков со впалой грудью и
очень большой головой. Почему-то Королева долго осматривала их,
прежде чем выбрать. Едва она выбрала двух рыб, остальные чуть
подались назад, а победительницы развернулись хвостом к берегу
и замерли, чуть шевеля плавниками. "Вот так", -- сказала она,
садясь верхом прямо туда, где суживалось тело рыбы. Рэнсом тоже
сел верхом. Большая голова, оказавшаяся перед ним, прекрасно
заменяла луку седла и он не боялся упасть. Он следил за
Королевой -- она слегка подтолкнула пятками свою рыбу, и он
подтолкнул свою. В ту же минуту они заскользили по морю со
скоростью шести миль в час. Воздух над водой был прохладный,
волосы развевались от ветра. В этом мире, где ему до сих пор
довелось лишь ходить пешком и плавать, было приятно, что верхом
на рыбе едешь так быстро. Он оглянулся и увидел, как тают вдали
очертания островов, то громоздкие, то воздушные, небо
становится все шире, и золотой его свет сияет все ярче. Впереди
высилась причудливая, странно окрашенная гора. Он с удивлением
заметил, что вся стая отвергнутых рыб по-прежнему сопровождает
их: одни плыли прямо за ними, другие рассыпались справа и
слева.
-- Они всегда плывут за твоей рыбой? -- спросил он.
-- А разве в вашем мире звери не ходят за вами? --
спросила она. -- Мы можем сесть верхом только на этих двух.
Было бы обидно, если бы тем, кого мы не выбрали, мы не
разрешили даже плыть вместе с нами.
-- Вот что! Значит, поэтому ты так долго выбирала этих
рыб?
-- Конечно, -- сказала Королева. -- Я стараюсь брать
каждый раз другую.
Земля становилась все ближе; линия берега, прежде прямая,
изогнулась, то открывая заливы, то выступая вперед. Еще миг --
и рыбы уже не могли двигаться дальше, для них стало слишком
мелко. Зеленая Королева соскочила со своего коня, и Рэнсом
перекинул ногу с одного бока своей рыбы на другой, вытянул и --
вот это радость! -- коснулся твердых камешков. Он и не понимал
до сих пор, как тоскует по твердой земле. К заливу, где они
высадились, спускалась узкая долина, или ущелье, окруженное
обломками скал и красными утесами. Внизу оно завершалось
поляной, покрытой каким-то мхом; росли там и деревья, тоже
совсем земные -- где-нибудь в тропиках они показались бы
необычными разве что опытному ботанику. Посреди ущелья бежал
ручей; и вид его, и звук обрадовали Рэнсома, словно он оказался
в раю -- или дома. Ручей был прозрачный и темный, в таких ловят
форель.
-- Тебе нравится тут, Пятнистый? -- спроста Королева,
взглянув на него.
-- Да, -- сказал он, -- очень похоже на мой мир.
Они стали подниматься вверх по ущелью. Когда они подошли к
деревьям, сходство с земным лесом уменьшилось -- здесь меньше
света, и листва, которая на Земле дала бы легкую тень, обращала
рощу в сумрачный бор. Через четверть мили долина и впрямь
превратилась в ущелье, узкую тропу между низкими скалами.
Королева в два прыжка забралась туда, Рэнсом последовал за ней,
дивясь ее силе и ловкости. Они попали на ровный участок земли,
покрытой дерном или травой, только синей, и такой короткой,
словно ее срезали. Вдалеке на траве виднелись какие-то белые
пушистые комочки.
-- Это цветы? -- спросил Рэнсом. Королева рассмеялась.
-- Нет, это Пятнашки. Я назвала тебя из-за них.
Он не сразу понял ее, но эти комочки задвигались и
устремились к людям, которых, видимо, учуяли -- ведь Рэнсом и
Королева забрались уже на ту высоту, где дул сильный ветер.
Вскоре все они кружились вокруг королевы, приветствуя ее. То
были белые животные с черными пятнами, ростом с овцу, но
большие уши, подвижные носы и длинные хвосты превращали их в
каких-то огромных мышей. Когтистые лапы были очень похожи на
руки и предназначались конечно, для того, чтобы карабкаться по
скалам -- синяя трава была им пастбищем. Обменявшись с ними
приветствиями, Рэнсом и Королева пошли дальше. Зеленая колонна
горы почти вертикально нависала над ними, золотой океан казался
безбрежным -- и все же им пришлось еще долго карабкаться к
подножью колонн. Там было гораздо прохладнее, чем внизу, но все
еще тепло, и очень тихо. Ведь на островах тишину наполняли
незаметный и неумолчный плеск воды, шорох листьев и снованье
живых тварей.
Между двумя колоннами было что-то вроде прохода, заросшего
синей травой. Снизу казалось, что колонны эти стоят почти
вплотную друг к другу, но сейчас, когда Рэнсом и Королева пошли
между ними и углубились настолько, что стены почти закрыли от
них мир и с правой, и с левой стороны, оказалось, что здесь
прошел бы полк солдат. Подъем становился все круче, проход
сужался. Вскоре пришлось ползти на четвереньках по узкой тропе,
и Рэнсом, поднимая голову, едва мог разглядеть над собою небо.
Наконец путь им перегородил большой камень, соединивший, словно
кусок челюсти, два огромных зуба, стоявших справа и слева. "Ах,
был бы я сейчас в брюках", -- пробормотал Рэнсом, глядя на эту
скалу. Королева -- она ползла впереди -- приподнялась, встала
на цыпочки и подняла руки, пытаясь ухватиться за какой-то
выступ на самом верху этого камня. Рэнсом увидел, как она
подтянулась, подняла на руках всю тяжесть тела и одним
движением забросила его на вершину, прежде чем он крикнул
по-английски: "Так ничего не выйдет!" Когда он исправил свою
ошибку, она стояла на вершине, над ним. Он и не разглядел
толком, как ей все это удалось, но, судя по ее лицу, ничего
особенного туг не было. Сам он взобрался на скалу не так
достойно, и предстал перед ней пыхтя, обливаясь потом, с
разбитой коленкой. Кровь заинтересовала ее -- когда Рэнсом
объяснил ей, откуда берется "это красное", она решила тоже
содрать кожу с колена, чтобы посмотреть, пойдет ли кровь. Он
стал объяснять ей, что такое боль, но она еще пуще захотела
проделать опыт. Правда, в последнюю минуту Малельдил, видимо,
отговорил ее.
Теперь Рэнсом мог оглядеться. Высоко вверх уходили зеленые
столбы, снизу казалось, что у вершины они сходятся, почти
закрывая небо. Их было не два, а целых девять. Одни, как и те,
между которыми они вошли в этот круг, стояли близко друг от
друга, другие -- подальше. Они окружали овальную площадку акров
в семь, покрытую такой нежной травой, какой нет у нас, на
Земле, и усыпанную алыми цветками. Ветер пел, принося наверх
прохладную, прекрасную суть всех запахов цветущего мира.
Огромное море в просвете между столбами напоминало своей
безбрежностью, как высоко они поднялись. Рэнсом, привыкший к
мешанине красок и форм на плавучих островах, отдыхал, созерцая
чистые линии огромных камней. Он шагнул вперед, под свод,
накрывавший эту площадь, и голос его пробудил эхо.
-- Здесь хорошо, -- сказал он. -- Может быть, вы... ведь
вам этот мир запрещен... может, вы чувствуете иначе?
Взглянув на Королеву, он понял, что ошибся. Он не мог
угадать ее мыслей, но лицо ее вновь озарилось сиянием, и ему
пришлось опустить глаза.
-- Давай разглядим море, -- сказала она.
Они обошли площадку. Позади этой земли они увидели ту
группу островов, которую покинули на рассвете. С этой высоты
архипелаг оказался еще больше, чем думал Рэнсом. Краски --
золото, и серебро, и пурпур, и даже, как ни странно, насыщенная
чернота -- были яркие, как на гербе. Ветер дул оттуда -- Рэнсом
различал благоуханье плавучих островов так же ясно, как
жаждущий различает плеск воды. Со всех остальных сторон гору
окружал океан. Обходя площадку, они достигли наконец той точки,
с которой не было видно и островов. Когда они завершали круг,
Рэнсом вскрикнул -- и в ту же минуту Королева вытянула руку, на
что-то указывая. В двух милях от них, на воде, то бронзовой, то
почти зеленой, чернело что-то маленькое и круглое -- у нас, на
Земле, Рэнсом принял бы это за буек.
-- Я не знаю, что это, -- сказала Женщина. -- Может быть,
это и есть та штука, которая упала сегодня с Глубокого Неба.
"Бинокль бы мне", -- подумал Рэнсом -- слова Королевы
пробудили в нем затихшее было беспокойство. Чем дольше он
глядел на черную точку, тем сильнее становилось беспокойство.
Предмет был совершенно круглый, гладкий, и Рэнсому казалось,
что он уже видел такой где-то.
Вы уже слышали, что Рэнсом побывал в том мире, который мы
называем Марсом, хотя надо называть Малакандрой. Туда, в
отличие от Переландры, его доставили не эльдилы. Он был похищен
людьми, которые хотели принести в жертву человека, чтобы
умилостивить тайные силы, правящие Марсом. Люди эти
заблуждались: великий Уарса, правитель Малакандры (тот самый,
которого я своими собственными глазами видел у Рэнсома) не
причинят ему зча и зла не замышлял. А вот сам похититель,
профессор Узстон, и впрямь задумал злое. Он был одержим идеей,
которая сейчас рыщет по всей нашей планете в виде "научной
фантастики" и всяких "межпланетных сообществ". Ее смакуют во
всех дешевых журналах, высмеивают или презирают все разумные
люди, но сторонники ее готовы, дайте им только власть, положить
начало новой череде бед в Солнечной системе. Они считают, что
человечество, достаточно испортив свою планету, должно
распространиться пошире, и надо прорваться сквозь огромные
расстояния -- сквозь карантин, установленный Самим Богом. Но
это только начало. Дальше идет сладкая отрава дурной
бесконечности -- безумная фантазия, что планету за планетой,
галактику за галактикой, Вселенную за Вселенной можно вынудить
всюду и навеки питать только нашу жизнь; кошмар, порожденный
забирают. Милость, оказанная вам, превыше всех милостей.
Рэнсом покачал головой:
-- Это не совсем так.
-- Наверное, -- сказала она. -- Малельдил послал тебя,
чтобы ты научил нас умирать.
-- Ты не поняла, -- сказал он, -- это все совсем не так.
Это очень страшно. Смерть даже пахнет дурно. Сам Малельдил
заплакал, когда увидел ее.
И голос его, и лицо, видимо, удивили се. Она изумилась --
не ужаснулась, просто изумилась, но лишь на секунду; потом
изумление растворилось в се покос, словно капля в океане. Она
сказала снова:
-- Не понимаю.
-- И не поймешь, госпожа, -- сказал он. -- Так уж устроен
наш мир -- не все, что там есть, приятно нам. Бывает и такое,
что руки и ноги себе отрежешь, лишь бы его не было -- и все же
это есть.
-- Как можно желать, чтобы нас не коснулась волна, которую
послал Малельдил?
Рэнсом знал, что спорить не стоит, и все же продолжал:
-- Да ведь и ты ждала Короля, когда повстречалась со мной.
Когда ты увидела, что это не он, лицо твое изменилось. Разве ты
этого хотела? Разве ты не хотела увидеть кого-то другого?
-- Ох! -- просто охнула Женщина и отвернулась от него. Она
опустила голову, стиснула руки, напряженно размышляя. Потом
вновь подняла взгляд, и сказала:
-- Не делай меня старше так быстро, я не вынесу, -- и
отступила от него на несколько шагов.
Рэнсом пытался понять, не причинил ли ей вреда. Он
догадался, что чистота ее и покой не установлены раз и
навсегда, как покой и неведение животного, -- они живые, а
значит, хрупкие. Равновесие удерживал разум, его можно
нарушить. Скажем так: велосипедисту нет причин упасть посреди
ровной дороги, и все же это может случиться в любую минуту.
Ничто не принуждало ее сменить мирное счастье на горести нашего
рода, но ничто и не ограждало ее... Опасность, которую Рэнсом
разглядел, ужаснула его; но когда он вновь увидел лицо
Королевы, он уже сказал бы не "опасно", а "стало интересно", а
там и забыл все определения. Снова не мог он глядеть на это
лицо -- он увидел то, что старые мастера пытались изобразить,
рисуя нимб. Лицо излучало и веселье, и строгость, сияние его
походило на сияние мученичества -- но без всякой боли. А когда
она заговорила, слов ее он опять не понял.
-- Я была такая молодая, вся моя жизнь была как сон...
Я-то думала, меня ведут или несут, а я шла сама...
Рэнсом спросил ее, что это значит.
-- То, что ты показал мне, -- продолжала она, -- это ведь
ясно, как небо, но раньше я не видела. А это происходит каждый
день. Я иду в лес, чтобы найти там еду, и уже думаю об одном
плоде больше, чем о другом. Но я могу найти другой плод, не
тот, о котором думала. Я ждала одну радость, а получила другую.
Раньше я не замечала, что в тот самый миг, когда я нахожу этот
плод, я что-то... ну, выбрасываю из головы, о чем-то забываю. Я
еще вижу тот плод, который не нашла. Если б я захотела... если
б это было возможно,.. я могла бы все время глядеть только на
этот плод. Душа отправилась бы искать то, чего она ждала, и
отвернулась бы от того, что ей послано. Так можно отказаться от
настоящего блага, и вкус плода, который ты держишь, покажется
пресным по сравнению с тем плодом, которого нет.
Рэнсом перебил ее:
-- Ну, это не то же самое, что найти незнакомца, когда
надеешься встретить мужа.
-- Именно так я все и поняла. Ты и Король различаетесь
куда больше, чем два плода. Радость встречи с ним и радость от
нового знания, которое ты мне дал, меньше похожи друг на друга,
чем вкус разных плодов. Когда разница так велика и благо,
которое ты ждешь, так важно, первая картинка держится в уме
гораздо дольше, сердце бьется много раз, после того, как уже
пришло иное благо. Вот это чудо, эту радость ты и показал мне,
Пятнистый, я сама отвернулась от того, чего я ждала, и приняла
то, что мне послано, сама, по своей воле. Можно представить
себе иную волю, иное сердце, которое поступит иначе -- будет
думать только о том, чего оно ждало, и не полюбит то, что ему
послано.
-- В чем же здесь чудо и радость? -- спросил Рэнсом.
Мысль ее была настолько выше его мыслей, глаза сверкали
таким торжеством, что на Земле оно непременно обернулось бы
презрением, но в этом мире презрения нет.
-- Я думала, -- сказала она, -- что меня несет воля Того,
Кого я люблю. А теперь я знаю, что по своей воле иду вслед за
Ним. Я думала, благо, которое Он посылает, вбирает меня и
несет, как волна несет острова, но это я сама бросаюсь в волну
и плыву, как плывем мы, когда купаемся. Мне показалось, что я
попала в ваш мир, где нет крыши, и люди живут прямо под
обнаженным небом. Это и радостно и страшно! Подумать только, я
сама иду рядом с Ним, так же свободно, как Он Сам, Он даже не
держит меня за руку. Как сумел Он создать то, что так отделено
от Него? Как пришло Ему это в голову? Мир гораздо больше, чем я
думала. Я думала, мы идем по готовым дорожкам, а дорожек нет.
Там, где я пройду, и будет тропа.
--А ты не боишься, -- спросил Рэнсом, -- что когда-нибудь
тебе будет трудно отвернуться от того, что ты хотела, ради
того, что пошлет Малельдил?
-- И это я понимаю, -- ответила она. -- Бывают очень
большие и быстрые волны. Нужны все силы, чтобы плыть вместе с
ними. Ты думаешь, Малельдил может послать мне и такое благо?
-- Да, такую волну, что всех твоих сил будет мало.
-- Так бывает, когда плаваешь, -- сказала Королева, -- в
этом-то и радость, правда?
-- Разве ты счастлива без Короля? Разве он тебе не нужен?
-- Не нужен? -- переспросила она. -- По-твоему, что-то в
мире может быть не нужно?
Ответы ее начали немного раздражать Рэнсома.
-- Не похоже, чтобы ты очень скучала по нему, раз ты
прекрасно обходишься одна, -- сказал он, и удивился своей
угрюмости.
-- Почему? -- спросила Королева. -- И еще, Пятнистый,
почему у тебя такие холмики и впадины на лбу, почему ты
приподнял плечи? Что это значит в твоем мире?
-- Ничего, -- поспешно ответил он. Казалось бы, что
такого, но в этом мире и так лгать нельзя. Когда он солгал, его
просто затошнило. Ложь стала бесконечно большой и важной,
заслонила все. Серебряный луг и золотое небо отбросили ее
назад, ему в лицо. Сам воздух исполнился гневом, жалил его -- и
он забормотал:
-- Я просто не сумел бы тебе объяснить...
Королева смотрела на него пристальней, чем раньше.
Возможно, глядя на первого потомка, которого ей довелось
встретить, она предчувствовала, что ожидает ее, когда у нее
будут собственные дети.
-- Мы достаточно говорили, -- сказала она наконец. Рэнсом
думал, что тут она повернется и уйдет; но она не двигалась. Он
поклонился, отступил на шаг -- она ничего не говорила, словно
забыла про него. Он повернулся и пошел сквозь густые заросли,
пока не потерял ее из виду. Аудиенция кончилась.
Как только она скрылась из виду, ему захотелось
взлохматить волосы, засвистать, закурить, сунуть руки в карманы
-- словом, проделать все то, что помогает мужчине облегчить
душу после долгого, напряженного разговора. Но сигарет у него
не было, да и карманов, а хуже всего было то, что он так и не
остался наедине с собой. С первой минуты, как он заговорил с
Королевой, он ощущал чье-то присутствие, и оно его угнетало. Не
исчезло оно и теперь, скорее усилилось. Общество Королевы все
же защищало его, а с ее уходом он остался не в приятном
одиночестве, а наедине с чем-то. Сперва это было невыносимо,
позже он говорил нам: "Для меня не осталось места". Но вскоре
он обнаружил, что странная сила становится невыносимой лишь в
определенные минуты -- как раз когда ему хочется закурить и
сунуть руки в карманы, то есть утвердить свою независимость,
право быть самому по себе. Тут даже воздух становился слишком
плотным, "без продыху"; место, где он стоял, заполнялось до
отказа, выталкивало его -- но и уйти он не мог. Стоило принять
это, сдаться -- и тяжесть исчезала, он просто жил ею, и даже
радовался, словно ел или пил золото, или дышал им, а оно питало
его, и не только вливалось в него, но и заливало. Вот ты сделал
что-то не то -- и задыхаешься, вот принял все как должно -- и
земная жизнь по сравнению с этим кажется полной пустотой.
Сперва, конечно, он часто допускал промахи. Но как раненый
знает, в каком положении болит рана и избегает неловкой позы,
так и Рэнсом отучался от этих ошибок, и с каждым часом
чувствовал себя все лучше.
За день он довольно тщательно исследовал остров. Море все
еще было спокойно и на многие острова можно было перебраться
одним прыжком. Его островок был на самом краю временного
архипелага, и с другого берега открывался вид на безбрежное
море. Острова стояли на месте или очень медленно плыли. Сейчас
они были недалеко от огромной зеленоватой колонны, которую он
увидел тогда, вначале. Теперь он мог хорошо разглядеть ее, до
нее было не больше мили. Это была высокая гора, вернее -- целая
цепь гор, а то и скал, высота их намного превосходила ширину,
они походили на огромные доломиты, только плавные и такие
гладкие, что вернее сравнить их с Геркулесовыми столпами.
Огромная гора росла не из моря, а из холмистой земли,
сглаживающейся к берегу, между скалами виднелись заросшие
долины и совсем узкие ущелья. Это, конечно, была настоящая
земля, Твердая Земля, уходившая корнями в планету. С того
места, где сидел Рэнсом, он не мог разглядеть, из чего состоит
покров этих гор. Ясно было одно: это земля, на ней можно жить.
Ему очень захотелось туда попасть. Выйти на берег там, видимо,
не сложно, и кто его знает -- может, и на гору он заберется.
Королеву в тот день он больше не встречал. Назавтра, рано
утром, накупавшись и впервые позавтракав тут, он спустился к
морю, высматривая путь на Твердую Землю. Вдруг он услышал за
спиной голос Королевы, оглянулся и увидел, что она выходит из
лесу, а за ней, как обычно, следуют разные твари. Она
поздоровалась с ним, но похоже, не хотела вступать в разговор,
просто подошла и стала рядом, глядя в сторону Твердой Земли.
-- Я отправлюсь туда, -- наконец сказала она.
-- Можно и мне с тобой? -- спросил он.
-- Если хочешь, -- ответила Королева, -- только там ведь
Твердая Земля.
-- Потому я и хочу попасть туда, -- сказал Рэнсом. -- В
моем мире вся земля неподвижна, и я был бы рад походить по ней.
Она вскрикнула от удивления и посмотрела на него.
-- А где же вы тогда живете? -- спросила она.
-- На земле.
-- Ты же сказал, она неподвижная?
-- Да. Мы живем на Твердой Земле.
Впервые с тех пор, как он повстречал Королеву, он увидел
на ее лице что-то хоть отдаленно похожее на страх или
отвращение.
-- Что же вы делаете ночью?
-- Ночью? -- в недоумении переспросил Рэнсом. -- Ночью мы
спим.
-- Где?
-- Там, где живем. На своей земле.
Она задумалась, и думала так долго, словно никогда не
заговорит. Но она заговорила, и голос ее стал спокойней и тише,
хотя прежняя радость еще не вернулась.
-- Он вам не запретил, -- сказала она; не спросила, просто
сказала.
-- Конечно, -- ответил Рэнсом.
-- Значит, разные миры устроены по-разному.
-- А у вас закон запрещает спать на Твердой Земле?
-- Да, -- сказала Королева. -- Он не хотел, чтобы мы там
жили. Мы можем приплыть туда и гулять, ведь этот мир
принадлежит нам. Но остаться там -- заснуть и проснуться... --
она содрогнулась.
-- В нашем мире такой закон невозможен, -- сказал Рэнсом.
-- У нас нет плавучих островов.
-- А сколько людей в вашем мире? -- внезапно спросила она.
Рэнсом сообразил, что точного числа он не знает, но
постарался объяснить ей, что такое "миллионы". Он надеялся ее
удивить, но числа сами по себе ее не интересовали.
-- Как же вам всем хватило места на Твердой Земле? --
допытывалась она.
-- Там не один такой кусок, а несколько, -- отвечал
Рэнсом, -- и они большие, почти такие же большие, как здесь --
океан.
-- Как же вы живете? -- удивилась она. -- Половина вашего
мира пустая и мертвая. Столько земли, и вся прикована ко дну.
Разве вам не тяжело даже думать об этом?
-- Ничуть, -- ответил Рэнеом. -- В нашем мире перепугались
бы, услышав, что у вас тут сплошной океан.
-- К чему же все это ведет? -- тихо сказала Королева,
обращаясь скорее к себе, чем к Рэнсому. -- Я стала такая
взрослая за эти несколько часов, вся моя прежняя жизнь --
словно голый ствол, а теперь ветви растут и растут во все
стороны. Они разрослись так, что вынести трудно. Сперва я
узнала, что сама веду себя от одного блага к другому, это тоже
трудно понять. А теперь получается, что благо в разных мирах --
разное. То, что Малельдил запретил в одном мире, Он разрешил в
другом.
-- Может быть, в нашем мире мы неправы... -- неуверенно
начал Рэнсом, встревоженный тем, что натворил.
-- Нет, -- отвечала она. -- Так говорит мне Сам Малельдил.
Да иначе и быть не могло, раз у вас нет плавучих островов.
Только Он не сказал мне, почему Он запретил это нам.
-- Наверное, есть важная причина, -- начал Рэнсом, но она
рассмеялась и перебила его.
-- Ах, Пятнистый, -- воскликнула она, все еще улыбаясь, --
как же много говорят в вашем мире!
-- Виноват, -- смущенно буркнул он.
-- В чем же ты провинился?
-- В том, что говорю слишком много.
-- Слишком много? Как я могу решать, что для вас много?
-- Когда в нашем мире скажут, что кто-то много болтает,
это значит, что его просят замолчать.
-- Почему же прямо не попросить?
-- А над чем ты смеялась? -- спросил Рэнсом, не зная, как
ей ответить.
-- Я засмеялась. Пятнистый, потому что ты, как и я, думал
о законе, который Малельдил дал одному миру, а не другому. Тебе
нечего было сказать о нем, и все же тебе удалось превратить это
в слова.
-- Кое-что я все-таки хотел сказать, -- тихо проговорил
Рэнсом. -- В вашем мире, -- добавил он громче, -- этот запрет
соблюдать нетрудно.
-- Опять ты говоришь странные слова, -- возразила
Королева. -- Кто сказал, что это трудно? Если я велю зверям
встать на голову, им трудно не будет. Наоборот, они обрадуются.
Вот так и я у Малельдила, и всякий Его приказ для меня радость.
Я не об этом думала. Я думала о том, что Его повеления бывают
разные -- есть, оказывается, два вида просьб.
-- Умные люди говорят... -- начал было Рэнсом, но она
снова перебила его.
-- Подождем Короля, спросим его, -- сказала она. -- Что-то
мне кажется, Пятнистый, ты тоже ничего об этом не знаешь.
-- Конечно, спросим, -- ответил Рэнсом. -- Если найдем. --
И тут же невольно вскрикнул по-английски: -- Что это?! Женщина
тоже вскрикнула. Падучая звезда промчалась по небу далеко слева
и через несколько секунд раздался невнятный грохот.
-- Что это? -- повторил он уже на здешнем языке.
-- Что-то упало с Глубоких Небес, -- ответила Королева. На
лице ее проступило и удивление, и любопытство, но мы так
привыкли видеть эти чувства только с примесью страха и отпора,
что выражение это опять показалось Рэнсому странным.
-- В самом деле, -- отозвался он. -- Эй, а это что такое?
Посреди спокойного моря вздулась волна; водоросли,
обрамлявшие остров, затрепетали. Через мгновение все
успокоилось -- волна прошла под их островом.
-- Что-то упало в морс, -- уверенно сказала Королева и
вернулась к прерванному разговору, словно ничего и не
произошло.
-- Я хотела сегодня отправиться на Твердую Землю, чтобы
поискать Короля. На этих островах его нет, я их все обыскала.
Но если мы взберемся на те горы, мы сразу увидим большую часть
моря. Мы увидим, нет ли тут еще островов.
-- Хорошо, -- сказал Рэнсом. -- Если нам удастся доплыть.
-- Мы поедем верхом, -- ответила Королева. Она опустилась
на колени -- все движения се были так точны и изящны, что
Рэнсом следил за ней с восторгом -- и трижды позвала, негромко,
на одной ноте. Сперва ничего не произошло; но вскоре Рэнсом
увидел маленькие волны, спешившие к их берегу. Еще минута, и
море возле острова кишело большими серебряными рыбами. Они
пускали фонтаном воду, изгибались, оттесняли друг друга,
стремясь к берегу, -- передние уже почти коснулись земли. Самые
крупные достигали девяти футов в длину, и все они были с виду
плотными и сильными. На земных рыб они похожи не были, нижняя
часть головы была намного шире, чем соединенная с ней часть
тела, но к хвосту туловище вновь расширялось. Если б не это,
они бы точь-в-точь напоминали бы гигантских головастиков; а так
они были скорее похожи на пузатых стариков со впалой грудью и
очень большой головой. Почему-то Королева долго осматривала их,
прежде чем выбрать. Едва она выбрала двух рыб, остальные чуть
подались назад, а победительницы развернулись хвостом к берегу
и замерли, чуть шевеля плавниками. "Вот так", -- сказала она,
садясь верхом прямо туда, где суживалось тело рыбы. Рэнсом тоже
сел верхом. Большая голова, оказавшаяся перед ним, прекрасно
заменяла луку седла и он не боялся упасть. Он следил за
Королевой -- она слегка подтолкнула пятками свою рыбу, и он
подтолкнул свою. В ту же минуту они заскользили по морю со
скоростью шести миль в час. Воздух над водой был прохладный,
волосы развевались от ветра. В этом мире, где ему до сих пор
довелось лишь ходить пешком и плавать, было приятно, что верхом
на рыбе едешь так быстро. Он оглянулся и увидел, как тают вдали
очертания островов, то громоздкие, то воздушные, небо
становится все шире, и золотой его свет сияет все ярче. Впереди
высилась причудливая, странно окрашенная гора. Он с удивлением
заметил, что вся стая отвергнутых рыб по-прежнему сопровождает
их: одни плыли прямо за ними, другие рассыпались справа и
слева.
-- Они всегда плывут за твоей рыбой? -- спросил он.
-- А разве в вашем мире звери не ходят за вами? --
спросила она. -- Мы можем сесть верхом только на этих двух.
Было бы обидно, если бы тем, кого мы не выбрали, мы не
разрешили даже плыть вместе с нами.
-- Вот что! Значит, поэтому ты так долго выбирала этих
рыб?
-- Конечно, -- сказала Королева. -- Я стараюсь брать
каждый раз другую.
Земля становилась все ближе; линия берега, прежде прямая,
изогнулась, то открывая заливы, то выступая вперед. Еще миг --
и рыбы уже не могли двигаться дальше, для них стало слишком
мелко. Зеленая Королева соскочила со своего коня, и Рэнсом
перекинул ногу с одного бока своей рыбы на другой, вытянул и --
вот это радость! -- коснулся твердых камешков. Он и не понимал
до сих пор, как тоскует по твердой земле. К заливу, где они
высадились, спускалась узкая долина, или ущелье, окруженное
обломками скал и красными утесами. Внизу оно завершалось
поляной, покрытой каким-то мхом; росли там и деревья, тоже
совсем земные -- где-нибудь в тропиках они показались бы
необычными разве что опытному ботанику. Посреди ущелья бежал
ручей; и вид его, и звук обрадовали Рэнсома, словно он оказался
в раю -- или дома. Ручей был прозрачный и темный, в таких ловят
форель.
-- Тебе нравится тут, Пятнистый? -- спроста Королева,
взглянув на него.
-- Да, -- сказал он, -- очень похоже на мой мир.
Они стали подниматься вверх по ущелью. Когда они подошли к
деревьям, сходство с земным лесом уменьшилось -- здесь меньше
света, и листва, которая на Земле дала бы легкую тень, обращала
рощу в сумрачный бор. Через четверть мили долина и впрямь
превратилась в ущелье, узкую тропу между низкими скалами.
Королева в два прыжка забралась туда, Рэнсом последовал за ней,
дивясь ее силе и ловкости. Они попали на ровный участок земли,
покрытой дерном или травой, только синей, и такой короткой,
словно ее срезали. Вдалеке на траве виднелись какие-то белые
пушистые комочки.
-- Это цветы? -- спросил Рэнсом. Королева рассмеялась.
-- Нет, это Пятнашки. Я назвала тебя из-за них.
Он не сразу понял ее, но эти комочки задвигались и
устремились к людям, которых, видимо, учуяли -- ведь Рэнсом и
Королева забрались уже на ту высоту, где дул сильный ветер.
Вскоре все они кружились вокруг королевы, приветствуя ее. То
были белые животные с черными пятнами, ростом с овцу, но
большие уши, подвижные носы и длинные хвосты превращали их в
каких-то огромных мышей. Когтистые лапы были очень похожи на
руки и предназначались конечно, для того, чтобы карабкаться по
скалам -- синяя трава была им пастбищем. Обменявшись с ними
приветствиями, Рэнсом и Королева пошли дальше. Зеленая колонна
горы почти вертикально нависала над ними, золотой океан казался
безбрежным -- и все же им пришлось еще долго карабкаться к
подножью колонн. Там было гораздо прохладнее, чем внизу, но все
еще тепло, и очень тихо. Ведь на островах тишину наполняли
незаметный и неумолчный плеск воды, шорох листьев и снованье
живых тварей.
Между двумя колоннами было что-то вроде прохода, заросшего
синей травой. Снизу казалось, что колонны эти стоят почти
вплотную друг к другу, но сейчас, когда Рэнсом и Королева пошли
между ними и углубились настолько, что стены почти закрыли от
них мир и с правой, и с левой стороны, оказалось, что здесь
прошел бы полк солдат. Подъем становился все круче, проход
сужался. Вскоре пришлось ползти на четвереньках по узкой тропе,
и Рэнсом, поднимая голову, едва мог разглядеть над собою небо.
Наконец путь им перегородил большой камень, соединивший, словно
кусок челюсти, два огромных зуба, стоявших справа и слева. "Ах,
был бы я сейчас в брюках", -- пробормотал Рэнсом, глядя на эту
скалу. Королева -- она ползла впереди -- приподнялась, встала
на цыпочки и подняла руки, пытаясь ухватиться за какой-то
выступ на самом верху этого камня. Рэнсом увидел, как она
подтянулась, подняла на руках всю тяжесть тела и одним
движением забросила его на вершину, прежде чем он крикнул
по-английски: "Так ничего не выйдет!" Когда он исправил свою
ошибку, она стояла на вершине, над ним. Он и не разглядел
толком, как ей все это удалось, но, судя по ее лицу, ничего
особенного туг не было. Сам он взобрался на скалу не так
достойно, и предстал перед ней пыхтя, обливаясь потом, с
разбитой коленкой. Кровь заинтересовала ее -- когда Рэнсом
объяснил ей, откуда берется "это красное", она решила тоже
содрать кожу с колена, чтобы посмотреть, пойдет ли кровь. Он
стал объяснять ей, что такое боль, но она еще пуще захотела
проделать опыт. Правда, в последнюю минуту Малельдил, видимо,
отговорил ее.
Теперь Рэнсом мог оглядеться. Высоко вверх уходили зеленые
столбы, снизу казалось, что у вершины они сходятся, почти
закрывая небо. Их было не два, а целых девять. Одни, как и те,
между которыми они вошли в этот круг, стояли близко друг от
друга, другие -- подальше. Они окружали овальную площадку акров
в семь, покрытую такой нежной травой, какой нет у нас, на
Земле, и усыпанную алыми цветками. Ветер пел, принося наверх
прохладную, прекрасную суть всех запахов цветущего мира.
Огромное море в просвете между столбами напоминало своей
безбрежностью, как высоко они поднялись. Рэнсом, привыкший к
мешанине красок и форм на плавучих островах, отдыхал, созерцая
чистые линии огромных камней. Он шагнул вперед, под свод,
накрывавший эту площадь, и голос его пробудил эхо.
-- Здесь хорошо, -- сказал он. -- Может быть, вы... ведь
вам этот мир запрещен... может, вы чувствуете иначе?
Взглянув на Королеву, он понял, что ошибся. Он не мог
угадать ее мыслей, но лицо ее вновь озарилось сиянием, и ему
пришлось опустить глаза.
-- Давай разглядим море, -- сказала она.
Они обошли площадку. Позади этой земли они увидели ту
группу островов, которую покинули на рассвете. С этой высоты
архипелаг оказался еще больше, чем думал Рэнсом. Краски --
золото, и серебро, и пурпур, и даже, как ни странно, насыщенная
чернота -- были яркие, как на гербе. Ветер дул оттуда -- Рэнсом
различал благоуханье плавучих островов так же ясно, как
жаждущий различает плеск воды. Со всех остальных сторон гору
окружал океан. Обходя площадку, они достигли наконец той точки,
с которой не было видно и островов. Когда они завершали круг,
Рэнсом вскрикнул -- и в ту же минуту Королева вытянула руку, на
что-то указывая. В двух милях от них, на воде, то бронзовой, то
почти зеленой, чернело что-то маленькое и круглое -- у нас, на
Земле, Рэнсом принял бы это за буек.
-- Я не знаю, что это, -- сказала Женщина. -- Может быть,
это и есть та штука, которая упала сегодня с Глубокого Неба.
"Бинокль бы мне", -- подумал Рэнсом -- слова Королевы
пробудили в нем затихшее было беспокойство. Чем дольше он
глядел на черную точку, тем сильнее становилось беспокойство.
Предмет был совершенно круглый, гладкий, и Рэнсому казалось,
что он уже видел такой где-то.
Вы уже слышали, что Рэнсом побывал в том мире, который мы
называем Марсом, хотя надо называть Малакандрой. Туда, в
отличие от Переландры, его доставили не эльдилы. Он был похищен
людьми, которые хотели принести в жертву человека, чтобы
умилостивить тайные силы, правящие Марсом. Люди эти
заблуждались: великий Уарса, правитель Малакандры (тот самый,
которого я своими собственными глазами видел у Рэнсома) не
причинят ему зча и зла не замышлял. А вот сам похититель,
профессор Узстон, и впрямь задумал злое. Он был одержим идеей,
которая сейчас рыщет по всей нашей планете в виде "научной
фантастики" и всяких "межпланетных сообществ". Ее смакуют во
всех дешевых журналах, высмеивают или презирают все разумные
люди, но сторонники ее готовы, дайте им только власть, положить
начало новой череде бед в Солнечной системе. Они считают, что
человечество, достаточно испортив свою планету, должно
распространиться пошире, и надо прорваться сквозь огромные
расстояния -- сквозь карантин, установленный Самим Богом. Но
это только начало. Дальше идет сладкая отрава дурной
бесконечности -- безумная фантазия, что планету за планетой,
галактику за галактикой, Вселенную за Вселенной можно вынудить
всюду и навеки питать только нашу жизнь; кошмар, порожденный