Страница:
Катан успел открыть рот.
-- Ваше Высочество, я...
-- Прежде чем ты что-либо скажешь, позволь мне напомнить, что король
может отменить свое милосердное решение,--предупредила Ариэлла. Ее глаза
сверкнули.--В этом случае умрут все пятьдесят, а может, и больше, если ты не
прекратишь глупо упорствовать. Ты все еще хочешь что-то сказать?
Катан проглотил слюну и поклонился.
-- Нет, Ваше Высочество, я благодарю вас, сир. Он снова поклонился.
-- Если Ваше Величество извинит меня, то я удалюсь исполнять Вашу волю.
-- Король тебя извиняет,--промурлыкала Ариэлла.--И... Катан...
Он остановился.
-- Ты поедешь завтра на охоту, не правда ли?--продолжала она.--Ты
обещал.
Катан повернулся. На его лице была мольба.
-- Да, я обещал, Ваше Высочество, но если я попрошу освободить меня
от...
-- Чепуха! Если ты останешься дома, то будешь все время сокрушаться о
судьбе этих крестьян и станешь еще угрюмее, чем был все последние дни. Имр,
пусть он сдержит свое обещание. Ты же знаешь, что это нужно для него самого.
Имр посмотрел на сестру, затем на Катана.
-- Она права. Ты был слишком угрюмым последние дни.
Он коснулся плеча Катана.
-- Катан, не принимай так близко к сердцу. Отдохни недельку в деревне с
нами, и ты забудешь об этих крестьянах.
Катан хорошо знал этот тон Имра и понимал, что сейчас лучше не
спорить--особенно, если рядом Ариэлла. Со вздохом он кивнул в знак согласия,
еще раз поклонился и повернулся, чтобы идти за Молдредом.
В этот момент перед ним стояла более важная проблема, чем королевская
охота. Совершенно неожиданно он одержал победу. Но победа ли это?
Из пятидесяти смертников он должен выбрать одного-- смерть для сорока
девяти.
Он невольно вздрогнул, ощутив тяжесть того, что ему предстоит сделать.
* * *
Через десять минут он стоял с Молдредом перед тяжелой дверью и смотрел,
как охранник поднимал тяжелый засов.
Дверь на ржавых петлях со скрипом отворилась. Молдред поклонился и
ленивым жестом указал на открытую дверь.
-- Когда ты выберешь, подойди к двери и позови,--сказал Молдред, не
скрывая зевка.--Я подожду здесь. Терпеть не могу тюрьму. Она меня угнетает.
Катан кивнул, не осмеливаясь заговорить, чтобы голос не выдал его, и
пошел в тюрьму.
Факел, закрепленный на стене, освещал длинный ряд ступеней, которые
вели глубоко вниз и терялись в кромешной тьме. Закрывая глаза рукой от
света, он взял факел и начал спускаться. Факел чадил и дымил, дым щипал в
носу, и глаза слезились.
Восемь ступенек, поворот. Затем опять спуск на восемь ступенек, еще
поворот--и он внизу. Узкий коридор привел к небольшой площадке, одна стена
которой представляла собой решетку из грубых железных брусьев.
По ту сторону решетки виднелись железные клетки, в каждой из которых
находилось по восемь-десять человек, закопавшихся в грязные опилки, чтобы
согреться.
Когда он шел по коридору, некоторые узники зашевелились, и вскоре
послышались приглушенные возгласы:
-- Лорд Катан! Это лорд Катан!
Все вскочили и приникли к решетке. Катан с ужасом увидел, что среди
узников находятся пять женщин и несколько юношей, почти мальчиков.
-- Лорд Катан!
Знакомый голос послышался из самой дальней клетки. Катан приблизился к
ней и увидел старого Эдульфа Остлера, прижавшегося к клетке. Эдульф был его
первым учителем верховой езды и хранителем отцовских конюшен. Старик занимал
эту должность так долго, сколько Катан помнил себя. Он почувствовал на
глазах слезы и невольно посмотрел на пол.
Катан знал, что эти слезы не от дыма факела.
-- Лорд Катан!--снова услышал он знакомый голос.
-- Да, Эдульф. Это я--Катан,--сказал он.
Он посмотрел на старика, затем окинул взглядом остальных. Однако он
понял, что не может смотреть им в глаза, и потому опустил взгляд.
-- Я пришел от короля.
Он наконец справился с собой.
-- Я пытался с самого начала добиться вашего освобождения, но, боюсь, я
пришел к вам с дурными вестями. Казни начнутся завтра, как и было намечено,
но с одним исключением.
Он сделал глубокий вздох и поднял глаза, стараясь выдержать взгляды
несчастных.
-- Я смог спасти только одного из вас, только одного. Когда все
услышали эти слова, наступила тишина, через мгновение раздались возгласы и
всхлипывания женщин. Старый Эдульф приподнялся, посмотрел на остальных,
затем на Катана.
-- Ты можешь спасти только одного, мальчик? Катан с несчастным видом
кивнул.
-- Это мне "подарок" от Имра ко дню святого Михаила. Тот, кого я
выберу, будет жить, остальные умрут. Я не знаю, как мне выбирать.
Приглушенный шепот среди узников прекратился, наступила мертвая тишина,
и все глаза с надеждой устремились на Катана: только один из них останется
жить, право выбора принадлежит их господину, и, конечно же, Катан выберет
его, спасет от смерти.
Мысль о том, что остальные сорок девять человек должны погибнуть,
каждым из несчастных отталкивалась. Ведь МакРори всегда заботились обо всех.
Вероятно, все это просто шутка. Но они не могли поверить, что лорд Катан
может так жестоко шутить.
С надеждой все они смотрели на Катана, который повернулся, закрепил
факел на стене и закрыл лицо руками.
Катан был в жутком положении. Как ему выбирать? Может ли он быть судьей
и приговаривать к жизни и смерти, быть судьей собственного народа, с многими
из которых он вырос?
Справедливость требовала холодной, беспристрастной аналитической оценки
каждого узника и выбора того из них, кто более достоин жизни и способен
многое совершить в будущем.
Но здесь были женщины и юноши, едва ставшие мужчинами. Его совесть
требовала защитить слабых, беспомощных. Как он может решить?
Он поднял голову, глубоко вздохнул, задержал дыхание и медленно
выдохнул, произнося слова древнего заклинания дерини, которое должно было
снять усталость. Ему нужно иметь ясную голову, чтобы принять трудное
решение. Еще один вдох, и он почувствовал, что пульс стал ровным, противный
вкус во рту исчез.
Расправив плечи, он медленно повернулся к людям. Эдульф стоял у
решетки, полный надежд.
За ним стояли два старика, справа от него--молодая женщина и два
мальчика. Он узнал одного из мальчиков. Это был сын деревенского пастуха.
Второй, вероятно, был его братом, а девушка--или сестра, или кузина. Двух
стариков он не мог припомнить.
-- Эдульф,--мягко сказал он.
-- Да, милорд.--Голос старика был тихим, испуганным.
-- Поверь, мне очень горько, что только один из этих прекрасных людей
сможет уйти отсюда вместе со мной. Он проглотил комок в горле.
-- И так как с остальными мне больше не придется встретиться еще раз,
то, будь добр, представь мне их. Я уверен, что знаю их всех.
Старик удивленно моргнул.
-- Милорд, вы хотите услышать имя каждого из них? Катан кивнул.
Эдульф переступил с ноги на ногу, посмотрел в пол, затем повернулся к
двум старикам, стоявшим рядом.
-- Хорошо, сэр, раз уж вы так хотите. Это--братья Селлар: Бат и Тим.
Катан поклонился им, и братья смущенно потупили головы.
-- А это Мэри Бинер, ее брат Вилл и кузен Том. Знакомство продолжалось.
Катан часто узнавал имя или лицо или вспоминал, что он слышал об этом
человеке, что он искусен в торговле или ремесле.
Он увидел молодую чету, которую купил Йорам всего год назад. Беременная
женщина была в объятиях своего супруга Старка, чей дом был всегда полон
счастливыми детьми, у которых больше не будет отца, если не вмешается он,
Катан. Он увидел юношу, которого узнал. Сейчас ему было тринадцать лет, он
был лучшим учеником в школе Эвайн, работал помощником портного. Другой
мальчик, сын управляющего, второго Катан хотел послать в святой Диан учиться
ремеслу клерка,--так остер был его ум. Сейчас мальчику было всего
одиннадцать лет.
Перечисление продолжалось, и каждый человек был уникален в своем роде,
каждый заслуживал жизни, и каждый, за исключением одного, был приговорен к
смерти, и Катан должен был решить.
Когда был назван последний узник, Катан снова посмотрел на всех. Взгляд
его ласково коснулся всех: Эдульфа, беременной женщины и ее мужа,
мальчика... Катан повернулся и опустил голову. Постояв немного, он медленно
пошел по коридору и поднялся по ступеням. В двери был глазок, который
открылся, как только Катан приблизился.
-- Ну что, выбрал?--грубо спросил Молдред. Катан прижался лбом к
железной двери и смотрел на смутные очертания головы Молдреда по ту сторону
двери.
-- Молдред, нужно выпустить отсюда беременную женщину.
-- Правильно,--сказал голос.--Ты хочешь выбрать ее или ребенка?
-- Ее или...
Катан прервался на полуслове.
-- Ты имеешь в виду, что если я выберу ее, то это будет она одна, без
ребенка?
-- Его Величество говорил об одном, а не о двух, Катан,-- ответил
голос.--И ты получше подумай, прежде чем выберешь. Скоро придут охранники и
уведут первую пару.
Скоро! Катан посмотрел на тень Молдреда и опустил голову, стараясь
успокоиться.
-- А если женщина родит до того, как ее казнят, ты выпустишь одного, не
правда ли,--заговорил он.--Ведь при живом ребенке заложников снова будет
пятьдесят, а не сорок девять. Так что вы должны будете выпустить еще одного,
кроме того, кого я заберу сегодня.
Из-за двери послышался смешок.
-- Ты меня восхищаешь, Катан. Ты всегда думаешь, Полагаю, ты прав, и
еще одного придется отпустить. Конечно, если женщина доживет до родов.
Катан снова опустил голову и прикусил губу. Затем он выпрямился.
-- Хорошо. Я готов сделать выбор. Идем вниз. Надо его выпустить.
Дверь открылась, и вошли Молдред и два охранника. Молдред пошел за
Катаном вниз по ступенькам, а охранники остались запирать дверь.
Они спустились вниз, и Молдред окинул взглядом узников.
-- Ну так кто же, Катан? Не сидеть же нам здесь всю ночь?
Катан приказал охраннику открыть решетку и вошел в клетку к своим
крестьянам. Тут же несколько узников упали на колени, а женщины начали
плакать.
Рукой Катан нежно коснулся головы женщины, когда проходил мимо нее. Он
шел, и рука его касалась головы, лица, руки. Он старался с помощью
мысленного зондирования глубоко проникнуть в эмоции, заполнявшие камеру,
найти лучшего, кого необходимо спасти.
"Вот! Я нашел! Искра, которую я искал!"
Теперь локализовать! Она находилась справа, там, где стояли трое
молодых...
Он вдруг услышал скрип входной двери и замер.
-- Они идут выбирать двух первых узников! Давай поживее!
Катан услышал шаги на лестнице--ровную поступь хорошо обученных солдат,
готовых без раздумий и эмоций выполнить свой долг.
Катан снова окинул взглядом людей вокруг себя. Некоторые из мальчиков
еле сдерживали плач, а две женщины рыдали открыто. Когда солдаты спустились
вниз, Катан прошел вперед и вытянул руку.
-- Реван, иди со мной,--сказал он.
Он мысленно подбадривал мальчика, поскольку тот застыл в немом
недоумении. Это был ученик портного. Это от него исходили мысли, по которым
Катан понял, что мальчик обладает высоким потенциалом и его необходимо
спасти.
-- Я, милорд?
Глаза мальчика расширились. В них был страх, трепет. Он стоял, боясь
протянуть руку и вложить ее в руку Катана. Шаги уже приближались к камере.
Дверь начала открываться, готовая пропустить трех солдат, которые
направлялись к ним.
-- Возьми мою руку, Реван,--приказал Катан. Он старался поймать взгляд
мальчика.--Идем отсюда, из этого царства смерти, в царство жизни.
Охранники выволокли одну женщину из камеры, и она начала громко
плакать. Наручники защелкнулись на ее запястьях. Затем солдаты снова вошли в
камеру, и мальчик медленно, как в трансе, подал руку Катану.
Это произошло как раз вовремя--солдат уже хотел забрать его, но после
секундного колебания он схватил сына управляющего. Мальчик забился,
заплакал, начал отбиваться ногами, но все было тщетно. Его выволокли из
камеры, и наручники стиснули его запястья. Дрожащий Реван, всхлипывая,
опустился на колени у ног Катана. Рука мальчика судорожно сжимала руку
своего господина.
Молдред с недоумением наблюдал за всем этим.
-- Ну что же, раз ты выбрал, выводи его отсюда,--наконец сказал граф.
Он направился к выходу из камеры. Наверху все еще слышались крики
приговоренных к смерти.
Когда Молдред вышел, забрав с собой факел, Катан поднял мальчика и
прижал его к себе. Мальчик рыдал, и Катан терпеливо ждал, когда слезы
облегчат его страдания. Он погладил Ревана по голове, вводя успокоение в его
разум. Через некоторое время всхлипывания прекратились, и юноша уже твердо
держался на ногах. Вздохнув, Катан обнял его за плечи и повел к выходу из
камеры.
Охранник задвинул тяжелый засов, а Катан снова обернулся к несчастным.
-- Прощайте, друзья мои,--сказал он спокойно.--Я не надеюсь снова
встретить вас в этом мире. Он опустил глаза.--Так пусть там вы найдете
больше справедливости. Мои молитвы будут с вами.
Он повернулся, чтобы идти, а в камере послышался слабый шум--это все
узники опустились на колени.
-- Бог с тобой, молодой господин,--сказал Эдульф.
-- Храни мальчика,--добавил другой.
-- Мы все благодарим тебя.
О, кто даст голове моей воду и глазам моим--источник слез! Я плакал бы
день и ночь о пораженных дщери народа моего.
Книга Пророка Иеремии. 9:1
Позже Катан не мог вспомнить, как вышел из тюрьмы. Каким-то образом он
отвел мальчика к себе домой и поручил слугам, чтобы они его накормили и
уложили в постель. Он начал сознавать реальность только с того момента,
когда кончил письмо к отцу, в котором описывал свою неудачу в этом деле. Это
письмо, как только Катан подписал его и запечатал, немедленно отправилось в
путь с посыльным.
Затем он снова отключился и ничего не помнил с того самого момента, как
положил руки на стол и опустил на них голову, желая дать отдых глазам.
Очнулся Катан от легкого прикосновения к плечу и услышал голос
управляющего Вульфера, который спокойно сказал ему, что скоро рассвет и что
ванна для него готова.
Все тело его протестовало, когда он шел принимать ванну, и он
раздраженно оттолкнул слугу, который хотел побрить его. Желудок Катана
решительно воспротивился утреннему элю, принесенному Вульфером. После
завтрака, дав управляющему инструкции на время своего отсутствия и еще раз
взглянув на спящего Ревана, Катан неохотно стал спускаться во двор, где его
ждал слуга Кринан с двумя лошадьми.
Через полчаса Катан уже ехал ко двору королевской часовни. Его голова,
но не сердце, немного просветлела от этой поездки. Катан не смотрел ни
направо, ни налево, когда ехал по двору. Он поднял меховой воротник плаща и
не желал никаких встреч, никаких разговоров и бесед о вчерашних событиях.
Но ему не удалось остаться незамеченным. На пути он встретился с
родственником жены--Колем Ховеллом.
Коль, очевидно, подстерег тот момент, когда Катан и Кринан въедут во
двор. Тонкие губы Коля изобразили улыбку, в которой было больше яда, чем
доброжелательности.
-- Доброе утро!
Коль подошел совсем близко, так что у Катана не было возможности
объехать его.
-- Хорошо ли ты спал, брат мой? Ты выглядишь очень утомленным.
Катан мысленно выругался, но постарался скрыть свои эмоции.
-- Хорошо. Благодарю. А ты?
-- Я обычно плохо сплю,--пожаловался Коль. Он осторожно следил за
выражением лица Катана.--Но у меня нет причин для беспокойства.
Он посмотрел на солнце, играя своим кнутом, и перевел взгляд на Катана.
-- Я слышал, у тебя появился новый паж,--сказал он как бы между прочим.
-- Новый паж?
-- Да, тот, кого ты выбрал среди заключенных. Катан почувствовал, что
все мышцы его напряглись. Он удивился, что Колю уже все известно. Должно
быть, Молдред рассказал о случившемся в тюрьме всему двору.
-- Это правда,--наконец сказал он,--я каждый год посылал несколько
юношей для обучения. Почему ты спрашиваешь?
Коль пожал плечами.
-- Просто так. Я любопытен. Думаю, ты догадываешься, что стал темой
разговоров при дворе, когда вернулся Молдред.
-- Очень рад, что доставил развлечение всему двору даже в свое
отсутствие,--сказал Катан самым безразличным тоном, каким только мог.--Ну а
теперь извини меня, у меня дела. Да и у тебя тоже.
Он хотел пройти мимо Коля в часовню, но тот, положив ему руку на плечо,
задержал его.
-- Его Величество сегодня в хорошем Настроении, Катан,--сказал он.--Он
просил меня ехать рядом с ним на охоту.
-- Ты ждешь от меня поздравлений?
-- Это дело твое. Однако если ты хочешь что-то сказать или сделать, что
приведет его в дурное расположение духа и сделает злым и раздражительным,
каким он иногда бывает, то я не посмотрю, что ты мой родственник.
-- Об этом ты можешь не беспокоиться,--сказал Катан без всякого
выражения.--Я не намереваюсь говорить с Его Величеством, если, конечно, он
сам не потребует этого. Ну, а теперь, если ты позволишь мне наконец пройти,
я хочу помолиться один перед общей молитвой. Ведь сегодня принесены в жертву
двое невиновных.
-- Невиновных?
Коль скептически поднял бровь, когда Катан проходил мимо.
-- Катан, я очень удивлен, я не думаю, что эти крестьяне невиновны. Но
вы, МакРори, очень странные люди.
Когда кончилась месса, Катан смог выйти из церкви и сесть на лошадь, не
говоря ни с кем. Умный Кринан выбрал место для них сзади всей охотничьей
кавалькады, подальше от тех, с кем его господин был бы обязан говорить.
Самый ужасный момент был тогда, когда мимо проехала принцесса в окружении
придворных дам. Она послала кончиками пальцев воздушный поцелуй, но, к
счастью, не остановилась, за что Катан был ей очень благодарен. Он не был
уверен, что смог бы смотреть ей в лицо.
Кринан устроил так, что они выехали из городских ворот позже всех. Уже
охотники трубили в рога и хлестали кнутами своих собак, чтобы они не
сбивались в кучу, а на городской стене в петлях покачивались два трупа,
причем один из них--труп ребенка.
У Катана на глаза навернулись слезы, и он долго ехал молча, с опущенной
головой. Одна рука была прижата к ноющей груди. Он старался не думать о тех,
кто болтался на виселице, и о тех, кто вскоре разделит их участь, но не мог
избавиться от чувства вины перед ними. Оно разъедало его сердце и разум.
Наверное, он мог бы их спасти, если бы постарался.
Теперь он не мог найти успокоения, и ему еще долго не найти его.
Прошел почти весь октябрь, а с ним и казни заложников. Верный своему
слову, Имр не отменил казни и не возобновил репрессии против убийц
Раннульфа. Крестьяне оплакивали своих земляков, но по крайней мере новых
смертей не последовало.
Казненных оплакивали не только родственники. Больше всех страдал Катан,
который в течение двадцати пяти дней мучился с каждым восходом солнца, с
каждым рассветом, предвещающим смерть еще двоим несчастным, каждый из
которых мог бы жить, если бы Катан выбрал его, а не Ревана.
Но каким-то чудом он сохранил рассудок, возможно, благодаря специальной
тренировке дерини. Во время охоты с королевским двором он пытался, и весьма
успешно, скрыть неприязнь к тупому упрямству Имра. Эта черта раньше была
несвойственна юному королю, которого он так хорошо знал и любил.
Охота продолжалась почти три недели. К тому времени, как охотники
вернулись в Валорет, единственное, что мог делать Катан,--это тщательно
скрывать свое горе.
Имр уже стал посмеиваться над Катаном, над его угрюмым видом и вовлек в
эту игру весь двор. Так что Катан не мог больше оставаться при дворе и
отправился вместе с Реваном в святой Лайэм к своему брату-священнику. Однако
это не спасло его от глубокой депрессии, в которую он погружался с каждым
рассветом в течение двадцати пяти дней.
Теперь он все чаще запирался в отведенной для него комнате и не говорил
ни с кем, почти не ел и даже не мог смотреть на Ревана, чья жизнь была
куплена ценой жизней остальных заложников. И в день последней казни, когда
он получил известие о смерти женщины, у которой неделю назад, в день казни
ее мужа, родился мертвый ребенок, Катан больше не смог сдерживаться.
Сумасшедшее письмо Йорама заставило лететь в святой Лайэм и Камбера, и
Риса, а затем последовали долгие часы бесед, молитв и убеждений, прежде чем
Катан начал постепенно выходить из состояния депрессии, и даже несколько раз
потребовалось искусство Риса-Целителя, чтобы начал появляться прежний Катан.
Спустя неделю, в день Всех Святых, Катан провел один в холодной церкви
аббатства всю ночь. Он никогда не рассказывал о том, что случилось с ним в
эту ночь, но на следующее утро после мессы он, Камбер, Рис и Йорам выехали
из аббатства в Кэррори. Это было спокойное возвращение домой.
Все эти события, естественно, отодвинули поиски наследника Халдейнов.
Во время казней Рис и Йорам были вместе с Камбером и его людьми, а болезнь
Катана задержала их отъезд.
И только в праздник святого Иллтида в первую неделю ноября они смогли
отправиться в дорогу к святому Пирану.
За несколько миль до монастыря их нетерпение достигло предела.
На земле уже лежал первый снег. Он падал всю ночь, пока они спали, и
теперь покрывал землю мягким белым ковром, который раздражал глаза и
заставлял горизонт сливаться с бесцветным небом. Сырой воздух пробирал до
костей; иней оседал на ноздрях лошадей, и еще не привыкшие к снегу животные
раздраженно фыркали. Всадникам приходилось внимательно следить за дорогой,
чтобы не попасть в яму или на камень. Сегодня они первыми прокладывали путь.
Лошадиные копыта оставляли глубокий след на девственно-белом снегу.
-- Мы уже где-то совсем рядом?--спросил Рис после того, как они молча
проехали целый час.
Йорам поднес перчатку ко рту и стал дыханием согревать Руку.
-- Мы уже рядом. Скоро появятся первые постройки. Вообще-то мы доехали
бы и вчера вечером, но было уже слишком поздно. Для нас лучше приехать сюда
утром.
Они остановились на холме, чтобы взглянуть на широкую долину,
расстилавшуюся внизу. Здесь снега было совсем мало, и по всей долине были
видны монастырские строения. В другом конце долины стояла большая церковь со
сверкающим крестом. Там и сям были раскиданы стога сена, чуть присыпанные
снегом. Справа братья монахи в рабочих сутанах сгоняли коров на ферму. Рядом
с главным зданием монастыря возвышался холм, из трубы которого струился
тоненький дымок.
-- О, у них здесь огромные владения,--заметил Рис, когда они
приблизились к главным воротам.--А я думал, что этот Орден совсем бедный.
Йорам кивнул.
-- В этих Орденах есть отпрыски знатных фамилий и даже королевской
семьи, думаю, что эти маленькие земельные угодья--дары короля.
Их приняли здесь совсем иначе, чем в первый раз, когда они вместе
въезжали в монастырь. Как только они остановились и спешились, тут же
поводья их коней подхватили служки, почтительно поклонившиеся двум знатным
приезжим.
Закутанный в серое монах поспешил через двор, чтобы встретить их. Он
нервно поклонился сначала священнику, а затем Целителю в зеленом плаще.
-- Доброе утро, отец, милорд. Да благословит вас Господь! Мое имя--брат
Сьеран. Чем могу служить вам?
Йорам вежливо поклонился в ответ, поддерживая холодный тон,
предложенный монахом.
-- Доброе утро, брат. Я--лорд Йорам МакРори из Ордена святого Михаила,
это--лорд Рис Турин, Целитель. Мы бы хотели поговорить с вашим приором.
-- Конечно, господа.--Монах снова поклонился.--Пройдите, пожалуйста,
сюда. Я спрошу его преосвященство, сможет ли он принять вас.
Он повернулся и пошел. Йорам бросил ободряющий взгляд на Риса, и
последовал за братом Сьераном.
Их провели через двор, через длинную галерею, затем по саду,
засыпанному снегом, в большую комнату, где не было ни стульев, ни скамеек.
Здесь их оставили ждать среди четырех стен, увешанных картинами на
религиозные темы. Вскоре в комнату вошел древний старик с седыми волосами. У
него были по-детски удивленные карие глаза, а на груди висел серебряный
крест на витом кожаном шнуре.
-- Я--отец Стефан, приор монастыря святого Пирана,-- сказал он и
поклонился.--Чем я могу служить вам, милорды?
* * *
Вскоре брат Сьеран провел их в небольшую комнату. Вдоль стены стояла
узкая скамья, и в стене на уровне пояса было небольшое круглое отверстие
диаметром с ширину ладони. Оно было заткнуто прозрачной тканью. Монах
предложил сесть, а сам с поклоном удалился. Дверь за ним бесшумно закрылась.
Через небольшое отверстие в потолке проходили свет и воздух, но в части
комнаты, удаленной от центра, царил полумрак. Через круглое отверстие в
стене тоже проник свет--это в соседнюю комнату вошел кто-то и закрыл за
собой дверь. Они услышали чье-то дыхание. Человек по ту сторону стены
подошел к отверстию и сел.
Все молчали. Йорам сел слева от отверстия и знаком показал Рису место
справа.
-- Брат Бенедикт? Человек откашлялся.
-- Я--брат Бенедикт. Вы должны простить меня. Я отвык разговаривать.
-- Я понимаю,--сказал Йорам. Он взглянул на Риса и сосредоточился для
продолжения разговора.--Брат Бенедикт, мы явились с миссией весьма
деликатной. Я--священник Ордена святого Михаила, а мой друг--Целитель. Не
так давно мы проводили в последний путь одного старика, который перед
смертью сказал, что у него есть внук, монашеское имя которого--Бенедикт. Вы
случайно не он?
Они услышали вздох, затем молчание и, наконец, тихий голос:
-- Как его звали?
-- Мы бы хотели, чтобы вы назвали его имя, брат Бенедикт,--ответил
Йорам.--Я могу сказать вам, что жил он в Валорете.
Снова послышался вздох, и человек за стеной откашлялся.
-- Благодарение Богу, что мой дед всегда жил в Ренгарте. Он бедный
каменщик, и у него не было дел в столице. Его звали Дунстан.
-- Ваше Высочество, я...
-- Прежде чем ты что-либо скажешь, позволь мне напомнить, что король
может отменить свое милосердное решение,--предупредила Ариэлла. Ее глаза
сверкнули.--В этом случае умрут все пятьдесят, а может, и больше, если ты не
прекратишь глупо упорствовать. Ты все еще хочешь что-то сказать?
Катан проглотил слюну и поклонился.
-- Нет, Ваше Высочество, я благодарю вас, сир. Он снова поклонился.
-- Если Ваше Величество извинит меня, то я удалюсь исполнять Вашу волю.
-- Король тебя извиняет,--промурлыкала Ариэлла.--И... Катан...
Он остановился.
-- Ты поедешь завтра на охоту, не правда ли?--продолжала она.--Ты
обещал.
Катан повернулся. На его лице была мольба.
-- Да, я обещал, Ваше Высочество, но если я попрошу освободить меня
от...
-- Чепуха! Если ты останешься дома, то будешь все время сокрушаться о
судьбе этих крестьян и станешь еще угрюмее, чем был все последние дни. Имр,
пусть он сдержит свое обещание. Ты же знаешь, что это нужно для него самого.
Имр посмотрел на сестру, затем на Катана.
-- Она права. Ты был слишком угрюмым последние дни.
Он коснулся плеча Катана.
-- Катан, не принимай так близко к сердцу. Отдохни недельку в деревне с
нами, и ты забудешь об этих крестьянах.
Катан хорошо знал этот тон Имра и понимал, что сейчас лучше не
спорить--особенно, если рядом Ариэлла. Со вздохом он кивнул в знак согласия,
еще раз поклонился и повернулся, чтобы идти за Молдредом.
В этот момент перед ним стояла более важная проблема, чем королевская
охота. Совершенно неожиданно он одержал победу. Но победа ли это?
Из пятидесяти смертников он должен выбрать одного-- смерть для сорока
девяти.
Он невольно вздрогнул, ощутив тяжесть того, что ему предстоит сделать.
* * *
Через десять минут он стоял с Молдредом перед тяжелой дверью и смотрел,
как охранник поднимал тяжелый засов.
Дверь на ржавых петлях со скрипом отворилась. Молдред поклонился и
ленивым жестом указал на открытую дверь.
-- Когда ты выберешь, подойди к двери и позови,--сказал Молдред, не
скрывая зевка.--Я подожду здесь. Терпеть не могу тюрьму. Она меня угнетает.
Катан кивнул, не осмеливаясь заговорить, чтобы голос не выдал его, и
пошел в тюрьму.
Факел, закрепленный на стене, освещал длинный ряд ступеней, которые
вели глубоко вниз и терялись в кромешной тьме. Закрывая глаза рукой от
света, он взял факел и начал спускаться. Факел чадил и дымил, дым щипал в
носу, и глаза слезились.
Восемь ступенек, поворот. Затем опять спуск на восемь ступенек, еще
поворот--и он внизу. Узкий коридор привел к небольшой площадке, одна стена
которой представляла собой решетку из грубых железных брусьев.
По ту сторону решетки виднелись железные клетки, в каждой из которых
находилось по восемь-десять человек, закопавшихся в грязные опилки, чтобы
согреться.
Когда он шел по коридору, некоторые узники зашевелились, и вскоре
послышались приглушенные возгласы:
-- Лорд Катан! Это лорд Катан!
Все вскочили и приникли к решетке. Катан с ужасом увидел, что среди
узников находятся пять женщин и несколько юношей, почти мальчиков.
-- Лорд Катан!
Знакомый голос послышался из самой дальней клетки. Катан приблизился к
ней и увидел старого Эдульфа Остлера, прижавшегося к клетке. Эдульф был его
первым учителем верховой езды и хранителем отцовских конюшен. Старик занимал
эту должность так долго, сколько Катан помнил себя. Он почувствовал на
глазах слезы и невольно посмотрел на пол.
Катан знал, что эти слезы не от дыма факела.
-- Лорд Катан!--снова услышал он знакомый голос.
-- Да, Эдульф. Это я--Катан,--сказал он.
Он посмотрел на старика, затем окинул взглядом остальных. Однако он
понял, что не может смотреть им в глаза, и потому опустил взгляд.
-- Я пришел от короля.
Он наконец справился с собой.
-- Я пытался с самого начала добиться вашего освобождения, но, боюсь, я
пришел к вам с дурными вестями. Казни начнутся завтра, как и было намечено,
но с одним исключением.
Он сделал глубокий вздох и поднял глаза, стараясь выдержать взгляды
несчастных.
-- Я смог спасти только одного из вас, только одного. Когда все
услышали эти слова, наступила тишина, через мгновение раздались возгласы и
всхлипывания женщин. Старый Эдульф приподнялся, посмотрел на остальных,
затем на Катана.
-- Ты можешь спасти только одного, мальчик? Катан с несчастным видом
кивнул.
-- Это мне "подарок" от Имра ко дню святого Михаила. Тот, кого я
выберу, будет жить, остальные умрут. Я не знаю, как мне выбирать.
Приглушенный шепот среди узников прекратился, наступила мертвая тишина,
и все глаза с надеждой устремились на Катана: только один из них останется
жить, право выбора принадлежит их господину, и, конечно же, Катан выберет
его, спасет от смерти.
Мысль о том, что остальные сорок девять человек должны погибнуть,
каждым из несчастных отталкивалась. Ведь МакРори всегда заботились обо всех.
Вероятно, все это просто шутка. Но они не могли поверить, что лорд Катан
может так жестоко шутить.
С надеждой все они смотрели на Катана, который повернулся, закрепил
факел на стене и закрыл лицо руками.
Катан был в жутком положении. Как ему выбирать? Может ли он быть судьей
и приговаривать к жизни и смерти, быть судьей собственного народа, с многими
из которых он вырос?
Справедливость требовала холодной, беспристрастной аналитической оценки
каждого узника и выбора того из них, кто более достоин жизни и способен
многое совершить в будущем.
Но здесь были женщины и юноши, едва ставшие мужчинами. Его совесть
требовала защитить слабых, беспомощных. Как он может решить?
Он поднял голову, глубоко вздохнул, задержал дыхание и медленно
выдохнул, произнося слова древнего заклинания дерини, которое должно было
снять усталость. Ему нужно иметь ясную голову, чтобы принять трудное
решение. Еще один вдох, и он почувствовал, что пульс стал ровным, противный
вкус во рту исчез.
Расправив плечи, он медленно повернулся к людям. Эдульф стоял у
решетки, полный надежд.
За ним стояли два старика, справа от него--молодая женщина и два
мальчика. Он узнал одного из мальчиков. Это был сын деревенского пастуха.
Второй, вероятно, был его братом, а девушка--или сестра, или кузина. Двух
стариков он не мог припомнить.
-- Эдульф,--мягко сказал он.
-- Да, милорд.--Голос старика был тихим, испуганным.
-- Поверь, мне очень горько, что только один из этих прекрасных людей
сможет уйти отсюда вместе со мной. Он проглотил комок в горле.
-- И так как с остальными мне больше не придется встретиться еще раз,
то, будь добр, представь мне их. Я уверен, что знаю их всех.
Старик удивленно моргнул.
-- Милорд, вы хотите услышать имя каждого из них? Катан кивнул.
Эдульф переступил с ноги на ногу, посмотрел в пол, затем повернулся к
двум старикам, стоявшим рядом.
-- Хорошо, сэр, раз уж вы так хотите. Это--братья Селлар: Бат и Тим.
Катан поклонился им, и братья смущенно потупили головы.
-- А это Мэри Бинер, ее брат Вилл и кузен Том. Знакомство продолжалось.
Катан часто узнавал имя или лицо или вспоминал, что он слышал об этом
человеке, что он искусен в торговле или ремесле.
Он увидел молодую чету, которую купил Йорам всего год назад. Беременная
женщина была в объятиях своего супруга Старка, чей дом был всегда полон
счастливыми детьми, у которых больше не будет отца, если не вмешается он,
Катан. Он увидел юношу, которого узнал. Сейчас ему было тринадцать лет, он
был лучшим учеником в школе Эвайн, работал помощником портного. Другой
мальчик, сын управляющего, второго Катан хотел послать в святой Диан учиться
ремеслу клерка,--так остер был его ум. Сейчас мальчику было всего
одиннадцать лет.
Перечисление продолжалось, и каждый человек был уникален в своем роде,
каждый заслуживал жизни, и каждый, за исключением одного, был приговорен к
смерти, и Катан должен был решить.
Когда был назван последний узник, Катан снова посмотрел на всех. Взгляд
его ласково коснулся всех: Эдульфа, беременной женщины и ее мужа,
мальчика... Катан повернулся и опустил голову. Постояв немного, он медленно
пошел по коридору и поднялся по ступеням. В двери был глазок, который
открылся, как только Катан приблизился.
-- Ну что, выбрал?--грубо спросил Молдред. Катан прижался лбом к
железной двери и смотрел на смутные очертания головы Молдреда по ту сторону
двери.
-- Молдред, нужно выпустить отсюда беременную женщину.
-- Правильно,--сказал голос.--Ты хочешь выбрать ее или ребенка?
-- Ее или...
Катан прервался на полуслове.
-- Ты имеешь в виду, что если я выберу ее, то это будет она одна, без
ребенка?
-- Его Величество говорил об одном, а не о двух, Катан,-- ответил
голос.--И ты получше подумай, прежде чем выберешь. Скоро придут охранники и
уведут первую пару.
Скоро! Катан посмотрел на тень Молдреда и опустил голову, стараясь
успокоиться.
-- А если женщина родит до того, как ее казнят, ты выпустишь одного, не
правда ли,--заговорил он.--Ведь при живом ребенке заложников снова будет
пятьдесят, а не сорок девять. Так что вы должны будете выпустить еще одного,
кроме того, кого я заберу сегодня.
Из-за двери послышался смешок.
-- Ты меня восхищаешь, Катан. Ты всегда думаешь, Полагаю, ты прав, и
еще одного придется отпустить. Конечно, если женщина доживет до родов.
Катан снова опустил голову и прикусил губу. Затем он выпрямился.
-- Хорошо. Я готов сделать выбор. Идем вниз. Надо его выпустить.
Дверь открылась, и вошли Молдред и два охранника. Молдред пошел за
Катаном вниз по ступенькам, а охранники остались запирать дверь.
Они спустились вниз, и Молдред окинул взглядом узников.
-- Ну так кто же, Катан? Не сидеть же нам здесь всю ночь?
Катан приказал охраннику открыть решетку и вошел в клетку к своим
крестьянам. Тут же несколько узников упали на колени, а женщины начали
плакать.
Рукой Катан нежно коснулся головы женщины, когда проходил мимо нее. Он
шел, и рука его касалась головы, лица, руки. Он старался с помощью
мысленного зондирования глубоко проникнуть в эмоции, заполнявшие камеру,
найти лучшего, кого необходимо спасти.
"Вот! Я нашел! Искра, которую я искал!"
Теперь локализовать! Она находилась справа, там, где стояли трое
молодых...
Он вдруг услышал скрип входной двери и замер.
-- Они идут выбирать двух первых узников! Давай поживее!
Катан услышал шаги на лестнице--ровную поступь хорошо обученных солдат,
готовых без раздумий и эмоций выполнить свой долг.
Катан снова окинул взглядом людей вокруг себя. Некоторые из мальчиков
еле сдерживали плач, а две женщины рыдали открыто. Когда солдаты спустились
вниз, Катан прошел вперед и вытянул руку.
-- Реван, иди со мной,--сказал он.
Он мысленно подбадривал мальчика, поскольку тот застыл в немом
недоумении. Это был ученик портного. Это от него исходили мысли, по которым
Катан понял, что мальчик обладает высоким потенциалом и его необходимо
спасти.
-- Я, милорд?
Глаза мальчика расширились. В них был страх, трепет. Он стоял, боясь
протянуть руку и вложить ее в руку Катана. Шаги уже приближались к камере.
Дверь начала открываться, готовая пропустить трех солдат, которые
направлялись к ним.
-- Возьми мою руку, Реван,--приказал Катан. Он старался поймать взгляд
мальчика.--Идем отсюда, из этого царства смерти, в царство жизни.
Охранники выволокли одну женщину из камеры, и она начала громко
плакать. Наручники защелкнулись на ее запястьях. Затем солдаты снова вошли в
камеру, и мальчик медленно, как в трансе, подал руку Катану.
Это произошло как раз вовремя--солдат уже хотел забрать его, но после
секундного колебания он схватил сына управляющего. Мальчик забился,
заплакал, начал отбиваться ногами, но все было тщетно. Его выволокли из
камеры, и наручники стиснули его запястья. Дрожащий Реван, всхлипывая,
опустился на колени у ног Катана. Рука мальчика судорожно сжимала руку
своего господина.
Молдред с недоумением наблюдал за всем этим.
-- Ну что же, раз ты выбрал, выводи его отсюда,--наконец сказал граф.
Он направился к выходу из камеры. Наверху все еще слышались крики
приговоренных к смерти.
Когда Молдред вышел, забрав с собой факел, Катан поднял мальчика и
прижал его к себе. Мальчик рыдал, и Катан терпеливо ждал, когда слезы
облегчат его страдания. Он погладил Ревана по голове, вводя успокоение в его
разум. Через некоторое время всхлипывания прекратились, и юноша уже твердо
держался на ногах. Вздохнув, Катан обнял его за плечи и повел к выходу из
камеры.
Охранник задвинул тяжелый засов, а Катан снова обернулся к несчастным.
-- Прощайте, друзья мои,--сказал он спокойно.--Я не надеюсь снова
встретить вас в этом мире. Он опустил глаза.--Так пусть там вы найдете
больше справедливости. Мои молитвы будут с вами.
Он повернулся, чтобы идти, а в камере послышался слабый шум--это все
узники опустились на колени.
-- Бог с тобой, молодой господин,--сказал Эдульф.
-- Храни мальчика,--добавил другой.
-- Мы все благодарим тебя.
О, кто даст голове моей воду и глазам моим--источник слез! Я плакал бы
день и ночь о пораженных дщери народа моего.
Книга Пророка Иеремии. 9:1
Позже Катан не мог вспомнить, как вышел из тюрьмы. Каким-то образом он
отвел мальчика к себе домой и поручил слугам, чтобы они его накормили и
уложили в постель. Он начал сознавать реальность только с того момента,
когда кончил письмо к отцу, в котором описывал свою неудачу в этом деле. Это
письмо, как только Катан подписал его и запечатал, немедленно отправилось в
путь с посыльным.
Затем он снова отключился и ничего не помнил с того самого момента, как
положил руки на стол и опустил на них голову, желая дать отдых глазам.
Очнулся Катан от легкого прикосновения к плечу и услышал голос
управляющего Вульфера, который спокойно сказал ему, что скоро рассвет и что
ванна для него готова.
Все тело его протестовало, когда он шел принимать ванну, и он
раздраженно оттолкнул слугу, который хотел побрить его. Желудок Катана
решительно воспротивился утреннему элю, принесенному Вульфером. После
завтрака, дав управляющему инструкции на время своего отсутствия и еще раз
взглянув на спящего Ревана, Катан неохотно стал спускаться во двор, где его
ждал слуга Кринан с двумя лошадьми.
Через полчаса Катан уже ехал ко двору королевской часовни. Его голова,
но не сердце, немного просветлела от этой поездки. Катан не смотрел ни
направо, ни налево, когда ехал по двору. Он поднял меховой воротник плаща и
не желал никаких встреч, никаких разговоров и бесед о вчерашних событиях.
Но ему не удалось остаться незамеченным. На пути он встретился с
родственником жены--Колем Ховеллом.
Коль, очевидно, подстерег тот момент, когда Катан и Кринан въедут во
двор. Тонкие губы Коля изобразили улыбку, в которой было больше яда, чем
доброжелательности.
-- Доброе утро!
Коль подошел совсем близко, так что у Катана не было возможности
объехать его.
-- Хорошо ли ты спал, брат мой? Ты выглядишь очень утомленным.
Катан мысленно выругался, но постарался скрыть свои эмоции.
-- Хорошо. Благодарю. А ты?
-- Я обычно плохо сплю,--пожаловался Коль. Он осторожно следил за
выражением лица Катана.--Но у меня нет причин для беспокойства.
Он посмотрел на солнце, играя своим кнутом, и перевел взгляд на Катана.
-- Я слышал, у тебя появился новый паж,--сказал он как бы между прочим.
-- Новый паж?
-- Да, тот, кого ты выбрал среди заключенных. Катан почувствовал, что
все мышцы его напряглись. Он удивился, что Колю уже все известно. Должно
быть, Молдред рассказал о случившемся в тюрьме всему двору.
-- Это правда,--наконец сказал он,--я каждый год посылал несколько
юношей для обучения. Почему ты спрашиваешь?
Коль пожал плечами.
-- Просто так. Я любопытен. Думаю, ты догадываешься, что стал темой
разговоров при дворе, когда вернулся Молдред.
-- Очень рад, что доставил развлечение всему двору даже в свое
отсутствие,--сказал Катан самым безразличным тоном, каким только мог.--Ну а
теперь извини меня, у меня дела. Да и у тебя тоже.
Он хотел пройти мимо Коля в часовню, но тот, положив ему руку на плечо,
задержал его.
-- Его Величество сегодня в хорошем Настроении, Катан,--сказал он.--Он
просил меня ехать рядом с ним на охоту.
-- Ты ждешь от меня поздравлений?
-- Это дело твое. Однако если ты хочешь что-то сказать или сделать, что
приведет его в дурное расположение духа и сделает злым и раздражительным,
каким он иногда бывает, то я не посмотрю, что ты мой родственник.
-- Об этом ты можешь не беспокоиться,--сказал Катан без всякого
выражения.--Я не намереваюсь говорить с Его Величеством, если, конечно, он
сам не потребует этого. Ну, а теперь, если ты позволишь мне наконец пройти,
я хочу помолиться один перед общей молитвой. Ведь сегодня принесены в жертву
двое невиновных.
-- Невиновных?
Коль скептически поднял бровь, когда Катан проходил мимо.
-- Катан, я очень удивлен, я не думаю, что эти крестьяне невиновны. Но
вы, МакРори, очень странные люди.
Когда кончилась месса, Катан смог выйти из церкви и сесть на лошадь, не
говоря ни с кем. Умный Кринан выбрал место для них сзади всей охотничьей
кавалькады, подальше от тех, с кем его господин был бы обязан говорить.
Самый ужасный момент был тогда, когда мимо проехала принцесса в окружении
придворных дам. Она послала кончиками пальцев воздушный поцелуй, но, к
счастью, не остановилась, за что Катан был ей очень благодарен. Он не был
уверен, что смог бы смотреть ей в лицо.
Кринан устроил так, что они выехали из городских ворот позже всех. Уже
охотники трубили в рога и хлестали кнутами своих собак, чтобы они не
сбивались в кучу, а на городской стене в петлях покачивались два трупа,
причем один из них--труп ребенка.
У Катана на глаза навернулись слезы, и он долго ехал молча, с опущенной
головой. Одна рука была прижата к ноющей груди. Он старался не думать о тех,
кто болтался на виселице, и о тех, кто вскоре разделит их участь, но не мог
избавиться от чувства вины перед ними. Оно разъедало его сердце и разум.
Наверное, он мог бы их спасти, если бы постарался.
Теперь он не мог найти успокоения, и ему еще долго не найти его.
Прошел почти весь октябрь, а с ним и казни заложников. Верный своему
слову, Имр не отменил казни и не возобновил репрессии против убийц
Раннульфа. Крестьяне оплакивали своих земляков, но по крайней мере новых
смертей не последовало.
Казненных оплакивали не только родственники. Больше всех страдал Катан,
который в течение двадцати пяти дней мучился с каждым восходом солнца, с
каждым рассветом, предвещающим смерть еще двоим несчастным, каждый из
которых мог бы жить, если бы Катан выбрал его, а не Ревана.
Но каким-то чудом он сохранил рассудок, возможно, благодаря специальной
тренировке дерини. Во время охоты с королевским двором он пытался, и весьма
успешно, скрыть неприязнь к тупому упрямству Имра. Эта черта раньше была
несвойственна юному королю, которого он так хорошо знал и любил.
Охота продолжалась почти три недели. К тому времени, как охотники
вернулись в Валорет, единственное, что мог делать Катан,--это тщательно
скрывать свое горе.
Имр уже стал посмеиваться над Катаном, над его угрюмым видом и вовлек в
эту игру весь двор. Так что Катан не мог больше оставаться при дворе и
отправился вместе с Реваном в святой Лайэм к своему брату-священнику. Однако
это не спасло его от глубокой депрессии, в которую он погружался с каждым
рассветом в течение двадцати пяти дней.
Теперь он все чаще запирался в отведенной для него комнате и не говорил
ни с кем, почти не ел и даже не мог смотреть на Ревана, чья жизнь была
куплена ценой жизней остальных заложников. И в день последней казни, когда
он получил известие о смерти женщины, у которой неделю назад, в день казни
ее мужа, родился мертвый ребенок, Катан больше не смог сдерживаться.
Сумасшедшее письмо Йорама заставило лететь в святой Лайэм и Камбера, и
Риса, а затем последовали долгие часы бесед, молитв и убеждений, прежде чем
Катан начал постепенно выходить из состояния депрессии, и даже несколько раз
потребовалось искусство Риса-Целителя, чтобы начал появляться прежний Катан.
Спустя неделю, в день Всех Святых, Катан провел один в холодной церкви
аббатства всю ночь. Он никогда не рассказывал о том, что случилось с ним в
эту ночь, но на следующее утро после мессы он, Камбер, Рис и Йорам выехали
из аббатства в Кэррори. Это было спокойное возвращение домой.
Все эти события, естественно, отодвинули поиски наследника Халдейнов.
Во время казней Рис и Йорам были вместе с Камбером и его людьми, а болезнь
Катана задержала их отъезд.
И только в праздник святого Иллтида в первую неделю ноября они смогли
отправиться в дорогу к святому Пирану.
За несколько миль до монастыря их нетерпение достигло предела.
На земле уже лежал первый снег. Он падал всю ночь, пока они спали, и
теперь покрывал землю мягким белым ковром, который раздражал глаза и
заставлял горизонт сливаться с бесцветным небом. Сырой воздух пробирал до
костей; иней оседал на ноздрях лошадей, и еще не привыкшие к снегу животные
раздраженно фыркали. Всадникам приходилось внимательно следить за дорогой,
чтобы не попасть в яму или на камень. Сегодня они первыми прокладывали путь.
Лошадиные копыта оставляли глубокий след на девственно-белом снегу.
-- Мы уже где-то совсем рядом?--спросил Рис после того, как они молча
проехали целый час.
Йорам поднес перчатку ко рту и стал дыханием согревать Руку.
-- Мы уже рядом. Скоро появятся первые постройки. Вообще-то мы доехали
бы и вчера вечером, но было уже слишком поздно. Для нас лучше приехать сюда
утром.
Они остановились на холме, чтобы взглянуть на широкую долину,
расстилавшуюся внизу. Здесь снега было совсем мало, и по всей долине были
видны монастырские строения. В другом конце долины стояла большая церковь со
сверкающим крестом. Там и сям были раскиданы стога сена, чуть присыпанные
снегом. Справа братья монахи в рабочих сутанах сгоняли коров на ферму. Рядом
с главным зданием монастыря возвышался холм, из трубы которого струился
тоненький дымок.
-- О, у них здесь огромные владения,--заметил Рис, когда они
приблизились к главным воротам.--А я думал, что этот Орден совсем бедный.
Йорам кивнул.
-- В этих Орденах есть отпрыски знатных фамилий и даже королевской
семьи, думаю, что эти маленькие земельные угодья--дары короля.
Их приняли здесь совсем иначе, чем в первый раз, когда они вместе
въезжали в монастырь. Как только они остановились и спешились, тут же
поводья их коней подхватили служки, почтительно поклонившиеся двум знатным
приезжим.
Закутанный в серое монах поспешил через двор, чтобы встретить их. Он
нервно поклонился сначала священнику, а затем Целителю в зеленом плаще.
-- Доброе утро, отец, милорд. Да благословит вас Господь! Мое имя--брат
Сьеран. Чем могу служить вам?
Йорам вежливо поклонился в ответ, поддерживая холодный тон,
предложенный монахом.
-- Доброе утро, брат. Я--лорд Йорам МакРори из Ордена святого Михаила,
это--лорд Рис Турин, Целитель. Мы бы хотели поговорить с вашим приором.
-- Конечно, господа.--Монах снова поклонился.--Пройдите, пожалуйста,
сюда. Я спрошу его преосвященство, сможет ли он принять вас.
Он повернулся и пошел. Йорам бросил ободряющий взгляд на Риса, и
последовал за братом Сьераном.
Их провели через двор, через длинную галерею, затем по саду,
засыпанному снегом, в большую комнату, где не было ни стульев, ни скамеек.
Здесь их оставили ждать среди четырех стен, увешанных картинами на
религиозные темы. Вскоре в комнату вошел древний старик с седыми волосами. У
него были по-детски удивленные карие глаза, а на груди висел серебряный
крест на витом кожаном шнуре.
-- Я--отец Стефан, приор монастыря святого Пирана,-- сказал он и
поклонился.--Чем я могу служить вам, милорды?
* * *
Вскоре брат Сьеран провел их в небольшую комнату. Вдоль стены стояла
узкая скамья, и в стене на уровне пояса было небольшое круглое отверстие
диаметром с ширину ладони. Оно было заткнуто прозрачной тканью. Монах
предложил сесть, а сам с поклоном удалился. Дверь за ним бесшумно закрылась.
Через небольшое отверстие в потолке проходили свет и воздух, но в части
комнаты, удаленной от центра, царил полумрак. Через круглое отверстие в
стене тоже проник свет--это в соседнюю комнату вошел кто-то и закрыл за
собой дверь. Они услышали чье-то дыхание. Человек по ту сторону стены
подошел к отверстию и сел.
Все молчали. Йорам сел слева от отверстия и знаком показал Рису место
справа.
-- Брат Бенедикт? Человек откашлялся.
-- Я--брат Бенедикт. Вы должны простить меня. Я отвык разговаривать.
-- Я понимаю,--сказал Йорам. Он взглянул на Риса и сосредоточился для
продолжения разговора.--Брат Бенедикт, мы явились с миссией весьма
деликатной. Я--священник Ордена святого Михаила, а мой друг--Целитель. Не
так давно мы проводили в последний путь одного старика, который перед
смертью сказал, что у него есть внук, монашеское имя которого--Бенедикт. Вы
случайно не он?
Они услышали вздох, затем молчание и, наконец, тихий голос:
-- Как его звали?
-- Мы бы хотели, чтобы вы назвали его имя, брат Бенедикт,--ответил
Йорам.--Я могу сказать вам, что жил он в Валорете.
Снова послышался вздох, и человек за стеной откашлялся.
-- Благодарение Богу, что мой дед всегда жил в Ренгарте. Он бедный
каменщик, и у него не было дел в столице. Его звали Дунстан.