Кей Гай. Самая тёмная дорога (Гобелены Фьонавара - 3)

   Это означало, что эти птицы, даже величественные орлы, были сделаны не из хрусталя, как те скульптуры, которые она видела в коридорах по пути сюда, а из алмазов.
   Потому что на каменном столе посреди сцены, на темно-красных подушках, лежали Алмазный Венец и скипетр гномов.
   Ким охватило ребяческое желание протереть глаза, чтобы проверить, увидит ли она то же самое, что видит сейчас, когда отнимет руки от глаз. Алмазные орлы над головой!
   Как мог народ, который сумел поместить их туда, который захотел это сделать, быть союзником Тьмы? И все же...
   И все же с настоящего неба за этими подгорными залами дождь смерти лил над Эриду целых три ночи и три дня. И он лил из-за того, что сделали гномы.
   Впервые она почувствовала, что ее провожатая с холодным любопытством наблюдает за ней, чтобы оценить ее реакцию на великолепие зала, возможно, чтобы насладиться им. Она испытывала восхищение и смирение. Никогда она не видела ничего подобного, даже в своих пророческих снах. И все же...
   Она сунула руки в карманы платья.
   - Очень мило, - небрежно произнесла она. - Я люблю орлов. Сколько настоящих орлов погибло во время дождя?
   И была вознаграждена - если это можно считать наградой, - увидев, что лицо женщины стало белым, как каменные стены в той комнате, где Ким проснулась на рассвете. Ее на мгновение охватила жалость, но она яростно подавила ее и отвела глаза в сторону. Они освободили Ракота. Они отобрали у нее кольцо. А этой женщине Каэн настолько доверял, что послал ее привести Ким в этот зал.
   - Не все птицы погибли, - ответила ее провожатая очень тихо, по-видимому, не желая быть услышанной посторонними. - Я вчера утром поднималась к озеру. Там летало несколько орлов.
   Ким сжала кулаки.
   - Как это чудесно, - сказала она самым холодным тоном, на который была способна. - И сколько еще они смогут летать, по-вашему, если Ракот Могрим победит нас?
   Женщина-гном отвела глаза в сторону под полным ярости взглядом Ким.
   - Каэн говорит, нам даны гарантии, - прошептала она. - Он говорит... Она осеклась. И через долгое мгновение посмотрела прямо в лицо Ким с дерзостью, присущей ее расе. - Разве у нас есть выбор? Теперь? - с горечью спросила она.
   Ким смотрела на нее, и гнев ее улетучивался. Ей показалось, будто она наконец поняла то, что произошло, что продолжало происходить в этих залах. Она открыла было рот, чтобы ответить, но в этот момент в Зале Сейтра раздался громкий ропот, и она быстро перевела взгляд на сцену.
   Лорин Серебряный Плащ, слегка прихрамывая и опираясь на белый посох Амаргина, шел вслед за еще одной женщиной-гномом к скамье у сцены.
   На Ким нахлынуло огромное облегчение, но длилось оно всего секунду: когда Лорин подошел к своему месту, она увидела, как подошли вооруженные стражники и встали с обеих сторон от него.
   - Пойдем, - сказала ее провожатая, ее холодное равнодушие полностью вернулось к ней во время этой паузы. - Я тебя тоже должна проводить туда.
   Еще раз поправив непокорную прядь волос, стараясь идти как можно величественнее и прямее, Ким последовала за ней в Зал Совета. Не обращая внимания на возобновившийся при ее появлении ропот, она спустилась по широкому, длинному проходу между рядами, не глядя по сторонам, остановилась перед Лорином и рискнула - успешно! - сделать первый в жизни реверанс.
   Столь же торжественно он поклонился ей, поднес ее руку к губам и поцеловал. Она вспомнила о Дьярмуде и Джен, ту первую ночь, когда они прибыли во Фьонавар. Кажется, с тех пор прошла почти целая долгая жизнь. Она сжала руку Лорина, а затем, не обращая внимания на стражников, окинула взглядом - она надеялась, что он получился надменным, - собравшихся гномов.
   И при этом кое-что заметила. Повернулась к Лорину и тихо спросила:
   - Почти одни женщины. Почему?
   - Женщины и старики. И члены Совета, которые скоро появятся. Ох, Ким, дорогая, как ты думаешь, почему? - Его глаза, она помнила их такими добрыми, таили в своей глубине сокрушительный груз беды.
   - Молчать! - приказал один из стражников. Не грубо, но решительно.
   Это не имело значения. Выражение лица Лорина сказало ей все, что она должна была знать. Она ощутила, как груз его знания придавил и ее тоже.
   Женщины, старики и члены Совета старейшин. Мужчины в расцвете сил, воины, отсутствовали. Разумеется, они ушли на войну.
   Ей не надо было говорить, на какой стороне они будут сражаться, если их послал Каэн.
   И в эту секунду сам Каэн вышел из дальнего крыла сцены, и так она впервые увидела того, кто снял цепи с самого черного зла их дней. Тихо, без сколь-нибудь явной горделивости или высокомерия, он подошел и встал сбоку от каменного стола. Его густые волосы были черны, как вороново крыло, борода коротко подстрижена. Он был выше ростом, чем Мэтт или Брок, и не такой мощный, за исключением одного: у него были руки скульптора, крупные, умелые, очень сильные. Он положил одну из них на стол, хотя постарался не прикоснуться к Венцу. Одет он был не броско, в простую коричневую одежду, и в его глазах не видно было ни намека на безумие или манию. Они смотрели задумчиво, спокойно, почти грустно.
   На сцене снова послышались шаги. Ким оторвала глаза от Каэна и увидела, как из ближайшего крыла сцены вышел Мэтт Сорин. Она ожидала шума в зале, ропота, какого-то отклика. Но гном, которого она знала и любила, который ничуть не изменился, - он никогда не менялся, что бы ни происходило, - подошел и встал с противоположной стороны стола от Каэна, и во всем огромном Зале Сейтра не раздалось ни единого звука.
   И среди этого бездонного молчания Мэтт ждал, оглядывая гномов, собравшихся в зале, своим единственным темным глазом. Она слышала, как стражники беспокойно переминаются у нее за спиной. Затем совершенно спокойно, без суеты, Мэтт взял Алмазный Венец и возложил его себе на голову.
   В ответ раздался такой взрыв, словно в дерево в сухом лесу ударила молния. Сердце Ким подпрыгнуло в груди, когда она услышала потрясенный рев, полыхнувший по залу. В его громе она ощутила гнев и растерянность, попыталась различить в нем намек на радость, и ей показалось, что различила. Но ее взгляд инстинктивно метнулся к Каэну, как только Мэтт предъявил права на престол.
   Губы Каэна изогнула лукавая, едкая улыбка, он ничуть не смутился, а казалось, даже забавлялся. Но глаза его выдавали, так как в них Ким заметила промелькнувшую на мгновение черную злобу. Они говорили об убийстве, и в ее сердце словно вонзился кинжал.
   Ким была бессильна, в плену, страх терзал ее острыми когтями, но, когда она посмотрела на Мэтта, стремительное биение ее сердца стало затихать. Пусть даже на его голове ослепительно сверкал Венец из тысячи алмазов, его аурой, его сущностью все равно оставались невозмутимость, уверенность, неизменное спокойствие.
   Он поднял руку и терпеливо подождал тишины. И когда почти все замолчали, сказал:
   - Калор Диман никогда не отказывается от своих королей.
   Он произнес эти слова негромко, но акустика помещения донесла его слова до самых дальних уголков Зала Сейтра. Когда их эхо замерло, снова воцарилась полная тишина.
   И в этой тишине с двух сторон на сцену вышли пятнадцать или двадцать гномов. Все они были одеты в черное, и Ким увидела, что у каждого на среднем пальце правой руки сверкает белым огнем бриллиантовое кольцо. Все они были уже немолоды, но тот, который шел первым, был гораздо старше остальных. У него была седая борода, и он опирался на посох. Он остановился и подождал, пока все остальные пройдут мимо него к каменным сиденьям на одной стороне сцены.
   - Старейшины гномов, - тихо шепнул Лорин. - Они будут судьями Каэна и Мэтта. Тот, что с посохом, - Миак, глава старейшин.
   - Что они будут судить? - со страхом шепнула Ким.
   - Словесный поединок, - пробормотал Лорин довольно уныло. - Такой же, как тот, который Мэтт проиграл сорок лет назад, когда Совет принял решение в пользу Каэна и проголосовал за продолжение поисков Котла...
   - Молчать! - прошипел все тот же стражник. И подкрепил приказ, довольно сильно ударив Лорина по плечу.
   Серебряный Плащ быстро обернулся и смерил стражника взглядом, от которого гном поспешно шагнул назад, едва не потеряв равновесие.
   - Мне... мне приказано следить, чтобы вы молчали, - заикаясь, проговорил он.
   - Я не намерен много говорить, - сказал Лорин. - Но если ты еще раз ко мне прикоснешься, я превращу тебя в гейалу и поджарю на обед. Предупреждаю только один раз!
   Он снова повернулся к сцене с бесстрастным лицом. Ким знала, что это всего лишь блеф, ничего более, но она сообразила, что никто из гномов, даже Каэн, не мог знать, что маг лишился своих магических сил на Кадер Седате.
   Миак вышел вперед, в тишине его посох громко стучал по камню. Он занял позицию перед Каэном и Мэттом, немного сбоку. Поклонившись каждому из них с одинаковой торжественностью, он повернулся и обратился к собравшимся гномам:
   - Дочери и сыновья Калор Диман, вы уже слышали, зачем мы собрались в Зале Сейтра. Мэтт, который некогда был нашим королем, вернулся и представил Совету доказательства, что он именно тот, за кого себя выдает. Теперь он носит второе имя - Сорин, которое получил за потерю им глаза во время войны вдали от наших гор. Войны, - тихо прибавил Миак, - в которой гномам не нашлось достойной роли.
   Ким вздрогнула. Краем глаза она увидела, как Лорин прикусил нижнюю губу.
   Миак продолжал тем же рассудительным тоном:
   - Как бы то ни было, Мэтт Сорин снова здесь, и вчера ночью перед созванным Советом он бросил вызов Каэну, который правил нами сорок лет, правил, но лишь при поддержке и с разрешения Совета старейшин, не как истинный король, так как он не создал кристалла для озера и не провел ночь на его берегу при полной луне.
   При этих словах раздался слабый ропот. Настала очередь Каэна реагировать. Выражение почтительного внимания на его лице не изменилось, но Ким, пристально наблюдавшая за ним, заметила, что лежащая на столе рука сжалась в кулак. Через секунду он, казалось, заметил это, и рука снова разжалась.
   - Как бы то ни было, - снова повторил Миак, - вас созвали, чтобы выслушать, а Совет - чтобы судить по старому обычаю словесный поединок, какого мы не видели сорок лет, с тех пор, как эти двое в последний раз стояли здесь перед нами. Я прожил достаточно долгую жизнь, ибо рука Ткача, держащая мою нить, была милостива, и могу сказать, что здесь разворачивается рисунок с такой симметрией, которая свидетельствует о переплетении судеб.
   Он помолчал. Затем, глядя прямо на Ким, к ее большому удивлению, сказал:
   - Здесь находятся двое не из нашего народа. Известия медленно доходят через горы и еще медленнее проникают внутрь гор, но гномам хорошо известно, кто такой маг Лорин Серебряный Плащ, чьим Источником был наш король. А эту женщину Мэтт Сорин назвал Ясновидящей Верховного правителя Бреннина. Он также поклялся своей жизнью, что они оба будут уважать наши законы здесь, у Хрустального озера, что они не станут прибегать к магическим силам, которыми, как нам известно, они обладают, и примут то суждение, которое Совет вынесет по этому поединку. Так сказал Мэтт Сорин. Теперь я прошу их самих подтвердить той клятвой, которую они считают наиболее прочной, что это правда. В ответ я даю гарантии Совета, с которыми согласился Каэн, точнее, он сам и предложил это, - что их благополучно проводят из нашего королевства, если возникнет в том необходимость, после вынесения решения по поединку.
   "Лживая змея", - в ярости подумала Ким, глядя на честное, открытое лицо Каэна. Однако она удержала на своем лице подобающее выражение, сунула руку без кольца в карман платья и стала слушать Лорина, который поднялся со своего места и сказал:
   - Именем Сейтра, величайшего из королей гномов, который погиб, защищая Свет, в битве с Ракотом Могримом и легионами Тьмы, клянусь, что согласен с тем, что вы только что сказали. - Он сел.
   И снова тихий, но ясно слышный ропот прошел по залу. "Вот вам!" подумала Ким, вставая в свою очередь. Она ощутила в себе Исанну, и когда заговорила, то это зазвучал голос Ясновидящей, суровым эхом прозвеневший в огромном пространстве зала.
   - Именем параико из Кат Миголя, самых добрых из Детей Ткача, великанов, которые и поныне живые люди, а не призраки и сейчас очищают Эриду, собирая тела безвинных жертв смертоносного дождя, посланного Котлом, клянусь, что согласна с тем, что вы только что сказали.
   Теперь раздался уже не ропот, а обвал звуков.
   - Это ложь! - закричал старый гном откуда-то сверху. Голос его сорвался. - Котел, который мы нашли, приносил жизнь, а не смерть!
   Ким поймала на себе взгляд Мэтта. Он еле заметно покачал головой, и она промолчала.
   Миак снова жестом призвал к молчанию.
   - Правда или ложь - решать Совету старейшин, - сказал он. - Пора начинать поединок. Те, кто собрался здесь, знают законы словесного поединка. Каэн, который правит сейчас, будет говорить первым, как Мэтт сорок лет назад, когда правил он. Они будут обращаться к вам, а не к Совету. Вы, собравшиеся в зале, станете каменной стеной, отразившись от которой их слова дойдут до нас. Вы обязаны молчать, и ваше молчание послужит Совету руководством для принятия решения о том, кто из двоих победит. Он сделал паузу.
   - Мне осталось высказать еще одну просьбу. Хотя никто другой не провел ночь полной луны у Калор Диман, сегодня оспаривается право Мэтта Сорина продолжать носить Алмазный Венец. Поэтому я считаю справедливым просить его снять его на время поединка.
   Он повернулся, и глаза Ким вместе с глазами всех присутствующих в зале обратились к Мэтту, и она обнаружила, что, произнеся свои первые слова, он уже снова положил его на каменный стол между собой и Каэном. "Вот это умно! - подумала Ким, стараясь сдержать улыбку. - Умно, мой дорогой друг". Мэтт серьезно кивнул Миаку, который в ответ поклонился.
   Повернувшись к Каэну, Миак просто сказал:
   - Ты можешь начинать.
   Потом шаркающей походкой, опираясь на посох, отошел и занял свое место среди членов Совета. Ким увидела, что после того, как Мэтт так легко предугадал просьбу Миака, рука Каэна снова сжалась в кулак.
   Он встревожен, подумала она. Мэтт выбил его из колеи. Она почувствовала прилив надежды и уверенности.
   Тут Каэн, который до этого не произнес ни единого слова, начал словесный поединок, и, как только он заговорил, все надежды Ким развеялись, как дым, как легкие облака, унесенные горными ветрами.
   Она прежде считала Горласа, канцлера Бреннина, непревзойденным оратором; она даже вначале опасалась его умения убеждать. Она слышала Дьярмуда дан Айлиля в Большом зале Парас Дерваля и помнила силу его ироничных, легких, притягательных речей. Она слышала светлого альва На-Бренделя, речь которого звучала как музыка. И в ее душе и памяти навсегда запечатлелись звуки голоса Артура Пендрагона, отдающего команды или подбадривающего людей - у него эти два понятия почему-то сливались в одно.
   Но в тот день в Зале Сейтра под Банир Лок она узнала, как можно находить слова и подчинять их, возносить к сияющей, восхитительной вершине - воистину превращать их в бриллианты, - и все это ради служения злу и Тьме.
   Каэн говорил, и она слышала, как его голос величественно поднимается в страстном обличении; как он пикирует вниз, словно хищная птица, и снижается до шепота, чтобы сделать выпад или высказать полуправду, которая даже перед ней на мгновение представала истиной, откровением самой ткани Гобелена; как он взмывает вверх, уверенно обещая счастливое будущее, а затем превращается в острый клинок, рубящий на кусочки честь гнома, стоящего рядом с ним. Который посмел вернуться и во второй раз вступить в поединок с Каэном.
   С пересохшим от страха ртом Ким смотрела на его руки, его крупные, прекрасные руки искусного мастера, которые грациозно поднимались и опускались в такт его словам. Она видела, как он внезапно широко разводит руки умоляющим жестом, выражающим кристальную честность. Как его рука с яростью взлетала вверх, подчеркивая вопрос, а затем падала вниз с открытой ладонью, когда он давал единственно возможный, по его мнению, ответ и заставлял их поверить в это. Как он тыкал длинным, дрожащим пальцем с неприкрытой, всепоглощающей яростью в того, кто вернулся, и ей казалось, как и всем в Зале Сейтра, что его обвиняющая рука - это рука Бога, и удивляло, что у Мэтта Сорина хватало безрассудной смелости стоять прямо перед лицом этих обличений, что он не падает на колени и не умоляет о милосердной смерти, которой не заслуживает.
   Молчание, сказал Миак, послужит Совету основой для принятия решения. Пока Каэн говорил, тишина в Зале Сейтра была осязаемой. Даже Ким, совершенно не искушенная в восприятии подобных тонкостей, чувствовала, как молчащие гномы отвечают Каэну, отражая его собственные слова, образуют хор из тысяч безмолвных слушателей.
   В этом ответе звучало благоговение и чувство вины за то, что Каэн, который так долго трудился на благо своего народа, вынужден снова защищать себя и свои поступки. Кроме этих двух чувств - благоговения и вины, присутствовало еще покорное, благодарное согласие с правотой и ясностью всего, что сказал Каэн.
   Он сделал шаг вперед с того места, где стоял, и, казалось, этот короткий шаг привел его в их ряды, и он стал с ними одним целым и теперь обращался непосредственно, лично к каждому слушателю из зала. Он сказал:
   - Можно подумать, что стоящий рядом со мной гном видит дальше своим единственным глазом, чем все остальные в зале. Позвольте мне вам кое о чем напомнить, я должен сказать об этом перед тем, как закончу, так как эти слова рвутся из моего сердца. Сорок лет назад Мэтт, сын сестры Марка, короля гномов, создал кристалл для Калор Диман в ночь новой луны: это был мужественный поступок, за который я его уважал. На следующую ночь полной луны он спал на берегу озера, как обязаны все будущие короли: это тоже был мужественный поступок, за который я его уважал.
   Теперь я его больше не уважаю, - бросил он в тишину. - Я потерял к нему уважение с тех пор, как он сорок лет назад совершил еще один поступок - трусливый поступок, который стер из памяти все воспоминания о его мужестве. Позволь мне напомнить тебе, народ двух гор. Позволь напомнить тебе о том дне, когда он взял лежащий здесь, рядом с нами, скипетр и бросил его на эти камни. Алмазный скипетр, словно это какая-то деревянная палка! Позволь мне напомнить тебе, что он швырнул Венец, который так нагло требует сейчас - по прошествии сорока лет! - швырнул, словно безделушку, которая больше не доставляет ему удовольствия. И позволь мне напомнить тебе, - его голос нырнул вниз, полный бесконечной печали, - что после всего этого Мэтт, король гномов, нас покинул.
   Каэн позволил затянуться мрачному молчанию, позволил ему набрать полный вес осуждения. Потом мягко произнес:
   - Словесный поединок сорок лет назад состоялся по его собственному выбору. Поставить вопрос о Котле Кат Миголя на обсуждение Совета старейшин было его собственным решением. Никто его не толкал под руку, никто не мог этого сделать. Он был королем под горами. Он правил не так, как старался делать я, добиваясь согласия и спрашивая совета, а единолично, он носил Венец и был обручен с Хрустальным озером. И в пику нам, в злобе, в раздражении, когда Совет оказал мне честь и согласился с тем, что мои поиски Котла - подвиг, достойный гномов, король Мэтт нас покинул.
   В его голосе слышалось горе, боль незаслуженно обиженного человека в те давно прошедшие дни, когда он остро нуждался в руководстве и поддержке.
   - Он покинул нас и заставил справляться, как можем, без него. Без короля, духовно связанного с озером, которое всегда было биением сердца для каждого гнома. Сорок лет я прожил здесь вместе с Блодом, моим братом, и старался править, по мере сил, с помощью Совета старейшин. Сорок лет Мэтт провел далеко отсюда, в поисках славы и стремлении удовлетворить собственные желания в широком мире за горами. А теперь, теперь, когда прошло столько времени, он вернулся. Теперь, потому что это устраивает его - его тщеславие, его гордость, - он вернулся и требует обратно Венец и скипетр, которые с таким презрением отшвырнул тогда.
   Еще шаг вперед. Слова летели с его губ прямо в сердца слушателей.
   - Не позволяйте ему, дети Калор Диман! Сорок лет назад вы решили, что поиски Котла - Котла Жизни - достойное для нас дело. Я служил вам, выполняя решение Совета, я трудился все эти годы здесь, среди вас. Не отворачивайтесь от меня теперь!
   Медленно опустилась его протянутая рука, и Каэн закончил речь.
   Высоко над головой, над полной, непоколебимой тишиной, алмазные птицы описывали сверкающие круги.
   Сердце сжалось в груди Ким от напряжения и дурных предчувствий. Она вместе со всеми остальными в Зале Сейтра перевела взгляд на Мэтта Сорина, друга, который с самой первой их встречи всегда говорил точно отмеренными и простыми словами. Чьей силой были стойкость и зоркость и невысказанная глубина преданности. Слова никогда не были орудиями Мэтта: ни теперь, ни сорок лет назад, когда он потерпел горькое поражение в прошлом поединке с Каэном, а проиграв, отказался от Венца.
   В своем воображении Ким видела его таким, каким он был в тот день: молодой, гордый король, только что сочетавшийся браком с Хрустальным озером, полный видений Света, ненавидящий Тьму так же, как и сейчас. Своим внутренним взором она видела его ярость, боль, чувство отверженности, которые вызвала в нем победа Каэна. Она представила себе, как он швырнул прочь Венец. И понимала, что он поступил неправильно.
   В этот момент она подумала об Артуре Пендрагоне, еще одном молодом короле, только что получившем корону и полном новых планов и узнавшем о ребенке, кровосмесительном плоде его чресел, которому суждено разрушить все, что создаст Артур. И тогда, в тщетной попытке помешать этому, он приказал убить множество младенцев.
   Грехи добрых людей оплакивала она.
   Грехи и то, как снующий челнок Станка возвращал их к этим грехам. Как вернулся обратно в свои горы Мэтт после долгого отсутствия, в Зал Сейтра, чтобы стоять рядом с Каэном перед Советом старейшин.
   Ким молилась за него и за всех живущих в поисках Света. Она знала, как много положено на чашу весов, и все еще ощущала магию последних слов Каэна, брошенных им в зал, и спрашивала себя, как Мэтт сможет сделать нечто подобное этому.
   И она это узнала. Все узнали.
   - Мы ничего не услышали о Ракоте Могриме, - сказал Мэтт Сорин, совсем ничего. Ничего о войне. О зле. О друзьях, преданных в руки Тьмы. Мы ничего не услышали от Каэна о разбитом Сторожевом Камне Эриду. О Котле, переданном Могриму. Сейтр зарыдал бы и проклял нас сквозь слезы!
   Прямые слова, резкие, прозаичные, без прикрас. Холодные и суровые, они пронеслись по залу, словно порыв ветра, и сдули прочь туманы колдовского красноречия Каэна. Упершись руками в бока, широко расставив ноги, словно он бросил якорь в эти камни, Мэтт даже не пытался заманить или соблазнить своих слушателей. Он бросил им вызов. И они слушали.
   - Сорок лет назад я совершил ошибку, о которой не перестану сожалеть до конца своих дней. Я только что был коронован, ничем себя не проявил, был неизвестен и искал одобрения тому, что считал правильным, в поединке перед Советом старейшин в этом зале. Я был не прав. Король, когда он ясно видит свой путь, должен действовать, чтобы его народ мог следовать за ним. Мой путь был бы ясным, и так и случилось бы, если бы у меня хватило сил. Каэна и Блода, которые не выполнили моих приказов, следовало отвести на Утес Предателей на Банир Тал и сбросить в пропасть. Я был не прав. Я был недостаточно силен. Я признаю, как подобает королю, свою долю ответственности за все то зло, которое вершилось с тех пор.
   Зло было велико, - произнес он непримиримым тоном. - Кто из вас, если только он не околдован и не запуган, может примириться с содеянным нами? Как низко пали гномы! Кто из вас может примириться с разбитым Сторожевым Камнем? С освобождением Ракота? С передачей в его руки Котла параико? А теперь я скажу о Котле.
   Мэтт сменил тему резко, неуклюже, но ему казалось: все равно.
   - Перед началом этого поединка Ясновидящая Бреннина сказала, что Котел приносит смерть, и один из вас - я помню тебя, Эдриг, ты был мудрым уже тогда, когда я стал королем, и я не знал в твоем сердце злобы, - Эдриг назвал Ясновидящую лгуньей и сказал, что Котел приносит жизнь.
   Он скрестил руки на широкой груди.
   - Это не так. Когда-то, может быть, когда его выковали в Кат Миголе, но не теперь, не в руках Разрушителя. Он использовал Котел, отданный ему гномами, чтобы сотворить зиму, которая только что закончилась, а потом язык мой не поворачивается от горя произнести эти слова - для того, чтобы наслать дождь смерти на Эриду.
   - Это ложь, - резко возразил Каэн. Раздался шепот потрясенных слушателей. Каэн не обратил на него внимания. - Ты не должен говорить неправду во время словесного поединка. Тебе это известно. Я заявляю, что выиграл этот поединок из-за нарушения правил соперником. Котел воскрешает мертвых. Он не убивает. Каждый из присутствующих здесь знает, что это правда.
   - Так ли это? - рявкнул Мэтт, резко поворачиваясь к Каэну с такой яростью, что тот отшатнулся. - Ты смеешь обвинять меня во лжи? Так слушай! Все слушайте! Разве не приходил сюда маг Бреннина, который извратил мудрость и запретное знание? Разве Метран не являлся в эти залы, не давал советы и не помогал Каэну и Блоду?
   Молчание было ответом. Молчание словесного поединка. Напряженное, сосредоточенное, сгустившееся вокруг его вопросов.
   - Знайте же, что, когда Котел был найден и передан Могриму, его отдали в руки этого мага. И он увез его на Кадер Седат, остров, которого невозможно найти ни на одной карте, который Могрим превратил в место, где нет жизни, еще во времена Баэль Рангат. В этом ужасном месте Метран использовал Котел, чтобы сотворить зиму, а затем дождь. Он черпал свою противоестественную магическую силу для этих ужасных дел у целой армии цвергов. Он их убивал, выкачивая у них жизненную силу при помощи своей магии, а потом использовал Котел, чтобы оживлять их снова и снова. Вот что он сделал. И вот что, Дети Калор Диман, потомки Сейтра, мой возлюбленный народ, вот что мы натворили!