Кей Гай Гэбриел. Тигана

удерживает Восточную Ладонь. Сандре д'Астибар правил этим городом и
провинцией двадцать пять лет, пережил полдюжины мятежей и покушений, как я
слышал. И делал это всего лишь с помощью горстки не всегда верных ему
войск, своей семьи и уже тогда легендарной хитрости. Что ты скажешь на
предположение, что он отказался впустить к себе перед смертью жрецов и
жриц вчера ночью только для того, чтобы заставить Альберико сегодня
ухватиться за это условие, которое позволит ему сохранить лицо?
Адриано не знал, что ответить. Знал только, что чувствует подъем,
возбуждение, и не уверен, хочется ли ему Сейчас взять в руки меч или перо
и чернила, чтобы записать те слова, которые начинали рождаться внутри.
- Что случится, как ты считаешь? - спросил он с почтительностью,
которая поразила бы его друзей.
- Не знаю, - откровенно ответил его собеседник. - Но у меня крепнет
подозрение, что в этом году на Празднике Виноградной Лозы может начаться
нечто такое, чего никто из нас не ожидает.
На, мгновение показалось, будто он хотел прибавить что-то еще, но
промолчал.
Вместо этого он встал и со звоном бросил на столик горсть монет в
уплату за кав.
- Мне надо идти. Время репетировать: я выступаю с музыкантами, с
которыми никогда прежде не играл. Прошлогодняя чума выкосила многих из
странствующих музыкантов, а я на время избавился от коз.
Он ухмыльнулся, затем бросил взгляд на доску для записей пари на стене.
- Скажи своим друзьям, что я через три дня вернусь сюда до захода
солнца, чтобы решить дело с поэтическими соболезнованиями Кьяры. А пока
прощай.
- Прощай, - задумчиво ответил Адриано, провожая взглядом покидающего
опустевший зал музыканта.
Хозяин и его жена собирали кружки и стаканы, вытирали столы и скамейки.
Адриано знаком попросил последнюю кружку. Через минуту, потягивая кав - на
этот раз без спиртного, чтобы прояснилось в голове, - он вспомнил, что
забыл спросить имя музыканта.

2

В тот день Дэвину не везло.
В свои девятнадцать лет он почти совсем смирился с маленьким ростом и
мальчишеским бледным лицом, которыми словно в насмешку одарили его боги
Триады. Уже столько лет прошло, как он бросил привычку висеть вниз головой
на ветвях деревьев в лесу возле их фермы в Азоли, пытаясь хоть немного
прибавить себе рост.
Прекрасная память всегда была предметом его гордости и источником
радости, но многие из воспоминаний не приносили ни того, ни другого. Он бы
с удовольствием забыл тот день, когда близнецы, возвращавшиеся с охоты со
связкой дичи, застали его висящим на дереве вниз головой. Даже шесть лет
спустя его мучило то, что его обычно туповатые братья сразу же догадались,
чего он пытается добиться.
- Мы тебе поможем, малыш! - весело воскликнул Повар.
Нико ухватил его за руки, а Повар за ноги, и крепкие близнецы вдвоем
начали растягивать его, добродушно хохоча. И помимо прочего, им доставляло
громадное наслаждение слушать не по годам изощренную ругань Дэвина.
Да, то была его последняя попытка прибавить себе рост. Той же ночью он
пробрался в спальню храпящих близнецов и аккуратно вылил на каждого по
ведру с помоями для свиней. И умчался, подобно Адаону, успев пересечь двор
и выскочить за ворота фермы прежде, чем раздался их рев.
Дэвин провел в лесу две ночи, потом вернулся и был выпорот отцом. Он
ожидал, что его заставят стирать простыни, но Повар сам это сделал.
Близнецы, как всегда добродушные, уже позабыли об этом инциденте.
А Дэвин, будучи проклят или благословен памятью, подобно Эанне, богине
Имен, не смог ничего забыть. Пускай на близнецов трудно было таить обиду,
собственно говоря, почти невозможно, но от этого его одиночество не
уменьшалось. Вскоре после того случая Дэвин ушел из дома, поступив
учеником певца к Менико ди Феррату, чья труппа раз в два-три года
совершала весной турне по северу Азоли.
С тех пор Дэвин ни разу не возвращался домой. Он брал недельный отпуск
во время поездок труппы на север три года назад и еще раз этой весной. Не
то чтобы с ним плохо обращались дома, но просто он не вписывался в ту
жизнь, и они все четверо это знали. Крестьянствовать в Азоли было
серьезным, иногда суровым трудом, непрерывной битвой за сохранение земли и
рассудка, постоянным сражением с наступающим морем и жаркой, туманной,
серой монотонностью дней.
Если бы была жива его мать, все могло быть по-другому. Но ферма в
Азоли, куда Гэрин из Нижнего Корте привез своих троих сыновей, была
безрадостным местом и подходила разве что для близнецов, которым хватало
общества друг друга, и для такого человека, каким постепенно стал Гэрин
среди почти безжизненных равнин. Она не могла стать источником духовной
пищи или светлых воспоминаний для сообразительного, одаренного живым
воображением младшего ребенка, способности которого, как бы они потом ни
проявились, не имели ничего общего с возделыванием земли.
Узнав от Менико ди Феррата, что голос Дэвина способен на большее, чем
пение деревенских баллад, они все испытали некоторое облегчение и
распрощались с ним ранним весенним утром, стоя под неизбежным серым
дождем. Его отец и Нико едва успели сказать слова прощания, как уже
двинулись к реке проверить ее уровень. Но Повар задержался и неуклюже
ткнул своего странного младшего брата кулаком в плечо.
- Если с тобой будут плохо обращаться, - сказал он, - ты можешь
вернуться домой, Дэв. Места хватит.
Дэвин запомнил и то, и другое: мягкий толчок в плечо, который с годами
приобрел большее значение, чем пристало такому жесту, и сопровождавшие его
слова, быстро произнесенные грубым голосом. По правде говоря, он
действительно помнил почти все, кроме матери и жизни в Нижнем Корте. Но
ему было меньше двух лет от роду, когда она погибла во время боев, а всего
через месяц Гэрин увез своих троих сыновей на север.
С тех пор он помнил почти все.
Если бы Дэвин любил биться об заклад, - а он не любил, этот след
оставила в его душе осторожная Азоли, - то мог бы поставить кьяро или
астин на то, что уже много лет не испытывал такого отчаяния. С той поры,
если говорить правду, когда ему казалось, что он вообще никогда не
подрастет.
Что нужно сделать, мрачно спрашивал себя Дэвин, чтобы получить выпивку
в Астибаре? Да еще накануне праздника!
Проблема была бы почти смешной, если бы не вызывала такую ярость. Это
было делом рук тощезадых губителей радости - жрецов Эанны, как он быстро
выяснил в первом же кабачке, где ему отказались продать бутылку зеленого
вина из Сенцио. Эта богиня, с жаром подумал Дэвин, достойна лучших слуг.
Дело в том, что год назад, в пылу вечной борьбы за первенство со
служителями Мориан и жрицами Адаона, жрецы Эанны убедили марионеточный
совет тирана, что молодежь Астибара стала слишком распущенной, а подобная
распущенность приводит к беспорядкам. А так как очевидно, что таверны и
кавницы являются рассадником распутства, меньше чем через две недели
Альберико обнародовал и ввел в действие закон, по которому ни один юноша
Астибара до семнадцати лет не мог купить выпивку.
Высохшие, как пыль, жрецы Эанны праздновали - своим аскетическим
способом - этот мелкий триумф над жрецами Мориан и элегантными жрицами
Адаона: оба эти божества ассоциировались с темными страстями и, что
неизбежно, с вином.
Хозяева заведений молча негодовали (негодовать громко в Астибаре было
опасно), хотя не столько из-за убытков в торговле, сколько из-за того
коварства, с которым этот закон был введен. Он просто возложил на каждого
владельца кабака, таверны или кавницы трудную задачу определять возраст
клиента. В то же время, если кто-либо из вездесущих барбадиорских
наемников случайно зайдет в таверну и ему покажется, что какой-то клиент
слишком молодо выглядит, - вот вам еще одна закрытая на месяц таверна и
еще один хозяин, посаженный в тюрьму на такой же срок.
Всем шестнадцатилетним астибарцам здорово не повезло. А вместе с ними,
как постепенно выяснилось в то утро, и одному малорослому
девятнадцатилетнему певцу из Азоли с мальчишеским лицом.
После трех подряд неудачных попыток на западной стороне Храмовой улицы,
Дэвин испытал мимолетное искушение перейти дорогу к храму Мориан и
изобразить приступ экстаза в надежде на то, что ему поднесут сенцианского
зеленого в качестве средства от чрезмерной религиозности. Еще менее
рациональной была мысль о том, чтобы запустить камень в окно накрытого
куполом храма Эанны и проверить, сможет ли его догнать один из этих
бесполых слабоумных жрецов.
Однако он воздержался, как из подлинного уважения к Эанне, богине Имен,
так и из-за огромного количества рослых и вооруженных до зубов
барбадиорских наемников, патрулирующих улицы Астибара. Конечно,
барбадиоров было полно повсюду на Восточной Ладони, но нигде их
присутствие не было столь тревожно очевидным, Как в Астибаре, где
обосновался сам Альберико.
В конце концов Дэвин пожелал себе заполучить серьезную простуду и
направился на запад, к гавани, а затем, повинуясь своему неутоленному
желанию, к улице Кожевников. Там, чуть не задохнувшись от зловонного
запаха кож, заглушавшего соленый запах моря, в таверне под названием
"Птица" ему продал без всяких расспросов откупоренную бутылку зеленого
вина еле волочащий ноги трактирщик. Возможно, его подвело зрение в
полумраке лишенного окон заведения, состоящего из одной комнаты.
Даже эта убогая, дурно пахнущая дыра ломилась от посетителей. Астибар
был до краев переполнен приезжими накануне завтрашнего Праздника
Виноградной Лозы. Дэвин знал, что в этом году урожай выдался отменным
повсюду, кроме Чертандо, и приехало много людей, готовых потратить свои
астины и кьяро.
В "Птице", разумеется, не нашлось свободных столиков. Дэвин втиснулся в
угол, туда, где темная, изрезанная деревянная стойка бара упиралась в
заднюю стенку, сделал глоток вина на пробу - разбавленное, но не сверх
обычного, решил он - и сосредоточился на размышлениях и переживаниях о
женском вероломстве и непоследовательности.
Конкретным воплощением которых в последние две недели стала для него
Катриана д'Астибар.
Он рассчитал, что у него достаточно времени до вечерней репетиции -
последней перед первым завтрашним выступлением в городском доме одного
мелкого владельца винодельческого хозяйства, - чтобы предаться
размышлениям за бутылкой и явиться на репетицию трезвым. Во всяком случае,
он-то уже опытный член труппы, с возмущением подумал Дэвин. Он -
компаньон. Знает процедуру обычных выступлений как свои пять пальцев.
Дополнительные репетиции Менико устраивал для трех новичков труппы.
В том числе и для невозможной Катрианы. Которая и стала причиной того,
что он в ярости убежал с утренней репетиции, не успев узнать, что Менико
уже собирался ее закончить. Как, во имя Адаона, он должен был реагировать,
когда неопытная новенькая девушка, которая воображает, что умеет петь,
сказала то, что она сказала, в присутствии всех остальных? А ведь он
относился к ней с искренним дружелюбием с тех пор, как она две недели
назад присоединилась к ним.
Благодаря своей проклятой памяти Дэвин снова представил их всех
девятерых на репетиции в арендованной ими задней комнате на первом этаже
гостиницы. Четыре музыканта, две танцовщицы, Менико, Катриана и он сам,
поющий в первом ряду. Они репетировали "Песнь любви" Раудера, песню,
заказанную, как и можно было предвидеть, женой виноторговца, вещь, которую
Дэвин исполнял уже почти шесть лет, песню, которую он мог бы спеть даже в
ступоре, в коме, во сне.
И возможно, поэтому, да, он был слегка рассеян, ему было немного
скучно, он немного больше, чем диктовала необходимость, наклонялся к их
новой рыжеволосой певице, возможно, в его голосе и выражении лица была
тень намека, но даже в этом случае...
- Дэвин, во имя Триады, - резко произнесла Катриана д'Астибар и тем
самым положила конец репетиции, - ты что - не в состоянии отвлечься от
своих похотливых мыслей хотя бы на время песни, чтобы прилично справиться
с гармонией? Это совсем несложная песня!
Бледная кожа лица Дэвина мгновенно стала пунцовой. Менико, видел он,
Менико, которому следовало резко отчитать девицу за самонадеянность,
смеялся, покраснев еще сильнее, чем Дэвин. И остальные тоже смеялись.
Дэвин не смог придумать остроумный ответ и не хотел терять остатки
собственного достоинства, поддавшись первому порыву дать наглой девице
подзатыльник. Он просто резко повернулся и ушел.
Выходя, он бросил один-единственный укоризненный взгляд на Менико и
совсем расстроился: толстый живот хозяина труппы колыхался от смеха, он
вытирал слезы со своей круглой бородатой физиономии.
Вот почему в то прекрасное осеннее утро в Астибаре Дэвин отправился на
поиски бутылки сенцианского зеленого и укромного местечка, где ее можно
выпить. Получив, наконец, свое вино и устроившись с относительным
удобством в полумраке, он надеялся, что теперь, выпив уже полбутылки, он
придумает достойную отповедь нахальной девице с рыжей гривой волос,
которую следовало бы дать ей на репетиции.
Если бы только она не была такой удручающе высокой, подумал он. И снова
мрачно наполнил стакан. Потом поднял взгляд на почерневшие балки потолка,
и у него промелькнула мысль повиснуть на одной из них - разумеется,
зацепившись ногами. В память о былых временах.
- Могу я угостить вас? - спросил кто-то.
Дэвин со вздохом обернулся, готовясь дать отпор в ситуации, которая
вполне предсказуема при его росте и мальчишеской внешности, если пьешь в
одиночестве в баре для матросов.
То, что он увидел, его несколько успокоило. Задавший вопрос был средних
лет, одет в темное, с седеющими волосами и морщинками тревоги или смеха,
расходящимися от глаз к вискам. Но все равно сказал:
- Спасибо, но у меня еще собственная бутылка почти полна, и я
предпочитаю женщин и не оказываю услуг морякам. И еще я старше, чем
выгляжу.
Его новый знакомый громко рассмеялся.
- В этом случае, - сказал он весело, - можете угостить меня, если
желаете, а я расскажу вам о двух своих дочерях на выданье и о двух других,
которые приближаются к этому возрасту быстрее, чем мне бы хотелось. Меня
зовут Ровиго д'Астибар, я - владелец судна "Морская Дева" и только что
вернулся из плавания вдоль берегов Тригии.
Дэвин улыбнулся и потянулся через стойку бара за вторым стаканом. В
"Птице" было слишком много народу, чтобы пытаться поймать взгляд
подслеповатых глаз хозяина, а Дэвин не хотел его окликать, и на то у него
были свои причины.
- С удовольствием разопью с вами эту бутылку, - ответил он Ровиго, -
хотя вряд ли ваша жена будет рада, если вы сосватаете для ваших дочерей
бродячего музыканта.
- Моя жена, - с чувством произнес Ровиго, - была бы безмерно счастлива,
даже если бы я привел домой для старшей пастуха с пастбищ Чертандо.
Дэвин поморщился.
- Неужели так плохо? - пробормотал он. - А, ладно. Мы можем, по крайней
мере, выпить за ваше благополучное возвращение из Тригии, да еще в самый
канун Праздника. Меня зовут Дэвин д'Азоли бар Гэрин, к вашим услугам.
- А я - к вашим, друг Дэвин, который старше, чем выглядит. У вас были
трудности с покупкой спиртного? - проницательно спросил Ровиго.
- Одной Мориан, богине Врат, известно, из скольких дверей я сегодня
выходил с тем же пересохшим ртом, что и входил. - Дэвин опрометчиво
понюхал тяжелый воздух. Даже среди ароматов толпы и несмотря на отсутствие
окон, вонь кож доносилась снаружи очень явственно. - Это заведение не
первое, и даже не десятое, которое я посетил в поисках бутылки вина.
Ровиго улыбнулся.
- Разумный подход. Не покажусь ли я вам эксцентричным, если скажу, что
всегда иду прямо сюда, когда "Морская Дева" возвращается из плавания?
Почему-то этот запах говорит мне о суше. О том, что я вернулся.
- Вы не любите море?
- Я совершенно убежден, что любой человек, который утверждает обратное,
лжет, или у него на суше долги, или сварливая жена, от которой он
спасается, или... - Он замолчал, делая вид, что его внезапно осенила
мысль. - Если подумать хорошенько... - прибавил он с преувеличенной
задумчивостью. И подмигнул.
Дэвин громко рассмеялся и налил им еще вина.
- Почему же вы тогда плаваете?
- Торговля идет хорошо, - откровенно ответил Ровиго. - "Дева" - судно
достаточно небольшое, чтобы проскользнуть в те порты на побережье или к
западу от Сенцио и Феррата, в которые более богатые купцы не считают
нужным заходить. Оно также достаточно быстрое, чтобы было выгодно плавать
на юг, минуя горы Квилеи. Конечно, это противозаконно из-за эмбарго на
торговлю, но если имеешь связи и не болтаешь о своем бизнесе, то риск не
слишком велик и можно получить хорошую прибыль. Я покупаю на здешнем рынке
барбадиорские пряности или шелк на севере и вожу их в такие места в
Квилее, где иначе подобные вещи и не увидели бы. Привожу оттуда ковры,
резные украшения, обувь, изукрашенные драгоценностями кинжалы, иногда
фляги буината для продажи тавернам - все, что идет по хорошей цене. Я не
могу брать крупные грузы, поэтому приходится следить, чтобы не выйти за
рамки, но на это можно жить, пока страховка не высока и Адаон, бог Волн,
держит меня на плаву. Отсюда я пойду в храм бога, прежде чем отправиться
домой.
- Но сначала сюда, - улыбнулся Дэвин.
- Сначала сюда. - Они чокнулись и выпили. Дэвин снова наполнил стаканы.
- Какие новости из Квилеи? - спросил он.
- По правде говоря, именно там я и был, - ответил Ровиго. - А в Тригии
лишь останавливался на обратном пути. Новости есть. Мариус этим летом
снова победил в бою в Дубовой роще.
- Об этом я слышал, - сказал Дэвин, качая головой с грустным
восхищением. - Калека, и ему уже должно быть пятьдесят. Сколько раз он
победил - шесть подряд?
- Семь, - серьезно ответил Ровиго. Помолчал, словно ожидая реакции.
- Простите, - сказал Дэвин. - В этом числе есть какой-то смысл?
- Мариус решил, что есть. Он просто объявил, что больше не будет
никаких сражений в Дубовой роще. Семь - священное число, заявил он.
Позволив ему одержать последнюю победу, мать-богиня ясно выразила свою
волю. Мариус только что провозгласил себя королем Квилеи, а не просто
наместником Верховной жрицы.
- Что? - воскликнул Дэвин довольно громко, и к ним повернулось
несколько голов. Он понизил голос: - А я думал, у них там матриархат.
- Так же думала и Верховная жрица, - ответил Ровиго.
Путешествуя по полуострову Ладонь, по горным деревням и отдаленным
замкам, помещичьим усадьбам и городам, которые были деловыми центрами,
музыканты поневоле узнавали новости и слухи о больших событиях. Из своего
небогатого опыта Дэвин знал, что всегда говорили об одном и том же: как
приятнее скоротать холодную зимнюю ночь у очага в таверне Чертандо или как
произвести впечатление на путешественника в таверне Корте, доверительным
шепотом сообщив ему, будто в этой игратянской провинции, по слухам,
формируется партия сторонников Барбадиора.
Это были только разговоры, к такому выводу давно пришел Дэвин. Два
правящих чародея из-за моря, с востока и запада, почти пополам поделили
между собой Ладонь, и только захудалая провинция Сенцио формально не была
оккупирована никем и тревожно поглядывала в обе стороны через водное
пространство. Ее правитель был парализован нерешительностью и никак не мог
решить, какому волку позволить себя сожрать, а оба волка вот уже двадцать
лет осторожно ходили кругами, и каждый не хотел подставить себя, сделав
первый шаг.
Равновесие власти на полуострове казалось Дэвину несокрушимым, как
скала, с тех пор как он себя помнил. Пока не умрет один из чародеев, а
чародеи, по слухам, живут очень долго, ничего не могло измениться от
болтовни в кавницах или залах дворцов.
В Квилее, однако, ситуация была совсем другой. Она выходила за рамки
ограниченного опыта Дэвина, он не мог о ней судить и не мог ее понять. Он
даже не догадывался, какими последствиями грозит поступок Мариуса в этой
странной стране к югу от гор. К чему может привести тот факт, что теперь в
Квилее не временный правитель. Он не должен каждые два года приходить в
Дубовую рощу и там, обнаженный, ритуально искалеченный и безоружный,
встречаться с вооруженным мечом врагом, которого выбирали, чтобы он убил
его и занял его место. Но Мариуса не убили. Семь раз не убили.
А теперь Верховная жрица мертва. И Ровиго так сказал это, что
невозможно было не понять смысла его слов. Несколько огорошенный, Дэвин
тряхнул головой.
Он поднял глаза и увидел, что его новый знакомый смотрит на него со
странным выражением.
- Вы - вдумчивый молодой человек, - сказал купец.
Дэвин пожал плечами, внезапно смутившись.
- Не слишком. Не знаю. И конечно, не владею даром предвидения. Я не
каждый день слышу подобные новости. Как вы думаете, что это будет
означать?
На этот вопрос он не получил ответа.
Хозяин таверны, который с большим успехом не замечал призывных взмахов
руки Ровиго, требующего еще одну бутылку вина, сейчас шагал прямо к их
концу стойки, и на лице его ясно читалась ярость, даже в полумраке
помещения.
- Ты! - прошипел он. - Тебя зовут Дэвин?
Пораженный Дэвин машинально кивнул. Выражение лица трактирщика стало
еще более злобным.
- Убирайся отсюда! - прошипел он. - Тебя на улице ждет твоя проклятая
Триадой сестра. Говорит, что отец требует тебя домой и - да проклянет вас
обоих Мориан! - что он намерен донести на меня за то, что я продал
спиртное несовершеннолетнему. Ты, проклятый подзаборный ублюдок, я тебя
проучу, из-за тебя могут закрыть мое заведение накануне Праздника!
И не успел Дэвин шевельнуться, как ему в лицо выплеснули целый кувшин
прокисшего черного вина, обжигающего, как огонь. Он вскочил и отпрянул,
вытирая залитые слезами глаза и яростно ругаясь.
Когда зрение вернулось к нему, он увидел необычайное зрелище.
Ровиго - не очень крупный человек - перегнулся через стойку бара и
ухватил хозяина за ворот грязной туники. Без видимых усилий он наполовину
перетащил его через стойку, а тот беспомощно брыкался. Его воротник до
такой степени врезался в шею, что лицо пошло багровыми пятнами.
- Горо, мне не нравится, когда оскорбляют моих друзей, - спокойно
произнес Ровиго. - У этого парня нет отца, и сомневаюсь, что у него есть
сестра. - Он вопросительно поднял бровь, глядя на Дэвина, который
энергично замотал мокрой головой.
- Как я сказал, - продолжал Ровиго, он даже не запыхался, - у него нет
сестры. И он вовсе не ребенок, что должно быть ясно любому хозяину
таверны, не ослепшему от беспрерывного поглощения собственного пойла. А
теперь, Горо, утешь меня немного, извинись перед Дэвином д'Азоли, моим
новым другом, и предложи ему две закупоренные бутылки выдержанного
красного из Чертандо, чтобы продемонстрировать свое искреннее раскаяние.
За это я, возможно, позволю уговорить себя продать тебе флягу квилейского
буината, которая сейчас стоит у меня на "Морской Деве". По сходной цене,
разумеется, учитывая, сколько ты на ней заработаешь во время Праздника.
Физиономия Горо приобрела угрожающий оттенок. Дэвин почувствовал себя
обязанным предостеречь Ровиго, но тут хозяин конвульсивно кивнул, и купец
немного отпустил его воротник. Горо втянул в легкие вонючий воздух таверны
так, словно он благоухал ароматом горных цветов Кьяры, и выплюнул три
слова извинений в сторону Дэвина.
- А вино? - мягко напомнил ему Ровиго.
Он опустил хозяина пониже - все так же без видимых усилий, - и Горо
пошарил под стойкой бара и извлек две бутылки, содержимое которых
действительно напоминало красное вино из Чертандо.
Ровиго еще чуть-чуть отпустил стянутый воротник.
- Выдержанное? - терпеливо спросил он.
Горо дернул головой вверх и вниз.
- Ну хорошо, - заявил Ровиго, отпуская Горо, - будем считать, что мы
квиты. Полагаю, - сказал он, поворачиваясь к Дэвину, - что тебе следует
сходить и узнать, кто там выдает себя за твою сестру.
- Я знаю, кто это, - мрачно ответил Дэвин. - Между прочим, спасибо. Я
могу сам за себя постоять, но приятно иногда иметь союзника.
- _Всегда_ приятно иметь союзника, - поправил его Ровиго. - Но сдается
мне, ты не слишком-то справляешься со своей "сестрой", так что я
предоставлю тебе отправиться к ней в одиночку. Позволь еще раз
порекомендовать твоему вниманию моих собственных дочерей. Они очень хорошо
воспитаны, учитывая все обстоятельства.
- Я в этом ничуть не сомневаюсь, - ответил Дэвин. - Если смогу оказать
вам ответную услугу, сделаю это с радостью. Я выступаю с труппой Менико ди
Феррата, и мы будем здесь все праздники. Возможно, ваша жена захочет
послушать нашу музыку. Дайте мне знать, если придете, и я устрою для вас
хорошие места на любом из наших публичных концертов бесплатно.
- Спасибо. А если твой путь или любопытство приведут тебя на юго-восток
от города, теперь или к концу года, то наши земли лежат в пяти милях
отсюда, по правую руку от дороги. Как раз там, где они начинаются, стоит
маленький храм Адаона, а на моих воротах нарисован герб с изображением
корабля. Его придумала одна из девочек. Все они очень талантливы, -
усмехнулся он.
Дэвин рассмеялся, и они по обычаю попрощались, соприкоснувшись
ладонями. Ровиго снова вернулся на свое место в углу у стойки бара. Дэвин,
с отчаянием чувствуя, что пропитан дурно пахнущим вином от
светло-каштановых волос до пояса и что пятна имеются даже на штанах, вышел
на улицу, сжимая в руках две бутылки красного вина из Чертандо. Он