Кей Гай Гэбриел. Тигана

глубоких подземельях, можно сделать исключительно тайно. Он слегка
удивился самому себе, когда его охватило радостное предвкушение.
В какой-то момент он вспомнил, что хотел приказать поджечь охотничий
домик перед отъездом. Потом решил: пусть младшие Сандрени и слуги
обнаружат мертвецов, когда придут туда на рассвете. Пусть они поразятся и
ужаснутся. Их сомнения продлятся недолго.
Затем он внесет полную ясность.

5

- О Мориан, - прошептал Алессан горестно. - Я мог бы прямо сейчас
отправить его на твой суд. Даже ребенок смог бы отсюда попасть ему стрелой
в глаз.
"Только не я", - с грустью подумал Дэвин, оценив освещение и прикинув
расстояние от того места, где они спрятались среди деревьев к северу от
дороги, по которой только что проехали барбадиоры. Он с еще большим
уважением, чем прежде, посмотрел на Алессана и его арбалет, который тот
достал из тайника по пути сюда.
- Она призовет его к себе, когда будет готова, - прозаически заметил
Баэрд. - И потом ты сам все время повторяешь: нельзя допустить, чтобы
кто-нибудь из них умер раньше времени.
Алессан застонал.
- Разве я выстрелил? - ядовито спросил он.
Зубы Баэрда сверкнули в лунном свете.
- Я бы все равно тебя остановил.
Алессан выругался. Затем, через мгновение, расслабился и улыбнулся.
Манера этих двоих общаться друг с другом говорила о давних близких
отношениях. Дэвин видел, что Катриана не улыбнулась. А уж ему тем более
нечего было ждать от нее улыбки. С другой стороны, напомнил он себе, из
них двоих именно ему следовало сердиться. Однако при данных
обстоятельствах это было затруднительно. Он испытывал тревогу, гордость и
волнение одновременно.
И он единственный из четверых не заметил Томассо, проехавшего мимо на
своей лошади со связанными руками и ногами.
- Нам лучше проверить охотничий домик, - предложил Баэрд, хорошее
настроение которого быстро улетучилось. - А потом, по-моему, нам придется
поторопиться. Сын Сандре назовет тебя и мальчика.
- Лучше сначала поговорим о мальчике, - сказала Катриана таким тоном,
что Дэвин вдруг с легкостью вспомнил о своем гневе.
- О мальчике? - переспросил он, поднимая брови. - Мне кажется, я
доказал тебе обратное. - Он холодно уставился на нее и был вознагражден,
увидев, как она вспыхнула и отвернулась.
Но торжествовал он недолго.
- Это непорядочно, Дэвин, - сказал Алессан. - Я надеюсь больше никогда
не слышать от тебя подобного тона. Сегодня утром Катриана совершила
поступок, идущий совершенно вразрез с ее характером. Если у тебя хватило
ума прийти сюда, то должно хватить и на то, чтобы понять, почему она это
сделала. Мог бы забыть о собственной гордости хотя бы на то время и
подумать о ее чувствах.
Это было сказано мягко, но Дэвину показалось, что он получил удар
кулаком в живот. Он с трудом глотнул и перевел взгляд с Алессана на
Катриану, но ее взгляд был прикован к звездам, сияющим далеко и высоко в
небе над ними. В конце концов, пристыженный, он уставился на темную лесную
почву. Он снова чувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой.
- Я не стану благодарить тебя за это, Алессан, - услышал он холодный
голос Катрианы. - Я сама умею за себя постоять. Ты это знаешь.
- Не говоря уже о том, - небрежно прибавил Баэрд, - что совершенно
неуместно делать выговор любому из живых существ за то, что у него слишком
много гордости.
Алессан предпочел проигнорировать его замечание. Катриане он сказал:
- Яркая звезда Эанны, ты думаешь, я не знаю, как ты умеешь сражаться?
Но это другое. То, что произошло сегодня утром, не должно иметь значения.
Я не могу допустить, чтобы это стало поводом для битв между тобой и
Дэвином, если он станет одним из нас.
- Если он что? - Катриана быстро повернулась к нему. - Ты сошел с ума?
Это из-за музыки? Потому, что он умеет петь? Почему пришелец из Азоли...
- Успокойся! - резко прервал ее Алессан.
Катриана тут же замолчала. Не зная, куда девать глаза и что думать,
Дэвин продолжал притворяться крайне заинтересованным лесной подстилкой под
ногами. Его мысли и чувства кружились в вихре смятения.
Алессан снова заговорил, уже мягче:
- Катриана, в том, что случилось сегодня утром, его вины тоже нет. Ты
не должна так думать. Ты сделала то, что считала себя обязанной сделать, и
не добилась успеха. Его нельзя винить или проклинать за то, что он
последовал за тобой в полном неведении. Если хочешь, проклинай меня за то,
что я его не остановил, когда он выходил из комнаты. Я мог это сделать.
- Так почему же не сделал? - спросил Баэрд.
Дэвин вспомнил, как Алессан смотрел на него, когда он остановился под
аркой той двери, которая казалась ему тогда вратами в землю мечты.
- Да, почему? - смущенно спросил он, поднимая глаза. - Почему позволил
мне пойти за ней?
Лунный свет был теперь чисто голубым. Видомни ушла на запад, за вершины
деревьев. Только Иларион стояла над головой среди звезд, и в ее сиянии
ночь выглядела странно. "Свет призрака" - так говорил деревенский люд,
когда голубая луна в одиночестве плыла по небу.
Алессану луна светила в спину, поэтому глаз его не было видно.
Несколько мгновений слышны были лишь ночные звуки леса: шелест листьев на
ветру, шорох травы, сухое потрескивание лесной подстилки, быстрое хлопанье
крыльев в ветвях соседнего дерева. Где-то к северу от них закричал мелкий
зверек, а другой отозвался.
Алессан ответил:
- Потому что я знаю ту мелодию, которой его научил в детстве отец, и
знаю, кто его отец, и он не из Азоли. Катриана, дорогая моя, дело не
только в музыке, что бы ты ни думала о моих слабостях. Он - один из нас,
дорогая. Баэрд, испытай его.
На сознательном, рациональном уровне Дэвин почти ничего из сказанного
не понял. Тем не менее, пока Алессан говорил, его охватывал холод. На него
стремительно налетело ощущение, как хищная птица налетает на жертву, что
он достиг конца того пути, куда привели его Врата Мориан, здесь, в сумраке
этого леса, залитого светом прибывающей голубой луны.
Когда же он обернулся к Баэрду и увидел его потрясенное лицо, ему не
стало легче. Даже при все искажающем свете луны было видно, как сильно
побледнел Баэрд.
- Алессан... - начал было Баэрд охрипшим голосом.
- Ты мне дороже всех, живущих в этом мире, - сказал Алессан, спокойно и
серьезно. - Ты мне больше, чем брат. Я ни за что на свете не причинил бы
тебе боли, особенно такой. Никогда. Я не задам вопроса, пока не буду
уверен. Испытай его, Баэрд.
Но Баэрд все еще колебался, от чего тревога Дэвина только усилилась; он
все меньше понимал, что происходит. Правда, было ясно, что для других все
происходящее имело огромное значение.
Долгое мгновение никто не шевелился. Наконец Баэрд, осторожно ступая,
словно изо всех сил стараясь сохранить самообладание, взял Дэвина за
локоть и отвел его на десяток шагов в глубину леса, к маленькой прогалине
среди деревьев.
Он аккуратно опустился на землю, скрестив ноги. После секундного
колебания Дэвин сделал то же самое. Ему ничего не оставалось, как только
следовать по указанному ему пути, и он понятия не имел, куда этот путь
ведет. "Не на той дороге, по которой я иду", - вспомнил он слова Катрианы,
сказанные во дворце сегодня утром. Он сжал ладони, чтобы не дрожали руки;
его окутывал холод, не имеющий отношения к ночной прохладе.
Он слышал, что Алессан и Катриана идут следом за ними, но не оглянулся.
В данный момент важнее всего было то огромное, что бы это ни было, что
возникало в глазах Баэрда. Светловолосый мужчина до этого мгновения
казался таким уверенным в себе и вдруг, как это ни абсурдно, стал страшно
уязвимым. Человеком, которого можно погубить с пугающей легкостью.
Внезапно, во второй раз за этот долгий день, Дэвин почувствовал, что
входит в страну грез, оставив позади простые, четкие границы дневного
мира.
И в этом настроении, в голубом свете Иларион, он услышал, как Баэрд
начал свой рассказ. В тот первый раз он услышал его как волшебное
заклинание, которое было соткано из слов, взятых из провалов в
пространстве его детства. В конечном счете так оно и было.
- В тот год, когда Альберико захватил Астибар, - говорил Баэрд, - пока
провинции Тригия и Чертандо готовились бороться с ним каждая в одиночку,
перед падением Феррата, Брандин, король Играта, напал на полуостров с
запада. Он привел свой флот в Большую гавань Кьяры и захватил остров.
Захватил без труда, так как Великий герцог убил себя, увидев, как много
кораблей приплыло из Играта. Это, я думаю, тебе известно.
Он говорил тихо. Дэвин поймал себя на том, что наклонился вперед,
стараясь расслышать. В кустах за его спиной сладко и печально пела триала.
Алессан и Катриана не издавали ни звука. Баэрд продолжал:
- В тот год полуостров Ладонь превратился в поле боя в чудовищной игре
равновесия между силами Играта и Империи Барбадиор. Ни одна из них не
могла позволить другой свободно править на полуострове. Это была одна из
причин появления Брандина. Другая, как мы потом узнали, была связана с его
младшим, самым любимым сыном, Стиваном. Брандин из Играта хотел создать
второе королевство, которым правил бы его сын. Но получилось не так...
...Триала продолжала петь. Баэрд замолчал и прислушался, словно ее
прозрачный голос, нежнее, чем у соловья, отражал его собственные чувства.
- Жителей Кьяры, пытавшихся организовать сопротивление, перебили на
склонах горы Сангариос. Вскоре после этого Брандин захватил провинцию
Азоли. Слава о его могуществе опережала его. Он был очень силен в магии,
сильнее даже, чем Альберико. И хотя у него было меньше солдат, чем у
барбадиоров на востоке, его воины были больше ему преданы и лучше обучены.
Потому что Альберико был всего лишь богатым, честолюбивым мелким вельможей
Империи и использовал наемников, а Брандин правил Игратом и взял в поход
отборных солдат своего королевства. Они почти без усилий двигались на юг
через Корте, одну за другой побеждая армии каждой провинции, потому что в
тот год каждая провинция действовала обособленно. И после тоже.
В отстраненном голосе Баэрда прозвучала ирония.
- Из Корте сам Брандин повернул на восток с меньшей частью своей армии,
чтобы встретить Альберико в Феррате и остановить его там. Он послал
Стивана на юг, на захват последней свободной провинции запада, а затем он
должен был соединиться с ним в Феррате и вместе сражаться против
барбадиоров в битве, которая, как они все ожидали, решит судьбу Ладони.
Это было ошибкой, хотя тогда, восемнадцать лет назад, он не мог знать об
этом. Он только что высадился на полуострове и не знал характера различных
провинций. Мне кажется, он хотел дать Стивану самому почувствовать вкус
лидерства. Он отдал ему большую часть армии, полагая, что сможет
сдерживать Альберико своей колдовской силой до подхода остальных.
Баэрд сделал паузу, его голубые глаза смотрели куда-то внутрь себя.
Когда он заговорил снова, тембр его голоса изменился; Дэвину показалось,
что он отражает много разных чувств, и все они давние, и все полны печали.
- На берегу реки Дейзы, - продолжал Баэрд, - почти на полпути между
Чертандо и морем у Корте, Стиван столкнулся с самым яростным
сопротивлением, с каким не встречались прежде на Ладони армии захватчиков.
Жители последней провинции во главе с принцем - эти гордые люди всегда
называли так своего правителя - встретили игратян, и остановили их, и
отогнали от реки назад с тяжелыми потерями для обеих сторон.
И принц Валентин, принц той провинции, которую ты знаешь под именем
Нижний Корте, сразил Стивана Игратского, любимого сына Брандина, на берегу
реки, на закате, после страшного дня, полного смертей.
Дэвин почти ощущал в его словах горький привкус этой старой боли. Он
увидел, как Баэрд в первый раз бросил взгляд туда, где стоял Алессан.
Никто из них не сказал ни слова. Дэвин неотрывно смотрел на Баэрда. Он
сосредоточился так, словно от этого зависела вся его жизнь, ловил каждое
слово, словно оно было кусочком драгоценной мозаики, занимающей свое место
в памяти, которой он так гордился.
И именно в тот момент Дэвину показалось, что где-то в отдаленном уголке
его памяти зазвонил колокол. Колокол тревоги. Будто колокол деревенского
храма Адаона, который срочно созывает крестьян с полей. Далекий звон
колокола, слабый, но ясно слышный, несущийся утром над полями колышущейся
желтой пшеницы.
- Брандин сразу же узнал о случившемся при помощи своих чар, -
продолжал Баэрд хриплым, словно скрип мельничного жернова, голосом. - Он
бросился обратно на юго-запад, оставив Альберико Феррат и Чертандо. Он
обрушился на противника всей мощью своей армии и своей магической силы, с
яростью отца, у которого убили сына, и встретился с остатками сил своих
последних врагов там, где они его ждали, у Дейзы.
Баэрд снова взглянул на Алессана. Его лицо в лунном свете было бледным,
как у призрака.
- Брандин их уничтожил. Он разбил их наголову, не ведая пощады и
милосердия. Погнал их, беспомощных, перед собой обратно в собственную
страну к югу от Дейзы, сжигая по дороге каждое поле, каждую деревню.
Пленных он не брал. Во время того первого похода он убивал женщин и детей,
чего не делал ни в одном другом месте. Но больше нигде не погиб его
собственный ребенок. Так много душ перешло в царство Мориан в отместку за
душу Стивана Игратского. Его отец прошел по этой провинции огнем и мечом.
Не успело закончиться лето, как он сровнял с землей великолепные башни
города у подножия гор, который теперь называется Стиванбург. Он превратил
в щебень и песок стены и портовые сооружения королевского города у моря. А
в битве у реки он взял в плен принца, который убил его сына, и в тот же
год подверг его пыткам, изувечил и предал казни в Кьяре.
Голос Баэрда стал сухим шепотом при свете звезд и единственной луны. И
вместе с ним в голове Дэвина все громче звучал тревожный колокол,
предупреждая о грядущих бедах. Баэрд продолжал:
- Брандин Игратский сделал еще больше. Он собрал все свои чары, всю
волшебную силу, которой обладал, и наложил на эту землю такое заклятие,
какого никто до него не мог придумать. И этим заклятием он отобрал у нее
имя. Он совершенно стер это имя из памяти каждого мужчины и каждой
женщины, которые родились за пределами этой провинции. Это было его самое
страшное проклятие, самая страшная месть. Он сделал так, словно этой
провинции никогда и не существовало. Наши дела, наша история, само наше
имя исчезли. А потом он назвал ее Нижний Корте, в честь одной из
провинций, которая прежде была нашим самым древним и заклятым врагом.
Дэвин услышал какие-то звуки за спиной и понял, что это плачет
Катриана.
- Брандин сделал так, что никто из живых людей не может услышать и
запомнить название этой страны и королевского города у моря, и даже тех
высоких золотистых башен на старой дороге, ведущей в горы. Он нас сломил и
уничтожил. Он убил целое поколение, а потом лишил нас имени.
Эти последние слова не были шепотом или хрипом, посланным в осеннюю
тьму Астибара. Они были брошены как обвинение, как приговор самой ночи,
деревьям и звездам, которые наблюдали за всем происходящим.
Горе, звучащее в этом обвинении, стиснуло сердце Дэвина, как стальной
кулак, Баэрд даже не подозревал, как сильно. И никто не подозревал. Потому
что никто после смерти Марры не знал, что значит память для Дэвина
д'Азоли, как она превратилась в оселок для его души.
Память была его талисманом и оберегом, вратами и очагом. Она была
гордостью и любовью, защитой от потерь: ведь нельзя потерять навсегда то,
что можно запомнить. И поэтому, потому что она была сущностью Дэвина,
старая месть Брандина Игратского в ту ночь ударила по нему так, словно ее
только что выковали, пробила уязвимую броню отношений Дэвина с миром у
самого сердца и нанесла ему новую, смертельную рану.
Он усилием воли заставил себя успокоиться, приказав себе
сосредоточиться на том, чтобы запомнить. Все запомнить. Теперь это имело
еще большее значение, чем раньше. Особенно сейчас, когда эхо последних,
ужасных слов Баэрда затихало в ночи. Дэвин смотрел на русоволосого
человека с кожаным ремешком на лбу и на шее и ждал. Он был сообразительным
мальчиком; теперь стал умным мужчиной. Он понимал, что сейчас произойдет;
все кусочки мозаики встали на свои места.
Теперь Дэвин стал гораздо старше, чем час тому назад. Он услышал шепот
Алессана у себя за спиной:
- Та колыбельная, которую ты играл тогда, родилась в этой провинции,
Дэвин. Песнь о городе башен. Только человек из этого города мог узнать эту
мелодию так, как узнал ее ты. Вот как я понял, что ты один из нас. Вот
почему я не остановил тебя, когда ты последовал за Катрианой. Я
предоставил Мориан решать, что может лежать за тем порогом.
Дэвин кивнул, осмысливая услышанное. Через мгновение он сказал, как
можно тщательнее подбирая слова:
- Если это так, если я тебя правильно понял, тогда я должен быть одним
из тех, кто может услышать и запомнить то, прежнее имя, отнятое у всех
остальных.
- Это так, - ответил Алессан.
Дэвин почувствовал, что у него дрожат руки. Он опустил на них глаза,
сосредоточился, но не смог унять дрожь.
- Значит, это нечто такое, что было отнято у меня всю жизнь. Вы мне его
отдадите? Назовете мне имя той земли, где я родился?
Он смотрел на Баэрда при свете звезд, так как Иларион теперь тоже
скрылась за деревьями. Алессан говорил, что сказать должен Баэрд. Дэвин не
знал почему. В темноте они еще раз услышали триалу, длинную, замирающую
ноту, а затем заговорил Баэрд, и впервые в жизни Дэвин услышал
произнесенное слово "Тигана".
Колокол, до сих пор звучавший в нем, смолк. И в этой внезапно
наступившей, абсолютной, внутренней тишине на него нахлынуло ощущение
потери, подобно океанской волне. А после этой волны нахлынула другая, а
потом третья - одна несла любовь, а другая огромную гордость. Он ощутил
странное головокружение, словно услышал призыв, разнесшийся по телу с
потоком крови.
Потом он увидел, как смотрит на него Баэрд. Увидел его застывшее, белое
лицо, при свете звезд на нем отражался страх и еще что-то: горькая жажда,
боль, неутоленный голод души. А затем Дэвин понял и дал этому человеку то
освобождение, которого он ждал.
- Спасибо, - сказал Дэвин. Он больше не дрожал. Преодолевая комок в
горле, он продолжал, потому что теперь настала его очередь, его испытание.
- Тигана. Тигана. Я родился в провинции Тигана. Мое имя, мое настоящее имя
- Дэвин ди Тигана бар Гэрин.
Он еще не кончил говорить, а в глазах Баэрда блеснуло чувство, похожее
на торжество. Светловолосый человек крепко зажмурился, словно хотел
удержать внутри это торжество, не дать ему вырваться в рассеивающуюся
тьму, крепко зажать его в себе. Дэвин услышал, как Алессан прерывисто
вздохнул, а потом с удивлением почувствовал, как Катриана коснулась его
плеча и отдернула руку.
Баэрд был далеко, он не мог говорить. Но Алессан произнес:
- Это одно из двух отобранных имен, самое главное. Тигана была нашей
провинцией и городом принца у моря. Тогда ее называли самым прекрасным
городом под светом звезд Эанны. Или, может быть, вторым по красоте.
В его голосе прозвучало нечто, напоминающее смех. Смех и любовь
одновременно. В первый раз Дэвин обернулся и посмотрел на него.
- Если бы ты поговорил с жителями внутренних земель, расположенных
южнее, из того города, где река Сперион начинает свой бег на запад, к
морю, ты бы услышал другое мнение. Потому что мы всегда были горды и
всегда между этими двумя городами существовало соперничество.
В конце, как он ни старался скрыть это, в его голосе звучала только
горечь утраты.
- Ты родился в этом городе вдали от моря, Дэвин, и я тоже. Мы - дети
этой долины в горах и серебристого бега этой горной реки. Мы родились в
Авалле. В Авалле, городе Башен.
В голове у Дэвина снова зазвучала музыка при этом имени, но на этот раз
она не была похожа на звон колоколов, который он слышал раньше. На этот
раз музыка унесла его далеко назад, к отцу, в детство.
- Значит, ты знаешь слова той песни? - спросил он.
- Конечно, - мягко ответил Алессан.
- Прошу тебя, - сказал Дэвин.
Но ответила ему Катриана, голосом той молодой матери, которая баюкала
своего ребенка далеким вечером, много лет назад:

Весеннее утро в Авалле.
Что бы мне жрец ни предрекал,
Спущусь я туда, где сияет река,
Весенним утром в Авалле.

Дорога из детства моя далека.
Я лодку построю, не дрогнет рука,
Возьмет ее в бухту Тиганы река
И в море, прочь от Авалле.

Но где бы я ни был, с водой ручейка
Пусть шепчутся сосны, но издалека
Будет мне в сердце стучаться тоска,
Мечта о башнях Авалле.

О доме моем в Авалле
[здесь и далее перевод стихов К.Торшиной].

Эти сладкие, грустные слова на мелодию, которую он знал всегда,
проникли в сердце Дэвина, а с ними и нечто другое. Ощущение потери - такое
острое, что оно почти затмило легкое изящество песни Катрианы. Теперь в
нем не было никаких волн, никакие горны не пели в крови - лишь глубокие
воды тоски. Тоски по тому, что у него отняли еще до того, как он узнал,
что это принадлежит ему, отобрали насовсем, полностью, и он мог бы прожить
всю жизнь, даже не узнав, что оно существует.
И поэтому Дэвин плакал, пока пела Катриана. Юноши невысокого роста,
слишком молодо выглядящие для своих лет, очень рано узнают в Азоли, как
рискованно плакать там, где тебя могут увидеть. Но сегодня в лесу Дэвина
настигло нечто такое, с чем он не смог справиться.
Если он правильно понял то, что сказал ему Алессан, эту песню могла ему
петь его мать.
Его мать, чью жизнь прервал Брандин Игратский. Он наклонил голову, но
не для того, чтобы скрыть слезы, и слушал, как Катриана допевает эту
сладкую и горькую колыбельную, песню ребенка, бросающего вызов запретам и
власти, еще совсем юного, который достаточно самостоятелен, чтобы захотеть
в одиночку построить корабль, и достаточно смел, чтобы отплыть в пустыню
мира, не оглядываясь назад. Но не теряя и не забывая того места, где все
началось.
Дэвин и был этим ребенком.
И это было одной из причин его слез. Потому что его заставили потерять
и забыть те башни, у него украли все сны об Авалле, которые могли ему
присниться. Или о Тигане над бухтой.
Поэтому его слезы одна за другой падали в темноте на землю, пока он
оплакивал свою мать и свой дом. И в тени леса неподалеку от Астибара эти
два горя слились в Дэвине и спаялись в его сердце с тем, что значила для
него память и потеря памяти. И тогда в Дэвине вдруг вспыхнуло нечто такое,
что должно было с этой ночи изменить течение его жизни.
Он вытер глаза рукавом и поднял взгляд. Никто не заговорил. Он видел,
что Баэрд смотрит на него. Очень медленно Дэвин протянул левую руку, руку
сердца. Очень осторожно согнул третий и четвертый пальцы так, что
получилось символическое изображение полуострова Ладонь.
Жест, которым дают клятву.
Баэрд поднял правую руку и повторил его жест. Они соприкоснулись
кончиками пальцев, маленькая ладонь Дэвина против более крупной,
огрубевшей ладони Баэрда.
- Если вы меня принимаете, я с вами, - сказал Дэвин. - Именем моей
матери, которая погибла в той войне, клянусь, что не нарушу данное вам
слово.
- И я не нарушу данное тебе слово, - сказал Баэрд. - Клянусь
исчезнувшей Тиганой.
Послышался шорох, и Алессан опустился рядом с ним на колени.
- Дэвин, я должен тебя предостеречь, - серьезно произнес он. - В этом
деле не следует спешить. Ты можешь помогать нашему делу, но тебе
необязательно ломать свою жизнь и следовать за нами.
- У него нет выбора, - пробормотала Катриана, подходя ближе с другой
стороны. - Томассо бар Сандре назовет ваши имена под пыткой сегодня ночью
или завтра. Боюсь, что карьера певца для Дэвина д'Азоли закончилась, не
успев толком начаться. - Она смотрела вниз, на троих мужчин, глаза ее в
темноте были непроницаемы.
- Она действительно закончилась, - тихо сказал Дэвин. - Она
закончилась, когда я узнал свое имя.
Выражение лица Катрианы не изменилось; он не мог себе представить, о
чем она думает.
- Пусть будет так, - сказал Алессан. Он тоже поднял левую руку с двумя
согнутыми пальцами. Дэвин протянул ему навстречу правую. Алессан
колебался.
- Клятва именем твоей матери для меня значит больше, чем ты можешь себе
представить, - заметил он.
- Ты ее знал?
- Мы оба ее знали, - тихо ответил Баэрд. - Она была на десять лет
старше нас, но любой подросток в Тигане был немного влюблен в Микаэлу.
Еще одно новое имя и боль, связанная с ним. Отец Дэвина ни разу не
произносил его. Его сыновья никогда не знали имени матери. В этой ночи
было больше дорог к страданию, чем Дэвин мог себе представить.
- Мы все безмерно завидовали твоему отцу и восхищались им, - прибавил
Алессан. - Хотя я был рад, что в конце концов ее завоевал мужчина из
Авалле. Помню то время, когда ты родился, Дэвин. Мой отец послал подарок
на твои крестины. Не помню, что именно это было.
- Вы восхищались моим отцом? - переспросил ошеломленный Дэвин.
Алессан услышал это, и его голос изменился.
- Не суди о нем по тому, чем он стал. Ты знал его лишь после того, как
Брандин смел с лица земли целое поколение и весь их мир. Оборвал их жизни
или погубил их души. Твоя мать погибла, Авалле пал, Тигана исчезла. Он
сражался и выжил в обеих битвах у Дейзы.
У стоящей над ними Катрианы вырвался слабый стон.
- Я не знал, - запротестовал Дэвин. - Он никогда нам ничего подобного
не рассказывал.
В нем росла новая боль. Так много дорог к страданию...
- Немногие из уцелевших рассказывали о тех днях, - сказал Баэрд.