— Я бы на твоем месте не стал так легко сбрасывать со счетов его угрозы, — сказал Эшфорд, стараясь заглянуть ей в глаза. — Что же касается страха перед ним, то можешь не сомневаться: я убью его, если он хотя бы пальцем дотронется до тебя. И все же есть основания проявить осторожность. Помни, Бариччи — вор и мошенник, а возможно, и нечто худшее. А Сардо — его эмиссар. Никто из них не должен, приближаться к тебе. Игре конец. Сардо проиграл. Ему не удалось сделать тебя своей любовницей и переманить на сторону Бариччи. Я так и сказал Бариччи. Ты выходишь из игры.
   — Это не так уже важно. — Ноэль вздохнула: — Как бы там ни было, мы узнали от Андре все, что хотели.
   — Это верно. Остальное предоставь теперь мне. Сегодня я посеял семена с твердым намерением дождаться плодов. Ее глаза широко раскрылись и заблестели.
   — И что же это за семена? — спросила она, горя любопытством,
   — Семена сомнения. Наш допрос выбил Бариччи из колеи. Сначала ему пришлось переварить утверждение Мэри о том, что ее хозяйка боялась своего любовника накануне той ночи, когда умерла. Потом я помахал у него перед глазами этими сережками. Здесь он почувствовал, что загнан в угол. А после того, что мы узнали от Сардо, я уж сумею основательно прижать Бариччи. И, как и все жулики в безвыходном положении, он сделает отчаянный прыжок, чтобы выскочить из западни, но прыгнет не в том направлении, куда следовало бы. И вот тут-то я схвачу его. И это произойдет скоро? Верно? — Ноэль тяжело вздохнула.
   — Очень скоро.
   Ладони Эшфорда снова скользнули вверх к ее лицу.
   — Откровенно говоря, если я хорошо выполню свою работу, то все закончится завтра ночью, после чего Бариччи окажется на виселице или в тюрьме… Мне кажется, это судьба, — сказал он задумчиво. — Верно? Она выбрала этот момент, особый для нас момент, чтобы дать мне возможность покончить и с деятельностью бандита Оловянная Кружка, именно теперь, когда опасность разоблачения возросла, и обезвредить вконец распустившегося Бариччи. — Во взгляде Ноэль он прочел некоторое недоумение и пояснил: — Мы оба знаем, что во время обыска в галерее Бариччи картины Гойи не найдут. А поскольку она была украдена всего несколько дней назад, возникнет сомнение в том, что Бариччи мог избавиться от нее так быстро…
   — Я все еще не понимаю… — Ноэль наморщила лоб.
   — У полиции, дорогая, может возникнуть подозрение, что есть еще один вор, специализирующийся на кражах картин.
   Ноэль побледнела.
   — Тот, кто украл картину Гойи и другие, которые не будут найдены у Бариччи.
   Эшфорд нежно погладил ее своими теплыми ладонями по лицу, лаская и успокаивая.
   — Бог с ними. Пусть себе думают все, что им угодно. Этого бандита больше не существует. Они не найдут его следов.
   — И слава Богу! — тихо воскликнула Ноэль.
   — А вот тебе, Ноэль, может угрожать опасность. Нам нельзя забывать о Сардо, который может мстить. Если он явится к вам, скажись больной, придумай что угодно. Но отошли его поскорее под любым предлогом. Пожалуйста, Ноэль!
   — Хорошо, — пообещала она, уважая его чувства, хотя и не вполне разделяя его опасения.
   Эшфорд нежно провел пальцем вдоль безупречной линии ее бровей. Глаза его потемнели от томившего его чувства.
   — Кроме того, для тебя есть работа. Теперь, когда все решено, ты можешь закончить писать текст нашего объявления о свадьбе, можно даже поставить дату торжественного дня. Скажем, в последнюю неделю марта. Весь месяц отводится тебе на приготовления к свадьбе, размышления перед тем, как начнется наша совместная жизнь. Арест Бариччи — это последнее, что отделяет наше прошлое от будущего. Я хочу, чтобы объявление о нашей свадьбе появилось в газетах чуть раньше времени, когда полиция арестует его. Лучше даже — в день ареста. Ноэль со счастливой улыбкой положила руки на грудь Эшфорда.
   — Все, что ты говоришь, — замечательно. Но хотела бы перенести дату свадьбы на первую неделю апреля и отложить объявление о ней на несколько дней.
   — А почему? — спросил Эшфорд, помрачнев.
   — Потому что надо сообщить о наших планах твоей семье до того, как об этом прочтет в газетах весь мир. Ведь весь клан Торнтонов поработал, чтобы соединить нас. И мне хотелось бы получить благословение всей твоей семьи, начиная от родителей и кончая маленькой Карой. — Голос Ноэль чуть дрогнул: — Знаешь, я хочу, чтобы у нас была такая же маленькая девочка, как она,
   — И не только одна, моя дорогая. — Лицо Эшфорда просияло. Он наклонился и нежно поцеловал Ноэль в губы. — Их будет целая дюжина — дочерей и сыновей. И мы примемся за работу в ту же минуту, как я надену кольцо тебе на палец.
   — Мы уже могли бы начать… — прошептала она.
   У Эшфорда захватило дух при мысли об этом и от воспоминаний, которые вызвали ее слова. У него подогнулись колени, и он чуть не упал.
   — Господи, Ноэль, как же я люблю тебя! — Он прижал ее к себе и зарылся лицом в копну ее волос. — Ты даже не представляешь себе, как сильно!
   Она прижалась к нему сильнее и потерлась щекой о его грудь.
   — Знаю. Потому что чувствую то же самое. Я люблю тебя так, что у меня болит сердце.
   — Я избавлю тебя от этой боли. Обещаю тебе это, Буря. Начиная с нашей брачной ночи и во все последующие, пока мы будем вместе. Поверь мне, тебе больше никогда не будет больно.
   В глазах Ноэль загорелись насмешливые искорки:
   — Я напомню вам о вашем обещании, милорд. И отплачу вам той же монетой. И если все удастся, то ваша жизнь не будет скучной, милорд. Вам хватит веселья и приключений. Их будет так много, что даже бандит Оловянная Кружка был бы доволен.
   — О каком таком бандите вы говорите, миледи? — Озорная улыбка тронула губы Эшфорда.

Глава 17

   У дверей картинной галереи зазвенел звонок, возвещая о прибытии Эшфорда.
   Он вошел, расстегивая на ходу плащ и оглядываясь по сторонам. Навстречу ему спешил Уильяме, что ничуть не удивило его.
   — Чем могу служить, лорд Тремлетт?
   — Вряд ли вы заблуждаетесь насчет цели моего визита. — Эшфорд выразительно поднял бровь. — Разумеется, я не пришел сюда просто прогуляться по залу вашей галереи.
   Не ожидая ответа, он сразу же направился к дальней стене галереи, на ходу рассматривая картины. Две, нет, три рамы показались ему более массивными, чем прочие рамы Сардо. Да, была еще четвертая, для абстрактной картины, упомянутой Ноэль. Действительно, она висела в самом углу.
   Прекрасно понимая, что Уильяме следует за ним по пятам, Эшфорд обернулся и вежливо улыбнулся управляющему. Намеренно остановившись у безобидного натюрморта, он и принялся его разглядывать.
   — Откровенно говоря, — бросил он через плечо, — для моего визита есть особая причина.
   — Я позову мистера Бариччи.
   — В этом нет никакой необходимости. Я приехал сюда сегодня, чтобы купить картину.
   — Это ваша манера шутить, милорд? — Уильяме растерянно мигал.
   — Отнюдь. — Эшфорд отступил назад, рассматривая изображенные на картине цветы. — Несмотря на мое недоверие к Бариччи, не могу отрицать его вкуса и умения распознать талантливое произведение. И я не единственный, кто так считает. Известная вам дама очень впечатлена произведениями Андре Сардо, а я хочу доставить ей удовольствие.
   — Эта дама — леди Ноэль Бромли?
   — Пожалуй… — Эшфорд бросил насмешливый взгляд на Уильямса. — Полагаете, Бариччи откажется продать мне картину, которую я собираюсь подарить его дочери, потому что она принадлежит кисти художника, которого он прочил ей в любовники? Забавно, но я всегда полагал, что ваш хозяин умный человек и способен разделять дела и чувства.
   — Так оно и есть.
   Уильяме нерешительно переминался с ноги на ногу, пытаясь понять, насколько правдоподобны объяснения Эшфорда. А Тремлетт продолжал гнуть свое:
   — Я пришел с твердыми намерениями купить картину. — Наступила непонятная пауза. — Если, конечно, вы не отказываетесь вести со мной дела. Выяснение же причин может повлечь за собой не предсказуемое последствия.
   — Дело не в этом. — Уильяме сжал руки за спиной и подошел поближе к выбранному Эшфордом натюрморту. — Конечно, мы готовы вести с вами дела, если вы пришли сюда ради этого. — А вы в этом сомневаетесь?
   — Откровенно говоря, да.
   — Прекрасно. В таком случае я рассею ваши сомнения и докажу вам, что я серьезный покупатель. — Эшфорд извлек из бумажника толстую пачку банкнот. — Теперь вы верите?
   Судорожно сглотнув, Уильяме уставился на деньги, потом перевел взгляд на натюрморт, который Эшфорд продолжал рассматривать.
   — Вы выбрали отличную работу, — сказал он осторожно. — И сколько вы намерены за нее предложить?
   — Я предложу за нее пятьсот фунтов-
   — Как вы сказали? — Уильяме вздрогнул.
   — Вы отлично слышали меня. Пятьсот фунтов. Это приемлемая цена?
   — Думаю, вы и сами знаете. Более чем приемлемая, лорд Тремлетт. Это невероятно! Я уверен, что мистер Бариччи согласится. Но его удивит, что вы предложили столь значительную сумму за картину пусть и блестящую, но написанную относительно малоизвестным художником-
   — Скажем так: я хочу завоевать признательность некой леди, а также умиротворить художника на случай, если у него возникнут недобрые чувства, учитывая непростую ситуацию. Ему никогда не удастся завоевать сердце этой леди, но, возможно, сумма примирит его с потерей. Это, конечно, в случае, если Бариччи выплатит ему солидный процент от выручки. Отвратительно, что он обкрадывает молодых художников.
   — Он не сделает этого в данном случае, — заверил Уильяме ледяным тоном.
   — Очень хорошо, сэр. Пятьсот фунтов, из которых добрая часть достанется мистеру Сардо. Вы можете самому об этом сообщить, как только сделка будет заключена.
   — Хорошо. Значит, порукам?
   — По рукам. Несмотря на радость Уильямса по поводу столь удачной продажи картины, он хотел избавиться от посетителя как можно скорее.
   — Формальности потребуют всего несколько минут. Я сниму этот натюрморт, упакую его для вас и выпишу квитанцию, так что вы тотчас же сможете покинуть нас…
   — Но я хочу купить не эту, а другую картину! Наступило гробовое молчание.
   — Простите? Какую же?..
   — Я имел в виду вот эту! — И Эшфорд, пройдя в дальний угол, указал на абстрактное полотно.
   — Это невозможно, — тут же выпалил Уильяме побледнев.
   — Почему? Как я понимаю, это ведь тоже работа мистера Сардо? Конечно, картина написана в совершенно иной манере, но принадлежит тому же художнику. Как вы изволили выразиться, малоизвестному. Или вы считаете, что пятьсот фунтов за это полотно слишком низкая цена? — Эшфорд смотрел на картину, как бы мысленно взвешивая ее достоинства.
   Уильяме продолжал хранить молчание.
   — И все же леди хочет получить именно ее. Она обожает такую приглушенную палитру. Я готов даже удвоить цену и заплатить за нее тысячу фунтов. Тут уж вам нечего будет возразить.
   — Все-таки отвечу: это невозможно.
   — Вы решили это сразу, не посоветовавшись с мистером Бариччи. Вы отвергли такое выгодное предложение — это странно. Но почему вы так поступаете? Почему?
   — Дело в том… — начал Уильяме и умолк, откашлялся и продолжал: — Видите ли, эта картина уже продана,
   — Ах, как жаль!
   Эшфорд ходил вокруг картины, задумчиво потирая подбородок.
   — Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить, сколько за нее заплатили?
   — Это конфиденциальная информация, лорд Тремлетт, — Разумеется. Очень хорошо. Пожалуйста, ступайте к мистеру Бариччи и скажите, что я утраиваю цену. Добавлю еще пятьсот фунтов. — Он улыбнулся; — Я небедный человек, мистер Уильяме. А зная свойственную мистеру Бариччи корыстность, я думаю, что он тотчас же аннулирует прежнюю сделку, как только узнает о моем предложении.
   — Нет, сэр, он на это не пойдет. Мистер Бариччи — человек слова.
   — Понимаю. Вот это проблема! — Эшфорду с трудом удалось подавить приступ смеха. Он щелкнул пальцами. — Мне пришла в голову блестящая мысль. Почему бы вам не сообщить мне имя покупателя? Я бы поговорил с ним сам, И тогда мы смогли бы решить этот вопрос, не причиняя неприятностей мистеру Бариччи. Я уверен, что этот человек, кем бы он ни был, поймет меня. Леди Ноэль во что бы то ни стало хочет иметь эту картину. Именно эту.
   — Я не могу этого сделать, лорд Тремлетт. Имя покупателя тоже тайна.
   — В таком случае вступите с ним в контакт сами. Я облеку свое предложение в письменную форму и покажу письмо вам, чтобы вы не сомневались в серьезности моих намерений. Я подожду, а вы запечатаете письмо, и мы отправим его с нарочным. Более того, я даже заплачу Бариччи пятьсот фунтов, если его таинственный покупатель примет мое предложение. Как вы на это посмотрите?
   — Я не могу и этого сделать. — На лбу Уильямса выступили бисеринки пота.
   — Ну почему же? Это делается постоянно. И называется сделкой, хорошей, выгодной сделкой.
   — Мистер Бариччи ни за что этого не одобрит. Это было бы неэтично.
   — Неэтично? Да вы шутите, приписывая Бариччи столь высокие чувства!
   Эшфорд потер руки, готовясь пустить в ход последний, решающий аргумент:
   — Вот что я скажу вам, Уильяме! В таком случае вы можете передать от меня вашему хозяину иное предложение. Скажите ему, что на этот раз он проиграл, что ему не удастся выпутаться, подставляя под удар Сардо, а я не сомневаюсь, что его намерения именно таковы. Для меня это ясно как дважды два. — И с издевательской улыбкой Эшфорд провел большим пальцем по раме картины. — Видите ли, я не собираюсь подыгрывать Бариччи. И я не стану срывать полотно Сардо, чтобы обнаружить под ним картину Рембрандта, которая, как мы оба прекрасно знаем, скрывается под ним. Я просто вернусь сюда завтра утром с полицией на том основании, что заподозрил вас в нечестности: вы готовы были продать мне одну картину и отказались расстаться с другой, Мистеру Бариччи же я советую приготовить все книги учета, и тогда станет ясно, какое место этика занимает в его делах. Хорошо бы представить купчие на все картины, особенно, вот на эту, И не только на покупку полотна у Сардо, но и на продажу ее тому лицу, кто якобы купил ее. А Сардо пусть заплатит по справедливости, изъяв часть суммы у своего таинственного покупателя. Но если что-нибудь с этой картиной окажется не в порядке, Бариччи поплатится головой, когда в этой раме обнаружится картина Рембрандта, а не Сардо. Передай все это своему хозяину.
   Увидев белое как полотно лицо собеседника, Эшфорд приподнял шляпу и направился к двери.
   — Всего хорошего, Уильяме. Увидимся завтра утром в десять.
   Бариччи громко выругался и бухнул кулаком об стол с такой яростью, что все предметы с него разлетелись по комнате.
   — Проклятие! — прорычал он, забегав, как зверь в клетке, по комнате. — От этого настырного негодяя нельзя избавиться, как от гнусной заразы.
   — Но если полиция заинтересуется нашими записями и захочет с ними ознакомиться подробнее, мы пропали. Нам надо идти на его условия.
   Бариччи мрачнее тучи продолжал метаться по комнате, ища выход из западни.
   — Квитанция, купчая… на приобретение картины Сардо, — бормотал он. — Ее мы можем сфабриковать. Но кого назвать в качестве покупателя? — Хриплый возглас вырвался у него из глотки. — У нас слишком мало времени, чтобы привлечь к сотрудничеству кого-нибудь из моих деловых партнеров. Да я и не уверен, что они согласятся мне помочь, если я пригрожу обнародовать их незаконные операции. Их расследование касается не только фальшивых купчих — Главное — крупная кража, но и это не все. Убийство! Мы не сумеем до утра спрятать концы в воду.
   — Тогда почему бы нам не извлечь Рембрандта из-под полотна Сардо? — спросил Уильяме. — Прямо сейчас же. И спрятать краденую картину в другом месте.
   — И где же? — огрызнулся Бариччи. — В холле, возле входа? Или на моем бюро, приложив к ней письменное признание в совершении кражи? — Он в ярости замотал головой: — Нет. Уильяме, Чтобы спрятать Рембрандта, нам нужна другая картина, за которой мы могли бы скрыть это полотно. И размер этого полотна должен быть таким же — четыре фута на три. А в нашей галерее ничего подобного нет. И мы не сможем заставить Сардо написать картину подходящего размера за ночь.
   — Но… Бариччи решительно отмахнулся от Уильямса. Он все больше убеждался, что для него остается только один путь к спасению.
   — Надо связаться с пароходством, — сказал он Уильямсу. — Сегодня ночью, мы вывезем Рембрандта из Англии,
   — Сегодня ночью?.. Но корабль отправится в Индию только на следующей неделе.
   — Тогда они подержат картину это время у себя, не важно где — на складах, на самом корабле, в таком месте, где ее труднее всего найти. Мы им заплатим, сколько они запросят. У нас нет выбора. Нет другой возможности.
   Уильяме спрятал в карман платок, которым он непрерывно вытирал вспотевший лоб, обескураженный оборотом дел и тем, что им предстояло предпринять, чтобы сорвать планы Тремлетта.
   — Ладно. Я сейчас же отправлюсь в доки и сделаю все, о чем вы говорите.
   — Скажите капитану, что мы доставим картину сегодня с наступлением темноты между семью и девятью часами вечера, пока в порту еще будут идти работы. Мы должны прибыть туда и уехать незамеченными. Этот план должен сработать, Уильяме, — объявил он. Глаза его зажглись предвкушением торжества. — Полагаю, что исход этого поединка умов принесет мне удовлетворение.
   — Не понимаю вас, сэр.
   — Представьте себе лицо Тремлетта завтра утром, когда этот самодовольный сукин сын извлечет картину Сардо из рамы и не найдет под ней ничего. — Губы Бариччи скривились в сардонической усмешке. — Он будет опозорен, уничтожен. Да, Уильяме, выставить Тремлетта на посмешище — это стоит некоторых усилий и неудобств.
   Миновал полдень. Ноэль успела написать черновик объявления о свадьбе и улыбнулась, гадая, что скажет Эшфорд. когда она покажет ему свой труд. А он расскажет ей о своей встрече с Уильямсом. Однако улыбка сошла с ее лица, когда она подумала о том, как трудно привести в действие план, разработанный ее любимым. Она молила Бога, чтобы он удался и все прошло гладко, как рассчитывал Эшфорд. Так и будет. Так должно быть. Ноэль не позволяла себе усомниться в успехе. Вскочив со стула, она прошла в холл, надеясь найти мать и показать свою работу. Вот-вот могла появиться модистка, которой поручено сшить свадебное платье Ноэль, а также туалеты Бриджит и Хлои для торжественного случая. При мысли о свадьбе сердце Ноэль часто забилось. Свадьба должна состояться через шесть недель — смехотворно короткий срок. Никто из известных ей людей, находясь в здравом уме и твердой памяти, не мог бы взять на себя столь непостижимый труд, — никто, кроме Бриджит Бромли. Всего за несколько дней Бриджит составила список гостей в соответствии с пожеланиями Эшфорда, указавшего, кого пригласить из членов его семьи, родственников и друзей. После этого она нанесла конфиденциальный визит печатнику, где выбрала элегантные карточки для приглашений, количество которых предстояло уточнить в течение ближайшей недели. Затем она задержалась в лавке модистки и договорилась с мадам Руссо, чтобы та явилась в этот же день в их лондонский дом. Итак, первые приготовления к свадьбе были сделаны. Но главная и самая приятная обязанность нынче утром была возложена на Ноэль: сообщить о предстоящем событии любимому прадедушке, человеку, подарившему ей так много радостей — первое в ее жизни представление кукольного театра и все остальные — на дни ее рождения, на Рождество, другие семейные праздники. Он научил ее делить свои радости с окружающими. А свою главную радость она должна была теперь разделить с ним. Он раскрыл ей объятия, прижал к себе, давая благословение и радуясь ее союзу с сыном таких прекрасных людей. Его губы задрожали, когда она попросила его совершить церемонию венчания, и он со слезами на глазах согласился. О месте свадьбы пока что не говорили, но Ноэль была почти уверена, что члены семьи Эшфорда захотят, чтобы это произошло в большой часовне Маркхема. По правде говоря, идея венчаться в доме, где вырос Эшфорд, где стал таким необыкновенным человеком, каким она узнала его, очень нравилась ей. Именно здесь дорогой прадедушка совершит обряд венчания, чтобы произнести магические слова, после которых она станет миссис Эшфорд Торнтон. Потихоньку напевая, Ноэль оглядела холл и, видя, что он пуст, направилась к лестнице. В этот момент постучали в дверь. Она повернулась и поспешила к двери. Это могли быть либо Эшфорд, либо мадам Руссо. В любом случае ей не хотелось ждать, пока Блэйдуэлл доложит о посетителе. Когда дворецкий открыл дверь, Ноэль стояла у него за спиной.
   — Мистер Сардо, — услышала она хорошо поставленный голос дворецкого, но тон его не оставлял сомнения — ей следует держаться настороже.
   К сожалению, бежать было слишком поздно. Андре уже заметил ее.
   «Обещай мне, что ты будешь держаться подальше от Андре Сардо», — вспомнила она просьбу Эшфорда и свое обещание выполнить ее… Если он явится к тебе, скажись больной или сделай что угодно, но не принимай его — Избавься от него как можно скорее. Не надо никаких героических жестов, Ноэль. Пожалуйста!» — так говорил Эшфорд.
   Ноэль с трудом перевела дух. Она сделает, как просил Эшфорд. Но не могла она уже притвориться больной. Нет, ей надо как-то поладить с ним, найти способ умиротворить и быстро избавиться от него.
   — Здравствуй, Андре, — начала Ноэль, через силу улыбнувшись. — Я вас не ждала…
   Андре вошел в холл, бросив хмурый взгляд на Блэйдуэлла, не проявившего желания принять у него шляпу или уступить ему дорогу и пригласить войти.
   — Я хочу показать вам несколько новых набросков, — холодно сообщил Сардо Ноэль. — Если, разумеется, вы пожелаете меня принять.
   Ноэль внимательно изучала выражение его лица, чтобы понять его настроение. Но лицо молодого человека не выразило ничего, кроме твердой решимости говорить с ней. Она жестом пригласила его войти, решив, что чем любезнее она с ним будет, тем легче пойдет их разговор.
   — Прошу простить меня за недоразумение, возникшее вчера в галерее, — сказала она, сделав несколько шагов навстречу ему. — По правде говоря, я и сама не знаю, что произошло. Я так поняла, что вы понадобились мистеру Бариччи. Мне следовало подождать, пока вы покончите с делами… Но лорд Тремлетт был прав. Мой отец очень беспокоится обо мне и способен заболеть от волнения, если я хоть чуть-чуть задержусь. У меня не было выбора.
   Глаза художника потеплели, стали мягкими и бархатными, какими Ноэль привыкла их видеть. Он проскользнул мимо Блэйдуэлла.
   — Я так и думал. Забудьте об этом, cherie. К тому же то было вчера, но сегодня наступил другой день. И мне не терпится показать вам эти наброски.
   Гладкий лоб Ноэль прорезала тонкая морщинка.
   — У меня создалось впечатление, что мистер Бариччи больше не хочет, чтобы вы продолжали писать мой портрет.
   — Кто вам это сказал? Тремлетт? — спросил Андре, и в его тоне прозвучала горечь.
   Прежде чем Ноэль успела ответить, он досадливо пожал плечами:
   — Впрочем, не важно. Это верно, Бариччи действительно решил аннулировать заказ на ваш портрет. Как ни печально мне об этом говорить, от этого теряет только он. — Лицо Андре отразило разочарование. — Не позволяйте ему огорчать вас. Он человек сильной воли. Как и его…
   Он прервал свою речь, не закончив фразы, и снова покосился на Блэйдуэлла, молчаливо давая ему понять, что разговор между ним и Ноэль носит очень личный характер и присутствие третьего нежелательно.
   Однако Блэйдуэлл стоял, как екала, не проявляя готовности сдвинуться с места.
   — Во всяком случае, — продолжал Андре, демонстративно поворачиваясь к дворецкому спиной и не спуская глаз с Ноэль, — мистер Бариччи никак не может повлиять на наши чувства. Мне нужно было увидеть вас. И я хочу показать вам эти наброски.
   Ноэль почувствовала, как от его вкрадчивого тона, намекающего на особую интимность, у нее все сжалось внутри, но она не видела возможности отказаться посмотреть наброски, не спровоцировав его на необдуманный поступок.
   — Вы так внимательны. — Ноэль обернулась и встретила взгляд Блэйдуэлла. — Мы с месье Сардо поговорим минутку. Я знаю, что мама наверху. Я не заставлю себя ждать — ни ее, ни мадам Руссо.
   — Очень хорошо, миледи, — ответил Блэйдуэлл, поняв ее мысль, — но только на одну минуту. Графиня дала мне совершенно ясные указания насчет вашей сегодняшней примерки.
   Ноэль со вздохом повернулась к Андре:
   — Видите, сегодня мой день заполнен делами. Мне жаль, что ваш визит будет так недолог, но я с удовольствием посмотрю ваши наброски.
   Она протянула руку, чтобы взять их, и слишком поздно поняла, что в руке она все еще сжимает листок, на котором набросала объявление о свадьбе.
   Ее почерк был четким и крупным, текст бросался в глаза.
   Андре просто не мог его не заметить и не прочесть. Его глаза буквально проглотили исписанную ее почерком страницу, когда он передавал Ноэль свои наброски…
   Все в ней сжалось, когда она увидела лицо Андре. Изумление, потом недоверие и, наконец, смятение и потрясение изменили его до неузнаваемости.
   Прошла целая минута, прежде чем она подняла голову.
   — Похоже, я должен вас поздравить. — Его голос был на удивление спокоен и ровен, и рука не дрожала, когда он взял у нее исписанный листок. Если он и испытывал страдание, то очень хорошо умел скрыть его. Хотя страдание тут же затмила вспышка гнева. Ноэль должна была признать — он имел право на эту реакцию. В конце концов, она флиртовала с ним, заставила его поверить в то, что между ними возникло взаимное чувство. Но следовало ли ей обращать на это внимание или попытаться успокоить его?