Страница:
Шофер все не возвращался. Сидеть рядом с покойником в этом глухом, безлюдном месте было жутко. Но Синъитиро, глубоко взволнованный всем происшедшим, не испытывал страха, он даже был растроган выпавшим на его долю испытанием.
Вдруг его охватило сомнение: имеет ли он право унести часы, никого не поставив об этом в известность? Ведь полиция непременно будет его допрашивать. Что он скажет? Юноша мертв и подтвердить свою просьбу не сможет. Чего доброго, его обвинят в воровстве, и у него не будет никаких оправданий. Ему не поверят, что покойный просил передать кому-то часы. Не лучше ли остаться в стороне от этого дела и не вмешиваться в личную жизнь постороннего человека только потому, что он оказался случайным свидетелем его смерти?
Зачем наживать себе неприятности? Но стоило Синъи-тиро так подумать, как в ушах у него зазвучали последние слова юноши: «Часы… Верните их, пожалуйста…»
И словно в ответ на свои мысли Синъитиро услышал голос совести, который тихо, но очень отчетливо произнес: «Ты трус».
Да, он трус. Но он не будет трусом. Он во что бы то ни стало разыщет женщину по имени Рурико. Пусть не она владелица часов, но она знает, кому их вернуть, раз юноша назвал ее имя: перед смертью обычно вспоминают самых близких людей. И она, эта женщина, защитит Спнъитиро, если его заподозрят в бесчестном поступке.
Придя к такому выводу, Синъитиро бережно спрятал часы в карман и в этот момент услышал шаги. Словно застигнутый на месте преступления, он испуганно оглянулся и увидел, что к нему быстрым шагом приближаются какие-то люди. Один из них нес фонарь с надписью «Полиция».
Их было четверо: шофер, молодой полицейский, доктор в хакама [5] и старик сторож из полиции. Синъитиро вышел из машины им навстречу. Полицейский посветил фонарем и спросил:
– Как раненый?
– Только что скончался. Видимо, сильно повредило грудь, – ответил Синъитиро.
Наступило молчание. Шофера била дрожь.
– Прошу вас, – обратился полицейский к врачу. – Произведите осмотр тела.
Шофер дрожащей рукой включил свет в кабине.
– Это ваш приятель? – спросил полицейский Синъитиро, следя за тем, как врач производит осмотр.
– Нет, случайный попутчик. Правда, мы успели познакомиться и я знаю, как его зовут.
– Как? – спросил полицейский, открывая записную книжку.
– Аоки Дзюн. Он студент словесного факультета. Адреса я не спросил, но думаю, что погибший сын Аоки Дзюндзо, члена Верхней палаты. Они очень похожи. Не исключено, разумеется, что я ошибаюсь. Надо осмотреть его вещи, тогда все выяснится.
Полицейский слушал Синъитиро и кивал головой, потом сказал:
– От шофера мы вкратце узнали про обстоятельства дела, но не можем полностью полагаться на его слова, поэтому мне хотелось бы выслушать вас.
Синъитиро взглянул на шофера, который весь превратился в слух, словно ожидая приговора, и слова обвинения застряли у него в горле: ведь все равно не вернешь юношу к жизни. И Синъитиро сказал:
– Шофер, конечно, виноват. Но я должен вам сообщить, что юноша на ходу открыл дверцу машины. Не сделай он этого, возможно, не произошло бы несчастья.
– Ах, вот оно что…
Полицейский сделал запись в книжке и сказал:
– Если впоследствии родные учинят иск, вам, возможно, придется быть свидетелем на суде. В связи с этим я хотел бы взять у вас визитную карточку.
Синъитиро вручил полицейскому визитную карточку как раз в тот момент, когда врач вышел из машины, вытирая выпачканные в крови руки.
– Он потерял много крови, – сказал врач и обратился к Синъитиро: – Смерть быстро наступила?
– Да… Минут через тридцать.
– При подобной травме выжить невозможно, – заявил доктор, махнув рукой.
– Представляю, как вам это неприятно! – заметил полицейский, обращаясь к Синъитиро. – Хорошо еще, что мы счастливо отделались. Вы, кажется, ехали в Югавару? Наш сторож вас проводит. До Манадзуру придется идти пешком. А погибшим мы сами займемся.
Синъитиро облегченно вздохнул, но тут вспомнил про часы и подумал, что пока еще не время радоваться, прежде надо исполнить последнюю просьбу своего юного спутника.
Синъитиро подошел к машине и, отдавая последний долг умершему, молча склонился перед ним.
Затем попрощался со всеми, но, пройдя несколько шагов, спохватился, что забыл взять дневник юноши и выбросить в море, как тот просил, и вернулся.
– Я тут забыл одну вещь… – растерянно произнес Синъитиро.
– Что именно? – спросил полицейский, производивший осмотр машины.
– Записную книжку, – с опаской ответил Синъитиро.
– Эту? – спросил полицейский, отдавая тетрадь Синъитиро.
На обложке стояло имя юноши, но полицейский, видимо, не заметил этого в темноте и не обнаружил ни малейшего подозрения. Синъитиро успокоился и положил тетрадь в карман.
И в поезде, который шел от Манадзуру до Югавары, и в деревенском дилижансе от станции до гостиницы – словом, всю дорогу Синъитиро никак не мог привести в порядок свои мысли. Вдобавок от сильного ушиба болела голова.
В ушах все еще звучали стоны юноши, перед глазами стояли неотступным призраком его окровавленный рот, иссиня-бледное лицо. Радостное ожидание встречи с любимой женой бесследно исчезло, и всякий раз, как Синъитиро пытался вызвать в памяти ее образ, перед ним неизменно появлялось залитое кровью лицо юноши, а имя Сидзуко звучало как Рурико.
Дилижанс уже свернул с дороги, проходившей по рисовому полю, впереди замелькали едва заметные огоньки домов, расположенных у горячих источников, а Синъитиро все никак не мог успокоиться. Его расстроенный вид наверняка испугает жену. Нет, он и словом не обмолвится о печальном происшествии, чтобы не ранить ее нежного сердца.
Дилижанс проехал по мосту и остановился возле гостиницы. Навстречу Синъитиро вышли служанка Сидзуко и горничная гостиницы.
– Ваша жена, – сказала служанка, – давно ждет вас.
Тут Синъитиро увидел Сидзуко. Она ждала его на лестнице, ведущей на второй этаж, ибо сочла нескромным стоять внизу. Сидзуко кокетливо улыбнулась мужу и, едва сдерживая бурную радость, спустилась по лестнице.
– Почему так поздно? – с легким упреком спросила она.
– Прости, – ласково ответил Синъитиро.
Только они вошли в комнату, как Синъитиро вспомнил, что тетрадь юноши так и лежит у него в кармане пальто. Он не мог ее выбросить, потому что шел в Манадзуру с провожатым, и сейчас при мысли об этом помрачнел.
– Что с вами? Вам нездоровится? Надевайте скорее халат или теплое кимоно! – Говоря это, Сидзуко с веселым видом стала помогать Синъитиро раздеваться.
Она повесила его пиджак на ширму и вдруг вскрикнула.
– Что с тобой? – испуганно спросил Синъитиро.
– Это кровь? Кровь? – побледнев, воскликнула женщина и поднесла рукав пиджака к лампочке. Кровь, глубоко впитавшись, расплылась большим пятном.
– Неужели кровь попала на пиджак? – с дрожью в голосе произнес Синъитиро.
– Скажите же, что с вами случилось? – взволнованно спросила Сидзуко.
Чтобы успокоить жену, Синъитиро ответил:
– Со мной ничего. Моего попутчика-студента ранило, когда машина врезалась в гору.
– Может быть, вы тоже ранены?
– Нет, к счастью, даже не поцарапало.
– А что с этим студентом?
– Он сильно пострадал. Наверное, не выживет. Так жаль его!
Но Сидзуко в этот момент с ужасом думала об опасности, которой чудом избежал ее муж, и не сводила с него испуганного взгляда.
Беспокойство жены передалось Синъитиро. Ему стало казаться, что случившееся с юношей несчастье касается и его самого, и жены, что с той самой минуты, как он взял часы и записную книжку, злой рок, тяготевший над погибшим, будет преследовать его и Сидзуко. И Синъитиро, так страстно мечтавший о встрече с женой, сейчас не мог найти для нее ни одного нежного слова.
Супруги, оба бледные, молча сидели друг против друга. Пожавшие в кармане у Синъитиро часы представлялись. ему чем-то зловещим.
Похороны
Вдруг его охватило сомнение: имеет ли он право унести часы, никого не поставив об этом в известность? Ведь полиция непременно будет его допрашивать. Что он скажет? Юноша мертв и подтвердить свою просьбу не сможет. Чего доброго, его обвинят в воровстве, и у него не будет никаких оправданий. Ему не поверят, что покойный просил передать кому-то часы. Не лучше ли остаться в стороне от этого дела и не вмешиваться в личную жизнь постороннего человека только потому, что он оказался случайным свидетелем его смерти?
Зачем наживать себе неприятности? Но стоило Синъи-тиро так подумать, как в ушах у него зазвучали последние слова юноши: «Часы… Верните их, пожалуйста…»
И словно в ответ на свои мысли Синъитиро услышал голос совести, который тихо, но очень отчетливо произнес: «Ты трус».
Да, он трус. Но он не будет трусом. Он во что бы то ни стало разыщет женщину по имени Рурико. Пусть не она владелица часов, но она знает, кому их вернуть, раз юноша назвал ее имя: перед смертью обычно вспоминают самых близких людей. И она, эта женщина, защитит Спнъитиро, если его заподозрят в бесчестном поступке.
Придя к такому выводу, Синъитиро бережно спрятал часы в карман и в этот момент услышал шаги. Словно застигнутый на месте преступления, он испуганно оглянулся и увидел, что к нему быстрым шагом приближаются какие-то люди. Один из них нес фонарь с надписью «Полиция».
Их было четверо: шофер, молодой полицейский, доктор в хакама [5] и старик сторож из полиции. Синъитиро вышел из машины им навстречу. Полицейский посветил фонарем и спросил:
– Как раненый?
– Только что скончался. Видимо, сильно повредило грудь, – ответил Синъитиро.
Наступило молчание. Шофера била дрожь.
– Прошу вас, – обратился полицейский к врачу. – Произведите осмотр тела.
Шофер дрожащей рукой включил свет в кабине.
– Это ваш приятель? – спросил полицейский Синъитиро, следя за тем, как врач производит осмотр.
– Нет, случайный попутчик. Правда, мы успели познакомиться и я знаю, как его зовут.
– Как? – спросил полицейский, открывая записную книжку.
– Аоки Дзюн. Он студент словесного факультета. Адреса я не спросил, но думаю, что погибший сын Аоки Дзюндзо, члена Верхней палаты. Они очень похожи. Не исключено, разумеется, что я ошибаюсь. Надо осмотреть его вещи, тогда все выяснится.
Полицейский слушал Синъитиро и кивал головой, потом сказал:
– От шофера мы вкратце узнали про обстоятельства дела, но не можем полностью полагаться на его слова, поэтому мне хотелось бы выслушать вас.
Синъитиро взглянул на шофера, который весь превратился в слух, словно ожидая приговора, и слова обвинения застряли у него в горле: ведь все равно не вернешь юношу к жизни. И Синъитиро сказал:
– Шофер, конечно, виноват. Но я должен вам сообщить, что юноша на ходу открыл дверцу машины. Не сделай он этого, возможно, не произошло бы несчастья.
– Ах, вот оно что…
Полицейский сделал запись в книжке и сказал:
– Если впоследствии родные учинят иск, вам, возможно, придется быть свидетелем на суде. В связи с этим я хотел бы взять у вас визитную карточку.
Синъитиро вручил полицейскому визитную карточку как раз в тот момент, когда врач вышел из машины, вытирая выпачканные в крови руки.
– Он потерял много крови, – сказал врач и обратился к Синъитиро: – Смерть быстро наступила?
– Да… Минут через тридцать.
– При подобной травме выжить невозможно, – заявил доктор, махнув рукой.
– Представляю, как вам это неприятно! – заметил полицейский, обращаясь к Синъитиро. – Хорошо еще, что мы счастливо отделались. Вы, кажется, ехали в Югавару? Наш сторож вас проводит. До Манадзуру придется идти пешком. А погибшим мы сами займемся.
Синъитиро облегченно вздохнул, но тут вспомнил про часы и подумал, что пока еще не время радоваться, прежде надо исполнить последнюю просьбу своего юного спутника.
Синъитиро подошел к машине и, отдавая последний долг умершему, молча склонился перед ним.
Затем попрощался со всеми, но, пройдя несколько шагов, спохватился, что забыл взять дневник юноши и выбросить в море, как тот просил, и вернулся.
– Я тут забыл одну вещь… – растерянно произнес Синъитиро.
– Что именно? – спросил полицейский, производивший осмотр машины.
– Записную книжку, – с опаской ответил Синъитиро.
– Эту? – спросил полицейский, отдавая тетрадь Синъитиро.
На обложке стояло имя юноши, но полицейский, видимо, не заметил этого в темноте и не обнаружил ни малейшего подозрения. Синъитиро успокоился и положил тетрадь в карман.
И в поезде, который шел от Манадзуру до Югавары, и в деревенском дилижансе от станции до гостиницы – словом, всю дорогу Синъитиро никак не мог привести в порядок свои мысли. Вдобавок от сильного ушиба болела голова.
В ушах все еще звучали стоны юноши, перед глазами стояли неотступным призраком его окровавленный рот, иссиня-бледное лицо. Радостное ожидание встречи с любимой женой бесследно исчезло, и всякий раз, как Синъитиро пытался вызвать в памяти ее образ, перед ним неизменно появлялось залитое кровью лицо юноши, а имя Сидзуко звучало как Рурико.
Дилижанс уже свернул с дороги, проходившей по рисовому полю, впереди замелькали едва заметные огоньки домов, расположенных у горячих источников, а Синъитиро все никак не мог успокоиться. Его расстроенный вид наверняка испугает жену. Нет, он и словом не обмолвится о печальном происшествии, чтобы не ранить ее нежного сердца.
Дилижанс проехал по мосту и остановился возле гостиницы. Навстречу Синъитиро вышли служанка Сидзуко и горничная гостиницы.
– Ваша жена, – сказала служанка, – давно ждет вас.
Тут Синъитиро увидел Сидзуко. Она ждала его на лестнице, ведущей на второй этаж, ибо сочла нескромным стоять внизу. Сидзуко кокетливо улыбнулась мужу и, едва сдерживая бурную радость, спустилась по лестнице.
– Почему так поздно? – с легким упреком спросила она.
– Прости, – ласково ответил Синъитиро.
Только они вошли в комнату, как Синъитиро вспомнил, что тетрадь юноши так и лежит у него в кармане пальто. Он не мог ее выбросить, потому что шел в Манадзуру с провожатым, и сейчас при мысли об этом помрачнел.
– Что с вами? Вам нездоровится? Надевайте скорее халат или теплое кимоно! – Говоря это, Сидзуко с веселым видом стала помогать Синъитиро раздеваться.
Она повесила его пиджак на ширму и вдруг вскрикнула.
– Что с тобой? – испуганно спросил Синъитиро.
– Это кровь? Кровь? – побледнев, воскликнула женщина и поднесла рукав пиджака к лампочке. Кровь, глубоко впитавшись, расплылась большим пятном.
– Неужели кровь попала на пиджак? – с дрожью в голосе произнес Синъитиро.
– Скажите же, что с вами случилось? – взволнованно спросила Сидзуко.
Чтобы успокоить жену, Синъитиро ответил:
– Со мной ничего. Моего попутчика-студента ранило, когда машина врезалась в гору.
– Может быть, вы тоже ранены?
– Нет, к счастью, даже не поцарапало.
– А что с этим студентом?
– Он сильно пострадал. Наверное, не выживет. Так жаль его!
Но Сидзуко в этот момент с ужасом думала об опасности, которой чудом избежал ее муж, и не сводила с него испуганного взгляда.
Беспокойство жены передалось Синъитиро. Ему стало казаться, что случившееся с юношей несчастье касается и его самого, и жены, что с той самой минуты, как он взял часы и записную книжку, злой рок, тяготевший над погибшим, будет преследовать его и Сидзуко. И Синъитиро, так страстно мечтавший о встрече с женой, сейчас не мог найти для нее ни одного нежного слова.
Супруги, оба бледные, молча сидели друг против друга. Пожавшие в кармане у Синъитиро часы представлялись. ему чем-то зловещим.
Похороны
Токийские газеты подробно писали о трагической гибели юноши. Синъитиро не ошибся: его случайный попутчик и в самом деле оказался старшим сыном барона Аоки. Имя Синъитиро, к его удивлению, нигде не упоминалось, и он почувствовал некоторое облегчение.
На другой день – это как раз был день похорон – Синъитиро привез жену в Токио. Хоронить юношу должны были на кладбище Аояма. Синъитиро не собирался никому рассказывать о том, что провел с погибшим последние минуты его жизни, но на похороны он решил пойти во что бы то ни стало. Юноша скончался у Синъитиро на руках и теперь казался ему самым близким другом. Он не мог без слез вспоминать об Аоки. Таинственные узы, казалось, связывали Синъитиро с несчастным, хотя никого из его родных он не знал.
Была еще одна причина, заставившая юношу пойти на похороны. Там, конечно, будут близкие юноше люди: сестры, женщина по имени Рурико, владелец или владелица часов и, наконец, возлюбленная (разумеется, если она была у него). Кто-нибудь из близких непременно укажет Синъитиро владельца часов.
Погода стояла ясная, такая, как обычно бывает в начале лета. В небе, пронизанном ярким светом, медленно плыли по-летнему пышные облака. Все вокруг так и дышало свежестью. Только грустная процессия на кладбище омрачала этот ясный, исполненный радости день.
Узнав о безвременной кончине юноши, многие пришли проститься с ним. Синъитиро приехал на похороны ровно в три часа, как и было назначено, но у кладбища уже стояла целая вереница машин и рикш с колясками. Собралось человек пятьсот, а машины и коляски все прибывали и прибывали.
Отец погибшего – председатель одной из фракций Верхней палаты – был человеком влиятельным, и на похороны приехали почти все видные политические деятели. Синъитиро сразу узнал графа Т. и начальника морского штаба адмирала С, министра связи, засунувшего в рот чуть ли не полсигары и чему-то громко смеявшегося. Он беседовал с бароном Г., объездившим всю послевоенную Европу и теперь дожидавшимся случая, чтобы начать политические интриги. Присутствовал здесь и премьер, министр внутренних дел и военный министр, крупные финансисты. Однако никого из знакомых Синъитиро здесь не было.
Синъитиро положил на специальный столик свою визитную карточку и, став в стороне, ждал начала церемонии. Никто не заговаривал с ним. Распорядители вежливо Кланялись вновь прибывающим видным лицам, благодарили за внимание, а Синъитиро лишь небрежно кивали головой.
И все же Синъитиро не покидала уверенность. Ни один из собравшихся здесь людей не был свидетелем смерти юноши, только он, Синъитиро. Только ему высказал юноша свою последнюю волю. Проснись он сейчас, он порадовался бы Синъитиро куда больше, чем всем этим министрам, финансистам и высокопоставленным особам, приехавшим на похороны приличия ради. Тронутый пришедшей ему в голову мыслью, Синъитиро стал рассеянно оглядывать толпу.
Вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь мерным стуком копыт: это приближался катафалк, сопровождаемый родственниками в колясках.
Синъитиро пробрался сквозь толпу поближе к катафалку, чтобы увидеть родственников покойного. Из первой коляски вышел юноша в форме лицеиста, очень похожий на умершего, только немпого выше ростом, видимо, его брат. Он был главным лицом церемонии.
Из второй – две девушки, которых Синъитиро стал внимательно разглядывать, полагая, что одной из них может оказаться Рурико. Однако вскоре выяснилось, что это сестры покойного. Как и погибший брат, они отличались красотой и благородством. Старшей было не более двадцати. Они шли медленно, в белых траурных платьях [6], низко опустив головы, с заплаканными глазами, являя собой трогательную и в то же время прекрасную картину.
Вслед за ними вышли из колясок еще несколько женщин, видимо, тоже родственницы, поскольку они были одеты в траур.
«Одна из них наверняка Рурико», – подумал Синъитиро, переводя взгляд с одного лица на другое. Он сильно волновался, ибо не представлял себе, как распознать, которая же из женщин Рурико. Как только гроб поставили на возвышение, отведенное для церемонии место заполнили люди.
Наступила тишина. Лица приняли скорбное выражение, глаза были устремлены на священников, одетых в пурпурные и лиловые ризы. С минуты на минуту будут произнесены первые слова молитвы.
Вдруг послышался шум приближавшегося автомобиля. Стоявшие подле гроба даже не оглянулись, остальные же бросили негодующий взгляд на дерзнувшего нарушить торжественную тишину. Это была совсем молодая, бойкая женщина в очень красивом платье с белым воротником, подчеркивавшем ее благородную грацию. Она вышла из изящного итальянского лимузина и, не обращая ни малейшего внимания на укоризненные взгляды присутствующих, сняла черную вуаль, небрежно бросила ее на сиденье и с видом, полным достоинства, проследовала туда, где у гроба сидели женщины. С этого момента внимание всех без исключения было приковано к ней. Что же касается Синъитиро, то она поразила его своей красотой и молодостью. Ей было от силы лет двадцать. В то же время она держалась с таким достоинством, что невольно внушала уважение.
И Синъитиро не отрываясь смотрел на красавицу, словно сошедшую с картины знаменитого художника.
Постепенно звучные голоса священников отвлекли внимание окружающих от неожиданно появившейся молодой женщины, и лица их снова приняли скорбное выражение.
Только Синъитиро все еще испытывал сильное беспокойство. Он инстинктивно чувствовал, что существует какая-то связь между этой женщиной и погибшим юношей. Ее ослепительная красота и независимый вид почему-то напомнили Синъитиро о странном кинжале, вырезанном на крышке часов покойного. Он не слышал молитв и думал только об этой женщине, завороженный ее красотой. Не все ли равно, кто она: Рурико или владелица таинственных часов. На японку она была мало похожа и уж совсем не похожа на безжизненных красавиц эпохи Мэй-дзи, настоящих кукол. Нет, она была типичной представительницей современной цивилизации. В глазах ее светились энергия и ум. Совсем еще юная, она держалась с достоинством светской женщины.
Между тем погребальные обряды следовали один за другим. Когда же был совершен обряд последнего поклонения, женщина, завладевшая воображением Синъитиро, скромно поднялась с места, поклонилась, как и всеостальные родственники, перед телом умершего и бросила в курильницу несколько кусочков ладана.
Церемония вскоре кончилась, родственники поблагодарили прибывших на похороны, и все заторопились домой. Возле кладбища образовалось целое скопище автомобилей и рикш.
Не обращая внимания на толкотню, Синъитиро нарочно шел медленно, стараясь приблизиться к интересовавшей
его женщине. Как только она очутилась за оградой,
отделявшей место церемонии, к ней подошли четыре студента – видимо, друзья умершего. Она обменялась с ними несколькими словами, взялась за ручку лимузина и с очаровательной улыбкой, грациозно изогнувшись, села в автомобиль. Потом приоткрыла дверцу и сказалa:
– Не поймите меня превратно, не то я попаду в неловкое положение!
Она захлопнула дверцу, и машина тронулась, медленно пробираясь сквозь толпу.
Проводив ее взглядом, молодые люди тоже стали пробираться сквозь толпу по направлению к выходу. Синъитиро пошел за ними, надеясь разузнать что-нибудь о Рурико или владелице часов. Это была, по его мнению, единственная возможность.
Судя по всему, студенты собирались сесть в трамвай, ибо шли в сторону трамвайной остановки на Аояма-сантё-мэ. Синъитиро следовал за ними на некотором расстоянии, чтобы не быть замеченным, и, поскольку молодые люди говорили довольно громко, слышал отдельные фразы.
– Предположим, что гибель Аоки – случайность. Но медь не исключено и самоубийство, – сказал один из них, толстяк.
– Разумеется, – ответил второй, высокого роста. – Ну и натворил он дел.
– Я сразу понял, что с ним творится неладное, когда получил от него письмо из Михо, – вступил в разговор студент в летнем пальто.
Синъитиро подошел ближе.
– Несомненно одно, – говорил толстяк. – Последнее время он пребывал в глубоком унынии. Возможно, от несчастной любви. Но он был скрытен и ни с кем не беседовал о своих сердечных делах. Поэтому трудно даже предположить, кто была его избранница.
При этих словах Синъитиро живо представил себе юношу, с печальным видом сидевшего в машине.
– Неужели предметом его любви была госпожа Сёда? – сказал один из студентов, и все рассмеялись.
Студенты подошли к трамвайной остановке. Трое с трудом протиснулись в вагон, а один, в очках, который все время молчал, попрощался и направился в сторону Аояма-иттёмэ. Синъитиро последовал за ним, решив про себя, что теперь, когда студент остался один, с ним легче будет завести разговор.
Но он прошел уже целый квартал, а заговорить все не решался, боясь показаться глупым и невоспитанным. Он уже готов был отказаться от своего намерения, но подумал, что может потерять единственную возможность напасть на след владельца часов. И Синъитиро наконец отважился. В это время студент как раз обернулся. Синъитиро подошел к нему и спросил:
– Простите, вы сейчас с похорон Аоки-сан [7]?
– Да, – с удивлением, но в то же время приветливо ответил юноша.
– Вы были его другом? – продолжал расспрашивать Синъитиро, ободренный ответом студента.
– Да. С самого детства. Мы вместе учились в начальной школе.
– Вот как! Сочувствую вашему горю! – Синъитиро умолк, не решаясь расспрашивать дальше, потом снова заговорил: – Простите за нескромность, госпожа, с которой вы разговаривали…
Не дав Синъитиро договорить, юноша спросил:
– Вы имеете в виду женщину, уехавшую на машине? С ней что-нибудь случилось?
– Нет, ничего, – в замешательстве ответил Синъитиро. – Я просто хотел узнать ее имя.
Студент улыбнулся с таким видом, словно жалел Синъитиро, не знавшего общеизвестных вещей.
– Это знаменитая госпожа Сёда. Вы о ней не слыхали? Она дочь бывшего министра барона Карасавы. Он принадлежит к той же фракции Верхней палаты, что и отец Аоки. Поэтому-то госпожа Сёда и была дружна с покойным.
Тут Синъитиро вспомнил, что женские журналы часто помещают фотографии этой госпожи, а в газетах появляются о ней заметки. Но поскольку до сих пор это мало интересовало Синъитиро, он никак не мог припомнить имени этой женщины.
Робея, он обратился к студенту:
– Кажется, ее зовут…
– Рурико. Мы прозвали ее «Госпожа Рурико – Небесная Красавица». – И студент рассмеялся.
Предчувствия Синъитиро сбылись – это оказалась Рурико, – и ему захотелось узнать о ней как можно подробнее.
– Значит, отношения госпожи Рурико с Аоки-кун не выходили за рамки дружбы?
– Как бы вам сказать, – ответил студент, – они особенно сблизились в последние полгода. У госпожи Рурико вообще много друзей. Я, например, тоже пользуюсь ее благосклонностью. – Последние слова студент произнес хвастливым тоном: видимо, знакомство со знатной и красивой женщиной очень льстило его самолюбию.
– Значит, она не из патриархальной семьи?
– Разумеется, нет. После смерти мужа, господина Сёхэя, она живет совершенно свободно.
– Разве госпожа Рурико вдова?
– Да. Не прошло и шести месяцев после свадьбы, как муж ее скончался. Сын его от первой жены ненормальный. С госпожой живет его дочь, девятнадцатилетняя Минако. А госпожа Рурико на правах опекунши распоряжается всем домом.
– Вон оно что… Такая молодая, такая красавица, и вышла замуж за вдовца, – пробормотал Синъитиро, все больше и больше удивляясь.
В это время они подошли к остановке на Аояма-иттёмэ, и студент, собиравшийся еще что-то сказать, направился к трамваю, идущему в Сиомати. Тогда Синъитиро поспешно сказал:
– Простите за неожиданную просьбу. Не посоветуете ли, как встретиться мне с этой женщиной? У меня к ней дело.
Студент, видимо, счел просьбу Синъитиро непристойной, усматривая в ней желание волокиты завязать знакомство с красивой женщиной, и чуть заметно усмехнулся, но тотчас же, согнав с лица улыбку, ответил:
– Видите ли, я не знаю, кто вы такой, мне также неизвестны ваши намерения, как же я могу вот так сразу представить вас госпоже Сёде? Впрочем, она не похожа на других женщин и примет вас без всяких рекомендаций. Она живет на Гобантё Кодзимати.
Сказав это, студент легко вскочил в уже тронувшийся трамвай. Синъитиро же продолжал стоять на месте. От этого разговора у него остался неприятный осадок, к тому же ему было стыдно, что он с бесцеремонностью репортера обратился к совершенно незнакомому человеку. Разумеется, ему было необходимо узнать, кто эта женщина, но ведь он мог поступить и иначе, более достойным образом. Однако неприятное чувство мало-помалу сменилось радостным: ведь ему удалось наконец узнать, кто такая Рурико. Возможно также, что именно она – владелица часов, бережно завернутых в платок и до сих пор все еще лежавших у него в кармане. Эти драгоценные часы из платины великолепно гармонировали с обликом блистательной госпожи Рурико. «Она, видимо, сейчас оплакивает погибшего и очень обрадуется, когда увидит эти часы. И, уж конечно, она будет тронута моим приходом, ибо судьбе было угодно сделать меня единственным свидетелем смерти юноши».
Размышляя так, Синъитиро живо представлял себе грациозную фигуру госпожи Сёды.
Тут как раз подошел трамвай, шедший в Кудан и Рёгоку, как бы торопя Синъитиро привести свое намерение в исполнение. На этом трамвае можно было без пересадки доехать до Гобантё Кодзимати.
Когда трамвай, пробежав Акасакамицукэ и Миякэдзака, приближался к Гобантё Кодзимати, в памяти Синъитиро снова всплыл образ прелестной женщины, и Синъитиро, устыдившись, поймал себя на том, что больше думает о красавице, нежели о часах, которые следует вернуть. «Часы лишь предлог, чтобы встретиться с очаровательной женщиной», – упрекнул себя Синъитиро.
Рурико произвела на Синъитиро неотразимое впечатление и заронила в его сердце смутную тревогу. Как ни уговаривал себя Синъитиро, что единственный его долг – вернуть часы их настоящему владельцу, что до госпожи Сёды ему нет никакого дела, все было тщетно. Напротив, чем больше он старался не думать о ней, тем сильнее завладевала она его воображением.
Трамвай прошел мимо английского посольства, сверкавшего в лучах летнего солнца яркой зеленью вишневых деревьев, и теперь из окна виден был густо поросший травой, очень красивый вал императорского дворца.
Доехав до места, Синъитиро торопливо вышел из вагона и увидел длинную и широкую улицу. Это и была Гобантё Кодзимати. Освещенная ярким полуденным солнцем мостовая так блестела, что больно было глазам. У Синъитиро сердце учащенно забилось, и он остановился. Как человек воспитанный, он понимал, что не совсем прилично являться так неожиданно с визитом. Прежде следовало хотя бы испросить позволения прийти в письме. Ну, а если бы он получил отказ? Нет, лучше идти прямо сейчас, тогда, по крайней мере, есть надежда ее увидеть. Ведь она только что вернулась с похорон и все ее мысли о покойном. А он, Синъитиро, пришел исполнить его последнюю волю, и госпожа не может его не принять. Синъитиро прошел всю улицу, все прилегающие переулки, но дома с дощечкой, где была бы написана фамилия «Седа», не нашел.
Проискав добрых полчаса, он вдруг заметил вышедшего из магазина мальчика и спросил, где находится дом Сёды.
– Видите вон тот белый каменный дом? Это и есть дом Сёды-сан, – ответил мальчик.
Кстати, Синъитиро давно обратил внимание на этот дом, еще когда сошел с трамвая, и через несколько минут уже стоял у гранитных ворот, за которыми виднелась обсаженная деревьями аллея, круто вздымавшаяся вверх. В конце аллеи высилось великолепное здание европейского типа, выделявшееся даже среди множества богатых особняков.
Синъитиро никогда не пришло бы в голову, что госпожа Сёда владеет таким роскошным домом, и он, оробев, стоял, смущенный этой роскошью и великолепием. Аллея описывала полукруг, поэтому подъезд, к которому она вела, был скрыт наполовину. Зато хорошо был виден сам дом, выстроенный в готическом стиле, весьма элегантно, но в то же время и монументально. На балконе стояло плетеное кресло. На кресле – подушка огненного цвета. 15 настежь открытых окнах слегка колыхались от ветра голубыешторы.
«Входить или не входить? – раздумывал Синъитиро. – Лучше, пожалуй, отправить письмо». – И он хотел было повернуть обратно. Но в этот момент до него донеслись тихие звуки рояля, и он весь обратился в слух. Это был ноктюрн Шопена, хорошо знакомый Синъитиро, и Синъитиро слушал его, затаив дыхание. Томительно-грустная мелодия пропинала в самое сердце. Рояль, казалось, плакал, и звуки лились то медленно и робко, похожие па шепот майского ветра в молодой листве, то звонко и бурно, как ключ, вдруг забивший при голубом лунном сиянии. Капризный, все время меняющийся ритм тонкой паутиной обволакивал сердце Синъитиро. В его воображении возникли порхающие по клавишам белые пальчики, прекрасное гордое лицо, неожиданно открывшееся взорам, когда красавица сбросила черную вуаль. Синъитиро совсем забыл про часы. Сейчас им владело. одно-единственное желание: еще раз увидеть эту прекрасную женщину. И он вошел в ворота. Сердце его взволнованно билось. У входа с белыми гранитными колоннами он на минуту остановился. Но в следующий миг палец его уже коснулся кнопки звонка. Звуки рояля здесь слышались гораздо отчетливее. Исполнение было блестящим, и это еще сильнее взволновало Синъитиро. Когда он позвонил, его охватило смутное беспокойство. В этот момент раздались легкие детские шаги, и дверь медленно отворилась. Перед Синъитиро, склонившись в поклоне и улыбаясь, стоял красивый мальчик с серебряным подносом для визитных карточек.
На другой день – это как раз был день похорон – Синъитиро привез жену в Токио. Хоронить юношу должны были на кладбище Аояма. Синъитиро не собирался никому рассказывать о том, что провел с погибшим последние минуты его жизни, но на похороны он решил пойти во что бы то ни стало. Юноша скончался у Синъитиро на руках и теперь казался ему самым близким другом. Он не мог без слез вспоминать об Аоки. Таинственные узы, казалось, связывали Синъитиро с несчастным, хотя никого из его родных он не знал.
Была еще одна причина, заставившая юношу пойти на похороны. Там, конечно, будут близкие юноше люди: сестры, женщина по имени Рурико, владелец или владелица часов и, наконец, возлюбленная (разумеется, если она была у него). Кто-нибудь из близких непременно укажет Синъитиро владельца часов.
Погода стояла ясная, такая, как обычно бывает в начале лета. В небе, пронизанном ярким светом, медленно плыли по-летнему пышные облака. Все вокруг так и дышало свежестью. Только грустная процессия на кладбище омрачала этот ясный, исполненный радости день.
Узнав о безвременной кончине юноши, многие пришли проститься с ним. Синъитиро приехал на похороны ровно в три часа, как и было назначено, но у кладбища уже стояла целая вереница машин и рикш с колясками. Собралось человек пятьсот, а машины и коляски все прибывали и прибывали.
Отец погибшего – председатель одной из фракций Верхней палаты – был человеком влиятельным, и на похороны приехали почти все видные политические деятели. Синъитиро сразу узнал графа Т. и начальника морского штаба адмирала С, министра связи, засунувшего в рот чуть ли не полсигары и чему-то громко смеявшегося. Он беседовал с бароном Г., объездившим всю послевоенную Европу и теперь дожидавшимся случая, чтобы начать политические интриги. Присутствовал здесь и премьер, министр внутренних дел и военный министр, крупные финансисты. Однако никого из знакомых Синъитиро здесь не было.
Синъитиро положил на специальный столик свою визитную карточку и, став в стороне, ждал начала церемонии. Никто не заговаривал с ним. Распорядители вежливо Кланялись вновь прибывающим видным лицам, благодарили за внимание, а Синъитиро лишь небрежно кивали головой.
И все же Синъитиро не покидала уверенность. Ни один из собравшихся здесь людей не был свидетелем смерти юноши, только он, Синъитиро. Только ему высказал юноша свою последнюю волю. Проснись он сейчас, он порадовался бы Синъитиро куда больше, чем всем этим министрам, финансистам и высокопоставленным особам, приехавшим на похороны приличия ради. Тронутый пришедшей ему в голову мыслью, Синъитиро стал рассеянно оглядывать толпу.
Вдруг наступила тишина, нарушаемая лишь мерным стуком копыт: это приближался катафалк, сопровождаемый родственниками в колясках.
Синъитиро пробрался сквозь толпу поближе к катафалку, чтобы увидеть родственников покойного. Из первой коляски вышел юноша в форме лицеиста, очень похожий на умершего, только немпого выше ростом, видимо, его брат. Он был главным лицом церемонии.
Из второй – две девушки, которых Синъитиро стал внимательно разглядывать, полагая, что одной из них может оказаться Рурико. Однако вскоре выяснилось, что это сестры покойного. Как и погибший брат, они отличались красотой и благородством. Старшей было не более двадцати. Они шли медленно, в белых траурных платьях [6], низко опустив головы, с заплаканными глазами, являя собой трогательную и в то же время прекрасную картину.
Вслед за ними вышли из колясок еще несколько женщин, видимо, тоже родственницы, поскольку они были одеты в траур.
«Одна из них наверняка Рурико», – подумал Синъитиро, переводя взгляд с одного лица на другое. Он сильно волновался, ибо не представлял себе, как распознать, которая же из женщин Рурико. Как только гроб поставили на возвышение, отведенное для церемонии место заполнили люди.
Наступила тишина. Лица приняли скорбное выражение, глаза были устремлены на священников, одетых в пурпурные и лиловые ризы. С минуты на минуту будут произнесены первые слова молитвы.
Вдруг послышался шум приближавшегося автомобиля. Стоявшие подле гроба даже не оглянулись, остальные же бросили негодующий взгляд на дерзнувшего нарушить торжественную тишину. Это была совсем молодая, бойкая женщина в очень красивом платье с белым воротником, подчеркивавшем ее благородную грацию. Она вышла из изящного итальянского лимузина и, не обращая ни малейшего внимания на укоризненные взгляды присутствующих, сняла черную вуаль, небрежно бросила ее на сиденье и с видом, полным достоинства, проследовала туда, где у гроба сидели женщины. С этого момента внимание всех без исключения было приковано к ней. Что же касается Синъитиро, то она поразила его своей красотой и молодостью. Ей было от силы лет двадцать. В то же время она держалась с таким достоинством, что невольно внушала уважение.
И Синъитиро не отрываясь смотрел на красавицу, словно сошедшую с картины знаменитого художника.
Постепенно звучные голоса священников отвлекли внимание окружающих от неожиданно появившейся молодой женщины, и лица их снова приняли скорбное выражение.
Только Синъитиро все еще испытывал сильное беспокойство. Он инстинктивно чувствовал, что существует какая-то связь между этой женщиной и погибшим юношей. Ее ослепительная красота и независимый вид почему-то напомнили Синъитиро о странном кинжале, вырезанном на крышке часов покойного. Он не слышал молитв и думал только об этой женщине, завороженный ее красотой. Не все ли равно, кто она: Рурико или владелица таинственных часов. На японку она была мало похожа и уж совсем не похожа на безжизненных красавиц эпохи Мэй-дзи, настоящих кукол. Нет, она была типичной представительницей современной цивилизации. В глазах ее светились энергия и ум. Совсем еще юная, она держалась с достоинством светской женщины.
Между тем погребальные обряды следовали один за другим. Когда же был совершен обряд последнего поклонения, женщина, завладевшая воображением Синъитиро, скромно поднялась с места, поклонилась, как и всеостальные родственники, перед телом умершего и бросила в курильницу несколько кусочков ладана.
Церемония вскоре кончилась, родственники поблагодарили прибывших на похороны, и все заторопились домой. Возле кладбища образовалось целое скопище автомобилей и рикш.
Не обращая внимания на толкотню, Синъитиро нарочно шел медленно, стараясь приблизиться к интересовавшей
его женщине. Как только она очутилась за оградой,
отделявшей место церемонии, к ней подошли четыре студента – видимо, друзья умершего. Она обменялась с ними несколькими словами, взялась за ручку лимузина и с очаровательной улыбкой, грациозно изогнувшись, села в автомобиль. Потом приоткрыла дверцу и сказалa:
– Не поймите меня превратно, не то я попаду в неловкое положение!
Она захлопнула дверцу, и машина тронулась, медленно пробираясь сквозь толпу.
Проводив ее взглядом, молодые люди тоже стали пробираться сквозь толпу по направлению к выходу. Синъитиро пошел за ними, надеясь разузнать что-нибудь о Рурико или владелице часов. Это была, по его мнению, единственная возможность.
Судя по всему, студенты собирались сесть в трамвай, ибо шли в сторону трамвайной остановки на Аояма-сантё-мэ. Синъитиро следовал за ними на некотором расстоянии, чтобы не быть замеченным, и, поскольку молодые люди говорили довольно громко, слышал отдельные фразы.
– Предположим, что гибель Аоки – случайность. Но медь не исключено и самоубийство, – сказал один из них, толстяк.
– Разумеется, – ответил второй, высокого роста. – Ну и натворил он дел.
– Я сразу понял, что с ним творится неладное, когда получил от него письмо из Михо, – вступил в разговор студент в летнем пальто.
Синъитиро подошел ближе.
– Несомненно одно, – говорил толстяк. – Последнее время он пребывал в глубоком унынии. Возможно, от несчастной любви. Но он был скрытен и ни с кем не беседовал о своих сердечных делах. Поэтому трудно даже предположить, кто была его избранница.
При этих словах Синъитиро живо представил себе юношу, с печальным видом сидевшего в машине.
– Неужели предметом его любви была госпожа Сёда? – сказал один из студентов, и все рассмеялись.
Студенты подошли к трамвайной остановке. Трое с трудом протиснулись в вагон, а один, в очках, который все время молчал, попрощался и направился в сторону Аояма-иттёмэ. Синъитиро последовал за ним, решив про себя, что теперь, когда студент остался один, с ним легче будет завести разговор.
Но он прошел уже целый квартал, а заговорить все не решался, боясь показаться глупым и невоспитанным. Он уже готов был отказаться от своего намерения, но подумал, что может потерять единственную возможность напасть на след владельца часов. И Синъитиро наконец отважился. В это время студент как раз обернулся. Синъитиро подошел к нему и спросил:
– Простите, вы сейчас с похорон Аоки-сан [7]?
– Да, – с удивлением, но в то же время приветливо ответил юноша.
– Вы были его другом? – продолжал расспрашивать Синъитиро, ободренный ответом студента.
– Да. С самого детства. Мы вместе учились в начальной школе.
– Вот как! Сочувствую вашему горю! – Синъитиро умолк, не решаясь расспрашивать дальше, потом снова заговорил: – Простите за нескромность, госпожа, с которой вы разговаривали…
Не дав Синъитиро договорить, юноша спросил:
– Вы имеете в виду женщину, уехавшую на машине? С ней что-нибудь случилось?
– Нет, ничего, – в замешательстве ответил Синъитиро. – Я просто хотел узнать ее имя.
Студент улыбнулся с таким видом, словно жалел Синъитиро, не знавшего общеизвестных вещей.
– Это знаменитая госпожа Сёда. Вы о ней не слыхали? Она дочь бывшего министра барона Карасавы. Он принадлежит к той же фракции Верхней палаты, что и отец Аоки. Поэтому-то госпожа Сёда и была дружна с покойным.
Тут Синъитиро вспомнил, что женские журналы часто помещают фотографии этой госпожи, а в газетах появляются о ней заметки. Но поскольку до сих пор это мало интересовало Синъитиро, он никак не мог припомнить имени этой женщины.
Робея, он обратился к студенту:
– Кажется, ее зовут…
– Рурико. Мы прозвали ее «Госпожа Рурико – Небесная Красавица». – И студент рассмеялся.
Предчувствия Синъитиро сбылись – это оказалась Рурико, – и ему захотелось узнать о ней как можно подробнее.
– Значит, отношения госпожи Рурико с Аоки-кун не выходили за рамки дружбы?
– Как бы вам сказать, – ответил студент, – они особенно сблизились в последние полгода. У госпожи Рурико вообще много друзей. Я, например, тоже пользуюсь ее благосклонностью. – Последние слова студент произнес хвастливым тоном: видимо, знакомство со знатной и красивой женщиной очень льстило его самолюбию.
– Значит, она не из патриархальной семьи?
– Разумеется, нет. После смерти мужа, господина Сёхэя, она живет совершенно свободно.
– Разве госпожа Рурико вдова?
– Да. Не прошло и шести месяцев после свадьбы, как муж ее скончался. Сын его от первой жены ненормальный. С госпожой живет его дочь, девятнадцатилетняя Минако. А госпожа Рурико на правах опекунши распоряжается всем домом.
– Вон оно что… Такая молодая, такая красавица, и вышла замуж за вдовца, – пробормотал Синъитиро, все больше и больше удивляясь.
В это время они подошли к остановке на Аояма-иттёмэ, и студент, собиравшийся еще что-то сказать, направился к трамваю, идущему в Сиомати. Тогда Синъитиро поспешно сказал:
– Простите за неожиданную просьбу. Не посоветуете ли, как встретиться мне с этой женщиной? У меня к ней дело.
Студент, видимо, счел просьбу Синъитиро непристойной, усматривая в ней желание волокиты завязать знакомство с красивой женщиной, и чуть заметно усмехнулся, но тотчас же, согнав с лица улыбку, ответил:
– Видите ли, я не знаю, кто вы такой, мне также неизвестны ваши намерения, как же я могу вот так сразу представить вас госпоже Сёде? Впрочем, она не похожа на других женщин и примет вас без всяких рекомендаций. Она живет на Гобантё Кодзимати.
Сказав это, студент легко вскочил в уже тронувшийся трамвай. Синъитиро же продолжал стоять на месте. От этого разговора у него остался неприятный осадок, к тому же ему было стыдно, что он с бесцеремонностью репортера обратился к совершенно незнакомому человеку. Разумеется, ему было необходимо узнать, кто эта женщина, но ведь он мог поступить и иначе, более достойным образом. Однако неприятное чувство мало-помалу сменилось радостным: ведь ему удалось наконец узнать, кто такая Рурико. Возможно также, что именно она – владелица часов, бережно завернутых в платок и до сих пор все еще лежавших у него в кармане. Эти драгоценные часы из платины великолепно гармонировали с обликом блистательной госпожи Рурико. «Она, видимо, сейчас оплакивает погибшего и очень обрадуется, когда увидит эти часы. И, уж конечно, она будет тронута моим приходом, ибо судьбе было угодно сделать меня единственным свидетелем смерти юноши».
Размышляя так, Синъитиро живо представлял себе грациозную фигуру госпожи Сёды.
Тут как раз подошел трамвай, шедший в Кудан и Рёгоку, как бы торопя Синъитиро привести свое намерение в исполнение. На этом трамвае можно было без пересадки доехать до Гобантё Кодзимати.
Когда трамвай, пробежав Акасакамицукэ и Миякэдзака, приближался к Гобантё Кодзимати, в памяти Синъитиро снова всплыл образ прелестной женщины, и Синъитиро, устыдившись, поймал себя на том, что больше думает о красавице, нежели о часах, которые следует вернуть. «Часы лишь предлог, чтобы встретиться с очаровательной женщиной», – упрекнул себя Синъитиро.
Рурико произвела на Синъитиро неотразимое впечатление и заронила в его сердце смутную тревогу. Как ни уговаривал себя Синъитиро, что единственный его долг – вернуть часы их настоящему владельцу, что до госпожи Сёды ему нет никакого дела, все было тщетно. Напротив, чем больше он старался не думать о ней, тем сильнее завладевала она его воображением.
Трамвай прошел мимо английского посольства, сверкавшего в лучах летнего солнца яркой зеленью вишневых деревьев, и теперь из окна виден был густо поросший травой, очень красивый вал императорского дворца.
Доехав до места, Синъитиро торопливо вышел из вагона и увидел длинную и широкую улицу. Это и была Гобантё Кодзимати. Освещенная ярким полуденным солнцем мостовая так блестела, что больно было глазам. У Синъитиро сердце учащенно забилось, и он остановился. Как человек воспитанный, он понимал, что не совсем прилично являться так неожиданно с визитом. Прежде следовало хотя бы испросить позволения прийти в письме. Ну, а если бы он получил отказ? Нет, лучше идти прямо сейчас, тогда, по крайней мере, есть надежда ее увидеть. Ведь она только что вернулась с похорон и все ее мысли о покойном. А он, Синъитиро, пришел исполнить его последнюю волю, и госпожа не может его не принять. Синъитиро прошел всю улицу, все прилегающие переулки, но дома с дощечкой, где была бы написана фамилия «Седа», не нашел.
Проискав добрых полчаса, он вдруг заметил вышедшего из магазина мальчика и спросил, где находится дом Сёды.
– Видите вон тот белый каменный дом? Это и есть дом Сёды-сан, – ответил мальчик.
Кстати, Синъитиро давно обратил внимание на этот дом, еще когда сошел с трамвая, и через несколько минут уже стоял у гранитных ворот, за которыми виднелась обсаженная деревьями аллея, круто вздымавшаяся вверх. В конце аллеи высилось великолепное здание европейского типа, выделявшееся даже среди множества богатых особняков.
Синъитиро никогда не пришло бы в голову, что госпожа Сёда владеет таким роскошным домом, и он, оробев, стоял, смущенный этой роскошью и великолепием. Аллея описывала полукруг, поэтому подъезд, к которому она вела, был скрыт наполовину. Зато хорошо был виден сам дом, выстроенный в готическом стиле, весьма элегантно, но в то же время и монументально. На балконе стояло плетеное кресло. На кресле – подушка огненного цвета. 15 настежь открытых окнах слегка колыхались от ветра голубыешторы.
«Входить или не входить? – раздумывал Синъитиро. – Лучше, пожалуй, отправить письмо». – И он хотел было повернуть обратно. Но в этот момент до него донеслись тихие звуки рояля, и он весь обратился в слух. Это был ноктюрн Шопена, хорошо знакомый Синъитиро, и Синъитиро слушал его, затаив дыхание. Томительно-грустная мелодия пропинала в самое сердце. Рояль, казалось, плакал, и звуки лились то медленно и робко, похожие па шепот майского ветра в молодой листве, то звонко и бурно, как ключ, вдруг забивший при голубом лунном сиянии. Капризный, все время меняющийся ритм тонкой паутиной обволакивал сердце Синъитиро. В его воображении возникли порхающие по клавишам белые пальчики, прекрасное гордое лицо, неожиданно открывшееся взорам, когда красавица сбросила черную вуаль. Синъитиро совсем забыл про часы. Сейчас им владело. одно-единственное желание: еще раз увидеть эту прекрасную женщину. И он вошел в ворота. Сердце его взволнованно билось. У входа с белыми гранитными колоннами он на минуту остановился. Но в следующий миг палец его уже коснулся кнопки звонка. Звуки рояля здесь слышались гораздо отчетливее. Исполнение было блестящим, и это еще сильнее взволновало Синъитиро. Когда он позвонил, его охватило смутное беспокойство. В этот момент раздались легкие детские шаги, и дверь медленно отворилась. Перед Синъитиро, склонившись в поклоне и улыбаясь, стоял красивый мальчик с серебряным подносом для визитных карточек.