Страница:
– Я хотел бы видеть госпожу, – обратился к нему Синъитиро, вручая свою визитную карточку.
– Подождите, пожалуйста, – вежливо ответил мальчик и с быстротой белки помчался вверх по лестнице.
Синъитиро проводил его взглядом и, решив про себя: «Жребий брошен», напряженно слушал, как замирают шаги на втором этаже. Музыка прекратилась. Синъитиро с волнением думал о том, что вот сейчас она узнала его имя. Не раздадутся ли снова звуки рояля? Нет, не раздались. Зато снова послышались легкие шаги, и мальчик с милой улыбкой быстро сбежал с лестницы.
– Госпожа спрашивает, по какому вы делу.
При этих словах все сомнения Синъитиро рассеялись, и теперь он был уверен, что непременно увидит ее.
– Я хочу кое-что сообщить госпоже об Аоки Дзюне, – ответил Синъитиро.
Мальчик снова взбежал вверх по лестнице. Но на этот раз долго не возвращался. Синъитиро отчетливо представил себе, как она колеблется, не зная, принять его или не принять.
Прошло несколько минут. Наконец мальчик вернулся и сказал:
– Госпожа просила передать, что принимает только по рекомендациям. Но для вас сделает исключение, поскольку вы явились по делу, касающемуся Аоки-сан. Так что пожалуйте сюда! – И мальчик жестом указал Синъитиро, куда идти.
Чтобы попасть в гостиную, надо было пройти прихожую и зал, где висела большая картина – прекрасная копия с известных «Танцовщиц» Гони.
Паутина любви
Случай на празднике
– Подождите, пожалуйста, – вежливо ответил мальчик и с быстротой белки помчался вверх по лестнице.
Синъитиро проводил его взглядом и, решив про себя: «Жребий брошен», напряженно слушал, как замирают шаги на втором этаже. Музыка прекратилась. Синъитиро с волнением думал о том, что вот сейчас она узнала его имя. Не раздадутся ли снова звуки рояля? Нет, не раздались. Зато снова послышались легкие шаги, и мальчик с милой улыбкой быстро сбежал с лестницы.
– Госпожа спрашивает, по какому вы делу.
При этих словах все сомнения Синъитиро рассеялись, и теперь он был уверен, что непременно увидит ее.
– Я хочу кое-что сообщить госпоже об Аоки Дзюне, – ответил Синъитиро.
Мальчик снова взбежал вверх по лестнице. Но на этот раз долго не возвращался. Синъитиро отчетливо представил себе, как она колеблется, не зная, принять его или не принять.
Прошло несколько минут. Наконец мальчик вернулся и сказал:
– Госпожа просила передать, что принимает только по рекомендациям. Но для вас сделает исключение, поскольку вы явились по делу, касающемуся Аоки-сан. Так что пожалуйте сюда! – И мальчик жестом указал Синъитиро, куда идти.
Чтобы попасть в гостиную, надо было пройти прихожую и зал, где висела большая картина – прекрасная копия с известных «Танцовщиц» Гони.
Паутина любви
Гостиная, очень просторная, выходила окнами в сад и была залита солнцем. На полу – ковер с вытканными по зеленому полю цветами, стол красного дерева, диван и несколько кресел, обитых голубой тканью. Шторы тоже голубые. В сочетании с ослепительно-белыми стенами это создавало впечатление приятной свежести.
Синъитиро сел в кресло спиной к двери и, несколько успокоившись, стал разглядывать убранство гостиной. Здесь было множество картин современных художников, среди них купальщица, стоявшая в прозрачной воде. Эта картина, принадлежавшая перу художника, недавно вернувшегося из Европы, наделала много шума на прошлогодней выставке «Ника». Поместить у себя в доме такую картину могла только женщина передовых взглядов, совершенно независимая. Все, что находилось в комнате: и пепельница, и часы на камине, и ваза с цветами, – свидетельствовало об изысканном вкусе их владелицы.
Звуки рояля больше не доносились до Синъитиро. Но хозяйка все не появлялась. Вообще никто не выходил к Синъитиро, только мальчик-слуга принес ему чашечку чая. Так прошло минут десять. Синъитиро уже стал волноваться. Неожиданно взгляд его упал на висевшее над камином зеркало, в котором он увидел собственное отражение, и в этот самый момент Синъитиро услышал легкий шелест платья. Дверь открылась бесшумно, так что Синъитиро даже не успел подняться с кресла, как в зеркале появилось прекрасное лицо с очаровательной улыбкой.
– Я заставила вас ждать, – сказала женщина Синъитиро просто, будто старому знакомому, – но мне надо было переодеться после похорон.
В ее звонком голосе звучали ласковые нотки, проникавшие в самую душу. Столь дружеское обхождение совсем смутило Синъитиро.
– Прошу простить за неожиданное вторжение, – вставая, взволнованно произнес Синъитиро и покраснел, как мальчик.
Госпожа Сёда была в темно-синем шелковом платье, перехваченном на талии широким поясом с изображением черных и зеленых ласточек. Она медленно опустилась в кресло и сказала:
– Пышные были похороны! Но как ужасно столь неожиданно умереть. Все это кажется сном.
Женщина не произнесла ни одной любезной фразы, как это принято в беседе с незнакомым человеком, а сразу же заговорила дружеским тоном, легко и свободно, не давая Синъитиро вымолвить и слова, не замечая, казалось, его смущения.
– Если я не ошибаюсь, Дзюну-сан было всего двадцать четыре года. Кажется, он родился в год обезьяны [8]. Он, как и я, очень интересовался астрологией! – Женщина рассмеялась.
Постепенно опутываемый тонкой, но цепкой паутиной ее чар, Синъитиро находился в каком-то странном забытьи.
Госпожа Сёда жалела погибшего юношу, но о любви тут не могло быть и речи. Об этом говорили и ее подчеркнуто изящные жесты, и кокетливое выражение лица. Не удивительно поэтому, что Синъитиро был несколько разочарован. По его мнению, эта женщина должна была занимать в жизни юноши какое-то особое место, иначе он не стал бы произносить перед смертью ее имени.
И сейчас, одолеваемый сомнениями, Синъитиро ощущал стыд за то, что принял предсмертный бред юноши за изъявление его последней воли и так легкомысленноявился с визитом к незнакомой женщине. Все приготовленные заранее слова застряли в горле, и Синъитиро пребывал в полном замешательстве.
– Сегодня почему-то я совсем потеряла представление о времени. Когда вспомнила о похоронах, было уже Польше трех часов. Я сразу помчалась на кладбище, но все равно опоздала, и мне было очень неловко.
Синъитиро представил себе ее лицо, когда она появилась на похоронах: на нем не было и тени смущения, точь-в-точь как сейчас, когда она вспоминала об этом. И Синъитиро уже в который раз удивился самообладанию и выдержке этой хрупкой на вид, совсем юной женщины.
Синъитиро не знал, как заговорить о деле, с которым он явился, ибо, судя по всему, оно совершенно не интересовало хозяйку.
Наконец, набравшись духу, он робко произнес:
– Я пришел к вам поговорить об Аоки-кун.
Сказав это, Синъитиро взглянул на хозяйку и сразу понял, что его слова не произвели на нее особого впечатления.
– Да-да, – небрежно бросила она, – слуга мне что-то говорил об этом. Что же вы хотели сказать?
С таким же спокойствием она могла бы говорить о спектакле в Императорском театре.
– Я просто не знаю, имеет ли это к вам какое-либо отношение, если нет, заранее прошу извинить.
Синъитиро обращался к госпоже Сёде с почтительностью, достойной королевы. Она же, обмахиваясь веером, со смехом проговорила:
– Я пока не знаю, о чем пойдет речь, но это становится забавным. Говорите, пожалуйста, я вас слушаю! Пусть ваш рассказ не имеет ко мне прямого отношения, я постараюсь извлечь из него какую-нибудь пользу. – И она улыбнулась.
Слушая ее, трудно было понять, шутит она или говорит серьезно.
– Видите ли, – нерешительно произнес Синъитиро, – и не принадлежу к числу друзей Аоки-кун. Мы случайно оказались попутчиками, и я невольно стал свидетелем его гибели.
– А-а… Вы были… – Лицо ее на какой-то миг приняло испуганное выражение, которое тотчас же сменилось равнодушием. – Вот оно что! Какая странная игра судьбы!
Глядя на Синъитиро широко раскрытыми глазами, она старалась произнести эти слова спокойно, но все же не могла скрыть легкого волнения. Это несколько приободрило Синъитиро. Он посмотрел на нее испытующе и сказал:
– Таким образом, совершенно неожиданно я оказался его душеприказчиком.
– Вы слышали его последние слова! Вы! – воскликнула госпожа Сёда на сей раз с нескрываемой тревогой.
Ее тревога обрадовала Синъитиро. Значит, он не ошибся в своих предположениях. И Синъитиро стал рассказывать:
– Газеты подробно писали о происшедшей катастрофе, но некоторые обстоятельства, разумеется, опущены. Тяжело раненный, Аоки-кун жил еще с полчаса. Шофер побежал за доктором, и я остался с умирающим один. В последние минуты своей жизни он вдруг заговорил о часах, которые были у него на руке.
Упоминание о часах госпожа Сёда восприняла с плохо скрываемым волнением и, слегка покраснев, воскликнула:
– Что же он хотел сделать с этими часами?
– Он просил вернуть их владелице, вернуть во что бы то ни стало, – ответил тоже взволнованный Синъитиро.
– Кому же именно, скажите! – Она снова побледнела. Лицо ее приняло холодное выражение, а красивые глаза были устремлены на Синъитиро в ожидании ответа.
– Этого я уже не узнал, – ответил Синъитиро, избегая ее испытующего взгляда.
Госпожа Сёда сразу успокоилась, и на губах ее заиграла улыбка.
– Значит, он не назвал владельца часов? – с облегчением спросила женщина, теперь уже уверенно и спокойно.
– Я пытался выяснить это, но тщетно, он, должно быть, потерял сознание. Только в последние свои минуты, точно в бреду, он повторял ваше имя. Вот почему я и посетил вас, полагая, что, быть может, вам что-нибудь известно об этих часах.
У Синъитиро словно камень с души свалился, когда он сказал о главной цели своего визита.
– Какой он милый, Дзюн-сан, – с веселой улыбкой произнесла женщина. – Вспомнил обо мне даже в последние минуты жизни. Разрешите, я взгляну на эти часы, разумеется, если они у вас с собой.
От пережитого только что волнения у госпожи Сёды не осталось и следа. Синъитиро вынул из кармана завернутые в платок таинственные часы.
– Часы с виду дамские, – сказал Синъитиро, – только изображение на крышке скорее годится для мужских.
– Может быть, это часы его сестры? – беря у Синъитиро часы, равнодушно спросила госпожа Сёда.
– На них кровь, – сказал Синъитиро. – Но я нарочно не стал ее стирать. При ударе браслет глубоко врезался и руку и поранил ее.
Тонкие брови госпожи Сёды нахмурились. Белая, как слоновая кость, рука, державшая часы, дрожала…
Бледная от волнения, она молча смотрела на часы. Наконец, видимо, приняв какое-то решение, напустила на себя беззаботный вид.
– Все ясно! – воскликнула она. – Теперь я вспомнила. Я знаю, кто владелица часов, но пока не могу назвать ce имени. Это дочь одного виконта. Никак не думала, что они с Аоки-сан обменялись часами. Должно быть, держали это в секрете. Видно, Аоки-сан не хотел, чтобы его родные узнали об этом даже после его смерти. Вот почему он доверил свою тайну вам, совсем незнакомому человеку. Не исключено, что он хотел вернуть часы девушке, которая дала их ему в знак вечной любви. – Голос госпожи Сёды звучал слабо и неуверенно. Но у Синъитиро не было никаких оснований не доверять ей.
– Я так и думал, что за этими часами кроется какая-то тайна. Тем более мне хотелось бы вернуть их по назначению. Не могли бы вы сообщить мне имя владелицы часов?
– Нет… – задумчиво произнесла она, опустив голову, и обратилась к Синъитиро: – Я сама это сделаю. От женщины ей будет не так стыдно принять эти часы, как от мужчины, тем более незнакомого. Согласны? – И она подкупающе улыбнулась.
Синъитиро ничего не оставалось, как согласиться. Впрочем, он даже был рад, что все так просто решилось.
– Сделайте любезность, верните, – сказал Синъитиро. – Только сообщите, пожалуйста, ее имя. И не думайте, – робко добавил он, – что моя просьба вызвана недоверием к вам.
– А вы, оказывается, тоже охотник до чужих тайн, – со смехом произнесла госпожа Сёда, желая, видимо, избежать дальнейших расспросов. – Вы должны посочувствовать той, которая так неожиданно потеряла любимого человека, и довериться мне, ни о чем не спрашивая. Я принимаю всю ответственность на себя и постараюсь, чтобы душа Аоки-сан обрела мир.
После этого Синъитиро уже ни о чем больше не спрашивал. Но вдруг его одолели сомнения: «А существует ли вообще девушка, о которой она говорит?» Несомненно одно: госпожа Сёда наверняка знает, кому принадлежат часы.
– В таком случае, – сказал Синъитиро, – я оставлю вам часы. Поступайте, как вы сочтете необходимым.
– Отлично! Можете на меня положиться. Я обо всем расскажу ей. Думаю, что она будет вам признательна.
С этими словами госпожа Сёда завернула часы в белый шелковый платок.
Синъитиро испытывал какое-то странное чувство – не то разочарования, не то радости оттого, что наконец избавился от часов.
Когда мальчик принес чашку чая, Синъитиро встал, чтобы Попрощаться.
Госпожа Сёда не задерживала его, даже не шевельнулась. Но когда Синъитиро уже был в прихожей, окликнула его. Синъитиро с удивлением обернулся.
– Быть может, вам будет неинтересно, по, пожалуйста, возьмите это! – И она протянула Синъитиро лист бумаги, похожий на концертную программу.
Синъитиро даже не заметил, откуда этот лист вдруг появился у нее в руках. На листе действительно была напечатана программа. К программе прилагался билет на концерт, устраиваемый знатными особами, в том числе и хозяйкой дома.
– Примите в знак нашего знакомства, – с обворожительной улыбкой произнесла госпожа Сёда, – а за внимание я отблагодарю вас особо.
– Спасибо за приглашение, – ответил Синъитиро, пряча билет и программу в карман. – Вы очень любезны.
– Быть может, у вас нет большого желания слушать концерт, но я очень прошу вас прийти! Итак, до встречи на концерте.
Пока Синъитиро шел по дорожке к воротам, он все время чувствовал на себе ее взгляд. Стоя у дверей, она смотрела ему вслед.
Всю дорогу в трамвае Синъитиро находился под властью ее обаяния. Он был, как во сне, плененный ее живостью и ясностью мысли, ее ласковым и в то же время властным тоном. Им овладело неодолимое желание всецело отдаться очарованию этой женщины, так независимо державшей себя с ним.
Но когда над опьянением верх взял рассудок, Синъитиро стало казаться, что в ее поведении проскальзывает фальшь. Почему вдруг она, вначале совершенно равнодушная, вдруг заволновалась, как только речь зашла о часах и о последней воле умирающего? А ее слова о владелице часов, сказанные не сразу, а после некоторого раздумья, да и остальные мелкие подробности?… Разве не было в них какого-то обмана? Синъитиро даже пришло в голову, что она просто-напросто выманила у него часы под благовидным предлогом и не собирается их отдавать владельцу.
И Синъитиро будто снова услышал последние слова юноши: «Верните часы!» Тон его был резким, из чего следовало, что речь шла не о возлюбленной.
«Верните часы!» – в устах юноши скорее звучало как: «Швырните их в лицо владельцу». Видимо, всю эту историю про дочь виконта, которую якобы любил погибший, госпожа Сёда просто выдумала.
«Быть может, она вернула себе свои собственные часы?» – мелькнула мысль. Но где найти доказательства? Вторая встреча, если она состоится, не принесет никаких результатов, так же как и первая, потому что Синъитиро не сможет выйти из-под власти ее красоты и обаяния. Он, как мотылек, попал в сотканную ею паутину, она делала псе, что ей было угодно, и даже выманила у него часы. Как досадовал Синъитиро на себя за свою слабость! Он решил во что бы то ни стало проникнуть в тайну часов.
И тут в голову ему пришла мысль о записной книжке, которую юноша просил бросить в море.
Книжка все еще лежала в чемодане. Синъитиро не удалось бросить ее в море, и он решил сжечь ее или изорвать» Но до сих пор так ничего и не предпринял. Прочесть – значило нарушить последнюю волю покойного… Но Синъитиро не знал другого способа раскрыть тайну часов.
«Раз он доверил мне часы, – размышлял Синъитиро, – то наверняка позволил бы заглянуть и в эту книжку».
Таким образом желание узнать тайну часов и госпожи Рурико заглушило угрызения совести, и Синъитиро открыл чемодан, к которому еще не прикасался с того самого дня, как возвратился в Токио. Он с опаской взял записную книжку, испытывая при этом возбуждение, как кладоискатель, напавший па след заповедного сокровища, робко открыл ее и стал листать. Каково же было его разочарование, когда он обнаружил, что никаких записей там нет. Синъитиро почувствовал себя обманутым, но продолжал листать и только на последней странице увидел совсем еще свежую запись: казалось, даже чернила не успели высохнуть. С сильно бьющимся сердцем Синъитиро жадно пробегал глазами строку за строкой, написанные неровным почерком, с ошибками.
Чувствовалось, что писал их юноша в глубоком волнении.
«Она паук, но паук очаровательный. Я мучился от своей любви и безграничной страсти, словно мотылек, попавший в раскинутую ею паутину, но это лишь забавляло ее. Она взирала на свою жертву с жестокой радостью. В феврале этого года в знак своей любви она подарила мне часы. Сняв их со своей мраморной руки, она сама надела их на мою руку. Она сказала, что эти часы – самое дорогое для нее. Безгранично веривший в чистоту ее сердца, я был счастлив и носил эти часы тайком, ибо полагал, что я ее единственный избранник. Я был уверен, что завладел ce сердцем. Но она разбила и мою уверенность, и мое сердце, и с какой жестокостью, с каким дьявольским сарказмом!
Вчера я ожидал ее возвращения в саду ее дома вместе с капитаном первого ранга Мураками. Вдруг я заметил, как капитан, приподняв рукав, посмотрел на часы. Они были как две капли воды похожи на мои. Я попросил показать их мне. Каково же было мое удивление, когда я внимательно разглядел их! Только присутствие капитана помешало мне вскрикнуть от неожиданности. Моя рука, державшая его часы, задрожала.
– Где вы их купили? – спросил я.
– Я их не покупал. Это подарок одной особы, – невозмутимо, с самодовольным видом ответил капитан, чем вызвал у меня прилив жгучей ненависти.
Эти часы нисколько не отличались от моих ни своим рисунком, ни величиной врезанных в крышку бриллиантов: неужели у нее много таких?!
В бешенстве я готов был разбить часы капитана о камень. Но капитан, как бы не замечая моего волнения, сказал:
– Ну, как? Не правда ли, удивительный рисунок? По-моему, это вещь редкостная!
На мужественном лице моряка продолжала играть самодовольная улыбка. Чтобы сбить с него спесь, мне захотелось поднести к его носу свои часы, но я тут же подумал, что капитан ни в чем не виноват. По ее милости мы разыграли глупую и в то же время жестокую комедию.
Я решил швырнуть ей свои часы в лицо, как только она вернется. Но на мои упреки в вероломстве она ответила мне оскорблением, унизила меня. Она играла мною, как игрушкой! И я молча стоял, не в силах произнести ни слова, дрожал от обиды и ненависти. Если бы у меня хватило решимости одним ударом разбить ей сердце! Увы! Чтобы забыть ее, я покинул столицу. Но все мои старания оказались тщетными, ее образ преследует и мутит меня…»
Здесь запись обрывалась, а немного отступя была продолжена. Только почерк стал еще неразборчивее.
Немного дальше шла еще одна запись:
Все это Синъитиро прочел с глубоким волнением. Юноша как будто бы погиб случайно, и в то же время его гибель можно было считать настоящим самоубийством. Из города в город метался он в поисках смерти и своей трагической гибелью отомстил легкомысленной красавице.
Но пробудит ли в ней совесть его кровь? «Верните часы!» следовало понимать, как «Швырните их ей в лицо!». Но кто эта таинственная «она»? Мадам Рурико или другая женщина? Юноша хотел, чтобы ей не просто возвратили часы, а, возвращая их, отомстили за него, чтобы швырнули эти часы ей в лицо.
Но кто же все-таки она?
Синъитиро сел в кресло спиной к двери и, несколько успокоившись, стал разглядывать убранство гостиной. Здесь было множество картин современных художников, среди них купальщица, стоявшая в прозрачной воде. Эта картина, принадлежавшая перу художника, недавно вернувшегося из Европы, наделала много шума на прошлогодней выставке «Ника». Поместить у себя в доме такую картину могла только женщина передовых взглядов, совершенно независимая. Все, что находилось в комнате: и пепельница, и часы на камине, и ваза с цветами, – свидетельствовало об изысканном вкусе их владелицы.
Звуки рояля больше не доносились до Синъитиро. Но хозяйка все не появлялась. Вообще никто не выходил к Синъитиро, только мальчик-слуга принес ему чашечку чая. Так прошло минут десять. Синъитиро уже стал волноваться. Неожиданно взгляд его упал на висевшее над камином зеркало, в котором он увидел собственное отражение, и в этот самый момент Синъитиро услышал легкий шелест платья. Дверь открылась бесшумно, так что Синъитиро даже не успел подняться с кресла, как в зеркале появилось прекрасное лицо с очаровательной улыбкой.
– Я заставила вас ждать, – сказала женщина Синъитиро просто, будто старому знакомому, – но мне надо было переодеться после похорон.
В ее звонком голосе звучали ласковые нотки, проникавшие в самую душу. Столь дружеское обхождение совсем смутило Синъитиро.
– Прошу простить за неожиданное вторжение, – вставая, взволнованно произнес Синъитиро и покраснел, как мальчик.
Госпожа Сёда была в темно-синем шелковом платье, перехваченном на талии широким поясом с изображением черных и зеленых ласточек. Она медленно опустилась в кресло и сказала:
– Пышные были похороны! Но как ужасно столь неожиданно умереть. Все это кажется сном.
Женщина не произнесла ни одной любезной фразы, как это принято в беседе с незнакомым человеком, а сразу же заговорила дружеским тоном, легко и свободно, не давая Синъитиро вымолвить и слова, не замечая, казалось, его смущения.
– Если я не ошибаюсь, Дзюну-сан было всего двадцать четыре года. Кажется, он родился в год обезьяны [8]. Он, как и я, очень интересовался астрологией! – Женщина рассмеялась.
Постепенно опутываемый тонкой, но цепкой паутиной ее чар, Синъитиро находился в каком-то странном забытьи.
Госпожа Сёда жалела погибшего юношу, но о любви тут не могло быть и речи. Об этом говорили и ее подчеркнуто изящные жесты, и кокетливое выражение лица. Не удивительно поэтому, что Синъитиро был несколько разочарован. По его мнению, эта женщина должна была занимать в жизни юноши какое-то особое место, иначе он не стал бы произносить перед смертью ее имени.
И сейчас, одолеваемый сомнениями, Синъитиро ощущал стыд за то, что принял предсмертный бред юноши за изъявление его последней воли и так легкомысленноявился с визитом к незнакомой женщине. Все приготовленные заранее слова застряли в горле, и Синъитиро пребывал в полном замешательстве.
– Сегодня почему-то я совсем потеряла представление о времени. Когда вспомнила о похоронах, было уже Польше трех часов. Я сразу помчалась на кладбище, но все равно опоздала, и мне было очень неловко.
Синъитиро представил себе ее лицо, когда она появилась на похоронах: на нем не было и тени смущения, точь-в-точь как сейчас, когда она вспоминала об этом. И Синъитиро уже в который раз удивился самообладанию и выдержке этой хрупкой на вид, совсем юной женщины.
Синъитиро не знал, как заговорить о деле, с которым он явился, ибо, судя по всему, оно совершенно не интересовало хозяйку.
Наконец, набравшись духу, он робко произнес:
– Я пришел к вам поговорить об Аоки-кун.
Сказав это, Синъитиро взглянул на хозяйку и сразу понял, что его слова не произвели на нее особого впечатления.
– Да-да, – небрежно бросила она, – слуга мне что-то говорил об этом. Что же вы хотели сказать?
С таким же спокойствием она могла бы говорить о спектакле в Императорском театре.
– Я просто не знаю, имеет ли это к вам какое-либо отношение, если нет, заранее прошу извинить.
Синъитиро обращался к госпоже Сёде с почтительностью, достойной королевы. Она же, обмахиваясь веером, со смехом проговорила:
– Я пока не знаю, о чем пойдет речь, но это становится забавным. Говорите, пожалуйста, я вас слушаю! Пусть ваш рассказ не имеет ко мне прямого отношения, я постараюсь извлечь из него какую-нибудь пользу. – И она улыбнулась.
Слушая ее, трудно было понять, шутит она или говорит серьезно.
– Видите ли, – нерешительно произнес Синъитиро, – и не принадлежу к числу друзей Аоки-кун. Мы случайно оказались попутчиками, и я невольно стал свидетелем его гибели.
– А-а… Вы были… – Лицо ее на какой-то миг приняло испуганное выражение, которое тотчас же сменилось равнодушием. – Вот оно что! Какая странная игра судьбы!
Глядя на Синъитиро широко раскрытыми глазами, она старалась произнести эти слова спокойно, но все же не могла скрыть легкого волнения. Это несколько приободрило Синъитиро. Он посмотрел на нее испытующе и сказал:
– Таким образом, совершенно неожиданно я оказался его душеприказчиком.
– Вы слышали его последние слова! Вы! – воскликнула госпожа Сёда на сей раз с нескрываемой тревогой.
Ее тревога обрадовала Синъитиро. Значит, он не ошибся в своих предположениях. И Синъитиро стал рассказывать:
– Газеты подробно писали о происшедшей катастрофе, но некоторые обстоятельства, разумеется, опущены. Тяжело раненный, Аоки-кун жил еще с полчаса. Шофер побежал за доктором, и я остался с умирающим один. В последние минуты своей жизни он вдруг заговорил о часах, которые были у него на руке.
Упоминание о часах госпожа Сёда восприняла с плохо скрываемым волнением и, слегка покраснев, воскликнула:
– Что же он хотел сделать с этими часами?
– Он просил вернуть их владелице, вернуть во что бы то ни стало, – ответил тоже взволнованный Синъитиро.
– Кому же именно, скажите! – Она снова побледнела. Лицо ее приняло холодное выражение, а красивые глаза были устремлены на Синъитиро в ожидании ответа.
– Этого я уже не узнал, – ответил Синъитиро, избегая ее испытующего взгляда.
Госпожа Сёда сразу успокоилась, и на губах ее заиграла улыбка.
– Значит, он не назвал владельца часов? – с облегчением спросила женщина, теперь уже уверенно и спокойно.
– Я пытался выяснить это, но тщетно, он, должно быть, потерял сознание. Только в последние свои минуты, точно в бреду, он повторял ваше имя. Вот почему я и посетил вас, полагая, что, быть может, вам что-нибудь известно об этих часах.
У Синъитиро словно камень с души свалился, когда он сказал о главной цели своего визита.
– Какой он милый, Дзюн-сан, – с веселой улыбкой произнесла женщина. – Вспомнил обо мне даже в последние минуты жизни. Разрешите, я взгляну на эти часы, разумеется, если они у вас с собой.
От пережитого только что волнения у госпожи Сёды не осталось и следа. Синъитиро вынул из кармана завернутые в платок таинственные часы.
– Часы с виду дамские, – сказал Синъитиро, – только изображение на крышке скорее годится для мужских.
– Может быть, это часы его сестры? – беря у Синъитиро часы, равнодушно спросила госпожа Сёда.
– На них кровь, – сказал Синъитиро. – Но я нарочно не стал ее стирать. При ударе браслет глубоко врезался и руку и поранил ее.
Тонкие брови госпожи Сёды нахмурились. Белая, как слоновая кость, рука, державшая часы, дрожала…
Бледная от волнения, она молча смотрела на часы. Наконец, видимо, приняв какое-то решение, напустила на себя беззаботный вид.
– Все ясно! – воскликнула она. – Теперь я вспомнила. Я знаю, кто владелица часов, но пока не могу назвать ce имени. Это дочь одного виконта. Никак не думала, что они с Аоки-сан обменялись часами. Должно быть, держали это в секрете. Видно, Аоки-сан не хотел, чтобы его родные узнали об этом даже после его смерти. Вот почему он доверил свою тайну вам, совсем незнакомому человеку. Не исключено, что он хотел вернуть часы девушке, которая дала их ему в знак вечной любви. – Голос госпожи Сёды звучал слабо и неуверенно. Но у Синъитиро не было никаких оснований не доверять ей.
– Я так и думал, что за этими часами кроется какая-то тайна. Тем более мне хотелось бы вернуть их по назначению. Не могли бы вы сообщить мне имя владелицы часов?
– Нет… – задумчиво произнесла она, опустив голову, и обратилась к Синъитиро: – Я сама это сделаю. От женщины ей будет не так стыдно принять эти часы, как от мужчины, тем более незнакомого. Согласны? – И она подкупающе улыбнулась.
Синъитиро ничего не оставалось, как согласиться. Впрочем, он даже был рад, что все так просто решилось.
– Сделайте любезность, верните, – сказал Синъитиро. – Только сообщите, пожалуйста, ее имя. И не думайте, – робко добавил он, – что моя просьба вызвана недоверием к вам.
– А вы, оказывается, тоже охотник до чужих тайн, – со смехом произнесла госпожа Сёда, желая, видимо, избежать дальнейших расспросов. – Вы должны посочувствовать той, которая так неожиданно потеряла любимого человека, и довериться мне, ни о чем не спрашивая. Я принимаю всю ответственность на себя и постараюсь, чтобы душа Аоки-сан обрела мир.
После этого Синъитиро уже ни о чем больше не спрашивал. Но вдруг его одолели сомнения: «А существует ли вообще девушка, о которой она говорит?» Несомненно одно: госпожа Сёда наверняка знает, кому принадлежат часы.
– В таком случае, – сказал Синъитиро, – я оставлю вам часы. Поступайте, как вы сочтете необходимым.
– Отлично! Можете на меня положиться. Я обо всем расскажу ей. Думаю, что она будет вам признательна.
С этими словами госпожа Сёда завернула часы в белый шелковый платок.
Синъитиро испытывал какое-то странное чувство – не то разочарования, не то радости оттого, что наконец избавился от часов.
Когда мальчик принес чашку чая, Синъитиро встал, чтобы Попрощаться.
Госпожа Сёда не задерживала его, даже не шевельнулась. Но когда Синъитиро уже был в прихожей, окликнула его. Синъитиро с удивлением обернулся.
– Быть может, вам будет неинтересно, по, пожалуйста, возьмите это! – И она протянула Синъитиро лист бумаги, похожий на концертную программу.
Синъитиро даже не заметил, откуда этот лист вдруг появился у нее в руках. На листе действительно была напечатана программа. К программе прилагался билет на концерт, устраиваемый знатными особами, в том числе и хозяйкой дома.
– Примите в знак нашего знакомства, – с обворожительной улыбкой произнесла госпожа Сёда, – а за внимание я отблагодарю вас особо.
– Спасибо за приглашение, – ответил Синъитиро, пряча билет и программу в карман. – Вы очень любезны.
– Быть может, у вас нет большого желания слушать концерт, но я очень прошу вас прийти! Итак, до встречи на концерте.
Пока Синъитиро шел по дорожке к воротам, он все время чувствовал на себе ее взгляд. Стоя у дверей, она смотрела ему вслед.
Всю дорогу в трамвае Синъитиро находился под властью ее обаяния. Он был, как во сне, плененный ее живостью и ясностью мысли, ее ласковым и в то же время властным тоном. Им овладело неодолимое желание всецело отдаться очарованию этой женщины, так независимо державшей себя с ним.
Но когда над опьянением верх взял рассудок, Синъитиро стало казаться, что в ее поведении проскальзывает фальшь. Почему вдруг она, вначале совершенно равнодушная, вдруг заволновалась, как только речь зашла о часах и о последней воле умирающего? А ее слова о владелице часов, сказанные не сразу, а после некоторого раздумья, да и остальные мелкие подробности?… Разве не было в них какого-то обмана? Синъитиро даже пришло в голову, что она просто-напросто выманила у него часы под благовидным предлогом и не собирается их отдавать владельцу.
И Синъитиро будто снова услышал последние слова юноши: «Верните часы!» Тон его был резким, из чего следовало, что речь шла не о возлюбленной.
«Верните часы!» – в устах юноши скорее звучало как: «Швырните их в лицо владельцу». Видимо, всю эту историю про дочь виконта, которую якобы любил погибший, госпожа Сёда просто выдумала.
«Быть может, она вернула себе свои собственные часы?» – мелькнула мысль. Но где найти доказательства? Вторая встреча, если она состоится, не принесет никаких результатов, так же как и первая, потому что Синъитиро не сможет выйти из-под власти ее красоты и обаяния. Он, как мотылек, попал в сотканную ею паутину, она делала псе, что ей было угодно, и даже выманила у него часы. Как досадовал Синъитиро на себя за свою слабость! Он решил во что бы то ни стало проникнуть в тайну часов.
И тут в голову ему пришла мысль о записной книжке, которую юноша просил бросить в море.
Книжка все еще лежала в чемодане. Синъитиро не удалось бросить ее в море, и он решил сжечь ее или изорвать» Но до сих пор так ничего и не предпринял. Прочесть – значило нарушить последнюю волю покойного… Но Синъитиро не знал другого способа раскрыть тайну часов.
«Раз он доверил мне часы, – размышлял Синъитиро, – то наверняка позволил бы заглянуть и в эту книжку».
Таким образом желание узнать тайну часов и госпожи Рурико заглушило угрызения совести, и Синъитиро открыл чемодан, к которому еще не прикасался с того самого дня, как возвратился в Токио. Он с опаской взял записную книжку, испытывая при этом возбуждение, как кладоискатель, напавший па след заповедного сокровища, робко открыл ее и стал листать. Каково же было его разочарование, когда он обнаружил, что никаких записей там нет. Синъитиро почувствовал себя обманутым, но продолжал листать и только на последней странице увидел совсем еще свежую запись: казалось, даже чернила не успели высохнуть. С сильно бьющимся сердцем Синъитиро жадно пробегал глазами строку за строкой, написанные неровным почерком, с ошибками.
Чувствовалось, что писал их юноша в глубоком волнении.
«Она паук, но паук очаровательный. Я мучился от своей любви и безграничной страсти, словно мотылек, попавший в раскинутую ею паутину, но это лишь забавляло ее. Она взирала на свою жертву с жестокой радостью. В феврале этого года в знак своей любви она подарила мне часы. Сняв их со своей мраморной руки, она сама надела их на мою руку. Она сказала, что эти часы – самое дорогое для нее. Безгранично веривший в чистоту ее сердца, я был счастлив и носил эти часы тайком, ибо полагал, что я ее единственный избранник. Я был уверен, что завладел ce сердцем. Но она разбила и мою уверенность, и мое сердце, и с какой жестокостью, с каким дьявольским сарказмом!
Вчера я ожидал ее возвращения в саду ее дома вместе с капитаном первого ранга Мураками. Вдруг я заметил, как капитан, приподняв рукав, посмотрел на часы. Они были как две капли воды похожи на мои. Я попросил показать их мне. Каково же было мое удивление, когда я внимательно разглядел их! Только присутствие капитана помешало мне вскрикнуть от неожиданности. Моя рука, державшая его часы, задрожала.
– Где вы их купили? – спросил я.
– Я их не покупал. Это подарок одной особы, – невозмутимо, с самодовольным видом ответил капитан, чем вызвал у меня прилив жгучей ненависти.
Эти часы нисколько не отличались от моих ни своим рисунком, ни величиной врезанных в крышку бриллиантов: неужели у нее много таких?!
В бешенстве я готов был разбить часы капитана о камень. Но капитан, как бы не замечая моего волнения, сказал:
– Ну, как? Не правда ли, удивительный рисунок? По-моему, это вещь редкостная!
На мужественном лице моряка продолжала играть самодовольная улыбка. Чтобы сбить с него спесь, мне захотелось поднести к его носу свои часы, но я тут же подумал, что капитан ни в чем не виноват. По ее милости мы разыграли глупую и в то же время жестокую комедию.
Я решил швырнуть ей свои часы в лицо, как только она вернется. Но на мои упреки в вероломстве она ответила мне оскорблением, унизила меня. Она играла мною, как игрушкой! И я молча стоял, не в силах произнести ни слова, дрожал от обиды и ненависти. Если бы у меня хватило решимости одним ударом разбить ей сердце! Увы! Чтобы забыть ее, я покинул столицу. Но все мои старания оказались тщетными, ее образ преследует и мутит меня…»
Здесь запись обрывалась, а немного отступя была продолжена. Только почерк стал еще неразборчивее.
«Не в силах ее забыть! Воспоминания как змея жалят сердце. Я ненавижу ее, но мысль о ней не покидает меня ни на минуту. Я испытываю муки ада, стоит мне представить, как она дарит обольстительные улыбки своим многочисленным поклонникам. Чтобы забыть, надо уничтожить ее или себя».
Немного дальше шла еще одна запись:
«Да! Я покончу собой и покажу, как опасно играть с любовью! Собственной кровью я окрашу ее лицемерный подарок! Пусть проснется в ней совесть, если она еще не потеряла ее!»
Все это Синъитиро прочел с глубоким волнением. Юноша как будто бы погиб случайно, и в то же время его гибель можно было считать настоящим самоубийством. Из города в город метался он в поисках смерти и своей трагической гибелью отомстил легкомысленной красавице.
Но пробудит ли в ней совесть его кровь? «Верните часы!» следовало понимать, как «Швырните их ей в лицо!». Но кто эта таинственная «она»? Мадам Рурико или другая женщина? Юноша хотел, чтобы ей не просто возвратили часы, а, возвращая их, отомстили за него, чтобы швырнули эти часы ей в лицо.
Но кто же все-таки она?
Случай на празднике
– Ах, осторожнее! – то и дело восклицали одетые служанками гейши в красных передниках, окружавшие Сёду Сёхэя. От выпитого шампанского Сёда нетвердо держался на ногах. Компания поднималась на холм в середине громадного сада. На холме пышно цвели махровые вишни, напоминая о близком конце весны.
С холма можно было окинуть взором залитый горячим солнцем сад с горками и лужайками, небольшим прудом с чистой, прозрачной водой и множеством изящных беседок. Публика здесь была самая изысканная: мужчины в элегантных визитках и фраках, женщины в нарядных кимоно. По аллеям разносились звуки флейт и японских бубнов. Под молодыми соснами расположился юношеский оркестр Мицукоси, игравший веселые и бодрые мотивы. Хёсиги [9] возвестили начало балетного номера, который должны были исполнить юные артисты из труппы Итимура, и женщины живописными группами направились к устроенной в саду открытой сцене.
При виде этого великолепного зрелища на губах Сёхэя заиграла самодовольная улыбка.
«На мое приглашение откликнулось избранное столичное общество, все видные представители финансового мира и аристократии – банкиры, графы и князья, почти все именитые люди столицы. И все это благодаря моему общественному положению и имени».
Седа мысленно оглянулся на три прошедших года, принесшие ему такое богатство, какое может только присниться.
Перед Великой войной Сёхэй был скромным экспортером в Кобэ. Начало его коммерческим успехам положило приобретение парохода. С большим риском и беря в долг, где только можно, Сёда покупал один пароход за другим. И эти пароходы, словно сказочные лебеди, которые несут золотые яйца, стали приносить ему огромные прибыли. За три года Сёхэй превратился в богача с десятимиллионным состоянием. Это позволило ему расширить круг знакомств и связи. Те, кто прежде не замечал Сёду, теперь заискивали перед ним. Государственные деятели, финансисты ii крупные промышленники, некогда казавшиеся ему неприступными, сейчас сидели с ним за одним столом. На каждом шагу он чувствовал могущество денег. Даже в обществе гейш, за чашкой сакэ, Сёда видел, как велика власть золота.
Имея деньги, можно получить все, чего ни пожелаешь. Этот роскошный сад, один из красивейших в столице, куплен им за пятьсот тысяч иен. По случаю переезда в новый особняк и был устроен сегодняшний праздник. На его устройство Сёда затратил огромную сумму из расчета сто с лишним иен на каждого приглашенного. В звуках флейт и бубнов, в веселом смехе гостей, распивающих пиво, – словом, во всем Сёхэй чувствовал преклонение перед собственным богатством. Да, все это сделали деньги! Их могущество безгранично.
– Какое великолепие! – произнес подошедший к нему гость, слегка пошатываясь и высоко держа бокал с пивом. Это был Савада, его земляк, депутат Нижней палаты. Все его расходы по выборам, как и расходы некоторых других депутатов, оплачивал Сёхэй.
– Спасибо! – надменно ответил Сёхэй, а про себя подумал: «Вот еще один, которого можно купить за деньги».
– Как много гостей! И все люди в высшей степени интересные. Даже старый маркиз Мацуда здесь! Позавчера я был на приеме в английском посольстве, но их раут не идет ни в какое сравнение с вашим праздником. Один сад чего стоит! – Савада льстил без всякого стеснения.
– И день, слава богу, выдался прекрасный! – Сёхэй ответил небрежно, но в каждой нотке его голоса звучала радость.
– Этот сад поразителен! Старые кедры на берегу пруда придают ему величественный и даже несколько таинственный вид. Другого такого сада в Токио нет. Так что пятьсот тысяч иен за него совсем недорого. – Сказав это, Савада допил пиво, и его полное белое лицо покраснело до самых ушей. Он подошел к Сёхэю и взял его за локоть. – Пойдемте же к гостям! Хозяин не должен прятаться! Кстати, вас искал лидер нашей партии, хотел засвидетельствовать вам свое почтение.
Савада попытался было увлечь за собой Сёхэя, но тот отказался:
– Нет, погодите. Я на ногах с часу дня, все время встречаю гостей и очень устал. Да к тому же еще выпил шампанского… Чуть-чуть отдохну и приду.
С этими словами Сёхэй быстро высвободил руку. От неожиданности депутат покачнулся и сделал несколько неверных шагов.
– В таком случае мы еще увидимся! – сказал он и стал спускаться вниз, пошатываясь и размахивая рукой с пустым бокалом.
У подножья холма стоял киоск с закусками и прохладительными напитками для гостей. К нему-то и направился Савада.
Все гости устремились к местам увеселений, и на холме, где стоял Сёхэй, осталось всего несколько человек. Гейши тоже ушли, едва услышав звуки хёсиги.
Оставшись один, Сёхэй почувствовал облегчение и, сидя на белой фарфоровой тумбочке, наслаждался отдыхом. Сердце его было преисполнено самодовольства и гордости. Он бездумно смотрел сквозь ветви расцветших вишен на голубое прозрачное небо, когда вдруг до него донесся молодой голос:
– Здесь нет никого. Идите скорее!
Оглянувшись, Сёхэй заметил стройного юношу в студенческой форме, который, глядя вниз, делал кому-то знаки рукой. Видимо, это был сын одного из гостей. Сёхэй видел его впервые. Юноша, конечно, не предполагал, что хозяин дома мог оказаться в таком уединенном месте. Он вынул носовой платок и стал смахивать пыль с одной из фарфоровых тумбочек.
С холма можно было окинуть взором залитый горячим солнцем сад с горками и лужайками, небольшим прудом с чистой, прозрачной водой и множеством изящных беседок. Публика здесь была самая изысканная: мужчины в элегантных визитках и фраках, женщины в нарядных кимоно. По аллеям разносились звуки флейт и японских бубнов. Под молодыми соснами расположился юношеский оркестр Мицукоси, игравший веселые и бодрые мотивы. Хёсиги [9] возвестили начало балетного номера, который должны были исполнить юные артисты из труппы Итимура, и женщины живописными группами направились к устроенной в саду открытой сцене.
При виде этого великолепного зрелища на губах Сёхэя заиграла самодовольная улыбка.
«На мое приглашение откликнулось избранное столичное общество, все видные представители финансового мира и аристократии – банкиры, графы и князья, почти все именитые люди столицы. И все это благодаря моему общественному положению и имени».
Седа мысленно оглянулся на три прошедших года, принесшие ему такое богатство, какое может только присниться.
Перед Великой войной Сёхэй был скромным экспортером в Кобэ. Начало его коммерческим успехам положило приобретение парохода. С большим риском и беря в долг, где только можно, Сёда покупал один пароход за другим. И эти пароходы, словно сказочные лебеди, которые несут золотые яйца, стали приносить ему огромные прибыли. За три года Сёхэй превратился в богача с десятимиллионным состоянием. Это позволило ему расширить круг знакомств и связи. Те, кто прежде не замечал Сёду, теперь заискивали перед ним. Государственные деятели, финансисты ii крупные промышленники, некогда казавшиеся ему неприступными, сейчас сидели с ним за одним столом. На каждом шагу он чувствовал могущество денег. Даже в обществе гейш, за чашкой сакэ, Сёда видел, как велика власть золота.
Имея деньги, можно получить все, чего ни пожелаешь. Этот роскошный сад, один из красивейших в столице, куплен им за пятьсот тысяч иен. По случаю переезда в новый особняк и был устроен сегодняшний праздник. На его устройство Сёда затратил огромную сумму из расчета сто с лишним иен на каждого приглашенного. В звуках флейт и бубнов, в веселом смехе гостей, распивающих пиво, – словом, во всем Сёхэй чувствовал преклонение перед собственным богатством. Да, все это сделали деньги! Их могущество безгранично.
– Какое великолепие! – произнес подошедший к нему гость, слегка пошатываясь и высоко держа бокал с пивом. Это был Савада, его земляк, депутат Нижней палаты. Все его расходы по выборам, как и расходы некоторых других депутатов, оплачивал Сёхэй.
– Спасибо! – надменно ответил Сёхэй, а про себя подумал: «Вот еще один, которого можно купить за деньги».
– Как много гостей! И все люди в высшей степени интересные. Даже старый маркиз Мацуда здесь! Позавчера я был на приеме в английском посольстве, но их раут не идет ни в какое сравнение с вашим праздником. Один сад чего стоит! – Савада льстил без всякого стеснения.
– И день, слава богу, выдался прекрасный! – Сёхэй ответил небрежно, но в каждой нотке его голоса звучала радость.
– Этот сад поразителен! Старые кедры на берегу пруда придают ему величественный и даже несколько таинственный вид. Другого такого сада в Токио нет. Так что пятьсот тысяч иен за него совсем недорого. – Сказав это, Савада допил пиво, и его полное белое лицо покраснело до самых ушей. Он подошел к Сёхэю и взял его за локоть. – Пойдемте же к гостям! Хозяин не должен прятаться! Кстати, вас искал лидер нашей партии, хотел засвидетельствовать вам свое почтение.
Савада попытался было увлечь за собой Сёхэя, но тот отказался:
– Нет, погодите. Я на ногах с часу дня, все время встречаю гостей и очень устал. Да к тому же еще выпил шампанского… Чуть-чуть отдохну и приду.
С этими словами Сёхэй быстро высвободил руку. От неожиданности депутат покачнулся и сделал несколько неверных шагов.
– В таком случае мы еще увидимся! – сказал он и стал спускаться вниз, пошатываясь и размахивая рукой с пустым бокалом.
У подножья холма стоял киоск с закусками и прохладительными напитками для гостей. К нему-то и направился Савада.
Все гости устремились к местам увеселений, и на холме, где стоял Сёхэй, осталось всего несколько человек. Гейши тоже ушли, едва услышав звуки хёсиги.
Оставшись один, Сёхэй почувствовал облегчение и, сидя на белой фарфоровой тумбочке, наслаждался отдыхом. Сердце его было преисполнено самодовольства и гордости. Он бездумно смотрел сквозь ветви расцветших вишен на голубое прозрачное небо, когда вдруг до него донесся молодой голос:
– Здесь нет никого. Идите скорее!
Оглянувшись, Сёхэй заметил стройного юношу в студенческой форме, который, глядя вниз, делал кому-то знаки рукой. Видимо, это был сын одного из гостей. Сёхэй видел его впервые. Юноша, конечно, не предполагал, что хозяин дома мог оказаться в таком уединенном месте. Он вынул носовой платок и стал смахивать пыль с одной из фарфоровых тумбочек.