Кинг Дэнни. Дневник грабителя

   — А ведь это на самом деле так: ты один во всем виноват. Если бы ты не раскрывал тогда свой рот, мне не пришлось бы брать сегодня выходной, а ты, как обычно, спал бы до самого обеда!
   — Если уж говорить о необходимости не раскрывать рот...
   — Даже не пытайся мне перечить, неблагодарная свинья! Я... (И так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное...) Ты меня хоть слушаешь?
   — Ага!
   — Так вот я считаю, черт возьми, что ты должен был поступить именно так. Ты столько времени... (и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное...)
   — Адриан, — говорит Чарли, подходя к нам. — Я только что разговаривал с секретарем суда. Боюсь, твое дело будет заслушано только после ленча.
   — Вот проклятие!
   — Правильно, проклятие. Думаю, будет не лишним, если ты позвонишь родителям. Не хочу пугать тебя раньше времени, но предъявленное тебе обвинение весьма и весьма серьезно. К подобным поступкам суд относится со всей строгостью. Считаю своим долгом предупредить тебя, что сегодня ты вряд ли выйдешь сухим из воды.
   Чушь какая-то! Знаете, какое мне выдвигают обвинение? В сопротивлении при аресте. Да, так оно и звучит: сопротивление властям при аресте. Бред. Арестован за сопротивление при аресте. Вам не кажется, что звучит эта фраза довольно тупо?
   А случилось вот что. Я был в «Льве», занимался своими делами — играл в пул. Вдруг слышу какой-то шум. Через мгновение в зал входят копы и начинают искать наркоту. Кабак этот принадлежит Родни, Родни сидит в углу, следит за порядком. Буквально несколько минут назад он продал какому-то парню дозу «дури».
   Короче, Родни и его дружка Бэрри хватают, надевают им наручники и даже замахиваются на них дубинками. Я, человек, не способный стоять в сторонке, когда происходит подобное, подхожу и что-то говорю одному из копов. Что именно, помню я смутно, потому что к тому моменту уже выпил несколько кружечек пива. В общем, я сказал им нечто вроде: «Простите, офицер, но не кажется ли вам, что вы несколько злоупотребляете предоставленными вам полномочиями?» Мне не страшно говорить ему такие слова, ведь на данный момент я чист, на мне не висит никаких дел. Я неприкосновенен и ничего не боюсь, а потому и высказываю свою точку зрения по поводу происходящего у меня под носом. Коп посылает меня на хрен и говорит не мешать ему. Не успеваю я возмутиться, как обнаруживаю, что сижу в фургоне вместе с Родни и Бэрри.
   Меня сцапали абсолютно ни за что!
   Я до сих пор не верю в реальность этой идиотской истории. Нас привезли тогда в отделение, мне выдвинули обвинение, и вот я торчу в здании суда. Толпа дегенератов!
   — Спасибо, мистер Тейлор, мы примем ваши слова к сведению, — говорит Мэл.
   Чарли берет свою папку и вновь исчезает.
   — Бекс? — начинает Мэл.
   — Все в порядке, только ни о чем не волнуйся, он постоянно говорит мне одно и то же, мрачный кретин! И в тех случаях, когда меня обязывают всего лишь к выплате штрафа, и когда все вообще обходится. По-моему, таким образом этот хитрец просто набивает себе цену: наговорит кучу кошмаров, а потом, когда все заканчивается хорошо, задирает нос: вот, мол, из какой передряги я сумел тебя вытянуть! Этот трюк описан в куче книжек.
   — Удача не может сопутствовать тебе в твоих проделках вечно. Однажды тебя за все хорошенько накажут, попомни мое слово! — говорит Мэл, даже тоном не пытаясь меня подбодрить.
   — Возможно, ты и права. Только я чувствую, что это «однажды» еще не наступило и что ждать его мне придется еще ой как долго.
   Признаюсь, я горжусь тем фактом, что своим делом занимаюсь уже лет шестнадцать-семнадцать и еще ни разу не угодил за решетку. Такой жизни, как у Роланда и ему подобных парней, которые провели в каталажке в общей сложности лет по десять, я не желаю. Я дал себе слово, что после первой же отсидки завяжу с грабежом и займусь чем-нибудь менее опасным. Но удача улыбается мне на протяжении вот уже восемнадцати или шестнадцати лет, хотя пару раз случалось и такое, что я не знал, выкручусь ли.
   И я уверен, на этом ерундовом деле моя карьера не закончится.
   — И так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное... — опять на последующие полчаса заводится Мэл.
   — Бекс! — кричит кто-то откуда-то справа. — Бекс! Любое прерывание моего кошмара я принимаю за счастье. Слава Богу! Ко мне приближается Парки.
   — Парки, дружище! — кричу я ему в ответ, останавливая Мэл посередине ее «и так далее и тому подобного». — Как поживаешь?
   Он говорит, у него все в порядке.
   — Пошли познакомишься с моими приятелями.
   Мы довольно долго стоим с этими ребятами в стороне — курим и треплемся о том о сем. Одно за другим зачитывают наши имена, и кто-то из нас уходите пожеланиями удачи. Нас единит щемящее чувство товарищества — меня, скинхеда, парней, обвиненных в совершении каких-то тяжких преступлений. Большинству из этих людей в обычных условиях я не помог бы выбраться из горящего дома, даже если бы мне это ничего не стоило. Наверное, мы испытываем сейчас по отношению друг к другу столь теплые дружеские чувства только потому, что все влипли в одно и то же время и все в душе страшно боимся того, что с нами произойдет в ближайшем будущем.
   Мы — подонки, и костюмы на всех нас сидят нелепо.
   — Я, пожалуй, пойду, — раздается у меня из-за спины голос Мэл.
   — Что?
   Я поворачиваю голову.
   — Я целый час сижу одна, а ты развлекаешься болтовней, обо мне и не вспоминаешь.
   Рон (обвиненный за нанесение кому-то телесных повреждений) пытается успокоить Мэл, произнося:
   — Ооооооооооооо! Все смеются, и я тоже.
   Мэл называет меня ублюдком и демонстративно удаляется. Я чувствую некоторое облегчение. Мне вообще не хотелось, чтобы она тащилась со мной сюда сегодня — я никогда в этом не нуждаюсь, — но ей почему-то всегда кажется, что без ее нравоучений и ворчания я пропаду. Когда помимо Мэл со мной приходит в суд кто-нибудь еще, я могу терпеть ее присутствие (точнее, не обращать на него внимания). Но сегодняшний денек до появления Парки (обвиненного в получении денег обманным путем) был для меня сущим адом.
   — Не порвать ли тебе с этой злюкой, Бекс? — спрашивает Парки.
   — Я и сам частенько об этом подумываю, — отвечаю я.
   — Могу познакомить с достойной заменой.
   — О нет! Спасибо.
   Энди (угон автомобиля) возвращается из здания суда, и мы все начинаем задавать ему обычные вопросы: к чему приговорили, что сказал судья и все такое.
   Вслед за ним выходит швейцар и говорит, что начинается перерыв, во время которого мы можем сходить в кабак и, если надо, помочиться. По крайней мере мне кажется, что он сказал именно эти слова.
   Знаете, иногда у меня возникает такое чувство, что я слышу лишь то, что мне хочется слышать.
   Мы всей компанией выходим из здания суда, идем в пивную и занимаем в ней целый угол. Над барной стойкой крупными буквами написано: УПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИКОВ ЗАПРЕЩЕНО. Вывеска предназначается скорее не для нас, а для местных властей. Вряд ли какой-нибудь скинхед с вытатуированными паутиной на шее и кольцами на лице или кто угодно другой станет баловаться в этом заведении наркотой — местный суд расположен буквально в двух шагах.
   В общем, мы все — добрая дюжина ребят — устраиваемся за одним из столиков в углу, смеемся, обмениваемся полезными советами, делимся кое-какими соображениями по тому или иному поводу, не стесняясь выражаемся и так далее.
   В пивную заходит еще один парень, и кто-то из наших приглашает его присоединиться к нам.
   Как выясняется спустя несколько мгновений, это Алан. Явился в суд по обвинению в нанесении ущерба чужому имуществу.
   — Алан, давай к нам! У нас тут есть местечко как раз для тебя! Скорее бери пивка!
   Алан покупает пинту пива, направляется к нашему столику, но на полпути резко останавливается и орет:
   — А этот какого хрена здесь делает?
   Мы смотрим друг на друга, не понимая, о ком Алан ведет речь, прослеживаем за направлением его взгляда и все как один поворачиваем головы и пялимся на парня в самом углу.
   — Какого черта ты тут делаешь? — опять кричит Алан.
   — Я это... Просто пришел выпить пивка... Вот и все... — бормочет парень.
   — Успокойся ты, Алан! — говорит кто-то из ребят. — Мы все здесь друзья.
   — Друзья? — Алан смеется. — ДРУЗЬЯ! Да вы хоть знаете, кто это такой? Вам известно, зачем он здесь сидит?
   Я ничего про этого парня не знаю, да и не обращал на него особого внимания, пока не появился Алан.
   — Это, черт возьми, главный свидетель в моем деле! — сообщает Алан.
   Если бы он сказал, что вместо пива нам разлили по кружкам мочу, мы и то озверели бы, наверное, не настолько сильно.
   — Свидетель? — переспрашивает Денис (магазинная кража).
   — А действительно, какого хрена ты здесь делаешь? — взревывает Рон.
   Свидетель явно нервничает, рожа у него становится такой, будто перед ним откуда ни возьмись появились десятка два лающих доберманов. Он медленно поднимается из-за стола и мямлит, едва не накладывая в штаны:
   — Я это... Я просто...
   — Просто что? — требую я, захваченный воинственным духом толпы.
   — Просто услышал, как кто-то из вас сказал «айда пить пиво»...
   — И решил сесть нам на хвост. Чертовски неслыханная наглость!
   — Стукачи нам здесь не нужны, — говорит Парки. — Ты в нашей компании как кость поперек горла.
   — Да я ведь не знал... Я подумал...
   — Ты ошибся, придурок! — орет на него Алан. — Пивка, говоришь, захотел? На, угощайся!
   Он делает шаг к столу и выплескивает все содержимое своей кружки прямо свидетелю в морду.
   Мы следуем его примеру, выливая на парня все имеющееся у нас пиво. Он выбирается из-за стола и тащится к двери.
   — Только не подходи близко к судье! — кричу я ему вслед. — Его честь на дух не переносит выпивки!
   Вся компания разражается смехом, и никто не думает сейчас о том, что некоторые из нас сидят в пивной в последний перед длительным перерывом раз.

21
Не переступая черту

   — Я могу заплатить вам в общей сложности сто пятьдесят фунтов.
   — Сто пятьдесят? Да ты что, спятил? Мы привезли тебе отличную аппаратуру.
   — Эти модели уже считаются устаревшими и не пользуются спросом.
   — И компьютер? Да ведь он совсем новый! К нему прилагается еще и эта фигня... Как она называется, Олли?
   — Модем.
   — Точно, модем. Мы и телефон прихватили — только взгляни какой! И то, и другое предлагаем тебе просто как довесок к компьютеру.
   — Компьютеры! Что, по-вашему, я должен с ними делать? Люди, которые задумывают приобрести компьютер, направляются в специализированные магазины, вовсе не ко мне. Куда я дену ваш компьютер? У меня его никто не купит.
   — Мы рассчитывали, что ты заплатишь нам фунтов триста пятьдесят, — произносит Олли, наконец-то вспоминая, что и он должен что-нибудь говорить.
   — Триста пятьдесят, как же! Я что, похож на миллионера? Если вы и вправду ожидаете получить такие деньги, значит, пришли не в то место. Я могу заплатить вам максимум сто восемьдесят, и то только потому, что давным-давно вас знаю.
   — Хорошо, мы согласны на триста, — говорю я.
   — Сходите к кому-нибудь еще, узнайте, готов ли кто-то предложить вам за все это больше ста восьмидесяти. Если найдете такого идиота, расскажите, пожалуйста, и мне, где он работает. Я тоже свое добро с удовольствием ему загоню.
   — Двести двадцать, — брякает Олли, не дожидаясь, пока Электрик сам назовет большую сумму.
   — Двести, ребята. Я даю вам двести наличными за все, и это мое окончательное предложение. Если оно вас не устраивает, забирайте свою аппаратуру и попробуйте продать ее кому-нибудь другому, я не обижусь.
   Я пялюсь на Электрика, спокойно начинающего прямо у меня перед носом отсчитывать двести фунтов червонцами. На Олли я опять страшно злюсь, так как уверен в том, что мы спокойно могли раскрутить Электрика и на двести двадцать, и даже на двести пятьдесят фунтов. Это трепло опять все испортил.
   — Скупердяй ты хренов, — говорю я Электрику. — Ладно, давай свои деньги.
   — Я ни на что не обижусь, ребята, — повторяет он, улыбаясь. — Бизнес есть бизнес.
   В принципе я с ним согласен, но от лишних пятидесяти фунтов не отказался бы.
   Электрик отдает мне банкноты и просит Олли составить все, что мы принесли, к стене у двери. По лицу старого черта видно, что он уже знает, сколько денег заработает на нашей аппаратуре: гораздо больше, чем те, что получили от него мы.
   — А как долго вы работаете в паре, ребята? — спрашивает Электрик.
   — Не знаю, — отвечает Олли машинально, не трудясь ломать голову над никому не нужными подсчетами.
   Я молчу.
   — Если вдруг вам что-нибудь потребуется, что-нибудь понадобится, просто придите ко мне, — говорит Электрик.
   — Что ты имеешь в виду? — интересуюсь я.
   — Все, в чем у вас может возникнуть необходимость, — произносит Электрик, подмигивая. — Все, что в каких-то других местах вам не удастся получить. Приходите ко мне, не стесняйтесь.
   — Значит, ты и наркотой торгуешь, папаша? — спрашивает Олли.
   — Боже упаси! Нет, наркотой я не торгую. За кого вы меня принимаете? А? За отпетого негодяя? За отпетого негодяя, так, что ли? Наркотики! С ними я не желаю иметь никаких дел! Они ведь убивают людей, убивают! Наркотики.
   — Так что же ты тогда продаешь, помимо аппаратуры? — любопытствую я.
   — Оружие, — отвечает Электрик, неожиданно воодушевляясь.
   — Что? Ты шутишь? — произношу я.
   — Оружие? — переспрашивает Олли непривычно тонким голосом. — Ты продаешь оружие?
   — Да. Хотите взглянуть?
   Электрик идет наверх, а мы с Олли таращим друг на друга глаза.
   — Вот это да! Ну и ну! — восклицает Олли. — Оружие! Даже не верится.
   Я медленно киваю. Ход разворачивающихся событий начинает меня сильно тревожить.
   — Как думаешь, откуда он берет этот товар? — спрашиваю я.
   — Наверное, оттуда же, откуда видаки и телевизоры. От таких, как мы с тобой, ребят, — высказывает предположение Олли.
   Для меня все это — нечто новое. По-моему, настоящего оружия я и не видел-то ни разу в жизни, не говоря уже о том, чтобы собираться купить. Одно дело стрелять из пневматического ружья, совсем другое — из вещей посерьезнее.
   — Было бы классно приобрести приличный ствол, верно? — говорит Олли, все больше увлекаясь этой идеей.
   — Нет, ничего в этом не было бы классного, черт возьми, — отвечаю я. — Пораскинь мозгами. Если мы станем повсюду таскать за собой стволы, обязательно нарвемся на серьезные неприятности.
   — Почему это? Ведь не обязательно пускать их в ход, — возражает Олли.
   — Не обязательно? А зачем тогда они вообще нужны?
   — Так, на всякий случай. Чтобы при необходимости можно было как следует припугнуть народ, — говорит Олли, шевеля пальцами в точности как Джон Уэйн.
   — Припугнуть народ? Мы не забираемся в дома, если в них есть люди. Кого ты собрался пугать?
   — Если бы, к примеру, в тот раз, когда мы залезли к Пожарному Фреду, у нас было оружие, то мы не стали бы так долго с этим придурком возиться, а тебе он не устроил бы взбучки.
   — Ага. Сейчас Фред лежал бы себе спокойненько на кладбище, а мы сидели бы за решеткой.
   На Олли мои слова явно не действуют.
   — Я ведь не сказал, что мы пришили бы его, просто припугнули бы.
   — А если бы вид твоего ствола оставил бы Фреда равнодушным или если бы он вообще не увидел его? Или — что еще хуже — если бы ты случайно спустил курок, направляя дуло на Фреда? Либо на меня? Что тогда, Рембо?
   — Послушай, тебя никто не заставляет что-то покупать. Не хочешь — не бери. А вот я, черт возьми, я хочу... Если у тебя нет такого желания, то и не надо...
   — Если ты купишь себе такую игрушку, не рассчитывай продолжать работать со мной. Имей в виду: как только у тебя появляется оружие, ты мне не товарищ.
   Электрик возвращается с таким видом, будто в последние несколько минут занимался подслушиванием нашего с Олли разговора.
   — Вот, — говорит он, кладя стволы на стол. Оба выглядят довольно старыми. Один из них «люгер», второй — какой-то револьвер. И тот, и другой — черные, тяжелые и смотрятся чертовски устрашающе. — Можете рассмотреть их повнимательнее. Не бойтесь, они не заряжены.
   Олли берет «люгер», и, когда его пальцы сжимаются вокруг рукоятки, зрачки заметно расширяются.
   — Здорово! — говорит он зачарованно. — Не заряжен? Электрик качает головой, и не успеваю я и рта раскрыть, как Олли нацеливается прямо на меня и начинает как ненормальный щелкать курком.
   — Ты, придурок... Сначала надо в любом случае стрельнуть в воздух...
   — Что? — спрашивает Олли. — А! Но ведь Электрик сказал, что он не заряжен.
   — А мы, можно подумать, доверяем этому старому хрычу, как самим себе! Кретин ты! Именно такие моменты я только что и пытался тебе описать! Все несчастные случаи происходят подобным образом: безмозглые идиоты нередко вышибают мозги своим друзьям, просто играя. А ведь эта штуковина — не игрушка! Этот ствол настоящий и очень опасен!
   — Заткнись! — говорит Олли, направляя дуло «люгера» мне в лицо. — А то я еще раз в тебя выстрелю.
   Иногда пытаться втолковать что-то этому придурку совершенно бесполезно.
   Нет, связываться с оружием у меня нет ни малейшего желания. Я ничего не хочу знать об этом дерьме. Помимо всего прочего меня смущает в приобретении стволов еще и то, что, если мы начнем размахивать ими, тогда и полиция, не задумываясь, схватится за пушку — у нее на это появится право. Что из подобной передряги выйдет — страшно подумать.
   В данный момент, даже если копы застукают нас когда-нибудь за работой, мы имеем возможность каким-нибудь образом уйти у них из-под носа. Если же в дело будет вовлечено оружие, тогда кто-то кого-то обязательно пристрелит.
   — И сколько ты за него просишь? — спрашивает Олли.
   — За этот — пятьсот, — отвечает Электрик.
   — Пятьсот? Ни хрена себе. Так много?
   — Да.
   Олли затихает. За удовольствие иметь у себя за пазухой фиговину, при помощи которой можно убивать людей, с него просят целых пятьсот фунтов. Это остужает его пыл.
   — Но после того как вы сделаете дело, я согласен опять купить у вас стволы, — добавляет Электрик.
   — Какое дело? — спрашивает Олли.
   — Если у вас вдруг возникает потребность в пушках, значит, насколько я понимаю, вы задумываете пойти на какое-то серьезное дело, — объясняет Электрик. — Когда дело сделано, я готов выкупить у вас пистолеты назад.
   — И за сколько же? — спрашиваю я.
   — За четыреста фунтов, при условии, что из них никто не убит и все довольны.
   — Мы не планируем идти на серьезное дело, — говорю я.
   — Что ж, если запланируете в будущем, всегда рад вам помочь.
   — Не запланируем. И будь поосторожнее, дружище, думай, с кем имеешь дело. Существует куча идиотов, которых к оружию нельзя и близко подпускать.
   С одним из таких экземпляров я отправляюсь домой на собственном фургоне.
   Пару дней спустя Электрик звонит мне и просит сейчас же к нему приехать. По тому, каким тоном он говорит, я догадываюсь, что у него проблемы. Мне в голову приходит мысль положить трубку, отключить телефон и не дергаться. Но Электрик заверяет меня, что бояться нечего. Я нехотя соглашаюсь приехать к нему.
   По пути я заезжаю к Олли и рассказываю о просьбе старика и о том, что нам якобы бояться нечего. Олли советует мне плюнуть на все и не соваться не в свое дело. Но ведь я даже не знаю точно, в чем именно состоит проблема Электрика, поэтому не могу так просто о ней забыть.
   — Послушай, — говорит Олли. — Пусть он катится со своими неприятностями ко всем чертям. Не забивай себе голову разной ерундой.
   — Нет уж, бери куртку и пошли со мной.
   — Да иди ты.
   — Значит, ты отказываешься?
   — Да, отказываюсь. Хочешь вляпаться в дерьмо, вляпывайся в него один. А мне спать охота.
   С этими словами Олли закрывает дверь и отправляется в кровать под теплое одеяло. А я возвращаюсь в фургон и еду к Электрику, надеясь, что не попаду где-нибудь в пробку.
   Сегодня будний день, к тому же я не привез никакого товара, поэтому вхожу в магазин Электрика через парадный вход, как обычный покупатель, не как профессиональный грабитель. Электрик сидит за кассой и грызет ногти, причем грызет их не потому, что нервничает, а потому что у этого кретина такая привычка.
   Он выплевывает кусочек отгрызенного ногтя на пол, поднимает голову и просит меня закрыть за собой дверь на замок и перевернуть табличку ОТКРЫТО/ЗАКРЫТО. Я выполняю его просьбу.
   — Ну, что у тебя стряслось?
   — Пойдем покажу.
   Электрик встает и исчезает внутри магазина. Я следую за ним. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, входим в гостиную, и Электрик закрывает дверь. Бывать в этой комнате мне никогда еще не доводилось.
   Обычно, когда он уходит наверх — за деньгами или с какими-то другими целями, — я жду его внизу, в складском помещении. Мне всегда было интересно узнать, как выглядят его жилые комнаты. Теперь я знаю как и хочу поскорее отсюда уйти.
   Понимаю, услышать подобное от такого типа, как я, покажется вам странным. С Электриком в течение нескольких лет нас связывали чисто деловые отношения, а мое появление в его гостиной — в месте, куда он приходит расслабиться и отдохнуть, — выходит за рамки бизнеса, и от этого я чувствую себя очень дискомфортно.
   Только бы он не начал еще и переодеваться при мне, мелькает в моей голове мысль.
   Я ощущаю всю эту неловкость против своей воли, просто потому что во мне говорит обычная неприязнь к гомосексуалистам. Любой нормальный парень на моем месте испытал бы то же самое. Понимаете, когда любой человек, с которым я знаком совсем немного, внезапно начинает вести себя со мной как с корешем, у меня тут же возникают разные подозрения.
   Электрик проходит мимо меня и приближается к телевизору.
   — Где вы все это взяли?
   — Что?
   — То, что привезли мне в прошлый раз: видеомагнитофон и остальное.
   — Гм... Не знаю... В одном доме. А в чем дело?
   Электрик выглядит как-то странно, таким никогда раньше я его не видел. Создается такое впечатление, что кто-то сильно чем-то его достал.
   А ведь у него есть оружие.
   — А что произошло? — опять спрашиваю я.
   — Вы случайно не задействованы в каких-нибудь сомнительных делах? — интересуется Электрик.
   — Я — нет, — говорю я, хотя понятия не имею, что он подразумевает под «сомнительными делами».
   — Ты уверен? — произносит Электрик, странно изгибая шею.
   — Уверен.
   В этот момент до меня начинает доходить, что, по всей вероятности, он в течение всех этих лет имел на меня виды. Я вспоминаю вдруг о том, что каждый раз, когда мы с Олли выходили через его чертову заднюю дверь, этот болван постоянно вставал в дверном проеме таким образом, чтобы нам пришлось протискиваться мимо него.
   Чертов извращенец! Наверное, все эти годы ждал возможности остаться со мной наедине, набирался храбрости предложить мне кучу бабок за возможность отыметь в задницу.
   Я настраиваю себя на то, что сейчас хорошенько врежу старому гомику.
   Пусть только попробует завести со мной свой грязный разговор.
   — Посмотри, — говорит Электрик, включая видак и вставляя в него кассету.
   С несколько мгновений я смотрю в телевизор и не верю своим глазам. Желудок сжимается в комок. Мне кажется, сейчас меня вырвет. На экране кровать в какой-то затуманенной комнате. Два парня укладывают на эту кровать маленького пацаненка и... Пожалуй, я не буду описывать, что они с ним делают.
   Не произнося ни слова, я подскакиваю к Электрику и со всего размаху заезжаю кулаком ему по башке. Старик падает на пол, как набитый дерьмом мешок.
   — Что ты делаешь? Что ты делаешь? — орет он, когда я поднимаю его за грудки, чтобы врезать еще.
   — Грязный ублюдок! — кричу я. — Можешь считать, что ты уже мертвец!
   — Подожди, подожди! — Электрик закрывает руками голову. — Забери эту кассету, забери, она мне не нужна.
   — Я пришью тебя, скотина! — реву я. — Прощайся со своей ничтожной жизнью, полоумный ублюдок!
   Я встряхиваю его, швыряю на пол и даю хорошего пинка. Электрик извивается и продолжает что-то выкрикивать, но я в таком сильном бешенстве, что некоторое время ничего не слышу. Потом одна его фраза все же доходит до моего сознания, и у меня перехватывает дыхание.
   — Прости, прости... Я не должен был смотреть твою запись... Прости...
   — Что? — говорю я ошарашенно. — Что ты только что сказал? Мою запись?
   — Прости, пожалуйста... И не бей меня больше... Прости...
   — Мою запись? Это не моя кассета. О чем это ты?
   — Что? — всхлипывает Электрик.
   Только сейчас я понимаю, что произошло маленькое недоразумение.
   — Почему ты называешь эту запись моей? — спрашиваю я.
   Электрик на мгновение о чем-то задумывается и поправляет на носу очки.
   — А разве она не твоя?
   — Конечно, нет, черт возьми! За кого ты меня принимаешь? — ору я, едва удерживаясь, чтобы снова не треснуть ему по кумполу.
   — А за что же ты тогда на меня набросился?
   — Подумал, что это твоя кассета.
   — Моя? Моя? А за кого в таком случае ты меня принимаешь?
   Я подаю Электрику пятерню. Он колеблется, моргает, но все же берется за мою руку.
   — Так где ты взял эту гадость? — спрашиваю я, подняв его на ноги.
   — Это вы ее принесли, — отвечает он. — Она была в том видаке, который я купил у вас.