Мне чертовски не хочется ехать к ее предкам; они всегда на стороне дочери, а из меня делают законченного злодея. Но я сгораю от желания трахнуться с Мэл.
Поэтому принимаю душ, надеваю чистую рубашку и сажусь в фургон.
Дверь открывает Тони. Мэл с мамашей не показываются, но я точно знаю, что обе сидят на кухне, запихивая друг другу в рот куски шоколадного пирога.
— По всей вероятности, ты совсем потерял стыд, раз отважился явиться сюда.
— Могу я поговорить с Мэл?
— Убирайся! — Тони выходит на крыльцо и приближается ко мне вплотную. — Держись подальше от моей семьи, мерзавец, или я точно сверну тебе когда-нибудь шею!
— Подожди, подожди, — бормочу я, пятясь назад. — Какого хрена... Вернее, в чем, собственно, дело? Я не совершал ничего плохого, поверь...
— Я не шучу, — гремит Тони, делая еще один шаг в мою сторону. — Я переломаю все твои проклятые кости, щенок!
Я сажусь в фургон, выезжаю за ворота, выхожу и закрываю их за собой. Тони продолжает осыпать меня бранью, но уже стоит на месте, не пытается ко мне приблизиться.
— Я доберусь до тебя, так и знай, мерзавец! Подонок! Ничтожество! — орет и орет он.
На окнах в соседних домах раздвигаются шторки: всем интересно посмотреть, что происходит.
— Скажи хоть, что вас всех во мне не устраивает, старый болван? — кричу я.
Физиономия Тони становится багровой; он пулей устремляется в дом и тут же возвращается с бейсбольной битой. В моей голове проносится мысль взять в фургоне лом, но я сразу отказываюсь от нее. Если я обработаю этого кретина, помириться с Мэл мне вообще не светит.
Поэтому я просто запрыгиваю в фургон, кручу у виска пальцем, глядя на Тони, и спокойно уезжаю.
Черт его знает, что я натворил. По всей вероятности, что-то ужасное.
Я иду в кабак, встречаюсь там кое с кем из ребят. Они наперебой советуют мне, как быть, но я пропускаю их слова мимо ушей. Пару часов спустя я еду к Олли, дома его не застаю, некоторое время бесцельно катаюсь по улицам и направляюсь в тот квартал, где Мэл снимает квартиру.
Я знаю, что ее там нет, но надеюсь, что та девица, Речная Собака или как там она себя называет, наконец расскажет мне, в чем я провинился перед Мэл.
Я звоню в дверь.
Речная Собака, или как она там себя называет, наверное, думает, что ее хипповый вид всех очаровывает. У нее в волосах бусины, юбки вечно сидят на бедрах, а еще эта девица слишком часто повторяет словечки типа «обалденно», «детка» и придумывает для себя разные тупые названия — Речная Собака, Горный Козел или что-то в этом духе, я не запоминаю такие глупости.
Даже если бы и запоминал, то не подавал бы вида.
— Ее все еще нет, — говорит Речная Собака, открыв дверь.
— Знаю. Я пришел к тебе.
— Ко мне? Не понимаю.
Речная Собака стоит в дверном проеме; ее красный шелковый халат легонько колышется на сквозняке. Я прихожу в замешательство.
— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — бормочу я, пялясь на ее ноги.
— Я занята, — отрезает она, намереваясь закрыть дверь.
— Пожалуйста... — Я не отрываю взгляда от ее ног. — Послушай, я в отчаянии. Знаю, что я тебе не нравлюсь, но очень тебя прошу, удели мне хотя бы несколько минут. Мэл не хочет со мной разговаривать, а я не понимаю почему. И мечтаю с ней помириться.
— Хорошо, — произносит Речная Собака, отступая в сторону. — Пять минут, не больше.
Я прохожу в гостиную и опускаюсь на диван. Речная Собака спрашивает, не хочу ли я чая, и я говорю, что хочу. Она уходит и через несколько минут возвращается с чашкой некрепкого ароматизированного чая, который они с Мэл обожают. Я не знаю, выпить его или расплескать по полу — как будто случайно.
Речная Собака садится по-турецки на пол к расположенному напротив меня камину и берет в руки чашку с кокосовыми шариками. Полы ее шелкового халата разъезжаются в районе талии, и я таращусь на темные пушистые волосы внизу ее живота. Она небрежным движением поправляет халат, а я делаю глоток чая.
— Что ты хочешь от меня узнать? — спрашивает Речная Собака таким тоном, словно не произошло ничего необычного.
В данный момент я хочу узнать, можно ли тебя трахнуть таким образом, чтобы моей подружке не стало об этом известно, думаю я.
— Я не понимаю, почему Мэл не желает со мной разговаривать и почему ее старик чуть не отдубасил меня сегодня бейсбольной битой.
— Бейсбольной битой! — Речная Собака ухмыляется. — Наверное, Мэл наконец-то очнулась и поняла, что ты за придурок, может, решила, что проблемы и мучения ей больше не нужны.
— Да нет же, я чувствую, она обижается на меня за что-то конкретное, но не знаю, за что именно.
Я продолжаю пить чай и разглядывать Речную Собаку, стараясь, однако, пялиться на нее не слишком откровенно.
— Ты имеешь хоть малейшее представление о том, как сильно ей нравишься? И сколько доставляешь боли? Я имею в виду... (и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное...)
Полы ее халата опять разъезжаются, но теперь она не обращает на это внимания.
Неожиданно — да-да, так оно и есть, — из-за красной шелковой ткани выглядывает, как будто подмигивая мне, сосок. Я опускаю взгляд и опять вижу темные волосы внизу ее живота.
Я делаю очередной глоток чая и киваю, соглашаясь со всем, что Речная Собака говорит, но слов не разбираю, потому что все мои мысли заняты совсем не размолвкой с Мэл. Все дело, наверное, в том, что я вот уже две недели ни с кем не занимался сексом, а новой партнерши не имел почти полгода.
Я до предела возбужден и уже не могу скрывать своего состояния.
— ... гораздо лучше вообще без тебя, — доходят до моего сознания слова Речной Собаки.
О чем она говорила несколькими секундами раньше, я понятия не имею.
— Да-да, скорее всего ты права, — говорю я, гадая, известно ли ей, о чем я думаю.
Наверное, известно. А если это так, то она специально меня завлекает. А если специально, то?..
— Да, я один во всем виноват...
— Послушай, я должна собираться, — говорит Речная Собака. — Тебе лучше уйти.
— У тебя какие-то дела? — задаю я первый пришедший на ум вопрос.
— Да, встреча с другом.
— А может, позвонишь ему, скажешь, что у тебя изменились планы? Возьмем и напьемся с тобой прямо здесь, у вас?
— Нет, — отвечает Речная Собака, поднимаясь с пола.
— Но почему? — спрашиваю я, сдвигаясь на самый край дивана.
Речная Собака откидывает назад свои длинные темные волосы и завязывает их узлом на затылке. У меня возникает подозрение, что таким образом она сообщила мне о своем желании заняться со мной сексом.
Перед тем, как встать с дивана, мне приходится поправить джинсы.
— Ну же, не уходи, — говорю я. — Давай останемся здесь и поговорим.
Она смотрит на меня как-то по-особому, что я воспринимаю как разрешение приблизиться и засунуть руку ей под халат.
— Что ты делаешь? — Речная Собака отпрыгивает в сторону, чуть не врезаясь в книжный шкаф, туго затягивает пояс халата и пятится назад. — Что ты делаешь?
— Я подумал, что ты...
— Послушай, тебе лучше немедленно уйти, — говорит она, сильно хмурясь.
У меня возникает такое чувство, что я совершил чудовищную ошибку.
Несколько мгновений я стою в замешательстве, силясь придумать какую-нибудь эдакую фразу, при помощи которой можно было бы все уладить, но ничего подходящего не нахожу. Говорю о том, что сильнее всего меня сейчас тревожит:
— Ты ведь не расскажешь об этом Мэл...
— Убирайся, Бекс! Сейчас же!
Я захлопываю за собой дверь, выхожу на улицу, оглядываюсь и вижу, как Лунный Волк — да, именно так она себя и называла, — грозит мне из окна кулаком.
Ну и денек!
Меня не покидает ощущение, что я окончательно все испортил.
Я еду к Олли, но его все еще нет дома. Я возвращаюсь в кабак. Там уже целая толпа парней, и все они твердят мне, что с удовольствием бы оттрахали ее и что я, наверное, гей, если позволю ей себя бросить. Только Норрис встает на мою сторону и говорит, что однажды тоже оказывался в такой ситуации, как я сейчас.
Однажды?
Я еду домой и воспроизвожу в памяти события прошедшего дня, онанируя на диване.
Позднее мне звонит Олли, спрашивает, где я пропадал целый день, и говорит, что скоро за мной заедет, чтобы вместе сходить попить пива. Но, признаюсь, я устал до чертиков от идиотских советов, поэтому отвечаю, что никуда не пойду, достаю бутылку скотча и включаю телек.
Мои мысли возвращаются к Волчьему Вздоху и ее шелковому халату. Она всегда такая: расхаживает перед всеми полуголая, босая, абсолютно позабыв о стыде, живет «вне рамок общественных норм» (ее слова), но от пособия по безработице, естественно, не отказывается.
Чертова хиппи!
Хотя...
Я просыпаюсь от стука в парадную дверь и убираю с подлокотника кресла пепельницу.
— Я знаю, что ты там! — орет кто-то сквозь щель в почтовом ящике.
Я, чертыхаясь, застегиваю ширинку и иду к черному ходу, но у самой двери останавливаюсь, соображая, что даже не знаю, от кого собрался удрать. Бесшумно выхожу в прихожую и выглядываю на крыльцо через узкую полоску между шторками на коне.
Ко мне пожаловал Филип, брат Мэл. Черт, думаю я. Все помешались сегодня на нашей с ней ссоре. Этого типа мне нечего бояться. Я раскрываю дверь и рявкаю:
— Чего тебе здесь надо?
Он мгновенно отходит на несколько шагов назад. Ничего другого я от него и не ожидал.
— Эй, ты, — говорит он не вполне уверенным голосом.
Я сразу догадываюсь, что болван приперся ко мне с намерением «по-мужски» со мной разобраться, но точно знаю, что в драках он не участвовал с тех пор как окончил школу, да и в те времена никогда не выходил из них победителем. Мне достаточно лишь соответствующим образом глянуть на него, и ему уже становится дурно.
— На сей раз ты зашел слишком далеко, Бекс. Если бы я не был таким...
— Кретином?
— Нет, таким сдержанным человеком, то давно пришел бы к тебе и...
— Довольно, Филип. Проходи и давай выпьем, — говорю я, закуривая. — А потом ты, может, наконец объяснишь мне, что я такого сделал.
Филип смотрит на меня с недоверием.
— Я пальцем тебя не трону, Фил. Просто хочу понять, что происходит. Проходи, обо всем поговорим. Послушаешь, как сложившаяся ситуация видится мне. Может, я ни в чем и не виноват?
— Ладно, только не выкидывай никаких фокусов.
— Филип, по-моему, это ты явился сюда, желая что-то выкинуть. Скажу тебе откровенно, меня сегодняшний день окончательно вымотал. Проходи.
Филип следует за мной в гостиную, а я подумываю, не треснуть ли ему и впрямь разок-другой по башке. Но отказываюсь от этой затеи. Сейчас для меня главное — выбраться из этого дерьма, а не поколотить какого-нибудь дегенерата. Врезать ему я смогу и позднее.
— Итак, — говорю я, наливая для него скотч в одну из кружек «Арсенал». — Расскажи, почему все так сильно расстроены?
— Только не пытайся нас дурачить, Бекс. Всем известно, что это был ты.
— О чем это ты?
— Принимаешь нас всех за полоумных? Думаешь, мы поверим, что это не твоих рук дело? — спрашивает он, отхлебнув из кружки.
— Какое еще дело?
— Неужели твое бесстыдство действительно не имеет границ?
Чувствуя, что сыт по горло дебильными играми, я хватаю со стола бутылку, приподнимаю так, словно намереваюсь долбануть ею по котелку своего гостя, и реву:
— Филип, если ты сейчас же не расскажешь мне, в чем дело, я разобью эту склянку о твою голову!
Филип накладывает в штаны, вскидывает руки в бесполезной попытке защититься, роняя мою кружку. Она падает на пол, ручка отбивается.
— Я предупреждаю тебя, Филип. Моему терпению настал предел.
— Ты ограбил маму с папой, — лопочет он.
— Что-что?
— Ты обворовал дом мамы и папы.
У Филипа есть одна привычка, которая изрядно действует мне на нервы. Он называет своих предков мамой и папой даже когда разговаривает с посторонними людьми.
Неожиданно все становится на свои места. Я понимаю, почему все, с кем я разговаривал сегодня, смотрели на меня волком.
— Ах вот оно что, — произношу я. — Значит, ваших стариков обчистили, и вы считаете, что это сделал я?
— Это был ты, — утверждает Филип.
— Не тупи, Фил! Для чего бы мне такое понадобилось?
— Не знаю, но ведь ты именно подобными вещами занимаешься.
Я наклоняюсь, поднимаю кружку и протягиваю ее Филипу. Тот долго колеблется, как собака, которую слишком часто колотили палкой, но потом все же берет ее. Я опять наливаю ему скотч и ставлю бутылку на стол.
— Ну спасибо! Значит, вы полагаете, я способен на такое? Обчистить предков собственной подруги? Большое вам спасибо!
— Мы все знаем, что это сделал ты, Бекс.
— Вы уверены? На сто процентов? Тогда подавайте на меня в суд. Встретимся в зале заседаний.
Я отпиваю скотч и погружаюсь в раздумья. Филип начинает рассказывать, как сильно опечалилась после грабежа его мама, как она плакала целых три дня, как их старик собирался пристрелить меня и так далее, и тому подобное.
— Это был не я, — говорю я, но он наотрез отказывается мне верить. — Хорошо, когда произошло ограбление?
— О, Бекс, даже не старайся...
— Нет, ты ответь, ответь, когда их ограбили?
Филип смотрит на меня и качает головой. Потом ставит на стол кружку, поднимается и направляется к двери.
— Ты сам прекрасно знаешь, когда это случилось, играть с тобой в игры у меня нет желания. Ты мерзавец, Бекс, законченный мерзавец.
С этими словами он уходит.
Вот таким вот образом они запятнали мое доброе имя.
Я дважды звоню Мал, по-разному изменяя голос, но папаша не подзывает ее к телефону. По словам Филипа, она провела в их доме целую неделю, все это время утешала свою мамочку. Из того, что Фил мне рассказал, я понял, что пострадали они действительно серьезно. Кто-то не просто обчистил, а перевернул их дом вверх дном — порезал одежду, повключал краны в ванных на втором этаже, написал «Доместосом» на ковре слово ДЕРЬМО и помочился в холодильник.
Не похоже на работу профессионала.
Я говорю ребятам, что щедро напою того, кто найдет поиздевавшихся над Джоан и Тони ублюдков. У меня в этом городе очень много знакомых, я знаю по нескольку парней из каждой пивнушки. Если эти подонки — местные, я обязательно выясню, кто они.
На подобные выходки способны только дети или полные отморозки. И те, и другие не умеют держать язык за зубами. А слухи расползаются по небольшим городам с поразительной скоростью.
Я выясню, кто они. Рано или поздно, но обязательно выясню.
Крис издает еще один вопль и сжимается в комок, когда Олли опять «угощает» его пинком в ребра.
— Простите, простите, я не... А-а-а-й! Этот удар он получает от меня.
— Ублюдок! — ору я. — Чертов ублюдок!
— Подожди! Пожалуйста, подожди! — вопит Крис, когда Олли рывком переворачивает его на спину и целит ногой ему в яйца. — Н-е-е-е-е-е-т!
Народ следит за нашей расправой с Крисом из окон, некоторые ребята даже вышли из кабака и стоят на тротуаре. Никто не пытается нас остановить, даже друзья Криса.
— Пожалуйста, Бекс, пожалуйста! Я ведь не знал, я не знал! Пожалуйста! Прости, прости меня!
Олли хватает Криса за волосы и отрывает его башку от земли.
— Дерьмо собачье, понял, кто ты?
— Понял, понял, — тараторит Крис. — Дерьмо собачье. Олли заставляет его повторить эти слова перед толпой зрителей еще и еще раз.
— Я дерьмо собачье, я дерьмо собачье.
Ужасно, когда столь молодые пацаны не могут даже наказание перенести хоть с каплей достоинства. Даже начинаешь чувствовать себя виноватым.
— Пожалуйста, Бекс, прости меня, я дерьмо собачье, — скулит Крис, получив от меня еще один удар.
— ГАДЕНЫШ! Ты доставил мне массу проблем, — говорю я. — Сейчас мы поедем за вещами, а потом — к тем бедным людям, перед которыми ты извинишься и которым скажешь, что их ограбил ты, а не я.
— Пожалуйста, Бекс, — бормочет Крис.
— Давай запихнем его в фургон.
Мы с Олли берем Криса под руки и сажаем в фургон. Он слабо пытается сопротивляться, но мы этого практически не замечаем. Парни из кабака и с тротуара смотрят на нас в нервном напряжении, но никто никоим образом не выражает неодобрения.
— Что пялитесь? — кричит им Олли. Мы садимся в фургон и уезжаем.
Я звоню в дверь, и открывает ее опять Тони.
— Я ведь сказал тебе, что...
— Помолчи минутку, Тони. Я по делу: привез вам украденное.
Тони округляет глаза, переводя взгляд на Олли и Криса, переносящих веши из фургона во двор.
— Я знал, знал, — бормочет он, хотя ничего не знал. — Джоан! Иди скорее сюда!
— Ни хрена ты не знал, полоумный болван. Мы не грабили ваш дом. Я имею в виду себя и Олли. Это сделал вон тот придурок с фонарями под глазами.
Крис опускает на землю телек, поворачивается к нам и машет рукой.
— Убирайся от нашего дома подальше! — рычит Тони в тот момент, когда за его спиной появляются Джоан и Мэл.
— Тони? — произносит Джоан. — В чем дело?
— Он наконец-то во всем сознался.
— Спокойствие, уважаемые! Ни в чем я не сознался, а всего лишь сказал, что к ограблению вашего дома не имею никакого отношения. Вас обчистил вон тот панда!
— Мерзавец! Какой же ты мерзавец! — выкрикивает Джоан, глядя на меня. — Убирайся отсюда, и чтобы духу твоего здесь больше не было.
— Или я точно отхожу тебя битой! — взревывает Тони, опять приближаясь ко мне вплотную.
Я плюю на все и иду к воротам. А закрывая их за собой, оборачиваюсь и кричу:
— Достали вы меня, честное слово. Иди, старый хрыч, угости же наконец меня своей битой!
— И угощу!
— Валяй!
— Я серьезно говорю!
— Давай-давай!
Я опять раскрываю ворота и иду к Тони. Тот стоит на месте и тупо смотрит на меня. Яблоко от яблони недалеко падает, думаю я, вспоминая Филипа.
Мэл сбегает с крыльца и становится между нами.
— Папа, иди в дом.
— Мы сами разберемся...
— Заткни пасть, Тони, и вали отсюда, — говорю я.
— Пожалуйста, папа, не имеет смысла с ним драться, пожалуйста!
Джоан хватает его за рукав и тянет по направлению к парадному. Тони сдается, явно внутренне радуясь, что его отговорили от драки, — ему самому было бы неловко отделаться от меня без чьего-либо вмешательства.
Мэл смотрит мне в глаза и медленно качает головой.
— Уходи, Бекс. Я не хочу тебя больше видеть.
— Но ваш дом обчистил не я. Это был Крис, вон тот парень.
— По сути дела, мне не важно, ты это был или тот парень. Вы одного поля ягоды.
— Не важно? Да о чем ты говоришь? Я никогда, слышишь, никогда не обворовываю друзей и знакомых, а в дом твоих родителей без их ведома и ногой бы не ступил.
Я подумал, не рассказать ли ей историю про Парки, но усомнился, что она правильно меня поймет.
— Не в том дело. В дом моих родителей ты, может, и не ступил бы, но к другим людям являешься без зазрения совести. Скольким из них ты уже причинил кучу страданий?
— Мэл?
— Я видеть тебя больше не желаю. Никогда.
Мэл поднимает телек и несет его к парадному.
— Но... Мэл! Подожди минутку! Давай хотя бы поговорим о том, что произошло!
— Нам не о чем разговаривать, — отвечает Мэл, открывая дверь и опуская телевизор на пол в холле. — Уходи. — Она выпрямляется, поворачивается ко мне, склоняя набок голову. — Папа звонит в полицию. Уходи и больше никогда не возвращайся.
— Бекс! — кричит Олли. — Поехали отсюда, дружище.
Крис срывается с места, мчит вверх по улице и скоро исчезает из виду. Олли заводит двигатель, дважды сигналит, пытаясь привлечь к себе мое внимание, и снова кричит, высовываясь из окна:
— Бекс! Скорее! Или я уеду один.
Я медленно разворачиваюсь, выхожу за ворота, закрываю их за собой, забираюсь в фургон, и Олли жмет на газ.
30
Поэтому принимаю душ, надеваю чистую рубашку и сажусь в фургон.
Дверь открывает Тони. Мэл с мамашей не показываются, но я точно знаю, что обе сидят на кухне, запихивая друг другу в рот куски шоколадного пирога.
— По всей вероятности, ты совсем потерял стыд, раз отважился явиться сюда.
— Могу я поговорить с Мэл?
— Убирайся! — Тони выходит на крыльцо и приближается ко мне вплотную. — Держись подальше от моей семьи, мерзавец, или я точно сверну тебе когда-нибудь шею!
— Подожди, подожди, — бормочу я, пятясь назад. — Какого хрена... Вернее, в чем, собственно, дело? Я не совершал ничего плохого, поверь...
— Я не шучу, — гремит Тони, делая еще один шаг в мою сторону. — Я переломаю все твои проклятые кости, щенок!
Я сажусь в фургон, выезжаю за ворота, выхожу и закрываю их за собой. Тони продолжает осыпать меня бранью, но уже стоит на месте, не пытается ко мне приблизиться.
— Я доберусь до тебя, так и знай, мерзавец! Подонок! Ничтожество! — орет и орет он.
На окнах в соседних домах раздвигаются шторки: всем интересно посмотреть, что происходит.
— Скажи хоть, что вас всех во мне не устраивает, старый болван? — кричу я.
Физиономия Тони становится багровой; он пулей устремляется в дом и тут же возвращается с бейсбольной битой. В моей голове проносится мысль взять в фургоне лом, но я сразу отказываюсь от нее. Если я обработаю этого кретина, помириться с Мэл мне вообще не светит.
Поэтому я просто запрыгиваю в фургон, кручу у виска пальцем, глядя на Тони, и спокойно уезжаю.
Черт его знает, что я натворил. По всей вероятности, что-то ужасное.
Я иду в кабак, встречаюсь там кое с кем из ребят. Они наперебой советуют мне, как быть, но я пропускаю их слова мимо ушей. Пару часов спустя я еду к Олли, дома его не застаю, некоторое время бесцельно катаюсь по улицам и направляюсь в тот квартал, где Мэл снимает квартиру.
Я знаю, что ее там нет, но надеюсь, что та девица, Речная Собака или как там она себя называет, наконец расскажет мне, в чем я провинился перед Мэл.
Я звоню в дверь.
Речная Собака, или как она там себя называет, наверное, думает, что ее хипповый вид всех очаровывает. У нее в волосах бусины, юбки вечно сидят на бедрах, а еще эта девица слишком часто повторяет словечки типа «обалденно», «детка» и придумывает для себя разные тупые названия — Речная Собака, Горный Козел или что-то в этом духе, я не запоминаю такие глупости.
Даже если бы и запоминал, то не подавал бы вида.
— Ее все еще нет, — говорит Речная Собака, открыв дверь.
— Знаю. Я пришел к тебе.
— Ко мне? Не понимаю.
Речная Собака стоит в дверном проеме; ее красный шелковый халат легонько колышется на сквозняке. Я прихожу в замешательство.
— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — бормочу я, пялясь на ее ноги.
— Я занята, — отрезает она, намереваясь закрыть дверь.
— Пожалуйста... — Я не отрываю взгляда от ее ног. — Послушай, я в отчаянии. Знаю, что я тебе не нравлюсь, но очень тебя прошу, удели мне хотя бы несколько минут. Мэл не хочет со мной разговаривать, а я не понимаю почему. И мечтаю с ней помириться.
— Хорошо, — произносит Речная Собака, отступая в сторону. — Пять минут, не больше.
Я прохожу в гостиную и опускаюсь на диван. Речная Собака спрашивает, не хочу ли я чая, и я говорю, что хочу. Она уходит и через несколько минут возвращается с чашкой некрепкого ароматизированного чая, который они с Мэл обожают. Я не знаю, выпить его или расплескать по полу — как будто случайно.
Речная Собака садится по-турецки на пол к расположенному напротив меня камину и берет в руки чашку с кокосовыми шариками. Полы ее шелкового халата разъезжаются в районе талии, и я таращусь на темные пушистые волосы внизу ее живота. Она небрежным движением поправляет халат, а я делаю глоток чая.
— Что ты хочешь от меня узнать? — спрашивает Речная Собака таким тоном, словно не произошло ничего необычного.
В данный момент я хочу узнать, можно ли тебя трахнуть таким образом, чтобы моей подружке не стало об этом известно, думаю я.
— Я не понимаю, почему Мэл не желает со мной разговаривать и почему ее старик чуть не отдубасил меня сегодня бейсбольной битой.
— Бейсбольной битой! — Речная Собака ухмыляется. — Наверное, Мэл наконец-то очнулась и поняла, что ты за придурок, может, решила, что проблемы и мучения ей больше не нужны.
— Да нет же, я чувствую, она обижается на меня за что-то конкретное, но не знаю, за что именно.
Я продолжаю пить чай и разглядывать Речную Собаку, стараясь, однако, пялиться на нее не слишком откровенно.
— Ты имеешь хоть малейшее представление о том, как сильно ей нравишься? И сколько доставляешь боли? Я имею в виду... (и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное...)
Полы ее халата опять разъезжаются, но теперь она не обращает на это внимания.
Неожиданно — да-да, так оно и есть, — из-за красной шелковой ткани выглядывает, как будто подмигивая мне, сосок. Я опускаю взгляд и опять вижу темные волосы внизу ее живота.
Я делаю очередной глоток чая и киваю, соглашаясь со всем, что Речная Собака говорит, но слов не разбираю, потому что все мои мысли заняты совсем не размолвкой с Мэл. Все дело, наверное, в том, что я вот уже две недели ни с кем не занимался сексом, а новой партнерши не имел почти полгода.
Я до предела возбужден и уже не могу скрывать своего состояния.
— ... гораздо лучше вообще без тебя, — доходят до моего сознания слова Речной Собаки.
О чем она говорила несколькими секундами раньше, я понятия не имею.
— Да-да, скорее всего ты права, — говорю я, гадая, известно ли ей, о чем я думаю.
Наверное, известно. А если это так, то она специально меня завлекает. А если специально, то?..
— Да, я один во всем виноват...
— Послушай, я должна собираться, — говорит Речная Собака. — Тебе лучше уйти.
— У тебя какие-то дела? — задаю я первый пришедший на ум вопрос.
— Да, встреча с другом.
— А может, позвонишь ему, скажешь, что у тебя изменились планы? Возьмем и напьемся с тобой прямо здесь, у вас?
— Нет, — отвечает Речная Собака, поднимаясь с пола.
— Но почему? — спрашиваю я, сдвигаясь на самый край дивана.
Речная Собака откидывает назад свои длинные темные волосы и завязывает их узлом на затылке. У меня возникает подозрение, что таким образом она сообщила мне о своем желании заняться со мной сексом.
Перед тем, как встать с дивана, мне приходится поправить джинсы.
— Ну же, не уходи, — говорю я. — Давай останемся здесь и поговорим.
Она смотрит на меня как-то по-особому, что я воспринимаю как разрешение приблизиться и засунуть руку ей под халат.
— Что ты делаешь? — Речная Собака отпрыгивает в сторону, чуть не врезаясь в книжный шкаф, туго затягивает пояс халата и пятится назад. — Что ты делаешь?
— Я подумал, что ты...
— Послушай, тебе лучше немедленно уйти, — говорит она, сильно хмурясь.
У меня возникает такое чувство, что я совершил чудовищную ошибку.
Несколько мгновений я стою в замешательстве, силясь придумать какую-нибудь эдакую фразу, при помощи которой можно было бы все уладить, но ничего подходящего не нахожу. Говорю о том, что сильнее всего меня сейчас тревожит:
— Ты ведь не расскажешь об этом Мэл...
— Убирайся, Бекс! Сейчас же!
Я захлопываю за собой дверь, выхожу на улицу, оглядываюсь и вижу, как Лунный Волк — да, именно так она себя и называла, — грозит мне из окна кулаком.
Ну и денек!
Меня не покидает ощущение, что я окончательно все испортил.
Я еду к Олли, но его все еще нет дома. Я возвращаюсь в кабак. Там уже целая толпа парней, и все они твердят мне, что с удовольствием бы оттрахали ее и что я, наверное, гей, если позволю ей себя бросить. Только Норрис встает на мою сторону и говорит, что однажды тоже оказывался в такой ситуации, как я сейчас.
Однажды?
Я еду домой и воспроизвожу в памяти события прошедшего дня, онанируя на диване.
Позднее мне звонит Олли, спрашивает, где я пропадал целый день, и говорит, что скоро за мной заедет, чтобы вместе сходить попить пива. Но, признаюсь, я устал до чертиков от идиотских советов, поэтому отвечаю, что никуда не пойду, достаю бутылку скотча и включаю телек.
Мои мысли возвращаются к Волчьему Вздоху и ее шелковому халату. Она всегда такая: расхаживает перед всеми полуголая, босая, абсолютно позабыв о стыде, живет «вне рамок общественных норм» (ее слова), но от пособия по безработице, естественно, не отказывается.
Чертова хиппи!
Хотя...
Я просыпаюсь от стука в парадную дверь и убираю с подлокотника кресла пепельницу.
— Я знаю, что ты там! — орет кто-то сквозь щель в почтовом ящике.
Я, чертыхаясь, застегиваю ширинку и иду к черному ходу, но у самой двери останавливаюсь, соображая, что даже не знаю, от кого собрался удрать. Бесшумно выхожу в прихожую и выглядываю на крыльцо через узкую полоску между шторками на коне.
Ко мне пожаловал Филип, брат Мэл. Черт, думаю я. Все помешались сегодня на нашей с ней ссоре. Этого типа мне нечего бояться. Я раскрываю дверь и рявкаю:
— Чего тебе здесь надо?
Он мгновенно отходит на несколько шагов назад. Ничего другого я от него и не ожидал.
— Эй, ты, — говорит он не вполне уверенным голосом.
Я сразу догадываюсь, что болван приперся ко мне с намерением «по-мужски» со мной разобраться, но точно знаю, что в драках он не участвовал с тех пор как окончил школу, да и в те времена никогда не выходил из них победителем. Мне достаточно лишь соответствующим образом глянуть на него, и ему уже становится дурно.
— На сей раз ты зашел слишком далеко, Бекс. Если бы я не был таким...
— Кретином?
— Нет, таким сдержанным человеком, то давно пришел бы к тебе и...
— Довольно, Филип. Проходи и давай выпьем, — говорю я, закуривая. — А потом ты, может, наконец объяснишь мне, что я такого сделал.
Филип смотрит на меня с недоверием.
— Я пальцем тебя не трону, Фил. Просто хочу понять, что происходит. Проходи, обо всем поговорим. Послушаешь, как сложившаяся ситуация видится мне. Может, я ни в чем и не виноват?
— Ладно, только не выкидывай никаких фокусов.
— Филип, по-моему, это ты явился сюда, желая что-то выкинуть. Скажу тебе откровенно, меня сегодняшний день окончательно вымотал. Проходи.
Филип следует за мной в гостиную, а я подумываю, не треснуть ли ему и впрямь разок-другой по башке. Но отказываюсь от этой затеи. Сейчас для меня главное — выбраться из этого дерьма, а не поколотить какого-нибудь дегенерата. Врезать ему я смогу и позднее.
— Итак, — говорю я, наливая для него скотч в одну из кружек «Арсенал». — Расскажи, почему все так сильно расстроены?
— Только не пытайся нас дурачить, Бекс. Всем известно, что это был ты.
— О чем это ты?
— Принимаешь нас всех за полоумных? Думаешь, мы поверим, что это не твоих рук дело? — спрашивает он, отхлебнув из кружки.
— Какое еще дело?
— Неужели твое бесстыдство действительно не имеет границ?
Чувствуя, что сыт по горло дебильными играми, я хватаю со стола бутылку, приподнимаю так, словно намереваюсь долбануть ею по котелку своего гостя, и реву:
— Филип, если ты сейчас же не расскажешь мне, в чем дело, я разобью эту склянку о твою голову!
Филип накладывает в штаны, вскидывает руки в бесполезной попытке защититься, роняя мою кружку. Она падает на пол, ручка отбивается.
— Я предупреждаю тебя, Филип. Моему терпению настал предел.
— Ты ограбил маму с папой, — лопочет он.
— Что-что?
— Ты обворовал дом мамы и папы.
У Филипа есть одна привычка, которая изрядно действует мне на нервы. Он называет своих предков мамой и папой даже когда разговаривает с посторонними людьми.
Неожиданно все становится на свои места. Я понимаю, почему все, с кем я разговаривал сегодня, смотрели на меня волком.
— Ах вот оно что, — произношу я. — Значит, ваших стариков обчистили, и вы считаете, что это сделал я?
— Это был ты, — утверждает Филип.
— Не тупи, Фил! Для чего бы мне такое понадобилось?
— Не знаю, но ведь ты именно подобными вещами занимаешься.
Я наклоняюсь, поднимаю кружку и протягиваю ее Филипу. Тот долго колеблется, как собака, которую слишком часто колотили палкой, но потом все же берет ее. Я опять наливаю ему скотч и ставлю бутылку на стол.
— Ну спасибо! Значит, вы полагаете, я способен на такое? Обчистить предков собственной подруги? Большое вам спасибо!
— Мы все знаем, что это сделал ты, Бекс.
— Вы уверены? На сто процентов? Тогда подавайте на меня в суд. Встретимся в зале заседаний.
Я отпиваю скотч и погружаюсь в раздумья. Филип начинает рассказывать, как сильно опечалилась после грабежа его мама, как она плакала целых три дня, как их старик собирался пристрелить меня и так далее, и тому подобное.
— Это был не я, — говорю я, но он наотрез отказывается мне верить. — Хорошо, когда произошло ограбление?
— О, Бекс, даже не старайся...
— Нет, ты ответь, ответь, когда их ограбили?
Филип смотрит на меня и качает головой. Потом ставит на стол кружку, поднимается и направляется к двери.
— Ты сам прекрасно знаешь, когда это случилось, играть с тобой в игры у меня нет желания. Ты мерзавец, Бекс, законченный мерзавец.
С этими словами он уходит.
Вот таким вот образом они запятнали мое доброе имя.
Я дважды звоню Мал, по-разному изменяя голос, но папаша не подзывает ее к телефону. По словам Филипа, она провела в их доме целую неделю, все это время утешала свою мамочку. Из того, что Фил мне рассказал, я понял, что пострадали они действительно серьезно. Кто-то не просто обчистил, а перевернул их дом вверх дном — порезал одежду, повключал краны в ванных на втором этаже, написал «Доместосом» на ковре слово ДЕРЬМО и помочился в холодильник.
Не похоже на работу профессионала.
Я говорю ребятам, что щедро напою того, кто найдет поиздевавшихся над Джоан и Тони ублюдков. У меня в этом городе очень много знакомых, я знаю по нескольку парней из каждой пивнушки. Если эти подонки — местные, я обязательно выясню, кто они.
На подобные выходки способны только дети или полные отморозки. И те, и другие не умеют держать язык за зубами. А слухи расползаются по небольшим городам с поразительной скоростью.
Я выясню, кто они. Рано или поздно, но обязательно выясню.
Крис издает еще один вопль и сжимается в комок, когда Олли опять «угощает» его пинком в ребра.
— Простите, простите, я не... А-а-а-й! Этот удар он получает от меня.
— Ублюдок! — ору я. — Чертов ублюдок!
— Подожди! Пожалуйста, подожди! — вопит Крис, когда Олли рывком переворачивает его на спину и целит ногой ему в яйца. — Н-е-е-е-е-е-т!
Народ следит за нашей расправой с Крисом из окон, некоторые ребята даже вышли из кабака и стоят на тротуаре. Никто не пытается нас остановить, даже друзья Криса.
— Пожалуйста, Бекс, пожалуйста! Я ведь не знал, я не знал! Пожалуйста! Прости, прости меня!
Олли хватает Криса за волосы и отрывает его башку от земли.
— Дерьмо собачье, понял, кто ты?
— Понял, понял, — тараторит Крис. — Дерьмо собачье. Олли заставляет его повторить эти слова перед толпой зрителей еще и еще раз.
— Я дерьмо собачье, я дерьмо собачье.
Ужасно, когда столь молодые пацаны не могут даже наказание перенести хоть с каплей достоинства. Даже начинаешь чувствовать себя виноватым.
— Пожалуйста, Бекс, прости меня, я дерьмо собачье, — скулит Крис, получив от меня еще один удар.
— ГАДЕНЫШ! Ты доставил мне массу проблем, — говорю я. — Сейчас мы поедем за вещами, а потом — к тем бедным людям, перед которыми ты извинишься и которым скажешь, что их ограбил ты, а не я.
— Пожалуйста, Бекс, — бормочет Крис.
— Давай запихнем его в фургон.
Мы с Олли берем Криса под руки и сажаем в фургон. Он слабо пытается сопротивляться, но мы этого практически не замечаем. Парни из кабака и с тротуара смотрят на нас в нервном напряжении, но никто никоим образом не выражает неодобрения.
— Что пялитесь? — кричит им Олли. Мы садимся в фургон и уезжаем.
Я звоню в дверь, и открывает ее опять Тони.
— Я ведь сказал тебе, что...
— Помолчи минутку, Тони. Я по делу: привез вам украденное.
Тони округляет глаза, переводя взгляд на Олли и Криса, переносящих веши из фургона во двор.
— Я знал, знал, — бормочет он, хотя ничего не знал. — Джоан! Иди скорее сюда!
— Ни хрена ты не знал, полоумный болван. Мы не грабили ваш дом. Я имею в виду себя и Олли. Это сделал вон тот придурок с фонарями под глазами.
Крис опускает на землю телек, поворачивается к нам и машет рукой.
— Убирайся от нашего дома подальше! — рычит Тони в тот момент, когда за его спиной появляются Джоан и Мэл.
— Тони? — произносит Джоан. — В чем дело?
— Он наконец-то во всем сознался.
— Спокойствие, уважаемые! Ни в чем я не сознался, а всего лишь сказал, что к ограблению вашего дома не имею никакого отношения. Вас обчистил вон тот панда!
— Мерзавец! Какой же ты мерзавец! — выкрикивает Джоан, глядя на меня. — Убирайся отсюда, и чтобы духу твоего здесь больше не было.
— Или я точно отхожу тебя битой! — взревывает Тони, опять приближаясь ко мне вплотную.
Я плюю на все и иду к воротам. А закрывая их за собой, оборачиваюсь и кричу:
— Достали вы меня, честное слово. Иди, старый хрыч, угости же наконец меня своей битой!
— И угощу!
— Валяй!
— Я серьезно говорю!
— Давай-давай!
Я опять раскрываю ворота и иду к Тони. Тот стоит на месте и тупо смотрит на меня. Яблоко от яблони недалеко падает, думаю я, вспоминая Филипа.
Мэл сбегает с крыльца и становится между нами.
— Папа, иди в дом.
— Мы сами разберемся...
— Заткни пасть, Тони, и вали отсюда, — говорю я.
— Пожалуйста, папа, не имеет смысла с ним драться, пожалуйста!
Джоан хватает его за рукав и тянет по направлению к парадному. Тони сдается, явно внутренне радуясь, что его отговорили от драки, — ему самому было бы неловко отделаться от меня без чьего-либо вмешательства.
Мэл смотрит мне в глаза и медленно качает головой.
— Уходи, Бекс. Я не хочу тебя больше видеть.
— Но ваш дом обчистил не я. Это был Крис, вон тот парень.
— По сути дела, мне не важно, ты это был или тот парень. Вы одного поля ягоды.
— Не важно? Да о чем ты говоришь? Я никогда, слышишь, никогда не обворовываю друзей и знакомых, а в дом твоих родителей без их ведома и ногой бы не ступил.
Я подумал, не рассказать ли ей историю про Парки, но усомнился, что она правильно меня поймет.
— Не в том дело. В дом моих родителей ты, может, и не ступил бы, но к другим людям являешься без зазрения совести. Скольким из них ты уже причинил кучу страданий?
— Мэл?
— Я видеть тебя больше не желаю. Никогда.
Мэл поднимает телек и несет его к парадному.
— Но... Мэл! Подожди минутку! Давай хотя бы поговорим о том, что произошло!
— Нам не о чем разговаривать, — отвечает Мэл, открывая дверь и опуская телевизор на пол в холле. — Уходи. — Она выпрямляется, поворачивается ко мне, склоняя набок голову. — Папа звонит в полицию. Уходи и больше никогда не возвращайся.
— Бекс! — кричит Олли. — Поехали отсюда, дружище.
Крис срывается с места, мчит вверх по улице и скоро исчезает из виду. Олли заводит двигатель, дважды сигналит, пытаясь привлечь к себе мое внимание, и снова кричит, высовываясь из окна:
— Бекс! Скорее! Или я уеду один.
Я медленно разворачиваюсь, выхожу за ворота, закрываю их за собой, забираюсь в фургон, и Олли жмет на газ.
30
Погоня
— Быстрее, Олли, быстрее! — ору я бегущей рядом со мной жирной заднице. — Туда!
Мы сталкиваемся, резко сворачивая вправо, чтобы продолжить путь по аллее.
Я не оборачиваюсь, подобные гонки уже случались в моей жизни: видеть, как тебя настигает полиция, — зрелище не из приятных.
Смотреть назад нельзя.
В этом нет необходимости, ведь ты направляешься не в ту сторону.
Вперед — только то, что впереди, должно тебя интересовать. Сосредоточь на нем все свое внимание и двигай ногами как можно быстрее.
— Скорее! Скорее! — кричит Олли. — Скорее!
Стук сапожищ копов отзывается эхом где-то прямо в моем сердце, которое, кажется, вот-вот разорвется.
— Сюда! Через забор!
Проклятие! Проводить подобным образом субботний вечер — это, скажу я вам, один из худших вариантов.
А начался вечер настолько обнадеживающе. Отличный дом, классные вещи, наличные в выдвижном ящике стола. Нет же, какой-то скотине приспичило все испортить — сходить и позвонить в полицию. Возможно, соседям из дома напротив.
А все потому, что, проникая в дом, мы с Олли наделали слишком много шума. Я говорил ему, что лучше выждать полчасика, но он талдычил:
— Только не суетись, Бекс. Давай поскорее сделаем это дело. И в кабак.
Кретин.
— Только не суетись, Бекс! — орет Олли в то мгновение, когда я задеваю яйцами за край забора.
Один из копов подпрыгивает и ухватывает меня за ногу, но мне удается вырваться и тут же спрыгнуть на землю по другую сторону забора. Мои яйца с облегчением вздыхают.
Олли ударяет по тем местам наверху забора, где появляются руки копов, обломком кирпича, пока я поднимаюсь на ноги и перевожу дух.
— Бежим! — кричит он, бросая кирпич.
Мы несемся по пустырю, перелезаем через другой забор — на сей раз из металлических прутьев — и мчимся по парку.
Темно. Даже очень темно. Главную аллею на другой стороне парка освещают фонари, но здесь, в той части, где бежим мы с Олли, царит мрак. Полиция все еще преследует нас, и мне приходит в голову мысль попытаться затаиться где-нибудь поддеревьями, чтобы они потеряли наш след.
— Олли, — шепчу я. — Расходимся. Запутаем этих тварей и спрячемся.
Олли сворачивает направо и бежит к ограде. Я устремляюсь влево, в непроглядную темень, и слышу, что копы направляются за мной. Типичная история! Глухие придурки даже не поняли, что мы разделились. Мне так и хочется крикнуть им, куда помчался Олли, но на это придется затратить драгоценные силы, которых у меня остается не так много.
Несясь вслепую сквозь тьму, я задеваю что-то бедром — черт его знает, что именно, может, скамейку или урну. От боли и неожиданности я чуть не валюсь на землю, но удерживаюсь на ногах и продолжаю бег, сжимая ушибленное место рукой.
— Черт! — чертыхаюсь я, чувствуя, как на мои пальцы сквозь порез в штанах сочится кровь.
Новые джинсы обойдутся мне не меньше, чем в пятьдесят фунтов.
До меня доносится звук удара и чей-то громкий стон. По-видимому, кто-то из моих преследователей на бегу врезался в то, что я лишь задел.
— Ты в порядке, Алан? — раздается голос другого копа. Я улыбаюсь, слыша, что вся толпа направляется не за мной, а правее.
* * *
Десять минут спустя я уже на главной дороге, шагаю в сторону города. Нога начинает пульсировать, но это цветочки по сравнению с тем, что — как я догадываюсь — ожидает меня утром. В данный момент я еще в состоянии идти и радуюсь этому. Я мечтаю как можно быстрее зарулить в какой-нибудь из кабаков и рассказать о наших приключениях ребятам. До меня доносятся чьи-то торопливые шаги, я оборачиваюсь и вижу догоняющего меня бегом Олли.
— Олли! — кричу я. — Можешь сбавить темп, я от них отделался.
Олли дышит часто и держится за бок.
— А я нет, — отвечает он, едва заметным движением головы указывая в сторону, откуда за ним несутся два копа.
Я отворачиваюсь и срываюсь с места, надеясь за несколько секунд набрать прежнюю скорость. Но Олли очень быстро меня обгоняет.
— Бекс, шевели ногами! — бросает он через плечо. Тот факт, что я остался у него за спиной, естественно, меня не радует. Я стискиваю зубы и прибавляю скорости. До жути хочется оказаться сейчас дома, у себя в кровати.
С каждым вздохом мою грудную клетку разрывает от боли, а ногу, как только она в очередной раз соприкасается с землей, словно опаляет огнем. Единственным утешением служат мысли о том, что преследующим нас копам тоже несладко. Чертовы бедняги наверняка безмятежно попивали в этот субботний вечер чай, когда их вызвали погоняться за нами, преступниками.
Вот мы и носимся все вместе, развеивая скуку нашего маленького городишки.
Я и Олли сворачиваем с главной дороги и ныряем в засаженную деревьями узкую улочку. Копы бегут за нами по пятам, запыхавшимися голосами сообщая по рациям об изменении курса.
— Пошли на хрен, скоты! — кричит Олли. По-видимому, надежды на спасение у него, как и у меня, практически не остается.
— Стойте! — орет один из копов. За время наших сегодняшних гонок мы впервые вступаем друг с другом в разговор. — Вы все равно от нас не уйдете.
Шумный вдох, выдох, кашель.
— Нет уж, валите к черту! — отвечает Олли оптимистически. — Пожалуйста, — добавляет он гораздо более тихо.
Конечно, все сложилось бы по-другому, если бы мы удирали от копов на машине. Сидели бы сейчас довольные и здоровые в кабаке. Нет же, Олли посчитал, что так мы отделаемся от этих гадов гораздо быстрее.
— На дороге им будет легче нас нагнать, — заявил он. — А бежать за нами больше чем пару сотен ярдов у них не хватит мочи.
Мы сталкиваемся, резко сворачивая вправо, чтобы продолжить путь по аллее.
Я не оборачиваюсь, подобные гонки уже случались в моей жизни: видеть, как тебя настигает полиция, — зрелище не из приятных.
Смотреть назад нельзя.
В этом нет необходимости, ведь ты направляешься не в ту сторону.
Вперед — только то, что впереди, должно тебя интересовать. Сосредоточь на нем все свое внимание и двигай ногами как можно быстрее.
— Скорее! Скорее! — кричит Олли. — Скорее!
Стук сапожищ копов отзывается эхом где-то прямо в моем сердце, которое, кажется, вот-вот разорвется.
— Сюда! Через забор!
Проклятие! Проводить подобным образом субботний вечер — это, скажу я вам, один из худших вариантов.
А начался вечер настолько обнадеживающе. Отличный дом, классные вещи, наличные в выдвижном ящике стола. Нет же, какой-то скотине приспичило все испортить — сходить и позвонить в полицию. Возможно, соседям из дома напротив.
А все потому, что, проникая в дом, мы с Олли наделали слишком много шума. Я говорил ему, что лучше выждать полчасика, но он талдычил:
— Только не суетись, Бекс. Давай поскорее сделаем это дело. И в кабак.
Кретин.
— Только не суетись, Бекс! — орет Олли в то мгновение, когда я задеваю яйцами за край забора.
Один из копов подпрыгивает и ухватывает меня за ногу, но мне удается вырваться и тут же спрыгнуть на землю по другую сторону забора. Мои яйца с облегчением вздыхают.
Олли ударяет по тем местам наверху забора, где появляются руки копов, обломком кирпича, пока я поднимаюсь на ноги и перевожу дух.
— Бежим! — кричит он, бросая кирпич.
Мы несемся по пустырю, перелезаем через другой забор — на сей раз из металлических прутьев — и мчимся по парку.
Темно. Даже очень темно. Главную аллею на другой стороне парка освещают фонари, но здесь, в той части, где бежим мы с Олли, царит мрак. Полиция все еще преследует нас, и мне приходит в голову мысль попытаться затаиться где-нибудь поддеревьями, чтобы они потеряли наш след.
— Олли, — шепчу я. — Расходимся. Запутаем этих тварей и спрячемся.
Олли сворачивает направо и бежит к ограде. Я устремляюсь влево, в непроглядную темень, и слышу, что копы направляются за мной. Типичная история! Глухие придурки даже не поняли, что мы разделились. Мне так и хочется крикнуть им, куда помчался Олли, но на это придется затратить драгоценные силы, которых у меня остается не так много.
Несясь вслепую сквозь тьму, я задеваю что-то бедром — черт его знает, что именно, может, скамейку или урну. От боли и неожиданности я чуть не валюсь на землю, но удерживаюсь на ногах и продолжаю бег, сжимая ушибленное место рукой.
— Черт! — чертыхаюсь я, чувствуя, как на мои пальцы сквозь порез в штанах сочится кровь.
Новые джинсы обойдутся мне не меньше, чем в пятьдесят фунтов.
До меня доносится звук удара и чей-то громкий стон. По-видимому, кто-то из моих преследователей на бегу врезался в то, что я лишь задел.
— Ты в порядке, Алан? — раздается голос другого копа. Я улыбаюсь, слыша, что вся толпа направляется не за мной, а правее.
* * *
Десять минут спустя я уже на главной дороге, шагаю в сторону города. Нога начинает пульсировать, но это цветочки по сравнению с тем, что — как я догадываюсь — ожидает меня утром. В данный момент я еще в состоянии идти и радуюсь этому. Я мечтаю как можно быстрее зарулить в какой-нибудь из кабаков и рассказать о наших приключениях ребятам. До меня доносятся чьи-то торопливые шаги, я оборачиваюсь и вижу догоняющего меня бегом Олли.
— Олли! — кричу я. — Можешь сбавить темп, я от них отделался.
Олли дышит часто и держится за бок.
— А я нет, — отвечает он, едва заметным движением головы указывая в сторону, откуда за ним несутся два копа.
Я отворачиваюсь и срываюсь с места, надеясь за несколько секунд набрать прежнюю скорость. Но Олли очень быстро меня обгоняет.
— Бекс, шевели ногами! — бросает он через плечо. Тот факт, что я остался у него за спиной, естественно, меня не радует. Я стискиваю зубы и прибавляю скорости. До жути хочется оказаться сейчас дома, у себя в кровати.
С каждым вздохом мою грудную клетку разрывает от боли, а ногу, как только она в очередной раз соприкасается с землей, словно опаляет огнем. Единственным утешением служат мысли о том, что преследующим нас копам тоже несладко. Чертовы бедняги наверняка безмятежно попивали в этот субботний вечер чай, когда их вызвали погоняться за нами, преступниками.
Вот мы и носимся все вместе, развеивая скуку нашего маленького городишки.
Я и Олли сворачиваем с главной дороги и ныряем в засаженную деревьями узкую улочку. Копы бегут за нами по пятам, запыхавшимися голосами сообщая по рациям об изменении курса.
— Пошли на хрен, скоты! — кричит Олли. По-видимому, надежды на спасение у него, как и у меня, практически не остается.
— Стойте! — орет один из копов. За время наших сегодняшних гонок мы впервые вступаем друг с другом в разговор. — Вы все равно от нас не уйдете.
Шумный вдох, выдох, кашель.
— Нет уж, валите к черту! — отвечает Олли оптимистически. — Пожалуйста, — добавляет он гораздо более тихо.
Конечно, все сложилось бы по-другому, если бы мы удирали от копов на машине. Сидели бы сейчас довольные и здоровые в кабаке. Нет же, Олли посчитал, что так мы отделаемся от этих гадов гораздо быстрее.
— На дороге им будет легче нас нагнать, — заявил он. — А бежать за нами больше чем пару сотен ярдов у них не хватит мочи.