А если вернуться к нашему недавнему разговору, то, я уверен, спроси тот придурок начальник отдела рекламы у Гэри за кружкой пива в кабаке: «И все же, Гэри, если не для записи, была ли та история недоразумением?», Гэри непременно ответил бы:
— Если не для записи? Конечно, не была! Мы просто хотели украсть у вас эти денежки, ха, ха, ха!
Вот почему Гэри и уволили так быстро — он не умел по-настоящему врать. А я проработал в той фирме еще целых три недели, ведь я прирожденный лгун.
16
17
— Если не для записи? Конечно, не была! Мы просто хотели украсть у вас эти денежки, ха, ха, ха!
Вот почему Гэри и уволили так быстро — он не умел по-настоящему врать. А я проработал в той фирме еще целых три недели, ведь я прирожденный лгун.
16
Тот самый Терри Батчер?
В школе я учился вместе с Терри Батчером — не с капитаном сборной Англии, конечно, а с одним чокнутым коротышкой, обожавшим больше, чем кто бы то ни было, нести разную ерунду.
Его постоянно спрашивали — естественно, в шутку, — не тот ли он самый английский капитан Терри Батчер, и этот идиот всегда отвечал, что он брат того Терри. Бред! Полная бессмыслица. Я о том, что миссис Батчер никогда не назвала бы обоих своих сыновей одним и тем же именем, правда ведь? Но наш Терри о таком нюансе, по-видимому, ни разу в жизни не задумывался.
Я же говорю, Терри был любителем ляпнуть какую-нибудь чушь, ничего умного мы практически никогда от него не слышали.
На мой взгляд, лгать и говорить ерунду — две абсолютно разные вещи. К вранью ты прибегаешь с определенной целью, обычно для того чтобы выбраться из какого-нибудь дерьма. Лично я лгу в основном в тех случаях, когда прикидываюсь, что не совершал того, что на самом деле совершил. Те же люди, которые любят нести какой-нибудь бред, делают это, как правило, из чистого желания сморозить глупость. Терри, например, обожал рассказать о себе такого, чего в действительности никогда с ним не происходило. Понимаете, о чем я?
Помню, когда мы еще учились в школе, Терри утверждал, что его отцу пересадили все органы (не некоторые из них, а именно все) после автомобильной аварии и что он не умирает только благодаря какому-то поддерживающему в нем жизнь агрегату. А по субботам, несмотря ни на что, отец брал выходной и возил Терри в Вест-Хэм.
Многие из баек Терри были тем или иным образом связаны с футболом. Однажды этот кретин заявил мне, что играет в команде «Воскресной лиги», а впоследствии, когда бы я ни увидел его на выходных, всегда принимался рассказывать, что опять на восемьдесят девятой минуте вышел на поле со скамьи запасных и забил в ворота противника три мяча подряд, принеся тем самым своей команде — которая проигрывала со счетом два-ноль — очередную победу. Иногда он якобы стоял и на воротах и не пропускал ни единого мяча, даже забитого с пенальти, хотя ростом этот болван был не выше пивной бочки. Если прикинуть, сколько голов он забил за восемнадцать лет и сколько поймал мячей, получится две тысячи и пять сотен. Такого блестящего результата не добились даже лучшие за последние восемнадцать лет команды, взятые вместе.
Девчонкам Терри обожал рассказывать, что время от времени он работает барабанщиком с ребятами из «Левел-42» и что в такие периоды у него живет сам Марк Нопфлер. Эта чушь возникла у него в башке, когда ему было семнадцать лет. Я могу сказать по этому поводу лишь то, что если бы наш Терри и впрямь играл в «Левел-42», то наверняка зарабатывал бы побольше, чем двадцать пять фунтов в неделю. А за Марка Нопфлера, он, очевидно, принимал порой свою мамочку, которая, кстати говоря, ни капли на Нопфлера не походила.
Не помню, чтобы кто-нибудь в выдумки Терри верил. Ребята видели в нем Джимми Хилла, но никогда в жизни не воспринимали его всерьез.
А вот девчонок, как ни странно, у этого балабола были в буквальном смысле слова сотни, причем большинство из них работали либо моделями, либо массажистками, либо проститутками довольно высокого класса. Проституткам Терри так безумно нравился, что за возможность трахнуться с ним еще разок они возвращали ему деньги, которые он им платил (я говорю вполне серьезно).
На тех, кто ему не верит, Терри страшно злится. Он, видите ли, хочет, чтобы все принимали его слова за чистую монету. Но поверить этому болтуну просто невозможно. Разве правдоподобно звучит, например, его рассказ о том, что он стал вдруг летчиком-истребителем ВВС Великобритании?
Попасть в истребительную авиацию не так-то просто. Для этого следует изучить курс авиационной физики или чего-то подобного, получить диплом, постоянно находиться в отличной физической форме и пройти какую-то специальную подготовку. Только после этого ВВС позволят тебе иметь дело с современной военной техникой, стоимость единицы которой составляет миллионов двадцать. О вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, сорока выкуренных сигаретах в день, диете из пива и блюд, приправленных карри, летчики-истребители даже не мечтают. А еще им нельзя иметь родственников, состоящих в ИРА (хотя я нахожу последнее условие полным бредом). Когда я выкладываю Терри все, что только что перечислил, знаете, какой получаю ответ?
— Я не шучу, Бекс. Медицинский осмотр я уже прошел. Экзамены сдал. Зрение у меня идеальное, оба глаза по двойке.
Ничего себе! А я всегда думал, что идеальным считается зрение, острота которого равна единице. Однако для парней, подобных Терри — которые видят гораздо лучше, чем все нормальные люди, — наверное, придуманы какие-то особые системы оценки зрения.
Не знаю точно, на что этот герой способен со своими суперглазами, вероятно, заглядывать в будущее или видеть сквозь стены, — он никогда не демонстрировал передо мной свои возможности, но теперь я понимаю, почему его столь неожиданным образом приняли в ВВС. Теперь, если начнется еще какая-нибудь война и враг уничтожит все британские радары, наши главнокомандующие непременно обратятся за помощью к Терри: посадят его в аэродромный указатель направления ветра и поручат наблюдать за воздушным пространством.
Я слышал от Терри и сотню других бредовых выдумок. То его приглашают в атлетический клуб в «Хрустальном замке», желая отправить на соревнования по бегу, потому что один из тренеров клуба где-то увидел, как этот спортсмен мчался за автобусом. То зовут в спортзал «Томас Бэкет» после того, как наш несравненный борец на глазах у директора этого зала подрался с кем-то в баре.
Не понимаю, почему Терри считает своим долгом грузить меня своими историями. Быть может, он просто не в состоянии с собой справляться? Может, нести разную чушь для него жизненно важно? Или, что наиболее вероятно, ему просто хочется не отставать от братьев, их у него пять целых штук. Все старше его, умнее и неплохо устроились в жизни. Если бы и я страдал такими странностями, как Терри, наверное, говорил бы всем, что котлету по-киевски изобрел тоже я.
А может, не говорил бы.
Вероятно, подобные Терри личности выдумывают все эти бредни, желая произвести на окружающих впечатление, мечтая постоянно слышать в свой адрес:
— Вот это да! Просто фантастика! Ты потрясающий человек, Терри. Я хотел бы быть на тебя похожим.
Примерно год назад я встретил Терри у газетного киоска, когда покупал лотерейный билет.
— Взгляни на эти цифры, Бекс, — говорит он, показывая мне свой билет.
— Ну и? Цифры как цифры. О том, выпадут именно они или нет, никому не известно, — отвечаю я.
— Конечно, неизвестно. Но ты посмотри на них повнимательнее. Так и кажется, что в них есть что-то особенное. Мне всегда везет, и этот мой билет окажется выигрышным, я уверен.
Как же, везет, думаю я. Взгляни правде в глаза, Терри. Не от хорошей жизни ты стоишь у газетного киоска и пытаешься удивить кого-то набором из шести обычных цифр.
* * *
Пару лет назад мы с Терри и Олли как-то раз выпивали в «Псе и попугае», что на Милл-лейн. Происходило это как раз в тот период, когда Олли вернулся к своей пташке, и я пошел на дело один, а та жирная медсестра чуть не сдала меня копам. Кстати — так, к слову, — подружка Олли бросила его через месяц, потому что нашла себе кого-то другого. А ведь я предупреждал этого дурачину, что так оно и будет.
Но вернемся к нам с Олли и Терри. В тот вечер часов в семь Олли уходит на работу, оставляя меня с этим Уолтером Митти, который тут же начинает рассказывать, как однажды он познакомился с Эдди Мерфи. Я, чтобы побыстрее заткнуть ему рот, переключаю разговор на тему неприглядно закончившегося романа Олли с той вертихвосткой и неожиданно для самого себя выдаю этому кретину, что из-за долбаной работы Олли сегодня я опять вынужден идти на дело один. Поверьте, обычно я не настолько туп, чтобы делиться подобными вещами с такими болванами, как Терри, но в тот момент в моем мозгу, очевидно, произошел какой-то сбой.
Сам Терри никогда не входил в число наших ребят, просто иногда ему нравится среди нас поошиваться. Я знаю многих парней, которые никак не связаны с грабежом, но любят вращаться в кругах грабителей просто для того, чтобы незаслуженно присвоить себе часть заработанной нами славы. Естественно, обычно никто ничего особенного этим типам не рассказывает, но им доставляет удовольствие сам факт общения с нами. Они смеются над нашими шутками, а бывает, даже угощают нас выпивкой.
Терри, само собой, никого ничем не угощает, несмотря на то, что в банке на его счету лежат двести тысяч фунтов, оставленных ему кем-то в наследство.
— Эта телка все время обводила его вокруг пальца, а он, доверчивый идиот, ничего не замечал, — рассказываю я. — Я постоянно говорил ему: твоя пташка наверняка спит с кем попало, пока ты ночи напролет торчишь на своей дурацкой работе, но все без толку. Он не желал меня слушать!
— И со мной она спала, — начинает Терри, но я притворяюсь, что не расслышал его слов.
— С женщинами надо вести себя пожестче. Они обязаны четко знать, кто должен носить брюки, кто — утюжить их.
— Совершенно верно, — поддакивает Терри.
— Хотя к тому типу парней, которые обожают повторять, что женское счастье — торчать на кухне, и подобную давно устаревшую ерунду, я тоже не отношусь. Я всего лишь придерживаюсь того мнения, что, если выпустишь поводья из своих рук, в эти поводья тут же вцепится твоя половина, а ты рано или поздно превратишься в виляющего хвостиком пса.
— Моя подруга твердо знает, что я... — начинает Терри, но у меня нет ни малейшего желания выслушивать плоды его бурно развитого воображения о том, как каждый вечер ему прилежно готовят ужин и тому подобное.
Я перебиваю его:
— Можно называть их разными ласковыми словами, сюсюкаться с ними — по сути дела, в этом нет ничего страшного. Нельзя допускать единственного: чтобы они требовали бежать и спрашивать у них разрешения каждый раз, когда тебе хочется пойти с ребятами, с которыми ты знаком хрен знает сколько лет, выпить пивка.
Я отпиваю из кружки, а Терри говорит, что Олли болван, раз позволил так запросто себя отбросить. Я рявкаю на него, предупреждая следить за своими словами.
— Я бывал в сотне разных переделок вместе с Олли и имею полное право называть его болваном, а ты нет. Понял?
Терри кивает и сокращается в размерах, а я продолжаю костерить Олли.
— Надело, которое мы запланировали на сегодня, требуется каких-нибудь пять минут. Максимум — десять, — говорю я. — А этот кретин Олли...
— Черт подери, Бекс, давай я помогу тебе справиться с этой работой, — отвечает Терри.
— А дело-то — пара пустяков, понимаешь? Так, на хлеб с маслом.
— Я пойду с тобой сегодня, Бекс.
— Если бы даже он все еще продолжал крутить с этой сучкой, мог просто ничего ей не говорить, вот и все, но эта его работа в «Глитси»...
— Я могу сходить с тобой, Бекс.
— А ведь пара сотен фунтов в кармане никому никогда еще не мешали, верно? Чтобы заработать их в «Глитси», этому ненормальному придется торчать там неизвестно сколько ночей, так ведь?
— Бекс, сегодня я могу сходить с тобой на дело.
Я смотрю на физиономию Терри, похожую сейчас на морду безмозглого щенка, и делаю еще один глоток пива.
— Я к тому все это говорю, чтобы ты понял, какой он тупой. Всего десять минут!
— Бекс?
— Послушай, Терри, я веду речь о серьезной работе, это тебе не басни рассказывать. Я не собираюсь...
— Черт возьми, Бекс! Я же говорю, я готов выполнить эту работу вместе с тобой. Я и в прошлом не раз занимался подобными вещами и прекрасно знаю, что должен делать.
Я продолжительно и пытливо смотрю на Терри и вдруг окончательно теряю способность мыслить рационально и начинаю верить в то, что он действительно знает толк в грабеже. Даже сейчас, возвращаясь мысленно в те мгновения, я хоть убей не могу понять, что тогда произошло с моей головой. Какая такая нужда заставила меня позволить Терри пойти со мной на дело, я при всем своем желании не в состоянии вспомнить.
Быть может, я настолько устал от его бессмысленного вранья, что вдруг возгорелся желанием показать ему, что собой представляет реальная жизнь, может, на миг поверил в то, что если он справится с этим заданием успешно, то оставит свои выдумки. Ведь и положительных качеств в нем предостаточно, но их никто не замечает из-за его страсти наплести всякого вздора. Наверное, я захотел дать ему шанс.
Я сумасшедший, ей-богу.
— Говоришь, готов? — спрашиваю я. Терри кивает.
— Что ж, тогда пойдем.
В тот момент когда мы выходим из кабака, из машины на парковочной площадке вылезают какие-то два парня, знакомые Терри.
— Уже уходишь, Терри? — кричит один из них.
— Да, у нас с Бексом кое-какие дела! — орет ему в ответ Терри.
Парни кивают и заходят в кабак.
— Какого черта ты треплешь языком? — рявкаю я на придурка.
— Что? А! Да не беспокойся, это надежные, толковые ребята, — отвечает Терри.
— Толковые! Кто, твою мать, сказал тебе, что они толковые? Один из них работает в химчистке! Разве может работник химчистки быть толковым парнем?
— Он знает правила... — пытается объяснить Терри.
— Ни хрена он не знает, потому что это форменный кретин, — заявляю я.
— Да нет же, точно тебе говорю!
— Запомни: если идешь со мной надело, все парни, кроме меня, становятся для тебя кретинами, и рассказывать им о чем бы то ни было совсем не обязательно, понял?
— Понял, понял.
Конечно, будь я поумнее, в этот момент я послал бы его куда подальше, а работу сделал бы один. Но ума, как я уже сказал, я словно вообще лишился.
— Надеюсь, ты больше не выкинешь никакого фокуса, — говорю я.
— Можешь быть уверен, — отвечает Терри.
Если честно, я не особенно волновался из-за того, что он ляпнул тому парню. Никто из ребят не верит ни единому его слову.
Мы садимся в фургон и едем к намеченному дому.
В принципе все идет довольно гладко, если не принимать во внимание того факта, что, чем ближе мы подъезжаем к месту работы, тем больше напрягается Терри. На все мои вопросы он отвечает теперь односложно — «да» или «нет».
Мы забираемся в дом и приступаем к работе. На протяжении некоторого времени Терри ведет себя вполне сносно. Поначалу я прошу его только следить за задней дверью и относить к ней те вещи, на которые я указываю. Но дом большой, и, обработав гостиную с кухней, нам следует подняться на второй этаж. Я поручаю Терри заняться одной из спален, все остальные комнаты беру на себя. О том, что нужно брать, я рассказал ему еще по дороге: никакого хлама, только настоящие драгоценности, бытовую технику, деньги и одежду из кожи.
Справившись со своей частью работы за несколько минут, я иду взглянуть на Терри и застаю его за самым что ни на есть идиотским занятием: он увлеченно мочится на одну из кроватей. Услышав мои шаги, этот недоумок поворачивает голову и весело ржет. Мне же совсем не до смеха.
— Ты, грязная скотина! — говорю я. — На кой черт тебе понадобилось это делать?
— Да так, просто ради шутки, — отвечает Терри.
Я еле удерживаюсь, чтобы не двинуть этому гаду по башке, не ткнуть его мордой в собственное ссанье и не оставить здесь до прихода хозяев. Но в эту историю ввязан и я, а неприятности мне ни к чему.
Я грабитель, а не какое-нибудь вонючее животное, воровством я зарабатываю себе на жизнь. Да, я забираю у людей их личные вещи, тем не менее отношусь к ним с долей уважения. Выходка Терри выводит меня из себя.
Я ударяю его по плечу, и он летит на пол.
— Если я узнаю, что ты оставил для этих несчастных ублюдков еще какой-нибудь сюрприз, лучше не попадайся мне на глаза, предупреждаю!
Мы берем веши и уходим.
С тех пор, идя надело, я никогда больше не беру с собой идиотов.
* * *
Естественно, Терри сильно оживляется, когда на следующий день я приношу ему его долю заработка (признаться, я отдаю этому кретину лишь четверть того, что получил от Электрика, но его и эта сумма безумно радует).
Он покупает мне пива и начинает разглагольствовать о том, как чертовски здорово все вышло, как ловко у него получилось пробраться в дом через окно и какое обалденное колье он нашел.
Я слушаю его и вспоминаю себя в возрасте четырнадцати лет — именно тогда я впервые испробовал свои силы в качестве грабителя. Радость от благополучно провернутого дела давно не бьет из меня фонтаном, как бывало раньше.
Я обчистил слишком много домов и теперь воспринимаю грабеж как обычную работу. Конечно, и сейчас, если в одном из домов я найду однажды ящик, доверху наполненный деньгами (я до сих пор на это надеюсь), меня охватит приятное волнение, но это все равно будет уже не то волнение, какое я испытывал во время работы когда-то в юности. Наверное, для того чтобы пережить те, прежние ощущения, мне надо заняться чем-то более серьезным. К примеру, ограбить банк или помочь Роланду сбежать из тюряги, когда он в следующий раз туда загремит. Хотя мне все это ни к чему, я вполне доволен, занимаясь тем, чем занимаюсь.
Выпив пиво, я оставляю Терри, потому что больше не могу его выносить, и направляюсь домой. Перед уходом говорю ему, что, если он не сумеет удержать язык за зубами, я собственноручно его придушу, хотя знаю, что это вряд ли поможет.
Дома я съедаю пару куриных ножек и жду, что ко мне в дверь вот-вот постучат копы.
Они являются тремя днями позже. Соболь задает мне вопросы о доме на Пембертон-авеню. Я отвечаю, что ничего не знаю. Он говорит, мы можем побеседовать либо здесь, либо в отделении.
Я беру куртку.
Я слышал три разные версии того, что произошло. Проанализировав и первую, и вторую, и третью, думаю, дело было так. Терри отправился в какую-то пивную, принялся рассказывать о своем подвиге всем, кто только соглашался уделить ему хоть чуточку внимания, нарвался на типа, который выслушал его болтовню от начала до конца, и как следует получил по шее, чего давно заслуживал. Оказалось, этот парень был лучшим другом или даже двоюродным братом хозяина того дома, который мы обчистили. В общем, всыпав Терри по первое число, этот тип скручивает ему руки за спиной и тащит в полицию.
Терри внезапно теряет дар речи. Соболь, так ничего из него и не вытянув, везет его к нему, к Терри, домой, обыскивает его спальню (в которой, кстати говоря, не оказывается ни единого следа Марка Нопфлера), находит калькулятор, медную лошадку и еще какие-то мелкие штуковины, которые Терри понабрал в качестве сувениров, и арестовывает его по обвинению в грабеже. Терри заговаривает обо мне.
Чарли заявляет Соболю, что, кроме слов мистера Батчера, у него против меня нет никаких улик, и акцентирует внимание на том, что мистер Батчер известен как завзятый лгун — это с готовностью подтверждает дюжина свидетелей — и что арестовывать меня только на основании его рассказа, который скорее всего является ложью, противозаконно. Через час мы с Чарли выходим из отделения.
По словам сержанта Атуэлла, с которым я случайно встретился через месяц или два в кабаке, после того как они посадили Терри в камеру и закрыли дверь, он проплакал всю ночь.
На суде его приговорили к двумстам часам общественных работ и заставили заплатить штраф в размере двухсот пятидесяти фунтов. Таковы факты. Хотя сам Терри, если вы спросите, какой ему вынесли приговор, наверняка расскажет вам совсем другую историю.
Его постоянно спрашивали — естественно, в шутку, — не тот ли он самый английский капитан Терри Батчер, и этот идиот всегда отвечал, что он брат того Терри. Бред! Полная бессмыслица. Я о том, что миссис Батчер никогда не назвала бы обоих своих сыновей одним и тем же именем, правда ведь? Но наш Терри о таком нюансе, по-видимому, ни разу в жизни не задумывался.
Я же говорю, Терри был любителем ляпнуть какую-нибудь чушь, ничего умного мы практически никогда от него не слышали.
На мой взгляд, лгать и говорить ерунду — две абсолютно разные вещи. К вранью ты прибегаешь с определенной целью, обычно для того чтобы выбраться из какого-нибудь дерьма. Лично я лгу в основном в тех случаях, когда прикидываюсь, что не совершал того, что на самом деле совершил. Те же люди, которые любят нести какой-нибудь бред, делают это, как правило, из чистого желания сморозить глупость. Терри, например, обожал рассказать о себе такого, чего в действительности никогда с ним не происходило. Понимаете, о чем я?
Помню, когда мы еще учились в школе, Терри утверждал, что его отцу пересадили все органы (не некоторые из них, а именно все) после автомобильной аварии и что он не умирает только благодаря какому-то поддерживающему в нем жизнь агрегату. А по субботам, несмотря ни на что, отец брал выходной и возил Терри в Вест-Хэм.
Многие из баек Терри были тем или иным образом связаны с футболом. Однажды этот кретин заявил мне, что играет в команде «Воскресной лиги», а впоследствии, когда бы я ни увидел его на выходных, всегда принимался рассказывать, что опять на восемьдесят девятой минуте вышел на поле со скамьи запасных и забил в ворота противника три мяча подряд, принеся тем самым своей команде — которая проигрывала со счетом два-ноль — очередную победу. Иногда он якобы стоял и на воротах и не пропускал ни единого мяча, даже забитого с пенальти, хотя ростом этот болван был не выше пивной бочки. Если прикинуть, сколько голов он забил за восемнадцать лет и сколько поймал мячей, получится две тысячи и пять сотен. Такого блестящего результата не добились даже лучшие за последние восемнадцать лет команды, взятые вместе.
Девчонкам Терри обожал рассказывать, что время от времени он работает барабанщиком с ребятами из «Левел-42» и что в такие периоды у него живет сам Марк Нопфлер. Эта чушь возникла у него в башке, когда ему было семнадцать лет. Я могу сказать по этому поводу лишь то, что если бы наш Терри и впрямь играл в «Левел-42», то наверняка зарабатывал бы побольше, чем двадцать пять фунтов в неделю. А за Марка Нопфлера, он, очевидно, принимал порой свою мамочку, которая, кстати говоря, ни капли на Нопфлера не походила.
Не помню, чтобы кто-нибудь в выдумки Терри верил. Ребята видели в нем Джимми Хилла, но никогда в жизни не воспринимали его всерьез.
А вот девчонок, как ни странно, у этого балабола были в буквальном смысле слова сотни, причем большинство из них работали либо моделями, либо массажистками, либо проститутками довольно высокого класса. Проституткам Терри так безумно нравился, что за возможность трахнуться с ним еще разок они возвращали ему деньги, которые он им платил (я говорю вполне серьезно).
На тех, кто ему не верит, Терри страшно злится. Он, видите ли, хочет, чтобы все принимали его слова за чистую монету. Но поверить этому болтуну просто невозможно. Разве правдоподобно звучит, например, его рассказ о том, что он стал вдруг летчиком-истребителем ВВС Великобритании?
Попасть в истребительную авиацию не так-то просто. Для этого следует изучить курс авиационной физики или чего-то подобного, получить диплом, постоянно находиться в отличной физической форме и пройти какую-то специальную подготовку. Только после этого ВВС позволят тебе иметь дело с современной военной техникой, стоимость единицы которой составляет миллионов двадцать. О вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, сорока выкуренных сигаретах в день, диете из пива и блюд, приправленных карри, летчики-истребители даже не мечтают. А еще им нельзя иметь родственников, состоящих в ИРА (хотя я нахожу последнее условие полным бредом). Когда я выкладываю Терри все, что только что перечислил, знаете, какой получаю ответ?
— Я не шучу, Бекс. Медицинский осмотр я уже прошел. Экзамены сдал. Зрение у меня идеальное, оба глаза по двойке.
Ничего себе! А я всегда думал, что идеальным считается зрение, острота которого равна единице. Однако для парней, подобных Терри — которые видят гораздо лучше, чем все нормальные люди, — наверное, придуманы какие-то особые системы оценки зрения.
Не знаю точно, на что этот герой способен со своими суперглазами, вероятно, заглядывать в будущее или видеть сквозь стены, — он никогда не демонстрировал передо мной свои возможности, но теперь я понимаю, почему его столь неожиданным образом приняли в ВВС. Теперь, если начнется еще какая-нибудь война и враг уничтожит все британские радары, наши главнокомандующие непременно обратятся за помощью к Терри: посадят его в аэродромный указатель направления ветра и поручат наблюдать за воздушным пространством.
Я слышал от Терри и сотню других бредовых выдумок. То его приглашают в атлетический клуб в «Хрустальном замке», желая отправить на соревнования по бегу, потому что один из тренеров клуба где-то увидел, как этот спортсмен мчался за автобусом. То зовут в спортзал «Томас Бэкет» после того, как наш несравненный борец на глазах у директора этого зала подрался с кем-то в баре.
Не понимаю, почему Терри считает своим долгом грузить меня своими историями. Быть может, он просто не в состоянии с собой справляться? Может, нести разную чушь для него жизненно важно? Или, что наиболее вероятно, ему просто хочется не отставать от братьев, их у него пять целых штук. Все старше его, умнее и неплохо устроились в жизни. Если бы и я страдал такими странностями, как Терри, наверное, говорил бы всем, что котлету по-киевски изобрел тоже я.
А может, не говорил бы.
Вероятно, подобные Терри личности выдумывают все эти бредни, желая произвести на окружающих впечатление, мечтая постоянно слышать в свой адрес:
— Вот это да! Просто фантастика! Ты потрясающий человек, Терри. Я хотел бы быть на тебя похожим.
Примерно год назад я встретил Терри у газетного киоска, когда покупал лотерейный билет.
— Взгляни на эти цифры, Бекс, — говорит он, показывая мне свой билет.
— Ну и? Цифры как цифры. О том, выпадут именно они или нет, никому не известно, — отвечаю я.
— Конечно, неизвестно. Но ты посмотри на них повнимательнее. Так и кажется, что в них есть что-то особенное. Мне всегда везет, и этот мой билет окажется выигрышным, я уверен.
Как же, везет, думаю я. Взгляни правде в глаза, Терри. Не от хорошей жизни ты стоишь у газетного киоска и пытаешься удивить кого-то набором из шести обычных цифр.
* * *
Пару лет назад мы с Терри и Олли как-то раз выпивали в «Псе и попугае», что на Милл-лейн. Происходило это как раз в тот период, когда Олли вернулся к своей пташке, и я пошел на дело один, а та жирная медсестра чуть не сдала меня копам. Кстати — так, к слову, — подружка Олли бросила его через месяц, потому что нашла себе кого-то другого. А ведь я предупреждал этого дурачину, что так оно и будет.
Но вернемся к нам с Олли и Терри. В тот вечер часов в семь Олли уходит на работу, оставляя меня с этим Уолтером Митти, который тут же начинает рассказывать, как однажды он познакомился с Эдди Мерфи. Я, чтобы побыстрее заткнуть ему рот, переключаю разговор на тему неприглядно закончившегося романа Олли с той вертихвосткой и неожиданно для самого себя выдаю этому кретину, что из-за долбаной работы Олли сегодня я опять вынужден идти на дело один. Поверьте, обычно я не настолько туп, чтобы делиться подобными вещами с такими болванами, как Терри, но в тот момент в моем мозгу, очевидно, произошел какой-то сбой.
Сам Терри никогда не входил в число наших ребят, просто иногда ему нравится среди нас поошиваться. Я знаю многих парней, которые никак не связаны с грабежом, но любят вращаться в кругах грабителей просто для того, чтобы незаслуженно присвоить себе часть заработанной нами славы. Естественно, обычно никто ничего особенного этим типам не рассказывает, но им доставляет удовольствие сам факт общения с нами. Они смеются над нашими шутками, а бывает, даже угощают нас выпивкой.
Терри, само собой, никого ничем не угощает, несмотря на то, что в банке на его счету лежат двести тысяч фунтов, оставленных ему кем-то в наследство.
— Эта телка все время обводила его вокруг пальца, а он, доверчивый идиот, ничего не замечал, — рассказываю я. — Я постоянно говорил ему: твоя пташка наверняка спит с кем попало, пока ты ночи напролет торчишь на своей дурацкой работе, но все без толку. Он не желал меня слушать!
— И со мной она спала, — начинает Терри, но я притворяюсь, что не расслышал его слов.
— С женщинами надо вести себя пожестче. Они обязаны четко знать, кто должен носить брюки, кто — утюжить их.
— Совершенно верно, — поддакивает Терри.
— Хотя к тому типу парней, которые обожают повторять, что женское счастье — торчать на кухне, и подобную давно устаревшую ерунду, я тоже не отношусь. Я всего лишь придерживаюсь того мнения, что, если выпустишь поводья из своих рук, в эти поводья тут же вцепится твоя половина, а ты рано или поздно превратишься в виляющего хвостиком пса.
— Моя подруга твердо знает, что я... — начинает Терри, но у меня нет ни малейшего желания выслушивать плоды его бурно развитого воображения о том, как каждый вечер ему прилежно готовят ужин и тому подобное.
Я перебиваю его:
— Можно называть их разными ласковыми словами, сюсюкаться с ними — по сути дела, в этом нет ничего страшного. Нельзя допускать единственного: чтобы они требовали бежать и спрашивать у них разрешения каждый раз, когда тебе хочется пойти с ребятами, с которыми ты знаком хрен знает сколько лет, выпить пивка.
Я отпиваю из кружки, а Терри говорит, что Олли болван, раз позволил так запросто себя отбросить. Я рявкаю на него, предупреждая следить за своими словами.
— Я бывал в сотне разных переделок вместе с Олли и имею полное право называть его болваном, а ты нет. Понял?
Терри кивает и сокращается в размерах, а я продолжаю костерить Олли.
— Надело, которое мы запланировали на сегодня, требуется каких-нибудь пять минут. Максимум — десять, — говорю я. — А этот кретин Олли...
— Черт подери, Бекс, давай я помогу тебе справиться с этой работой, — отвечает Терри.
— А дело-то — пара пустяков, понимаешь? Так, на хлеб с маслом.
— Я пойду с тобой сегодня, Бекс.
— Если бы даже он все еще продолжал крутить с этой сучкой, мог просто ничего ей не говорить, вот и все, но эта его работа в «Глитси»...
— Я могу сходить с тобой, Бекс.
— А ведь пара сотен фунтов в кармане никому никогда еще не мешали, верно? Чтобы заработать их в «Глитси», этому ненормальному придется торчать там неизвестно сколько ночей, так ведь?
— Бекс, сегодня я могу сходить с тобой на дело.
Я смотрю на физиономию Терри, похожую сейчас на морду безмозглого щенка, и делаю еще один глоток пива.
— Я к тому все это говорю, чтобы ты понял, какой он тупой. Всего десять минут!
— Бекс?
— Послушай, Терри, я веду речь о серьезной работе, это тебе не басни рассказывать. Я не собираюсь...
— Черт возьми, Бекс! Я же говорю, я готов выполнить эту работу вместе с тобой. Я и в прошлом не раз занимался подобными вещами и прекрасно знаю, что должен делать.
Я продолжительно и пытливо смотрю на Терри и вдруг окончательно теряю способность мыслить рационально и начинаю верить в то, что он действительно знает толк в грабеже. Даже сейчас, возвращаясь мысленно в те мгновения, я хоть убей не могу понять, что тогда произошло с моей головой. Какая такая нужда заставила меня позволить Терри пойти со мной на дело, я при всем своем желании не в состоянии вспомнить.
Быть может, я настолько устал от его бессмысленного вранья, что вдруг возгорелся желанием показать ему, что собой представляет реальная жизнь, может, на миг поверил в то, что если он справится с этим заданием успешно, то оставит свои выдумки. Ведь и положительных качеств в нем предостаточно, но их никто не замечает из-за его страсти наплести всякого вздора. Наверное, я захотел дать ему шанс.
Я сумасшедший, ей-богу.
— Говоришь, готов? — спрашиваю я. Терри кивает.
— Что ж, тогда пойдем.
В тот момент когда мы выходим из кабака, из машины на парковочной площадке вылезают какие-то два парня, знакомые Терри.
— Уже уходишь, Терри? — кричит один из них.
— Да, у нас с Бексом кое-какие дела! — орет ему в ответ Терри.
Парни кивают и заходят в кабак.
— Какого черта ты треплешь языком? — рявкаю я на придурка.
— Что? А! Да не беспокойся, это надежные, толковые ребята, — отвечает Терри.
— Толковые! Кто, твою мать, сказал тебе, что они толковые? Один из них работает в химчистке! Разве может работник химчистки быть толковым парнем?
— Он знает правила... — пытается объяснить Терри.
— Ни хрена он не знает, потому что это форменный кретин, — заявляю я.
— Да нет же, точно тебе говорю!
— Запомни: если идешь со мной надело, все парни, кроме меня, становятся для тебя кретинами, и рассказывать им о чем бы то ни было совсем не обязательно, понял?
— Понял, понял.
Конечно, будь я поумнее, в этот момент я послал бы его куда подальше, а работу сделал бы один. Но ума, как я уже сказал, я словно вообще лишился.
— Надеюсь, ты больше не выкинешь никакого фокуса, — говорю я.
— Можешь быть уверен, — отвечает Терри.
Если честно, я не особенно волновался из-за того, что он ляпнул тому парню. Никто из ребят не верит ни единому его слову.
Мы садимся в фургон и едем к намеченному дому.
В принципе все идет довольно гладко, если не принимать во внимание того факта, что, чем ближе мы подъезжаем к месту работы, тем больше напрягается Терри. На все мои вопросы он отвечает теперь односложно — «да» или «нет».
Мы забираемся в дом и приступаем к работе. На протяжении некоторого времени Терри ведет себя вполне сносно. Поначалу я прошу его только следить за задней дверью и относить к ней те вещи, на которые я указываю. Но дом большой, и, обработав гостиную с кухней, нам следует подняться на второй этаж. Я поручаю Терри заняться одной из спален, все остальные комнаты беру на себя. О том, что нужно брать, я рассказал ему еще по дороге: никакого хлама, только настоящие драгоценности, бытовую технику, деньги и одежду из кожи.
Справившись со своей частью работы за несколько минут, я иду взглянуть на Терри и застаю его за самым что ни на есть идиотским занятием: он увлеченно мочится на одну из кроватей. Услышав мои шаги, этот недоумок поворачивает голову и весело ржет. Мне же совсем не до смеха.
— Ты, грязная скотина! — говорю я. — На кой черт тебе понадобилось это делать?
— Да так, просто ради шутки, — отвечает Терри.
Я еле удерживаюсь, чтобы не двинуть этому гаду по башке, не ткнуть его мордой в собственное ссанье и не оставить здесь до прихода хозяев. Но в эту историю ввязан и я, а неприятности мне ни к чему.
Я грабитель, а не какое-нибудь вонючее животное, воровством я зарабатываю себе на жизнь. Да, я забираю у людей их личные вещи, тем не менее отношусь к ним с долей уважения. Выходка Терри выводит меня из себя.
Я ударяю его по плечу, и он летит на пол.
— Если я узнаю, что ты оставил для этих несчастных ублюдков еще какой-нибудь сюрприз, лучше не попадайся мне на глаза, предупреждаю!
Мы берем веши и уходим.
С тех пор, идя надело, я никогда больше не беру с собой идиотов.
* * *
Естественно, Терри сильно оживляется, когда на следующий день я приношу ему его долю заработка (признаться, я отдаю этому кретину лишь четверть того, что получил от Электрика, но его и эта сумма безумно радует).
Он покупает мне пива и начинает разглагольствовать о том, как чертовски здорово все вышло, как ловко у него получилось пробраться в дом через окно и какое обалденное колье он нашел.
Я слушаю его и вспоминаю себя в возрасте четырнадцати лет — именно тогда я впервые испробовал свои силы в качестве грабителя. Радость от благополучно провернутого дела давно не бьет из меня фонтаном, как бывало раньше.
Я обчистил слишком много домов и теперь воспринимаю грабеж как обычную работу. Конечно, и сейчас, если в одном из домов я найду однажды ящик, доверху наполненный деньгами (я до сих пор на это надеюсь), меня охватит приятное волнение, но это все равно будет уже не то волнение, какое я испытывал во время работы когда-то в юности. Наверное, для того чтобы пережить те, прежние ощущения, мне надо заняться чем-то более серьезным. К примеру, ограбить банк или помочь Роланду сбежать из тюряги, когда он в следующий раз туда загремит. Хотя мне все это ни к чему, я вполне доволен, занимаясь тем, чем занимаюсь.
Выпив пиво, я оставляю Терри, потому что больше не могу его выносить, и направляюсь домой. Перед уходом говорю ему, что, если он не сумеет удержать язык за зубами, я собственноручно его придушу, хотя знаю, что это вряд ли поможет.
Дома я съедаю пару куриных ножек и жду, что ко мне в дверь вот-вот постучат копы.
Они являются тремя днями позже. Соболь задает мне вопросы о доме на Пембертон-авеню. Я отвечаю, что ничего не знаю. Он говорит, мы можем побеседовать либо здесь, либо в отделении.
Я беру куртку.
Я слышал три разные версии того, что произошло. Проанализировав и первую, и вторую, и третью, думаю, дело было так. Терри отправился в какую-то пивную, принялся рассказывать о своем подвиге всем, кто только соглашался уделить ему хоть чуточку внимания, нарвался на типа, который выслушал его болтовню от начала до конца, и как следует получил по шее, чего давно заслуживал. Оказалось, этот парень был лучшим другом или даже двоюродным братом хозяина того дома, который мы обчистили. В общем, всыпав Терри по первое число, этот тип скручивает ему руки за спиной и тащит в полицию.
Терри внезапно теряет дар речи. Соболь, так ничего из него и не вытянув, везет его к нему, к Терри, домой, обыскивает его спальню (в которой, кстати говоря, не оказывается ни единого следа Марка Нопфлера), находит калькулятор, медную лошадку и еще какие-то мелкие штуковины, которые Терри понабрал в качестве сувениров, и арестовывает его по обвинению в грабеже. Терри заговаривает обо мне.
Чарли заявляет Соболю, что, кроме слов мистера Батчера, у него против меня нет никаких улик, и акцентирует внимание на том, что мистер Батчер известен как завзятый лгун — это с готовностью подтверждает дюжина свидетелей — и что арестовывать меня только на основании его рассказа, который скорее всего является ложью, противозаконно. Через час мы с Чарли выходим из отделения.
По словам сержанта Атуэлла, с которым я случайно встретился через месяц или два в кабаке, после того как они посадили Терри в камеру и закрыли дверь, он проплакал всю ночь.
На суде его приговорили к двумстам часам общественных работ и заставили заплатить штраф в размере двухсот пятидесяти фунтов. Таковы факты. Хотя сам Терри, если вы спросите, какой ему вынесли приговор, наверняка расскажет вам совсем другую историю.
17
Мои любимые передачи
Я часто смотрю телек. Этим своим пристрастием я похож на сотни других людей. Конечно, и сходить в кабак, выпить там пивка и о том о сем потрепаться с ребятами тоже бывает довольно приятно, но даже поход в кабак не может сравниться с тем, когда растягиваешься на диване с пивом или чашкой чая с печеньем и включаешь ящик.
У меня обычный телек, я смотрю по нему стандартный набор каналов. Спутникового телевидения или подобной ерунды нет. Вернее, и тарелка, и ресивер — все это, естественно, имеется, только я еще не придумал, как бы исхитриться, чтобы не вносить за просмотр спутниковых каналов никакой ежемесячной платы. А было бы здорово — наслаждайся круглые сутки хоть футболом, хоть порнухой, хоть документальными фильмами о природе.
Фильмы о природе — одна из моих слабостей. «Живая природа на первом», «Мир природы», «Способы выживания» — эти передачи я просто обожаю. Есть что-то особенное в подобных программах: независимо от того, где они сняты — в африканских джунглях, на Северном Ледовитом океане или на холмистых равнинах Великобритании, — просматриваешь их на одном дыхании. Быть может, все дело в том, что они постоянно напоминают мне, что быть человеком — настоящее счастье, ведь тебе не приходится каждый раз, выходя из дома, со страхом думать, что тебя запросто могут живьем сожрать.
Иногда ко мне приходит Олли, и мы смотрим телевизор вместе. Он неравнодушен ко львам, тарантулам и акулам. А я, когда смотрю передачу про львов, болею всегда за антилоп. В те моменты, когда эти кровопийцы к ним приближаются, я ничего не могу с собой поделать — начинаю орать «шевели ногами, черт возьми, быстрее же, быстрее!» и подобную чушь, а Олли прыгает рядом со мной на диване, жаждая, чтобы лев поскорее схватил несчастную тварь. Однажды он предложил даже поспорить о том, догонит этот гад свою жертву или нет. Я люблю держать пари, только не в тех случаях, когда речь идет о разных кровопийцах.
«Скрытой камерой» и прочие тупые передачи о грабителях и угонщиках автомобилей, которых ловят, увидев на пленке камеры видеонаблюдения, вызывают в нас с Олли столь же повышенный интерес, но, просматривая их, мы оба болеем за наших и кричим ребятам быть попроворнее. Мне всегда больно видеть, как парней хватают, прижимают к земле и заковывают в наручники, несмотря на то, что эти самые парни несколько минут назад мчались в воскресное утро по городу на скорости восемьдесят километров в час, подвергая опасности жизни ни в чем не повинных людей. У меня по спине в подобные минуты бегут мурашки. Лишь в редких случаях пацанам удается уйти, и тогда мы с Олли страшно радуемся.
А еще я люблю смотреть футбол. Я от него просто без ума. Если бы я был не настолько дерьмовым игроком, то наверняка посвятил бы футболу всю свою жизнь, стал бы профессионалом. К сожалению, теперь большинство матчей транслируются по закрытому каналу, и если ты хочешь посмотреть какой-нибудь из матчей английского чемпионата, должен тащиться в кабак. В общем-то ничего страшного в этом нет, но куда приятнее наблюдать за ходом игры, сидя в собственном кресле и спокойно слушая комментатора, а не выкрики кучи идиотов, ни на секунду не закрывающих рот. Или трескотню бездельниц-студенток, заявляющихся в кабак якобы потому, что они в восторге от футбола, а потом на протяжении целого матча болтающих о совершенно посторонних вещах — о каком-то болване Даррене или о свадьбе чьей-то сестры. И потом в кабаке у тебя постоянно разбирают все сигареты, а хозяин вечно чем-нибудь недоволен.
Все, что я могу посмотреть дома, так это «Матч дня» — отличная передача, только вот слишком короткая, — да «Европейские игры». А все благодаря тем старым сучкам, которые постоянно присылают письма в «Ваше мнение» и жалуются, что телевидение переполнено футболом. Им, видите ли, хочется, чтобы целыми днями им подавали «Коронейшн-стрит».
Охо-хо!
Да если посчитать, сколько эфирного времени телевизионщики забивают «мыльными операми», и сравнить эту цифру с тем мизером, который выделяется на передачи о футболе, то футбола, можно сказать, вообще не показывают. Тем не менее болельщики «Квинс Парк Рэнджерс» почему-то не закидывают Бэрри Тука письмами и не орут, что их достали «Эммердейл» и прочая дребедень.
Однажды я сел и все подсчитал и вот какой получил результат. Только четырьмя наиболее популярными сериалами — «Эммердейл», «Коронейшн-стрит», «Бруксайд» и этими чертовыми «Истэндерами» — людям засоряют мозги в общей сложности целых девять часов в неделю. «Соседей», «Дома и у черта на куличках», «Тюремную камеру блок 8» (если бы я посмотрел хотя бы одну серию этой эпопеи, наверное, даже задумался бы, не стать ли мне правильным) я вообще не принимал в расчет. И все это показывают каждую неделю, даже в рождественские каникулы.
Самое ужасное в этих долбаных сериалах, так это то, что все они одинаковые. Кошмар какой-то!
Единственное, что я могу посмотреть, это «Билл», его показывают три раза в неделю. Довольно неплохая вещь. Иногда (очень редко) преступникам в этом фильме — я, естественно, болею за них — удается сбежать. В такие моменты лицо старины Тони Стэмпа делается похожим на физиономию человека, который, только выпустив газы, вспоминает, что у него понос.
Если вернуться к спорту, мне нравится «Спортивный вопрос», но эту передачу я обычно записываю на видак, а смотрю потом, прокручивая все, что навевает на меня жуткую тоску, то есть куски, посвященные разной чуши: гребле и верховой езде. Не понимаю, кто подобным интересуется. Было бы гораздо лучше, если бы Дэвид Коулман сосредоточивал все свое внимание только на футболе, боксе и соревнованиях международного масштаба. По крайней мере все это любит большинство.
У меня обычный телек, я смотрю по нему стандартный набор каналов. Спутникового телевидения или подобной ерунды нет. Вернее, и тарелка, и ресивер — все это, естественно, имеется, только я еще не придумал, как бы исхитриться, чтобы не вносить за просмотр спутниковых каналов никакой ежемесячной платы. А было бы здорово — наслаждайся круглые сутки хоть футболом, хоть порнухой, хоть документальными фильмами о природе.
Фильмы о природе — одна из моих слабостей. «Живая природа на первом», «Мир природы», «Способы выживания» — эти передачи я просто обожаю. Есть что-то особенное в подобных программах: независимо от того, где они сняты — в африканских джунглях, на Северном Ледовитом океане или на холмистых равнинах Великобритании, — просматриваешь их на одном дыхании. Быть может, все дело в том, что они постоянно напоминают мне, что быть человеком — настоящее счастье, ведь тебе не приходится каждый раз, выходя из дома, со страхом думать, что тебя запросто могут живьем сожрать.
Иногда ко мне приходит Олли, и мы смотрим телевизор вместе. Он неравнодушен ко львам, тарантулам и акулам. А я, когда смотрю передачу про львов, болею всегда за антилоп. В те моменты, когда эти кровопийцы к ним приближаются, я ничего не могу с собой поделать — начинаю орать «шевели ногами, черт возьми, быстрее же, быстрее!» и подобную чушь, а Олли прыгает рядом со мной на диване, жаждая, чтобы лев поскорее схватил несчастную тварь. Однажды он предложил даже поспорить о том, догонит этот гад свою жертву или нет. Я люблю держать пари, только не в тех случаях, когда речь идет о разных кровопийцах.
«Скрытой камерой» и прочие тупые передачи о грабителях и угонщиках автомобилей, которых ловят, увидев на пленке камеры видеонаблюдения, вызывают в нас с Олли столь же повышенный интерес, но, просматривая их, мы оба болеем за наших и кричим ребятам быть попроворнее. Мне всегда больно видеть, как парней хватают, прижимают к земле и заковывают в наручники, несмотря на то, что эти самые парни несколько минут назад мчались в воскресное утро по городу на скорости восемьдесят километров в час, подвергая опасности жизни ни в чем не повинных людей. У меня по спине в подобные минуты бегут мурашки. Лишь в редких случаях пацанам удается уйти, и тогда мы с Олли страшно радуемся.
А еще я люблю смотреть футбол. Я от него просто без ума. Если бы я был не настолько дерьмовым игроком, то наверняка посвятил бы футболу всю свою жизнь, стал бы профессионалом. К сожалению, теперь большинство матчей транслируются по закрытому каналу, и если ты хочешь посмотреть какой-нибудь из матчей английского чемпионата, должен тащиться в кабак. В общем-то ничего страшного в этом нет, но куда приятнее наблюдать за ходом игры, сидя в собственном кресле и спокойно слушая комментатора, а не выкрики кучи идиотов, ни на секунду не закрывающих рот. Или трескотню бездельниц-студенток, заявляющихся в кабак якобы потому, что они в восторге от футбола, а потом на протяжении целого матча болтающих о совершенно посторонних вещах — о каком-то болване Даррене или о свадьбе чьей-то сестры. И потом в кабаке у тебя постоянно разбирают все сигареты, а хозяин вечно чем-нибудь недоволен.
Все, что я могу посмотреть дома, так это «Матч дня» — отличная передача, только вот слишком короткая, — да «Европейские игры». А все благодаря тем старым сучкам, которые постоянно присылают письма в «Ваше мнение» и жалуются, что телевидение переполнено футболом. Им, видите ли, хочется, чтобы целыми днями им подавали «Коронейшн-стрит».
Охо-хо!
Да если посчитать, сколько эфирного времени телевизионщики забивают «мыльными операми», и сравнить эту цифру с тем мизером, который выделяется на передачи о футболе, то футбола, можно сказать, вообще не показывают. Тем не менее болельщики «Квинс Парк Рэнджерс» почему-то не закидывают Бэрри Тука письмами и не орут, что их достали «Эммердейл» и прочая дребедень.
Однажды я сел и все подсчитал и вот какой получил результат. Только четырьмя наиболее популярными сериалами — «Эммердейл», «Коронейшн-стрит», «Бруксайд» и этими чертовыми «Истэндерами» — людям засоряют мозги в общей сложности целых девять часов в неделю. «Соседей», «Дома и у черта на куличках», «Тюремную камеру блок 8» (если бы я посмотрел хотя бы одну серию этой эпопеи, наверное, даже задумался бы, не стать ли мне правильным) я вообще не принимал в расчет. И все это показывают каждую неделю, даже в рождественские каникулы.
Самое ужасное в этих долбаных сериалах, так это то, что все они одинаковые. Кошмар какой-то!
Единственное, что я могу посмотреть, это «Билл», его показывают три раза в неделю. Довольно неплохая вещь. Иногда (очень редко) преступникам в этом фильме — я, естественно, болею за них — удается сбежать. В такие моменты лицо старины Тони Стэмпа делается похожим на физиономию человека, который, только выпустив газы, вспоминает, что у него понос.
Если вернуться к спорту, мне нравится «Спортивный вопрос», но эту передачу я обычно записываю на видак, а смотрю потом, прокручивая все, что навевает на меня жуткую тоску, то есть куски, посвященные разной чуши: гребле и верховой езде. Не понимаю, кто подобным интересуется. Было бы гораздо лучше, если бы Дэвид Коулман сосредоточивал все свое внимание только на футболе, боксе и соревнованиях международного масштаба. По крайней мере все это любит большинство.