Кинг Джордж Роберт. Карнавал страха

   С небольшой вежливой улыбкой юрист откинулся на спинку сидения и развел руками.
   – Во-первых, будет два суда: подготовительный и настоящий. Первый, то есть разбирательство, произойдет сегодня, как только мы приедем в город. Там обвинители, то есть вы, представите суду свои факты, будут написаны протоколы. От вас не потребуется ни материальных доказательств, ни улик. Если Совет сочтет, что обвинения законны и возможны, то вы с обвиняемым будете ждать суда. Вот тогда-то потребуется доказать все ваши обвинения, подтвердить уликами каждый их пункт. Я соберу эти улики и свидетелей. А потом будет суд – мы представим свои доказательства, пройдет перекрестный допрос свидетелей. И люди будут решать – кто прав.
   – Люди? – переспросила Мария.
   – Да, – подтвердил Л'Арис. – Совет – это руководство города, а приговор выносится голосованием народа.
   – Подождите, – перебил его Моркасл, наклоняясь вперед. – Мы куда-то приехали.
   Л'Арис сложил бумагу и сунул ее в карман, глядя на дорогу впереди. Из темных теней выросли два камня, казавшиеся особенно огромными в ночной темноте. От них начиналась ровная широкая дорога, уходящая направо. Миновав дозорные камни, они оказались на подъезде к городу, чьи стены мрачно поблескивали в свете уличных фонарей.
   – Мы въехали на холм, – пояснил юрист. – Слева от вас Л'Мораи, который занимает эту и следующую равнины. Наверное, вы никогда не были в городе?
   – Да, – ответил грустно Моркасл. – Я не был, а Мария родилась в Л'Мораи, но после того, как чума ослепила ее и убила ее отца… – Он замолчал. – Прости, Мария.
   – Ничего, – ответила она спокойно. – Что ты видишь, Моркасл?
   Фокусник повернулся налево и жадно уставился на огни, крыши и стены. Заспанное лицо города играло сотнями ярких бликов и освещало лик соседней горы.
   – Все освещено. Наверное, там тысячи домов и магазинов. – Теплое свечение пробивалось через шторы многих окон. – Я вижу, куда ведет дорога. Она петляет по холму, пока наконец не спускается к центру города.
   – Там должна быть река, – пробормотала Мария, которая чутко прислушивалась к звукам, доносившимся с городских улочек.
   Моркасл кивнул, теперь он тоже слышал тихое журчание и рокот полноводной широкой реки. Кажется, он рассмотрел и арки мостов, и огоньки судов и лодок. На другой стороне реки тоже лежал город, узкие улочки бежали между домами.
   – Как красиво! – воскликнул фокусник.
   – Да, – сказала Мария. – Если бы я могла вспомнить, где находился магазинчик отца. Я была тогда такая маленькая. Я даже не знаю, как он выглядел и чем торговал. Единственное, что я помню, что мне там было хорошо и спокойно.
   – Может быть, мы вместе отыщем его, – предложил Моркасл.
   – К сожалению, – перебил его Л'Арис, – вам не позволено самим ходить по городу. Кажется, сейчас самое время рассказать вам о правилах: пока вы будете в Л'Мораи, вы должны во всем подчиняться и полагаться на меня; вы все время будете со мной или в своих комнатах; вы не должны разговаривать или дотрагиваться до горожан, кроме меня, даже если кто-то сам обратится к вам…
   – А дышать-то можно? – вставил язвительно Моркасл.
   Игнорируя его замечание, Л'Арис продолжал:
   – Вы наши гости, поэтому от вас не требуется строгого соблюдения всех нравственных правил Л'Мораи. Но любой из горожан, если ему взбредет в голову, может подать на вас в суд, а потому общайтесь только со мной. Оставьте горожан в покое, и они не тронут вас. Поняли?
   – Да, – спокойно отозвалась Мария. – Пока это обоюдное соглашение.
   Фаэтон оказался на развилке дорог, и кучер подхлестнул лошадей и прикрикнул на них, чтобы они поворачивали налево. Когда повозка завернула за угол, Л'Арис сухо отозвался:
   – Да, это взаимное соглашение.
   Новая дорога была похуже прежней, и из растрескавшейся почвы изредка пробивались островки травы. Они проехали мимо нескольких ферм и жилищ, а потом дома вдоль дороги стали так тесниться друг к другу, что превратились в каменную стену. Из многих крыш поднимались вверх колечки дыма, которые, сливаясь вместе, образовывали над улицей низкий туман.
   После жилого квартала повозка въехала в торговый район. Пабы, трактиры, конюшни, три гостиницы, лавка портного, магазин тканей, гончарная мастерская и множество других заведений и магазинов промелькнули перед глазами Моркасла, пока фаэтон не въехал в центр города.
   Теперь рокот реки стал близким и шумным, потому что фаэтон переезжал через один из высоких мостов. На другой стороне реки путников встретило массивное круглое здание, чьи каменные стены окружали мраморные колонны, увенчанные ангелами, поддерживающими тяжелую крышу, которая, казалось, сливаясь с небом, была его продолжением и частью.
   – Что это такое? – указывая на здание, воскликнул Моркасл, чтобы голос не потонул в реве воды.
   – Это Дворец Совета, – торжественно объяснил Л'Арис.
   – Больше напоминает крепость, чем дворец, – заметил Моркасл.
   – Так и есть, – отозвался юрист. – Еще до того, как здесь появилась деревня, здание охраняло мост через реку, вокруг него возникла деревня ремесленников, потом в степи появились фермы, была создана библиотека, школа и…, конечно, ваш Карнавал.
   Фаэтон застучал по мощеной мостовой, лошади радостно рванули к знакомому зданию. В конце дороги в ночи высилась громада Дворца Совета.
   – Помните: первое – это разбирательство, – сказал Л'Арис. – Расскажете Совету все, что вы рассказали мне. Если понадобится, то я добавлю юридических терминов. Будьте готовы к выступлению, как только мы зайдем внутрь. Доминик уже там.
 

***

 
   Здание оказалось действительно огромным не только издалека, но и вблизи. Снаружи его окружало семь внешних стен, где на каждом углу тускло мерцали факелы и фонари, между некоторыми из них были вырыты рвы. Мосты и арки вели во внутренние залы.
   Внутри своды поддерживало кольцо массивных гранитных колонн, окруженных галереями и анфиладами покоев. Главный зал Дворца был разлинован полукругами рядов скамеек, против которых было установлено два стола со стульями с высокими дубовыми спинками, а позади стена была изрыта двадцатью с лишним черными пустыми нишами.
   Моркасл ввел Марию во Дворец, держа ее за дрожащую руку.
   – Я чувствую, какой это огромный зал, – прошептала Мария. – Огромный и сырой.
   Двигаясь вдоль анфилады арок, Моркасл сжал пальцы слепой.
   – Все нормально, заходим внутрь.
   – Что ты видишь? – спросила она, вступая через массивные дубовые двери в зал. Ее жесткие кожаные туфли напряженно застучали по каменному полу.
   – Немногое, – шепотом отозвался фокусник. – Довольно темно. Он огляделся по сторонам. – Зал с большими колоннами и светильниками. Есть скамейки и два стола.
   Тут фокусник почувствовал прикосновение руки Л'Ариса к своему плечу, тот указал ему на помост.
   – Идите, пожалуйста, вперед, мы опаздываем.
   Моркасл вступил в проход между скамейками, ведя за собой Марию.
   В дальнем конце зала глаз фокусника рассмотрел две фрески, украшенные по бокам фонарями. На левой – человек выходил из тюремной камеры навстречу радостному утреннему солнцу. На второй он же, преображенный, парил над толпой восторженных крестьян. Руки его были раскинуты, а от всей фигуры исходило свечение силы, изливающееся на толпу внизу.
   – Красиво, – прошептал Моркасл. Л'Арис снова тронул его за плечо, чтобы тот не останавливался.
   – Пошли. Они ждут нас.
   – Кто они? – спросил Моркасл, который не мог оторвать глаз от фрески.
   – Они, – лаконично ответил юрист, указывая в дальний конец зала.
   Там среди леса дубовых стульев сидел мясник Доминик. Рядом с ним стоял суровый человек крепкого сложения. На нем был шелковый плащ, рубашка, шерстяной камзол и брюки в полоску. Рядом с ним одежда молодого юриста выглядела тряпьем крестьянина.
   – Я уж думал, что вас съели волки, – сказал он. Глухой голос отдавался во всех уголках зала. – А может, ваши свидетели решили отказаться от своего обвинения?
   – Вы всегда надеетесь на самое лучшее, не так ли, Брюсин? – спросил весело Л'Арис. – Только так вам удается выигрывать дела в суде? – Говоря это, он указал Моркаслу и Марии на высокие стулья напротив Доминика, а потом добавил с преувеличенной любезностью:
   – Простите нашу задержку. Один из свидетелей был ранен вашим подопечным.
   – Подождите-ка, – запротестовал Брюсин. – Суд еще не начался, а вы уже высказываете недоказанные обвинения. Не слушайте его, господа. Это всего лишь обычная манера нашего достопочтимого Л'Ариса.
   – Нарушение? – снова театрально возмутился Л'Арис. – Кто здесь говорит о нарушении…
   Пока перебранка между юристами продолжалась, Моркасл изучал многочисленные арки зала. Черные, все они, видимо, вели в длинный туннель, и теперь их проемы уже не казались ему пустыми: там светились глаза сотен людей, которые наблюдали за происходящим с молчаливым и терпеливым интересом. Вдруг Моркасл заметил, как над одним из стульев взметнулась рука.
   – Довольно! – раздался голос. – Хватит уже того, что всех нас вытянули из постели, когда мы смотрели вторые сны, а теперь вы хотите утомлять нас перебранкой. Здесь нет никого, кто пришел посмотреть театральное представление. Выдвигайте свои обвинения, и покончим с этим неприятным делом.
   – Не могу с вами не согласиться! – отозвался Брюсин, бросая на Л'Ариса возмущенный взгляд. Но молодой юрист даже не заметил этого нового выпада коллеги, потому что хотел помочь Марии встать.
   Она покачала головой:
   – Пусть первым говорит Моркасл.
   – Нет, – прошептал Л'Арис. – Вы говорите прямее и честнее. А слепота и женственность расположат к вам членов Совета. Нам необходимо вызвать их симпатию.
   Мария вся сжалась, но встала, и юрист отвел ее к гранитной трибуне на помосте, и уложил ее руки в глубокие каменные выемки.
   – Руки держите тут. Это камень выступлений, он светится, показывая, правду вы говорите или лжете.
   Мария кивнула, руки у нее похолодели, а на лбу выступил ледяной пот.
   Тут справа прозвучал резкий женский голос:
   – Назовите свое полное имя, возраст и занятие.
   Прокашлявшись, чтобы голос стал яснее, Мария заговорила:
   – Я Мария и не знаю своей фамилии. У меня нет ни возраста, ни семьи. Чума ослепила меня и убила моих родителей. Одним темным вечером я, девочка-нищая, оказалась у ворот Карнавала.
   Я жонглерша.
   Камень засветился белым – цветом правды.
   – Артистка, – уточнил член Совета.
   – Чем ты жонглируешь? – спросил тот же женский голос.
   – Кинжалами.
   – Жонглерша кинжалами, – пробурчал кто-то, – обвиняет мясника. Забавно.
   – В чем ты, Мария, обвиняешь перед Советом этого человека? – снова спросила женщина.
   Несколько раз моргнув, Мария ответила:
   – Я обвиняю мясника Доминика в том, что он ранил моего друга Гермоса, убил шпагоглотателя Борго, Панола и его сиамского близнеца Банола, а также бесчисленное количество других артистов Карнавала.
   Камень загорелся красным – цветом ненависти.
   – Нападение и убийства, господа, – пояснил Л'Арис.
   Глубокий голос, лишенный плоти, обратился к мяснику:
   – Ты слышал заявление против себя, Доминик. Как ты ответишь?
   – Она сумасшедшая – урод, – отозвался Доминик, едва разжимая мясистые губы.
   Брюсин рядом с ним снова встал, положив руку на плечо подзащитного.
   – Мы отрицаем все обвинения. Слепая женщина не может быть настоящим свидетелем. Она даже не видит тех, с кем разговаривает.
   – Она нормальный свидетель, – возразил Л'Арис, вставая. – Все видели, как камень загорелся белым, значит, она сказала правду.
   – Белый еще и цвет сильной страсти, – рявкнул Брюсин. – Шлюхи всегда страстны, но правдивы ли…
   Камень стал кроваво-красным, когда Мария сжала руки в кулаки.
   – Как вы смеете…
   – Я тоже свидетель преступлений, – нервно перебил Моркасл, – и у меня зоркие глаза.
   – Простите за перепалку, уважаемые советники, – с мягкой улыбкой вставил Л'Арис. – Это Моркасл – волшебник и фокусник, именно он схватил сегодня убийцу.
   – Мой клиент не убийца, – запротестовал Брюсин, ударяя кулаком по дубовому столу, – и свидетели уже лгут. Схватил мсье Доминика не мсье Моркасл, а странное существо – полукошка, получеловек. Кто поверит слепой женщине, мальчику-леопарду и фокуснику? Ведь мсье Моркасл зарабатывает себе на хлеб тем, что обманывает людей!
   – Брюсин говорит убедительно, – раздался голос председателя. – Какие улики есть у вас, уроды, против мясника Доминика?
   Когда Мария заставила себя успокоиться, камень стал из красного розовым, а потом снова белым.
   – На месте смерти Борго мясник оставил несколько отпечатков руки, на которой не хватает указательного пальца.
   – Какой руки? – спросил Брюсин. Костяшки пальцев побелели, и камень на мгновение замутился.
   – Честно говоря, я не помню… – ответила она, – по-моему, левой.
   – У моего подзащитного нет пальца на правой руке.
   – Тем не менее, – продолжала Мария, – я застала мясника на месте преступления и, когда он убегал, бросила в него кинжал, а потому у него на спине есть порез от правого плеча к левому бедру. – Она чувствовала белый жар камня под своими руками.
   – Пожалуйста, повернитесь, мсье Доминик, – потребовал женский голос, – и покажите нам спину.
   Доминик сидел молча, сложив руки, когда Брюсин сделал ему жест встать. Здоровяк медленно поднялся, повернулся и задрал рубашку на спине.
   Там сиял красный яркий шрам.
   В Совете воцарилась тишина, и Л'Арис выступил вперед.
   – Если в этом возникнет необходимость, я отведу членов Совета в лес неподалеку от Карнавала, где похоронены сотни артистов. Все они умерли жестокой смертью, как Борго, Панол и Банол. Они погибли от руки Доминика.
   – Могу я кое-что вставить? – спросил Брюсин с сарказмом. – Этому Совету нечасто приходилось рассматривать случаи с…, артистами Карнавала. Традиционно Карнавалом управлял Кукольник, а Совет занимался Л'Мораи. Может быть, надо все оставить по-старому и предоставить решение Кукольнику?
   – Подождите минутку… – перебил его Л'Арис.
   – Сейчас не ваша очередь, юрист Л'Арис, – остановил его голос одного из членов Совета. – Нам надо обсудить предложение Брюсина.
   Л'Арис сел, а Совет стал обсуждать идею адвоката убийцы.
   – Насчет закона он прав.
   – Возможно, все это заговор.
   – В первую очередь мы должны защищать горожан, а потом уж уродов.
   – Естественно, у Карнавала есть свое кладбище, ведь он существует сотни лет.
   Моркасл с отчаянием вслушивался в реплики, которыми перебрасывались члены Совета, пока Мария ощупью пробиралась к своему месту.
   Через некоторое время обсуждение затихло, и заговорил человек с глухим басом:
   – В свете предложения, которое сделал нам на основании законов достопочтенный Брюсин, мы должны вас информировать…
   – Пожалуйста, подождите, – раздался еще более глубокий и громкий голос. – До сих пор я молчал, потому что в деле задействованы двое моих артистов. Но больше молчать не могу.
   Моркасл побледнел, а Мария прикрыла рот рукой, когда из одной из ниш появилась худая фигура в черном плаще.
   – Да вы отлично знаете меня, дети, не так ли? – продолжал человек, выступая вперед к помосту. Теперь он стоял под лампой и фонарь ярко освещал его фигуру. – Я Моди Сиен, Кукольник Карнавала Л'Мораи, и представитель Совета этого города. Сегодня утром ко мне пришли двое артистов, с ними был еще третий, и рассказали о своих подозрениях. Но я не стал их слушать, а посадил на аллее, чтобы зрители Карнавала сами вынесли вердикт – правы эти люди или виноваты. Я должен был их выслушать. По закону, самый большой приговор, который я могу вынести, – тюрьма. Если Доминик виновен в том, что убивал артистов, то его посадят в клетку и он будет сидеть там, пока не умрет. Возможно, жизнь урода не стоит жизни горожанина. А жизнь двоих? Троих? Сотен уродов? Проведите этот суд, или мне придется переехать со своим Карнавалом в город, который знает, что такое справедливость. И все здесь отлично знают, что это будет значить для прекрасного Л'Мораи.
   – Да, – раздался голос лорда Одью. – Я поддерживаю. Мы должны серьезно рассмотреть это дело.
   И снова члены Совета стали перешептываться, а Кукольник отступил в тень.
   Л'Арис прошептал Марии и Моркаслу:
   – Теперь будем ждать и надеяться. Возможно, Кукольник спас вас. Но… – он сделал паузу, прислушиваясь к разговорам советников, – многие горожане считают его самым большим уродом из всех уродов Карнавала.
   Моркасл покачал головой и бросил взгляд на столик защиты.
   Брюсин с ненавистью смотрел на них и что-то говорил на ухо Доминику. Он не успел закончить, когда снова заговорил председатель собрания:
   – Как долго, почтенный Л'Арис, вы будете собирать улики и свидетельства? Л'Арис встал и поклонился советникам.
   – Здесь такое количество свидетелей и доказательств, что мне понадобится всего один день, чтобы собрать их, если кто-нибудь из уважаемых господ поедет со мной на Карнавал и кладбище.
   – Наверняка, – отозвался председатель. – А ты, Брюсин?
   – Мне понадобится не больше времени, чем обвинителям. Многие друзья Доминика, все уважаемые граждане, видели доброго мясника в городе в то самое время, когда, согласно заявлениям, происходили убийства.
   – В таком случае, – резюмировал голос, – завтра в сумерках начнется суд.
 

***

 
   Л'Арис вел Марию, держа ее дрожащую руку, по каменным ступенькам Дворца Совета. За ними следовал Моркасл, зябко кутавшийся в шелковый плащ. Сонный стражник нетерпеливо кивнул, чтобы они скорее входили в ворота, раздалось металлическое клацанье замков и засовов, и тяжелая дверь отворилась.
   – Ваша камера здесь, – указал стражник на коридор, в который выходило множество дверей.
   – И снова я должен просить у вас прощения, – извиняющимся тоном проговорил Л'Арис. – Обычно граждане ждут суда у себя дома, но…
   – уродам не разрешается свободно ходить по городу.
   – горько закончила вместо него Мария, – мы можем напасть на людей или раздражить их глаз. Л'Арис нервно рассмеялся.
   – У них, конечно, будут отдельные комнаты? – спросил он, обращаясь к стражнику Мария испуганно проговорила, прежде чем тот успел ответить:
   – Не оставляйте меня одну. Нужны чьи-то глаза, чтобы увидеть блох.
   Моркасл бросил на нее обеспокоенный взгляд:
   – Блохи? Здесь – под сводами Дворца Совета?
   Стражник нашел в связке еще один большой ключ и вставил его в замок. Старая дверь скрипнула и с трудом поддалась, а солдат махнул факелом в образовавшийся проем:
   – Теперь сюда.
   Моркасл вступил в камеру. Три стены небольшой камеры были одеты тяжелым серым гранитом, а одну из них составляла тяжелая решетка, прутья которой были толщиной с человеческую руку. Слева на железных цепях висела узкая деревянная кровать. В дальнем левом конце камеры стояла зловонная лужа, вокруг которой распространилась белая плесень, а справа на цепях к стене были приделаны стол и стул.
   Моркасл взял Марию за руку и ввел в камеру.
   – Все в порядке. Довольно чисто и сухо.
   – И холодно, – добавила Мария, сжимая зубы.
   – Вы можете принести им одеяла, мсье? – спросил Л'Арис охранника.
   Молодой солдат бросил на него раздраженный взгляд.
   – Посмотрю, – ответил он, закрывая за артистами тяжелую дверь и поворачивая ключ. – Мне надо вернуться на свой пост, – пробормотал он.
   Л'Арис встал у решетки.
   – Извините…
   – По крайней мере здесь мы ограждены от убийцы, – перебила его Мария.
   – Я вернусь завтра вечером, – продолжил юрист. – Привезу простыню с отпечатком руки мясника и сделаю копию следов на сцене Панола и Банола, если они еще целы. К тому же мне придется записать показания вашего друга великана и советников, которые поедут смотреть могилы. – Стражник торопил его, но перед уходом Л'Арис добавил:
   – Не волнуйтесь. Мы обвиним его.
   Моркасл кивнул, хотя рот фокусника окружали складки тревоги. Он долго смотрел вслед удаляющемуся по коридору юристу, который уносил с собой факел, а потом встал, и толстые прутья решетки разрисовали в клетку его бледное лицо. Услышав, как захлопнулась последняя дверь, Моркасл подвел Марию к кровати и усадил ее, сев рядом.
   – Теперь, – возбужденно прошептал он женщине, – когда мы провозгласили свои обвинения, будем надеяться на то, что у нас хватит улик, чтобы их доказать. – Слова гулко отдавались под каменными сводами.
   Мария закрыла лицо руками.
   – Я чувствую только усталость и холод, – ответила она.
   Моркасл встал, сорвал с плеч плащ и укрыл ее.
   – Грейся, а мне хватит камзола. Мария постучала по дереву койки.
   – И как мы должны тут спать? Это комната на одного, но и та без одеял, подушки, матраса…
   – Сначала спи ты, – предложил Моркасл. – А я посплю завтра. Укройся плащом как одеялом, а я принесу немного сена, которое лежит в углу. Оно кажется достаточно чистым, вот и послужит матрасом и подушкой.
   Он встал с кровати и ощупью в темноте добрался до противоположной стены, взял пучок сена и вернулся с ним к Марии. Устроив ей импровизированное ложе, он сказал:
   – А теперь ложись. Ложись и спи. Мария устроилась на кровати, укрывшись плащом фокусника.
   – Спасибо тебе, Моркасл, – поблагодарила она его.
   Моркасл мрачно улыбнулся и зашагал к стулу. Где-то вдалеке раздался скрип последней закрываемой двери тюрьмы, а Мария уже спокойно и ровно дышала во сне.
   Тишина. Ее прерывала только мерная изматывающая капель, И вдруг Моркасл услышал голос.
   Он был ясным, но негромким. Сначала фокусник решил, что ему кажется, но слова все звучали и звучали. Это был Доминик. Доминик, заточенный в одну из дальних камер. Он разговаривал сам с собой, и слова его сливались с мерной капелью:
   – Я убью вас, уроды. Освобожусь и убью.

Глава 6

   Утренний свет, пробиваясь сквозь узкие высокие окна тюрьмы, падал на печальное лицо Моркасла Удивительного. Глаза его были красными и тревожными из-за бессонницы и темной-темной ночи.
   Долгие-долгие часы он сидел, закрыв уши руками, стараясь не пускать угрозы Доминика к своему разуму. Но они все звучали и звучали. Моркасл пытался обратиться мыслями к массе других вещей: карточным трюкам, зрителям, воспоминаниям о путешествиях, но в памяти вставала лишь Мария – нежная, беззащитная, испуганная, нуждающаяся в помощи. Но Моркасл знал, что глубоко внутри он был еще беззащитнее и слабее слепой женщины.
   Деревянная кровать скрипнула, Мария повернулась. Она зевнула и потянулась.
   – Наверное, уже утро, – сказала она, дотрагиваясь до ноги в том месте, куда падал солнечный луч.
   Моркасл бросил на нее лихорадочный взгляд, встал и начал расхаживать по камере.
   Опуская ноги на пол, Мария еще раз потянулась.
   – Не скажу, что я отдохнула, – заметила она печально, – но хотя бы время прошло быстрее. А тебе удалось заснуть, Моркасл?
   Маг поднялся. Он всю ночь молчал, поэтому голос показался чужим и скрипучим:
   – Я был слишком занят ловлей блох. Мария встала с кровати и взбила жалкую подушку из сена.
   – Ложись. Суд будет только вечером. Волшебник подошел к деревянному ложу, опустился на него и пробормотал:
   – Всю ночь думал, как быть. Я убил бы Доминика голыми руками и прямо сейчас только для того, чтобы оказаться в моем вагончике и в своей постели.
   Мария прижалась к нему, обняв худой рукой за плечи, поцеловала в горячечный лоб, как это сделала бы мать, и заставила лечь.
   – Отдыхай. Ты будешь мне нужен сегодня вечером.
   Моркасл повернулся на бок, пытаясь устроиться поудобнее, а Мария сняла с плеч его плащ и укрыла.
   – Спокойного сна, – пожелала она, но он не слышал ее. Его уже унесли с собой тьма и сны.
 

***

 
   Во сне ему привиделся человек с лицом отца и голосом матери. Лицо и голос говорили:
   – Если я когда-нибудь поймаю тебя с этими книгами еще раз, то сам отведу в Совет, а потом буду продавать каштаны в день твоей казни.
   Но Моркасл не послушался, он снова открывал волшебные книги, постигая описанные в них премудрости. Магические слова легко срывались с его губ, рисуя в воздухе темные линии, подобные каббалистическим символам с белых страниц. Линии росли и множились, пока не превратились в мрачный потолок лаборатории, своды которого напоминали своды камеры, в которой он сейчас находился. Высоко на одной из стен висело, нервно улыбаясь, окно, а язык зимнего солнца, просунувшийся в него, облизывал тайную лабораторию изнутри, касаясь столов и книг, реторт и папирусов, тайн и секретов, которые в них были заключены много веков назад.
   Касались они и Моркасла, Волшебника.
   Но однажды ночью, страшной ночью, солнце ворвалось в окно, как обжигающий поток, залив своим светом Моркасла, склонившегося над магической книгой. Перо в его руке было изящной женской ножкой, которую он обмакивал в банку черных чернил, чтобы царапать ее ногтями слова справа налево по белым страницам. Вдруг он замер.
   Раздался шум, поэтому он и перестал писать.
   Моркасл отложил манускрипт, и женская нога испуганно задрожала в его руке. Он посмотрел в окно и там увидел чьи-то глаза.
   – Наверное, отец, – пробормотал он во сне, прекрасно сознавая, что Мария слышит его, – пришел продавать каштаны.
   Глаза из улыбающегося окна исчезли, и теперь шаги раздавались в коридоре. Воздух наполнился запахом жареных каштанов. Моркасл знал.