Страница:
– Спасибо… Сарра ушла полчаса назад.
– Верно, отправилась в Городской сад. Ты никогда там не бывала? Там и театр, и танцевальная площадка, и разные игры, словом, всякая всячина. Но ты такая набожная, наверное, не захочешь туда пойти?
– Просто каждый воспитан по-своему.
– Ну, так что, пойдешь?
– Я думаю, мне не понравится в таком саду… Хотя, я уже столько слышала о нем, по правде говоря…
– Что?
– Другой раз кажется, что вроде и не к чему слишком всего бояться.
– Ну, правильно, – заметил Чарльз. – Чепуха все это. Так что, может, сходим в следующее воскресенье?
Такая сладостная тишина была разлита в воздухе, что Лиззи казалось, будто эта тишина обволакивает ее и растворяется в ней. После обеда, когда основные работы были сделаны, и выдалась свободная минута, Лиззи направилась к лужку за конюшнями. Маленькие лошадки и ослики выбежали ей навстречу, и она всем по очереди почесала морды. Прикосновение к живым существам доставляло ей страшное непонятное удовольствие. Вязы казались необычно высокими и неподвижными, а в запахе земли и листвы было что-то будоражащее кровь. Ее тревожили крики грачей, и ей хотелось слиться с природой воедино. Красота этого места, овеянного еле уловимым движением ветра, рождала в ней ощущение вечности всего сущего. Ей представлялся какой-то неведомый юноша, похожий на тех, что оживали на страницах старинных книг. Они поведут умную беседу, а восходящая луна будет светить сквозь листву деревьев, и в воздухе будут реять летучие мыши…
Ощущение счастья, переполнявшее ее, не проходило.
Хотя одиночество и надоело. Сарра и Рита были о себе слишком высокого мнения, чтобы с ней прогуляться. Правда, Рита по ночам в каморке перед сном пересказывала Лиззи все, что ей говорил кавалер. В такие минуты, оставаясь одна, она не могла удержать рвущийся из груди томительный вздох.
Однажды в тихий вечерний час, сидя у открытого окна, Лиззи попыталась шить. Тут она услыхала скрип калитки во внутреннем дворике. Какой-то мужчина входил со стороны господской половины. Высокий рост, широкие плечи – Чарльз! «Еще подумает, что я поджидала его здесь», – мелькнуло в голове девушки. Она поспешно кинулась затворять окно.
– Эй! Лиззи, – окликнул Чарльз.
– А Сарра, по-моему, ушла гулять в сад, – сказала Лиззи, продолжая попытки закрыть окно.
Чарли придержал створки рукой и нахмурился.
– Вечно ты вспоминаешь о Сарре. Сколько раз я говорил, что между нами ничего нет… Ты что, сейчас свободна?
Лиззи пролепетала, что ей надо закончить шитье и хотелось подышать свежим воздухом, и дел у нее по горло, и…
– Хороший свежий воздух на заднем дворе? – усмехнулся Чарли. – Пошли на холмы, немного прогуляешься.
Чарльз распахнул калитку и придержал ее, пока Лиззи проходила. За оградой простиралась долина, пестревшая всеми мыслимыми цветами. По вечернему небу протянулись длинные розовые облака. В глубине долина заканчивалась рощей. А дальше лежала огромная, безлесная пустошь, погруженная в вековое безмолвие.
Ветерок донес до них запах овец, и они увидели, что пастух в широкополой шляпе и с посохом в руке гонит навстречу им стадо, а две косматые собаки бегут следом. Пара куропаток выпорхнула из травы и с шумом поднялась над холмом. Нагретый солнцем лужок манил к себе.
– Какой чудесный вечер! – сказал Чарльз. – Не упомню такой дивной погоды. И дождя не предвидится.
Он спустился на траву и бросил рядом куртку. Откуда ты знаешь?
– Сейчас объясню, – сказал Чарли, которому очень хотелось похвалиться своими знаниями. – Погляди туда, на юго-запад, прямо в ложбину между холмами. Видишь что-нибудь?
– Нет, ничего не вижу, – ответила Лиззи, всматриваясь вдаль.
– Вот то-то и оно… А если бы собирался дождь, ты бы увидела гору Уайт.
Не зная, что ответить, и желая сделать ему приятное, Лиззи присела на куртку Чарльза и повела головой вокруг.
– И вся эта земля принадлежит сэру Гроули?
– Да, – ответил юноша, – и не только эта, а много еще. Эта низина немного стоит, никак не больше десяти шиллингов за акр.
– А сколько всего акров?
– Где, здесь?
– Ну да.
– Так ведь владения лорда простираются до самого Саусвикхилла и далеко к северу тоже.
Лиззи внимала Чарли, развесив уши, а тот, видя, что нашел благодарного слушателя, продолжал свой монолог, на все лады расписывая достаток и высокое положение хозяина Гроули-холла. И только обильная вечерняя роса заставила их подняться с травы. Отряхнув приставшие травинки, они направились домой. Полная луна плыла в светлом небе. Белый густой туман лежал в долине, как в чаше, наполняя ее до краев.
Овец загнали в загон на склоне холма. Угодья Гроули-холла лежали притихшие в лунном сиянии. И Лиззи внезапно с небывалой остротой почувствовала красоту мира. Закинув голову, она поглядела на звездное небо.
– Ах, до чего же хорошо!
Роса смачивала ноги. Пахло травой и цветами. Опять потекла занятная беседа. Они обогнули террасу и, не заходя во двор, пошли вдоль него на противоположную сторону усадьбы.
– Давай прогуляемся до фермы, – предложил Чарльз. – Ферма тоже принадлежит сэру Джеймсу, а сторожку он сдал одному молодому парню по имени Джоусон. Это тот самый малый, который приглянулся мисс Полли.
– А кто это – мисс Полли?
– Так ты же не знаешь, а я болтаю, – оборвал себя Чарльз и продолжил: – Мисс Полли – это старшая сестра мистера Хадсона, она живет с матерью где-то в Ирландии. А мистер Хадсон – журналист, секретарь лорда Гроули, его крестник, что ли. И эта мисс Полли иногда бывает здесь. Она очень бедная, просто сэр Джеймс помогает им из-за мистера Хадсона, которого любит, как сына.
Лиззи широко раскрытыми глазами смотрела на Чарли, недоуменно открывая для себя, что даже самые богатые и благополучные люди на свете тоже имеют родственников, детей, жен и тоже любят, наверное, и страдают.
– Так вот, – вернулся Чарльз к своему рассказу, – из-за этого молодчика, Джоусона, тут такая свара была.
Он рассказал кое-что про парня, который увлек мисс Полли, потом про разных водевильных актрис, разбивших пылкое сердце одного паренька, из тех, кто следит за камином и дровами. Лиззи чувствовала себя необыкновенно счастливой. Все, казалось, слилось воедино, чтобы поднять в ее душе это необыкновенное ощущение, а вид старой фермы пробудил в ней такой интерес, что она почти забыла испытанное ею разочарование, когда Чарльз не совсем понял ее восторженности.
Зато он показал ей голубятню и дремлющих на черепичной кровле сизых и белых голубей, кузницу, мастерские и старые домики – пастуха и управляющего. И все эти бездушные предметы, все самые ничтожные мелочи возбуждали в ней нежное чувство и смутное, необъяснимое ощущение счастья.
Покинув ферму, они вышли на дорогу и остановились у изгороди перед пшеничным полем. Из рощи доносилось посвистывание соловья. Его трели как-то тревожно нарушали торжественный покой ночи и отвлекали внимание Лиззи от Чарльза. Ей хотелось, чтобы соловей умолк и не мешал следить за его рассказом. Она слушала целиком захваченная его мечтами и планами. Но когда Чарли, обхватив ее за талию, наклонился к ней, когда он сделал попытку поцеловать ее, она запротестовала:
– Постой, Чарли, негоже так, раз ты собираешься жениться на Сарре.
Чарльз только расхохотался, настолько эта мысль его позабавила, и они продолжили свой путь, возвращаясь в Гроули-холл.
И вот настал день, когда Чарльзу удалось, наконец, уговорить Лиззи прогуляться до Уорсинга и посетить Городской сад. Когда они пришли, выждав по настоянию Лиззи, чтобы Сарра с Ритой убрались со двора, веселье было в разгаре. Здесь были люди из окрестных имений и ферм и с помощью всевозможных ухищрений они пытались придать своим костюмам бальный вид. Немало «клетчатых брюк» и «красных галстуков» отплясывало здесь под громкую задорную музыку. Мисс Томпсон не забыла указание мистера Стоуна, и подарила Лиззи из каких-то ей одной известных запасов, белое муслиновое платье с глубоким квадратным вырезом, пышными рукавами до локтя и широким голубым поясом. Когда Лиззи проходила среди гуляющих, не раз можно было услышать: «Какая хорошенькая девушка». Чарльз потянул ее в круг, и они понеслись по площадке в задорной польке. Лиззи явно имела успех, на нее оборачивались, с ней хотели танцевать чуть ли не все парни Уорсинга, так что Чарли часто дулся и мрачнел.
– Хорошо ты себя ведешь! – сказал он ей, когда Лиззи раскрасневшаяся вернулась после очередного танца.
– О чем это ты?
– О том, как ты ведешь себя со всеми. О тебе уже говорят, что…
– Кто это обо мне говорит? Сарра? – девушка улыбаясь обмахивалась листом репейника.
– Не только Сарра.
– А ты их слушаешь?
– Вот что я тебе скажу: девушка, которая гоняется за всеми подряд, мне не нужна. Ты же со мной пришла?
– Ну и ладно! – ответила Лиззи, изменившись в лице. – Я тоже не хочу иметь дело с парнем, у которого всякие гадости на уме…
Она всем отказывала и погрузилась в угрюмое созерцание танцующих пар.
Чарльз скис совсем и ничего не мог придумать, как только нудно просить ее об одном и том же:
– Ну, брось сердиться. Пойдем, потанцуем в знак того, что ты на меня не дуешься.
Он повторил свою просьбу уже в десятый раз. Наконец Лиззи сказала:
– Ты испортил мне все удовольствие от танцев!
– Прости меня, Лиззи. Я приревновал тебя, вот и все.
– Приревновал? Почему это вдруг приревновал? Мало ли, что болтают люди! Я ведь сама знаю, что не делаю ничего дурного.
Чарли ничего не ответил, и они молча вышли в сад. Ночь стояла теплая, даже душная, луна висела над кронами деревьев, словно большой воздушный шар. Кое-кто из гулявших останавливался поглядеть на темные разводы, отчетливо видные на лике луны. В саду было много беседок, искусственных гротов, тенистых аллей. Струившийся сквозь листву лунный свет придавал всему какой-то колдовской вид. Чарльз показал Лиззи летний театр и объяснил, для чего он построен. А когда они неожиданно вышли на берег озера, на поверхности которого лежали тени высоких деревьев, девушке показалось, что все это ей снится.
Там, где озеро сужалось, был перекинут деревянный мостик. Они остановились посредине полюбоваться водой.
– Как тихо здесь и как красиво отражаются звезды в воде!
– Ты бы посмотрела, что творится здесь в субботу, часика этак в три, когда сюда приезжает публика из Лейсинга! – Они пошли дальше и Лиззи сказала:
– А вот это что? Там внутри совсем темно.
– Это беседки. Туда подают креветок и чай. Если хочешь, мы придем сюда в следующую субботу.
На мостик вбежала шумная компания молодых людей. С ними были три-четыре девушки. Все остановились и начали спорить, на каком берегу можно достать лодку. Молодые люди громко перекликались друг с другом, а потом кто-то затянул песню. Когда запели второй куплет, Чарльз обнял Лиззи.
– Эх, Лиззи, до чего же я люблю тебя!
Она поглядела на него. Ее серые глаза светились любовью.
– Я все думала: неужто это правда?.. За что ты можешь любить меня?
Но он только крепче прижал ее к себе, продолжая твердить:
– Люблю, люблю! Крепко люблю тебя, Лиззи!
Она молчала, и они медленно пошли дальше. Листья дубов отбрасывали ажурные тени на усыпанную гравием дорожку. Таинственный сумрак сада, казалось, был полон неясного ожидания. Среди стволов показалась веранда танцевального зала.
За время их короткого отсутствия в зале многое изменилось. Возле стойки собралась толпа мужчин, которым хотелось выпить. Они получали свои стаканы и отходили к приятелям или дамам, поджидавшим их в стороне. Кое-кто отправился ужинать, а остальные забавлялись, как могли. Лиззи кивнула в сторону молодых людей, громко обсуждавших результаты скачек:
– Ну вот, скажи, как, по-твоему, если кто-нибудь из этих молодых людей пригласит меня танцевать, что я должна делать? Прямо так в лицо и брякнуть: «Не пойду!»
Чарльз раздумывал с минуту, а потом сказал:
– Если тебя пригласят, так уж ты лучше пойди, потанцуй. А то Сарра скажет, что это я тебя подучил отказываться.
Внезапно звуки оркестра, возвещавшие, что танцы продолжаются, прервали разговор, и все – трезвые и пьяные – последовали в зал. В польке и мазурке Лиззи и Чарли еще могли отличиться, а вот вальсировать они не умели. Но все же кружились по залу, получая от танца безмерное удовольствие. А потом плясали кадриль. Танцевала и угрюмая Сарра. У нее на лице заиграла приветливая улыбка, когда все дамы, взявшись за руки, закружились вокруг стоявших в середине площадки мужчин. Потом цепочка стала завиваться, словно в лабиринте, и дамы то теряли, то снова находили своих кавалеров. Музыка гремела, разгоряченные люди метались по залу, все мелькало и вертелось, куда-то неслось и неслось…
Внезапно кто-то крикнул:
– Смотрите, заря занялась!
В проеме дверей была видна полоска неба над темными деревьями. Она снизу порозовела, как подрумянившийся корж.
В углу возникла какая-то возня и Лиззи увидела: тощая женщина в узком белом платье упрекала в чем-то парня из Гроули-холла, а тот все отрицал. К ним подошел Чарльз и стал уговаривать их не горячиться, убеждая, что произошла ошибка и что он и его приятель не желают, чтобы вечер был испорчен, и вообще не допустят здесь никаких скандалов.
Сердце Лиззи, наблюдавшей эту сцену, переполнилось любовью к ее дорогому Чарльзу. Какой он славный! Какие у него широкие плечи и как здорово он погасил назревшую неприятность. Чарльз обернулся к ней, улыбнулся и подошел помочь надеть жакетку. Затем взял ее под руку, и они пошли через весь Уорсинг домой.
Рита следовала за ними в сопровождении старшего носильщика, Сарра – со своим новым поклонником, которого подцепила на танцах. Позади всех плелась дочка миссис Лонг, Джин, чрезвычайно озабоченная чистотой своего зеленого платья, подол которого, оберегая от пыли, она задирала, пожалуй, слишком высоко.
Когда они вышли к станции, небо на горизонте уже порозовело, и голые холмы казались мертвой пустыней в призрачном свете зари. Ночь была жаркой, душной и даже в этот предрассветный час воздух не посвежел. Лиззи почувствовала стремление продлить этот сладкий миг, эти мгновения счастья и обернулась к Чарльзу: – Погляди, как таинственны эти поля и холмы! Но знакомый с рождения пейзаж не пробудил никакого отклика в душе Чарльза. Лиззи интересовала его сейчас куда больше. И в то время, как она озиралась вокруг, он любовался нежной линией ее шеи в распахнутом вороте жакетки. Никогда еще не казалась она ему такой хорошенькой, как в это утро, на пыльной дороге в белом платье с длинным голубым поясом.
Этот незабываемый танцевальный вечер принес Лиззи счастье. Счастьем светилось ее лицо, счастье звенело в голосе, и ядовитые намеки Сарры не трогали ее больше, она оставалась к ним равнодушной. Казалось, любовь к Чарльзу научила ее всепрощению, и сердце ее было переполнено любовью ко всему. Днем – случайные встречи украдкой; торопливо, на бегу брошенное слово. А вечером, после работы – неспешные прогулки между надворными постройками. Они слушали грачей, смотрели, как гаснет закат, и в девять часов вечера, когда на землю медленно спускалась ночь, Лиззи уже шагала рядом с Чарльзом, посланным отнести письма на почту.
Пшеницу сжали и собрали в снопы, и повсюду, куда бы Лиззи с Чарльзом ни заглянули – и на гумне, и в мастерской плотника, и в рощице – они говорили о своей любви и женитьбе. Они лежали на темном лугу, слушали позвякивание овечьих колокольчиков и смотрели, как меркнет закат на небосклоне.
Однажды в такой вечер Чарльз наклонился к ней, обнял и нежно прошептал что-то, назвав ее своей женушкой. Эти слова сладкой музыкой прозвучали для нее. Он продолжал ей нашептывать еще, но она почти не слышала его, охваченная странной истомой… Противиться Чарли у нее не хватило сил…
В небе уже зажглись звезды. Он шагал следом за ней, взбираясь на холм. Он молил ее выслушать его, но она опрометью бежала по пыльной дороге и, войдя в дом, бросилась вверх по лестнице прямо к себе в комнату.
Рита уже лежала в постели и, на секунду, пробудившись, спросила сонным голосом, который час. Лиззи ничего не ответила. И Рита опять уснула.
У Лиззи немного кружилась голова. Она легла, не раздеваясь, и перед ней полетели все события этого страшного дня. Как Чарльз позвал ее на прогулку. Коровы на лугу укладывались на ночь, и в темнеющем небе стайки грачей разлетались по своим гнездам. Они е Чарли вышли через калитку и направились к холмам… Дальше вспоминать она не хотела и пролежала всю ночь, уставившись глазами во мрак.
– Для прислуги болеть – последнее дело, – сказала ей Рита поутру, заметив бледность и синие круги под глазами. – Больна, здорова – никому до этого дела нет!
Лиззи тряхнула головой, встала и попыталась привести себя в порядок. Как только она появилась на кухне, Чарльз, поджидавший ее в буфетной, возник в дверях, надеясь застать Лиззи одну. Миссис Лонг спросила, чего ему нужно. Пробормотав что-то себе под нос, он вышел. В дом съехались гости, и у всех в тот день работы было по горло… Она не могла поднять глаза на Чарли. Ее казалось, что она на месте умрет со стыда. Когда сели завтракать, Чарли что-то спросил у Лиззи, и ей пришлось ответить ему. Сарра тотчас заметила, что между ними пробежала кошка, и лицо ее просияло.
– Ну и дела! Поглядите-ка на нее! Почему это у нее такая постная рожа, словно она не за чайным столом, а на молитвенном собрании?
– Тебе-то что? – сказал Чарльз.
– Мне что? А мне не нравится смотреть на такие угрюмые рожи, когда я сижу за столом, вот что!
– Тогда не дай бог тебе поглядеть в зеркало.
Сарра и Чарльз сцепились в горячей перебранке, в разгар которой Лиззи выскользнула из комнаты. Сколько ни пытался Чарли заговорить с ней, она не проронила ни слова. Он все же подстерег ее в коридоре и схватил за руку.
– Постой, Лиззи!
– Не трогай меня! – сказала Лиззи, и глаза ее сверкнули.
– Ну, будет тебе, Лиззи, не дури!.. Брось, не принимай так близко к сердцу…
– Убирайся! Я не хочу с тобой говорить!
– Да ты хоть выслушай меня!
– Убирайся! Не уйдешь, я пойду прямо к мистеру Стоуну.
Чарли отпрянул в растерянности, а она прошла на кухню и захлопнула за собой дверь. Он еще с минуту потоптался, а потом побежал, дела ждать не будут.
Упоминание мистера Стоуна всегда имело воздействие на него, ведь местом он дорожил, и понижение по службе не входило в его планы.
Она отдалась ему против воли, он воспользовался ее минутной слабостью и овладел ею, она этого не хотела. Так объясняла себе Лиззи свое падение, и если порой сердце ее смягчалось, и в душу закрадывалась подлая мысль, что грех ее не так страшен, раз они решили пожениться, рассудок заставлял поступать вопреки сердцу.
Ей казалось, что она может завоевать уважение Чарльза только одним путем: ему необходимо очень долго вымаливать у нее прощение. Дни шли за днями, а все оставалось по-старому. Измученный ее упрямством, Чарльз однажды перегородил ей дорогу, решив, что на этот раз он ее так не отпустит.
– Я без ума от тебя, Лиззи, и женюсь на тебе, как только буду достаточно зарабатывать.
– Ты дурной человек. Я никогда не выйду за тебя замуж.
– Ну, прости меня, Лиззи. Не такой уж я дурной, как ты думаешь. Это ты со зла говоришь. Вот только соберу немножко денег…
– Будь ты порядочным человеком, так не стал бы откладывать, а тут же и женился бы на мне.
– Что ж, я женюсь, если хочешь, только, по правде говоря, у меня сейчас не больше трех фунтов за душой.
– Ладно, дай мне пройти. Не желаю больше слушать всякую брехню.
– Постой!
– Пусти меня. Я не хочу с тобой разговаривать.
– Ну, послушай же, Лиззи! Поженимся мы или нет, но так же нельзя, скоро все станут догадываться.
– Слышишь, дай мне пройти! – упрямо твердила Лиззи.
Лицо Чарльза стало злым, и он сказал:
– Я хотел поступить с тобой по-честному, а ты не хочешь. Ты просто упряма, как ослица.
Жар влечения растапливал ее упрямство, и глаза ее невольно искали Чарльза, а ноги сами выносили ее из кухни за дверь, как только слух ловил его шаги в коридоре. Дай она себе волю, смягчись она раньше, все могло бы стать по-другому. Любовь постепенно побеждала рассудок, сердце ее раскрывалось, и она была готова броситься к Чарльзу в объятия со словами: «Да, я люблю тебя, хочу быть твоей женой…»
Что-то Лиззи подсказало, что настало время действовать, иначе будет поздно. Она должна была бороться за свою любовь. Но как? Чарли, казалось, стал ее избегать, и по его поведению можно было понять, что он более не стремится к примирению. Но гордость уже изменила Лиззи, строптивый характер ее был сломан, она не видела, не замечала никого, кроме Чарльза. Предугадывая его намерения, она стала появляться перед ним, когда он меньше всего этого ждал.
– Вечно-то я попадаюсь тебе на пути, – говорила она с ненатуральным смехом.
– Ну, что тут такого… Наше дело известное – подай, принеси.
В постоянном страхе, в мучительном напряжении проходило время. Для Лиззи жизнь превратилась в кромешный ад. И однажды гром грянул. Ей передали, что мистер Стоун просит ее подняться к нему. Лиззи изменилась в лице и побледнела. Ей казалось, на то, чтобы взглянуть в глаза мистеру Стоуну, у нее не хватит сил. Как признаться в таком позоре?
Постояв минуту перед знакомой дверью, она в нерешительности постучала. Хорошо знакомый голос произнес:
– Войдите.
Лиззи повернула ручку и вошла в кабинет мистера Стоуна.
Мистер Стоун что-то писал и поднял на Лиззи печальные глаза. В кресле у окна сидела мисс Томпсон. Она не казалась рассерженной, но голос мистера Стоуна зазвучал жестче, чем обычно.
– Это правда, Лиззи?
Лиззи опустила голову. В первую минуту она не в силах была произнести ни слова. Потом прошептала:
– Да.
– Мы с мисс Томпсон все обсудили. Она поговорит с вами и примет решение… Идите.
Мисс Томпсон встала и пошла вперед, уводя за собой Лиззи. Как только они пришли в комнату Эмили, и дверь за Лиззи закрылась, мисс Томпсон подошла к ней и сказала:
– Я считала вас порядочной девушкой, Лиззи.
– Я сама так считала, мэм.
Мисс Томпсон быстро вскинула на Лиззи глаза. Помолчав, спросила:
– И все это время… Как давно это случилось?
– Почти четыре месяца назад, мэм.
– И все это время вы обманывали нас?
– Я была уже на третьем месяце, когда заметила это, мэм.
– На третьем месяце! И вы не пришли, не доверились мне? Разве я была к вам сурова?
– Нет, конечно, нет, мэм, только…
– Что только?
– Понимаете, мэм, ведь это вот как… Мне самой до смерти противен был мой обман, право же, только ведь я теперь не могу думать о себе одной. Теперь я должна заботиться и о ком-то еще.
Во взгляде мисс Томпсон проскользнуло что-то похожее на восхищение. Видимо, она все же не совсем ошиблась в характере этой девушки. И она сказала уже несколько иным тоном:
– Может, вы и правы, Лиззи. Я не могла бы оставить вас, потому что это подало бы дурной пример остальным девушкам. Но вы правы в том, что надо позаботиться о судьбе вашего ребенка. Я верю, что вы не бросите его, если он благополучно, дай-то Бог, появится на свет.
– Конечно, не брошу! Я буду стараться для него, мэм, как смогу.
– Бедная, бедная девочка! Вы еще не знаете, какие вам уготованы испытания. Одна, с ребенком, в двадцать лет!
Мисс Томпсон прошлась по комнате, бросила взгляд в окно и вздохнула. Может ли она, только потому, что эта девушка ей подчиняется и стоит ниже по служебному положению, давать ей советы, наказывать, или миловать? Что сама Эмили знает об этой таинственной стороне жизни женщины – браке?
– Вот что, Лиззи, – заговорила, наконец, Эмили после раздумий. – Никто не знает, что ему уготовано, а если знает, то все равно не поверит и попадет в беду. Никто от этого не заговорен. Конечно, остаться вы здесь не можете, но и просто так, в белый свет вам теперь идти нельзя.
– Вы слишком добры ко мне, мэм. Я не заслужила такого обращения… Я понимаю, что не заслужила…
– Не нужно об этом больше, Лиззи. Я верю, что Господь даст вам силы нести свой крест… Но, не кажется ли вам, что вы еще не все средства использовали, чтобы иметь нормальную счастливую семью?
– Да, мэм, я так надеялась, что выйду за него замуж…
– Я не спрашиваю, за кого, но почему теперь это невозможно?
– Как же я могу после всего, что случилось? Я ему этого никогда не прощу!
– Глупая девочка. Ведь подобные вещи не происходят без обоюдного согласия. Пусть вы не были готовы, многого не знали, но ведь вы его любите?
– Не знаю, мэм… Я была тогда без ума от него, – знаете, как это бывает…
– А сейчас что, вы его больше не любите?
– Он все время пытался помириться, но я его и близко не подпускала, пока он не рассердился.
– Давайте сделаем так: на кухне вам уже тяжеловато, правда? Поэтому я переведу вас на самый верх, горничной в комнаты слуг. А вы постарайтесь в ближайшее время уладить отношения с отцом ребенка. Думаю, вам это удастся.
– Ах, мэм, вы ко мне относитесь лучше матери, клянусь! – и Лиззи попыталась поймать руку Эмили, чтобы поцеловать ее.
– Ну, что вы, что вы? Ведь вам все равно необходимо отсюда уходить.
– Да, мэм, я только приготовлюсь немного – и уйду.
– Я колебалась, – сказала Эмили, подумав, – но сейчас мне кажется, что было бы неправильно отказать вам в рекомендации. Я не уверена, что поступаю сейчас правильно. Мистер Стоун, конечно, был бы недоволен моими действиями, но я знаю, что такое для прислуги не получить рекомендации…
– Верно, отправилась в Городской сад. Ты никогда там не бывала? Там и театр, и танцевальная площадка, и разные игры, словом, всякая всячина. Но ты такая набожная, наверное, не захочешь туда пойти?
– Просто каждый воспитан по-своему.
– Ну, так что, пойдешь?
– Я думаю, мне не понравится в таком саду… Хотя, я уже столько слышала о нем, по правде говоря…
– Что?
– Другой раз кажется, что вроде и не к чему слишком всего бояться.
– Ну, правильно, – заметил Чарльз. – Чепуха все это. Так что, может, сходим в следующее воскресенье?
Такая сладостная тишина была разлита в воздухе, что Лиззи казалось, будто эта тишина обволакивает ее и растворяется в ней. После обеда, когда основные работы были сделаны, и выдалась свободная минута, Лиззи направилась к лужку за конюшнями. Маленькие лошадки и ослики выбежали ей навстречу, и она всем по очереди почесала морды. Прикосновение к живым существам доставляло ей страшное непонятное удовольствие. Вязы казались необычно высокими и неподвижными, а в запахе земли и листвы было что-то будоражащее кровь. Ее тревожили крики грачей, и ей хотелось слиться с природой воедино. Красота этого места, овеянного еле уловимым движением ветра, рождала в ней ощущение вечности всего сущего. Ей представлялся какой-то неведомый юноша, похожий на тех, что оживали на страницах старинных книг. Они поведут умную беседу, а восходящая луна будет светить сквозь листву деревьев, и в воздухе будут реять летучие мыши…
Ощущение счастья, переполнявшее ее, не проходило.
Хотя одиночество и надоело. Сарра и Рита были о себе слишком высокого мнения, чтобы с ней прогуляться. Правда, Рита по ночам в каморке перед сном пересказывала Лиззи все, что ей говорил кавалер. В такие минуты, оставаясь одна, она не могла удержать рвущийся из груди томительный вздох.
Однажды в тихий вечерний час, сидя у открытого окна, Лиззи попыталась шить. Тут она услыхала скрип калитки во внутреннем дворике. Какой-то мужчина входил со стороны господской половины. Высокий рост, широкие плечи – Чарльз! «Еще подумает, что я поджидала его здесь», – мелькнуло в голове девушки. Она поспешно кинулась затворять окно.
– Эй! Лиззи, – окликнул Чарльз.
– А Сарра, по-моему, ушла гулять в сад, – сказала Лиззи, продолжая попытки закрыть окно.
Чарли придержал створки рукой и нахмурился.
– Вечно ты вспоминаешь о Сарре. Сколько раз я говорил, что между нами ничего нет… Ты что, сейчас свободна?
Лиззи пролепетала, что ей надо закончить шитье и хотелось подышать свежим воздухом, и дел у нее по горло, и…
– Хороший свежий воздух на заднем дворе? – усмехнулся Чарли. – Пошли на холмы, немного прогуляешься.
Чарльз распахнул калитку и придержал ее, пока Лиззи проходила. За оградой простиралась долина, пестревшая всеми мыслимыми цветами. По вечернему небу протянулись длинные розовые облака. В глубине долина заканчивалась рощей. А дальше лежала огромная, безлесная пустошь, погруженная в вековое безмолвие.
Ветерок донес до них запах овец, и они увидели, что пастух в широкополой шляпе и с посохом в руке гонит навстречу им стадо, а две косматые собаки бегут следом. Пара куропаток выпорхнула из травы и с шумом поднялась над холмом. Нагретый солнцем лужок манил к себе.
– Какой чудесный вечер! – сказал Чарльз. – Не упомню такой дивной погоды. И дождя не предвидится.
Он спустился на траву и бросил рядом куртку. Откуда ты знаешь?
– Сейчас объясню, – сказал Чарли, которому очень хотелось похвалиться своими знаниями. – Погляди туда, на юго-запад, прямо в ложбину между холмами. Видишь что-нибудь?
– Нет, ничего не вижу, – ответила Лиззи, всматриваясь вдаль.
– Вот то-то и оно… А если бы собирался дождь, ты бы увидела гору Уайт.
Не зная, что ответить, и желая сделать ему приятное, Лиззи присела на куртку Чарльза и повела головой вокруг.
– И вся эта земля принадлежит сэру Гроули?
– Да, – ответил юноша, – и не только эта, а много еще. Эта низина немного стоит, никак не больше десяти шиллингов за акр.
– А сколько всего акров?
– Где, здесь?
– Ну да.
– Так ведь владения лорда простираются до самого Саусвикхилла и далеко к северу тоже.
Лиззи внимала Чарли, развесив уши, а тот, видя, что нашел благодарного слушателя, продолжал свой монолог, на все лады расписывая достаток и высокое положение хозяина Гроули-холла. И только обильная вечерняя роса заставила их подняться с травы. Отряхнув приставшие травинки, они направились домой. Полная луна плыла в светлом небе. Белый густой туман лежал в долине, как в чаше, наполняя ее до краев.
Овец загнали в загон на склоне холма. Угодья Гроули-холла лежали притихшие в лунном сиянии. И Лиззи внезапно с небывалой остротой почувствовала красоту мира. Закинув голову, она поглядела на звездное небо.
– Ах, до чего же хорошо!
Роса смачивала ноги. Пахло травой и цветами. Опять потекла занятная беседа. Они обогнули террасу и, не заходя во двор, пошли вдоль него на противоположную сторону усадьбы.
– Давай прогуляемся до фермы, – предложил Чарльз. – Ферма тоже принадлежит сэру Джеймсу, а сторожку он сдал одному молодому парню по имени Джоусон. Это тот самый малый, который приглянулся мисс Полли.
– А кто это – мисс Полли?
– Так ты же не знаешь, а я болтаю, – оборвал себя Чарльз и продолжил: – Мисс Полли – это старшая сестра мистера Хадсона, она живет с матерью где-то в Ирландии. А мистер Хадсон – журналист, секретарь лорда Гроули, его крестник, что ли. И эта мисс Полли иногда бывает здесь. Она очень бедная, просто сэр Джеймс помогает им из-за мистера Хадсона, которого любит, как сына.
Лиззи широко раскрытыми глазами смотрела на Чарли, недоуменно открывая для себя, что даже самые богатые и благополучные люди на свете тоже имеют родственников, детей, жен и тоже любят, наверное, и страдают.
– Так вот, – вернулся Чарльз к своему рассказу, – из-за этого молодчика, Джоусона, тут такая свара была.
Он рассказал кое-что про парня, который увлек мисс Полли, потом про разных водевильных актрис, разбивших пылкое сердце одного паренька, из тех, кто следит за камином и дровами. Лиззи чувствовала себя необыкновенно счастливой. Все, казалось, слилось воедино, чтобы поднять в ее душе это необыкновенное ощущение, а вид старой фермы пробудил в ней такой интерес, что она почти забыла испытанное ею разочарование, когда Чарльз не совсем понял ее восторженности.
Зато он показал ей голубятню и дремлющих на черепичной кровле сизых и белых голубей, кузницу, мастерские и старые домики – пастуха и управляющего. И все эти бездушные предметы, все самые ничтожные мелочи возбуждали в ней нежное чувство и смутное, необъяснимое ощущение счастья.
Покинув ферму, они вышли на дорогу и остановились у изгороди перед пшеничным полем. Из рощи доносилось посвистывание соловья. Его трели как-то тревожно нарушали торжественный покой ночи и отвлекали внимание Лиззи от Чарльза. Ей хотелось, чтобы соловей умолк и не мешал следить за его рассказом. Она слушала целиком захваченная его мечтами и планами. Но когда Чарли, обхватив ее за талию, наклонился к ней, когда он сделал попытку поцеловать ее, она запротестовала:
– Постой, Чарли, негоже так, раз ты собираешься жениться на Сарре.
Чарльз только расхохотался, настолько эта мысль его позабавила, и они продолжили свой путь, возвращаясь в Гроули-холл.
И вот настал день, когда Чарльзу удалось, наконец, уговорить Лиззи прогуляться до Уорсинга и посетить Городской сад. Когда они пришли, выждав по настоянию Лиззи, чтобы Сарра с Ритой убрались со двора, веселье было в разгаре. Здесь были люди из окрестных имений и ферм и с помощью всевозможных ухищрений они пытались придать своим костюмам бальный вид. Немало «клетчатых брюк» и «красных галстуков» отплясывало здесь под громкую задорную музыку. Мисс Томпсон не забыла указание мистера Стоуна, и подарила Лиззи из каких-то ей одной известных запасов, белое муслиновое платье с глубоким квадратным вырезом, пышными рукавами до локтя и широким голубым поясом. Когда Лиззи проходила среди гуляющих, не раз можно было услышать: «Какая хорошенькая девушка». Чарльз потянул ее в круг, и они понеслись по площадке в задорной польке. Лиззи явно имела успех, на нее оборачивались, с ней хотели танцевать чуть ли не все парни Уорсинга, так что Чарли часто дулся и мрачнел.
– Хорошо ты себя ведешь! – сказал он ей, когда Лиззи раскрасневшаяся вернулась после очередного танца.
– О чем это ты?
– О том, как ты ведешь себя со всеми. О тебе уже говорят, что…
– Кто это обо мне говорит? Сарра? – девушка улыбаясь обмахивалась листом репейника.
– Не только Сарра.
– А ты их слушаешь?
– Вот что я тебе скажу: девушка, которая гоняется за всеми подряд, мне не нужна. Ты же со мной пришла?
– Ну и ладно! – ответила Лиззи, изменившись в лице. – Я тоже не хочу иметь дело с парнем, у которого всякие гадости на уме…
Она всем отказывала и погрузилась в угрюмое созерцание танцующих пар.
Чарльз скис совсем и ничего не мог придумать, как только нудно просить ее об одном и том же:
– Ну, брось сердиться. Пойдем, потанцуем в знак того, что ты на меня не дуешься.
Он повторил свою просьбу уже в десятый раз. Наконец Лиззи сказала:
– Ты испортил мне все удовольствие от танцев!
– Прости меня, Лиззи. Я приревновал тебя, вот и все.
– Приревновал? Почему это вдруг приревновал? Мало ли, что болтают люди! Я ведь сама знаю, что не делаю ничего дурного.
Чарли ничего не ответил, и они молча вышли в сад. Ночь стояла теплая, даже душная, луна висела над кронами деревьев, словно большой воздушный шар. Кое-кто из гулявших останавливался поглядеть на темные разводы, отчетливо видные на лике луны. В саду было много беседок, искусственных гротов, тенистых аллей. Струившийся сквозь листву лунный свет придавал всему какой-то колдовской вид. Чарльз показал Лиззи летний театр и объяснил, для чего он построен. А когда они неожиданно вышли на берег озера, на поверхности которого лежали тени высоких деревьев, девушке показалось, что все это ей снится.
Там, где озеро сужалось, был перекинут деревянный мостик. Они остановились посредине полюбоваться водой.
– Как тихо здесь и как красиво отражаются звезды в воде!
– Ты бы посмотрела, что творится здесь в субботу, часика этак в три, когда сюда приезжает публика из Лейсинга! – Они пошли дальше и Лиззи сказала:
– А вот это что? Там внутри совсем темно.
– Это беседки. Туда подают креветок и чай. Если хочешь, мы придем сюда в следующую субботу.
На мостик вбежала шумная компания молодых людей. С ними были три-четыре девушки. Все остановились и начали спорить, на каком берегу можно достать лодку. Молодые люди громко перекликались друг с другом, а потом кто-то затянул песню. Когда запели второй куплет, Чарльз обнял Лиззи.
– Эх, Лиззи, до чего же я люблю тебя!
Она поглядела на него. Ее серые глаза светились любовью.
– Я все думала: неужто это правда?.. За что ты можешь любить меня?
Но он только крепче прижал ее к себе, продолжая твердить:
– Люблю, люблю! Крепко люблю тебя, Лиззи!
Она молчала, и они медленно пошли дальше. Листья дубов отбрасывали ажурные тени на усыпанную гравием дорожку. Таинственный сумрак сада, казалось, был полон неясного ожидания. Среди стволов показалась веранда танцевального зала.
За время их короткого отсутствия в зале многое изменилось. Возле стойки собралась толпа мужчин, которым хотелось выпить. Они получали свои стаканы и отходили к приятелям или дамам, поджидавшим их в стороне. Кое-кто отправился ужинать, а остальные забавлялись, как могли. Лиззи кивнула в сторону молодых людей, громко обсуждавших результаты скачек:
– Ну вот, скажи, как, по-твоему, если кто-нибудь из этих молодых людей пригласит меня танцевать, что я должна делать? Прямо так в лицо и брякнуть: «Не пойду!»
Чарльз раздумывал с минуту, а потом сказал:
– Если тебя пригласят, так уж ты лучше пойди, потанцуй. А то Сарра скажет, что это я тебя подучил отказываться.
Внезапно звуки оркестра, возвещавшие, что танцы продолжаются, прервали разговор, и все – трезвые и пьяные – последовали в зал. В польке и мазурке Лиззи и Чарли еще могли отличиться, а вот вальсировать они не умели. Но все же кружились по залу, получая от танца безмерное удовольствие. А потом плясали кадриль. Танцевала и угрюмая Сарра. У нее на лице заиграла приветливая улыбка, когда все дамы, взявшись за руки, закружились вокруг стоявших в середине площадки мужчин. Потом цепочка стала завиваться, словно в лабиринте, и дамы то теряли, то снова находили своих кавалеров. Музыка гремела, разгоряченные люди метались по залу, все мелькало и вертелось, куда-то неслось и неслось…
Внезапно кто-то крикнул:
– Смотрите, заря занялась!
В проеме дверей была видна полоска неба над темными деревьями. Она снизу порозовела, как подрумянившийся корж.
В углу возникла какая-то возня и Лиззи увидела: тощая женщина в узком белом платье упрекала в чем-то парня из Гроули-холла, а тот все отрицал. К ним подошел Чарльз и стал уговаривать их не горячиться, убеждая, что произошла ошибка и что он и его приятель не желают, чтобы вечер был испорчен, и вообще не допустят здесь никаких скандалов.
Сердце Лиззи, наблюдавшей эту сцену, переполнилось любовью к ее дорогому Чарльзу. Какой он славный! Какие у него широкие плечи и как здорово он погасил назревшую неприятность. Чарльз обернулся к ней, улыбнулся и подошел помочь надеть жакетку. Затем взял ее под руку, и они пошли через весь Уорсинг домой.
Рита следовала за ними в сопровождении старшего носильщика, Сарра – со своим новым поклонником, которого подцепила на танцах. Позади всех плелась дочка миссис Лонг, Джин, чрезвычайно озабоченная чистотой своего зеленого платья, подол которого, оберегая от пыли, она задирала, пожалуй, слишком высоко.
Когда они вышли к станции, небо на горизонте уже порозовело, и голые холмы казались мертвой пустыней в призрачном свете зари. Ночь была жаркой, душной и даже в этот предрассветный час воздух не посвежел. Лиззи почувствовала стремление продлить этот сладкий миг, эти мгновения счастья и обернулась к Чарльзу: – Погляди, как таинственны эти поля и холмы! Но знакомый с рождения пейзаж не пробудил никакого отклика в душе Чарльза. Лиззи интересовала его сейчас куда больше. И в то время, как она озиралась вокруг, он любовался нежной линией ее шеи в распахнутом вороте жакетки. Никогда еще не казалась она ему такой хорошенькой, как в это утро, на пыльной дороге в белом платье с длинным голубым поясом.
Этот незабываемый танцевальный вечер принес Лиззи счастье. Счастьем светилось ее лицо, счастье звенело в голосе, и ядовитые намеки Сарры не трогали ее больше, она оставалась к ним равнодушной. Казалось, любовь к Чарльзу научила ее всепрощению, и сердце ее было переполнено любовью ко всему. Днем – случайные встречи украдкой; торопливо, на бегу брошенное слово. А вечером, после работы – неспешные прогулки между надворными постройками. Они слушали грачей, смотрели, как гаснет закат, и в девять часов вечера, когда на землю медленно спускалась ночь, Лиззи уже шагала рядом с Чарльзом, посланным отнести письма на почту.
Пшеницу сжали и собрали в снопы, и повсюду, куда бы Лиззи с Чарльзом ни заглянули – и на гумне, и в мастерской плотника, и в рощице – они говорили о своей любви и женитьбе. Они лежали на темном лугу, слушали позвякивание овечьих колокольчиков и смотрели, как меркнет закат на небосклоне.
Однажды в такой вечер Чарльз наклонился к ней, обнял и нежно прошептал что-то, назвав ее своей женушкой. Эти слова сладкой музыкой прозвучали для нее. Он продолжал ей нашептывать еще, но она почти не слышала его, охваченная странной истомой… Противиться Чарли у нее не хватило сил…
В небе уже зажглись звезды. Он шагал следом за ней, взбираясь на холм. Он молил ее выслушать его, но она опрометью бежала по пыльной дороге и, войдя в дом, бросилась вверх по лестнице прямо к себе в комнату.
Рита уже лежала в постели и, на секунду, пробудившись, спросила сонным голосом, который час. Лиззи ничего не ответила. И Рита опять уснула.
У Лиззи немного кружилась голова. Она легла, не раздеваясь, и перед ней полетели все события этого страшного дня. Как Чарльз позвал ее на прогулку. Коровы на лугу укладывались на ночь, и в темнеющем небе стайки грачей разлетались по своим гнездам. Они е Чарли вышли через калитку и направились к холмам… Дальше вспоминать она не хотела и пролежала всю ночь, уставившись глазами во мрак.
– Для прислуги болеть – последнее дело, – сказала ей Рита поутру, заметив бледность и синие круги под глазами. – Больна, здорова – никому до этого дела нет!
Лиззи тряхнула головой, встала и попыталась привести себя в порядок. Как только она появилась на кухне, Чарльз, поджидавший ее в буфетной, возник в дверях, надеясь застать Лиззи одну. Миссис Лонг спросила, чего ему нужно. Пробормотав что-то себе под нос, он вышел. В дом съехались гости, и у всех в тот день работы было по горло… Она не могла поднять глаза на Чарли. Ее казалось, что она на месте умрет со стыда. Когда сели завтракать, Чарли что-то спросил у Лиззи, и ей пришлось ответить ему. Сарра тотчас заметила, что между ними пробежала кошка, и лицо ее просияло.
– Ну и дела! Поглядите-ка на нее! Почему это у нее такая постная рожа, словно она не за чайным столом, а на молитвенном собрании?
– Тебе-то что? – сказал Чарльз.
– Мне что? А мне не нравится смотреть на такие угрюмые рожи, когда я сижу за столом, вот что!
– Тогда не дай бог тебе поглядеть в зеркало.
Сарра и Чарльз сцепились в горячей перебранке, в разгар которой Лиззи выскользнула из комнаты. Сколько ни пытался Чарли заговорить с ней, она не проронила ни слова. Он все же подстерег ее в коридоре и схватил за руку.
– Постой, Лиззи!
– Не трогай меня! – сказала Лиззи, и глаза ее сверкнули.
– Ну, будет тебе, Лиззи, не дури!.. Брось, не принимай так близко к сердцу…
– Убирайся! Я не хочу с тобой говорить!
– Да ты хоть выслушай меня!
– Убирайся! Не уйдешь, я пойду прямо к мистеру Стоуну.
Чарли отпрянул в растерянности, а она прошла на кухню и захлопнула за собой дверь. Он еще с минуту потоптался, а потом побежал, дела ждать не будут.
Упоминание мистера Стоуна всегда имело воздействие на него, ведь местом он дорожил, и понижение по службе не входило в его планы.
Она отдалась ему против воли, он воспользовался ее минутной слабостью и овладел ею, она этого не хотела. Так объясняла себе Лиззи свое падение, и если порой сердце ее смягчалось, и в душу закрадывалась подлая мысль, что грех ее не так страшен, раз они решили пожениться, рассудок заставлял поступать вопреки сердцу.
Ей казалось, что она может завоевать уважение Чарльза только одним путем: ему необходимо очень долго вымаливать у нее прощение. Дни шли за днями, а все оставалось по-старому. Измученный ее упрямством, Чарльз однажды перегородил ей дорогу, решив, что на этот раз он ее так не отпустит.
– Я без ума от тебя, Лиззи, и женюсь на тебе, как только буду достаточно зарабатывать.
– Ты дурной человек. Я никогда не выйду за тебя замуж.
– Ну, прости меня, Лиззи. Не такой уж я дурной, как ты думаешь. Это ты со зла говоришь. Вот только соберу немножко денег…
– Будь ты порядочным человеком, так не стал бы откладывать, а тут же и женился бы на мне.
– Что ж, я женюсь, если хочешь, только, по правде говоря, у меня сейчас не больше трех фунтов за душой.
– Ладно, дай мне пройти. Не желаю больше слушать всякую брехню.
– Постой!
– Пусти меня. Я не хочу с тобой разговаривать.
– Ну, послушай же, Лиззи! Поженимся мы или нет, но так же нельзя, скоро все станут догадываться.
– Слышишь, дай мне пройти! – упрямо твердила Лиззи.
Лицо Чарльза стало злым, и он сказал:
– Я хотел поступить с тобой по-честному, а ты не хочешь. Ты просто упряма, как ослица.
Жар влечения растапливал ее упрямство, и глаза ее невольно искали Чарльза, а ноги сами выносили ее из кухни за дверь, как только слух ловил его шаги в коридоре. Дай она себе волю, смягчись она раньше, все могло бы стать по-другому. Любовь постепенно побеждала рассудок, сердце ее раскрывалось, и она была готова броситься к Чарльзу в объятия со словами: «Да, я люблю тебя, хочу быть твоей женой…»
Что-то Лиззи подсказало, что настало время действовать, иначе будет поздно. Она должна была бороться за свою любовь. Но как? Чарли, казалось, стал ее избегать, и по его поведению можно было понять, что он более не стремится к примирению. Но гордость уже изменила Лиззи, строптивый характер ее был сломан, она не видела, не замечала никого, кроме Чарльза. Предугадывая его намерения, она стала появляться перед ним, когда он меньше всего этого ждал.
– Вечно-то я попадаюсь тебе на пути, – говорила она с ненатуральным смехом.
– Ну, что тут такого… Наше дело известное – подай, принеси.
В постоянном страхе, в мучительном напряжении проходило время. Для Лиззи жизнь превратилась в кромешный ад. И однажды гром грянул. Ей передали, что мистер Стоун просит ее подняться к нему. Лиззи изменилась в лице и побледнела. Ей казалось, на то, чтобы взглянуть в глаза мистеру Стоуну, у нее не хватит сил. Как признаться в таком позоре?
Постояв минуту перед знакомой дверью, она в нерешительности постучала. Хорошо знакомый голос произнес:
– Войдите.
Лиззи повернула ручку и вошла в кабинет мистера Стоуна.
Мистер Стоун что-то писал и поднял на Лиззи печальные глаза. В кресле у окна сидела мисс Томпсон. Она не казалась рассерженной, но голос мистера Стоуна зазвучал жестче, чем обычно.
– Это правда, Лиззи?
Лиззи опустила голову. В первую минуту она не в силах была произнести ни слова. Потом прошептала:
– Да.
– Мы с мисс Томпсон все обсудили. Она поговорит с вами и примет решение… Идите.
Мисс Томпсон встала и пошла вперед, уводя за собой Лиззи. Как только они пришли в комнату Эмили, и дверь за Лиззи закрылась, мисс Томпсон подошла к ней и сказала:
– Я считала вас порядочной девушкой, Лиззи.
– Я сама так считала, мэм.
Мисс Томпсон быстро вскинула на Лиззи глаза. Помолчав, спросила:
– И все это время… Как давно это случилось?
– Почти четыре месяца назад, мэм.
– И все это время вы обманывали нас?
– Я была уже на третьем месяце, когда заметила это, мэм.
– На третьем месяце! И вы не пришли, не доверились мне? Разве я была к вам сурова?
– Нет, конечно, нет, мэм, только…
– Что только?
– Понимаете, мэм, ведь это вот как… Мне самой до смерти противен был мой обман, право же, только ведь я теперь не могу думать о себе одной. Теперь я должна заботиться и о ком-то еще.
Во взгляде мисс Томпсон проскользнуло что-то похожее на восхищение. Видимо, она все же не совсем ошиблась в характере этой девушки. И она сказала уже несколько иным тоном:
– Может, вы и правы, Лиззи. Я не могла бы оставить вас, потому что это подало бы дурной пример остальным девушкам. Но вы правы в том, что надо позаботиться о судьбе вашего ребенка. Я верю, что вы не бросите его, если он благополучно, дай-то Бог, появится на свет.
– Конечно, не брошу! Я буду стараться для него, мэм, как смогу.
– Бедная, бедная девочка! Вы еще не знаете, какие вам уготованы испытания. Одна, с ребенком, в двадцать лет!
Мисс Томпсон прошлась по комнате, бросила взгляд в окно и вздохнула. Может ли она, только потому, что эта девушка ей подчиняется и стоит ниже по служебному положению, давать ей советы, наказывать, или миловать? Что сама Эмили знает об этой таинственной стороне жизни женщины – браке?
– Вот что, Лиззи, – заговорила, наконец, Эмили после раздумий. – Никто не знает, что ему уготовано, а если знает, то все равно не поверит и попадет в беду. Никто от этого не заговорен. Конечно, остаться вы здесь не можете, но и просто так, в белый свет вам теперь идти нельзя.
– Вы слишком добры ко мне, мэм. Я не заслужила такого обращения… Я понимаю, что не заслужила…
– Не нужно об этом больше, Лиззи. Я верю, что Господь даст вам силы нести свой крест… Но, не кажется ли вам, что вы еще не все средства использовали, чтобы иметь нормальную счастливую семью?
– Да, мэм, я так надеялась, что выйду за него замуж…
– Я не спрашиваю, за кого, но почему теперь это невозможно?
– Как же я могу после всего, что случилось? Я ему этого никогда не прощу!
– Глупая девочка. Ведь подобные вещи не происходят без обоюдного согласия. Пусть вы не были готовы, многого не знали, но ведь вы его любите?
– Не знаю, мэм… Я была тогда без ума от него, – знаете, как это бывает…
– А сейчас что, вы его больше не любите?
– Он все время пытался помириться, но я его и близко не подпускала, пока он не рассердился.
– Давайте сделаем так: на кухне вам уже тяжеловато, правда? Поэтому я переведу вас на самый верх, горничной в комнаты слуг. А вы постарайтесь в ближайшее время уладить отношения с отцом ребенка. Думаю, вам это удастся.
– Ах, мэм, вы ко мне относитесь лучше матери, клянусь! – и Лиззи попыталась поймать руку Эмили, чтобы поцеловать ее.
– Ну, что вы, что вы? Ведь вам все равно необходимо отсюда уходить.
– Да, мэм, я только приготовлюсь немного – и уйду.
– Я колебалась, – сказала Эмили, подумав, – но сейчас мне кажется, что было бы неправильно отказать вам в рекомендации. Я не уверена, что поступаю сейчас правильно. Мистер Стоун, конечно, был бы недоволен моими действиями, но я знаю, что такое для прислуги не получить рекомендации…