Кинг Стивен. Глаз дракона

быть разоблачен. Если бы Роланд хоть чуточку меньше любил свою королеву,
Флэгг все-таки рискнул бы опробовать яд на ней. Но он испугался, что Роланд,
измученный болью из-за потери любимой жены, не успокоится до тех пор, пока
не найдет убийцу и не казнит его, водрузив отрубленную голову на самый пик
Иглы. Уж он постарается сделать так, чтобы это преступление не осталось
безнаказанным, независимо от того, кто его совершил. Найдет ли он тогда
убийцу? Флэгг решил, что может найти. Ведь Роланд был сильным и опытным
охотником.
Итак, Саше на этот раз удалось избежать смерти благодаря любви своего
мужа и из-за страха Флэгга перед этой любовью.
А между тем Флэггу удалось сохранить свое положение советника короля по
главным вопросам, то есть остаться ближе всех к уху короля.
Что же касается игрушечного домика для кукол, то здесь, можно сказать,
выиграла Саша, но Флэггу позднее все же удалось отделаться от нее.
Вскоре после того, как Флэгг позволил себе неодобрительные высказывания
по поводу кукольного домика и изнеженного мальчика из королевской семьи,
Роланд тайком пробрался в будуар умершей королевы, чтобы понаблюдать за тем,
как его сын играл с игрушечным домиком. Король стоял в дверном проеме,
нахмурив брови: он напряженно думал, что было совершенно нетипично для него,
а это означало, что огромные валуны медленно ворочались у него в голове, и
нос заложило, и трудно стало дышать.
Он заметил, что Питер благодаря домику придумывает и рассказывает сам
себе истории, и очень правдоподобные, из жизни королевства. Эти истории
совсем не походили на слюнявые, капризные девчачьи сказки, а рассказывали
про сражения с драконами, про армию, про гром и молнию - в общем, все, что
было близко даже сердцу самого короля. Он понял, что ему очень хочется
вместе с сыном играть в его игры или помочь мальчику выдумывать еще более
интересные сюжеты и захватывающие истории, в которых приняли бы участие все
члены семьи, которые проживали в домике.
Главное, что понял для себя Роланд в тот день, - это то, что Питер
играл с домиком, чтобы сохранить живой образ матери в своем сердце, и Роланд
был очень рад этому и мысленно похвалил сына, потому что сам очень скучал по
Саше. Иногда он чувствовал себя таким одиноким, что ему хотелось плакать.
Хотя... короли ведь не плачут, и что из того, что после смерти Саши он один
или два раза просыпался на подушке, мокрой от слез?
Король так же тихо вышел из комнаты, как и вошел. Питер так и не
заметил отца. Всю следующую ночь Роланд не мог заснуть, думая о том, что он
видел утром, и хотя Роланду было достаточно трудно выносить неодобрение
Флэгга, тем не менее утром он встретился с колдуном наедине и, не колеблясь,
сказал ему, что тщательно обдумал привязанность Питера ц решил позволить
мальчику играть с домиком столько, сколько тому захочется, и это, он уверен,
пойдет принцу только на пользу.
Высказав это напрямик, Роланд откинулся в кресле и приготовился
отражать атаку Флэгга. Но атаки не последовало. Флэгг лишь поднял брови.
Роланду едва удалось заметить это движение: мешал капюшон, который постоянно
скрывал лицо колдуна.
- Ваша воля, сир, есть воля королевства. - По тону голоса Роланд понял,
что Флэгг не одобряет решения короля, но и не собирается обсуждать его.
И король сразу почувствовал облегчение от того, что отделался так
дешево. Уже позже, днем, когда Флэгг предложил королю повысить налоги с
фермерских хозяйств Восточного графства, несмотря на засуху, из-за которой
год назад у них погиб почти весь урожай, Роланд поспешно согласился на это.
По правде говоря, колдун считал маловажным то, что в таком деле, как
игры принца с кукольным домиком, он не добился успеха. И Роланд, этот старый
глупец, каким его считал Флэгг, не последовал совету. Зато в более серьезном
деле - таком, как повышение налогов, Флэгг настоял на своем.
У колдуна был и более серьезный секрет, который очень радовал его: ему
ведь все-таки удалось лишить Сашу жизни.
В те времена, когда роженицу, будь то королева или любая другая дама
благородного происхождения, укладывали в постель, чтобы принять роды, то
обычно звали повитуху. Ведь все врачи были мужчинами, а мужчинам не
позволялось присутствовать при родах. Когда родился Питер, то роды принимала
повитуха Анна Крукбрау с улицы под названием Третья Южная аллея. Ее позвали
к Саше и тогда, когда пришло время
рожать Томаса. Анне было за пятьдесят, и она была вдовой, когда Саша
рожала во второй раз. У повитухи был свой собственный сын, который в
возрасте 20 лет вдруг заболел болезнью, которая была известна в народе как
трясучка. Это была тяжелая и мучительная болезнь, которая неизбежно
приводила к смерти после нескольких лет страданий.
Анна Крукбрау очень любила своего мальчика, и после того, как она
испробовала все средства, чтобы вылечить его, и убедилась в их
бесполезности, она обратилась к Флэггу.
Это все произошло 10 лет назад, в то время, когда принца не было еще и
в помине, и Роланд еще был холостяком. Флэгг принял Анну Крукбрау в одной из
своих темных подвальных комнат рядом с тюрьмой. Во время беседы смущенной
женщине приходилось время от времени слышать приглушенные крики и стоны
заключенных, которые были заперты в камерах, не видя солнца по несколько
лет. Она, содрогаясь, думала о том, что если камеры заключенных так близко,
значит, камеры пыток тоже были рядом. Вид апартаментов самого Флэгга также
не давал возможности развеселиться и чувствовать себя свободной. Весь пол
был изрисован разноцветными мелками. Рисунки казались очень странными,
потому что, когда Анна моргала, казалось, что рисунки менялись. В клетке,
подвешенной на длинной черной цепи от наручников, сидел двухголовый попугай
и время от времени кричал или разговаривал сам с собой: одна голова говорила
- другая слушала. Разные книги о магии хмуро смотрели на Анну со стен жилища
колдуна, а пауки вертелись и плели паутину по темным углам. Из лаборатории
доносились запахи странных химических смесей. Тем не менее, заикаясь, она
рассказала о своей печали Флэггу и с дрожью ожидала ответа знаменитого мага.
- Я вылечу твоего сына, - наконец произнес колдун.
Уродливое лицо Анны Крукбрау преобразилось от радости.
- Господин мой! - воскликнула повитуха. - О, Господин мой! - произнесла
она еще раз, не в состоянии сказать ничего больше.
Бледное лицо Флэгга под капюшоном оставалось безразличным, холодным и
отчужденным - и Анна испугалась опять.
- Чем ты отплатишь мне за такое чудо? - спросил Анну Флэгг.
- Всем чем угодно! - воскликнула она и была права. Она была
действительно готова отдать все все, лишь бы сын был здоров опять. - Я отдам
все, Флэгг, - подтвердила еще раз Анна.
- Я попрошу об одном одолжении. Исполнишь ли это?
- О, с радостью.
- Пока я не знаю, какой будет моя просьба, но когда время придет - я
буду знать.
Анна встала перед Флэггом на колени, и он склонился над ней. Капюшон
упал с его головы и обнажил голову: лицо Флэгга было очень страшным - белое
лицо мертвеца с черными дырами вместо глаз.
- Если же ты откажешься сделать то, о чем я тебя попрошу, когда придет
время...
- Нет, нет, я не откажусь! Я не откажусь, мой Господин, мой повелитель.
Я клянусь добрым именем моего мужа!
- Хорошо, приведи ко мне своего сына завтра вечером, когда стемнеет.
На следующий день вечером Анна привела бедного мальчика, как и
договорились. Он дрожал и трясся, голова безвольно болталась на шее, вращая
глазами. По подбородку текла слюна.
Флэгг подал Анне чашку со снадобьем темносливового цвета и сказал:
- Пусть он выпьет это до дна, хоть это и обожжет ему рот, и уведи этого
глупца подальше от моих глаз.
Она что-то пробормотала. Мальчик затрясся сильнее, делая усилие, чтобы
кивнуть головой. Он выпил зелье и согнулся вдвое, вскрикнув от боли.
- Убери его отсюда, - повторил Флэгг.
- Да, убери его отсюда! - воскликнула одна голова попугая.
Анна привела сына домой, будучи почти уверенной, что Флэгг отравил
мальчика и он умрет. Однако на следующее утро трясучка прошла, и сын
выздоровел.
Прошли годы.
И вот, когда Саше пришло время рожать Томаса, Флэгг позвал Анну
Крукбрау и что-то шепнул ей на ухо. Они в комнате были одни, но тот приказ,
который Флэгг отдал Анне, лучше было произнести шепотом - таким страшным он
показался Анне. Она побледнела, вспомнив предупреждение Флэгга: "Если ты
откажешься..."
Почему бы королю и не иметь еще одного ребенка? У нее-то только один
сын, и больше не будет. А король.... король ведь может жениться еще раз и
иметь больше детей. В Дилэйне женщин много.
Итак, она отправилась к Саше принимать роды, стала подбадривать ее, а в
критический момент маленький ножик блеснул в ее руке, и никто не видел, как
она сделала маленький разрез. А в следующий момент повитуха стала торопить
Сашу: "Тужься, моя королева, тужься сильнее, ребенок уже показывается!" Саша
понатужилась - и Томас вышел так легко, как будто спустился на санках с
горки. Но Саша стала
заливаться кровью. И через десять минут после того, как родился Томас,
его мать умерла.
Итак, Флэгга не очень беспокоило то, что он фактически проиграл в
вопросе с кукольным домиком. Что было для него важнее, так это то, что
Роланд старел и королева больше не стояла на пути Флэгга. Теперь Флэггу
предстояло выбрать будущего короля: кто из двух сыновей Роланда лучше
подойдет для этой роли - вот что занимало его мысли.
Питер, конечно, был старшим, но это ничего не значило. Питера можно
было убрать со временем, если окажется, что он не будет соответствовать
требованиям и целям Флэгга. Он ведь всего-навсего ребенок и не сможет
защитить себя.
Я уже говорил вам, что Роланд никогда так сильно не задумывался за
время своего правления ни над одним вопросом, как над тем, что мучил его
ночами: разрешать или не разрешать Питеру играть с кукольным домиком Саши,
который с таким мастерством изготовил для нее мастер Эллендер. Я также
упоминал, что в результате долгих размышлений Роланд принял решение, которое
не совпадало с желанием Флэгга, но Флэгг не считал этот свой проигрыш
серьезным.
Но так ли это было на самом деле? Это вы решите сами, когда выслушаете
всю историю до конца.
А теперь давайте пропустим много долгих лет, так просто, в одно
мгновенье. Сказки хороши тем, что в них время летит быстрее, когда этого
хочешь. В жизни так никогда не бывает - и это, наверное, хорошо. И еще
история сокращает время. А что такое история как не сказка, только очень
длинная, в которой прошедшие столетия заменены на прошедшие годы?
Так вот, все эти прошедшие годы Флэгг наблюдал за мальчиками очень
внимательно. Он следил за тем, как они росли, из-за плеча стареющего короля,
постоянно прикидывая, кто из принцев больше подходит для роли короля, когда
Роланда не станет. Колдуну не потребовалось много времени, чтобы определить
для себя, что королем должен стать Томас, несмотря на то, что он младше. К
тому времени как Питеру исполнилось семь лет, Флэгг точно знал, что ему этот
мальчик активно не нравится. Когда же Питер достиг девятилетнего возраста,
Флэгг сделал для себя неприятное открытие: он боялся мальчика.
Питер вырос сильным, стройным и красивым мальчиком. Он был
темноволосым, с синими глазами, что было характерно для выходцев из
Западного графства. Только когда Питер бросал неожиданно быстрый взгляд на
что-либо, он совсем как отец особенно держал голову. Но это было
единственное сходство с Роландом. Всем остальным Питер походил на Сашу;
внешностью и манерами поведения. В отличие от отца, который был почти
коротышкой с кривыми ногами (стройным Роланда можно было назвать только
тогда, когда он был верхом на лошади), Питер вырос высоким и элегантным
юношей. Ему нравилась охота, и он был хорошим охотником, но это занятие не
являлось делом его жизни. Он любил также учиться и из всех занятий
предпочитал уроки географии и истории.
Его отцу не всегда удавалось понимать шутки и анекдоты, которые
рассказывали ему. Роланда раздражало, что он иногда не понимал сути и что
ему нужно было ждать дополнительного разъяснения. Весь смысл шутки терялся.
Что Роланду нравилось, так это когда шуты притворялись, что поскользнулись
на шкурке банана или случайно столкнулись лбами. Роланд обожал, когда шуты
устраивали драку за пирог в Большом дворцовом зале. Такие развлечения были
по вкусу Роланду, но этим его фантазия ограничивалась. У Питера чувство
юмора было развито больше, и он был намного остроумней и темпераментней
отца, как и Саша. Во дворце то там, то здесь раздавался его раскатистый
мальчишеский смех, отчего слуги одобрительно улыбались друг другу.
На его месте любой другой мальчик мог бы зазнаться от одного только
сознания своего высокого положения и не стал бы играть ни с кем другим ниже
его по происхождению. Питер же подружился с мальчиком, которого звали Бен
Стаад, когда им обоим было по восемь лет. Семья Вена не была знатной, хотя
отец Вена и претендовал на благородство крови по материнской линии. По всем
правилам семейство это даже с натяжкой нельзя было назвать знатью. "Сквайр"-
это, пожалуй, единственно допустимый вид обращения, который был приемлем при
разговоре с Энди Стаадом - отцом Вена. А с Веном соответственно обращались
как с сыном сквайра.
Семья Стаадов, когда-то процветавшая, переживала тяжелые времена, и
поэтому могло показаться более чем странным, что из всех своих
немногочисленных знакомств и привязанностей принц выбрал себе лучшего друга
именно из этой семьи. Они встретились на ежегодном празднике фермеров,
который традиционно устраивался на открытом воздухе и поэтому так и
назывался - "Праздник на лужайке".
Питеру было тогда восемь лет. Обычно короли и королевы относились к
этим торжествам как к неизбежной церемонии, на которой они должны были
обязательно присутствовать, и считали этот праздник скучным и утомительным,
если не сказать
больше. Появление их величеств было одним из неотъемлемых атрибутов
праздника, благодаря чему собиралось очень много народу. Поэтому королевская
чета старалась поскорее произнести традиционный тост, выпить бокал вина и
удалиться, пожелав фермерам радостного веселья, а также поблагодарив их за
еще один год плодотворной работы (даже если этот год мог быть неурожайным).
Будь Роланд именно таким королем, Питер и Бен могли бы никогда не
узнать о существовании друг друга. Но, как вы, наверное, уже догадались,
Роланд обожал эти фермерские праздники и с нетерпением ожидал их каждый год.
Обычно он предавался веселью до самого конца, и случалось, что его приносили
потом домой совершенно пьяным, при этом он жутко громко храпел.
Получилось так, что Питеру и Вену пришлось бежать на соревновании
вдвоем в одном мешке (по одной ноге в общем мешке - получался бег на трех
ногах наперегонки с другой парой). Они выиграли эти соревнования, и их
совместное участие вылилось потом в намного более тесную дружбу, чем
поначалу можно было бы предположить.
Обгоняя другую пару более чем на шесть ярдов, они неожиданно упали, и
Питер поранил руку.
- Это я виноват, мой принц, - воскликнул Бен. Лицо его побледнело,
может быть, он уже мысленно представлял себе тюремную камеру (и я думаю, что
его отец с матерью, с беспокойством наблюдавшие за соревнованием со стороны,
наверняка подумали о тюрьме, такова уж судьба всех Стаадов: им ни в чем не
везло). А Бен переживал то, что по его вине принц поранился, и удивился
тому, что цвет крови будущего короля Дилэйна был таким же красным, как и
цвет его крови.
- Не дури, - нетерпеливо пробормотал Питер, - это моя вина, а не твоя,
я просто неуклюжий - и все тут. Скорей вставай и бежим, а то они нас
догоняют.
Оба мальчика снова залезли в мешок, соорудив некое подобие трехногого
зверя: в мешке были крепко связаны вместе правая нога Питера и левая нога
Вена. Им удалось наконец встать и продолжить бег. Их падение здорово
помешало им, и их лидерство было сведено почти к нулю. Когда они
приближались к финишу, где толпа фермеров громкими криками старалась
подбодрить соревнующихся (среди болельщиков был, конечно, и Роланд, ничуть
не смущавшийся своего окружения), два огромных деревенских парня,
обливающихся потом, стали догонять Питера и Вена. То, что они обгонят
мальчиков на последних десяти ярдах, было почти неизбежно.
- Скорее, Питер, скорее! - кричал неистово Роланд, потрясая кружкой с
вином с таким энтузиазмом, что вылил почти все ее содержимое себе на голову
и в азарте даже не заметил этого. - Прыгай как заяц, сынок! Слышишь - как
заяц! Эти сукины дети почти сели вам на хвост!
Мать Вена застонала, проклиная судьбу за то, что ее сына поставили в
пару с принцем.
- Если они проиграют гонку, то нашего бедняжку Вена засадят в самый
глубокий подвал в замке, - причитала она.
- Молчи, жена, - ворчал Энди. - Не посадят. Роланд хороший король. - И
хоть он верил в это, но все равно испытывал страх. Невезенье Стаадов -
явление давно доказанное.
Между тем Вен вдруг начал смеяться. Он не верил, что смеется, но все
равно продолжал хохотать. - Как он сказал? "Прыгай как заяц!"? Ой как
смешно!
Питер не мог удержаться и тоже начал смеяться. Ноги жутко болели,
пораненная рука кровоточила, пот заливал лицо, которое приобретало цвет
сливы, но прекратить смех он уже не мог.
- Да, да, отец именно так и сказал.
- Тогда давай прыгать.
Конечно, оба мальчика на финише были больше похожи на искалеченных
ворон, чем на зайцев. Только чудом они не свалились с ног, и им удалось
сохранить первенство. Мальчики сделали три больших прыжка. На третьем прыжке
они финишировали и, выдохнувшись, рухнули на землю, давясь от хохота.
- Заяц, заяц! - кричал Вен, показывая на Питера.
- Сам ты заяц! - смеясь, дразнил Вена Питер.
Они обхватили друг друга руками, не переставая смеяться, и их вместе,
посадив себе на плечи, тучные фермеры (среди которых был Энди Стаад, готовый
поклясться, что в его жизни эта ноша была самой легкой) отнесли к тому
месту, где король Роланд собственноручно надел им на шею по голубой ленте
победителей. Он поочередно поцеловал ребят в щеку и вылил им на головы
оставшееся вино из своей кружки, под громкие приветствия фермеров. Никогда
еще в памяти даже самых старых фермеров не было таких веселых и смешных
праздничных гонок.
Мальчики провели остаток дня вместе и, как оба вскоре почувствовали,
были бы рады не расставаться друг с другом всю оставшуюся жизнь. Но так как
у любого мальчика, даже если ему только восемь лет, существуют свои
обязанности (а уж если этому мальчику однажды предстоит стать королем, то,
естественно, этих обязанностей еще больше) Питер и Вен не могли быть вместе
все время, но при первой возможности
мальчики вновь и вновь стремились друг к другу. Некоторые посмеивались
над этой дружбой и, усмехаясь, говорили, что будущему королю не пристало
дружить с мальчишкой, который ничуть не лучше любого простого шалопая в
королевстве. Многие, однако, одобряли эту дружбу. И не один раз в тесной
компании за кружкой пива или меда простой люд, да и люди побогаче судачили о
том, что Питер унаследовал лишь лучшие черты от своих родителей, как бы
соединив в себе два мира - умную голову матери и симпатии отца к простым
людям.
В Питере, казалось, совершенно не было жестокости, низости, подлости и
каких-либо злых намерений. Взрослея, он так и не прошел через тот период в
жизни мальчишек, когда они обычно забавляются тем, что отрывают крылья у
бабочек или поджигают собакам хвосты и потом весело наблюдают, как бедное
животное пытается убежать от огня. Напротив, Питер однажды даже помешал
главному королевскому конюху Юзефу усыпить больную лошадь. Об этом его
поступке каким-то образом узнал Флэгг и, поразмыслив, стал бояться старшего
сына короля. Он даже подумал, что, наверное, скоро ему больше не придется
откладывать свой давний план устранения Питера как наследника короля. А
причиной таких мыслей Флэгга стало упорство и мужество мальчика, которые он
проявил, когда спас хромую лошадь, выходив ее. Флэггу такое упорство и
настойчивость пришлись не по душе.
Питер случайно проходил мимо конюшни, когда заметил лошадь, привязанную
к перилам у большого сарая, где обычно запрягают лошадей. Задняя нога ее
была как-то неуклюже приподнята - видно, бедное животное испытывало сильную
боль. Юзеф, стоявший рядом, поплевал на руки и взялся за тяжелую кувалду.
Его намерения были настолько ясны, что Питер испугался и рассвирепел
одновременно. Он подбежал к Юзефу и крикнул:
- Кто приказал тебе убить лошадь?
Юзеф в свои пятьдесят лет был все еще очень сильным и крепким и слыл во
дворце самым опытным, но дерзким конюхом, с которым вряд ли кто осмелился бы
вступить в спор. Он не потерпел бы вмешательства в свои дела, независимо от
того, кто на это посягал - принц или кто другой... Он смерил Питера с головы
до ног тем тяжелым взглядом, от которого сразу можно было увянуть и
отступить. Но Питер, которому было тогда девять лет, покраснел от
негодования, но не отступил. Казалось, он прочитал мольбу в глазах лошади:
"Ты моя последняя надежда, кто бы ты ни был, помоги мне, пожалуйста".
- Мой отец, мой дедушка и мой прадедушка - вот кто, - сказал мрачно
Юзеф, чувствуя, что ему нужно сказать хоть что-то, хочешь не хочешь. -
Лошадь со сломанной ногой - не жилец, и пользы от нее никакой. Одни
страдания, поэтому ей только самой хуже, если ее оставить в живых.
Он опять слегка приподнял кувалду.
- Сейчас ты смотришь на эту штуку только как на орудие убийства, а
когда подрастешь, то поймешь: для таких случаев, как этот, нет лучше
средства... А теперь отойди, а то я тебя могу расплющить ненароком!
Конюх замахнулся кувалдой опять.
- Опусти эту штуку и не тронь лошадь, - твердо сказал Питер.
Юзефа как громом поразило: никто и никогда не вмешивался таким образом
в его дела.
- Что что?! Что ты сказал?!
- Ты слышал. Положи кувалду на место, - голос Питера звучал низко. Юзеф
вдруг понял, что перед ним стоит будущий король: настоящий король стоит
перед ним, в его пыльной и грязной конюшне, и отдает Юзефу королевский
приказ. Наверное, если бы Питер был многословным и долго объяснял и канючил:
"Я будущий король, и ты не смеешь ослушаться меня, поэтому опусти свой
молоток, положи его на место!" - Юзеф просто бы презрительно рассмеялся и,
сплюнув, прибил бы хромоногую лошадь одним взмахом кувалды в своих
мускулистых руках. Но Питер больше не произнес ни слова. Его четкая команда
повисла в воздухе. Не только голос, но и глаза принца ясно приказывали.
- Ваш отец может узнать об этом, мой маленький принц, - произнес Юзеф.
- Когда ты ему расскажешь об этом, он уже будет знать о случившемся от
меня, - ответил Питер. - И я отпущу тебя и позволю выполнять твою работу
дальше, милорд главный конюх, без каких-либо жалоб королю, если ты ответишь
утвердительно на один вопрос.
- Задавайте ваш вопрос, - сказал Юзеф, внутренне признаваясь себе, что
поведение мальчика невольно произвело на него сильное впечатление. Когда
Питер сказал, что расскажет отцу об этом случае первым, Юзеф поверил - глаза
мальчика не лгали. И еще его никогда раньше не называли милордом главным
конюхом короля, и Юзефу это очень понравилось.
- Ветеринар осматривал лошадь? - спросил Питер.
Юзеф обалдел. Вот это вопрос!
- Что?
Питер повторил вопрос.
- Ах ты, Бог ты мой, боженька!!! Да. Конечно, нет! - запричитал Юзеф,
но, видя, как Питер вздрогнул, понизил голос, присел на корточки перед
мальчиком и принялся объяснять: - Лошадь со сломанной ногой - гиблое дело.
Это уже не жилец, и ее приходится усыплять, ваше высочество, всегда это так,
ваше высочество. Нога никогда правильно не срастется. Обязательно будет
заражение крови. Лошадь будет сильно болеть и мучиться от жуткой боли. В
конце концов сердце лошади не выдержит, и она подохнет от разрыва сердца. А
может быть, будет и заражение мозгов, и лошадь взбесится. Теперь вы,
наверное, поймете, почему я говорю, что кувалда - это все равно что пощада
для такой лошади, а не орудие убийства.
Питер грустно задумался и долго молчал, опустив голову. Юзеф тоже
молчал, сидя на корточках перед мальчиком (ему такая поза была безразлична и
даже удобна, хотя благодаря ей сохранялась видимость уважения к принцу).
Потом Питер поднял голову и спросил:
- Ты сказал, что все говорят именно так?
- Да, ваше высочество. Вот, например, мой отец...
- Ладно, посмотрим, что скажет ветеринар, подтвердит ли он это.
- У...ч-че...рт... - взбеленился конюх и швырнул кувалду через весь
двор с такой силой, что она попала прямо в свинарник и воткнулась в грязь,
распугав свиней, которые тут же завизжали и захрюкали, ругая конюха на своем
матерном поросячьем языке. Юзеф, как и Флэгг, не любил, когда его побеждали,
и не обратил на поросячий визг никакого внимания. Он встал и пошел прочь.
Питер, глядя ему вслед, встревоженно подумал, что поступил не совсем
правильно, и был уверен, что заслужил порку.
Пройдя почти весь двор, конюх вдруг обернулся и скупо улыбнулся,
подобно единственному солнечному лучу, осветившему хмурое, серое утро.
- Иди, зови своего лошадиного доктора, - сказал он, - только приведи
его сам, сынок! Я думаю, ты отыщешь его в ветеринарной лечебнице, что на
Третьей Западной аллее. Даю тебе двадцать минут. Если не вернешься сюда с