Кинг Стивен. Глаз дракона

доктором через 20 минут, я вмажу кувалдой по мозгам твоей больной лошади, по
мне будь ты хоть принц, хоть Бог, ей-ей.
- Отлично, милорд главный конюх! - обрадовался мальчик. - Спасибо!!!
И быстро скрылся.
Когда Питер вернулся с молодым ветеринаром, запыхавшись от бега, он был
почти уверен, что лошади уже нет в живых - по солнцу он знал, что прошло в
три раза больше времени, чем отпущенные ему конюхом 20 минут. Но Юзеф,
заинтригованный, ждал с любопытством, вернется мальчик или нет.
Ветеринары - явление довольно новое по тем временам для Дилэйна. И тот
молодой врач, которого привел Питер, был, наверное, всего-навсего третьим
или четвертым по счету, кто практиковал именно по этой профессии. Поэтому не
удивительно, что Юзеф посмотрел на него с кислым недоверием. Врача тоже не
очень радовало, что его вытащил из лечебницы вспотевший от бега принц с
круглыми глазами. Но его раздражение утихло, как только он занялся своим
делом.
Врач встал на колени перед лошадью и осторожно ощупал сломанную ногу,
тихонько мыча про себя какую-то незатейливую мелодию. Лошадь дернулась один
раз, когда он, видимо, сделал ей больно. - Стой, стой, малышка, - спокойно
сказал доктор, - стой спокойно. - Лошадь успокоилась. Питер наблюдал за
врачом, находясь как бы в подвешенном состоянии. Он нервничал.
Юзеф молча стоял поодаль, облокотившись на забор и скрестив руки на
груди, кувалда лежала рядом. Его мнение о докторе несколько изменилось в
лучшую сторону. Конечно, он еще совсем молод, но руки, опытные и ласковые,
хорошо знали свое дело.
Наконец ветеринар встал и, покачав головой, стряхнул пыль с рук и
коленей.
- Ну что? - с нетерпением спросил Питер.
- Лошадь надо прибить, - тихо и отрывисто произнес доктор, обращаясь к
Юзефу и не замечая мальчика. Юзеф сразу же взялся за кувалду, так как
никакого другого результата и не ожидал. Но удовлетворения не испытывал:
выражение отчаяния на лице мальчика болью пронизало сердце конюха.
- Постойте! - закричал Питер, и, хотя вид у него был расстроенный, в
голосе зазвучала строгость, которая сделала его сразу старше. Ветеринар
посмотрел на него в недоумении.
- Вы считаете, что лошадь умрет от заражения крови? - спросил его
Питер.
- Что? - доктор посмотрел на мальчика другими глазами.
- Она умрет от заражения крови, если ее оставить в живых? Или у нее
будет разрыв сердца? Или она сойдет с ума? Так? Да? - настаивал мальчик.
Доктор был явно озадачен.
- О чем ты говоришь? Какое заражение крови! Здесь не может быть
никакого
заражения крови. Перелом заживает чисто, - врач неодобрительно
посмотрел на Юзефа. - Я такие истории раньше слышал, все это вранье.
- Если не верите, вам еще много чего предстоит узнать, молодой человек,
- пробормотал Юзеф.
Питер уже ничего не слышал. Он окончательно запутался.
- Почему же вы говорите конюху, что лошадь нужно убить, когда ее можно
вылечить?
- Ваше высочество, - ответил резко доктор, - этой лошади нужно делать
припарки и перевязки каждый день и каждую ночь в течение месяца и даже
дольше, чтобы не попала инфекция. Можно, конечно, попытаться это сделать, но
чем все это кончится? Лошадь все равно будет хромать. А хромая лошадь - не
работник. Ее нельзя не пользовать в гонках и бегах. Она только ест и пьет, а
заработать на свое пропитание не может. Поэтому-то ее и надо убить. - Он
удовлетворенно, улыбнулся - его слова не подвергались сомнению.
Юзеф снова направился за кувалдой, но Питер остановил его:
- Я буду делать припарки, я буду перевязывать ногу лошади, и если я не
смогу в какой-нибудь день сделать это сам, то Бен Стаад сделает это вместо
меня. И эта лошадь поправится, потому что это будет моя лошадь, и я буду
ездить на ней, даже если меня будет тошнить от того, что она сильно хромает.
Юзеф расхохотался и хлопнул мальчика по спине так сильно, что у него
лязгнули зубы:
- У тебя доброе и храброе сердце, мой мальчик, но обычно молодость
легко раздает обещания, а потом жалеет об этом. Ты не сможешь выполнить этой
работы, я уверен.
- Нет, я отвечаю за свои слова, - спокойно произнес Питер.
Юзеф сразу перестал смеяться. Он внимательно по смотрел на Питера и
убедился, что мальчик настроен серьезно, или, по крайней мере, думал так. На
лице не было и тени сомнения.
- Ну ладно, я не могу торчать здесь весь день, - сказал ветеринар, его
тон снова стал деловым и профессиональным. - Мой диагноз вы знаете. А счет
за консультацию я представлю в казначейство своевременно. Может, вы оплатите
мой счет, ваше высочество, из вашего довольствия? В любом случае меня больше
не касается то, что вы тут решите. Всего доброго.
Питер и конюх посмотрели ему вслед. Уходя он уводил с собой и свою
послеполуденную тень.
- Он полон дерьма, - произнес Юзеф, когда лошадиный доктор уже не мог
услышать его слова. - Поймите меня, ваше высочество, вы себе зарабатываете
лишь кучу ненужных хлопот. Еще не было ни одной лошади, которая, сломав
ногу, не погибла бы от заражения крови. Такова Божья воля.
- Мне нужно поговорить об этом с отцом, - сказал Питер.
- Да я тоже так думаю, - сурово сказал Юзеф, но потом улыбнулся. Он
решил, что все же мальчик сделал для себя правильный выбор. И, конечно, для
короля это дело чести - проследить за тем, чтобы мальчика высекли за то, что
он вмешивается во взрослые дела. Но конюх также знал и то, что Роланд уже
стар, а в запасе у него два сына - Питер и Томас. Причем у Питера было
больше шансов стать королем. И поэтому Юзеф был уверен, что мальчик получит
эту лошадь в конце концов. Правда, его сердце будет разбито, если лошадь
сдохнет, но, как уже раньше выразился лошадиный доктор, это уже не касается
его.
Юзеф хорошо умел объезжать и укрощать лошадей, а укрощение принцев,
пожалуй, та задача, которую он с удовольствием передал бы в другие, более
благородные руки.
Питера высекли за то, что он вмешался в дела главного придворного
конюха, и хотя Питера мало утешало то, что когда он садился, мягкое место
ныло и болело от порки, умом Питер понимал, что удостоился великой чести,
потому что отец выпорол его лично, а не отдал мальчика тем, кто, выполняя
приказ короля, смогли бы смягчить наказание. И хотя Питер не мог спать на
спине целых три дня, а сидеть не мог больше недели - он получил лошадь;
конюх здесь был прав. Роланд разрешил мальчику ухаживать за ней.
- Тебя ненадолго хватит, - сказал он сыну. - Если Юзеф утверждает, что
лошадь умрет, то так оно и будет.
Лицо у Роланда было бледное, а руки тряслись. Порка сына далась ему
тяжело. Казалось, ему было больнее, чем сыну: ведь Питер был его любимчиком,
хотя король и думал, что никто об этом не догадывается.
- Я надеюсь, что лошадиный врач знал, что говорит, - сказал Питер, - и
лошадь можно вылечить.
Вышло так, что ветеринар действительно был прав, ведь он знал свое
дело. Лошадь не погибла от заражения крови и вообще не умерла. В конце
концов даже хромота стала едва заметной, что Юзеф мог признать не без
удовлетворения, "по крайней мере, когда лошадь еще совсем свежая", как он
любил уточнять.
Питер был более чем верен своему обещанию делать припарки и накладывать
повязки лошади, для него это занятие было чем-то вроде религиозного обряда.
Трижды в день он менял повязки и перед тем, как лечь спать, приходил опять и
делал это в четвертый раз.
Иногда Питера заменял Бен Стаад, но это случалось редко.
Питер назвал лошадь Пеоном, и они скоро подружились.
В одном Флэгг был прав, когда советовал Роланду запретить играть в
Сашин кукольный домик - он опасался болтовни и сплетен слуг, которых во
дворце было очень много и которые всегда знали обо всем, что происходило.
Сцена в конюшне также не смогла остаться не замеченной слугами, но если
бы каждый слуга, который утверждал, что присутствовал при том, как Питер
защищал лошадь, говорил правду, а не лгал, то выходило, что там в это время
собралась огромная толпа, что, конечно, было не так. Но одно стало ясным -
Питер стал заметной и популярной личностью. О нем и об этом событии говори
ли так много, что это стало легендой в королевстве Дилэйн. Юзеф тоже кое-что
рассказывал, ну и лошадиный доктор, конечно. Но все, о чем они говорили, -
все было в пользу мальчика. Особенно прислушивались к мнению Юзефа, так как
он давно был заметной фигурой и его все уважали. Он стал даже называть
Питера "молодой король", чего раньше никогда не делал.
- Я думаю, что Господь пощадил лошадь потому, что вмешался такой
храбрец, как наш молодой король, - говорил он. - А как он возился с этими
припарками да перевязками, а? Как раб какой-то! Да, вот так храбрец! Прямо с
сердцем дракона. Он обязательно станет королем. Аи! Аи! Вы бы слышали металл
в его голосе, когда он приказал мне бросить кувалду!
Да, история получилась действительно занятная и интересная. За
возможность услышать ее из первых уст Юзефа поили бесплатно еще целых семь
лет - до тех пор, пока Питера вдруг не арестовали за ужасное преступление,
признали виновным и осудили на пожизненное заключение в тюремной камере
наверху башни-Иглы.
Может быть, вам хочется знать, а каким же был Томас, и возможно,
некоторые из вас уже представили его в роли негодяя, который вместе в
Флэггом плетет интриги, придумывая, как бы поскорей отнять корону у ее
законного владельца.
Это было совсем не так, хотя в некоторых случаях могло показаться, что
вы правы. Конечно же, в чем-то Томас сыграл свою неблаговидную роль. Он не
казался, я должен признать, совсем хорошим, добропорядочным мальчиком, как,
например, Питер. Хотя бы на первый взгляд. Но, пожалуй, рядом с Питером
никакой брат не мог бы казаться равным ему. И Томас быстро понял это, прежде
чем ему исполнилось четыре года. Это было год спустя после знаменитого бега
в мешке и также всем известного случая с лошадью на конюшне.
Питер почти никогда никого не обманывал. Он был умным, добрым, красивым
и высоким мальчиком, очень похожим на мать, которую король очень любил
(впрочем, ее любили все в королевстве Дилэйн). Каким образом Томас мог
конкурировать со всеми этими достоинствами? Каков вопрос, таков и ответ -
очень простой: никак не мог.
В отличие от Питера, Томас был точной копией отца. Это, конечно,
Роланду доставляло удовольствие, но тот мужчина, чей сын - явная копия как
его достоинств, так и недостатков, лучше поймет, какое это удовольствие.
Когда Роланд смотрел на Томаса, у него было чувство, что он смотрит в
зеркало. Он точно знал, что красивые светлые волосы сына рано поседеют и
начнут выпадать. К сорока годам Томас облысеет. Он знал также, что Томас
никогда не будет высоким, и если он унаследует отцовский аппетит и
привязанность к пиву и меду, то очень скоро, годам к 25, у него будет
солидный животик. Уже стопы ног у Томаса стали подворачиваться вовнутрь, а
это значило, что мальчик тоже будет кривоногим.
Итак, Томаса нельзя было назвать хорошим мальчиком по всем параметрам,
если можно так сказать. Но вы не должны думать, что он был испорченным. Нет,
очень часто Томас грустил, печалился, чувствовал, что мысли его путаются и
он не может правильно разобраться во всем, что происходит вокруг него.
(Здесь он унаследовал еще одно качество отца: как только мальчик
задумывался, нос моментально закладывало, в голове начинали ворочаться
валуны и было трудно дышать). И еще: как же он ревновал! - много и часто. Но
плохим Томас, конечно, же не был.
А кого же он ревновал и к кому? Прежде всего, конечно, твоего брата: Он
ревновал отца к Питеру. Мало того, что Питер станет королем, мало того, что
отец больше любит Питера, что слуги лучше относились к Питеру, что он больше
нравился учителям, чем Томас, и был всегда готов ответить любой урок.
Мало того, что абсолютно все предпочитали Питера Томасу и что это у
Питера был лучший друг - была еще одна причина, по которой Томас завидовал
Питеру и очень ревниво относился к нему.
Когда кто-либо смотрел на Томаса, особенно король-отец, то он наверняка
думал: из-за тебя умерла мать, ты убил ее своим появлением на свет. И что мы
получили взамен боли утраты? Скучного маленького мальчишку с круглым лицом,
у которого даже и подбородка-то нет. Скучный, глупый мальчишка, который до
восьми лет не мог запомнить 15 главных букв. "Твой брат знал все буквы,
когда ему было только шесть". Так кого же мы получили вместо Саши? Зачем ты
появился на свет, Томас? Как гарантия преемственности трона? Гарантия, что
трон не останется пуст, если Питер, скача на своей хромой кобыле, свернет
себе шею или разобьет голову? Так нам тебя такого совсем не нужно. Никому из
нас ты не нужен...
Роль, которую сыграл Томас в аресте и в тюремном заключении брата, была
очень неблаговидна. Но и несмотря на это, не был Томас дурным. Я верю в это
и надеюсь, что когда-нибудь и вы тоже убедитесь в этом.
Однажды, еще мальчиком семи лет, Томас занимался в своей комнате целый
день, готовя отцу сюрприз. Он решил вырезать из дерева кораблик и подарить
его отцу. Он сосредоточенно трудился над корабликом и не знал, что в тот же
самый день его старший брат Питер опять прославился. На этот раз он преуспел
в соревнованиях по стрельбе из лука, и король-отец присутствовал при этом.
Питер вообще-то никогда не был хорошим стрелком, по крайней мере из
лука, Томас владел луком гораздо лучше своего старшего брата. Но в тот самый
день Питеру удалось сразить все цели, которые обычно ставили для новичков,
одну за другой - на одном дыхании, как будто ему кто-то помогал свыше.
Томасу часто не везло, не повезло и сейчас.
Почему же Томас решил сделать для отца кораблик? Объясняю: довольно
часто по воскресеньям Роланд любил выходить к пруду, который окружал дворец,
и пускать по воде крошечные модели разных корабликов и лодок, наблюдая за
ними. Такие простые удовольствия доставляли королю много радости. Он был
счастлив как ребенок, забывая обо всем, на свете. И Томас тоже запомнил на
всю жизнь, как однажды отец взял его с собой на пруд, его одного и никого
больше. В те времена у отца имелся советник, единственная работа которого
заключалась только в том, чтобы объяснять и показывать Роланду, как делаются
бумажные кораблики, и король стал большим энтузиастом по этой части. В тот
раз, когда Роланд пошел на пруд вместе с Томасом, большой карп неожиданно
высунул голову из воды и целиком проглотил бумажный кораблик. Роланд
расхохотался как ребенок и заявил, что все произошло забавней и лучше, чем в
любой сказке о морском чудовище. Он крепко обнял мальчика и прижал к себе,
когда говорил про сказку. А Томас запомнил этот день навсегда: солнце
светило ярко-ярко, от воды исходил какой-то запах, руки отца, теплые и
сильные, чуть колючая борода - все счастливое, родное...
И вот однажды, когда Томасу было особенно грустно и одиноко, ему пришла
в голову мысль сделать в подарок отцу парусный кораблик. Он надеялся, что
справится с этой работой, хоть и знал про свои неумелые руки. (Правда, учеба
тоже давалась ему с трудом). Томас также знал, что отец, если бы захотел,
мог попросить сделать кораблик любого мастера, которых было достаточно в
королевстве, включая самого Эллендера, который уже почти ослеп. Разница была
только в том, по мнению Томаса, что для короля было важно, что его сын
своими собственными руками весь день вырезал из дерева кораблик, для того
чтобы отец смог развлекаться с парусником в воскресенье.
Томас терпеливо сидел у окна и из куска дерева выколупывал ножиком
щепки, чтобы получилась лодочка. Ножик он взял острый и исколол себе руки
несчетное количество раз, правда, сильно порезался только однажды. Тем не
менее, несмотря на ранки на руках, он упорно работал, представляя себе, как
они с отцом пойдут вместе на пруд в воскресенье и спустят кораблик на воду.
Пойдут опять одни, потому что Питер будет или кататься на лошади в лесу или
играть с Беном. Томас был даже готов смириться с тем, что опять вынернет
карп и проглотит кораблик, пусть. Ведь отец наверняка опять засмеется, опять
прижмет к себе, похлопав по плечу, и скажет, что все случилось лучше, чем в
любой сказке про морских чудовищ, пожирающих андуанские корабли целиком.
Но когда Томас вошел в покои короля, там уже был Питер, и Томас
простоял в ожидании полчаса, со спрятанным за спиной корабликом, слушая, как
отец восхищался успехами Питера в стрельбе из лука. Томас заметил, что Питер
чувствовал себя неловко и выглядел смущенным из-за нескончаемого потока
похвал, которыми осыпал его отец. Он также понял, что Питер видел желание
Томаса поговорить с отцом и пытался сказать об этом Роланду. Но это уже не
имело никакого значения для Томаса. Его больше не интересовали ни отец, ни
Питер. Он ненавидел их обоих.
Наконец Питера освободили, и он удалился. Томас подошел к отцу, и тот
наконец удостоил Томаса добрым взглядом, конечно, теперь-то можно - Питер же
ушел.
- Папа, а я для тебя кое-что приготовил в подарок. Я сделал это сам! -
произнес Томас и почувствовал, что краснеет от смущения. Он прятал парусник
за спиной, и от волнения руки его стали потными и липкими.
- Правда, Томми? - спросил Роланд. - Вот молодец, это очень любезно с
твоей стороны, не правда ли? - произнес он, обращая последние слова к
Флэггу, который оказался рядом и внимательно и заинтересованно следил за
Томасом.
- Очень любезно, сир, - небрежно произнес Флэгг.
- Ну так покажи мне, что ты там смастерил? Покажи.
- Я вспомнил, как тебе нравилось ходить на пруд по воскресным дням и
спускать пару лодочек или корабликов на воду, папа, и... - Ему отчаянно
хотелось сказать: "И я хочу, чтобы ты взял меня с собой еще раз, поэтому я
смастерил этот кораблик", но Томас чувствовал, что не может произнести ни
звука из того, что хотел. Вместо этого он стал невнятно бормотать: - Я
сделал для тебя лодку, я потратил весь день... я поранил руку... и... и...
Когда Томас сидел в своей комнате и вырезал кораблик, он придумал речь,
которую произнесет, когда будет дарить кораблик отцу, торжественно доставая
кораблик из-за спины. Но теперь он даже и одного слова не мог вспомнить из
всей заготовленной речи, а все то, что помнил, не имело никакого смысла.
Косноязычно пробормотав что-то, он неуклюже вытащил парусник из-за спины
(парус помялся и некрасиво висел, как какой-то случайный лоскуток) и робко
отдал свой подарок в большие, но смешные и пухлые руки Роланда с короткими
пальцами. Томас даже затаил дыхание, наблюдая за тем, какое впечатление
произведет на отца его подарок.
Наконец Роланд оторвал взгляд от подарка:
- Очень славная лодочка, верно, каноэ? - произнес он. - Да?
- Это парусник... парусный корабль. Разве ты не видишь? Вот... парус, -
Томас чуть не плакал. - Я целый час завязывал узлы, укрепляя парус, и я не
виноват, что один узел развязался и парус повис... как тряпочка...
Король потрогал пальцами полосатый парус, который Томас старательно
вырезал из своей наволочки."
- Да, конечно, парус, вот он, правда. А я-то сначала подумал, что это
лодочка - каноэ, а это, это. - шутливо произнес Роланд, держась за парус и
подмигивая Флэггу, который оказался рядом, - это... мне показалось, что
молоденькая Оранская женщина выстирала белье и повесила его сушиться на
веревке! - Роланд еще раз подмигнул Флэггу, так как явно был в хорошем
расположении духа. Флэгг ответил подобием улыбки и промолчал. Томас
почувствовал, что его сейчас стошнит.
Роланд серьезно посмотрел на сына и притянул его к себе поближе.
Мальчик же робко, надеясь на похвалу, прижался к отцу.
- Этот кораблик хороший, Томас, крепенький - как ты, и... немножко
неуклюжий, тоже совсем как ты. Но он, как и ты, хороший и добротный. Я же
хочу посоветовать тебе следующее: если хочешь сделать мне отличный подарок,
то тренируйся побольше на занятиях по стрельбе из лука, так, чтобы ты смог
завоевать первое место и получить медаль, как это сделал сегодня Питер.
Но ведь год назад Томас занял это первое место по стрельбе из лука для
начинающих и получил медаль! Разве отец не помнит этого? Забыл, конечно
забыл. Он только и делает, что радуется за Питера. Томасу показалось это
очень обидным, но он не напомнил отцу о своей победе в прошлом году. Он
просто стоял и смотрел на свой жалкий кораблик в больших руках отца. Щеки и
лоб его горели и стали почти бордового цвета.
- Когда осталось только двое соревнующихся - Питер и сын лорда Таусона,
инструктор объявил, что они должны сбить еще раз угловую мишень под номером
сорок. Сын Таусона сразу сник, а Питер спокойно подошел к отметке, вставил в
лук стрелу и натянул тетиву. Я заметил его взгляд и сказал себе: "Боже мой!"
Он выиграл! Он еще не сделал выстрела, но он выиграл, я был в этом уверен! И
он действительно сбил мишень и выиграл последний раунд.. Томми ты должен был
быть там! Ты бы увидел своими глазами, как...
Король отложил кораблик в сторону и продолжал с возбуждением
рассказывать о победе Питера. Кораблик, над которым Томас трудился весь
день, не был удостоен чести, чтобы король посмотрел на него хотя бы еще раз.
Томас стоял и слушал, механически улыбаясь, лицо его оставалось таким же
бордовым. Было ясно: отец никогда не пойдет с его корабликом на пруд и не
спустит его на воду. Парусник выглядел таким же бесполезным и ненужным, как
и сам Томас в тот момент. Питер, возможно, смог бы вырезать кораблик получше
этого с завязанными глазами и быстрее раза в два. И уж, конечно, отцу он
понравился бы больше. Осознание ничтожности своего существования и
униженности пришло позже и мучило Томаса вечно, а сейчас ему было позволено
удалиться, что он и сделал.
- Мальчик наверняка много потрудился над этой лодочкой, - небрежно
заметил Флэгг.
- Да, я тоже так думаю. Забавно... Получилось что-то вроде собачьей
конуры с носовым платком, торчащим из нее, а не лодка, - сказал Роланд, а
про себя добавил: "Я бы в его возрасте тоже такую же смастерил, не лучше".
Томас не смог услышать то, о чем подумал Роланд, а то, что он произнес,
хоть и с теплотой в голосе, благодаря дьявольским проделкам акустики
донеслось до слуха
Томаса, когда он уходил из Большого зала. Он почувствовал, как в
желудке у него появилось ощущение пустоты, и такой сильный приступ тошноты
подступил к горлу, что он едва добежал до своей ванной комнаты.
На следующий день, когда Томас бродил бесцельно на заднем дворе у
кухни, он увидел старую, покалеченную собаку и стал следить за ней. Собака
обследовала мусорные баки, пытаясь найти себе еду. Мальчик поднял камень и
запустил в собаку. Камень попал в цель, собака взвизгнула и упала. Томас был
уверен, что его брат, хоть и старше его на пять лет, все равно не смог бы
попасть в собаку, даже стой он в два раза ближе. Но чувство удовлетворения
не грело его, а было поверхностным. Томас знал, что Питер ни за что не стал
бы бросаться камнями в старого, больно го, голодного пса, особенно такого,
как этот.
На какую-то минуту сострадание к псу и сожаление овладело мальчиком, и
его глаза наполнились слезами. Но тут вдруг он вспомнил отцовские слова о
собачьей конуре с торчащим из нее носовым платком и, собрав целую горсть
камней, подошел к лежащей собаке совсем близко. Из уха у нее сочилась кровь.
И тут вдруг одна половинка Томаса захотела отпустить собаку и, может быть,
даже вылечить ее, как Питер вылечил свою лошадь Пеона - стать хозяином этой
собаки и любить ее всегда всегда. Другая же половина страстно желала добить
собаку, будто это могло принести ему облегчение и боль, причиненная собаке,
ослабила бы его собственную боль. Томас стоял над собакой, не решаясь ни на
что, как вдруг ужасная мысль пришла ему в голову: "Представь, что собака -
это Питер?!" Выбор был сделан молниеносно: Томас бросал камни в собаку один
за другим, пока не убил ее.
Никто не видел этого. А если бы кто и увидел, то непременно подумал:
"Этот мальчик плохо кончит - он очень злой, и наверное... его попутал
дьявол". Но этот кто-то, увидев только то, как собаку жестоко убил мальчик,
не видел того, что случилось накануне с этим мальчиком и как он горько
плакал.
Я утверждаю, что Томас, часто очень несчастный, часто невезучий, был
грустным и одиноким мальчиком, но никогда не был по-настоящему плохим. Я
также заметил выше, что никто не видел, как Томас убивал пса, но я был
неправ. Флэгг, конечно, видел. Видел, как Томас добил собаку - в свой
магический кристалл. И был доволен этим.
Роланд... Саша... Питер... Томас... Осталось теперь только вспомнить и
еще об одном человеке, о незаметном пятом, чья тень всегда рядом. Пришло
время рассказать о Флэгге, как бы ни страшен был мой рассказ.
Иногда народ в Дилэйне называл Флэгга просто "Капюшоном", а иногда
черным человеком, потому что, несмотря на его белое, как у мертвеца, лицо,
душа его была черной. Считалось, что он хорошо сохранился для своих лет, но
этот термин "сохранился" звучал не как комплимент, а скорее как загадка.
Флэгг появился в Дилэйне из Гарлена во времена правления деда Роланда. Ему
на вид можно было дать лет сорок: он был худощав, а лицо и тогда выглядело
суровым. Теперь же, когда правление Роланда подошло к закату, Флэгг выглядел
все тем же худощавым мужчиной с суровым лицом, лет пятидесяти, хотя сами
понимаете, прошло не десять лет и даже не двадцать - как минимум, семьдесят
шесть лет прошло с тех пор. Беззубые младенцы, что сосали грудь матери,
когда Флэгг появился в Дилэйне, выросли, женились, вырастили своих детей,
состарились и умерли такими же беззубыми в своих постелях за это время. А
Флэгг постарел лишь на десять лет. "Это колдовство", - шептались в народе,