Страница:
По дороге проревела полуторка, ее фары мерцали, как звезды.
— Главная дорога, все правильно, — повторил Крандолл, непонятно к чему, но потом повернулся к Луису. Морщинистый рот растянулся в едва заметной улыбке. Старик воткнул Честерфильд в уголок улыбающегося рта и чиркнул спичкой о ноготь. — Помните тропинку, которую заметила ваша дочь?
Мгновение Луис пытался припомнить; Элли болтала о множестве вещей, перед тем как в изнеможении рухнуть спать. Потом он вспомнил. Широкая, выкошенная тропинка, исчезающая среди деревьев.
— Да. Вы ей пообещали когда-нибудь рассказать об этой тропинке.
— Обещал и расскажу когда-нибудь, — сказал Крандолл — Тропинка длиной мили полторы ведет в лес. Местные ребятишки, что живут вдоль 15 дороги и Центрального шоссе, следят за ней, потому что часто ею пользуются. Дети приходят и уходят… теперь переезжают намного чаще, чем в те годы, когда я был мальчиком; тогда выбирали место для дома на всю оставшуюся жизнь. Кажется, они даже договорились между собой, и каждую весну кто-то из них выкашивает тропинку. Все лето они следят за ней. Не все взрослые о ней знают — большинство, конечно, но не все, далеко не все,… но все дети знают о ней. Могу поспорить.
— Вы знаете, куда она ведет?
— На кладбище домашних любимцев, — ответил Крандолл.
— Кладбище домашних любимцев? — удивленно повторил Луис.
— Не так странно, как может показаться вначале, — заметил Крандолл, покуривая и раскачиваясь. — А все дорога. На кладбище домашних любимцев хоронят большую часть домашних животных, и во всем виновата дорога. Собаки и кошки, в основном, но они не одни. Один из грузовиков «Оринго» задавил домашнего енота, который жил у детей Ридера. Это случилось… боже, должно быть в 73, а может, раньше. Еще до того, как власти запретили держать дома енотов и даже прирученных скунсов.
— Запретили?
— Бешенство, — пояснил Крандолл. — В Мэйне участились случаи бешенства. Неподалеку жил сенбернар, который пару лет назад заразился бешенством, и погибло четыре человека. Вот такая жуткая история. Собаке не сделали прививки. Если бы эти глупые люди следили за тем, чтоб прививки были сделаны, ничего бы не случилось. Но еноту или скунсу можете делать прививку дважды в год, и это не всегда срабатывает. А такого енота, как был у детей Ридера, в старые времена называли «сладким енотом». Он бы, переваливаясь, подошел к вам (господи, ну и жирным он был!) и лизнул бы вас в лицо, словно пес. Они даже заплатили ветеринару, чтобы тот отрезал еноту яйца и сточил когти. Должно быть, это обошлось им в целое состояние! Ридер… он работал на фирму IBM в Бангоре. Теперь прошло уже лет пять… а может, и шесть, как они уехали в Колорадо. Странно думать о них, как о взрослых, которые могут водить машину. Горевали они из-за этого енота? Думаю, да. Мэтти Ридер плакал так долго, что его мать испугалась и хотела было вызвать доктора. Со временем он примирился с потерей любимца, но никогда не забудет о нем. Когда любимый зверек выбегает на дорогу и гибнет, ребенок никогда не забывает.
Луис подумал об Элли, представил ее, как видел, перед тем как она отправилась спать. Черч мурлыкал у ног своей хозяйки.
— У моей дочери есть кот, — сказал Луис. — Уинстон Черчилль. Мы зовем его попросту: Черч.
— Они тянут его гулять?
— Извините? — Луис не понял, что имеет в виду старик.
— У него яйца отрезаны или нет? — Нет, — сказал Луис. — Нет, его не кастрировали. Да, это вызывало определенные хлопоты в Чикаго. Речел хотела кастрировать Черча, даже ходила к ветеринару. Луис отговорил ее. Даже сейчас он не мог с уверенностью сказать, почему. Дело было не в том, что он подсознательно сравнивал свое мужское начало с мужским началом кота дочери. Луис возмутился из-за причины кастрации, оказывается, толстую домохозяйку за соседней дверью не должны беспокоить падающие мусорные бачки… хотя это была только часть проблемы; гораздо важнее оказалось сильное, но смутное ощущение, что придется лишить Черча того, чем сам Луис так дорожил… и полный страданий взгляд зеленых глаз кота. Наконец, Луис сказал Речел, что так как теперь они переезжают в сельскую местность, с этим проблем не будет. А теперь Джадеон Крандолл сообщил ему, что жизнь Ладлоу связана с 15 шоссе и спросил, кастрирован ли кот. Попытайтесь хоть немного развеселиться, доктор Крид… это пойдет вам на пользу.
— Я бы его кастрировал, — сказал Крандолл. — Кастрированный кот бродит не так уж много. Если он вес время станет бегать туда-сюда через дорогу, удача рано или поздно изменит ему, и он кончит как енот Ридеров, как коккер-спаниель маленького Тимми Десслера или длиннохвостый попугай миссис Брэдли. Но длиннохвостый попугай не перебегал через дорогу, вы же понимаете. Он просто однажды сдох.
— Приму к сведению, — сказал Луис.
— Да уж, примите, — отозвался Крандолл и встал. — Так как насчет еще по пивку? И, верно, придется отрезать кусочек «старого крыса»?
— Да хватит, — ответил Луис, тоже вставая. — Я должен идти. Завтра тяжелый день.
— Поедете в университет? Луис кивнул.
— Студентов не будет еще недели две, но к тому времени я должен буду полностью разобраться с делами, не так ли?
— Конечно, если вы не знаете, где что лежит, у вас могут появиться проблемы, — Крандолл протянул руку, и Луис пожал ее, не забывая, что старые кости легко начинают болеть. — Приходите в любой день, — сказал старик. — Вам, наверное, захочется познакомиться с Нормой. Думаю, она вам понравится.
— Я тоже так считаю, — сказал Луис. — Приятно было повстречаться с вами, Джад.
— Взаимно. А пока обстраиваетесь. Может, даже поживете тут некоторое время.
— Надеюсь.
Луис вышел на дорожку, вымощенную камнями различной формы, ведущей к дороге, и остановился, пропустить грузовик. В направлении Бакспорта, одна за другой, проехали пять машин. Потом, махнув на прощание, он пересек улицу («дрогу») и направился прямо к своему новому дому.
Сонная тишина. Элли не шелохнулась, и Гадж застыл в колыбели, почивая в типичной гаджевской манере, распластавшись на спине, но так, что бутылочка с молоком находилась в пределах досягаемости. Луис постоял, глядя на сына, и его сердце наполнилось любовью, такой сильной, что она показалась почти опасной. Луис решил, что отчасти это просто тоска по Чикаго, к которому привык, людям Чикаго, оставшимся где-то там; людей стертых милями, которые он никогда не сможет преодолеть. «Теперь переезжают намного чаще, чем раньше… раньше место для дома выбирали на всю жизнь». В этом была определенная правда.
Луис подошел к сыну и, пока никто не видел, даже Речел, поцеловал пальчики малыша, а потом легонько сжал их, на мгновение прикоснувшись к щеке Гаджа сквозь прутья колыбели.
Гадж захихикал во сне и повернулся на другой бок.
— Спи спокойно, малыш, — сказал Луис.
Перед тем как уснуть, Луис приподнялся на локте и выглянул в окно. Их комната находилась в передней части здания, и Луис видел гнездышко Крандоллов на другой стороне дороги. Оно казалось темной тенью (в эту ночь не светила луна), но Луис разглядел янтарный огонек сигареты. «Не ушел спать, — подумал Луис. — Старик еще долго может не ложиться. Старость бедна снами. Может, все старики несут бессрочную вахту… Зачем?»
Луис задумался над этим и незаметно уснул. Во сне он оказался в Диснейленде, ехал на сверкающем белом грузовике с красной полосой на борту. Рядом был Гадж, и во сне ему было лет десять. Черч лежал на белом щитке грузовика, глядел на Луиса ярко-зелеными глазами, а на главной улице возле почтовой станции 1890-х годов Микки Маус жал руки детям, собравшимся вокруг него, его большие мультипликационные перчатки сжимали маленькие, доверчивые ручонки.
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
— Главная дорога, все правильно, — повторил Крандолл, непонятно к чему, но потом повернулся к Луису. Морщинистый рот растянулся в едва заметной улыбке. Старик воткнул Честерфильд в уголок улыбающегося рта и чиркнул спичкой о ноготь. — Помните тропинку, которую заметила ваша дочь?
Мгновение Луис пытался припомнить; Элли болтала о множестве вещей, перед тем как в изнеможении рухнуть спать. Потом он вспомнил. Широкая, выкошенная тропинка, исчезающая среди деревьев.
— Да. Вы ей пообещали когда-нибудь рассказать об этой тропинке.
— Обещал и расскажу когда-нибудь, — сказал Крандолл — Тропинка длиной мили полторы ведет в лес. Местные ребятишки, что живут вдоль 15 дороги и Центрального шоссе, следят за ней, потому что часто ею пользуются. Дети приходят и уходят… теперь переезжают намного чаще, чем в те годы, когда я был мальчиком; тогда выбирали место для дома на всю оставшуюся жизнь. Кажется, они даже договорились между собой, и каждую весну кто-то из них выкашивает тропинку. Все лето они следят за ней. Не все взрослые о ней знают — большинство, конечно, но не все, далеко не все,… но все дети знают о ней. Могу поспорить.
— Вы знаете, куда она ведет?
— На кладбище домашних любимцев, — ответил Крандолл.
— Кладбище домашних любимцев? — удивленно повторил Луис.
— Не так странно, как может показаться вначале, — заметил Крандолл, покуривая и раскачиваясь. — А все дорога. На кладбище домашних любимцев хоронят большую часть домашних животных, и во всем виновата дорога. Собаки и кошки, в основном, но они не одни. Один из грузовиков «Оринго» задавил домашнего енота, который жил у детей Ридера. Это случилось… боже, должно быть в 73, а может, раньше. Еще до того, как власти запретили держать дома енотов и даже прирученных скунсов.
— Запретили?
— Бешенство, — пояснил Крандолл. — В Мэйне участились случаи бешенства. Неподалеку жил сенбернар, который пару лет назад заразился бешенством, и погибло четыре человека. Вот такая жуткая история. Собаке не сделали прививки. Если бы эти глупые люди следили за тем, чтоб прививки были сделаны, ничего бы не случилось. Но еноту или скунсу можете делать прививку дважды в год, и это не всегда срабатывает. А такого енота, как был у детей Ридера, в старые времена называли «сладким енотом». Он бы, переваливаясь, подошел к вам (господи, ну и жирным он был!) и лизнул бы вас в лицо, словно пес. Они даже заплатили ветеринару, чтобы тот отрезал еноту яйца и сточил когти. Должно быть, это обошлось им в целое состояние! Ридер… он работал на фирму IBM в Бангоре. Теперь прошло уже лет пять… а может, и шесть, как они уехали в Колорадо. Странно думать о них, как о взрослых, которые могут водить машину. Горевали они из-за этого енота? Думаю, да. Мэтти Ридер плакал так долго, что его мать испугалась и хотела было вызвать доктора. Со временем он примирился с потерей любимца, но никогда не забудет о нем. Когда любимый зверек выбегает на дорогу и гибнет, ребенок никогда не забывает.
Луис подумал об Элли, представил ее, как видел, перед тем как она отправилась спать. Черч мурлыкал у ног своей хозяйки.
— У моей дочери есть кот, — сказал Луис. — Уинстон Черчилль. Мы зовем его попросту: Черч.
— Они тянут его гулять?
— Извините? — Луис не понял, что имеет в виду старик.
— У него яйца отрезаны или нет? — Нет, — сказал Луис. — Нет, его не кастрировали. Да, это вызывало определенные хлопоты в Чикаго. Речел хотела кастрировать Черча, даже ходила к ветеринару. Луис отговорил ее. Даже сейчас он не мог с уверенностью сказать, почему. Дело было не в том, что он подсознательно сравнивал свое мужское начало с мужским началом кота дочери. Луис возмутился из-за причины кастрации, оказывается, толстую домохозяйку за соседней дверью не должны беспокоить падающие мусорные бачки… хотя это была только часть проблемы; гораздо важнее оказалось сильное, но смутное ощущение, что придется лишить Черча того, чем сам Луис так дорожил… и полный страданий взгляд зеленых глаз кота. Наконец, Луис сказал Речел, что так как теперь они переезжают в сельскую местность, с этим проблем не будет. А теперь Джадеон Крандолл сообщил ему, что жизнь Ладлоу связана с 15 шоссе и спросил, кастрирован ли кот. Попытайтесь хоть немного развеселиться, доктор Крид… это пойдет вам на пользу.
— Я бы его кастрировал, — сказал Крандолл. — Кастрированный кот бродит не так уж много. Если он вес время станет бегать туда-сюда через дорогу, удача рано или поздно изменит ему, и он кончит как енот Ридеров, как коккер-спаниель маленького Тимми Десслера или длиннохвостый попугай миссис Брэдли. Но длиннохвостый попугай не перебегал через дорогу, вы же понимаете. Он просто однажды сдох.
— Приму к сведению, — сказал Луис.
— Да уж, примите, — отозвался Крандолл и встал. — Так как насчет еще по пивку? И, верно, придется отрезать кусочек «старого крыса»?
— Да хватит, — ответил Луис, тоже вставая. — Я должен идти. Завтра тяжелый день.
— Поедете в университет? Луис кивнул.
— Студентов не будет еще недели две, но к тому времени я должен буду полностью разобраться с делами, не так ли?
— Конечно, если вы не знаете, где что лежит, у вас могут появиться проблемы, — Крандолл протянул руку, и Луис пожал ее, не забывая, что старые кости легко начинают болеть. — Приходите в любой день, — сказал старик. — Вам, наверное, захочется познакомиться с Нормой. Думаю, она вам понравится.
— Я тоже так считаю, — сказал Луис. — Приятно было повстречаться с вами, Джад.
— Взаимно. А пока обстраиваетесь. Может, даже поживете тут некоторое время.
— Надеюсь.
Луис вышел на дорожку, вымощенную камнями различной формы, ведущей к дороге, и остановился, пропустить грузовик. В направлении Бакспорта, одна за другой, проехали пять машин. Потом, махнув на прощание, он пересек улицу («дрогу») и направился прямо к своему новому дому.
Сонная тишина. Элли не шелохнулась, и Гадж застыл в колыбели, почивая в типичной гаджевской манере, распластавшись на спине, но так, что бутылочка с молоком находилась в пределах досягаемости. Луис постоял, глядя на сына, и его сердце наполнилось любовью, такой сильной, что она показалась почти опасной. Луис решил, что отчасти это просто тоска по Чикаго, к которому привык, людям Чикаго, оставшимся где-то там; людей стертых милями, которые он никогда не сможет преодолеть. «Теперь переезжают намного чаще, чем раньше… раньше место для дома выбирали на всю жизнь». В этом была определенная правда.
Луис подошел к сыну и, пока никто не видел, даже Речел, поцеловал пальчики малыша, а потом легонько сжал их, на мгновение прикоснувшись к щеке Гаджа сквозь прутья колыбели.
Гадж захихикал во сне и повернулся на другой бок.
— Спи спокойно, малыш, — сказал Луис.
* * *
Луис тихо разделся и скользнул на свою половину постели, устроенной из двух простых матрасов, разложенных прямо на полу. Он почувствовал, как напряжение, накопившееся в течение дня, начинает проходить. Речел не шелохнулась. Призрачно возвышались нераспакованные коробки.Перед тем как уснуть, Луис приподнялся на локте и выглянул в окно. Их комната находилась в передней части здания, и Луис видел гнездышко Крандоллов на другой стороне дороги. Оно казалось темной тенью (в эту ночь не светила луна), но Луис разглядел янтарный огонек сигареты. «Не ушел спать, — подумал Луис. — Старик еще долго может не ложиться. Старость бедна снами. Может, все старики несут бессрочную вахту… Зачем?»
Луис задумался над этим и незаметно уснул. Во сне он оказался в Диснейленде, ехал на сверкающем белом грузовике с красной полосой на борту. Рядом был Гадж, и во сне ему было лет десять. Черч лежал на белом щитке грузовика, глядел на Луиса ярко-зелеными глазами, а на главной улице возле почтовой станции 1890-х годов Микки Маус жал руки детям, собравшимся вокруг него, его большие мультипликационные перчатки сжимали маленькие, доверчивые ручонки.
ГЛАВА 7
Следующие две недели выдались очень хлопотными. Мало-помалу новая работа начала затягивать Луиса (то ли еще будет, когда десять тысяч студентов, многие злоупотребляющие наркотиками и спиртными напитками, некоторые, пораженные венерическими болезнями, слишком рвущиеся к высоким оценкам или окутанные тоской по оставленному в первый раз дому; дюжина из них, в основном девушки, полностью потерявшие аппетит… то ли еще будет, когда эти студенты заполнят университет) Пока Луис начал вникать в работу, как глава Медицинской Службы университета, Речел начала обстраиваться в доме.
Гадж падал и получал шишки, знакомясь с новым окружением; первое время его никак нельзя было уложить спать вовремя, но к середине второй недели в Ладлоу, он снова стал спать спокойно. Только Элли, которой предстояло пойти в школу в новом месте, всегда казалась чересчур возбужденной и вспыльчивой. То она подолгу хихикала в кулак, то впадала в климактерическую note 1 депрессию; иногда начинала капризничать из-за случайно брошенного слова. Речел сказала: у Элли это пройдет, когда она увидит, что школа, ожидающая ее в сентябре, совсем не ужасный, огромный красный дьявол, и усвоит это; а Луис подумал, что Речел права. Но большую часть времени Элли оставалась прежним милым ребенком — дорогушей.
Вечерняя банка-другая пива с Джадом Крандоллом стала чем-то обыденным. Когда Гадж снова стал нормально засыпать, Луис начал задерживаться у старика подольше, прихватив с собой банок шесть пива — раз в два-три дня. Он познакомился с Нормой Крандолл, приятной милой женщиной, страдающей от артрита — гнусного, старого, ревматического артрита, портившего жизнь пожилым людям, которые в остальном здоровы… Но в общем отношение Нормы к своей болезни оказалось совершенно правильным. Она не сдалась боли и не выбросила белый флаг. Пусть болезнь возьмет свое, если сможет. Луис прикинул, что у Нормы есть еще пять или семь лет жизни, хотя она проведет их не так уж комфортабельно.
Вопреки своим привычкам, Луис обследовал Норму по собственной инициативе, проверил все лекарства, которые выписал ей доктор, и обнаружил, что все в полном порядке. Он почувствовал разочарование из-за того, что больше ничего не может сделать или предложить ей. Доктор Вейбридж держал болезнь Нормы под контролем, насколько это было возможно. Конечно, всегда оставалась возможность выздоровления, хотя надежды на это было мало. Нужно отвлеченно относиться к проблемам других, иначе самому можно оказаться в психушке.
Речел понравилась Норме, и они скрепили дружбу, обменявшись рецептами, как малыши меняются бейсбольными программками, начиная от яблочного пирога Нормы Крандолл, пирога, который подают в глубокой тарелке, и до бефстроганов Речел. Норме очень понравились дети Кридов — в основном Элли, которая, по словам старой женщины, скоро станет «настоящей старосветской красавицей». Слава богу, сказал этой ночью Луис, уже лежа в постели, что Норма не назвала Элли «настоящим, милым енотом». Речел расхохоталась, да так сильно, что непроизвольно пукнула. После этого они вместе смеялись так долго и громко, что даже разбудили Гаджа, спавшего в соседней комнате.
Начались занятия в школе. Луис, который к этому времени уже полностью разобрался в работе университетского лазарета и медпунктов университета, устроил себе выходной (по правде сказать, в лазарете было совсем пусто; последняя пациентка — студентка, сломавшая ногу летом во время Объединенного Студенческого Марша, выписалась неделю назад). Луис стоял на лужайке перед домом рядом с Речел, державшей на руках Гаджа, когда с шоссе свернул большой желтый автобус и неуклюже остановился перед их домом. Двери автобуса открылись, бормотания и пронзительные крики детей поплыли в мягком сентябрьском воздухе.
Элли бросила странный, полный отчаяния взгляд через плечо, словно спрашивая родителей: может быть, еще остановить этот неизбежный процесс, и, наверное то, что она прочитала на их лицах, убедило ее: уже поздно, все, что последует дальше — неизбежно, как развитие артрита Нормы Крандолл. Элли отвернулась и залезла в автобус. Двери закрылись, довольно чмокнув. Автобус покатил дальше. Речел разрыдалась.
— Ради всего святого, не надо, — проговорил Луис. Он не плакал, но и у него на душе кошки скребли. — Елены не будет всего полдня.
— Даже полдня слишком долго, — ответила Речел срывающимся голосом и зарыдала еще пуще. Луис обнял ее, а Гадж обвил ручонками шеи родителей. Когда Речел зарыдала, Гадж обычно вторил ей. Но не в этот раз. «Теперь наше внимание будет отдано только ему, и он прекрасно это понимает», — подумал Луис.
Когда в четверть одиннадцатого позвонил телефон, Речел подняла трубку и не дыша ответила:
— Алло? — она сделала это прежде, чем телефон прозвонил во второй раз. Луис застыл в дверях между кабинетом и кухней, уверенный: это звонит учительница, сказать им, что у Элли ничего не получится: желудку общественного образования не удалось переварить Елену и он исторг ее обратно. Но звонила Норма Крандолл, сказать, что Джад собрал остатки кукурузы, и Криды могут забрать дюжину початков, если хотят. Луис, прихватив сумку для покупок, пошел к Крандоллам и сердито высказал Джаду за то, что старик не позвал его помочь собрать урожай.
— Да, ладно, урожай все равно дерьмовый, — ответил на это Джад.
— Не употребляй таких выражений в моем присутствии, — вмешалась Норма. Она принесла на веранду охлажденный чай на старом подносе «кока-кола».
— Извини, моя любовь.
— И выдумаете, что ему стыдно? — спросила Норма Луиса и, морщась от боли, присела.
— Мы видели, как Элли укатила на автобусе, — сказал Джад, зажигая Честерфильд.
— С ней все будет в порядке, — добавила Норма. — С ними почти всегда так.
«Почти», — содрогнувшись, подумал Луис.
— Мы пели «Старого МакДональда»! Мамочка! Папочка! Мы пели «Старого МакДональда»! Того самого, что по телику поют в кортосейской школе!
Речел посмотрела на Луиса, который сидел на подоконнике, посадив Гаджа на колени. Малыш почти уснул. Что-то печальное было во взгляде Речел, и хотя она быстро отвернулась, Луис на мгновение почувствовал ужасное смятение. «Мы в самом деле начинаем стареть, — подумал он. — Это на самом деле правда. Никто не сделает для нас исключение. Теперь Элли пойдет своей дорогой… а мы своей».
Элли подбежала к нему, пытаясь показать ему картину, новую ссадину на колене и рассказать о «Старом МакДональде» и миссис Берримен — все одновременно. Черч терся у ее ног, громко мурлыкая, и просто чудо, что ни разу Элли не споткнулась о него.
— Ш-ш-ш, — сказал Луис и поцеловал дочь. Гадж уснул, не поддавшись всеобщему оживлению. — Только дай мне положить крошку на кровать, а потом я все выслушаю.
Он отнес Гаджа вверх по лестнице, прошел под горячими косыми лучами, а когда достиг лестничной площадки, страшное предчувствие — предчувствие надвигающегося ужаса и темноты накатилось на него. Луис остановился… застыл на месте… и удивленно огляделся, пытаясь понять, что происходит. Он крепче сжал крошку, почти стиснул его, и Гадж, почувствовав себя неуютно, зашевелился. Руки и спина Луиса покрылись гусиной кожей.
«Что случилось?» — удивился Луис; он смутился и испугался. Его сердце учащенно забилось, голове стало холодно и неожиданно у Луиса зашевелились волосы. Он почувствовал, как под действием адреналина увеличивается давление глазного дна. Действительно, глаза могут вылезти из орбит, когда человек испытывает смертельный ужас — Луис знал об этом; в таких случаях не только расширяются зрачки, а сами глаза выпячиваются, когда поднимается кровяное давление, а из-за увеличения кровяного давления увеличивается гидростатическое давление внутричерепной жидкости. «Что это, черт побери? Духи? Боже, я чувствую себя так, словно в этом коридоре мимо меня что-то проскользнуло. Еще мгновение, и я сумел бы разглядеть, что это».
Внизу сильно хлопнула дверь веранды.
Луис Крид подскочил, вскрикнув, а потом засмеялся. Это был просто один из тех «холодных карманов» note 2, которые появляются иногда… ни больше, ни меньше. На минуту возникший карман. Так случалось и раньше, вот и все. Что сказал Скрудждуху Джекоба Марли? «Может быть, вы вовсе не вы, а непереваренный кусок говядины, или лишняя капля горчицы, или ломтик сыра, или непрожаренная картофелина. Может, вы явились не из царства духов, а из духовки, почем я знаю!» И хотя Диккенс вряд ли это понимал, на сам ом деле это было совершенно верно не только с точки зрения психологии, но и физиологии. Духов не существует. По крайней мере, Луис ничего подобного раньше не встречал. Луис несколько десятков раз сталкивался со случаями с летальным исходом и никогда не наблюдал такого явления как «исход души»
Луис отнес Гаджа в его комнату и уложил малыша в колыбельку. Когда он укутал сына одеялом, мурашки снова побежали у него по спине, и неожиданно ин подумал о «выставочном зале» дяди Карла. Там не было ни машин, ни телевизоров, со всеми этими новомодными штучками, ни посудомоечных машин со стеклянной передней стенкой, устроенной так, чтоб вы видели, как действует волшебная пена. Только гробы с поднятыми крышками, и над каждым была заботливо установлена лампа для подсветки. Брат его отца был владельцем похоронного бюро.
«Великий боже, почему ты насылаешь такие ужасы? Отгони их! Уничтожь их!»
Луис поцеловал сына и пошел послушать рассказ Элли о ее первом учебном дне.
Гадж падал и получал шишки, знакомясь с новым окружением; первое время его никак нельзя было уложить спать вовремя, но к середине второй недели в Ладлоу, он снова стал спать спокойно. Только Элли, которой предстояло пойти в школу в новом месте, всегда казалась чересчур возбужденной и вспыльчивой. То она подолгу хихикала в кулак, то впадала в климактерическую note 1 депрессию; иногда начинала капризничать из-за случайно брошенного слова. Речел сказала: у Элли это пройдет, когда она увидит, что школа, ожидающая ее в сентябре, совсем не ужасный, огромный красный дьявол, и усвоит это; а Луис подумал, что Речел права. Но большую часть времени Элли оставалась прежним милым ребенком — дорогушей.
Вечерняя банка-другая пива с Джадом Крандоллом стала чем-то обыденным. Когда Гадж снова стал нормально засыпать, Луис начал задерживаться у старика подольше, прихватив с собой банок шесть пива — раз в два-три дня. Он познакомился с Нормой Крандолл, приятной милой женщиной, страдающей от артрита — гнусного, старого, ревматического артрита, портившего жизнь пожилым людям, которые в остальном здоровы… Но в общем отношение Нормы к своей болезни оказалось совершенно правильным. Она не сдалась боли и не выбросила белый флаг. Пусть болезнь возьмет свое, если сможет. Луис прикинул, что у Нормы есть еще пять или семь лет жизни, хотя она проведет их не так уж комфортабельно.
Вопреки своим привычкам, Луис обследовал Норму по собственной инициативе, проверил все лекарства, которые выписал ей доктор, и обнаружил, что все в полном порядке. Он почувствовал разочарование из-за того, что больше ничего не может сделать или предложить ей. Доктор Вейбридж держал болезнь Нормы под контролем, насколько это было возможно. Конечно, всегда оставалась возможность выздоровления, хотя надежды на это было мало. Нужно отвлеченно относиться к проблемам других, иначе самому можно оказаться в психушке.
Речел понравилась Норме, и они скрепили дружбу, обменявшись рецептами, как малыши меняются бейсбольными программками, начиная от яблочного пирога Нормы Крандолл, пирога, который подают в глубокой тарелке, и до бефстроганов Речел. Норме очень понравились дети Кридов — в основном Элли, которая, по словам старой женщины, скоро станет «настоящей старосветской красавицей». Слава богу, сказал этой ночью Луис, уже лежа в постели, что Норма не назвала Элли «настоящим, милым енотом». Речел расхохоталась, да так сильно, что непроизвольно пукнула. После этого они вместе смеялись так долго и громко, что даже разбудили Гаджа, спавшего в соседней комнате.
Начались занятия в школе. Луис, который к этому времени уже полностью разобрался в работе университетского лазарета и медпунктов университета, устроил себе выходной (по правде сказать, в лазарете было совсем пусто; последняя пациентка — студентка, сломавшая ногу летом во время Объединенного Студенческого Марша, выписалась неделю назад). Луис стоял на лужайке перед домом рядом с Речел, державшей на руках Гаджа, когда с шоссе свернул большой желтый автобус и неуклюже остановился перед их домом. Двери автобуса открылись, бормотания и пронзительные крики детей поплыли в мягком сентябрьском воздухе.
Элли бросила странный, полный отчаяния взгляд через плечо, словно спрашивая родителей: может быть, еще остановить этот неизбежный процесс, и, наверное то, что она прочитала на их лицах, убедило ее: уже поздно, все, что последует дальше — неизбежно, как развитие артрита Нормы Крандолл. Элли отвернулась и залезла в автобус. Двери закрылись, довольно чмокнув. Автобус покатил дальше. Речел разрыдалась.
— Ради всего святого, не надо, — проговорил Луис. Он не плакал, но и у него на душе кошки скребли. — Елены не будет всего полдня.
— Даже полдня слишком долго, — ответила Речел срывающимся голосом и зарыдала еще пуще. Луис обнял ее, а Гадж обвил ручонками шеи родителей. Когда Речел зарыдала, Гадж обычно вторил ей. Но не в этот раз. «Теперь наше внимание будет отдано только ему, и он прекрасно это понимает», — подумал Луис.
* * *
Они с трепетом ждали возвращения дочери. Выпили так много кофе, переволновались о том, как ей в школе. Луис вышел в заднюю комнату, которую оборудовал под кабинет, и пытался убить время, передвигая бумаги с места на место — единственное, чем он сейчас мог заниматься. Речел приготовила ленч до смешного рано.Когда в четверть одиннадцатого позвонил телефон, Речел подняла трубку и не дыша ответила:
— Алло? — она сделала это прежде, чем телефон прозвонил во второй раз. Луис застыл в дверях между кабинетом и кухней, уверенный: это звонит учительница, сказать им, что у Элли ничего не получится: желудку общественного образования не удалось переварить Елену и он исторг ее обратно. Но звонила Норма Крандолл, сказать, что Джад собрал остатки кукурузы, и Криды могут забрать дюжину початков, если хотят. Луис, прихватив сумку для покупок, пошел к Крандоллам и сердито высказал Джаду за то, что старик не позвал его помочь собрать урожай.
— Да, ладно, урожай все равно дерьмовый, — ответил на это Джад.
— Не употребляй таких выражений в моем присутствии, — вмешалась Норма. Она принесла на веранду охлажденный чай на старом подносе «кока-кола».
— Извини, моя любовь.
— И выдумаете, что ему стыдно? — спросила Норма Луиса и, морщась от боли, присела.
— Мы видели, как Элли укатила на автобусе, — сказал Джад, зажигая Честерфильд.
— С ней все будет в порядке, — добавила Норма. — С ними почти всегда так.
«Почти», — содрогнувшись, подумал Луис.
* * *
Но с Элли действительно оказалось все в порядке. После полудня она приехала домой, улыбаясь, радостная; ее синее платье «первого школьного дня» милым колокольчиком покачивалось над счесанными коленками. В руках у девочки была картина, на которой было нарисовано не то два ребенка, не то два самоходных крана; шнурки на одной туфле развязались, и одна ленточка расплелась. Элли кричала:— Мы пели «Старого МакДональда»! Мамочка! Папочка! Мы пели «Старого МакДональда»! Того самого, что по телику поют в кортосейской школе!
Речел посмотрела на Луиса, который сидел на подоконнике, посадив Гаджа на колени. Малыш почти уснул. Что-то печальное было во взгляде Речел, и хотя она быстро отвернулась, Луис на мгновение почувствовал ужасное смятение. «Мы в самом деле начинаем стареть, — подумал он. — Это на самом деле правда. Никто не сделает для нас исключение. Теперь Элли пойдет своей дорогой… а мы своей».
Элли подбежала к нему, пытаясь показать ему картину, новую ссадину на колене и рассказать о «Старом МакДональде» и миссис Берримен — все одновременно. Черч терся у ее ног, громко мурлыкая, и просто чудо, что ни разу Элли не споткнулась о него.
— Ш-ш-ш, — сказал Луис и поцеловал дочь. Гадж уснул, не поддавшись всеобщему оживлению. — Только дай мне положить крошку на кровать, а потом я все выслушаю.
Он отнес Гаджа вверх по лестнице, прошел под горячими косыми лучами, а когда достиг лестничной площадки, страшное предчувствие — предчувствие надвигающегося ужаса и темноты накатилось на него. Луис остановился… застыл на месте… и удивленно огляделся, пытаясь понять, что происходит. Он крепче сжал крошку, почти стиснул его, и Гадж, почувствовав себя неуютно, зашевелился. Руки и спина Луиса покрылись гусиной кожей.
«Что случилось?» — удивился Луис; он смутился и испугался. Его сердце учащенно забилось, голове стало холодно и неожиданно у Луиса зашевелились волосы. Он почувствовал, как под действием адреналина увеличивается давление глазного дна. Действительно, глаза могут вылезти из орбит, когда человек испытывает смертельный ужас — Луис знал об этом; в таких случаях не только расширяются зрачки, а сами глаза выпячиваются, когда поднимается кровяное давление, а из-за увеличения кровяного давления увеличивается гидростатическое давление внутричерепной жидкости. «Что это, черт побери? Духи? Боже, я чувствую себя так, словно в этом коридоре мимо меня что-то проскользнуло. Еще мгновение, и я сумел бы разглядеть, что это».
Внизу сильно хлопнула дверь веранды.
Луис Крид подскочил, вскрикнув, а потом засмеялся. Это был просто один из тех «холодных карманов» note 2, которые появляются иногда… ни больше, ни меньше. На минуту возникший карман. Так случалось и раньше, вот и все. Что сказал Скрудждуху Джекоба Марли? «Может быть, вы вовсе не вы, а непереваренный кусок говядины, или лишняя капля горчицы, или ломтик сыра, или непрожаренная картофелина. Может, вы явились не из царства духов, а из духовки, почем я знаю!» И хотя Диккенс вряд ли это понимал, на сам ом деле это было совершенно верно не только с точки зрения психологии, но и физиологии. Духов не существует. По крайней мере, Луис ничего подобного раньше не встречал. Луис несколько десятков раз сталкивался со случаями с летальным исходом и никогда не наблюдал такого явления как «исход души»
Луис отнес Гаджа в его комнату и уложил малыша в колыбельку. Когда он укутал сына одеялом, мурашки снова побежали у него по спине, и неожиданно ин подумал о «выставочном зале» дяди Карла. Там не было ни машин, ни телевизоров, со всеми этими новомодными штучками, ни посудомоечных машин со стеклянной передней стенкой, устроенной так, чтоб вы видели, как действует волшебная пена. Только гробы с поднятыми крышками, и над каждым была заботливо установлена лампа для подсветки. Брат его отца был владельцем похоронного бюро.
«Великий боже, почему ты насылаешь такие ужасы? Отгони их! Уничтожь их!»
Луис поцеловал сына и пошел послушать рассказ Элли о ее первом учебном дне.
ГЛАВА 8
В субботу, после того как закончилась первая школьная неделя Элли, до того как университетские ребятки вернулись в университетский городок, Джад Крандолл, перейдя дорогу, направился к лужайке, на которой расположилась семья Кридов. Элли слезла с велосипеда и пила из стаканчика охлажденный чай. Гадж ползал по траве, изучал жуков, может, даже съел нескольких. Он был неразборчив в выборе протеинов.
— Джад, — начал Луис, поднимаясь. — Присаживайтесь.
— Не нужно, — Джад был в джинсах и рубашке с вырезом, открывающим горло, зеленых резиновых сапогах. Он посмотрел на Элли. — Ты вес еще хочешь взглянуть, куда ведет вон та дорожка, Элли?
— Да! — воскликнула она, немедленно вскакивая. Ее глаза засверкали. — Джордж Бак в школе говорил мне, что там кладбище домашних любимцев; я сказала об этом мамочке, но она велела подождать вас, потому что вы точно знаете, где оно.
— Да, я знаю, — согласился Джад. — Если родители разрешат, мы прогуляемся туда. Только надень сапоги. Там, кое-где очень сыро.
Элли помчалась в дом.
Джад с удивлением посмотрел ей вслед.
— Может, вы, Луис, тоже захотите прогуляться с нами?
— Да, — ответил Луис и посмотрел на Речел. — Ты хочешь пойти, дорогая?
— А как же Гадж? Я думаю, тут идти с милю.
— Я посажу его в подвеску. Речел засмеялась.
— Ладно… но только понесете его вы, мистер.
Трава на пустыре оказалась почти по пояс и, позолоченная осенью, шуршала последними летними новостями, которые каждый год превращались в осенние сплетни. Но сегодня осени еще не чувствовалось в воздухе; сегодня солнце светило как в августе, хотя по календарю август закончился почти две недели назад. Достигнув вершины первого холма, они пошли по выкошенной тропинке. На рубашке Луиса проступили большие пятна пота.
Джад остановился. Сперва Луис подумал, что старик устал, но потом он увидел пейзаж, открывающийся у них за спиной.
— Здесь красиво, — проговорил Джад, зажав в зубах соломинку. Луис решил, что услышал типичное преуменьшение янки.
— Тут прекрасно, — выдохнула Речел, а потом повернулась к Луису и сказала почти обвиняюще:
— Почему ты не говорил мне, что тут так красиво?
— Потому что не знал, — ответил Луис немного пристыженно. Они все еще находились на своем участке, но раньше у Луиса никак не находилось свободного времени, чтобы забраться на холм позади дома.
Элли ушла далеко вперед. Теперь она вернулась и тоже глядела с искренним удивлением. Черч терся о ее лодыжки.
Холм был невысок, но его высоты оказалось достаточно. На востоке все закрывал густой лес, а на западе простирались золотистые земли, грезящие летними снами. Всюду тихо, все неподвижно. Даже бензовозы «Оринго» не нарушали тишины.
Конечно, они увидели речную долину Пенобскота, где когда-то по реке сплавляли бревна на север в Бангор и Дерри. Холм находился к югу от Бангора и чуть севернее Дерри. Река тут была широкой и медленной, словно крепко уснувшей. Луис видел вдали Гамфден и Винтерпорт, видел протянувшуюся туда параллельно реке, до самого Бакпорта, черную змею 15 шоссе. Криды смотрели на реку, окруженную буйной зеленью деревьев, на дорогу и поля. Шпиль Северной Ладлоудской Баптистской церкви пронзил балдахин старых вязов, а справа Луис увидел массивное, квадратное кирпичное здание школы Элли.
Над головой к горизонту медленно плыли белые, словно выцветшие облака. Где-то там протянулись поля, которые сейчас, в конце сезона стояли пустыми: дремлющие, а не мертвые, отдыхающие под паром поля, невероятного, рыжего цвета.
— Великолепно — вот верное слово, — наконец сказал Луис.
— В старые дни этот холм называли Холмом Панорамы, — заметил Джад. Он сунул сигарету в уголок рта, но не закурил. — Некоторые до сих пор продолжают его так называть, но теперь, когда молодежь переехала в город, об этом месте забыли. Не думаю, чтоб тут бывало много народу. Снизу кажется, что отсюда ничего не увидишь, ведь холм не так уж высок. Но вы видите… — он обвел рукой открывающуюся панораму и замолчал.
— Можно увидеть все, — сказала Речел низким, почтительным голосом. Она повернулась к Луису. — Милый, неужели это принадлежит нам?
Раньше, чем Луис ответил, Джад сказал:
— Конечно. Это — часть вашей собственности. «А это совсем не одно и то же», — подумал Луис.
— Хорошая тропинка для маленьких девочек, — дружелюбно проговорил он, — и я хочу, чтобы ты пообещала матери и отцу, что, если и придешь сюда без них, всегда будешь ходить только по тропинке.
— Обещаю, — быстро сказала Элли. — А почему? Старик посмотрел на Луиса, который вместе с остальными остановился передохнуть. Нести малыша Гаджа оказалось тяжело, несмотря на то, что в тени старых канадских елей и сосен было прохладно.
— Знаете, где вы? — спросил Джад Луиса.
Луис подумал и отверг ответ типа: Ладлоу, северная часть Ладлоу, позади дома, между 15 шоссе и главной магистралью, и покачал головой.
Джад ткнул пальцем назад, через плечо.
— В той стороне цивилизация, — сказал он. — Там город. А там ничего нет — только лес миль на пятьдесят или больше. Северные Леса Ладлоу — так они называются, но сюда же попадает маленький уголок Оррингтона, если ехать к Рокфорду. Они граничат с теми землями, о которых я вам рассказывал, теми, что хотят вернуть себе индейцы. Я знаю, смешно так говорить, когда ваш хорошенький, маленький дом стоит на главном шоссе, и у вас есть телефон, электричество, кабельное телевидение и все остальное, но он на границе диких мест… это так, — старик снова посмотрел на Элли. — Я говорю к тому, что ведь ты же не хочешь заблудиться в этих лесах, Элли. Ты можешь потерять тропинку и, бог знает где ты можешь очутиться.
— Я не хочу заблудиться, мистер Крандолл, — на Элли рассказ Джада произвел должное впечатление, припугнул, но не испугал, как заметил Луис. Речел, однако, с опаской посмотрела на Джада, и Луис почувствовал, что у него тоже остался неприятный осадок. «Почти инстинктивный страх рожденных в городе перед лесом», — предположил Луис. Он не держал в руках компаса с тех пор как был бойскаутом, лет двадцать назад, и его воспоминания о том, как определить направление по Полярной звезде, и с какой стороны у деревьев растет мох, были такими же смутными, как инструкции по завязыванию колышка note 3 и затяжной петли.
— Джад, — начал Луис, поднимаясь. — Присаживайтесь.
— Не нужно, — Джад был в джинсах и рубашке с вырезом, открывающим горло, зеленых резиновых сапогах. Он посмотрел на Элли. — Ты вес еще хочешь взглянуть, куда ведет вон та дорожка, Элли?
— Да! — воскликнула она, немедленно вскакивая. Ее глаза засверкали. — Джордж Бак в школе говорил мне, что там кладбище домашних любимцев; я сказала об этом мамочке, но она велела подождать вас, потому что вы точно знаете, где оно.
— Да, я знаю, — согласился Джад. — Если родители разрешат, мы прогуляемся туда. Только надень сапоги. Там, кое-где очень сыро.
Элли помчалась в дом.
Джад с удивлением посмотрел ей вслед.
— Может, вы, Луис, тоже захотите прогуляться с нами?
— Да, — ответил Луис и посмотрел на Речел. — Ты хочешь пойти, дорогая?
— А как же Гадж? Я думаю, тут идти с милю.
— Я посажу его в подвеску. Речел засмеялась.
— Ладно… но только понесете его вы, мистер.
* * *
Они вышли через десять минут. Все, кроме Гаджа, были в резиновых сапогах. Гадж сидел в подвеске и смотрел вперед через плечо Луиса круглыми глазищами. Элли постоянно забегала вперед, пугала бабочек и рвала цветы.Трава на пустыре оказалась почти по пояс и, позолоченная осенью, шуршала последними летними новостями, которые каждый год превращались в осенние сплетни. Но сегодня осени еще не чувствовалось в воздухе; сегодня солнце светило как в августе, хотя по календарю август закончился почти две недели назад. Достигнув вершины первого холма, они пошли по выкошенной тропинке. На рубашке Луиса проступили большие пятна пота.
Джад остановился. Сперва Луис подумал, что старик устал, но потом он увидел пейзаж, открывающийся у них за спиной.
— Здесь красиво, — проговорил Джад, зажав в зубах соломинку. Луис решил, что услышал типичное преуменьшение янки.
— Тут прекрасно, — выдохнула Речел, а потом повернулась к Луису и сказала почти обвиняюще:
— Почему ты не говорил мне, что тут так красиво?
— Потому что не знал, — ответил Луис немного пристыженно. Они все еще находились на своем участке, но раньше у Луиса никак не находилось свободного времени, чтобы забраться на холм позади дома.
Элли ушла далеко вперед. Теперь она вернулась и тоже глядела с искренним удивлением. Черч терся о ее лодыжки.
Холм был невысок, но его высоты оказалось достаточно. На востоке все закрывал густой лес, а на западе простирались золотистые земли, грезящие летними снами. Всюду тихо, все неподвижно. Даже бензовозы «Оринго» не нарушали тишины.
Конечно, они увидели речную долину Пенобскота, где когда-то по реке сплавляли бревна на север в Бангор и Дерри. Холм находился к югу от Бангора и чуть севернее Дерри. Река тут была широкой и медленной, словно крепко уснувшей. Луис видел вдали Гамфден и Винтерпорт, видел протянувшуюся туда параллельно реке, до самого Бакпорта, черную змею 15 шоссе. Криды смотрели на реку, окруженную буйной зеленью деревьев, на дорогу и поля. Шпиль Северной Ладлоудской Баптистской церкви пронзил балдахин старых вязов, а справа Луис увидел массивное, квадратное кирпичное здание школы Элли.
Над головой к горизонту медленно плыли белые, словно выцветшие облака. Где-то там протянулись поля, которые сейчас, в конце сезона стояли пустыми: дремлющие, а не мертвые, отдыхающие под паром поля, невероятного, рыжего цвета.
— Великолепно — вот верное слово, — наконец сказал Луис.
— В старые дни этот холм называли Холмом Панорамы, — заметил Джад. Он сунул сигарету в уголок рта, но не закурил. — Некоторые до сих пор продолжают его так называть, но теперь, когда молодежь переехала в город, об этом месте забыли. Не думаю, чтоб тут бывало много народу. Снизу кажется, что отсюда ничего не увидишь, ведь холм не так уж высок. Но вы видите… — он обвел рукой открывающуюся панораму и замолчал.
— Можно увидеть все, — сказала Речел низким, почтительным голосом. Она повернулась к Луису. — Милый, неужели это принадлежит нам?
Раньше, чем Луис ответил, Джад сказал:
— Конечно. Это — часть вашей собственности. «А это совсем не одно и то же», — подумал Луис.
* * *
В лесу оказалось холоднее, может, градуса на три или четыре. Тропинка стала шире и местами была отгорожена цветками в горшках или банках из-под кофе (большей частью цветки давно увяли), выстелена сухими хвойными иголками. Они прошли с четверть мили, двигаясь вниз по склону, когда Джад позвал Элли.— Хорошая тропинка для маленьких девочек, — дружелюбно проговорил он, — и я хочу, чтобы ты пообещала матери и отцу, что, если и придешь сюда без них, всегда будешь ходить только по тропинке.
— Обещаю, — быстро сказала Элли. — А почему? Старик посмотрел на Луиса, который вместе с остальными остановился передохнуть. Нести малыша Гаджа оказалось тяжело, несмотря на то, что в тени старых канадских елей и сосен было прохладно.
— Знаете, где вы? — спросил Джад Луиса.
Луис подумал и отверг ответ типа: Ладлоу, северная часть Ладлоу, позади дома, между 15 шоссе и главной магистралью, и покачал головой.
Джад ткнул пальцем назад, через плечо.
— В той стороне цивилизация, — сказал он. — Там город. А там ничего нет — только лес миль на пятьдесят или больше. Северные Леса Ладлоу — так они называются, но сюда же попадает маленький уголок Оррингтона, если ехать к Рокфорду. Они граничат с теми землями, о которых я вам рассказывал, теми, что хотят вернуть себе индейцы. Я знаю, смешно так говорить, когда ваш хорошенький, маленький дом стоит на главном шоссе, и у вас есть телефон, электричество, кабельное телевидение и все остальное, но он на границе диких мест… это так, — старик снова посмотрел на Элли. — Я говорю к тому, что ведь ты же не хочешь заблудиться в этих лесах, Элли. Ты можешь потерять тропинку и, бог знает где ты можешь очутиться.
— Я не хочу заблудиться, мистер Крандолл, — на Элли рассказ Джада произвел должное впечатление, припугнул, но не испугал, как заметил Луис. Речел, однако, с опаской посмотрела на Джада, и Луис почувствовал, что у него тоже остался неприятный осадок. «Почти инстинктивный страх рожденных в городе перед лесом», — предположил Луис. Он не держал в руках компаса с тех пор как был бойскаутом, лет двадцать назад, и его воспоминания о том, как определить направление по Полярной звезде, и с какой стороны у деревьев растет мох, были такими же смутными, как инструкции по завязыванию колышка note 3 и затяжной петли.