Страница:
— Я не хочу, чтобы Черч был похож на тех мертвых домашних любимцев! — неожиданно с яростью взорвалась она. — Я не хочу, чтобы Черчумер! Он — мойкот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот! Пусть у Бога будут все проклятые, старые коты, если он хочет, пусть убивает их! Черч — мой!
Осторожно пройдя через кухню, в кабинет заглянула испуганная Речел. Элли плакала на груди Луиса. Теперь страх получил Имя, маска упала с его лика и можно было посмотреть ему в глаза. Теперь, даже если от страха нельзя будет полностью избавиться, его, по крайней мере, можно выплакать.
— Элли, — проговорил Луис, крепко обнимая ее. — Элли, Элли, Черч не мертв. Он тут, спит.
— Но он может умереть, — всхлипнула девочка. — Он может умереть в любой момент.
Луис держал, обнимал ее, понимая правда это или нет, что дочь плачет из-за несговорчивости Смерти, ее безразличия к протестам и слезам маленькой девочки; что Элли плачет из-за жестокой непредсказуемости Смерти; она плачет из-за удивительной и одновременно ужасной способности человека на основании ассоциаций делать выводы, которые или красивы и благородны, или ужасающе мрачны. Все те домашние зверьки умерли, значит умрет и Черч…
(в любой момент) …и будет похоронен, а если это случится с Черчем, то может случиться с мамой, с папой, с ее братом-малышом, с ней самой. Смерть — неопределенное понятие, а вот Хладбише Домашних Любимцев — определенное. В этих вещах есть правда, которую могут почувствовать даже дети.
Легко соврать в такой момент, так как он соврал, говоря о продолжительности жизни кота. Но ложь вспомнят позже, и, возможно, она, в конце концов, окажется отмеченной в табеле успеваемости, которые все дети составляют на своих родителей. Его собственная мать тоже однажды сказала ему такую ложь… безвредную ложь о том, что женщины, когда по-настоящему хотят этого, находят малышей в мокрой от росы траве. И хотя ложь эта была совершенно безвредной, Луис никогда не простил мать за то, что она обманула его… да и себя самого за то, что поверил в эти россказни.
— Милая, это случается, — сказал он. — Это — часть жизни.
— Плохая часть, — закричала девочка. — Очень плохая! На это было нечего ответить. Елена заплакала. Возможно, ее можно было успокоить, но ее слезы — необходимый первый шаг к нелегкому примирению с действительностью, которая никуда не денется.
Луис обнимал дочь и прислушивался к воскресному, колокольному звону, плывущему над сентябрьскими полями. Выплакавшись, Элли заснула, а Луис не сразу заметил, что девочка спит.
— Не понимаю, почему Элли снова улеглась спать, хотя сейчас утро. Это так не похоже на нее, — удивился Луис.
— Ничего удивительного, — сказала Речел, решительно стукнув миской. — Это на нее не похоже, но я думаю, она не спала почти всю ночь. Я слышала, как она беспокойно металась, а Черч часа в три начал проситься на улицу. Он делает так только тогда, когда Элли спит беспокойно.
— Почему она?..
— А ты не знаешь, почему? — резко сказала Речел. — Из-за проклятого кладбища домашних животных — вот почему! Прогулка туда очень расстроила ее, Луис. Это первое кладбище, на котором побывала Элли, и поэтому оно так… взволновало девочку. Не думаю, что скажу твоему другу Джаду Крандоллу спасибо за вчерашнюю прогулку.
«Вот так он и стал моим „другом“, — подумал Луис, смущенный и расстроенный.
— Речел…
— И я не хочу, чтобы она ходила туда снова.
— Речел, Джад просто рассказал правду о тропинке.
— Дело не в тропинке, и ты знаешь об этом, — заявила Речел. Она снова взяла миску и продолжала демонстративно взбивать тесто. — Это дурацкое место. Надо же было выдумать такое! Дети ходят туда и следят за могилами, следят за тропинкой… Это — е… я патология. Дети в городе чем-то больны, и я не хочу, чтобы Элли подхватила эту заразу.
Луис в замешательстве посмотрел на жену. Он был почти уверен, что одна из причин, хранивших их брак, когда, как казалось, каждый год приносил новости о том, что двое или трое из их знакомых пар разводятся, заключалась в их понимании таинства — мысленно ощутимой, но никогда не обсуждавшейся вслух идеи, что если обратиться к началу начал, то не существует такого понятия как брак или единение душ; что каждый человек является совершенно независимой личностью, которую в принципе невозможно познать полностью. Вот в этом и заключается таинство! И не зависимо от того, как хорошо, по-вашему, вы знаете своего партнера, всегда можно натолкнуться на неожиданную преграду. А иногда (редко, слава Богу! можно ворваться в тщательно оберегаемый от всех внутренний мир партнера, заполненный идеями и предрассудками, о которых вы раньше не имели ни малейшего представления, такими страстными (по крайней мере, с вашей точки зрения), что они кажутся прямо-таки психическими отклонениями. И вот тогда-то, если вы желаете сохранить брак и свой покой, следует двигаться дальше крайне осторожно; необходимо помнить, что гнев в такие мгновения — удел глупцов, которые верят, что одна личность может полностью познать другую.
— Дорогая, там всего лишь кладбище домашних животных, — проговорил Луис.
— Поэтому Элли так плакала, — сказала Речел, махнув рукой в сторону кабинета Луиса. — Ты думаешь для нее это всего лишь кладбище домашних животных? Эта прогулка оставила у нее в душе шрам, Луис. Нет, больше она туда не пойдет. Дело не в тропинке, дело в том месте, куда она ведет. Теперь Элли все время будет думать, что Черч должен умереть.
На какое-то мгновение у Луиса возникло безумное ощущение, что он все еще разговаривает с Элли; что его дочь просто-напросто надела ходули, переоделась в платье матери и напялила маску, сделанную в виде лица Речел. Даже выражение лица было очень похожим — упрямым и немного угрюмым, но на самом деле очень решительным.
Луис помедлил, потому что неожиданно вопрос, который они обсуждали, показался ему весьма значительным, слишком значительным, чтобы его можно было просто обойти вниманием из уважения к этому таинству… невозможно познать душу другого человека… Он медлил, потому что ему казалось, что Речел упускает из видимости весьма очевидный факт; факт, настолько явный, что его невозможно не заметить, если только не делать этого специально.
— Речел, — проговорил он. — Черч все равно когда-нибудь умрет.
Она с яростью посмотрела на мужа.
— Не в этом дело, — сказала она, медленно и четко произнося каждое слово, как разговаривают с умственно отсталым ребенком. — Черч не умрет ни сегодня, ни завтра…
— Я пытался сказать ей об этом.
— Ни послезавтра, и даже ни через год… или два…
— Дорогая, мы не можем быть уверены…
— Конечно, можем! — взорвалась она. — Мы хорошо заботимся о нем, он не умрет. Вообще, никто здесь не умрет. Так почему ты хочешь пойти и испортить настроение маленькой девочке, рассказав ей что-то такое, чего ей все равно не понять, пока она не повзрослела.
— Послушай, Речел.
Но Речел не хотела слушать. Она кипела.
— Так трудно перенести Смерть… все равно, смерть домашнего зверька, друга или родственника… а когда она приходит, нельзя превращать это в… в черт побери, в аттракцион… л-лесную лужайку для з-зверушек!.. — слезы побежали у нее по щекам.
— Речел, — сказал Луис, попытавшись положить руки ей на плечи. Она сбросила их быстрым, резким жестом.
— Отстань, — заявила она. — Ты даже не понимаешь, и чем я говорю.
Луис вздохнул.
— Я чувствую себя так, словно неожиданно провалялся в замаскированный люк и попал в гигантскую мясорубку, — сказал он, надеясь вызвать улыбку, но ничего не добился; только взгляд ее, остановившись на нем, стал более сумрачным, злым. «Речел в ярости. — понял Луис, — не просто в ярости, а в страшной ярости». — Речел, — продолжал он, уверенный в том, что должен говорить, пока она не остынет, — как ты спала этой ночью?
— Мальчишка, — презрительно вздохнула она и отвернулась… но он успел заметить обиду, появившуюся в глазах жены. — Это — умный ход. Очень умный. С возрастом ты не меняешься. Луис. Когда что-то идет неправильно, значит во всем виновата Речел, так? Просто у Речел очередной эмоциональный взрыв.
— Ты не нрава!
— Да? — Она взяла миску с тестом и перенесла ее на дальний край стола и со стуком шлепнула его перед собой. Она начала смазывать форму жиром. Ее губы были крепко сжаты.
Луис начал терпеливо объяснять:
— Нет ничего страшного в том, что ребенок узнает что-то о Смерти, Речел. Точнее, я назвал бы это даже необходимым. Реакция Элли… ее плач… все кажется мне вполне естественным. Это…
— Ах, естественным! — возмутилась Речел, снова наступая на мужа. — Очень естественно… слушать, как она убивается над котом, с которым пока еще все в порядке…
— Прекрати, — сказал Луис. — Ты говоришь ерунду.
— Не хочу больше спорить об этом.
— Да. Но придется, — сказал Луне, теперь уже рассердившись. — Ты высказалась… а как насчет того, чтобы послушать меня?
— Элли никогда больше не пойдет туда. Я считаю, тема закрыта.
— Элли уже год знает, откуда берутся дети, — упрямо продолжал Луис. — Мы дали ей книгу Майера и поговорили с ней об этом, помнишь? Мы оба решили, что ребенок должен знать такие веши.
— Это не имеет ничего общего с…
— Имеет! — грубо сказал Луис. — Когда в кабинете я говорил с ней о Черче, я думал о своей матери, как она обманула меня старой историей о капустных листьях в ответ на мой вопрос: откуда берутся дети? Я так и не забыл этого. Не думаю, чтобы дети забывали, когда родители обманывают их.
— Вопрос: «откуда берутся дети», не имеет ничего общего с этим богомерзким кладбищем домашних животных. — закричала Речел, а ее глаза сказали Луису: «Если хочешь, Луис, можешь болтать о параллелях весь день не переставая, тверди до посинения! Но я никогда не соглашусь с этим!»
Однако, Луис попытался еще раз вразумить супругу:
— Елена уже знает о деторождении; кладбище в лесу заставило ее подумать о противоположном конце жизни. Это совершенно естественно… более того, думаю, что это совершенно очевидно…
— Прекрати повторять это! — неожиданно закричала Ре-чел… закричала, сорвавшись… и Луис испуганно отпрянул. Под локоть ему попала открытая банка муки. Соскользнув с края стола, она упала на пол и раскололась. Пол накрыло сухое белое облако.
— О, с… твою мать! — в сердцах выругался он. В комнате наверху заплакал Гадж.
— Мило, — заявила Речел, теперь почти плача. — Ты и ребенка разбудил! Благодарю за спокойное воскресное утро! Речел хотела пройти мимо мужа, но он остановил ее.
— Позволь мне кое-что спросить у тебя, — сказал он. — Я уверен… у тебя может случиться психологический срыв. Я говорю это как врач. Я вообще могу молчать. Ты хочешь сама объяснять Елене, что случится, если ее кот заболеет чумкой или лейкемией… коты часто болеют лейкемией, ты знаешь? А если он станет все время бегать через дорогу… Тогда ты будешь объясняться с Еленой. Речел?
— Дай мне пройти, — прошипела она. В ее голосе еще звучал гнев, но слова мужа заставили ее призадуматься… «Не хочу говорить об этом, Луис, и ты не сможешь заставить меня», — это говорил ее взгляд. — Дай мне пройти, я хочу успокоить Гаджа, иначе он может вывалиться из своей колыбели.
— А может, ты просто должна побыть одна? — поинтересовался Луис. — Ты можешь сказать Елене, что об этом не принято говорить, ведь хорошие люди не говорят об этом, они только хоронят… ап! Но нельзя говорить «хоронят». Ты выработаешь у девочки комплекс.
— Ненавижу тебя! — зарыдала Речел и метнулась прочь от мужа.
Потом Луис пожалел, но было поздно.
— Речел…
Она грубо оттолкнула его, резко закричав.
— Оставь меня одну! — она остановилась в дверях кухни, отвернувшись от него, слезы катились у нес по щекам. — Я не хочу, чтобы с Элли велись подобные разговоры, Луис. Я это имела в виду. В смерти нет ничего естественного. Ничего. Ты, как доктор, должен это знать.
Она ушла, оставив Луиса в пустой кухне, где вес еще дрожало от их криков. Наконец, он полез в кладовку в поисках метлы. Подметая пол, Луис все время мысленно возвращался к последним словам жены и к их диаметрально противоположным мнениям. Как доктор, Луис знал, что смерть — самое естественное в этом мире, разве за исключением рождения. И как тогда объяснять девочке о налогах? Ведь Смерть гораздо естественнее, чем конфликты между людьми, взлеты и падения общества… И не надо никакой рекламы и фейерверков! Только время неумолимо отсчитывает часы жизни; с течением времени даже надгробия размываются и становятся безымянными… Морские черепахи и секвойи тоже когда-то умирают…
— Зельда, — протяжно сказал Луис. — Боже, именно ее смерть, должно быть, так повлияла на Речел.
Единственное, в чем вопрос: нужно ли ему что-то теперь менять?
Он наклонил совок над помойным ведром, и мука с мягким ф-у-у-у высыпалась в ведро, похоронив выброшенные картонки и пустые банки.
ГЛАВА 10
Осторожно пройдя через кухню, в кабинет заглянула испуганная Речел. Элли плакала на груди Луиса. Теперь страх получил Имя, маска упала с его лика и можно было посмотреть ему в глаза. Теперь, даже если от страха нельзя будет полностью избавиться, его, по крайней мере, можно выплакать.
— Элли, — проговорил Луис, крепко обнимая ее. — Элли, Элли, Черч не мертв. Он тут, спит.
— Но он может умереть, — всхлипнула девочка. — Он может умереть в любой момент.
Луис держал, обнимал ее, понимая правда это или нет, что дочь плачет из-за несговорчивости Смерти, ее безразличия к протестам и слезам маленькой девочки; что Элли плачет из-за жестокой непредсказуемости Смерти; она плачет из-за удивительной и одновременно ужасной способности человека на основании ассоциаций делать выводы, которые или красивы и благородны, или ужасающе мрачны. Все те домашние зверьки умерли, значит умрет и Черч…
(в любой момент) …и будет похоронен, а если это случится с Черчем, то может случиться с мамой, с папой, с ее братом-малышом, с ней самой. Смерть — неопределенное понятие, а вот Хладбише Домашних Любимцев — определенное. В этих вещах есть правда, которую могут почувствовать даже дети.
Легко соврать в такой момент, так как он соврал, говоря о продолжительности жизни кота. Но ложь вспомнят позже, и, возможно, она, в конце концов, окажется отмеченной в табеле успеваемости, которые все дети составляют на своих родителей. Его собственная мать тоже однажды сказала ему такую ложь… безвредную ложь о том, что женщины, когда по-настоящему хотят этого, находят малышей в мокрой от росы траве. И хотя ложь эта была совершенно безвредной, Луис никогда не простил мать за то, что она обманула его… да и себя самого за то, что поверил в эти россказни.
— Милая, это случается, — сказал он. — Это — часть жизни.
— Плохая часть, — закричала девочка. — Очень плохая! На это было нечего ответить. Елена заплакала. Возможно, ее можно было успокоить, но ее слезы — необходимый первый шаг к нелегкому примирению с действительностью, которая никуда не денется.
Луис обнимал дочь и прислушивался к воскресному, колокольному звону, плывущему над сентябрьскими полями. Выплакавшись, Элли заснула, а Луис не сразу заметил, что девочка спит.
* * *
Луис уложил дочь в кровать, а потом спустился на кухню, где Речел демонстративно громко взбивала тесто для кекса.— Не понимаю, почему Элли снова улеглась спать, хотя сейчас утро. Это так не похоже на нее, — удивился Луис.
— Ничего удивительного, — сказала Речел, решительно стукнув миской. — Это на нее не похоже, но я думаю, она не спала почти всю ночь. Я слышала, как она беспокойно металась, а Черч часа в три начал проситься на улицу. Он делает так только тогда, когда Элли спит беспокойно.
— Почему она?..
— А ты не знаешь, почему? — резко сказала Речел. — Из-за проклятого кладбища домашних животных — вот почему! Прогулка туда очень расстроила ее, Луис. Это первое кладбище, на котором побывала Элли, и поэтому оно так… взволновало девочку. Не думаю, что скажу твоему другу Джаду Крандоллу спасибо за вчерашнюю прогулку.
«Вот так он и стал моим „другом“, — подумал Луис, смущенный и расстроенный.
— Речел…
— И я не хочу, чтобы она ходила туда снова.
— Речел, Джад просто рассказал правду о тропинке.
— Дело не в тропинке, и ты знаешь об этом, — заявила Речел. Она снова взяла миску и продолжала демонстративно взбивать тесто. — Это дурацкое место. Надо же было выдумать такое! Дети ходят туда и следят за могилами, следят за тропинкой… Это — е… я патология. Дети в городе чем-то больны, и я не хочу, чтобы Элли подхватила эту заразу.
Луис в замешательстве посмотрел на жену. Он был почти уверен, что одна из причин, хранивших их брак, когда, как казалось, каждый год приносил новости о том, что двое или трое из их знакомых пар разводятся, заключалась в их понимании таинства — мысленно ощутимой, но никогда не обсуждавшейся вслух идеи, что если обратиться к началу начал, то не существует такого понятия как брак или единение душ; что каждый человек является совершенно независимой личностью, которую в принципе невозможно познать полностью. Вот в этом и заключается таинство! И не зависимо от того, как хорошо, по-вашему, вы знаете своего партнера, всегда можно натолкнуться на неожиданную преграду. А иногда (редко, слава Богу! можно ворваться в тщательно оберегаемый от всех внутренний мир партнера, заполненный идеями и предрассудками, о которых вы раньше не имели ни малейшего представления, такими страстными (по крайней мере, с вашей точки зрения), что они кажутся прямо-таки психическими отклонениями. И вот тогда-то, если вы желаете сохранить брак и свой покой, следует двигаться дальше крайне осторожно; необходимо помнить, что гнев в такие мгновения — удел глупцов, которые верят, что одна личность может полностью познать другую.
— Дорогая, там всего лишь кладбище домашних животных, — проговорил Луис.
— Поэтому Элли так плакала, — сказала Речел, махнув рукой в сторону кабинета Луиса. — Ты думаешь для нее это всего лишь кладбище домашних животных? Эта прогулка оставила у нее в душе шрам, Луис. Нет, больше она туда не пойдет. Дело не в тропинке, дело в том месте, куда она ведет. Теперь Элли все время будет думать, что Черч должен умереть.
На какое-то мгновение у Луиса возникло безумное ощущение, что он все еще разговаривает с Элли; что его дочь просто-напросто надела ходули, переоделась в платье матери и напялила маску, сделанную в виде лица Речел. Даже выражение лица было очень похожим — упрямым и немного угрюмым, но на самом деле очень решительным.
Луис помедлил, потому что неожиданно вопрос, который они обсуждали, показался ему весьма значительным, слишком значительным, чтобы его можно было просто обойти вниманием из уважения к этому таинству… невозможно познать душу другого человека… Он медлил, потому что ему казалось, что Речел упускает из видимости весьма очевидный факт; факт, настолько явный, что его невозможно не заметить, если только не делать этого специально.
— Речел, — проговорил он. — Черч все равно когда-нибудь умрет.
Она с яростью посмотрела на мужа.
— Не в этом дело, — сказала она, медленно и четко произнося каждое слово, как разговаривают с умственно отсталым ребенком. — Черч не умрет ни сегодня, ни завтра…
— Я пытался сказать ей об этом.
— Ни послезавтра, и даже ни через год… или два…
— Дорогая, мы не можем быть уверены…
— Конечно, можем! — взорвалась она. — Мы хорошо заботимся о нем, он не умрет. Вообще, никто здесь не умрет. Так почему ты хочешь пойти и испортить настроение маленькой девочке, рассказав ей что-то такое, чего ей все равно не понять, пока она не повзрослела.
— Послушай, Речел.
Но Речел не хотела слушать. Она кипела.
— Так трудно перенести Смерть… все равно, смерть домашнего зверька, друга или родственника… а когда она приходит, нельзя превращать это в… в черт побери, в аттракцион… л-лесную лужайку для з-зверушек!.. — слезы побежали у нее по щекам.
— Речел, — сказал Луис, попытавшись положить руки ей на плечи. Она сбросила их быстрым, резким жестом.
— Отстань, — заявила она. — Ты даже не понимаешь, и чем я говорю.
Луис вздохнул.
— Я чувствую себя так, словно неожиданно провалялся в замаскированный люк и попал в гигантскую мясорубку, — сказал он, надеясь вызвать улыбку, но ничего не добился; только взгляд ее, остановившись на нем, стал более сумрачным, злым. «Речел в ярости. — понял Луис, — не просто в ярости, а в страшной ярости». — Речел, — продолжал он, уверенный в том, что должен говорить, пока она не остынет, — как ты спала этой ночью?
— Мальчишка, — презрительно вздохнула она и отвернулась… но он успел заметить обиду, появившуюся в глазах жены. — Это — умный ход. Очень умный. С возрастом ты не меняешься. Луис. Когда что-то идет неправильно, значит во всем виновата Речел, так? Просто у Речел очередной эмоциональный взрыв.
— Ты не нрава!
— Да? — Она взяла миску с тестом и перенесла ее на дальний край стола и со стуком шлепнула его перед собой. Она начала смазывать форму жиром. Ее губы были крепко сжаты.
Луис начал терпеливо объяснять:
— Нет ничего страшного в том, что ребенок узнает что-то о Смерти, Речел. Точнее, я назвал бы это даже необходимым. Реакция Элли… ее плач… все кажется мне вполне естественным. Это…
— Ах, естественным! — возмутилась Речел, снова наступая на мужа. — Очень естественно… слушать, как она убивается над котом, с которым пока еще все в порядке…
— Прекрати, — сказал Луис. — Ты говоришь ерунду.
— Не хочу больше спорить об этом.
— Да. Но придется, — сказал Луне, теперь уже рассердившись. — Ты высказалась… а как насчет того, чтобы послушать меня?
— Элли никогда больше не пойдет туда. Я считаю, тема закрыта.
— Элли уже год знает, откуда берутся дети, — упрямо продолжал Луис. — Мы дали ей книгу Майера и поговорили с ней об этом, помнишь? Мы оба решили, что ребенок должен знать такие веши.
— Это не имеет ничего общего с…
— Имеет! — грубо сказал Луис. — Когда в кабинете я говорил с ней о Черче, я думал о своей матери, как она обманула меня старой историей о капустных листьях в ответ на мой вопрос: откуда берутся дети? Я так и не забыл этого. Не думаю, чтобы дети забывали, когда родители обманывают их.
— Вопрос: «откуда берутся дети», не имеет ничего общего с этим богомерзким кладбищем домашних животных. — закричала Речел, а ее глаза сказали Луису: «Если хочешь, Луис, можешь болтать о параллелях весь день не переставая, тверди до посинения! Но я никогда не соглашусь с этим!»
Однако, Луис попытался еще раз вразумить супругу:
— Елена уже знает о деторождении; кладбище в лесу заставило ее подумать о противоположном конце жизни. Это совершенно естественно… более того, думаю, что это совершенно очевидно…
— Прекрати повторять это! — неожиданно закричала Ре-чел… закричала, сорвавшись… и Луис испуганно отпрянул. Под локоть ему попала открытая банка муки. Соскользнув с края стола, она упала на пол и раскололась. Пол накрыло сухое белое облако.
— О, с… твою мать! — в сердцах выругался он. В комнате наверху заплакал Гадж.
— Мило, — заявила Речел, теперь почти плача. — Ты и ребенка разбудил! Благодарю за спокойное воскресное утро! Речел хотела пройти мимо мужа, но он остановил ее.
— Позволь мне кое-что спросить у тебя, — сказал он. — Я уверен… у тебя может случиться психологический срыв. Я говорю это как врач. Я вообще могу молчать. Ты хочешь сама объяснять Елене, что случится, если ее кот заболеет чумкой или лейкемией… коты часто болеют лейкемией, ты знаешь? А если он станет все время бегать через дорогу… Тогда ты будешь объясняться с Еленой. Речел?
— Дай мне пройти, — прошипела она. В ее голосе еще звучал гнев, но слова мужа заставили ее призадуматься… «Не хочу говорить об этом, Луис, и ты не сможешь заставить меня», — это говорил ее взгляд. — Дай мне пройти, я хочу успокоить Гаджа, иначе он может вывалиться из своей колыбели.
— А может, ты просто должна побыть одна? — поинтересовался Луис. — Ты можешь сказать Елене, что об этом не принято говорить, ведь хорошие люди не говорят об этом, они только хоронят… ап! Но нельзя говорить «хоронят». Ты выработаешь у девочки комплекс.
— Ненавижу тебя! — зарыдала Речел и метнулась прочь от мужа.
Потом Луис пожалел, но было поздно.
— Речел…
Она грубо оттолкнула его, резко закричав.
— Оставь меня одну! — она остановилась в дверях кухни, отвернувшись от него, слезы катились у нес по щекам. — Я не хочу, чтобы с Элли велись подобные разговоры, Луис. Я это имела в виду. В смерти нет ничего естественного. Ничего. Ты, как доктор, должен это знать.
Она ушла, оставив Луиса в пустой кухне, где вес еще дрожало от их криков. Наконец, он полез в кладовку в поисках метлы. Подметая пол, Луис все время мысленно возвращался к последним словам жены и к их диаметрально противоположным мнениям. Как доктор, Луис знал, что смерть — самое естественное в этом мире, разве за исключением рождения. И как тогда объяснять девочке о налогах? Ведь Смерть гораздо естественнее, чем конфликты между людьми, взлеты и падения общества… И не надо никакой рекламы и фейерверков! Только время неумолимо отсчитывает часы жизни; с течением времени даже надгробия размываются и становятся безымянными… Морские черепахи и секвойи тоже когда-то умирают…
— Зельда, — протяжно сказал Луис. — Боже, именно ее смерть, должно быть, так повлияла на Речел.
Единственное, в чем вопрос: нужно ли ему что-то теперь менять?
Он наклонил совок над помойным ведром, и мука с мягким ф-у-у-у высыпалась в ведро, похоронив выброшенные картонки и пустые банки.
ГЛАВА 10
— Надеюсь, Элли не станет долго задумываться над этим, — сказал Джад Крандолл. Не в первый раз Луис подумал, что этот человек любит сыпать соль на раны.
Он, Джад и Норма Крандоллы сидели на веранде и, несмотря на вечернюю прохладу, пили чай со льдом вместо пива. По 15 шоссе горожане возвращались домой после выходных. «Многие понимали, как хорошо провести выходные в одиночестве на лоне природы, раз лето задержалось», — подумал Луис. Завтра он в полной мере ощутит груз ответственности на новой работе. Весь день вчера, да и сегодня, в городок съезжались студенты, наполняя квартиры и коттеджи общежития университета, устанавливая кровати, возобновляя знакомства и, без сомнения, постанывали по поводу еще одного года, когда занятия будут начинаться в восемь, а питаться придется в общественной столовой… Весь день Речел была холодна с Луисом — нет, даже больше подходит слово «заморожена»… и когда Луис ночью перейдет дорогу, вернется домой, он знал: Речел будет уже в кровати, а Гадж будет спать с ней, очень сладко спать, на самом краешке, так что может запросто упасть с кровати. Половина кровати Луиса увеличится на три четверти и будет выглядеть как большая, стерильная пустыня.
— Я сказал, что надеюсь…
— Извините, — перебил Луис. — Я витал в облаках. Конечно, Речел расстроилась. Как вы догадались об этом?
— Вроде бы я говорил о том, что машины идут и идут, — глядя на дорогу, Джад нежно взял за руку свою жену и ухмыльнулся.
— Разве не так, дорогая?
— Машины — стая за стаей, — проговорила Норма. — ..А детей мы любим.
— Иногда кладбище домашних животных — их первая встреча со смертью, — снова заговорил Джад, сменив тему. — Они видят смерть людей по телевизору, но они знают, что это — притворство… словно старые вестерны, которые смотрят по воскресеньям после обеда. По телевизору и в вестернах все хватаются за желудки или за грудь и падают. Кладбище на холме выглядит реальнее для большинства из них, чем все фильмы по телевизору — все вместе взятые. Подумав, Луис кивнул: «Скажите это моей жене! А почему бы и нет!»
— Кладбище на всех действует одинаково: не все подают вид, хотя, мне кажется, большинство… как бы сказать… берут Смерть домой, положив в карман, чтобы снова рассмотреть на досуге, как и многие другие вещи, которые они собирают за долгую жизнь. Но некоторые… Норма, ты помнишь того мальчика из Голливуда?
Она кивнула. Льдинки мягко зазвенели в ее стакане. Цепочка, на которой висели очки, блеснула в свете фар проходящей машины.
— Он видел во сне такие кошмары, — сказала она, — Грезил трупами, встающими из земли и еще невесть чем. Потом умерла его собака… Все в городе решили, что она съела какую-то отравленную приманку, помнишь, Джад?
— Отравленную приманку, — кивнув, согласился Джад. — Так думало большинство людей, да-с. Это был 3925 год. Билли Холловэю тогда было около десяти. Потом он получил кресло сенатора штата, а после баллотировался в Палату Представителей Конгресса США, но пролетел. Еще до Кореи.
— Он вместе с друзьями похоронил собаку, — продолжала вспоминать Норма. — Обычная дворняжка, но он крепко се любил. Я помню, его родители были против похорон, из-за плохих снов и все такое, но все оказалось здорово обставлено. Двое мальчиков постарше сделали гроб, ведь так, Джад?
Джад кивнул и отхлебнул чай.
— Дин и Дэн Холлы, — сказал он. — Они и еще один мальчик — их закадычный приятель… не помню его фамилии, но уверен, он один из детей Бови. Ты помнишь семейство Бови, которое жило на Главной Дороге в старом доме Брочеттов. Норма?
— Да! — воскликнула Норма так возбужденно, словно это происходило вчера… а может, для нес так и было. — Ах, Бови! Мальчика звали Алан или Барт…
— Или Кендолл, — согласился Джад. — Я помню, у братьев нашлись веские причины нести гроб. Но собака оказалась не очень большой, и вдвоем нести ее было неудобно. Сделав гроб, мальчики Холла заявили: гроб нести должны они, потому что они — близнецы, сделанные точно под копирку. А Билли возразил, что они не знали Бовера (так звали собаку) и не могут нести гроб. «Мой отец говорил, что только близкие друзья могут нести гроб, а не какие-то плотники» — вот его аргумент.
Джад и Норма рассмеялись, а Луис лишь усмехнулся.
— Они уже готовы были подраться, когда Манди Холлидей, сестра Билли, принесла четвертый том Энциклопедии Британики, — продолжал Джад. — Ее отец — Стефан Холлидей был всего лишь доктором в той стороне Бангора и этом месте Бакспорта, но в те дни, Луис, только у их семьи — у единственно»! семьи в Ладлоу, была Энциклопедия Британики: только они могли себе это позволить.
— У них у первых появилось электрическое освещение, — перебила мужа Норма.
— Во всяком случае, Манди прибежала очень возбужденная, этакая восьмилетняя соплячка с большой книгой в руках. Билли и отпрыск Бови, думаю он-таки был Кендоллом, тем, который разбился и сгорел в Пенсаколе, где все они служили в авиации в начале 1942 года, были готовы сцепиться с двойняшками Холла за право тащить бедную, старую, отравленную дворняжку на кладбище.
Луис захихикал. Скоро он громко смеялся. Он живо представил, как все это происходило, почувствовал привкус старины, и напряжение от разговора с Речел спало.
— Девочка сказала: «Подожди! Подождите! Посмотрите сюда!» Все остановились и посмотрели. И, черт возьми, если она не…
— Джад! — встревоженно сказала Норма:
— Ты опять чертыхаешься!
— Извини, дорогая, я увлекся рассказом. Ты знаешь, как это бывает.
— Догадываюсь, — сказала она.
— И будь я проклят, если девчонка не открыла книгу на главе: «Похороны». Там есть картинка, где Королева Виктория отправляется в последний «бон вояж» note 7. Куча людей шествует с каждой стороны гроба, некоторые потеют, с усилием поднимая всю эту хреновину, остальные стоят вокруг в траурных одеждах и гофрированных манжетах, словно ждут, когда скомандуют: «старт!» А потом Манди объявила: «Если церемония похорон официальна, народу может быть сколько угодно! Так гласит книга!»
— Это все решило? — спросил Луис.
— Именно так. Закончилось тем, что собралось ребят двадцать, и, будь я проклят, если они не напоминали картинку, которую нашла Манди, разве что не было гофрированных манжет и высоких шляп. Манди взяла всю организацию похорон на себя. Построив всех, она дала каждому по лесному цветку: одуванчик, венерин башмачок или маргаритку, и они отправились в путь. Господи, я всегда думал, что потеряла наша страна от того, что Манди Холлидей никогда не баллотировалась в конгресс, — старик засмеялся и потряс головой. — Во всяком случае, после этого Билли перестали терзать сны о кладбище домашних любимцев. Он похоронил свою собаку, перестал оплакивать ее и после этого все прошло. Да и мы все именно так относились к смерти.
Луис вспомнил Речел, почти впавшую в истерику.
— Ваша Элли сильнее многих, — заметила Норма, переменив позу. — Вы, Луис, не думаете, что все, вокруг чего мы тут разговариваем, — Смерть — скоро придет за Джадом или за мной, и нам совсем не нравится обсуждать вопросы, касающиеся ее…
— Ну, извините, — проговорил Луис.
— ..но в общем, не такая уж плохая мысль: свести со Смертью шапочное знакомство. В те дни… не знаю… кажется, никто не говорил о Смерти и не думал о ней. Смерть изъяли из телепpoграмм, потому что решили: разговоры о Смерти могут повредить детям… повредить их развитию… и люди захотели закрывать гробы так, чтоб те не выглядели как останки кого-то, и сказать «пока, Смерь!»… похоже, люди просто хотят забыть о Смерти.
— А теперь они показывают все это по кабельному телевидению — Джад посмотрел на Норму и прочистил горло. — Они показывают даже то, чем люди обычно занимаются за опущенными шторами, — закончил он. — Странно, как изменилось отношение к таким вещам с приходом нового поколения, ведь так?
— Да, — согласился Луис. — Я тоже так считаю.
— Ладно, мы пришли из другого времени, — продолжал Джад, и его слова звучали словно извинение. — Мы ближе к Смерти. Мы видели эпидемии после Первой Мировой, когда матери умирали вместе с детьми, умирали от инфекций и лихорадки; в те дни казалось, что врачи только и могут размахивать руками. В те дни, когда мы с Нормой были молодыми, если бы у вас был рак, вы бы точно померли, и быстро. В 1920 году не существовало лечения от рака, этого курса облучений! Две войны, убийства, самоубийства…
Он почувствовал, что пора перевести дух.
— Мы знали Смерть, — наконец продолжил он. — Ее знали и наши друзья и наши враги. Мой брат Пит умер от перитонита аппендикса в 1912 году, когда Тафт был Президентом. Питу только исполнилось четырнадцать, и в бейсбол он игр ал лучше любого парня в городе. В те дни не надо было учиться в колледже, чтобы изучать Смерть… Острую Приправу, или как там ее еще называют. В те дни Смерть заходила в дом, грубо говорила с вами, порой ужинала, а иногда вы чувствовали, как она покусывает вас за задницу, черт возьми!
В этот раз Норма не поправила мужа. Она просто молча кивнула.
Луис встал, потянулся.
— Пойду я, — сказал он. — Завтра у меня трудный день.
— Да, завтра закрутится карусель, — сказал Джад, тоже поднимаясь. Он увидел, что Норма тоже собирается встать, и протянул ей руку. Она поднялась, но, несмотря на помощь мужа, лицо ее перекосило от боли.
— Плохая ночь? — поинтересовался Луис.
— Не так, чтобы очень, — ответила она.
— Согрейте кровать, прежде чем ложиться.
— Хорошо, — сказала Норма. — Я всегда так делаю. И. Луис… не беспокойтесь насчет Элли. Она отвлечется, займется чем-нибудь со своими новыми друзьями и не станет беспокоиться, вспоминая кладбище. Может, даже однажды дети соберутся и отремонтируют несколько старых надгробий, покосят траву или сорвут цветы на могилы. Когда-нибудь, если у них возникнет такое желание, они займутся этим. И Елене от этого будет только лучше. Тогда она, может быть, начнет иначе воспринимать Смерть. "Если только моя жена не воспротивится».
— Приходите завтра вечером и расскажете, как оно повернулось в университете, если хватит сил, — пригласил Джад. — Заодно перекинемся в картишки.
— Может быть, может быть, только если вы сначала напьетесь до бесчувствия, — сказал Луис. — Тогда-то я и разделаю вас под орех.
— Док, — очень торжественно сказал Джад. — В тот день, когда кто-нибудь разделает меня под орех за карточным столом… я позволю такому шарлатану, как вы, лечить меня.
Луис ушел, а Крандоллы еще долго смеялись над шуткой Джада, после того как Луис пересек дорогу.
Быстро раздевшись до трусов, Луис поставил будильник на шесть утра. Потом он оглядел себя, вымыл голову, побрился и похрустел «ролайдом» перед тем как чистить зубы — ледяной чай Нормы вызвал у него боль в желудке. А может, всему виной Речел, свернувшаяся на своей половине кровати. Кровать — территория, которая определяет все остальное, — не об этом ли он читал в каком-то университетском учебнике?
Пока он закончил все дела, наступила ночь. Луис лег в постель… но не смог заснуть. Было еще что-то, что-то изводившее его. Последние два дня это крутилось и крутилось у него в голове, так же как сейчас, когда он вслушивался в почти синхронное дыхание Речел и Гаджа. Генерал Паттион… Ганнан — лучшая собака из тех, что когда-либо жили… В память о Марте, нашей любимице-крольчихе… Неистовая Элли: «Я не хочу, чтобы Черч умер! Он — мой кот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот!» Совсем обезумевшая Речел: «Ты, как доктор, должен знать это!» Норма Крандолл: «…никто не говорил о Смерти и не думал о ней».
Он, Джад и Норма Крандоллы сидели на веранде и, несмотря на вечернюю прохладу, пили чай со льдом вместо пива. По 15 шоссе горожане возвращались домой после выходных. «Многие понимали, как хорошо провести выходные в одиночестве на лоне природы, раз лето задержалось», — подумал Луис. Завтра он в полной мере ощутит груз ответственности на новой работе. Весь день вчера, да и сегодня, в городок съезжались студенты, наполняя квартиры и коттеджи общежития университета, устанавливая кровати, возобновляя знакомства и, без сомнения, постанывали по поводу еще одного года, когда занятия будут начинаться в восемь, а питаться придется в общественной столовой… Весь день Речел была холодна с Луисом — нет, даже больше подходит слово «заморожена»… и когда Луис ночью перейдет дорогу, вернется домой, он знал: Речел будет уже в кровати, а Гадж будет спать с ней, очень сладко спать, на самом краешке, так что может запросто упасть с кровати. Половина кровати Луиса увеличится на три четверти и будет выглядеть как большая, стерильная пустыня.
— Я сказал, что надеюсь…
— Извините, — перебил Луис. — Я витал в облаках. Конечно, Речел расстроилась. Как вы догадались об этом?
— Вроде бы я говорил о том, что машины идут и идут, — глядя на дорогу, Джад нежно взял за руку свою жену и ухмыльнулся.
— Разве не так, дорогая?
— Машины — стая за стаей, — проговорила Норма. — ..А детей мы любим.
— Иногда кладбище домашних животных — их первая встреча со смертью, — снова заговорил Джад, сменив тему. — Они видят смерть людей по телевизору, но они знают, что это — притворство… словно старые вестерны, которые смотрят по воскресеньям после обеда. По телевизору и в вестернах все хватаются за желудки или за грудь и падают. Кладбище на холме выглядит реальнее для большинства из них, чем все фильмы по телевизору — все вместе взятые. Подумав, Луис кивнул: «Скажите это моей жене! А почему бы и нет!»
— Кладбище на всех действует одинаково: не все подают вид, хотя, мне кажется, большинство… как бы сказать… берут Смерть домой, положив в карман, чтобы снова рассмотреть на досуге, как и многие другие вещи, которые они собирают за долгую жизнь. Но некоторые… Норма, ты помнишь того мальчика из Голливуда?
Она кивнула. Льдинки мягко зазвенели в ее стакане. Цепочка, на которой висели очки, блеснула в свете фар проходящей машины.
— Он видел во сне такие кошмары, — сказала она, — Грезил трупами, встающими из земли и еще невесть чем. Потом умерла его собака… Все в городе решили, что она съела какую-то отравленную приманку, помнишь, Джад?
— Отравленную приманку, — кивнув, согласился Джад. — Так думало большинство людей, да-с. Это был 3925 год. Билли Холловэю тогда было около десяти. Потом он получил кресло сенатора штата, а после баллотировался в Палату Представителей Конгресса США, но пролетел. Еще до Кореи.
— Он вместе с друзьями похоронил собаку, — продолжала вспоминать Норма. — Обычная дворняжка, но он крепко се любил. Я помню, его родители были против похорон, из-за плохих снов и все такое, но все оказалось здорово обставлено. Двое мальчиков постарше сделали гроб, ведь так, Джад?
Джад кивнул и отхлебнул чай.
— Дин и Дэн Холлы, — сказал он. — Они и еще один мальчик — их закадычный приятель… не помню его фамилии, но уверен, он один из детей Бови. Ты помнишь семейство Бови, которое жило на Главной Дороге в старом доме Брочеттов. Норма?
— Да! — воскликнула Норма так возбужденно, словно это происходило вчера… а может, для нес так и было. — Ах, Бови! Мальчика звали Алан или Барт…
— Или Кендолл, — согласился Джад. — Я помню, у братьев нашлись веские причины нести гроб. Но собака оказалась не очень большой, и вдвоем нести ее было неудобно. Сделав гроб, мальчики Холла заявили: гроб нести должны они, потому что они — близнецы, сделанные точно под копирку. А Билли возразил, что они не знали Бовера (так звали собаку) и не могут нести гроб. «Мой отец говорил, что только близкие друзья могут нести гроб, а не какие-то плотники» — вот его аргумент.
Джад и Норма рассмеялись, а Луис лишь усмехнулся.
— Они уже готовы были подраться, когда Манди Холлидей, сестра Билли, принесла четвертый том Энциклопедии Британики, — продолжал Джад. — Ее отец — Стефан Холлидей был всего лишь доктором в той стороне Бангора и этом месте Бакспорта, но в те дни, Луис, только у их семьи — у единственно»! семьи в Ладлоу, была Энциклопедия Британики: только они могли себе это позволить.
— У них у первых появилось электрическое освещение, — перебила мужа Норма.
— Во всяком случае, Манди прибежала очень возбужденная, этакая восьмилетняя соплячка с большой книгой в руках. Билли и отпрыск Бови, думаю он-таки был Кендоллом, тем, который разбился и сгорел в Пенсаколе, где все они служили в авиации в начале 1942 года, были готовы сцепиться с двойняшками Холла за право тащить бедную, старую, отравленную дворняжку на кладбище.
Луис захихикал. Скоро он громко смеялся. Он живо представил, как все это происходило, почувствовал привкус старины, и напряжение от разговора с Речел спало.
— Девочка сказала: «Подожди! Подождите! Посмотрите сюда!» Все остановились и посмотрели. И, черт возьми, если она не…
— Джад! — встревоженно сказала Норма:
— Ты опять чертыхаешься!
— Извини, дорогая, я увлекся рассказом. Ты знаешь, как это бывает.
— Догадываюсь, — сказала она.
— И будь я проклят, если девчонка не открыла книгу на главе: «Похороны». Там есть картинка, где Королева Виктория отправляется в последний «бон вояж» note 7. Куча людей шествует с каждой стороны гроба, некоторые потеют, с усилием поднимая всю эту хреновину, остальные стоят вокруг в траурных одеждах и гофрированных манжетах, словно ждут, когда скомандуют: «старт!» А потом Манди объявила: «Если церемония похорон официальна, народу может быть сколько угодно! Так гласит книга!»
— Это все решило? — спросил Луис.
— Именно так. Закончилось тем, что собралось ребят двадцать, и, будь я проклят, если они не напоминали картинку, которую нашла Манди, разве что не было гофрированных манжет и высоких шляп. Манди взяла всю организацию похорон на себя. Построив всех, она дала каждому по лесному цветку: одуванчик, венерин башмачок или маргаритку, и они отправились в путь. Господи, я всегда думал, что потеряла наша страна от того, что Манди Холлидей никогда не баллотировалась в конгресс, — старик засмеялся и потряс головой. — Во всяком случае, после этого Билли перестали терзать сны о кладбище домашних любимцев. Он похоронил свою собаку, перестал оплакивать ее и после этого все прошло. Да и мы все именно так относились к смерти.
Луис вспомнил Речел, почти впавшую в истерику.
— Ваша Элли сильнее многих, — заметила Норма, переменив позу. — Вы, Луис, не думаете, что все, вокруг чего мы тут разговариваем, — Смерть — скоро придет за Джадом или за мной, и нам совсем не нравится обсуждать вопросы, касающиеся ее…
— Ну, извините, — проговорил Луис.
— ..но в общем, не такая уж плохая мысль: свести со Смертью шапочное знакомство. В те дни… не знаю… кажется, никто не говорил о Смерти и не думал о ней. Смерть изъяли из телепpoграмм, потому что решили: разговоры о Смерти могут повредить детям… повредить их развитию… и люди захотели закрывать гробы так, чтоб те не выглядели как останки кого-то, и сказать «пока, Смерь!»… похоже, люди просто хотят забыть о Смерти.
— А теперь они показывают все это по кабельному телевидению — Джад посмотрел на Норму и прочистил горло. — Они показывают даже то, чем люди обычно занимаются за опущенными шторами, — закончил он. — Странно, как изменилось отношение к таким вещам с приходом нового поколения, ведь так?
— Да, — согласился Луис. — Я тоже так считаю.
— Ладно, мы пришли из другого времени, — продолжал Джад, и его слова звучали словно извинение. — Мы ближе к Смерти. Мы видели эпидемии после Первой Мировой, когда матери умирали вместе с детьми, умирали от инфекций и лихорадки; в те дни казалось, что врачи только и могут размахивать руками. В те дни, когда мы с Нормой были молодыми, если бы у вас был рак, вы бы точно померли, и быстро. В 1920 году не существовало лечения от рака, этого курса облучений! Две войны, убийства, самоубийства…
Он почувствовал, что пора перевести дух.
— Мы знали Смерть, — наконец продолжил он. — Ее знали и наши друзья и наши враги. Мой брат Пит умер от перитонита аппендикса в 1912 году, когда Тафт был Президентом. Питу только исполнилось четырнадцать, и в бейсбол он игр ал лучше любого парня в городе. В те дни не надо было учиться в колледже, чтобы изучать Смерть… Острую Приправу, или как там ее еще называют. В те дни Смерть заходила в дом, грубо говорила с вами, порой ужинала, а иногда вы чувствовали, как она покусывает вас за задницу, черт возьми!
В этот раз Норма не поправила мужа. Она просто молча кивнула.
Луис встал, потянулся.
— Пойду я, — сказал он. — Завтра у меня трудный день.
— Да, завтра закрутится карусель, — сказал Джад, тоже поднимаясь. Он увидел, что Норма тоже собирается встать, и протянул ей руку. Она поднялась, но, несмотря на помощь мужа, лицо ее перекосило от боли.
— Плохая ночь? — поинтересовался Луис.
— Не так, чтобы очень, — ответила она.
— Согрейте кровать, прежде чем ложиться.
— Хорошо, — сказала Норма. — Я всегда так делаю. И. Луис… не беспокойтесь насчет Элли. Она отвлечется, займется чем-нибудь со своими новыми друзьями и не станет беспокоиться, вспоминая кладбище. Может, даже однажды дети соберутся и отремонтируют несколько старых надгробий, покосят траву или сорвут цветы на могилы. Когда-нибудь, если у них возникнет такое желание, они займутся этим. И Елене от этого будет только лучше. Тогда она, может быть, начнет иначе воспринимать Смерть. "Если только моя жена не воспротивится».
— Приходите завтра вечером и расскажете, как оно повернулось в университете, если хватит сил, — пригласил Джад. — Заодно перекинемся в картишки.
— Может быть, может быть, только если вы сначала напьетесь до бесчувствия, — сказал Луис. — Тогда-то я и разделаю вас под орех.
— Док, — очень торжественно сказал Джад. — В тот день, когда кто-нибудь разделает меня под орех за карточным столом… я позволю такому шарлатану, как вы, лечить меня.
Луис ушел, а Крандоллы еще долго смеялись над шуткой Джада, после того как Луис пересек дорогу.
* * *
Свернувшись на своей половине кровати, словно эмбрион, спала Речел. Она крепко обнимала Гаджа. Все, как предполагал Луис, — в другие времена были другие причины для наступления сезона холодных отношений между ними, но в этот раз получилось хуже, чем обычно. Луис опечалился, разозлился и некоторое время чувствовал себя несчастным, хотел все исправить, но не знал как и не был уверен в том, что первый шаг должен сделать он. Все казалось ему бессмысленным — единственный легкий порыв ветра превратился в ураган. Спор и аргументы… да… точно, но все это так же проходяще, как вопросы и слезы Элли. Луис был уверен, что не выдержит такого количества ударов судьбы, похоже, еще немного и его семейная жизнь треснет… и однажды случится непоправимое. Он прочитал о подобной ситуации в письме одного из друзей: «Ладно, уверен, я могу сказать тебе, до того как ты услышишь это от кого-нибудь другого, Луис: Мэгги и я расходимся…» Или он прочитал это в газете?Быстро раздевшись до трусов, Луис поставил будильник на шесть утра. Потом он оглядел себя, вымыл голову, побрился и похрустел «ролайдом» перед тем как чистить зубы — ледяной чай Нормы вызвал у него боль в желудке. А может, всему виной Речел, свернувшаяся на своей половине кровати. Кровать — территория, которая определяет все остальное, — не об этом ли он читал в каком-то университетском учебнике?
Пока он закончил все дела, наступила ночь. Луис лег в постель… но не смог заснуть. Было еще что-то, что-то изводившее его. Последние два дня это крутилось и крутилось у него в голове, так же как сейчас, когда он вслушивался в почти синхронное дыхание Речел и Гаджа. Генерал Паттион… Ганнан — лучшая собака из тех, что когда-либо жили… В память о Марте, нашей любимице-крольчихе… Неистовая Элли: «Я не хочу, чтобы Черч умер! Он — мой кот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот!» Совсем обезумевшая Речел: «Ты, как доктор, должен знать это!» Норма Крандолл: «…никто не говорил о Смерти и не думал о ней».