Кинг Стивен. Колдун и кристалл

Ни отец, стоящий у кровати, ни сын, лежащий голый на полу, даже
не взглянули на нее. Мужчина в джинсах поднял пояса с револьверами,
которые Роланд накануне взял из арсенала под казармой, отомкнув дверь
ключом Корта. Потряс ими перед лицом Роланда, как трясут изгрызанной
одеждой перед мордой щенка, у которого режутся зубы. Тряхнул с такой
силой, что один из револьверов выпал из кобуры. Несмотря на то что
Роланд еще не пришел в себя от изумления, револьвер он поймал на лету.
- Я думал, ты на западе. В Крессии. Преследуешь Фарсона и его...
Отец Роланда отвесил ему затрещину. Мальчишка отлетел в дальний
угол, из уголка рта заструилась кровь. Инстинктивно Роланд подумал о
том, что надо поднять револьвер, который он все держал в руке и...
Стивен Дискейн смотрел на него, уперев руки в бока. Мысль сына он
прочел до того, как тот ее окончательно сформулировал. И губы Стивена
разошлись в безрадостной улыбке, обнажив не только зубы, но и десны.
- Пристрели меня, если сможешь. Почему нет? Доверши начатое. О
боги, я сочту это за счастье!
Роланд положил револьвер на пол и отодвинул тыльной стороной
ладони. Он не хотел, чтобы его пальцы оказались в непосредственной
близости от спускового крючка. Они уже не полностью подчинялись ему,
эти пальцы. Он узнал об этом вчера, аккурат после того, как сломал
Корту нос.
- Отец, вчера я выдержал испытание. Я отнял палку Корта. Я
победил. Я - мужчина.
- Ты дурак, - ответил отец. Улыбка исчезла. Он разом постарел,
осунулся. Тяжело опустился на шлюхину кровать. Посмотрел на пояса с
кобурами, что держал в руке, выронил их на пол. - Ты -
четырнадцатилетний дурак, а это самый худший тип дураков. - Он вскинул
голову, вновь пылая яростью, но Роланд не возражал: ярость, она куда
лучше, чем покорность судьбе, признак старости. - С того момента как
ты научился ходить, я знал. что ты не гений, но до вчерашнего дня не
верил, что ты идиот. Позволить ему заманить себя в ловушку, как корову
на бойню! Боги! Ты забыл имя своего отца! Скажи это!
Вот тут разозлился и мальчик. Как раз вчера лицо отца ни на
секунду не покидало его, оставаясь с ним во всех его деяниях.
- Это неправда! - прокричал он из угла, сидя голой задницей на
занозистых досках пола, прижимаясь спиной к стене. Солнечный свет,
вливаясь в окно, касался пушка на его не знающей бритвы щеке.
- Это правда, щенок! Глупый щенок! Извиняйся, а не то я спущу с
тебя шку...
- Я видел их вместе! - взорвался Роланд. - Твою жену и твоего
министра... твоего мага! Я видел отметину его рта на ее шее! На шее
моей матери! - Он потянулся за револьвером, поднял его, но, даже
сгорая от стыда и ярости, не позволил пальцам приблизиться к
спусковому крючку. Револьвер подмастерья он держал за металл ствола. -
Сегодня я оборву жизнь этого предателя и соблазнителя, и если у тебя
не хватает мужества помочь мне в этом, по крайней мере ты можешь
отойти в сторону и не мешать...
Один из револьверов Стивена покинул кобуру на его бедре и
оказался в руке, прежде чем глаз Роланда уловил какое-то движение.
Единственный выстрел громом прогремел в комнатенке. Прошла минута,
прежде чем Роланд вновь начал слышать. Подмастерьевского револьвера у
него давно уже не было. Его вышибло из руки, до сих пор дрожащей
мелкой дрожью. Он вылетел в окно, превращенный в кусок расплющенного
металла, так и не успев послужить новому хозяину.
Роланд изумленно взирал на отца, тот долго молчал, не сводя глаз
с сына. Теперь на его лице читались спокойствие и уверенность. Такое
лицо Роланд помнил с раннего детства. Усталость и едва сдерживаемая
ярость исчезли, как вчерашние раскаты грома. Наконец Стивен заговорил:
- Я сказал неправду и извиняюсь перед тобой. Ты не забыл моего
лица, Роланд. Но все-таки ты сглупил, позволил себе поддаться на
уловку хитреца, с которым тебе никогда не сравниться. И только
благодаря милосердию богов и воле ка тебя не послали на запад. И тогда
еще одного истинного стрелка смело бы с дороги Мартена... с дороги
Джона Фарсона... с дороги, ведущей к существу, которое правит ими. -
Он встал, протянул к сыну руки. - Если бы я потерял тебя, Роланд, то
умер бы.
Роланд поднялся, голый подошел к отцу, который яростно его обнял.
Когда Стивен Дискейн поцеловал Роланда сначала в одну щеку, а потом во
вторую, мальчик заплакал. И тут же Стивен Дискейн прошептал на ухо
сыну шесть слов.

16

- Каких? - спросила Сюзанна. - Каких шесть слов?
- "Я знаю об этом два года", - ответил Роланд. - Вот что он
прошептал.
- Святой Иисус, - вырвалось у Эдди.
- Он сказал, что во дворец мне возвращаться нельзя, или я не
доживу до захода солнца. Он сказал: "Ты рожден для того, чтобы
выполнить предназначенное тебе судьбой, и никакие козни Мартена не
смогут этому помешать. Однако он поклялся убить тебя, прежде чем ты
вырастешь и превратишься в угрозу его планам. И ты все равно должен
покинуть Гилеад, хотя и вышел победителем из поединка с Кортом. Только
поедешь ты не за запад, а на восток. Я не могу отослать тебя одного и
без цели. - После короткой паузы Стивен добавил: - И с этими жалкими
"подмастерьевскими револьверами".
- И какую он поставил перед тобой цель? - спросил Джейк. История
захватила его, глаза блестели, как у Ыша. - Кого послал с тобой?
- Все это вам предстоит услышать, - ответствовал Роланд. - И со
временем дать мне оценку.
Он глубоко вздохнул, так вздыхают перед тем, как приступить к
тяжелой, но нужной работе, подбросил в костер сушняка. А когда
разгорелось пламя, отодвинув от костра тени, начал рассказ. Говорил он
всю ночь, закончив историю Сюзан Дельгадо, лишь когда на востоке
поднялось солнце, залило стеклянный замок ярким светом нового дня и
все увидели, что истинный цвет стен, башен и крыши - зеленый.

Часть вторая. СЮЗАН

Глава первая. ПОД ЦЕЛУЮЩЕЙСЯ ЛУНОЙ

1

Идеальный серебряный диск, Целующаяся Луна, как ее звали на
Полную Землю, висела над изъеденным ветром, лишенным растительности
холмом, что высился в пяти милях к востоку от Хэмбри и в десяти милях
к югу от каньона Молнии. Под холмом еще стояла жара позднего лета,
удушливая даже через два часа после захода солнца, но на вершине Кооса
уже миновала пора жатвы, и резкий ветер бросал в лицо порывы холодного
воздуха. Женщине, которая жила на холме в компании старого
кота-мутанта и змеи, предстояла долгая ночь.
Она, впрочем, не возражала. Отнюдь. Руки при деле - счастливые
руки. Так чего жаловаться.
Женщина подождала, пока стихнет топот лошадей ее ночных гостей,
сидя у окна в большой комнате хижины (вторая комната, спальня,
размерами лишь не намного превосходила чулан). Масти, шестилапый кот,
устроился у нее на плече. На ее колени падал лунный свет.
Три лошади уносили прочь троих мужчин. Больших охотников за
гробами, так они называли себя.
Она хмыкнула. Забавные они, эти мужчины, но самое смешное
заключалось в том, что они об этом и не подозревали. Мужчины, такие
хвастливые, выдумывающие себе грозные прозвища. Мужчины, так
гордящиеся своими мускулами, способностью много выпить, много съесть,
а особенно своими болтающимися концами. Да, даже в нынешние времена,
когда большая их часть годится лишь на то, чтобы зачать детей-уродов,
которых следует сразу топить в ближайшем колодце. Но вина, разумеется,
лежит не на них, не так ли, дорогая? Нет, всегда виновата женщина: ее
чрево - ее вина. Мужчины такие трусы. Улыбающиеся трусы. И эти трое
ничем не отличались от остальных. Разве что хромоногого старика
следовало остерегаться, его ясных и очень уж любопытных глаз, которые
смотрели на нее с его головы, но она не видела в них ничего такого, с
чем не смогла бы справиться.
Мужчины! Она не могла понять, почему так много женщин их боится.
Разве боги не создали их с наиболее уязвимой частью организма,
болтающейся между ног, как кишка, которой не хватило места в животе?
Ударь их туда, и они свернутся в спираль. Поласкай их там, и у них
растают мозги. А тому, кто хоть чуть-чуть сомневался в справедливости
этого утверждения, достаточно узнать о том деле, что еще ждало ее.
Торин! Мэр Хэмбри! Командир гвардии феода! Нет большего дурака, чем
старый дурак!
Однако эти мысли лишь пролетали в ее голове и не несли в себе
никакой угрозы, по крайней мере пока. Трое мужчин, называвших себя
Большими охотниками за гробами, привезли ей чудо из чудес, и женщине
не терпелось взглянуть на него. Не просто взглянуть, до дна испить
глазами эту чашу. Этим она и собиралась заняться.
Джонас, этот хромоногий, настоял, чтобы она спрятала привезенное
ими чудо, ему сказали, что у нее есть такой тайник. Нет, нет, сам он
не хотел знать, где находится этот тайник или какой другой, избави
Боже (при этих словах Дипейп и Рейнолдс загоготали, как тролли). Она
спрятала, но теперь, когда топот копыт растворился в порывах ветра,
могла делать все, что ей заблагорассудится. Девушка, грудь которой
лишила Харта Торина остатков мозгов, придет не раньше чем через час
(старуха настояла, чтобы из города девушка шла пешком, якобы для того,
чтобы ее очистил лунный свет: на самом же деле ей хотелось развести во
времени две встречи), и этот час она могла использовать по
собственному усмотрению.
- О, как ты прекрасен, я в этом уверена, - прошептала она и
почувствовала некий жар в том месте, где сходились ноги. Влага
проступила в сухом ручье, что прятался там?
О боги!
- Да, даже сквозь ящик, в котором они тебя спрятали, я чувствую
твой блеск. Масти, он так же прекрасен, как и ты. - Она сняла кота с
плеча, подержала перед собой. Старый кот замурлыкал и потянулся
мордочкой к ее лицу. Она поцеловала его в нос. Кот от восторга
зажмурился. - Прекрасен, как ты. Да, как ты, как ты! Увидишь сам!
Она опустила кота на пол. Он медленно направился к очагу, где еще
горел огонь, "доедая" последнее полено. Хвост Масти, расщепленный на
конце, как у дьявола, нарисованного в старинных книгах, мотался из
стороны в сторону в освещенном оранжевыми бликами воздухе комнаты. Его
лишние лапы, свисая с боков, покачивались в такт шагам. Тень,
поднимающаяся с пола на стену, являла собой чудовище: жуткую помесь
кота и паука.
Старуха поднялась и направилась в спальню-чулан, где спрятала
принесенное Джонасом.
- Если потеряешь, останешься без головы, - предупредил он.
- За меня не беспокойся, мой добрый друг, - ответила она, скупо
улыбнувшись через плечо, думая при этом: мужчины! До чего же глупые и
самоуверенные существа!
Теперь она подошла к изножию кровати, провела рукой по земляному
полу. На, казалось бы, твердой поверхности появились щели. Образовали
квадрат. Она сунула пальцы в одну из щелей. Квадрат приподнялся. Она
сняла потайную панель (потайную в том смысле, что никто не мог найти
ее, кроме старухи). Под ней открылась ниша в два фута глубиной и
площадью в квадратный фут. На дне стоял ящик из железного дерева. На
его крышке свернулась в клубок зеленая змея. Когда пальцы старухи
коснулись змеи, та подняла головку вверх. Пасть раскрылась в
безмолвном шипении, открыв четыре пары зубов, две - наверху, две -
внизу
Старуха достала змею из ниши, что-то ей ласково нашептывая. Когда
поднесла ее к своему лицу, пасть змеи раскрылась вновь, шипение стало
слышимым. Старуха открыла рот, меж серых дряблых губ высунулся
желтоватый, дурно пахнущий язык. Две капли яда (достаточная доза,
чтобы убить целую компанию, рассевшуюся за праздничным столом, если
подмешать ее в пунш) упали на язык. Старуха проглотила яд, чувствуя,
как огнем опалило рот, горло, желудок, словно она хлебнула крепкого
напитка. На мгновение комната закачалась перед глазами, она услышала
голоса, бормочущие в спертом воздухе лачуги, голоса тех, кого она
называла "невидимыми друзьями". Из глаз потекли слезы, заполняя
борозды, проложенные временем на ее щеках. Потом она выдохнула, и все
встало на свои места. Пропали и голоса.
Она поцеловала Эрмота меж лишенных век глаз (время Целующейся
Луны, все так, подумала старуха), а потом положила на пол. Змея
уползла под кровать, откуда, свернувшись в клубок, наблюдала, как
хозяйка водит ладонями над крышкой ящика из железного дерева. Старуха
чувствовала, как вибрируют бицепсы, а жар между ног усиливается. Уже
много лет она не слышала голоса пола, но теперь он прорезался, и
причину следовало искать не в Целующейся Луне.
Джонас запер ящик и не оставил ей ключа, но с такими пустяками
она справлялась без труда. Жила она долго, многое узнала и имела дело
с существами, при виде которых большинство мужчин, при всей их
браваде, удрало бы со всех ног. Она протянула руку к замку,
выполненному в форме глаза. Поверх замка тянулась надпись на Высоком
Слоге (Я ВИЖУ, КТО ОТКРЫВАЕТ МЕНЯ). Убрала руку. Внезапно она ощутила
все те запахи, которые при обычных обстоятельствах ее нос более не
улавливал: плесени и грязи, засаленного матраца и крошек еды, годами
копившихся на кровати, золы и древних благовоний, старой женщины со
слезящимися глазами и сухой (обычно) "киской". Здесь она не могла
открыть этот ящик и взглянуть на хранящееся внутри чудо. И решила, что
должна вынести его наружу, на свежий воздух, где пахло только шалфеем
и мескитовым деревом.
Она должна посмотреть на это чудо при свете Целующейся Луны.
Риа с холма Коос, охнув, вытащила ящик из ямы в земле, с трудом
поднялась, сунула ящик под мышку и вышла из спальни.

2

Хижина находилась достаточно далеко от вершины холма, чтобы до
нее не долетали порывы холодного ветра, который дул практически
постоянно от Первой Жатвы до Широкой Земли. К вершине вела узкая
тропа. Под лунным светом она превратилась в серебряную дорожку.
Старуха, тяжело дыша, поднималась по ней, седые космы торчали во все
стороны, старые бедра ходили из стороны в сторону под черным платьем.
Кот держался в ее тени, изредка хрипло мурлыкая.
На вершине ветер подхватил волосы Риа и отбросил к затылку. Он же
донес до ее слуха ноющий шепот червоточины, которая добралась до
дальнего края каньона Молнии. Этот звук многие старались не замечать,
а вот ей он нравился. Риа с Кооса он напоминал колыбельную. Над
головой плыла луна, тени на ее сверкающей поверхности складывались в
лица целующихся влюбленных... если верить дуракам, что жили внизу.
Обычные люди видели разные лица или лицо каждое полнолуние, но старая
карга знала, что лицо на луне только одно - лицо демона, лицо смерти.
Она же давно не чувствовала себя такой живой.
- О, мой красавчик, - прошептала она и коснулась замка
скрюченными пальцами. Красный отсвет появился под ладонью, что-то
щелкнуло. Тяжело дыша, словно ей пришлось долго бежать в гору. Риа
поставила ящик на землю и открыла его.
Розовый свет, слабее, чем от Целующейся Луны, но куда как
прекраснее, вырвался из ящика. Коснулся старческого лица,
склонившегося над ним, и на мгновение превратил его в лицо юной девы.
Масти принюхался, вытянул шею, прижал уши к голове, старые глаза
заблестели розовым светом. Риа мгновенно заревновала:
- Отвали, дурашка, таким, как ты, делать тут нечего.
И отпихнула кота. Масти подался назад, зашипел, как закипающий
чайник, отошел к скале, торчащей к небу на самой вершине, и уселся в
ее тени.
В ящике лежал хрустальный шар. Именно его наполнял розовый свет.
И пульсировал, словно биение умиротворенного сердца.
- О, моя прелесть, - прошептала она, поднимая шар. Розовое
сияние, как капли дождя, оросило ее лицо. - Как ты прекрасен.
Внезапно розовый цвет внутри шара сменился алым. Она
почувствовала, как шар завибрировал в ее руках, словно мощный мотор,
ощутила влагу между бедер, ее охватили желания, о которых она и думать
забыла.
Вибрация стихла, цвет поблек. И тут из розовой дымки появились
три всадника. Поначалу она подумала, что это те самые люди, что
привезли ей кристалл, - Джонас и два его спутника. Но нет, эти были
моложе, моложе даже Дипейпа, которому не исполнилось и двадцати пяти.
У того, что скакал слева на луке седла она видела череп какой-то
птицы... как он туда попал? Зачем?
Потом этот всадник и тот, что скакал справа, ушли в тень, так уж
распорядился магический кристалл, оставив только одного, центрального.
Джинсы и сапоги, широкополая шляпа, скрывающая верхнюю половину лица,
уверенность и легкость, с которыми он сидел на лошади, подсказали ей -
стрелок! Скачущий на восток из Внутренних феодов, возможно, из самого
Гилеада! Но, даже не видя верхней половины лица, старуха знала - это
же совсем ребенок. Не увидела она и револьверов на его бедрах. Однако
предположила, что едва ли он отправился в путь без оружия. Если б она
могла все получше рассмотреть...
Она поднесла хрустальный шар к лицу, прошептала:
- Подъезжай поближе, красавчик! Еще ближе!
Она не знала, что за этим последует, скорее всего ничего, но
внутри темного круга, образовавшегося в кристалле, фигура надвинулась
на нее, очень медленно, словно лошадь и всадник преодолевали
сопротивление воды, а не воздуха. Она увидела трепыхание стрел за
спиной всадника. А на луке седла место черепа занимал боевой лук. По
правую сторону седла, где стрелок вез бы ружье в чехле, она увидела
копье. Он не из Древних, она поняла это по его лицу... но и не с
Внешней Дуги.
- Так кто же ты, лапочка? - прошептала Риа. - И как мне тебя
узнать? Ты так низко надвинул шляпу, что я не вижу твоих божественных
глазок. Ну чего ты так низко ее надвинул? Может, по лошади... или
по... брысь. Масти! Не мешай мне! Брысь!
Коту надоело сидеть под скалой, и он, мяукая, кружил между ее
раздутых артритом лодыжек. Когда старуха дала ему пинка. Масти
отступил на шаг... чтобы тут же двинуться к ней, глядя на старуху
залитыми лунным светом глазами и все так же протяжно мяукая.
Риа пнула его вновь, без особо результата, как и в первый раз,
вновь всмотрелась в хрустальный шар. Лошадь и заинтересовавший ее
всадник исчезли. Вместе с розовым светом. Она держала в руках обычную
стекляшку, отражающую лишь свет Целующейся Луны.
Налетел ветер, обтянул платьем старушечье тело. Масти, пинки его
нисколько не устрашили, вновь отирал лодыжки своей хозяйки,
беспрестанно мяукая.
- Видишь, что ты наделал, блошиный мешок? Свет ушел, ушел в тот
самый момент, когда я...
И тут она услышала какие-то звуки, доносящиеся со стороны
проселка, ведущего к ее хижине, и поняла, почему встрепенулся Масти.
Она слышала пение. Она слышала девушку. Та пришла раньше назначенного
срока.
Скорчив злобную гримасу (старуха не любила, когда ее заставали
врасплох, и этой крошке предстояло заплатить за доставленные
неудобства), она наклонилась и положила хрустальный шар в ящик,
выложенный внутри набивным шелком. Шар лег в выемку, как яйцо,
поданное на завтрак его светлости, ложится в подставку для яиц. А со
склона холма, пусть и от самого подножия (чертов ветер дует не с той
стороны, а не то она засекла бы девушку раньше), доносилось пение. И с
каждой секундой оно становилось все громче:

О любовь, о любовь, беззаботная любовь,
Что ж мне делать теперь, беззаботная любовь?

- Я покажу тебе беззаботную любовь, паршивая девственница, -
пробормотала старуха. Она чувствовала резкий запах пота под мышками,
хотя в другом месте влага уже высохла. - Придется тебе заплатить за
то, что являешься к старой Риа раньше времени. Я об этом позабочусь.
Она провела пальцами над замком, но тот не защелкнулся. Должно
быть, она слишком торопилась, открывая замок, вот что-то внутри и
сломалось. Глаз и девиз, казалось, смеялись над ней: Я ВИЖУ, КТО
ОТКРЫВАЕТ МЕНЯ. Она все могла поправить в мгновение ока, но сейчас у
нее не было даже этого мгновения.
- Назойливая сучка! - вырвалось у старухи. Она повернулась на
приближающийся голос (уже почти пришла, на сорок пять минут раньше).
Она с силой прижала крышку к ящику. С душевной болью, потому что
шар вновь стал оживать, наполняясь розовым светом. Но времени у нее не
осталось. Потом, возможно, после того, как уйдет эта девушка, из-за
которой совсем потерял голову Торин, этот старый козел.
Но помни, что ты должна сдержаться и не причинить девушке вреда,
предупредила она себя. Помни, что та пришла сюда по его требованию, во
всяком случае, она не из тех девиц, что слишком широко раздвигали
ноги, а теперь удивляются, что парни не выказывают желания жениться.
Эту Торин присмотрел для себя, о ней он думает, когда его старая
корова-жена засыпает и он может вдоволь плодоить себя. Это девица
Торина, а на его стороне и закон, и сила. Более того, то, что лежит в
ящике из железного дерева, принадлежит человеку Торина, а если Джонас
узнает, что она заглянула в ящик... что она воспользовалась ма...
Нет, пока опасаться ей нечего. Тем более что ящик находится у
нее, не так ли?
Она зажала ящик под мышкой, свободной рукой подобрала юбки и
побежала по тропе к хижине. Она еще могла бегать, если возникала такая
необходимость, хотя мало кто в это верил.
Масти не отставал он нее ни на шаг, подняв хвост трубой. А лишние
лапы болтались из стороны в сторону.

Глава вторая. ПРОВЕРКА НА ЦЕЛОМУДРИЕ

1

Риа, влетев в хижину, сразу направилась в чулан-спальню и
остановилась на пороге, приглаживая растрепавшиеся волосы. Снаружи
сучка видеть ее не могла: она перестала бы петь или хотя бы запнулась.
Это, конечно, хорошо, но проклятый тайник закрылся, а вот это плохо.
Открыть его вновь времени у нее не было. Риа подскочила к кровати,
опустилась на колени, затолкала ящик в подкроватную темноту.
Да, сойдет и так. До ухода Сюзи вполне сойдет. Улыбаясь правой
стороной рта (левую давно парализовало), Риа вернулась в большую
комнату, чтобы встретить новую гостью.

2

За ее спиной крышка ящика приподнялась. На дюйм, не больше, но и
этого хватило, чтобы под кроватью запульсировало розовое сияние.
Сюзан Дельгадо остановилась в сорока ярдах от ведьминой хижины,
пот холодил ей подмышки и шею. Видела ли она старуху (несомненно, ту
самую, к которой пришла), бегущую к хижине с вершины холма? Похоже,
что видела.
Не прекращай петь. Если старая дама так торопится, значит, она не
хочет, чтобы ее видели. Если ты замолчишь, она поймет, что ты увидела
лишнее.
На мгновение Сюзан подумала, что все равно придется замолчать:
память не желала подсказывать ей следующий куплет песни, которую она
пела с самого детства. Но потом сжалилась, и девушка продолжила (не
только песню, но и путь):

Все тревоги позабыты,
Да, тревоги скрылись вдаль.
И любовь моя пропала,
И на сердце лишь печаль.

Возможно, неудачная песня для такой ночи, но ее сердце жило
своей, отдельной жизнью, не обращая особого внимания на то, о чем
думала или чего хотела ее голова. Как всегда. Ее пугала лунная ночь,
когда, говорят, вервольфы выходят на охоту, ее пугала миссия, с
которой ее послали, ее пугало то, к чему все это могло привести.
Однако, когда она миновала Хэмбри и вышла на Великий Тракт, сердце ее
захотело пробежаться, и она побежала под Целующейся Луной, задрав юбки
выше колен. Поскакала, как пони, а ее тень мчалась следом. Бежала она
с милю, а то и больше, пока не заболели все мышцы, а воздух не стал
вливаться в легкие как горячая жидкость. И добравшись до уходящего в
гору проселка, что вел к хижине, она запела. Потому что того захотело
ее сердце. Сюзан решила, что идея не так уж плоха. Уж по меньшей мере
пение отгоняло ее страхи. Пусть маленькая, но польза.
И теперь Сюзан подходила к хижине с песней про беззаботную
любовь. Когда же ступила в полосу света, отбрасываемого через
приоткрытую дверь огнем очага и поднялась на крыльцо, из комнаты
донесся сварливый голос:
- Перестань голосить, мисси [мисси - шутливо-презрительное
обращение к молоденькой девушке.], от твоего воя у меня сводит скулы.
Сюзан, которой всю жизнь говорили, что у нее прекрасный голос,
доставшийся, несомненно, в наследство от бабушки, тут же замолчала,
обиделась. Она стояла на крыльце, сложив руки на фартуке. Под фартук
она надела не самое лучшее из своих платьев (всего их было два). А под
платьем гулко билось ее сердечко.
Кот, отвратительное создание с двумя лишними лапами, торчащими из
боков, словно вилки, первым появился в дверном проеме. Посмотрел на
нее, словно оценивая, а потом мордочка его скривилась, отобразив
вполне человеческое чувство: презрение. Кот зашипел, ретировался.
Что ж, и тебе желаю доброго вечера, подумала Сюзан.
Тут к двери подошла старуха, к которой ее послали. Смерила
девушку взглядом, в котором читалось то же презрение, затем отступила
назад.
- Заходи. И поплотнее затвори дверь. Как видишь, ветер может ее
открыть.
Сюзан переступила порог. Она не хотела запираться в этой дурно
пахнущей комнате с этой старухой, но, когда у тебя нет выбора,
промедление - всегда ошибка. Так полагал ее отец, независимо от того,
шла ли речь о математических исчислениях или об общении с мальчишками
на танцах, когда их руки становились очень уж шаловливыми. Сюзан
плотно закрыла дверь и услышала, как что-то щелкнуло.
- А вот и ты. - Старуха изобразила некое подобие приветливой
улыбки. Такая улыбка гарантировала, что даже смелая девушка вспомнит
об историях, которые слышала в детстве. Долгих зимних историях о
старухах с торчащими изо рта клыками и булькающих котлах, в которых
кипело зеленое варево. В этой комнате над огнем котел не стоял, да и