Страница:
Он выпил остатки сока. – Когда я заикнулся на слове «спросить» несколько секунд назад, это было впервые за двадцать один год.
Он посмотрел на нее.
– Сначала шрамы, потом заиккание. Ты сслышишь?
– Ты делаешь это намеренно! – сказала она, сильно испугавшись.
– Нет. Я думаю, человека в этом убедить нельзя, но это так.
Заикание смешит.
Одра. Страшно. На одном уровне ты даже не сознаешь, как это происходит. Просто... Что-то еще ты слышишь в своей голове. Как будто часть твоего мозга на минуту опережает остальной.
Он встал и беспокойно обошел комнату. Он выглядел усталым, и она с тревогой подумала, как упорно он работал почти тринадцать последних лет, как будто талант можно измерить неистовством, почти что безостановочностью работы. Мысль, которая пришла ей в голову, была тревожной, и она попыталась отогнать ее, но напрасно.
Предположим, что Биллу звонил не Ральф Фостер, приглашающий его в «Плау и Бэрроу» на хандрестлинг или трик-трак на часок, и не Фредди Файерстоун, продюсер «Комнаты на чердаке» по какому-нибудь вопросу?
Но тогда напрашивалась мысль, что все это дело «Дерри-Майкл Хэнлон» было ничем иным, как галлюцинацией. Галлюцинацией, вызванной начинающимся нервным расстройством.
Но шрамы.
Одра – как ты объяснишь эти шрамы?
Он прав. Их не было, а сейчас они есть. Это правда, и ты знаешь ее.
– Расскажи мне остальное, – сказала она. – Кто убил твоего брата Джорджа? Что ты и эти другие дети сделали? Что вы обещали?
Он подошел к ней, встал перед ней на колени, как старомодный поклонник с просьбой о руке и сердце и взял ее руки.
– Я думаю, я мог бы рассказать тебе, – сказал он мягко. – Я думаю, если бы я действительно хотел, то мог бы. Многого я не помню даже сейчас, но раз я начал говорить, оно придет. Я могу ощущать эти воспоминания.., ожидать рождения. Они как облака, несущие дождь. Только этот дождь очень грязный. Растения, которые вырастают после такого дождя, – монстры. Может быть, я могу встретиться с ними...
– Они знают?
– Майкл сказал, что он зовет всех. Он думает, они все приедут.., кроме, может быть, Стэна. Он сказал, что голос Стэна звучал как-то странно.
– Это все звучит для меня странно. Ты очень пугаешь меня, Билл.
– Извини, – сказал Билл и поцеловал ее. Это было похоже на поцелуй незнакомца. Она почувствовала, что ненавидит этого человека – Майкла Хэнлона. – Я думал, я должен объяснить столько, сколько могу; я думал, так будет лучше, чем сжиматься и дрожать ночью. Я полагаю, некоторые из них как раз так и дрожат сейчас. Но я должен ехать. И я думаю, Стэн будет там, неважно, что голос его звучал странно. Или, может быть, это потому, что я не могу представить себе, что не еду.
– Из-за твоего брата?
Билл медленно покачал головой. – Я мог бы тебе сказать, что да, но это было бы ложью. Я любил его. Я знаю, как странно это должно звучать после того, как я признался, что не думал о нем двадцать с лишним лет, но я чертовски любил этого человечка. – Он улыбнулся. – Он был спазмоид, но я любил его. Знаешь?
Одра, у которой была младшая сестра, кивнула:
– Я знаю.
– Но дело не в Джордже. Я не могу объяснить, что это. Я...
Он выглянул из окна и посмотрел на утренний туман.
– Я чувствую себя так, как должна чувствовать себя птица, когда приходит осень, и она знает.., как-то она знает, что ей надо лететь домой. Это инстинкт, малыш.., и я думаю, я верю, что инстинкт – это железный остов, на котором держатся все наши идеи свободной воли. Даже если ты хочешь выкурить трубку, или выпить бутыль, или предпринять длинную прогулку, ты не можешь сказать НЕТ некоторым вещам. Ты не можешь отказаться принять свой выбор, потому что нет никакого выбора. Я должен ехать. То обещание.., оно в моем мозгу как рррыболовный крючок.
Она встала и осторожно подошла к нему; она чувствовала себя очень слабой, хрупкой, вот-вот сломается. Она положила руку на его плечо и повернула его к себе.
– Тогда возьми меня с собой.
Выражение ужаса, которое появилось в этот момент на его лице – не ужаса от нее, а ужаса за нее – было настолько обнаженным, что она отступила назад, действительно в первый раз испугавшись.
– Нет, – сказал он. – Не думай об этом. Одра. Никогда не думай об этом. Ты не поедешь в Дерри, ты не приблизишься к Дерри на три тысячи миль. Я думаю, Дерри будет очень плохим местом следующие несколько недель. Ты останешься здесь и будешь вести дела, находить отговорки за меня. Обещай мне это!
– Должна ли обещать? – спросила она, причем глаза ее так и не оторвались от него. – Должна ли я, Билл?
– Одра...
– Должна ли? Ты дал обещание и смотри, во что это вылилось. А я – твоя жена, и я люблю тебя.
Его большие руки больно сжали ее плечи. – Обещай мне! Обещай! Оообещай!
И она не смогла вынести это, это сломанное слово, пойманное его ртом, как забагренная рыба.
– Я обещаю, ладно? Я обещаю? – Она залилась слезами. – Теперь ты счастлив? Боже! Ты сумасшедший, все это безумие, но я обещаю!
Он обнял ее и положил на кушетку. Принес бренди. Она отпила чуть-чуть, держа себя под контролем.
– Когда ты едешь?
– Сегодня, – сказал он. – Конкордом. Я успею, если я поеду в Хитроу машиной, а не поездом. Фредди хотел, чтобы я начал после ланча. Ты иди в девять, и ты не знаешь ничего, ладно?
Она неохотно кивнула.
– Я буду в Нью-Йорке до того, как все прояснится в забавном свете. А в Дерри – до захода солнца, если все правильно сссогласовать.
– А когда я увижу тебя снова? – спросила она мягко.
Он обнял ее и крепко прижал к себе, но так и не ответил на ее вопрос.
ДЕРРИ: ПЕРВАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
Отрывок, приведенный ниже и все остальные отрывки «Интерлюдии» взяты из Микаэла Хэнлона «Дерри: Несанкционированной истории города». Это неопубликованная серия записок и выдержки из рукописи (которая читается почти как начало дневника), найденные под сводами Деррийской публичной библиотеки. Приведенное выше название, написанное на обложке подборки из отдельных листочков, в которой хранились эти записки до своего появления здесь. Автор, однако, неоднократно ссылается на эту работу в собственных своих заметках как на: «Дерри: взгляд через заднюю дверь ада».
Предполагают, что мысль о популярном издании этих записей не только помрачила рассудок мистера Хэнлона...
2 января, может ли ВЕСЬ город быть населен призраками?
Населен призраками так же, как населены ими некоторые дома?
Не просто одно-единственное здание в том городе или одной-единственной улицы, или единственный баскетбольный корт в крошечном парке, не просто одна городская зона – не ВСЕ. Все сооружения.
Может ли это быть?
Слушайте:
Населенный призраками: «Часто посещаемый привидениями или духами». Функ и Вагнеллз.
Навязчивость: «Нечто постоянно приходящее в голову; трудно забыть». Также Функ и Фрэнд.
Являться: «Появляться или часто приходить, особенно это относится к призракам». НО – слушайте! – «Место часто посещаемое: курорт, притон, места постоянных сборищ»...
И еще одно – похоже, последнее, – определение этого слова как существительного, в самом деле пугает меня: «Место кормления животных».
Подобных животных, которые зверски избили Адриана Меллона и затем сбросили его под мост?
Подобие животному, которое ждет под мостом?
Место кормления животных.
Кто кормит в Дерри? Кто кормится Дерри?
Интересное дело – я даже не предполагал, что человек может стать таким пуганным, как стал я после истории с Адрианом Меллоном и все еще продолжаю жить, вернее просто функционировать. Я как будто попал в рассказ, а ведь известно что испуг ты должен чувствовать только в финале рассказа, когда призрак тьмы в конце концов выходит из леса, чтобы начать питаться.., вами, конечно.
Вами.
Но этот рассказ не из серии классических шедевров Лавкрафта, Брэдбери, или По. Разумеется, я знаю далеко не все, но многое. Я только что начал его, когда однажды в конце сентября открыл «Новости» Дерри, прочитал стенограмму предварительного слушания дела мальчика Унвина, и понял, что клоун, который убил Джорджа Денбро, может вернуться опять. Фактически все началось в 1980 году, когда, как я думаю, какая-то ранее уснувшая часть меня пробудилась.., почувствовав, что Его время, кажется, опять подходит.
Какая часть? Я думаю, нечто вроде дозорного.
А может быть, был голос Черепахи. Да.., пожалуй так. Я знаю, Билл Денбро поверил бы в это.
Я обнаружил новости о старых ужасах в старых книгах; прочитал материалы о старых зверствах в старых периодических изданиях; на задворках своего разума, с каждым днем все громче, я слышал гудение морской раковины, какой-то нарастающий шум; казалось, я чувствую горький озоновый аромат будущих молний. Я начал записи для книги, которую я почти наверняка не успею опубликовать при жизни. И в то же время я продолжал свою жизнь. На одном уровне моего разума я жил и живу с невероятными, гротескными, ужасными видениями; на другом – продолжаю жить земной жизнью библиотекаря маленького городка. Я складываю книги на полки, я составляю библиотечные карточки для новых читателей, я убираю аппарат для чтения микрофильмов, который небрежные читатели иногда оставляют включенным; я щучу с Кэрол Даннер, говорю, как бы мне хотелось пойти с ней в постель, и она отшучивается – как бы ей хотелось пойти в постель со мной, и оба мы заем, что на самом деле она шутит, а я нет, так же как оба мы знаем, что она не останется надолго в таком маленьком городишке, как Дерри, а я буду здесь до самой смерти – брошюровать разорванные страницы в «Бизнес Уик», сидеть на ежемесячных собраниях, посвященных комплектованию библиотеки, с трубкой в одной руке и пачкой «Библиотечных журналов» в другой.., и просыпаться посреди ночи и сдерживать крик, прижав кулаки ко рту.
Готические условности тут не причем. Мои волосы не побелели. Я не хожу во сне. Я не отпускаю таинственных комментариев, не ношу дощечку для спиритических сеансов в кармане своей спортивной куртки. Разве что смеяться стал больше, и вероятно смех мой кажется людям чересчур пронзительным, пронизывающим, неестественным, потому что иногда они странно смотрят на меня, когда я смеюсь.
Часть меня – часть, которую Билл называл «голосом Черепахи» – говорит мне, что я должен позвонить им всем сегодня ночью. Но полностью ли я уверен, даже сейчас? Хочу ли я быть полностью уверенным? Нет – конечно, нет. Но Боже, то, что случилось с Адрианом Меллоном, так похоже на то, что случилось с братом Заики Билла, Джорджем, осенью 1957 года...
Если это началось снова, я позвоню им. Я должен позвонить. Но пока, что нет. Впрочем, еще рано. В прошлый раз это шло медленно и закончилось раньше лета 1958. Поэтому.., я выжидаю. И заполняю ожидание, делая записи в этой записной книжке, а также подолгу смотрю в зеркало на незнакомого человека, которым стал тот мальчик.
Лицо у мальчика было умным и застенчивым; лицо мужчины – лицо кассира в банке из вестерна, парня без особых примет, парня, который при виде грабителей пугается и поднимает руки вверх. И если по сценарию требуется, чтобы кто-то был застрелен бандитами, он как раз и есть тот человек.
Тот самый старина Майк. Немного страха в глазах, может быть, не совсем еще прошел от прерванного сна, но не настолько, чтобы вы могли заметить что-то, не вглядевшись пристально.., на расстоянии воздушного поцелуя, а я не был с ними на таком расстоянии уже очень долго. Если бы вы мельком на меня глянули, то подумали бы: ОН ЧИТАЕТ СЛИШКОМ МНОГО КНИГ, ну и все. Сомневаюсь, что вы бы отгадали, сколько сил стоит этому человеку с добрым лицом банковского кассира удержаться в здравом рассудке.
Если я должен буду всем позвонить, это кого-нибудь из них убьет.
Это один из фактов, которым я должен посмотреть в глаза длинными ночами без сна, ночами, когда я лежу в постелив своей обычной синей пижаме, мои очки, аккуратно сложенные, лежат на ночном столике рядом со стаканом воды, которую я всегда ставлю на случай, если проснусь и захочу пить. Я лежу там в темноте и глотаю воду маленькими глотками и думаю, как много – или как мало – они помнят. Я как-то убежден, что они ничего не помнят об этом, потому что им не нужно помнить. Я единственный, кто слышит голос Черепахи, единственный, кто помнит, потому что я единственный, кто остался здесь в Дерри. И так как их разбросало ветрами, у них нет способа узнать идентичные образчики, по которым были сделаны их жизни. Вернуть их назад, показать им этот образчик.., да, это может убить кого-то из них. Это может убить их всех.
Поэтому я снова и снова прокручиваю их в голове; прокручиваю, пытаясь воссоздать их, какими они были и какими могли быть теперь, пытаясь понять, кто из них самый уязвимый. Ричи Тозиер, думаю я иногда – его Крис, Хаггинс и Бауэре, кажется, доставали чаще всего, хотя Бен был таким толстым. Бауэрса Ричи боялся больше всего – да мы все его боялись, и другие тоже. Если я позвоню ему в Калифорнию, он, верно, расценит это как жуткое Возвращение отъявленных хулиганов, двух из могилы и одного – из сумасшедшего дома в Джанилер Хилл, где он беснуется по сей день? Иногда я думаю, Эдди был самым слабым, Эдди с его комплексом матери и ужасной астмы. Беверли? Она всегда старалась казаться грубой, но напугана была не меньше нас. Заика Билл с ужасом на лице, закрывающий крышку на пишущей машинке? Стэн Урис?
Лезвие гильотины нависло над их жизнями, острое, как бритва, но чем больше я думаю об этом, тем больше прихожу к выводу, что они не знают об этом лезвии. Я один держу руку на рычаге. Я могу пустить его в ход, просто открыв телефонную книжку и позвонив им одному за другим.
Может быть, мне не нужно этого делать. Я хватаюсь за слабеющую надежду, что кроличьи крики моего застенчивого разума я принял за сильный, истинный голос Черепахи. В конце концов, что я имею? Меллон в июле. Ребенок, найденный мертвым на Нейболт-стрит в прошлом октябре, еще один, найденный в Мемориал-парке в начале декабря, как раз перед первым снегом. Может быть, это сделал бродяга, как пишут газеты. Или сумасшедший, который потом уехал из Дерри или убил себя из угрызений совести или самоотвращения, как может быть сделал – если верить некоторым книгам – настоящий Джек-Потрошитель.
Может быть.
Но девочка Альбрехта была найдена прямо через улицу от того проклятого старого дома на Нейболт-стрит.., и она была убита в тот же самый день, что и Джордж Денбро двадцать семь лет назад. И затем мальчик Джонсон, найденный в Мемориал-парке с ногой, вырванной из коленного сустава. В Мемориал-парке, конечно, находится водонапорная башня Дерри, и мальчик был найден почти у ее основания. Водонапорная башня в двух шагах от Барренса; водонапорная башня – это где Стэн Урис видел тех мальчишек.
Тех мертвых мальчишек.
И все-таки, это не могло быть ничем, кроме дыма и миража. Не могло быть. Или совпадение. Или, – возможно, что-то среднее – своего рода пагубное эхо. Могло это быть? Я ощущаю, что могло. Здесь, в Дерри, все, что угодно, могло быть.
Я думаю, что то, что было здесь раньше, все еще присутствует – то, что было здесь в 1957 и 1958 годах, то, что было здесь в 1929 и 1930, когда Черное Местечко было сожжено Легионом Белой благодарности, штат Мэн, то, что было здесь в 1904 и 1905 и в начале 1906 – по крайней мере, до взрыва чугунолитейного завода Кичнера, то, что было здесь в 1876 и 1877, то, что появлялось каждые двадцать семь лет или что-то около этого. Иногда оно приходит немного раньше, иногда немного позже.., но приходит всегда. Когда обращаешься назад к прошлому, соответствующие записи найти все труднее и труднее, потому что они беднеют, и дырки, проеденные молью в повествовательной истории района, становятся больше. Но знание, куда смотреть – и когда смотреть – проходит долгий путь к решению проблемы. Понимаете, Оно всегда возвращается Оно.
Итак – да: я должен сделать эти звонки. Я думаю, мы именно это имели тогда в виду. По какой-то неведомой причине, мы избраны остановить это навсегда. Слепая судьба? Слепая удача? Или это опять та проклятая Черепаха? Возможно она командует, так же как и говорит. Не знаю. И сомневаюсь, имеет ли это значение. Много лет назад Билл сказал: «Черепаха не может помочь нам», и если это было правдой тогда, это должно быть правдой и теперь.
Я мысленно вижу, как мы стоим в воде, взявшись за руки, и даем обещание вернуться, если это начнется когда-нибудь снова – стоим там, почти как друиды в кольце, скрепленные кровью нашего обещания, ладонь в ладонь. Ритуал старый, как само человечество, – ритуал, который находится на грани реального и ирреального Потому что сходство...
Но здесь я как бы сам становлюсь Биллом Денбро, заикаюсь на той же самой почве снова и снова, излагая некоторые факты и много неприятных (и довольно расплывчатых) предположений, с каждым абзацем все более навязчивых. Ничего хорошего в этом нет. Бесполезно. Даже опасно. Но ведь так трудно ждать событий.
Эта записная книжка будет попыткой выйти за пределы навязчивых предположений, расширяя фокус моего внимания – в конце концов, в этой истории завязаны более шести мальчиков и одна девочка, все они несчастны, все они не приняты равными себе по положению, и все они свалились в ночной кошмар в одно жаркое лето, когда был еще Эйзенхауэр президентом. Это попытка, если хотите, оттащить камеру немного назад, чтобы с дистанции увидеть весь город, место, где около тридцати пяти тысяч людей работают и едят, и спят, и совокупляются, и ходят за покупками, и ездят, и гуляют, и ходят в школу, и садятся в тюрьму, а порой – исчезают во тьме.
Чтобы знать, что это за место сейчас, – я уверен – надо знать, что это было за место ранее. И если я должен был бы назвать день, когда все это реально началось для меня снова, это был день ранней осенью 1980, когда я приехал в гости к Альберту Карсону, который умер прошлым летом – в девяносто один год. Он был наполнен годами и почестями. Он был здесь главный библиотекарь с 1914 по 1960 – невероятный отрезок времени (но он сам был невероятным человеком), и я понял, что если кто-нибудь знает, с какой истории надо начинать, то это Альберт Карсон. Я задал ему мой вопрос, когда мы сидели у него на веранде, и он мне ответил каким-то квакающим голосом – он уже страдал от рака горла, который в конце концов убил его.
– Ни одна из историй не стоит того. И ты чертовски хорошо это знаешь.
– Тогда с чего же я должен начать?
– Что начать?
– Исследование этого района. Города Дерри.
– О, да. Начни с Фрика и Мичеда. Так лучше всего.
– Прочтя эти...
– Прочтешь, Боже, нет! Выброси их в мусорную корзину! Это будет твой первый шаг. Затем читай Буддингера. Брэнсон Буддингер чертовски неряшливый исследователь, у него полно оплошностей, если половина того, что я слышал в детстве, – правда, но, когда он приехал в Дерри, его сердце оказалось на своем месте. У него много неверных фактов, но они у него неверные с чувством, Хэнлон.
Я засмеялся, и Карсон ухмыльнулся своими кожаными губами – что свидетельствовало о хорошем настроении, но на самом деле – немного пугало. В этот момент он выглядел как хищник, охраняющий свежеубитое животное, ожидающий, когда оно дойдет до такой стадии разложения, когда им можно будет пообедать.
– Когда ты закончишь с Буддингером, читай Ивса. Отмечай всех людей, с которыми он говорит, Сэнди все еще в университете штата Мэн, фольклорист. После того как ты его прочтешь, поезжай к нему. Угости его обедом. Я бы повез его в «Оринеку», там обед обычно длится бесконечно долго. Накачай его, заполни записную книжку именами и адресами. Поговори со старожилами, с которыми говорил он – теми, кто еще остался; а нас несколько – ахахахахаха – и еще от них получи имена. К тому времени у тебя будет четкая картина. Если ты сумеешь охватить достаточное количество людей, ты услышишь от них нечто такое, чего нет в историях. И обнаружишь, что это беспокоит твой сон.
– Дерри...
– Что Дерри?
– В Дерри не все в порядке, не так ли?
– В порядке? – спросил он своим квакающим голосом. – В порядке? Что? Что это слово означает? Симпатичные картинки в Кендускеаге? Если так, тогда с Дерри все в порядке, потому что картинок этих десятки. Имеет ли право уродливая пластмассовая статуя Пола Буниана стоять перед Городским центром? О, будь у меня грузовик напалма и моя старая зажигалка «Зиппе», я бы позаботился об этой мерзкой вещи, уверяю тебя.., но если чьи-то эстетические взгляды настолько широки, что допускают существование пластмассовых статуй, тогда в Дерри все в порядке. Вопрос в том, что для тебя означает «в порядке» Хэнлон? А? Точнее, что значит «не в порядке»?
На это я мог только покачать головой. Он или знал, или не знал. Или скажет, или не скажет.
– Ты имеешь в виду неприятные истории, которые можно услышать, или те, о которых ты уже знаешь? Неприятные истории всегда бывают. Хроника города – как старый беспорядочно перестраивающийся особняк со множеством комнат, уютных закутков, помещений для белья, чердаков и всякого рода потайных местечек.., не говоря уже о неожиданных тайных проходах. Если вы приметесь исследовать Дерри, как такой вот особняк, то все это найдете в нем.
Да, потом вы пожалеете об этом, но уж коль скоро найдете, то надо обосновать? Некоторые комнаты закрыты, но есть ключи.., есть ключи.
Его глаза рассматривали меня со старческой проницательностью.
– Ты можешь подумать, что нащупал самый худший из секретов Дерри.., но всегда существует еще один. И еще один. И еще один.
– Вы...
– Кажется я должен попросить у тебя извинения. У меня сегодня очень болит горло. Пора принять лекарство и отдохнуть. Другими словами, вот тебе нож и вилка, друг мой: иди посмотри, что ты можешь разрезать ими.
Я начал с истории Фрика и истории Мичеда. Я последовал совету Карсона и бросил их в мусорную корзину, но сперва прочитал их. Они были, как он и предполагал, ужасны. Я прочитал историю Буддингера, переписал все сноски и пошел по их следам. Это удовлетворяло больше, но сноски – вещь особая: они как тропинки, извивающиеся по дикой нетронутой местности. Они раздваиваются, затем опять раздваиваются, и в какой-то точке вы можете повернуть не туда, и это приведет вас либо к смертельному исходу, либо в болотную трясину. «Если вы находите сноску, – сказал однажды группе, в которой я учился, крупный специалист в области библиотековедения – наступите ей на голову и убейте ее, до того как она сможет плодоносить».
Они плодоносили, размножались; иногда размножение – хорошая вещь, не чаще, я думаю, нет. Сноски в сжатой «Истории старого Дерри» (Ороно: издание университета штата Мэн, 1950) проходят через сотни забытых книг и пыльных докторских диссертаций в области истории и фольклора, через статьи в исчезнувших журналах и среди ворохов городских судебных хроник и надгробных плит.
Мои разговоры с Сэнди Иве были интереснее. Его источники пересекались время от времени с Буддингеровскими, но этим сходство ограничивалось. Иве провел большую часть своей жизни, собирая устные предания. Иве написал цикл статей о Дерри в течение 1963-66 годов. Большинство старожилов, с которыми он тогда говорил, умерли к тому времени, когда я начал свое исследование, но у них были сыновья, дочери, племянники, двоюродные братья и сестры. Одна из величайших истин в мире гласит: на каждого умершего старожила приходится хотя бы один родившийся. И хорошая история никогда не умирает, ее передают из уст в уста. Я сидел на многий балконах и во многих гостиных, выпил много чая и пива. Я много прослушал, кассеты моего плейера вращались непрерывно.
И Буддингер, и Иве полностью соглашались в одном: первоначальная партия белых поселенцев насчитывала около трех сотен. Они были англичане. У них был свой устав, и они были известны формально как «Компания Дерри». Территория, дарованная им, охватывала ту, что сегодня именуется Дерри, – большую часть Ньюпорта и частично – земли близлежащих городов. Ив 1741 году все люди в Дерри исчезли. Еще в июне того года сообщество насчитывало около трехсот сорока душ, но в октябре его уже не было. Маленькая деревушка, построенная из деревянных домов, стояла заброшенной. Один из домов – он стоял тогда где-то на пересечении Витчем и Джексон-стрит, был сожжен дотла. История Мичеда утверждает, что все поселяне были зарезаны индейцами, но для такого соображения нет оснований, кроме разве что одного сгоревшего дома. Да и то более вероятно, что пожар возник из-за сильно раскалившейся печи.
Он посмотрел на нее.
– Сначала шрамы, потом заиккание. Ты сслышишь?
– Ты делаешь это намеренно! – сказала она, сильно испугавшись.
– Нет. Я думаю, человека в этом убедить нельзя, но это так.
Заикание смешит.
Одра. Страшно. На одном уровне ты даже не сознаешь, как это происходит. Просто... Что-то еще ты слышишь в своей голове. Как будто часть твоего мозга на минуту опережает остальной.
Он встал и беспокойно обошел комнату. Он выглядел усталым, и она с тревогой подумала, как упорно он работал почти тринадцать последних лет, как будто талант можно измерить неистовством, почти что безостановочностью работы. Мысль, которая пришла ей в голову, была тревожной, и она попыталась отогнать ее, но напрасно.
Предположим, что Биллу звонил не Ральф Фостер, приглашающий его в «Плау и Бэрроу» на хандрестлинг или трик-трак на часок, и не Фредди Файерстоун, продюсер «Комнаты на чердаке» по какому-нибудь вопросу?
Но тогда напрашивалась мысль, что все это дело «Дерри-Майкл Хэнлон» было ничем иным, как галлюцинацией. Галлюцинацией, вызванной начинающимся нервным расстройством.
Но шрамы.
Одра – как ты объяснишь эти шрамы?
Он прав. Их не было, а сейчас они есть. Это правда, и ты знаешь ее.
– Расскажи мне остальное, – сказала она. – Кто убил твоего брата Джорджа? Что ты и эти другие дети сделали? Что вы обещали?
Он подошел к ней, встал перед ней на колени, как старомодный поклонник с просьбой о руке и сердце и взял ее руки.
– Я думаю, я мог бы рассказать тебе, – сказал он мягко. – Я думаю, если бы я действительно хотел, то мог бы. Многого я не помню даже сейчас, но раз я начал говорить, оно придет. Я могу ощущать эти воспоминания.., ожидать рождения. Они как облака, несущие дождь. Только этот дождь очень грязный. Растения, которые вырастают после такого дождя, – монстры. Может быть, я могу встретиться с ними...
– Они знают?
– Майкл сказал, что он зовет всех. Он думает, они все приедут.., кроме, может быть, Стэна. Он сказал, что голос Стэна звучал как-то странно.
– Это все звучит для меня странно. Ты очень пугаешь меня, Билл.
– Извини, – сказал Билл и поцеловал ее. Это было похоже на поцелуй незнакомца. Она почувствовала, что ненавидит этого человека – Майкла Хэнлона. – Я думал, я должен объяснить столько, сколько могу; я думал, так будет лучше, чем сжиматься и дрожать ночью. Я полагаю, некоторые из них как раз так и дрожат сейчас. Но я должен ехать. И я думаю, Стэн будет там, неважно, что голос его звучал странно. Или, может быть, это потому, что я не могу представить себе, что не еду.
– Из-за твоего брата?
Билл медленно покачал головой. – Я мог бы тебе сказать, что да, но это было бы ложью. Я любил его. Я знаю, как странно это должно звучать после того, как я признался, что не думал о нем двадцать с лишним лет, но я чертовски любил этого человечка. – Он улыбнулся. – Он был спазмоид, но я любил его. Знаешь?
Одра, у которой была младшая сестра, кивнула:
– Я знаю.
– Но дело не в Джордже. Я не могу объяснить, что это. Я...
Он выглянул из окна и посмотрел на утренний туман.
– Я чувствую себя так, как должна чувствовать себя птица, когда приходит осень, и она знает.., как-то она знает, что ей надо лететь домой. Это инстинкт, малыш.., и я думаю, я верю, что инстинкт – это железный остов, на котором держатся все наши идеи свободной воли. Даже если ты хочешь выкурить трубку, или выпить бутыль, или предпринять длинную прогулку, ты не можешь сказать НЕТ некоторым вещам. Ты не можешь отказаться принять свой выбор, потому что нет никакого выбора. Я должен ехать. То обещание.., оно в моем мозгу как рррыболовный крючок.
Она встала и осторожно подошла к нему; она чувствовала себя очень слабой, хрупкой, вот-вот сломается. Она положила руку на его плечо и повернула его к себе.
– Тогда возьми меня с собой.
Выражение ужаса, которое появилось в этот момент на его лице – не ужаса от нее, а ужаса за нее – было настолько обнаженным, что она отступила назад, действительно в первый раз испугавшись.
– Нет, – сказал он. – Не думай об этом. Одра. Никогда не думай об этом. Ты не поедешь в Дерри, ты не приблизишься к Дерри на три тысячи миль. Я думаю, Дерри будет очень плохим местом следующие несколько недель. Ты останешься здесь и будешь вести дела, находить отговорки за меня. Обещай мне это!
– Должна ли обещать? – спросила она, причем глаза ее так и не оторвались от него. – Должна ли я, Билл?
– Одра...
– Должна ли? Ты дал обещание и смотри, во что это вылилось. А я – твоя жена, и я люблю тебя.
Его большие руки больно сжали ее плечи. – Обещай мне! Обещай! Оообещай!
И она не смогла вынести это, это сломанное слово, пойманное его ртом, как забагренная рыба.
– Я обещаю, ладно? Я обещаю? – Она залилась слезами. – Теперь ты счастлив? Боже! Ты сумасшедший, все это безумие, но я обещаю!
Он обнял ее и положил на кушетку. Принес бренди. Она отпила чуть-чуть, держа себя под контролем.
– Когда ты едешь?
– Сегодня, – сказал он. – Конкордом. Я успею, если я поеду в Хитроу машиной, а не поездом. Фредди хотел, чтобы я начал после ланча. Ты иди в девять, и ты не знаешь ничего, ладно?
Она неохотно кивнула.
– Я буду в Нью-Йорке до того, как все прояснится в забавном свете. А в Дерри – до захода солнца, если все правильно сссогласовать.
– А когда я увижу тебя снова? – спросила она мягко.
Он обнял ее и крепко прижал к себе, но так и не ответил на ее вопрос.
ДЕРРИ: ПЕРВАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ
Сколько людских глаз проникло в их тайную анатомию сквозь годы?
Клайв Баркер «Книги Крови»
Отрывок, приведенный ниже и все остальные отрывки «Интерлюдии» взяты из Микаэла Хэнлона «Дерри: Несанкционированной истории города». Это неопубликованная серия записок и выдержки из рукописи (которая читается почти как начало дневника), найденные под сводами Деррийской публичной библиотеки. Приведенное выше название, написанное на обложке подборки из отдельных листочков, в которой хранились эти записки до своего появления здесь. Автор, однако, неоднократно ссылается на эту работу в собственных своих заметках как на: «Дерри: взгляд через заднюю дверь ада».
Предполагают, что мысль о популярном издании этих записей не только помрачила рассудок мистера Хэнлона...
2 января, может ли ВЕСЬ город быть населен призраками?
Населен призраками так же, как населены ими некоторые дома?
Не просто одно-единственное здание в том городе или одной-единственной улицы, или единственный баскетбольный корт в крошечном парке, не просто одна городская зона – не ВСЕ. Все сооружения.
Может ли это быть?
Слушайте:
Населенный призраками: «Часто посещаемый привидениями или духами». Функ и Вагнеллз.
Навязчивость: «Нечто постоянно приходящее в голову; трудно забыть». Также Функ и Фрэнд.
Являться: «Появляться или часто приходить, особенно это относится к призракам». НО – слушайте! – «Место часто посещаемое: курорт, притон, места постоянных сборищ»...
И еще одно – похоже, последнее, – определение этого слова как существительного, в самом деле пугает меня: «Место кормления животных».
Подобных животных, которые зверски избили Адриана Меллона и затем сбросили его под мост?
Подобие животному, которое ждет под мостом?
Место кормления животных.
Кто кормит в Дерри? Кто кормится Дерри?
Интересное дело – я даже не предполагал, что человек может стать таким пуганным, как стал я после истории с Адрианом Меллоном и все еще продолжаю жить, вернее просто функционировать. Я как будто попал в рассказ, а ведь известно что испуг ты должен чувствовать только в финале рассказа, когда призрак тьмы в конце концов выходит из леса, чтобы начать питаться.., вами, конечно.
Вами.
Но этот рассказ не из серии классических шедевров Лавкрафта, Брэдбери, или По. Разумеется, я знаю далеко не все, но многое. Я только что начал его, когда однажды в конце сентября открыл «Новости» Дерри, прочитал стенограмму предварительного слушания дела мальчика Унвина, и понял, что клоун, который убил Джорджа Денбро, может вернуться опять. Фактически все началось в 1980 году, когда, как я думаю, какая-то ранее уснувшая часть меня пробудилась.., почувствовав, что Его время, кажется, опять подходит.
Какая часть? Я думаю, нечто вроде дозорного.
А может быть, был голос Черепахи. Да.., пожалуй так. Я знаю, Билл Денбро поверил бы в это.
Я обнаружил новости о старых ужасах в старых книгах; прочитал материалы о старых зверствах в старых периодических изданиях; на задворках своего разума, с каждым днем все громче, я слышал гудение морской раковины, какой-то нарастающий шум; казалось, я чувствую горький озоновый аромат будущих молний. Я начал записи для книги, которую я почти наверняка не успею опубликовать при жизни. И в то же время я продолжал свою жизнь. На одном уровне моего разума я жил и живу с невероятными, гротескными, ужасными видениями; на другом – продолжаю жить земной жизнью библиотекаря маленького городка. Я складываю книги на полки, я составляю библиотечные карточки для новых читателей, я убираю аппарат для чтения микрофильмов, который небрежные читатели иногда оставляют включенным; я щучу с Кэрол Даннер, говорю, как бы мне хотелось пойти с ней в постель, и она отшучивается – как бы ей хотелось пойти в постель со мной, и оба мы заем, что на самом деле она шутит, а я нет, так же как оба мы знаем, что она не останется надолго в таком маленьком городишке, как Дерри, а я буду здесь до самой смерти – брошюровать разорванные страницы в «Бизнес Уик», сидеть на ежемесячных собраниях, посвященных комплектованию библиотеки, с трубкой в одной руке и пачкой «Библиотечных журналов» в другой.., и просыпаться посреди ночи и сдерживать крик, прижав кулаки ко рту.
Готические условности тут не причем. Мои волосы не побелели. Я не хожу во сне. Я не отпускаю таинственных комментариев, не ношу дощечку для спиритических сеансов в кармане своей спортивной куртки. Разве что смеяться стал больше, и вероятно смех мой кажется людям чересчур пронзительным, пронизывающим, неестественным, потому что иногда они странно смотрят на меня, когда я смеюсь.
Часть меня – часть, которую Билл называл «голосом Черепахи» – говорит мне, что я должен позвонить им всем сегодня ночью. Но полностью ли я уверен, даже сейчас? Хочу ли я быть полностью уверенным? Нет – конечно, нет. Но Боже, то, что случилось с Адрианом Меллоном, так похоже на то, что случилось с братом Заики Билла, Джорджем, осенью 1957 года...
Если это началось снова, я позвоню им. Я должен позвонить. Но пока, что нет. Впрочем, еще рано. В прошлый раз это шло медленно и закончилось раньше лета 1958. Поэтому.., я выжидаю. И заполняю ожидание, делая записи в этой записной книжке, а также подолгу смотрю в зеркало на незнакомого человека, которым стал тот мальчик.
Лицо у мальчика было умным и застенчивым; лицо мужчины – лицо кассира в банке из вестерна, парня без особых примет, парня, который при виде грабителей пугается и поднимает руки вверх. И если по сценарию требуется, чтобы кто-то был застрелен бандитами, он как раз и есть тот человек.
Тот самый старина Майк. Немного страха в глазах, может быть, не совсем еще прошел от прерванного сна, но не настолько, чтобы вы могли заметить что-то, не вглядевшись пристально.., на расстоянии воздушного поцелуя, а я не был с ними на таком расстоянии уже очень долго. Если бы вы мельком на меня глянули, то подумали бы: ОН ЧИТАЕТ СЛИШКОМ МНОГО КНИГ, ну и все. Сомневаюсь, что вы бы отгадали, сколько сил стоит этому человеку с добрым лицом банковского кассира удержаться в здравом рассудке.
Если я должен буду всем позвонить, это кого-нибудь из них убьет.
Это один из фактов, которым я должен посмотреть в глаза длинными ночами без сна, ночами, когда я лежу в постелив своей обычной синей пижаме, мои очки, аккуратно сложенные, лежат на ночном столике рядом со стаканом воды, которую я всегда ставлю на случай, если проснусь и захочу пить. Я лежу там в темноте и глотаю воду маленькими глотками и думаю, как много – или как мало – они помнят. Я как-то убежден, что они ничего не помнят об этом, потому что им не нужно помнить. Я единственный, кто слышит голос Черепахи, единственный, кто помнит, потому что я единственный, кто остался здесь в Дерри. И так как их разбросало ветрами, у них нет способа узнать идентичные образчики, по которым были сделаны их жизни. Вернуть их назад, показать им этот образчик.., да, это может убить кого-то из них. Это может убить их всех.
Поэтому я снова и снова прокручиваю их в голове; прокручиваю, пытаясь воссоздать их, какими они были и какими могли быть теперь, пытаясь понять, кто из них самый уязвимый. Ричи Тозиер, думаю я иногда – его Крис, Хаггинс и Бауэре, кажется, доставали чаще всего, хотя Бен был таким толстым. Бауэрса Ричи боялся больше всего – да мы все его боялись, и другие тоже. Если я позвоню ему в Калифорнию, он, верно, расценит это как жуткое Возвращение отъявленных хулиганов, двух из могилы и одного – из сумасшедшего дома в Джанилер Хилл, где он беснуется по сей день? Иногда я думаю, Эдди был самым слабым, Эдди с его комплексом матери и ужасной астмы. Беверли? Она всегда старалась казаться грубой, но напугана была не меньше нас. Заика Билл с ужасом на лице, закрывающий крышку на пишущей машинке? Стэн Урис?
Лезвие гильотины нависло над их жизнями, острое, как бритва, но чем больше я думаю об этом, тем больше прихожу к выводу, что они не знают об этом лезвии. Я один держу руку на рычаге. Я могу пустить его в ход, просто открыв телефонную книжку и позвонив им одному за другим.
Может быть, мне не нужно этого делать. Я хватаюсь за слабеющую надежду, что кроличьи крики моего застенчивого разума я принял за сильный, истинный голос Черепахи. В конце концов, что я имею? Меллон в июле. Ребенок, найденный мертвым на Нейболт-стрит в прошлом октябре, еще один, найденный в Мемориал-парке в начале декабря, как раз перед первым снегом. Может быть, это сделал бродяга, как пишут газеты. Или сумасшедший, который потом уехал из Дерри или убил себя из угрызений совести или самоотвращения, как может быть сделал – если верить некоторым книгам – настоящий Джек-Потрошитель.
Может быть.
Но девочка Альбрехта была найдена прямо через улицу от того проклятого старого дома на Нейболт-стрит.., и она была убита в тот же самый день, что и Джордж Денбро двадцать семь лет назад. И затем мальчик Джонсон, найденный в Мемориал-парке с ногой, вырванной из коленного сустава. В Мемориал-парке, конечно, находится водонапорная башня Дерри, и мальчик был найден почти у ее основания. Водонапорная башня в двух шагах от Барренса; водонапорная башня – это где Стэн Урис видел тех мальчишек.
Тех мертвых мальчишек.
И все-таки, это не могло быть ничем, кроме дыма и миража. Не могло быть. Или совпадение. Или, – возможно, что-то среднее – своего рода пагубное эхо. Могло это быть? Я ощущаю, что могло. Здесь, в Дерри, все, что угодно, могло быть.
Я думаю, что то, что было здесь раньше, все еще присутствует – то, что было здесь в 1957 и 1958 годах, то, что было здесь в 1929 и 1930, когда Черное Местечко было сожжено Легионом Белой благодарности, штат Мэн, то, что было здесь в 1904 и 1905 и в начале 1906 – по крайней мере, до взрыва чугунолитейного завода Кичнера, то, что было здесь в 1876 и 1877, то, что появлялось каждые двадцать семь лет или что-то около этого. Иногда оно приходит немного раньше, иногда немного позже.., но приходит всегда. Когда обращаешься назад к прошлому, соответствующие записи найти все труднее и труднее, потому что они беднеют, и дырки, проеденные молью в повествовательной истории района, становятся больше. Но знание, куда смотреть – и когда смотреть – проходит долгий путь к решению проблемы. Понимаете, Оно всегда возвращается Оно.
Итак – да: я должен сделать эти звонки. Я думаю, мы именно это имели тогда в виду. По какой-то неведомой причине, мы избраны остановить это навсегда. Слепая судьба? Слепая удача? Или это опять та проклятая Черепаха? Возможно она командует, так же как и говорит. Не знаю. И сомневаюсь, имеет ли это значение. Много лет назад Билл сказал: «Черепаха не может помочь нам», и если это было правдой тогда, это должно быть правдой и теперь.
Я мысленно вижу, как мы стоим в воде, взявшись за руки, и даем обещание вернуться, если это начнется когда-нибудь снова – стоим там, почти как друиды в кольце, скрепленные кровью нашего обещания, ладонь в ладонь. Ритуал старый, как само человечество, – ритуал, который находится на грани реального и ирреального Потому что сходство...
Но здесь я как бы сам становлюсь Биллом Денбро, заикаюсь на той же самой почве снова и снова, излагая некоторые факты и много неприятных (и довольно расплывчатых) предположений, с каждым абзацем все более навязчивых. Ничего хорошего в этом нет. Бесполезно. Даже опасно. Но ведь так трудно ждать событий.
Эта записная книжка будет попыткой выйти за пределы навязчивых предположений, расширяя фокус моего внимания – в конце концов, в этой истории завязаны более шести мальчиков и одна девочка, все они несчастны, все они не приняты равными себе по положению, и все они свалились в ночной кошмар в одно жаркое лето, когда был еще Эйзенхауэр президентом. Это попытка, если хотите, оттащить камеру немного назад, чтобы с дистанции увидеть весь город, место, где около тридцати пяти тысяч людей работают и едят, и спят, и совокупляются, и ходят за покупками, и ездят, и гуляют, и ходят в школу, и садятся в тюрьму, а порой – исчезают во тьме.
Чтобы знать, что это за место сейчас, – я уверен – надо знать, что это было за место ранее. И если я должен был бы назвать день, когда все это реально началось для меня снова, это был день ранней осенью 1980, когда я приехал в гости к Альберту Карсону, который умер прошлым летом – в девяносто один год. Он был наполнен годами и почестями. Он был здесь главный библиотекарь с 1914 по 1960 – невероятный отрезок времени (но он сам был невероятным человеком), и я понял, что если кто-нибудь знает, с какой истории надо начинать, то это Альберт Карсон. Я задал ему мой вопрос, когда мы сидели у него на веранде, и он мне ответил каким-то квакающим голосом – он уже страдал от рака горла, который в конце концов убил его.
– Ни одна из историй не стоит того. И ты чертовски хорошо это знаешь.
– Тогда с чего же я должен начать?
– Что начать?
– Исследование этого района. Города Дерри.
– О, да. Начни с Фрика и Мичеда. Так лучше всего.
– Прочтя эти...
– Прочтешь, Боже, нет! Выброси их в мусорную корзину! Это будет твой первый шаг. Затем читай Буддингера. Брэнсон Буддингер чертовски неряшливый исследователь, у него полно оплошностей, если половина того, что я слышал в детстве, – правда, но, когда он приехал в Дерри, его сердце оказалось на своем месте. У него много неверных фактов, но они у него неверные с чувством, Хэнлон.
Я засмеялся, и Карсон ухмыльнулся своими кожаными губами – что свидетельствовало о хорошем настроении, но на самом деле – немного пугало. В этот момент он выглядел как хищник, охраняющий свежеубитое животное, ожидающий, когда оно дойдет до такой стадии разложения, когда им можно будет пообедать.
– Когда ты закончишь с Буддингером, читай Ивса. Отмечай всех людей, с которыми он говорит, Сэнди все еще в университете штата Мэн, фольклорист. После того как ты его прочтешь, поезжай к нему. Угости его обедом. Я бы повез его в «Оринеку», там обед обычно длится бесконечно долго. Накачай его, заполни записную книжку именами и адресами. Поговори со старожилами, с которыми говорил он – теми, кто еще остался; а нас несколько – ахахахахаха – и еще от них получи имена. К тому времени у тебя будет четкая картина. Если ты сумеешь охватить достаточное количество людей, ты услышишь от них нечто такое, чего нет в историях. И обнаружишь, что это беспокоит твой сон.
– Дерри...
– Что Дерри?
– В Дерри не все в порядке, не так ли?
– В порядке? – спросил он своим квакающим голосом. – В порядке? Что? Что это слово означает? Симпатичные картинки в Кендускеаге? Если так, тогда с Дерри все в порядке, потому что картинок этих десятки. Имеет ли право уродливая пластмассовая статуя Пола Буниана стоять перед Городским центром? О, будь у меня грузовик напалма и моя старая зажигалка «Зиппе», я бы позаботился об этой мерзкой вещи, уверяю тебя.., но если чьи-то эстетические взгляды настолько широки, что допускают существование пластмассовых статуй, тогда в Дерри все в порядке. Вопрос в том, что для тебя означает «в порядке» Хэнлон? А? Точнее, что значит «не в порядке»?
На это я мог только покачать головой. Он или знал, или не знал. Или скажет, или не скажет.
– Ты имеешь в виду неприятные истории, которые можно услышать, или те, о которых ты уже знаешь? Неприятные истории всегда бывают. Хроника города – как старый беспорядочно перестраивающийся особняк со множеством комнат, уютных закутков, помещений для белья, чердаков и всякого рода потайных местечек.., не говоря уже о неожиданных тайных проходах. Если вы приметесь исследовать Дерри, как такой вот особняк, то все это найдете в нем.
Да, потом вы пожалеете об этом, но уж коль скоро найдете, то надо обосновать? Некоторые комнаты закрыты, но есть ключи.., есть ключи.
Его глаза рассматривали меня со старческой проницательностью.
– Ты можешь подумать, что нащупал самый худший из секретов Дерри.., но всегда существует еще один. И еще один. И еще один.
– Вы...
– Кажется я должен попросить у тебя извинения. У меня сегодня очень болит горло. Пора принять лекарство и отдохнуть. Другими словами, вот тебе нож и вилка, друг мой: иди посмотри, что ты можешь разрезать ими.
Я начал с истории Фрика и истории Мичеда. Я последовал совету Карсона и бросил их в мусорную корзину, но сперва прочитал их. Они были, как он и предполагал, ужасны. Я прочитал историю Буддингера, переписал все сноски и пошел по их следам. Это удовлетворяло больше, но сноски – вещь особая: они как тропинки, извивающиеся по дикой нетронутой местности. Они раздваиваются, затем опять раздваиваются, и в какой-то точке вы можете повернуть не туда, и это приведет вас либо к смертельному исходу, либо в болотную трясину. «Если вы находите сноску, – сказал однажды группе, в которой я учился, крупный специалист в области библиотековедения – наступите ей на голову и убейте ее, до того как она сможет плодоносить».
Они плодоносили, размножались; иногда размножение – хорошая вещь, не чаще, я думаю, нет. Сноски в сжатой «Истории старого Дерри» (Ороно: издание университета штата Мэн, 1950) проходят через сотни забытых книг и пыльных докторских диссертаций в области истории и фольклора, через статьи в исчезнувших журналах и среди ворохов городских судебных хроник и надгробных плит.
Мои разговоры с Сэнди Иве были интереснее. Его источники пересекались время от времени с Буддингеровскими, но этим сходство ограничивалось. Иве провел большую часть своей жизни, собирая устные предания. Иве написал цикл статей о Дерри в течение 1963-66 годов. Большинство старожилов, с которыми он тогда говорил, умерли к тому времени, когда я начал свое исследование, но у них были сыновья, дочери, племянники, двоюродные братья и сестры. Одна из величайших истин в мире гласит: на каждого умершего старожила приходится хотя бы один родившийся. И хорошая история никогда не умирает, ее передают из уст в уста. Я сидел на многий балконах и во многих гостиных, выпил много чая и пива. Я много прослушал, кассеты моего плейера вращались непрерывно.
И Буддингер, и Иве полностью соглашались в одном: первоначальная партия белых поселенцев насчитывала около трех сотен. Они были англичане. У них был свой устав, и они были известны формально как «Компания Дерри». Территория, дарованная им, охватывала ту, что сегодня именуется Дерри, – большую часть Ньюпорта и частично – земли близлежащих городов. Ив 1741 году все люди в Дерри исчезли. Еще в июне того года сообщество насчитывало около трехсот сорока душ, но в октябре его уже не было. Маленькая деревушка, построенная из деревянных домов, стояла заброшенной. Один из домов – он стоял тогда где-то на пересечении Витчем и Джексон-стрит, был сожжен дотла. История Мичеда утверждает, что все поселяне были зарезаны индейцами, но для такого соображения нет оснований, кроме разве что одного сгоревшего дома. Да и то более вероятно, что пожар возник из-за сильно раскалившейся печи.