Кинг Стивен. Оно

   В пределах городского центра Кендускеаг была заключена в канал. Этот канал протяженностью в две мили на пересечении с Мейн-стрит нырял под землю на полмили, становясь подземной речкой, а затем снова выныривал в Бассей-парке. Канал-стрит, на которой, подобно очереди уголовных преступников перед полицией, выстроились по рангу большинство деррийских баров, шла параллельно Каналу на своем выходе из города, и каждые несколько недель полиция должна была вылавливать машину какого-нибудь пьяного из воды, загрязненной отходами текстильного производства и канализационными отходами. Время от времени в Канале ловили рыбу, но это были несъедобные мутанты.
   В северо-восточной части города – Канал-сайд – река сумела забраться чуть повыше. Бойкая торговля шла вдоль нее, несмотря на редкие наводнения. Люди гуляли окало Канала, иногда держась за руки (если ветер не приносил зловоние, которое отбивало всякую романтику), а у Бассей-парка, который выходил к школе, стоявшей на противоположной стороне Канала, порой разбивали лагеря бойскауты. В 1969 году горожане были шокированы и уязвлены, узнав, что хиппи (один из них действительно нашил американский флаг на задницу штанов, и ЭТОТ розовый пед особенно выделялся) курят наркотики и продают там пилюли. К 1969 году Бассей-парк стал постоянной открытой аптекой. «Подождите, – говорили люди. – Кого-нибудь убьют, прежде чем они остановятся». И вот это свершилось. Семнадцатилетний мальчик был найден мертвым у Канала, его вены были полны чистого героина, который ребята называют «белый дурман». После этого наркоманы покинули Бассей-парк, даже ходили слухи, что призрак того мальчика обитает в районе. История, конечно, глупая, но если она держала наркоманов и всяких проходимцев подальше от этого места, это была во всяком случае полезная глупая история.
   В юго-западной части города река представляла еще больше проблем. Здесь холмы были резко срезаны огромным ледником и далее изранены бесконечной эрозией Кендускеага и сетью ее притоков; во многих местах выходил на поверхность бедрок, будто торчащие из земли кости динозавров. Старожилы из рабочего управления в Дерри знали, что осенью они могут рассчитывать на ремонт мостовой в юго-западной части города, поскольку после первого же сильного мороза бетон сжимался и становился хрупким, а затем бедрок вдруг раскалывал его, как будто земля намеревалась что-то выродить.
   В мелководной почве хорошо произрастали растения с неглубокой корневой системой и морозоустойчивые – густой низкорослый кустарник, ядовитый плющ и ядовитый дуб росли повсюду, где позволяла им опора. На юго-западе земля обрушивалась в зону, которую в Дерри называли Барренс. Барренс, который можно было назвать чем угодно, но не песчаной равниной, был вообще-то грязным участком земли в полторы мили шириной и три мили длиной. С одной стороны его ограничивала Канзас-стрит, с другой – Старый мыс. Старый мыс был малодоходной разработкой под строительство, и дренаж там был настолько плохой, что постоянно велись разговоры о туалетах и канализационных стоках.
   Кендускеаг бежала через центр Барренса. Город разросся к северо-востоку и на обоих ее берегах, и единственно, что осталось от города в Барренсе, была насосная станция Дерри (муниципальная станция по очистке сточных вод) и городская свалка. С воздуха Барренс выглядел, как большой зеленый кинжал, указывающий на центр города.
   Для Бена вся эта география, соединенная с геологией, сводилась к тому, что он знал: на правом берегу не было домов – земля там отступила. Шаткое, окрашенное в белый цвет ограждение, высотой до пояса, тянулось вдоль тротуара в целях предосторожности. Он едва-едва слышал бегущую воду; она была звуковым аккомпанементом его разыгравшейся фантазии.
   Он остановился и посмотрел на Барренс, все еще представляя ее глаза, свежий запах ее волос.
   Кендускеаг поблескивала через разрывы в густой листве. Ребята говорили, что в это время года там были москиты – большие, как воробьи; другие говорили, что и приближаться к реке опасно – там оползень. Бен не верил в москитов, но оползень пугал его.
   Чуть левее он увидел стаю кружащихся и ныряющих чаек: свалка. До него слабо доходил их крик. Через дорогу он видел Дерри Хайте и низкие крыши домов Старого мыса, близко подходивших к Барренсу. Справа от Старого мыса – толстый белый палец, указующий в небо – высилась водонапорная башня Дерри. Прямо под ней из земли торчала ржавая водопропускная труба, из которой обесцвеченная вода лилась с холма в мерцающий маленький проток, исчезавший в гуще деревьев и кустарников.
   Дивная фантазия Бена о Беверли вдруг была прервана самым зловещим образом: что, если мертвая рука покажется из водопроводной трубы прямо сейчас, прямо в эту секунду, пока он смотрит туда? А когда он повернется, чтобы позвонить в полицию, то увидит там клоуна? Смешного клоуна в мешковатом костюме с большими оранжевыми пуговицами-помпонами? Предположим...
   На плечо Бена упала рука, и он вскрикнул.
   Раздался смех. Он повернулся, прижавшись к белой ограде, отделяющей безопасный тротуар Канзас-стрит от дикого неистового Барренса (перила чуть слышно скрипнули), и увидел стоявших там Генри Бауэрса, Белча Хаггинса и Виктора Крисса.
   – Привет, Титьки, – сказал Генри.
   – Чего вы хотите? – спросил Бен, стараясь, чтобы голос звучал смело.
   – Я хочу избить тебя, – сказал Генри. Он, по-видимому, трезво, даже серьезно, рассматривал эту перспективу. Но вот глаза его сверкнули. – Я научу тебя кое-чему, Титьки. Ты не будешь возражать? Ведь ты любишь выучивать новое, а?
   Он потянулся к Бену. Бен ускользнул.
   – Держите его, ребята.
   Белч и Виктор схватили Бена за руки. Он пронзительно закричал. Это был трусливый крик, кроличий, слабый, но он ничего не мог поделать. «Пожалуйста, Господи, не дай им заставить меня кричать и не дай им разбить мои часы», – мешались мысли в голове у Бена. Он не знал, разобьют ли они его часы, но он был вполне уверен, что закричит. Он был совершенно уверен, что закричит и будет долго кричать, до тех пор, пока они с ним не покончат.
   – Ого, он вопит как свинья, – сказал Виктор, скрутив запястье Бена. – Он вопит как свинья?
   – Да, конечно, – хихикнул Белч.
   Бен дернулся сначала в одну сторону, потом в другую. Белч и Виктор как бы давали ему возможность улизнуть, а потом хватали его.
   Генри схватил Бена за перед свитера и задрал его вверх, обнажив живот. Он нависал над ремнем.
   – Посмотрите-ка на это брюхо! – крикнул Генри с удивлением и отвращением. – Бог ты мой!
   Виктор и Белч громко засмеялись. Бен дико озирался в поисках помощи. Но никого не было видно. Позади него, внизу, в Барренсе, дремали сверчки и кричали чайки.
   – Лучше прекратите! – сказал он. Он еще не ревел, но был близок к этому. – Лучше прекратите или...
   – Или что? – спросил Генри, как будто искренне заинтересовавшись. – Или что, а?
   Бен вдруг обнаружил, что он думает о Бродерике Крофорде, который играл Дэна Мэттыоза в «Патруле на шоссе», – тот ублюдок был низкий, подлый, изгалялся над всеми, а потом, небось, слезами заливался. Дэн Мэттьюз избил бы ремнем этих парней прямо через ограду, на насыпи, вдрызг.
   – Ох, мальчик, посмотрите-ка, малыш! – фыркнул Виктор. Белч присоединился к нему. Генри усмехнулся, но взгляд у него был все такой же серьезный, размышляющий, почти что грустный. И этот взгляд напугал Бена. Он понял, что его, возможно, не просто изобьют.
   Как бы для подтверждения этой мысли Генри полез в карман своих джинсов и вытащил оттуда нож-пилку.
   Бена охватил ужас. Генри слегка подпилил его тело с двух сторон, и он резко подался вперед. В какой-то момент Бен подумал, что сможет убежать. Он обливался потом, и мальчики, державшие его за руки, с трудом с ним справлялись. Белч сумел ухватить его правое запястье, но не крепко. От Виктора удалось освободиться. Еще рывок...
   Но тут Генри подошел вплотную и толкнул его. Бен отлетел назад. На этот раз ограда скрипнула громче, и он почувствовал, что она слегка подалась под его весом. Бенч и Виктор снова схватили его.
   – Теперь держите его, – сказал Генри, – слышите меня?
   – Да, Генри, – сказал Белч. В голосе у него послышалось некоторое беспокойство. – Он не убежит, не волнуйся.
   Генри подошел вплотную, его плоский живот почти коснулся живота Бена. Бен смотрел на него широко открытыми глазами, слезы беспомощно текли из них. «Пойман! Я пойман!» – кричало что-то в его сознании. Он пытался прекратить эти стенания, совершенно не дававшие ему думать, но ничего не получалось. Пойман! Пойман! Пойман!
   Генри вытащил нож – длинный, широкий, с его именем на лезвии. Кончик ножа блеснул в дневном солнечном свете.
   – Я сейчас буду испытывать тебя, – сказал Генри тем же задумчивым тоном. – Наступили экзамены, и тебе лучше быть готовым.
   Бен заплакал. Его сердце бешено колотилось в груди. Из носа текли сопли и собирались на верхней губе. У ног валялись библиотечные книги. Генри наступил на «Бульдозер», посмотрел вниз и черным саперным ботинком отшвырнул книги в сточную канаву.
   – Вот первый вопрос на экзамене, Титьки. Когда кто-нибудь скажет во время выпускных экзаменов «Дай мне списать», что ты должен ответить?
   – Да! – немедленно воскликнул Бен. – Я скажу да! Конечно! О'кей! Списывай, что хочешь!
   Кончик ножа прошел два дюйма воздуха и уперся в живот Бена. Он был холодный, как поднос с кубиками льда, только что вынутый из холодильника. Бен втянул живот. На миг мир почернел. Рот Генри двигался, но Бен не понимал, что он говорит. Генри был как телевизор с выключенным звуком, и мир плыл.., плыл...
   «Не смей размякать! – кричал панический голос. – Если ты размякнешь, он может остервенеть и убить тебя!»
   Мир снова вернулся в фокус. Он увидел, что и Белч, и Виктор перестали смеяться. Они нервничали.., выглядели испуганными. Это лицезрение прояснило разум Бена. Вдруг они не знают, что он собирается делать или как далеко он может зайти. Как бы ни были плохи мысли, действительность может быть хуже. Ты должен думать. Пусть ты никогда не делал этого раньше, сейчас надо думать. Потому что его глаза говорят правду: что он нервничает. Его глаза говорят, что он ненормальный.
   – Это неправильный ответ, Титьки, – сказал Генри, – если любой скажет «Дай мне списать», я не дам ни хрена. Понял?
   – Да – сказал Бен, его живот сотрясался от рыданий. – Да, я понял.
   – Так, хорошо. Жаль, но приближаются взрослые. Ты готов к взрослым?
   – Я.., я думаю, что да.
   К ним медленно подъезжала машина. Это был запыленный «Форд 51» с пожилыми мужчиной и женщиной, втиснутыми на переднее сиденье, как пара манекенов из универмага. Бен видел: голова мужчины медленно повернулась к нему. Генри приблизился к Бену, пряча нож от людей в машине. Бен почувствовал его кончик, упирающийся в его тело прямо над пупком. Нож был все еще холодный. Он не понимал, как это может быть, но он был холодный.
   – Давай, кричи, – сказал Генри. – Тебе придется собирать свои херовые кишки из своих тапочек.
   Они были друг от друга на расстоянии поцелуя. Бен мог почувствовать запах фруктовой резинки изо рта Генри.
   Машина проехала и продолжала двигаться по Канзас-стрит, медленно, на одной скорости, как на Турнире парада роз – Хорошо, Титьки, вот второй вопрос. Если я скажу «Дай мне списать», что ты должен сказать?
   – Да. Я скажу да. Сразу же.
   Генри улыбнулся.
   – Хорошо. Это правильный ответ, Титьки. Теперь третий вопрос: какие гарантии, что ты никогда не забудешь этого?
   – Я.., я не знаю, – прошептал Бен.
   Генри опять улыбнулся. Его лицо зажглось и на какой-то миг стало почти прекрасным.
   – Я знаю! – сказал он, как будто открыл великую правду. – Я знаю, Титьки! Я вырежу свое имя на твоем огромном жирном пузе!
   Виктор и Белч рассмеялись. На какое-то мгновение Бен почувствовал непонятное облегчение: это не могло быть ничем, кроме выдумки, – просто эти трое надумали хорошенько напугать его. Но Генри Бауэре не смеялся, и Бен вдруг понял, что Виктор и Белч смеются потому, что они уверены – было ясно – Генри не может говорить такое всерьез. Но Генри не шутил.
   Нож открылся, гладкий, как масло. Кровь выступила ярко-красной линией на бледной коже Бена.
   – Эй! – закричал Виктор. Слово вышло приглушенным, словно он в испуге проглотил его.
   – Держите его! – разозлился Генри. – Вы только держите его, слышите?
   – Теперь на лице Генри не было ничего серьезного и задумчивого; теперь это было перекошенное лицо дьявола.
   – Чертова ворона. Генри, не зарежь его! – кричал Белч высоким, почти как у девочки, голосом.
   Затем все случилось быстро, но Бену Хэнскому показалось, что медленно словно раз за разом щелкнули затворы фотоаппарата, снимающего кадры для репортажа в журнале «Лайф». Паника оставила Бена. Он вдруг что-то открыл в себе и поэтому не было никакой нужды паниковать – это что-то съело панику.
   При первом щелчке затвора Генри закатил ему свитер на груди. Из небольшого вертикального пореза над пупком текла кровь.
   При втором щелчке затвора Генри снова вытащил нож, действуя быстро, как военный хирург-сомнамбула при воздушной бомбардировке. Снова потекла кровь.
   «Назад, – холодно подумал Бен, в то время как кровь стекала вниз и собиралась у пояса джинсов. – Надо податься назад. Это единственное, куда я могу податься». Белч и Виктор больше его не держали. Несмотря на команду Генри, они от него отпрянули. Они отпрянули в ужасе. Но если бы он побежал, Бауэре схватил бы его.
   При третьем щелчке затвора Генри соединил два вертикальных пореза короткой горизонтальной линией. Бен почувствовал, как кровь побежала ему в штаны, улитка с липким хвостом ползла по левому бедру.
   Генри чуть отклонился назад, нахмурясь с сосредоточенностью художника, пишущего ландшафт. «После D идет Е», – подумал Бен, и это заставило его действовать. Он подался вперед, Генри оттолкнул его, он ударился в добела вымытый поручень между Канзас-стрит и спуском в Барренс и, подняв правую ногу, с силой толкнул ею Генри в живот. Это не было ответным ударом – так уж получилось. И все же выражение крайнего, удивления на лице Генри наполнило его дикой радостью – чувством настолько сильным, что на какую-то долю секунды он подумал, что у него едет крыша.
   Затем послышался сильный треск ломавшегося ограждения. Виктор и Белч пытались подхватить Бена, но он рухнул на задницу в водосток рядом с остатками «Бульдозера» и вслед за тем – полетел в пространство. Он летел с криком, похожим на смех.
   Бен упал на спину и задницу у самой водопропускной трубы, которую он заметил раньше. Приземлись он на трубу, он мог бы сломать себе спину. Он упал на подушку из папоротника и сорняков и едва ощутил удар. Сделал кувырок назад, а затем начал скатываться вниз по склону, как ребенок на большой зеленой горке; его свитер задрался до шеи, руки хватались за какую-то опору и пучок за пучком вырывали папоротник и сорняки.
   Он видел верх насыпи (казалось невероятным, что он только что был там, наверху), удалявшийся с бешеной скоростью мультипликационных фильмов. Он видел Виктора и Белча, их округлившиеся белые лица, уставившиеся на него. Он успел даже пожалеть о своих библиотечных книгах. Затем он ударился обо что-то со страшной силой и прикусил себе язык.
   Это было сброшенное дерево, и оно сдержало падение Бена, чуть не сломав ему левую ногу. Он уцепился руками за поверхность склона, со стоном дергая ногами. Дерево остановило его на полпути. Внизу кустарник был гуще. Вода из водопропускной трубы тонкими струйками бежала по его рукам.
   И тут над ним раздался пронзительный крик. Он снова посмотрел вверх и увидел, что Генри Бауэре летит над склоном с ножом, зажатым в зубах. Генри прыгнул на обе ноги, чуть отклонившись назад, и потому не потерял равновесие и не упал. Затем заскользил к гигантскому узору из отпечатков ног и бросился вниз по насыпи длинными кенгуриными прыжками.
   – Я бьюююю бяяяя, Итьки! – кричал Генри с ножом во рту, и Бену не нужен был переводчик Организации Объединенных наций, чтобы понять, что Генри кричит: «Я убью тебя. Титьки!»
   Теперь с хладнокровием, которое появляется в наиболее стрессовых ситуациях, Бен осознал, что он должен делать. Он сумел встать на ноги до того, как Генри настиг его. Бен сознавал, что левая штанина его джинсов распорота, и из ноги кровь течет сильнее, чем из живота.., но это поддерживало его, ибо означало, что он ее не сломал. Во всяком случае, он надеялся, что так оно и есть.
   Бен слегка присел, чтобы удержать ненадежное равновесие, и когда Генри, державший теперь нож в руке прямо, как штык, схватил его одной рукой и занес нож другой, Бен отступил в сторону. Он потерял равновесие, но падая, выставил вперед раненую левую ногу. Генри ударился о нее голенями, и его ноги взмыли вверх. На какое-то мгновение Бен широко раскрыл рот, его ужас сменился смесью благоговейного страха и восторга. Генри Бауэре, казалось, плыл, прямо как Супермен, над упавшим деревом, которое только что остановило Бена. Его руки были вытянуты прямо перед собой – Джордж Ривс так держал руки на телевизионных шоу. Да только то, что Джордж Ривс всегда казался летящим, было так же естественно, как принять ванну или пообедать на балконе. А Генри выглядел так, будто кто-то врезал ему горячей кочергой по заду. Его рот открывался и закрывался. Слюна ниточкой текла из уголков рта и скоро растянулась до мочки его уха.
   Вслед за этим Генри с шумом рухнул на землю. Нож вылетел у него из руки. Он перевернулся через плечо, упал на спину и покатился в кусты с ногами враскорячку. Раздался пронзительный крик. Глухой звук. И затем тишина.
   Бен сидел ошеломленный, глядя на то место в густых зарослях, где исчез Генри. Вдруг камни и галька запрыгали вокруг. Он посмотрел вверх. По насыпи спускались Виктор и Белч. Они двигались осторожнее, чем Генри, и поэтому медленнее, но добрались бы до него секунд за тридцать и даже меньше, если бы он ничего не предпринял.
   Он застонал. Кончится ли когда-нибудь это сумасшествие?
   Не отрывая от них глаз, Бен вскарабкался на сваленное дерево и пополз по насыпи, тяжело дыша. У него была острая боль в боку. Адски болел его язык. Кусты теперь были высотой с него. Резкий запах какой-то дикорастущей зелени ударил ему в нос. Где-то поблизости резвилась меж камней вода.
   Его ноги заскользили, и он снова пошел, шатаясь, ударяясь руками о выступавшие камни, отбиваясь от шипов, которые цеплялись за его свитер, вырывая куски материи и раздирая руки и щеки.
   Лотом он сидел с ногами в воде. Здесь вился маленький искривленный ручей, который справа от Бена перегораживал мощный заслон из деревьев. Там было темно, как в пещере. Он посмотрел и увидел, что Генри Бауэре лежит на спине посредине потока. В полуоткрытых глазах были видны только белки. Кровь сочилась из уха и бежала тонкими струйками.
   О, Боже мой! Я убил его! Я убийца. Боже мой!
   Забыв, что Белч и Виктор позади него (или, возможно, понимая, что они потеряли интерес к тому, чтобы вышибить из него говно, когда обнаружили, что их Бесстрашный Вождь мертв), Бен прошел, брызгаясь, двадцать футов вверх по течению к тому месту, где лежал Генри – рубашка в клочья, джинсы промокли дочерна, одного ботинка нет. Бен смутно сознавал, что от его собственной одежды мало что оставалось и что тело его, покрытое болячками и ранами, превратилось в одну большую развалину. Хуже всего было с левой лодыжкой – она уже распухла в его промокшем ботинке, и, щадя ее, он ступал с большой осторожностью, как моряк, оказавшийся на берегу впервые после длительного плавания.
   Он наклонился над Генри Бауэрсом. Глаза Генри широко раскрылись. Он схватил Бена за икру исцарапанной и окровавленной рукой. Рот его двигался, и хотя ничего, кроме серии свистящих вдохов оттуда не выходило, Бен мог все-таки различить, что он говорит: «Убью тебя, жирное дерьмо».
   Генри пытался привстать, используя как опору ногу Бена. Бен резко отпрянул. Рука Генри скользнула, затем упала. Бен отлетел, хватаясь руками за воздух, и за последние четыре минуты третий раз упал на задницу. И снова прикусил язык. Вокруг него взмыли водяные брызги. Круги пошли перед его глазами, но это ему было по фигу, – ему по фигу было бы, если бы он нашел горшок золота. Он страшился за свою несчастную жирную жизнь.
   Генри перевернулся. Попытался встать. Упал. Сумел приподняться на четвереньки. И, наконец, шатаясь, встал на ноги. Темным взглядом уставился на Бена. Его туловище качалось из стороны в сторону, как обертка кукурузного початка на сильном ветру.
   Бен вдруг разозлился. Больше, чем разозлился. Он был взбешен. Он шел с библиотечными книгами под мышкой, мечтал о невинном поцелуе Беверли Марш, никому не мешая. И посмотрите. Только посмотрите! Штаны порваны. Левая лодыжка, может быть, разбита, но уж наверняка растянута. Нога вся в болячках, язык поцарапан, на животе монограмма Генри черт возьми! – Бауэрса. Но, вероятно, именно мысль о книгах, за которые он в ответе, взывала к мщению.
   Он потерял библиотечные книги, в голове у него возникла картина: укоризненные глаза миссис Старретт, когда он расскажет ей об этом. Какой бы ни была причина – порезы ли, растяжение, библиотечные книги или даже мысль о насквозь промокшем и, возможно, нечитабельном экзаменационном листе в его заднем кармане, – этого было достаточно, чтобы начать действовать. Он подошел к Генри и ударил его прямо по яйцам.
   Генри издал страшный крик, который вспугнул птиц с деревьев. В течение минуты он стоял с широко расставленными ногами, руки его закрывали промежность, и он, не веря глазам своим, смотрел на Бена.
   – Ой! – сказал он слабо.
   – Хорошо, – сказал Бен.
   – Ой, – сказал Генри еще более слабым голосом.
   – Хорошо, – снова сказал Бен.
   Генри медленно опустился на колени, как бы даже не падая, а складываясь. Он все еще смотрел на Бена неверящим темным взглядом.
   – Ой.
   – Хорошо, черт возьми, – сказал Бен.
   Генри упал на бок, все еще хватаясь за яички, и начал медленно перекатываться с боку на бок.
   – Ой! – стонал он. – Мои яйца. Ой! Ты разбил мне яйца. Ой-ой!
   У Генри стала появляться сила, и Бен отошел на шаг. Ему было не по себе от того, что он сделал, но его наполняло и чувство праведности своего деяния.
   – Ой!., моя чертога мошонка.., ой-ой!., о, мои чертовы ЯЙЦА!
   Бен, может быть, и остался бы здесь на какое-то время – может быть, даже до тех пор, пока Генри не пришел бы в себя окончательно, чтобы идти за ним, но как раз в этот момент острый камень угодил ему в голову над правым ухом, и он почувствовал теплую струящуюся кровь. Сперва Бен подумал было, что его ужалила оса.
   Он повернулся и увидел двоих мальчишек, крупными шагами идущих к нему по середине потока. У каждого была пригоршня округленных камешков. Виктор запустил один – просвистевший мимо уха Бена. Он увернулся, но еще один камешек попал ему в правую коленку, заставив вскрикнуть от резкой боли. Третий пролетел мимо его скулы с правой стороны.
   Бен достиг дальней насыпи и вскарабкался на нее как можно быстрее, хватаясь за выступающие корни и выдергивая из земли кустарник. Он забрался наверх (один последний камень ударил его в задницу, когда он поднимался) и быстро посмотрел через плечо назад.
   Белч на коленях стоял возле Генри, а Виктор – в десяти футах от него стрелял камнями; один, размером с бейсбольный мяч, пронесся сквозь кустарник рядом с Беном. Он достаточно насмотрелся; в самом деле, более чем достаточно. Хуже всего, что Генри Бауэре снова поднимался. Бен повернулся и с трудом стал пробиваться через кусты в западном, как он надеялся, направлении. Если бы ему удалось подойти к Барренсу со стороны Старого мыса, он смог бы попросить у кого-нибудь полдоллара и доехать домой на автобусе. А добравшись туда, он бы запер за собой дверь и сунул всю рваную окровавленную одежду в мусор, и этот безумный сон в конце концов ушел бы. Бен представил, как он сидит на стуле у себя в гостиной после ванной, в ярком красном банном халате, смотрит мультики Дэффи Дака и пьет молоко через клубничную соломинку. «Держись за эту мысль, – сказал он себе сурово, – и продолжай идти».
   Кусты били его по лицу. Бен отводил их. Колючки цеплялись за него. Он пытался не обращать на них внимания. Он подошел к плоскому, черному, грязному участку земли. Широкий заслон бамбуковидной растительности тянулся через него, и от земли поднималось зловоние. Зловещая мысль (зыбучий песок)тенью прошла на переднем плане его сознания при виде блеска стоячей воды в глубине зарослей псевдобамбука. Он не хотел идти туда. Даже если это не зыбучий песок, грязь всосет его спортивные тапочки. Он повернул направо и побежал вдоль бамбуковых зарослей, пока не попал наконец в полосу настоящего леса.
   Деревья, главным образом ели, были толстые, росли повсюду, борясь друг с другом за пространство и солнце, но мелколесья здесь было меньше, и он мог двигаться быстрее. Бен не знал теперь точно, в каком направлении идти, но думал, что он все же в выигрыше. Дерри подступал к Барренсу с трех сторон, а с четвертой был ограничен тем местом, где велись работы по расширению дорожной магистрали. Рано или поздно он где-нибудь выйдет.