– Чего ты хочешь от меня, Грета? – В его голосе звучала горечь. Он хотел думать только о себе и не связываться с бедами других. Боль, усталость и гнев почти что уничтожили его способность сочувствовать.
– Ты уходишь из города, да? Возьми меня с собой. – Она почти умоляла, словно прорвались те чувства, которые она испытывала с самого начала разговора.
– Я отправляюсь в горы, чтобы принести солнцецвет Криптману. Это очень опасно. Последний раз я там наткнулся на банды мутантов. Я не могу взять тебя сейчас. Но я вернусь, чтобы вылечить Готрека. А потом мы пойдем на север. И ты с нами, если захочешь.
На самом деле ему совсем не хотелось брать с собой девушку в долгое и опасное путешествие в Налн и охранять ее на этом пути; но Феликс чувствовал себя обязанным, так что надо было, по крайней мере, предложить ей это. Даже если она действительно согласится пойти с ними.
– Я хочу пойти с тобой сейчас! – произнесла она, чуть не плача. – Я больше не могу оставаться здесь.
И вновь Феликс ощутил порыв ярости и поразился своей резкости.
– Нет, жди здесь. Мы идем в горы. Нас не будет всего лишь один день. Мы вернемся за тобой. Мне и так будет сложно присматривать за Готреком. Я правда не могу взять тебя с собой сейчас. Это слишком опасно.
– Ты не можешь оставить меня здесь, Феликс, – внезапно сказала она. – Он – чудовище…
– Иди к Криптману. Он твой друг. Он поможет тебе, пока мы не вернемся.
Казалось, она хотела сказать что-то еще, но, увидев непреклонное выражение на его лице, развернулась и побежала. Когда она скрылась из виду, Феликс почувствовал себя виноватым. Он хотел было ее окликнуть, попросить вернуться, но было уже поздно.
Феликс пожал плечами и зашагал к воротам.
Здорово было выбраться из города! Вновь оказавшись в горах (Готрек начал озираться вокруг себя, принюхиваясь к чистому горному воздуху), Феликс почувствовал себя свободным от грязи и бедности Фридрихсбурга. Глядя на крестьян, обрабатывающих свою землю, Феликс радовался, что не входит в их число и не привязан к земле и этой муторной бесконечной работе.
На длинных делянках земли работали целыми семьями. Он видел сгорбленных женщин, к спинам которых были привязаны корзины с детьми. Мужчина выпрямился и разогнул спину – казалось, его хребет навеки искривлен долгой работой в поле. Свинопасы гнали стада поросят вдоль к дальней деревне. От необработанных участков поля шел отвратительный запах фекалий, привезенных из ночного города.
Феликс перевел взгляд на далекий горизонт. За полями он увидел лес, уходящий высоко в горы. В нежном свете раннего утра горы были прекрасны – они, подобно могучим башням, поднимались от плоской равнины, пронзая небо. Хребет словно бы ограничивал бесконечность горизонта, как будто боги создали эту преграду для того, чтобы отделить людей от небесного царства и оставить в более подходящем для них месте.
Вершины гор были тихи и холодны и могли служить убежищем от мира. Над их головами летали соколы, расправив крылья над дымом из теплых источников – яркие пятнышки в небе, едва различимые человеческим глазом. Они парили над облаками и казались посланниками гор, частью их души. Как бы Феликс хотел оказаться среди них, высоко над человеческим миром, свободный и гордый!
Но, наблюдая за небом, он увидел, как один сокол начал падать. Может быть, он был движим голодом или просто жаждой убийства, но только птица камнем кинулась вниз. Кролик выскочил из норы и побежал, петляя, прямо к Феликсу. Сокол схватил его. Феликс услышал, как хрустнули кости зверька. Сидя на своей жертве, сокол вначале обвел местность ясными злыми глазами и только после этого начал выдирать куски мяса из мертвой тушки.
Он заметил всадников, приближающихся к тому месту, где сидел сокол. Копыта их лошадей раскидывали комья земли. Феликс ошибся. Сокол не был посланником гор – он их предал, дикую тварь приручили и обучили убийству развлечения.
С содроганием он узнал среди всадников Вольфганга; остальные были его приспешниками из таверны.
На подпрыгивающем крупе лошади было нелегко удержаться. Вольфганг чувствовал себя совершенно больным но причиной этого состояния был не излишек вина и не действие дурмана. Это был страх. Что увидела девушка, когда он скинул халат? Заметила ли она метку Слаанеша? Во имя всех богов! Если она увидела это и рассказала кому-нибудь то последствия могут быть просто ужасными.
Он пытался вспомнить больше, мечтая, чтобы прошло одурение от смеси алкоголя и наркотика. Ему казалось, что его голова – это яйцо, которое долбит клювом какая-то чертова курица. Слаанеш их всех побери, он надеялся, что скоро вернутся Отто и Вернер и принесут новости о девушке. Он надеялся, что сможет забыть тот страшный момент, когда очнулся от тяжелого забытья и обнаружил, что девчонки нет.
Куда она пошла, когда сумела, наконец, вырваться из его похожих на тиски объятий и оставив его растянувшимся на кровати? Его пах болел от ее меткого удара коленом, и верховая езда отнюдь не успокаивала боль. О, он заставит заплатить ее за это увечье в тысячу раз больше!
Где она могла спрятаться? Явно не в обычных комнатах таверны и не в жилье, снимаемом тремя девушками из бара. Может быть, она пошла в церковь, чтобы рассказать все монашкам? Эта мысль заставила его поежиться от страха.
Успокойся, приказал он себе. Думай!
Чертов Генрих! Когда же этот жирный идиот прекратит болтать?! Видимо, он затыкается, только когда жует что-нибудь. Было большой ошибкой отправиться на соколиную охоту этим утром. Она не избавила его от волнений, как Вольфганг надеялся. И теперь он вынужден терпеть эту пытку и сопровождать Генриха.
На рассвете Генрих заявился к нему с предложением поохотиться. Он явно хотел позабавиться с крестьяночкой, ноее там уже не было. И теперь Генрих уверен, что Вольфганг решил оставить ее для себя и спрятал где-нибудь. Все утро Вольфганг выслушивал его грязные намеки и школярские шуточки. Однако гордость не позволяла ему обратиться к своему приятелю с просьбой помочь найти Грету. Вольфганг не мог ударить в грязь лицом перед таким отвратительным подхалимом, как Генрих.
– Посмотри, Вольфганг! Там двое бродяг, которых ты приказал накануне вышвырнуть из гостиницы. Гном выглядел так глупо, когда Отто и Вернер окунули его в бочонок с пивом. Давай еще раз позабавимся.
И Генрих направил компанию в сторону путников. Сокол по кличке Тарна приземлился возле них и уселся, разрывая свою добычу. "Так жрут все Генриховы толстые птицы, – подумал Вольфганг. – Вся их проклятая семья страдала от обжорства, так зачем птицам умерять свой аппетит?"
Он направил своего коня как можно ближе к белокурому юноше. Вольфганг испытал легкое удовлетворение, заметив, как тот старался не отступить назад, пока к нему приближалось массивное животное. Гном стоял позади, разглядывая круп лошади.
– Доброе утро! – произнес Вольфганг так весело, насколько это было возможно при такой боли в животе. – Я вижу, вы поправились. У нас тоже была тяжелая ночь. Я надеюсь, вы не настроены столь недружелюбно сегодня утром. – Вольфганг посмотрел направо и налево на охранников Генриха, чтобы показать, кто хозяин положения.
Ненависть скользнула по лицу молодого человека.
– Я хорошо себя чувствую, – небрежно произнес он.
В его голосе слышалось раздражение, как будто он старался себя сдерживать. Вольфганг подумал, что парень явно его недолюбливает.
– Не стоит беспокоиться о подружке. Вольфганг позаботился о ней.
"Великий Слаанеш! Генрих ничего не соображает, когда чувствует себя триумфатором, – подумал Вольфганг. Однако его слова оживили память Вольфганга. Да, Грета ушла из таверны, как только оттуда вышвырнули чужестранцев. И он не видел ее до того момента, когда она постучалась к нему в дверь. Пожалуй, Генрих не так уж и глуп.
– Какой подружке? – белокурый человек, казалось, действительно удивился. Он дотронулся до шрама на левой щеке и нахмурил брови.
– О милашке Грете, – откликнулся Генрих. – Ты, должно быть, удивился, когда она последовала за тобой на улицу, и решил, что ее доброе крестьянское сердце смягчилось при виде твоего состояния. Только она провела прошлую ночь, согревая постель Вольфганга.
Вольфганг хмыкнул. Если бы это было так!
Рука бродяги метнулась к эфесу меча – и замерла там, несмотря на то, что охранники Генриха тоже выхватили свое оружие. Феликс бросил на гнома обычный призывный взгляд, но тот не двигался, рассматривая сокола и недоумевающие поглядывая на всадников. Секира бесцельно болтался в его руках, как будто гном не знал, что с ней делать.
– Мы не хотим неприятностей, – наконец произнес молодой человек, убирая руку от оружия.
Охранники расхохотались. Вольфганг надеялся, что его голова не настолько пострадала, чтобы перестать отчетливо соображать. Он очень хотел спросить парня, не видел ли он сегодня девушку, но гордость вновь удержала его от подобного вопроса в присутствии всех приспешников Генриха. Он все пытался найти выход из этого положения, но решение никак не приходило ему на ум. "Жизнь бывает тяжела временами", – подумал он.
Он утешал себя мыслью, что девчонка не успела уйти слишком далеко. Если она все еще в городе, Вернер и Отто непременно найдут ее. А если она рискнет вернуться к своему помещику и вновь стать рабой, то непременно пройдет через эти земли, покажется на открытой местности вокруг города рано или поздно. А эти сокольничие помогут найти ее.
К тому же, подумал он, никто не ищет его – значит, она никому ничего не рассказала. Да если бы и рассказала, то кто поверит ей, крестьянской замарашке, обвиняющей сына самого влиятельного купца в городе? Он позволил себе улыбнуться. Было приятно осознавать, что он так умен – даже в этом жутком состоянии похмелья.
– Пойдем, Генрих! – величаво произнес он. – Пусть эти шуты возвращаются в свой балаган. Сегодня слишком славное утро, чтобы марать руки о попрошаек.
Вольфганг пришпорил коня и поскакал прочь, стараясь подавить приступы тошноты. Теперь он был уверен, что все идет замечательно. И пообещал себе, что когда обнаружит девушку, то заставит ее заплатить за эту мучительную, а главное надоедливую пытку.
Холмы, взбирающиеся к вершине, напомнили Феликсу волны. А над ними возвышались горы, выступ над выступом, закрывая горизонт своими неровными краями.
Феликс боялся, что не сможет найти дорогу к горе Черного Огня, но тропинка оказалась весьма приметной. Это был тот же самый путь, по которому они с Готреком шли накануне от подножия холмов.
Напряжение в спине и лодыжках указывало на то, что начинается подъем. Тропинка терялась в изгибах горы, поднимаясь на сотни аршин. "Интересно, – подумал Феликс, – сам алхимик ходил здесь когда-нибудь или же эта дорога вообще оставлена не людьми?" Несколько знаков было выцарапано на скалах – нечеткие очертания глаза, – но было ли это предупреждение "Здесь гоблины!" или же метка самих зеленокожих, Феликс не мог определить.
Готреку, казалось, нравилось путешествие. Он напевал себе под нос и поднимался вверх без особого напряжения. Он взбирался по скользким склонам, без труда находя незаметные для Феликса ступеньки в скале. Вскоре человек обнаружил, что гораздо проще идти по следам гнома, чувствовавшего себя в горах, как рыба в воде.
Пот градом катился по спине Феликса, дышать было трудно. Он напомнил себе трудное и долгое путешествие к Восьми Вершинам Карака, но этот подъем в горы казался еще тяжелей. Он забеспокоился о том, сможет ли он вообще подняться выше. А уж если начнется дождь…
Резкость ландшафта, серые горы и сильный ветер вполне соответствовали его дурному настроению. К тому же Феликса переполняла ненависть к Вольфгангу Лэммелу. Его возмущала столь бесшабашная жестокость и испорченность молодого богача. В свое время в Альтдорфе он знавал немало таких подонков, но никогда не становился жертвой их развлечений. Богатство и общественное положение отца защищали его от подобных нападок. В минуты откровенности Феликс был вынужден признать, что, вероятно, он тоже порой вел себя не лучше этого маленького негодяя Вольфганга. Теперь он понимал всю тяжесть несправедливой обиды, и ему было очень больно.
Он понял, почему Грета была в таком отчаянии. Феликс старался не думать о том, что произошло между Гретой и Вольфгангом; но мысль о том, что Лэммел изнасиловал девушку, пронеслась в его мозгу, вызвав приступ безумного гнева. Он поклялся, что, как только Готрек поправится, Вольфганг расплатится за все. Он продолжал путь, ворча и с трудом подавляя желание заставить Готрека прекратить напевать песенку.
Гном скрылся за очередным выступом. Феликс проклял все на свете, когда поскользнулся и упал, сильно ушибив руку о валун. Боль отозвалась во всем теле. Он подполз поближе к выступу и оказался прямо на мягком торфянике.
Феликс подумал, почему солнцецвет растет на самой высокой части горы, прямо у снежной кромки. Почему бы цветку не расти здесь, у подножия холмов рядом с другими цветами? На секунду он даже вздрогнул. Он давно уже убедился в том, что иногда ответы очень просты. Может быть, алхимик использует все эти ингредиенты только потому, что их сложно достать, для пущей таинственности и чтобы его мастерство выше ценили? Ничего удивительного, если это и так.
Он сел и взял еще одну пилюлю, чтобы унять пульсирующую боль. День только начинался.
Густые зеленые деревья украшали склоны узкой ложбины, подобно бородавкам на лице великана. Высоко справа былводопад, который, красиво подпрыгнув несколько раз на высоких порогах, впадал в маленькое озеро в центре долины. Горы обрамляли долину, и Феликсу приходилось высоко задирать голову, чтобы разглядеть их вершины. А смотреть вниз на долину было все равно что целиться из арбалета: в поле зрения все равно прежде всего попадала длинная череда серых вершин, исчезающих за горизонтом.
Сильный аромат шиповника перемешивался с благоуханием медового клевера и острым запахом вереска. Переплетенные кусты сражались за пространство, а венчики цветов походили на шлемы вооруженной армии разных цветов. Феликс пытался вспомнить: если здесь растет солнцецвет, то где же именно Криптман велел срывать его, чтобы магия сильнее действовала?
Глаза заметили легкое движение прежде, чем из кустов показалась голова огромного лося – не меньше человеческого роста в плечах. Лось огляделся вокруг, словно бы оценивая, насколько безопасен путь к водопою. Феликс с уважением поглядел на мощные движения его рогатой головы.
Облака разошлись, и долину осветило солнце. Трель птиц донеслась до слуха Ягера и смешалась с приглушенным рокотом водопада. Он подобрал сосновую шишку и принялся рассматривать ее неровную поверхность.
На секунду красота природы заставила его забыть обо всем. Даже мысли о мести сыну торговца улетучились. Он почувствовал глубочайший покой, даже боль в избитом теле пропала. Он был очень счастлив, что увидел это место, что все трудности долгого пути привели его, наконец, сюда. Он знал, что лишь немногим людям удавалось увидеть эту долину. Эта мысль согревала его.
Присутствие лося тоже прекрасно дополняло сцену, делая пейзаж еще более живописным. И тут внезапно лось поднес ко рту рог огромной, похожей на человеческую, рукой. Затем громкий звук оглушил всю долину, и прежде чем он угас, Феликс понял, что видел не голову лося. Это была голова мутанта.
Он швырнул шишку к озеру и откинул плащ, несмотря на сильный холод. Он метался вверх и вниз вокруг Готрека.
Он оглядывался вокруг, но никого не было видно. И мутант исчез.
Теперь феликс был уверен, что за ними следили. Оглядываясь назад, на ветреную дорогу, по которой они шли, он видел теперь своих преследователей – целую толпу мутантов. Все то время, пока они с Готреком поднимались на склон, те собирались в стаю позади них. Дорога на Фридрихсбург была отрезана.
Он остановился, чтобы перевести дыхание и унять сердцебиение. Он попытался сосчитать преследователей, но это было слишком сложно. Свет раннего вечера скрывал их, они терялись в серых камнях скал. Феликс сотворил охранительный знак в виде молота на груди и призвал в душе Сигмара.
Он всегда подозревал, что умрет в каком-нибудь далеком и пустынном месте. Это неизбежно вытекало из его странствий с гномом. Он только не мог представить, что все случится так скоро. Как глупо! Победитель троллей даже не исполнил задачи всей своей жизни: слишком сосредоточенно уставился в пустоту, чтобы заметить опасность.
Поначалу было так просто притвориться, что ничего не происходит, что эта дующая в рог тварь была единственной, и та слишком напугалась при виде двух вооруженных воинов. Но чем скорее угасал день, тем больше появлялось признаков того, что дела обстоят иначе.
Когда Феликс впервые заметил следы раздвоенных копыт рядом с человеческими следами в грязи, он не обратил на них должного внимания и даже не обнажил меча.
Чуть позже, поднимаясь вслед за неутомимым Готреком, Феликс заметил неясные тени, перебегавшие от дерева к дереву с обеих сторон дороги. Разглядеть их как следует мешали сосны. Все что он видел, так это осторожные фигуры, старающиеся не показываться на глаза.
Нервы начинали сдавать. Он каждую секунду ожидал нападения из-за деревьев и старался заранее засечь врага. Но что, если он собьется с дороги? И если тварей там отнюдь не двое, а гораздо больше? Жуткие подозрения сковали его, но Феликс постарался загнать свои страхи поглубже и продолжил подниматься за Готреком.
Все происходящее стало совсем ужасным, когда он услыхал где-то справа звук рога, а потом ответный сигнал слева. Он понял, что проклятые твари приближаются, подтягивается вся стая. Захотелось остановиться и, возможно, пропустить их, но что-то подсказывало ему, что нужно идти вперед, к снежной гряде.
Он убеждал себя, что необходимо собраться и не сдаваться перед лицом опасности, покорившись той судьбе, которая неумолимо настигнет его; но Ягер был достаточно честен, чтобы признаться, что он откровенно трусит. Он не хотел встречаться с мутантами, он желал оттягивать неизбежный конец как можно дольше.
Стоя на склоне у самой кромки снега, он глядел назад и понимал, что конец настал. Здесь, в этом студеном, ветреном и пустынном месте, его жизнь угаснет одновременно с лучами солнца. Не будет ни мести Вольфгангу, ни возвращения домой в Альтдорф, ни поэмы для Готрека.
Он посмотрел на Победителя троллей – секира болталась в руках Готрека, равнодушно глядящего на приближающихся мутантов. Феликс насчитал примерно с десяток. Впереди шел знакомый уже жирный великан с множеством подбородков. Сердце Феликса чуть не выскочило из груди. Грешным делом Феликс подумывал даже о том, чтобы умолять о пощаде или предложить выкуп, чтобы продлить свою жизнь, но теперь ему стало очевидным, что мутант захочет отомстить за предыдущее побоище.
Но подождите-ка, что это такое под ногами?! Маленькие желтые цветочки росли кустиками на краю обрыва. Как только солнце стало садиться, он внезапно вспомнил, зачем пришел сюда. Надежды было мало, но все же…
Мгновенно он сорвал несколько цветков и сунул их Готреку.
– Ешь! – приказал он. Победитель троллей уставился на него как на сумасшедшего. Неодобрение пробежало по его лицу.
– Не хочу их есть, – упрямо заявил он.
– Ешь живей! – проревел Феликс. Как перепуганный ребенок, гном запихал цветы в рот и принялся жевать.
Феликс внимательно наблюдал за ним, надеясь увидеть хоть слабый намек на перемены в состоянии гнома, внезапное чудесное возвращение обычной ярости, если колдовские свойства этих цветков все-таки скажутся. Но он ничего не видел.
"Ну что ж, не больно-то я и надеялся", – признался себе Феликс.
Мутанты были уже совсем рядом. Феликс узнал среди них несколько выживших в прежнем бою тварей. Готрек выплюнул желтый комок и подошел к Феликсу.
"Лучше умереть с мечом в руках", – решил Феликс. По крайней мере, он отправит в ад несколько уродцев. Он обнажил клинок, и лучи заходящего солнца коснулись стали, заставив заиграть руны. Феликс уставился на меч словно впервые. Видимо, приближение смерти обострило его чувства. Удивительная работа старого гномьего мастера нравилась ему как никогда. Он задумался, что же означали эти руны, какой в них был скрытый смысл? Так много всего так и не довелось узнать! Мутанты остановились шагах в пятидесяти от него, и огромный вожак уставился на Феликса, видимо пытаясь его припомнить. После небольшой паузы он что-то пробурчал мутанту с головой лося на ухо и двинулся вперед.
Феликс раздумывал, бросится ли вожак в атаку сам. Если удастся зарубить толстяка, может быть, это уменьшит храбрость его подчиненных. Меч против каменной палицы – он был уверен, что сможет победить, если только не вмешаются остальные. С этими мыслями храбрость к нему вернулась. По крайней мере, надежда есть. Ягер оскалился, как хищный зверь, страх покинул его, и теперь ему даже нравилась вся серьезность сложившейся ситуации.
Вожак остановился в десяти шагах, Феликс мог разглядеть его огромную тушу, обтянутую проклепанной кожей, и множество оружия на поясе. Волны жировых складок колыхались, сбегая от его щек, как воск оплывшей свечи. Его лысая голова напоминала мясной шар с крошечными дырками для глаз, носа и рта. К удивлению Феликса, мутант явно нервничал.
– Знаешь, а я не дурак, – проговорил мутант. Гром голоса, вырывавшегося из глубины его огромной груди, был подобен колокольному набату. Он был так близко, что Феликс слышал его прерывистое шипящее дыхание.
– Что? – спросил Феликс с удивлением. Что это еще за подвох?
– Я раскусил твой план. Ты хочешь заманить нас поближе к секире твоего друга и убить.
– Но, – несправедливость этого подозрения оскорбила Феликса, который стоял здесь, готовый к смерти, один против своих отвратительных врагов.
– Ты думаешь, что мы законченные болваны? Так вот, гнилой камень не сгноил нам мозги вместе с телами. Насколько же глупыми мы тебе представляемся? Твой друг притворяется, что боится нас, но мы его узнали. Это он убил Ганса, Петера и Гретхен. И остальных. Мы узнали его и узнали его секиру, и тебе нас не надуть.
– Но… – теперь, когда его задор перерос в смелость, он почувствовал себя обманутым и собрался было потребовать от них объяснений.
– Я сказал Горму Лосиной Голове, что это вы, а он говорит – нет. Я был прав, а он ошибался, и я не стал собирать весь наш клан, чтобы вы не получили награду за наши головы.
– Но… – до Феликса, наконец, дошло, что происходит. Они пытались оттянуть бой. Он захлопнул рот прежде, чем успел выдать себя.
– Нет! Вы думаете, что вы умны, но вы не умны! Мы не попадемся в эту ловушку. Мы слишком сметливы для вас. Я просто хотел, чтобы вы это знали.
Сказав это, вожак мутантов развернулся и стал отходить. Феликс следил, как вся банда исчезает в темноте, проводив их единственным глубоким вздохом. Он замер в растерянности на короткое время. Полумрак вершин был самой прекрасной картиной, когда-либо виденной им. Он радовался даже холоду и боли, пронзившей его руку, – признакам того, что он остался жив.
– Благодарю тебя, Сигмар, благодарю! – прокричал он не в силах сдержать свою радость.
– О чем это ты орешь? – удивленно спросил Готрек.
Феликс подавил в себе внезапное желание кинуться на него с мечом. Вместо этого он похлопал гнома по спине Внезапно он понял, что им придется остаться здесь до утра. Но даже эта мысль была прекрасной.
– Скорее, нам нужно набрать цветов. Солнце еще не село.
– Кто это? – испуганно спросил Лотарь Криптман, когда Феликс забарабанил в его дверь. – Чего вы хотите?
Вечер едва наступил, и Феликс подивился тем предосторожностям, с которыми алхимик встречал их.
– Это я, Феликс Ягер. Я вернулся. Откройте! – Ему показалось или в голосе Криптмана действительно было больше страха, чем обычно? Он обернулся и посмотрел на улицу. Свет пробирался сквозь закрытые окна. Вдали слышалось цоканье копыт и металлический скрежет повозок, направлявшихся к тавернам на городской площади. Ничего необычного не было.
– Открывай, открывай! Я вернулся.
Феликс перестал стучать и закашлялся. Так и есть, он простудился в этих промерзлых горах. Смахнув капли пота с бровей, он потуже затянул плащ и поглядел на Готрека, который глупо замер на верхней ступени, уставившись вниз непонимающим взором и сжимая в руках собранные им цветы. Как обычно, Победитель троллей был неуязвим для простуды.
Заскрипели петли, загремела цепь, и дверь слегка приоткрылась. Сквозь щель вместе со светом проник запах препаратов. Феликс распахнул дверь шире, несмотря на сопротивление алхимика, и пробрался внутрь. Он удивился, увидев Грету возле второго выхода из комнаты. Она явно собиралась спрятаться в другом помещении.
– Входите, господин Ягер, – как можно вежливее проговорил алхимик и посторонился, пропуская Готрека.
– Вольфганг ищет тебя, – сказал Феликс девушке. Она казалась слишком перепуганной, чтобы отвечать. – Почему?
– Оставьте ее, господин Ягер, – заявил Криптман. – Разве вы не видите, как она дрожит? Она испытала настоящее потрясение в руках вашего друга Лэммела.